Текст книги "Виноградник Ярраби"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
Об истинной причине, побудившей Кита не явиться на свадьбу, по всей видимости, догадалась Люси. Ему сообщили, что папа умирает, а он испытывал настоящий ужас перед смертью. Он однажды рассказал Люси о том, как Эллен подвела его к телу умершей сестрички Виктории и заставила поцеловать ее холодную щеку. С тех самых пор Кита преследовали во сне освещенные свечами лица и полузакрытые глаза умерших.
– Какой же он поганый трус! – без тени сочувствия воскликнула Аделаида. – Он от всего убегает. Ах, дай-то бог, чтобы у нас с Джемми родился сын, которого папа успел бы увидеть! Тогда он будет знать, что с Ярраби ничего не случится.
– В таком случае вам придется поторопиться, – грустно заметила Люси.
Свадьба хотя и имела привкус горечи, но прошла весело.
Юджиния смогла написать Саре:
«Мне, право же, кажется, что полюблю своего нового сына – мужа Адди. Он наделен особой, очень привлекательной нежностью, несмотря на то что выглядит очень сильным человеком. Адди просто обожает его. Гилберт меня уверяет, что, хотя Джемми лишен внешнего лоска, какой мне хотелось бы видеть в зяте, у него есть необходимые качества, чтобы добиться успеха в Австралии. Эти качества сильно отличаются от тех, которые требуются в Англии. Одно из них – физическая сила, другое – упрямый характер. Я могла бы еще распространяться на эту тему, но знаю, что ты предпочла бы узнать о том, как прошла свадьба.
Она была очень скромной, и по окончании церемонии в Ярраби приехало около десятка друзей. Мой Гилберт идеально проделал все то, что от него требовалось, но для меня было мучением видеть, как он шел по проходу в церкви. Такой худой; его великолепные широкие плечи начали сутулиться, волосы почти совсем седые. Я расслышала несколько рыданий, но хочу надеяться, что объяснялись они только тем, что некоторые женщины всегда плачут на свадьбах.
Как бы то ни было, мой дорогой осуществил свое желание и отдал Адди в руки человека, которого хотел видеть ее мужем. Предвижу, что теперь мы каждый вечер за столом будем слышать дискуссии о вине. Все будет, как встарь, когда с нами жила миссис Эшбертон.
Люси, разумеется, исполняла роль подружки своей сестры и выглядела очаровательно. Я рада, что она начинает так всерьез увлекаться садом. Во-первых, она чем-то занята, а во-вторых, я знаю по себе – когда я была молодой женой, тосковавшей по родине, сад был для меня спасением. Она спрашивает, нельзя ли построить специальную крытую галерею, где они с Авдием могли бы выращивать собственные саженцы. Боюсь только, чтобы она не погубила свои прелестные ручки...»
Каким-то образом письмо удалось заполнить еще кое-какими впечатлениями и отправить. Писать даже такому любимому корреспонденту, как Сара, становилось все труднее. Мысли прямо-таки вылетали у Юджинии из головы. Она вечно прислушивалась. Гилберт может позвать ее на веранду. Или могут послышаться его медленные шаги, когда он будет возвращаться после обхода виноградника, и тогда надо поинтересоваться, не требуется ли ему что-нибудь.
Наступило и прошло Рождество. Однажды, после очень продолжительного перерыва, Юджинии взбрело на ум спуститься к речке и взглянуть на маленькую могилку. Она обнаружила, что грубо сколоченный крест упал. Он лежал рядом с маленьким, почти сровнявшимся с землей холмиком, и на нем с трудом можно было прочитать имя: ПРУДЕНС.
Может быть, родители давным-давно забыли о ней? Юджиния поскребла землю, и ей кое-как удалось снова поставить крест. По мелкой воде проплыли три черных лебедя. Их красные лапки казались неуместно веселыми на фоне мрачного оперения.
