Текст книги "Виноградник Ярраби"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Гилберт не отреагировал на ее поддразнивание, а очень серьезно сказал:
– Вы всем нравитесь. Вы пользуетесь большим успехом.
– Я не такая хорошенькая, как они ожидали. – Она заметила, что другие женщины смотрят на нее оценивающе.
– У вас сегодня хороший цвет лица. Это вам очень идет.
Гилберт улыбнулся. Ласково похлопал ее по руке и провел через комнату, чтобы вновь вступить с кем-то в беседу.
Хороший цвет лица. Хороший цвет. Словно речь идет об одном из его вин. Если бы было можно, он приподнял бы ее и посмотрел на свет, не обнаружатся ли какие-либо изъяны. Впрочем, сегодня вечером он ею доволен. Юджиния снова вспомнила выражение его глаз во время обеда... Ей было жаль, что вечер так скоро кончился.
– Мисс Личфилд, пожалуйста, скажите нам, что вы наденете на свадьбу. Или это держится в строгой тайне?
Наверху, в спальне, дамы снова собрались вокруг нее. Теперь, когда им предстояло отправиться домой – к будням, с их заботами и проблемами, – они забыли свои светские манеры и стали выражаться много проще. Совершенно неожиданно Юджиния вновь очутилась в чужой стране, где слугам нельзя доверять, где дети заболевают какими-то непонятными болезнями, которые буквально косят их, где не хватает порядочной одежды, воды, а иной раз и продуктов. Где беглый каторжник или шайка бродячих туземцев с копьями могут напасть на одинокие фермы. Где пожар, охвативший кустарник, может за один день распространиться на тысячи акров, а жаркое лето способно превратить маленькие хижины в настоящие печи.
Но самое главное – это насилие, которое творят преступники. Взять хотя бы тот случай, что произошел прошлой ночью. О нем говорят все. Женщина, мужа которой убили, уверяет, что она-де ни в чем не виновна, но, само собой, никто ей не верит. Очевидно, это была уличная женщина, иначе зачем она заманивала двух мужчин? Просто она не ожидала, что муж, пожилой, больной человек, окажет сопротивление. Вероятно, она рассчитывала пробраться в дом вместе с мужчинами, следовавшими за ней, тихонько, не разбудив его. Кто знает, как часто она проделывала это раньше?
Когда Юджиния будет нанимать прислугу, ей надо соблюдать величайшую осторожность. Имейте в виду, говорили ей, что заполучить женщину без преступного прошлого крайне трудно, однако есть среди них и такие, что хотели бы искупить свою вину, и если постоянно за ними приглядывать, они станут честными. Чем женщина моложе, тем лучше. Те, которым уже за двадцать, закоренели в пороках.
После этого у Юджинии оставался только один выход: рассказать дамам, как обстоят ее собственные дела. Все равно они скоро обо всем узнают. Юджиния с самого начала знала, что не собирается по-настоящему противиться Гилберту в этом первом их споре. Не было у нее и ни малейшего намерения как-то его оправдывать или, наоборот, поставить себя в такое положение, когда ей пришлось бы его защищать. Она спокойно сказала:
– Мы с мистером Мэссинхэмом уже наняли двух слуг, которых заберем с собой в Ярраби. Одна из них прислуживала моей спутнице во время путешествия из Англии, а другая и есть та самая женщина, о которой вы говорите, – миссис Джарвис. Интересное совпадение, не правда ли?
Она весело рассмеялась, выжидающе глядя на собеседниц, кто-то успел надеть шляпу, а кто накинуть на голову шаль...
Очень заурядные лица, подумала она. У Бесс Келли личико милое, но слишком полное и простоватое. Жена доктора Ноукса, Мерион, явно хорошо воспитана, но лицо у нее бледное и какое-то кислое, в глазах и опущенных уголках губ читается недовольство. Остальные женщины слишком разрумянились. Право же, только некоторые миловидны, в основном же некрасивые. Но выражение, появившееся на всех этих лицах, было совершенно одинаковым – крайнее удивление...
– Вы наверняка слышали о роли, которую сыграл в этой истории мистер Мэссинхэм, – продолжала Юджиния как ни в чем не бывало. – Он был чуть ли не свидетелем преступления.