Жара стояла ужасная. От бледных стволов эвкалиптовых деревьев исходил мерцающий свет; их листья на фоне выбеленного жарой неба казались черными. Юджиния раскрыла свой зонтик. Гилберт стал бы браниться, увидев жену без него.
Спустя неделю Гилберт как-то утром совершенно спокойно сказал:
– Пожалуй, я проведу день в постели. Я устал.
Юджиния бодро и весело согласилась.
– Какая замечательная идея! Эллен принесет вам завтрак наверх.
– Скажите Молли, чтобы она принесла.
Молли?
Однажды, два или три месяца назад, Эллен, расстроенная и смущенная, начала что-то говорить насчет миссис Джарвис, но Юджиния ее оборвала:
– Пожалуйста, избавьте меня в такое время от сплетен прислуги.
Эллен уткнула лицо в передник и, спотыкаясь, вышла из комнаты. Она была страшно огорчена. Однако Юджиния напрочь забыла об этом эпизоде до этой минуты, когда услышала в голосе Гилберта интимную нотку, которую ни с чем нельзя было спутать. Слабость и бессонная ночь ослабили его обычный контроль над собой.
Истина, неожиданная, как удар, открылась ей. Она шагала взад-вперед по гостиной, пытаясь совладать со своими чувствами. Гнев, вызванный ложью, бешенство против себя самой, так легко поддавшейся обману и оказавшейся настолько наивной, чтобы не думать, что такой мужчина, как Гилберт, всегда восхищенно поглядывавший на миссис Джарвис, в один прекрасный день перестанет довольствоваться одним лишь восхищением. И эти вещи происходили все время в ее собственном доме! Это унизительно, оскорбительно, непростительно. Она была поражена силой своей ревности. Она двадцать лет переживала собственную вину, в то время как Гилберт вообще не знал, что значит ощущать себя виноватым. Он наверняка с самого начала находил эту странную ситуацию необыкновенно удачной. Именно так было положено начало продолжительному обману.
Неужели он в самом деле когда-то ее любил? Да, конечно же, говорила она себе, решившись не поддаваться отчаянию. Ибо что тогда можно сказать об их теперешних ночах вдвоем? Он дорожил ими так же, как и она. Юджинии не надо было никаких слов – она знала это. Он держал ее в своих объятиях или клал руку на ее тело, словно бы стремясь всю ночь уверять себя в том, что жена здесь, с ним.
Гилберт действительно любил ее. И ночей у них осталось не так уж и много.
Тем не менее сложившуюся ситуацию невозможно было игнорировать. Придется неизбежно провести в высшей степени неприятную беседу.
Юджиния дернула шнурок звонка и попросила прислать к ней миссис Джарвис. Она прождала десять минут, постукивая ногой об пол от нетерпения. Щеки ее были залиты румянцем. Наконец появилась миссис Джарвис, извинившись за задержку по обыкновению спокойным тоном.
– Простите, мэм, что я так долго не шла. Хозяину захотелось к завтраку яйцо всмятку, и я относила его наверх. Он так мало ест, что и ребенку бы не хватило. Не знаю, что делать.
Юджиния сжала и снова разжала кулаки, зная, что, несмотря на весь своей гнев, она трусиха. Тревога сделала миссис Джарвис менее осторожной, чем обычно. В глазах ее застыла ничем не прикрытая боль. Подвергать ее перекрестному допросу не было надобности. Сама боль выдавала Молли, и усугублять ее было бы ненужной жестокостью, на которую Юджиния, как она это прекрасно сознавала, была не способна. Для нее это равнозначно ударам плети по обнаженной спине.
Однако все-таки что-то надо сказать.
– Доктор Ноукс говорил, что мы должны делать все, что в наших силах, чтобы поддерживать его дух. Пожалуй, вам это удается лучше, чем мне.
Полные скорби карие глаза продолжали, не дрогнув, твердо смотреть на нее.
– Вы поэтому послали за мной, мэм?
– Да. Поэтому. Вы, вероятно, долгое время считали меня слепой и очень глупой.
– Нет, мэм. Вы, благовоспитанные женщины, – в голосе Молли послышалась едва уловимая нотка презрения, – плохо знаете жизнь. – После этого она восстановила свою железную дисциплину и добавила: – Конечно, простите меня за такие слова.
– Вы хотите сказать, что вам удалось спасти моего мужа от кого-нибудь похуже?
– Нет, я не это имела в виду. Тем не менее то, что вы говорите, правда. Другие стали бы предъявлять ему свои требования. Мне не приходилось ни о чем просить. Вы, наверное, думаете: удобно устроились! Вряд ли вы способны меня простить. Мне всегда было очень тяжело сознавать, что я вас обманываю.
– Надеюсь, что по крайней мере это действительно так.
Миссис Джарвис склонила голову.
– Я ничего не могла с собой поделать, мэм. Если бы все начать сначала, я вела бы себя точно так же. Я слишком его любила.
Юджиния резко отвернулась, не в силах постигнуть то безупречное достоинство, с которым держалась эта несчастная, глубоко виноватая женщина, которой удавалось, несмотря на это, выглядеть ни в чем не повинной.
– Вы пожелаете, чтобы я ушла, мэм? – каменным тоном спросила миссис Джарвис.
Ярраби без миссис Джарвис? Как она сможет объяснить это Гилберту? Нет, совершенно невозможно.
– Я думаю, вы меня не поняли, миссис Джарвис. Доктор Ноукс распорядился, чтобы у его пациента старались поддерживать хорошее настроение. Мы же должны сделать для этого все, что только можем. И прежде всего он не должен когда-нибудь узнать об этом разговоре.
Юджиния никогда ранее не видела миссис Джарвис плачущей, но даже сейчас льющиеся ручьем слезы словно подчинялись воле этой женщины.
– Быть может, для благовоспитанной женщины я знаю о жизни больше, чем вы подозреваете, – добавила с кривой усмешкой Юджиния.
Итак, отныне, помимо той боли, которую ей причиняла медленно и неумолимо убивающая Гилберта болезнь, ей придется жить также с разъедающей душу ревностью.
Гилберт прожил уже дольше, чем рассчитывал Фил Ноукс. Когда боли стали невыносимыми, Юджиния вспомнила совет доктора:
– Путь он пьет, Юджиния. Вино, виски, бренди. Что угодно, лишь бы оказывало опьяняющее действие. По возможности держите его в состоянии пьяного оцепенения.
Это рекомендовали ей, извечному врагу пьянства. Последняя ирония судьбы.
Гилберт тоже замечал эту иронию.
– Вы обычно были против этого, Джинни. Вы говорили, что я помог убить того ирландца. Думаю, вы и в самом деле считаете, что я и миссис Эшбертон убил. Это неправда, хотя признаюсь, я всячески поощрял ее в том, чтобы она получила удовольствие от моего вина. И я поставил памятник, как обещал, хотя она обманула меня насчет своего состояния, хитрая старая ведьма. Но она спасла Ярраби, да будет благословенна ее седая голова.
По мнению Гилберта, спасение Ярраби было самым благородным поступком, какой кто-либо мог совершить.
Разумеется, судьба сыграла свою роль в том, что именно в тот вечер, когда в доме ждали к обеду француза, началась сильнейшая жара.
Жак Селье был знаменитым знатоком вин из Парижа. Путешествуя по Австралии и Новой Зеландии, он услышал о недавно появившихся австралийских винах и очень ими заинтересовался. Не может ли он напроситься к ним как-нибудь на вечерок, чтобы попробовать кое-какие из вин Ярраби? Если они ему понравятся, он с удовольствием захватит несколько бутылок в Париж и Лондон и лично будет их рекомендовать.