Быстрый взгляд, который бросила на нее Мерион Ноукс, тут же опустившая ресницы, заставил Юджинию на миг умолкнуть. Ну конечно, миссис Ноукс заподозрила Гилберта в том, что он не просто шел мимо. Неужели он пользуется такой репутацией? И знают ли они уже о том, что миссис Джарвис ждет ребенка? Юджиния еще выше подняла подбородок:
– И на меня, и на мистера Мэссинхэма произвели большое впечатление честность миссис Джарвис и поистине бедственное положение, в котором она очутилась. – Но ведь она-то в глаза эту женщину не видела, что ее слушательницам, без сомнения, прекрасно известно. – Я думаю, такие истории здесь не редкость. – Она продолжала оживленно болтать.
– Ну не совсем такие... – язвительно возразила миссис Ноукс.
Однако добросердечная Бесс Келли пришла на помощь:
– Я считаю это очень хорошим и истинно христианским поступком. Юджиния уже начинает показывать всем нам пример.
– Может, это и по-христиански, но будем надеяться, что это еще и разумно, – пробормотала одна из женщин.
– Мисс Личфилд еще не вполне освоилась здесь. Мы все совершали ошибки на первых порах после прибытия сюда, – заявила миссис Уэнтуорт, несомненно полагавшая, что ее замечание в высшей степени тактично.
– Но мужья издают указы, которым жены должны повиноваться, – вставила последнее ехидное словечко Мерион Ноукс, быстро подобравшая свои шали и собиравшаяся удалиться.
Бесс Келли взяла Юджинию под руку и задержала ее, пока остальные женщины спускались вниз.
– Вам действительно понравилась Молли Джарвис? – спросила она шепотом.
– Как я могла признаться, что до сих пор еще не видела ее? – прошептала в ответ испуганная Юджиния.
Бесс захихикала:
– О господи, ну и смехотища. Но вы-то вели себя словно герцогиня. И все-таки...
– Что – все-таки?
Бесс, по-видимому, не хотелось продолжать, а потому она определенно сказала не то, что собиралась.
– Меня просто восхитило, как вы дали им бой. Вам следует знать, что все эти люди месяцами строили догадки – и какою же окажется невеста Гилберта Мэссинхэма?.. – Она снова захихикала. – Теперь они знают.
– А что, собственно, они знают?
– Да боже мой, что вы настоящая леди, – успокаивающим тоном сказала Бесс.
Мучившее ее сомнение, что Гилберту, если быть честным, может, вовсе и не нужна леди, рассеялось, ибо на обратном пути жених оказал ей немало знаков самого горячего расположения.
Он сказал, что она зарекомендовала себя наилучшим образом и он ею гордится. Рядом с ней все остальные женщины выглядели жалкими провинциалками. Миссис Уэнтуорт стало просто не слышно, как, впрочем, и остальных.
– Вы очень украшаете общество, моя дорогая. И поете просто прелестно. Как вам понравился первый званый обед в колонии?
– Было очень мило. Меня особенно заинтересовали изыскания мистера Уэнтуорта. В стране действительно остается еще так много неисследованного?
– Да, несомненно. Но мы с вами будем довольствоваться Ярраби и виноградниками. Предоставим нашим сыновьям заняться исследованиями. Я думаю, что по-настоящему открыть Австралию удастся лишь к концу нынешнего столетия.
Экипаж трясло на ухабистой дороге, и Юджиния качнулась на своем сиденье, задев Гилберта. Тот сейчас же обнял ее за талию.
– Наш старший сын должен стать виноградарем, но следующий может заняться исследованиями, если пожелает. Как вы к этому отнесетесь?
– Видимо, все решения принимают мужья, – пробормотала Юджиния, уткнувшись лицом в шелк его шейного платка. – Вы вообще намерены в нашей семейной жизни хоть иногда интересоваться моим мнением?
– Вот как! Думаю, вы опять вспомнили о миссис Джарвис.
– Этот вопрос всплыл вновь сегодня вечером, когда мы были наверху. Я сообщила дамам о нашем решении...
Гилберт отозвался на эти слова коротким довольным смешком. Затем он отпустил талию невесты, взял вожжи в обе руки и стегнул лошадь. Они просто летели по неровной, изрезанной рытвинами дороге.
– Уэнтуорт хотел сегодня вечером пить свои французские вина, но я уговорил его попробовать с рыбным блюдом белое «Ярраби-бургундское». Я не думаю, что все похвалили это вино только из вежливости. Как по-вашему? Я заметил, что Фил Ноукс попросил налить ему еще бокал. В этом году, после того как закончится винодельческий сезон, мы пригласим гостей. Так что приберегите какие-нибудь из ваших лондонских платьев. И продолжайте упражняться в пении.