Когда пришло письмо француза, Гилберт почувствовал прилив сил. Его надо принять по-королевски. Юджиния и миссис Джарвис должны составить такое меню, чтобы оно могло достойно дополнить вина, по поводу которых он уже ведет переговоры с Джемми. «Ярраби-кларет Кристофер» по-прежнему был лучшим. Его осталось еще несколько дюжин бутылок. Рислинг урожая тысяча восемьсот пятидесятого года и портвейн тысяча восемьсот сорокового года. Каково мнение Джемми?
– Только не говорите «да», думая, будто обязаны ублажать меня. Я пока еще в состоянии выслушать чужое мнение.
– Я-то с вами согласен, сэр. Но Адди считает, что рислинг, который мы пили на нашей свадьбе, превосходит по качеству рислинг тысяча восемьсот пятидесятого года. Я ей говорю, что она сентиментальничает.
– А что плохого в сентиментальности? И вполне возможно, она права. Ведь вы не женились бы на женщине, не разбирающейся в винах, верно? Так что пусть будет рислинг, предлагаемый Адди.
– Спасибо, папа, – сказала несколько позднее отцу Аделаида. – А Джемми сказал тебе, что мы будем пить за нечто более важное, чем визит твоего француза?
– И что же это такое?
– Ты что, не догадываешься? У нас с Джемми будет ребенок.
Глубоко запавшие глаза Гилберта сверкнули.
– А твоя мать знает?
– Нет. Я говорю тебе первому.
– Адди, сделай так, чтобы это был мальчик.
– Ради Ярраби, я полагаю. Джемми сказал то же самое. Хорошо, что я люблю вино, а то отнеслась бы к этому столь же скептически, как и мама.
– Не смей говорить ни слова против своей матери, – резко сказал Гилберт.
Это было просто чудо, как хорошо выглядел хозяин Ярраби в последнюю, столь важную ночь. Свет свечей смягчил изможденность черт, возбуждение слегка разрумянило впалые щеки и снова зажгло прежний огонь в глазах. О его болезни французу решено было ничего не говорить. Ничто не должно омрачить этот вечер. Всю последнюю неделю Гилберт поднимался с постели и немного ходил, чтобы хоть как-то восстановить силу в ногах.
В результате месье Селье был встречен высоким, слишком худым, но статным человеком, очень оживленным и полным энтузиазма. Хозяйка была элегантна, как француженка, что являлось самым большим комплиментом, на какой только был способен месье Селье. Младшая дочь очаровательна, но, к сожалению, уж очень старается держаться в тени. Старшая дочь невероятно уверена в себе, а ее муж, по-видимому, происходит из крепкой крестьянской семьи. По мнению француза, это было как раз то, в чем нуждается Австралия.
А все-таки жаль, что именно в эту ночь жара оказалась такой жестокой. Все говорило о том, что на колонию надвигается очередная катастрофическая засуха. Уже в течение нескольких недель солнце жгло землю с совершенно безоблачного неба. Земля потрескалась. Дул сильный ветер, поднимавший пыльные бури и делавший путешествия по стране дьявольски неприятными.
Ярраби представлял собой удивительно цивилизованный оазис. Дом был красиво меблирован; обеденный стол, устав ленный начищенным серебром и хрусталем, оказался приятным сюрпризом. Что касается вина, то месье Селье заявил, что оно его поразило и привело в полный восторг.
– Но оно же просто великолепно, мой дорогой сэр! Оно прекрасно пахнет. Легкое, ароматное, с чудесным букетом.
– Ага, я так и думал, что вы будете удивлены, – самодовольно воскликнул Гилберт. – Но подождите, пока вы не попробуете кларет.
Он подал Джемми знак налить вино. Затем, когда миссис Джарвис внесла жареных уток, он крикнул, чтобы она подождала минутку, прежде чем подать блюдо. Он хочет произнести тост.
Гилберт медленно встал, я, так как он держался очень прямо, фигура его казалась необыкновенно высокой и потому господствующей над столом. Мерцающий свет свечей даже создавал иллюзию, будто его волосы снова обрели прежний живой рыжий цвет. Он поднял свой бокал, и Юджиния увидела, что он смотрит через стол на нее. Синие глаза впились долгим жгучим взглядом в ее глаза. Она ясно вспомнила, когда увидела впервые этот взгляд на расстоянии, отделявшем качающуюся лодку от берега: сверкающие синие глаза, волосы цвета жженой умбры на фоне такого же цвета австралийской земли. Юджиния сжала руки, чтобы унять в них дрожь. Глаза ее наполнились слезами.
– Я предлагаю тост, – раздался знакомый сильный, звучный голос, – за Юджинию, мою жену, моего партнера на протяжении двадцати трех лет.
Вся комната расплылась в тумане от слез, беспомощно струившихся по щекам Юджинии. Она начала было подниматься со своего кресла, но Аделаида сделала ей знак не двигаться.
– Не надо, мама. Вы должны сидеть. Мы пьем за вас.
Юджиния ощупью искала носовой платок.
– Но этот тост! Месье Селье, вы не можете себе представить ничего, менее заслуженного. – Она полусмеялась, полуплакала. – Честно говоря, я даже не люблю вино.
– В таком случае, мадам (она уже и забыла, как галантны французы), я пью за вашу верность винограднику и его хозяину.
Верность? Разве это подходящее слово? Синие глаза, горевшие на другом конце стола, подтвердили, что это так.
Но мы не были верны другу другу, молча говорила она себе. А все-таки, пожалуй, были и есть, потому что верность тоже бывает разная.
– Позднее Юджиния споет вам по-французски, – заявил Гилберт. – Как видите, мы вовсе не такие уж нецивилизованные. Я помню, когда...
Он внезапно замолк, поднял голову, напряженно втягивая воздух и принюхиваясь.
Окна пришлось закрыть из-за сильного ветра, но через открытую дверь холла проникал поток прохладного воздуха.
Это к нему так странно принюхивался Гилберт.
– Дым! – воскликнул он.
Джемми вскочил, опрокинув кресло, на котором сидел.
– Это от свечей, папа, – нервно произнесла Люси. – Они все время оплывают.
Джемми был уже на веранде, Адди следовала за ним по пятам.
– Вы правы, сэр, – крикнул он в комнату. – Здесь запах чувствуется сильнее.
Откуда-то издалека уже доносились крики. Юджиния внезапно вспомнила другой, вот так же испорченный званый обед. Однако на этот раз кричали не взбунтовавшиеся ссыльные. Этот страх был вызван другим – пожаром в буше.
Из дальнего конца сада, куда все они торопливо направились, можно было ясно разглядеть темный виноградник и громадное сверкающее ночное небо, прорезанное на горизонте оранжевыми пятнами.
Аромат горящих эвкалиптовых деревьев смешивался с запахом опаленных волос и горелого мяса.
Ветер с силой дул им в лицо, а это означало, что вскоре в этом направлении кинутся тысячи охваченных паникой животных, тех, что еще не попали в огонь. Валлаби, лисы, кенгуру, овцы, крупный рогатый скот, дикие свиньи, эму, полусонные вомбаты, неприспособленные к быстрому передвижению, – все они бросятся сюда в отчаянной попытке спастись.
Для окаменевших людей, собравшихся в благоуханном саду Юджинии, самым скверным было то, что виноградник располагался прямо на линии наступающего огня.
– Mon Dieu![4] – воскликнул француз.
Джемми уже торопливо направлялся к винограднику. Его неожиданно остановил сильный, повелительный голос Гилберта.
– Мне уже приходилось бороться с пожарами. А вам, паренек, еще нет. Командовать буду я. Приведите Слоуна. Он, вероятно, и так уже на пути сюда. Нам понадобится любой экипаж или телега, какие есть, чтобы погрузить на них бочки с водой. Кроме того, нужны все имеющиеся мешки и все, что можно использовать для тушения пожара. Садовый инвентарь, метлы – все, что можно пустить в ход, чтобы сбивать пламя.