Встречный ветер уже не нес с собой дикой дневной жары, он приятно освежал. Он веял запахом дыма, эвкалиптовых листьев и сухой травы. Дорога, что вела к центру разросшегося в ширину города, вилась вокруг залива, и можно было краешком глаза увидеть освещенное лунным светом море. В глубине гавани тихонько покачивался огонек на палубе «Кэролайн» – приветливая звездочка. И на темном бархате неба большие звезды казались уже не такими чужими и незнакомыми. Лошадь резво цокала копытами. Юджиния почувствовала, как рука Гилберта снова обвилась вокруг ее талии.
Завтра она продолжит свое письмо Саре и сообщит сестре, что брак требует внешней демонстрации единства взглядов, хотя про себя ты и можешь быть в чем-то не согласен с супругом. Однако, если подобная терпимость доставит ее дорогому Гилберту удовольствие, жертва будет оправданной. Она постарается и в дальнейшем следовать этому принципу. Впрочем, так ли? Юджиния уже начинала понимать, как трудно будет выполнить свое решение в жизни.
– Гилберт, – сказала она, подняв голову.
– Да, моя дорогая?
– Вы можете мне поклясться, что ребенок, которого ожидает миссис Джарвис... – она запнулась, поняв, сколь чудовищен ее вопрос, – он не ваш?
Наступило продолжительное молчание. Юджиния нервно уголком глаза взглянула на Гилберта. Привела ли она его в ярость? Или, может, он думает, как бы половчее признаться в своей вине?
Но Гилберт не сердился, нет, а явно забавлялся, если можно назвать этим словом громкий хохот, которым он вдруг разразился.
– Что вам наговорили эти паршивые сплетницы? Я утверждаю: нельзя разрешать женщинам одним удаляться наверх. Право же, в спальнях сплетничают больше, чем спят.
– Ах, нет, Гилберт, ничего такого сказано не было.
– Только намекали, да? Ну что ж, может, я и подходящий объект для сплетен. Холостяком я вел довольно свободную жизнь. Но уверяю вас, я до вчерашней ночи миссис Джарвис в глаза не видел. Вы мне верите?
Конечно, она ему верила. Она была убеждена, что в таком важном деле он ей не солжет.
И все-таки он не сказал, что подыщет какую-нибудь другую, более подходящую прислугу. Очевидно, в его глазах миссис Джарвис и была вполне подходящей. Если он впервые увидел эту женщину лишь вчера ночью, ясно, что она произвела на него очень сильное впечатление.
Юджиния теперь и сама с нетерпением ждала встречи с миссис Джарвис.
Глава VI
Что прошло, то прошло. Молли говорила себе тысячи раз: надо смириться с тем, что минувшего не вернешь, и забыть о нем. Даже то, что произошло вчера, уже отошло в прошлое. Могила, вырытая в пыльном грунте, и бедняцкий, грубо сколоченный гроб с останками Харри Джарвиса – все это теперь уже только воспоминание. Вряд ли она станет приходить к нему на могилу. Холмик покроют осыпавшиеся эвкалиптовые листья, а ветер будет разметать его пыль до тех пор, пока он не сровняется с землей, так что исчезнут даже следы могилы. Нельзя сказать, что она не любила Харри. Она будет вспоминать о нем всякий раз, глядя на его ребенка. Она благодарна ему за то, что он предоставил ей какое-никакое убежище, и никак не могла смириться с такой ненужной, нелепой кончиной мужа. Обделенный судьбой бедолага, он только-только начал понимать, что значит быть счастливым. Он называл Молли «моя дорогая жена», «моя красотка». Несмотря на ужасные испытания, через которые он прошел, душа Харри не очерствела. На его худых запястьях и лодыжках остались неизгладимые шрамы от наручников и ножных кандалов, но он не утратил способности быть ласковым и нежным.
И вот теперь Харри лежит в сухой земле, а она, чувствуя легкую тошноту – из-за своей беременности или, может, просто потому, что волнуется, – сидит в маленькой гостиной миссис Келли напротив молодой женщины, которая должна стать ее хозяйкой.