Аделаида побежала вслед за Джемми, скинув с ног туфли на высоком каблуке и расстегивая на бегу кринолин. Люси оставалась недвижима, сцепив руки. Месье Селье все еще смотрел, как зачарованный, на языки пламени на горизонте, а когда их острые концы неожиданно заметались в ночном небе, крикнул:
– Они похожи на факелы!
– Все это из-за дикой жары, – коротко пояснил Гилберт. – Одно дерево поджигает другое, даже находящееся на большом расстоянии.
Сгущающийся дым вызвал у него кашель. Юджиния взяла мужа за руку. Он сбросил ее ладонь и быстро пошел по дорожке, по примеру Адди снимая с себя на ходу воротничок и пиджак.
– Гилберт, ты не можешь идти на виноградник, – крикнула в ужасе Юджиния.
Гилберт не расслышал или сделал вид, что не слышит. Он подошел к толпе мужчин, собиравшихся около парадного.
Том Слоун пригнал подводу. Его поседевшая голова была ясно видна при свете, падавшем с веранды. Адди и Джемми уже взгромоздились на подводу. Зять помог взобраться Гилберту.
– Нет! – запротестовала Юджиния. – Не позволяйте ему туда ехать.
– Мама, неужели ты не понимаешь, что ему это необходимо? – крикнула Адди.
Подвода, гремя, уже отъезжала прочь. В это время подъехала другая, которой правил Авдий Уайт. Неожиданно месье Сель с криком: «Voila!»[5] ловко впрыгнул на нее. Либо этот его поступок, либо грохот удалявшейся во тьму первой подводы заставило Юджинию последовать его примеру. Они уселись рядышком на неудобном деревянном сиденье, слишком встревоженные зрелищем мерцающего неба, чтобы думать о том, как они выглядят в вечерних туалетах.
Юджиния вспомнила, что, забираясь на подводу, услышала испуганный вопль Люси: «Мама!». Люси для таких вещей не годится. Она поступит правильно, если найдет убежище в саду, где будет сравнительно прохладно, разве что огонь вообще не удастся остановить, и тогда погибнут и виноградник, и сам дом.
Вода в бочках плескалась. Мешки надо обмакивать в воду, объясняла Юджиния французу. Нельзя допустить, чтобы вода пролилась зря. Каждая капля будет драгоценна.
За подводами тянулась беспорядочная шеренга людей. Юджинии показалось, что она узнала седовато-белокурую голову миссис Джарвис, но разглядеть что-либо было сейчас трудно. Дым, с каждой минутой сгущавшийся, был горячим и удушающим, от него слезились глаза. Похоже, что огонь уже достиг северо-восточного угла виноградника. Внезапно тьма ожила – это прыгали кенгуру. Где-то заливисто лаяла от боли динго. Ее жалобы потонули в блеянии и топоте целого стада овец, не способных, подобно кенгуру, прыгать по воздуху и отчаянно прорывавшихся через виноградник.
Подвода внезапно остановилась. Все сидевшие в ней скатились на землю. Что-то ударило Юджинию по голове – какая-то птица, совсем ошалевшая от дыма и темноты. Птичка упала на землю – маленький зеленый попугайчик, – но остановиться, чтобы прийти ему на помощь, Юджиния не могла. Ибо теперь языки пламени уже не были факелами, полыхавшими на горизонте. Они шипели и потрескивали на расстояния каких-нибудь ста ярдов. Битва началась.
Юджиния обнаружила, что мокрые мешки очень тяжелы и с ними трудно управляться. Ей приходилось подходить слишком близко к огню, подвергаясь опасности загореться. Авдий молча забрал у нее мешок и вручил садовые грабли. С их помощью она могла сбивать небольшие язычки огня, бежавшие по траве подобно морскому прибою. Когда пламя охватило целую гряду лоз, зрелище стало поистине устрашающим. Шеренга борцов с огнем, с черными от сажи и пылающими от жары лицами, была освещена внезапной оранжевой вспышкой. Все это походило на какую-то невероятную сцену из Ветхого Завета.
В какие-то моменты Юджиния на минуту прекращала свой изнурительный труд и отыскивала глазами Гилберта. Он находился там, вдалеке, опираясь на палку, но неустанно руководил всеми действиями, его хриплый голос был ясно различим сквозь зловещий треск наступающего огня.
Надо сосредоточить силы на вспаханной земле, отделяющей мускатель от рислинга, кричал он. Мускателем придется пожертвовать, но, если удастся помешать огню перескочить через промежуточное пространство, половину виноградника можно спасти. Все зависело от ветра, который, к счастью, по всей видимости, начинал утихать.
Когда загорелись эвкалиптовые деревья, в небо взметнулись гигантские колонны пламени. Жара стала нестерпимой. Юджиния пережила ужасную минуту, когда ее клубившаяся в воздухе шелковая юбка попала в кучу тлеющей золы. Почему у нее не хватило здравого смысла сбросить, как это сделала Адди, вечернее платье и нижние юбки? Адди работала, как мужчина, надев брюки Джимми.
Юджинии было уже поздно натягивать брюки, но она могла по крайней мере освободиться от опасных юбок.
Она сбросила на землю обуглившееся грязное платье, нижние юбки и, оставшись лишь в отделанном кружевами лифе и панталонах, продолжала бить по маленьким желтым язычкам огня. Вдруг порыв ветра направил пламя на сброшенную одежду, в один миг превратив ее в огненный шар.
Гилберт увидел это зрелище и закричал. Ему на мгновение показалось, что кто-то сгорел заживо. Юджиния не смогла удержаться от звонкого смеха. У Гилберта было такое комичное лицо, когда он повернулся и вместо предполагаемой трагедии увидел жену в одном нижнем белье.
– Юджиния? Что вы здесь делаете?
– То же, что и все остальные. Пытаюсь спасти виноградник.
– Бог ты мой! – прошептал он.
Она уловила мучительное отчаяние в голосе мужа, ибо он понял, как переменились их роли: он стал беспомощным зрителем, в то время как жена трудилась. Но времени жалеть Гилберта не было. Огонь начинал двигаться в другом направлении, сжигая сухую траву на своем пути. Если сгорят лозы рислинга, это будет настоящей трагедией. Кто-то следил за тем, чтобы искры не полетели в сторону дома и конюшен. Двери конюшен открыли, а лошадей выпустили на волю.
Удалось загасить еще один огненный ручеек. Искры из него высоко взметнулись, но упали на землю, не успев причинить вреда. Лозы, по которым пронесся огненный смерч, стояли почерневшие и поникшие. Тоненькие красные прожилки огня угасали на крепких стеблях.
Том Слоун прибыл со свежим запасом воды. Удушающий дым уступил место запаху чего-то горелого и влажного. Как ни странно, дым, по-видимому, уносило куда-то в сторону, а нестерпимый жар ослабевал. В самый разгар напряженной борьбы наступила на мгновение пауза. Юджиния увидела, как Гилберт распрямился чуть ли не с былой энергией.
– Ветер переменился, – крикнул он сильным взволнованным голосом. – Клянусь Богом, мы победили!
Его почерневшая изможденная фигура странным образом напоминала поникшие лозы. В то время как лозы погибли и их предстояло выкопать, он был жив и смог увидеть чудо – и изменившееся направление ветра и спасение большей части самых ценных сортов винограда.
Миссис Джарвис, Том Слоун, Адди, Джемми и француз, чей изысканный наряд жестоко пострадал за время тушения пожара, – все поспешно направились к Гилберту, побросав свои орудия и утомленно, но с облегчением вздыхая.
– Папа, теперь все будет в порядке! – кричала Адди. – Мы потеряли только сотерны, и мы сможем снова посадить... Мама! Где твоя одежда?
Она забилась истерическим хохотом, за что отец легонько шлепнул ее по щеке.
– Не смей смеяться над своей матерью! Ты, нахальная девчонка! Джинни, мы избаловали эту девицу. Но все-таки, – он протянул Юджинии руку, – было бы неплохо отправиться домой, привести себя в порядок и немного отдохнуть.
Никто никогда не узнает, каким образом Гилберту удалось так долго продержаться на ногах.
Но теперь, когда битва закончилась, он с удовольствием растянулся на дне подводы, положив голову на колени жены. Она же, эта женщина с маленьким, испачканным сажей лицом и громадными глазами, по-видимому, не испытывала ни малейшего смущения от того, что была не одета. Она сидела, баюкая в руках его лицо, а Том Слоун старался избегать рытвин на дороге, в то же время изо всех сил подгоняя лошадь.
Когда они подъехали к дому, Слоун в тревоге обернулся, чтобы узнать, как себя чувствуют пассажиры.
– Подождите, пока я найду кого-нибудь в помощь.
– Торопиться незачем, Слоун, – ответила хозяйка со свойственной ей вежливостью. – У нас времени сколько угодно.
– Уж не скончался ли он, мэм?
Юджиния утвердительно кивнула головой:
– В тот самый момент, как мы покинули виноградник. Испуская последний вздох, он смотрел на свои лозы. Но не следует скорбеть. Бог был к нему милосерден.
Хозяйка подняла свои большие блестящие глаза. Слоун испуганно подумал, что она малость свихнулась. Но ее голос был совершенно спокоен, хотя слова и звучали странно.
– Пойдите в дом и оставьте нас на минутку, Слоун. Пока не подошли остальные. Сейчас он принадлежит только мне.
Даже ночи, кажущиеся бесконечными, рано или поздно кончаются. Звезды летят по своим орбитам, люди умирают, а потом наступает утро. И все-таки Люси казалось, что эта ночь длится вечно. Она совсем не спала и была уверена, что и другие не спали. Все это походило на кошмар: жуткий пожар, папина смерть и мама в этом странном и постыдном виде – неодетая, чего сама она, похоже, даже не сознавала, пока Адди не уговорила ее пойти принять ванну и переодеться перед приходом врача.
На Люси самое угнетающее действие произвело странное поведение мамы. Но сейчас наконец-то уже наступил рассвет, было таким облегчением встать с постели и подойти к окну глотнуть прохладного воздуха.
Когда Люси высунулась из окна, она, к своему удивлению, заметила, что в саду кто-то уже бродит. Это была миссис Джарвис, одетая в обычное темное платье и даже в белом накрахмаленном переднике. Оделась ли она ради нового дня или для нее еще не кончилась ночь и день вчерашний?
Люси уже собралась было ее окликнуть, когда услышала на веранде шаги. Спустя мгновение появилась мама. Она тоже была в платье, которое надела вчера вечером. Одно из любимых платьев папы. Развевающийся на ветру жемчужно-серый шифон делал ее похожей на стройный призрак, когда она пересекала лужайку.
Миссис Джарвис заметила ее приближение и остановилась, вопросительно подняв голову. Мама сказала что-то, чего Люси не могла расслышать, а потом, как ни странно, самым естественным образом взяла миссис Джарвис под руку.
И две женщины продолжали ходить уже вместе.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
[1] Ярраби – эвкалиптовый лес. (Примеч. пер.)
[2] Ван-Дименз Лэнд – старое название Тасмании (1642—1855). (Примеч.авт.)
[3] Обычное столовое вино (фр.).
[4] Бог мой! (фр.)
[5] Вот так! {фр.)