Она-то воображала, что давно уже перешла рубеж, когда какая-либо ситуация способна по-настоящему взволновать ее. На протяжении десяти лет горя и унижений она никогда не склоняла головы. Этому еще в детстве научила ее мать. Молли была старшей дочерью в многодетной семье. Они жили в живописном, но сыром и грязном коттедже в Букингемши-ре. Отец работал на ферме. Платили ему гроши, но зато они всегда имели яйца и молоко с фермы, маленький участок земли возле дома снабжал их свежими овощами, и хлеба домашней выпечки тоже всегда было в достатке. Мать Молли, служившая до замужества горничной в помещичьем доме, строила честолюбивые планы относительно будущего своих детей. В барском доме она увидела, как живут богатые. Если ее детям не приходилось рассчитывать на что-либо подобное, как-то улучшить свою долю они все же могли. Поэтому их обучили чтению и письму, внушили, что человек должен быть гордым, честным и послушным, но не подхалимничать. Молли поступила на работу еще совсем молоденькой розовощекой крестьянской девушкой, и ей казалось, что весь мир открыт для нее.
И перед ней действительно предстал целый мир. Пятнадцать тысяч миль по бесконечным морским просторам, среди мерзости, убожества и страданий. Много лет спустя она узнала: ее мать умерла вскоре после того, как узнала, что ее дочь приговорена к ссылке. Молли плакала от нестерпимой боли, но все же старалась не терять окончательно веры в жизнь и не впадать в отчаяние. Разве могла она себе позволить такое – ведь мама с Небес смотрит на нее и велит вести себя с достоинством и не терять самообладания. О мужчинах Молли успела узнать все – достаточно было страшного опыта с этим ее хозяином в Лондоне, а потом кошмарного четырехмесячного плавания. После того как ее в первый раз попытались изнасиловать в зловонном углу трюма, когда она дралась, как зверь, и наконец одолела тощую вонючую тварь, разрыдавшуюся тут же, у ее ног, она научилась, как ни странно, прощать жизни и эту грязь. Эти жалкие мужчины были несчастны не меньше, чем она. Пока у нее есть силы сопротивляться, ее не сломят, но нельзя допускать, чтобы душа озлоблялась. Она видела женщин, снедаемых ненавистью. Они превращались в полных яда мегер с горящими злобой глазами.
Ее жестоко ненавидели за то, что она не такая, как все. Ее называли тщеславной, чванливой, выставляющейся напоказ выскочкой. Все дело в том, говорили про нее, что она домогается внимания кого-нибудь из офицеров, сопровождающих ссыльных. И с чего только ей взбрело в голову, что она лучше всех остальных?
В Ботани-бэй, когда они наконец прибыли к месту назначения, она попала в новую беду из-за того, что оказала сопротивление одному из тех самых офицеров. Одетая в платье из грубой материи, производимой в Парраматте, – такие платья выдавали только ссыльным (разве согласится даже самый бедный вольный человек надеть на себя нечто подобное?), – она старалась быть аккуратной, скромной и по возможности незаметной. Но трудности, встававшие перед женщиной в ее положении, были, по всей видимости, непреодолимыми. Досрочное освобождение отложили на три года из-за столкновения с тем самым чересчур настойчивым лейтенантом. Молли потеряла место в доме безупречно порядочной, но ограниченной хозяйки и почти умирала с голоду, ни за что не соглашаясь пойти на панель, как это сделали многие ее товарки из ссыльных. Неизбежно наступил день, когда она встретила мужчину, оказавшегося слишком сильным, чтобы она смогла дать ему отпор. Она помнит, там, куда он ее швырнул, рос куст терновника. Впоследствии она не могла сказать, что причинило ей большую боль – колючки терновника или зверское насилие. Вот это и есть любовь, подумала она, сама тому не веря.
Холодная рассудочная часть ее сознания, которая каким-то образом сохранилась, несмотря на пронесшуюся бурю, возвращала ее к мирным картинам детства в родном доме, в семье, и она вспоминала тихую взаимную преданность, с какой ее родители поглядывали друг на друга.
Выходит, любовь может и не быть скверной штукой. Наверное, есть два вида любви: кошмарная боль и унижение, которые причинил ей неизвестный насильник (он горделивой походкой удалился, предоставив Молли привести в порядок, насколько удастся, порванную одежду), и совсем другая – ласковая и преданная любовь ее родителей, от этой любви в люльке каждый год появлялось новое дитя.
Когда-нибудь она встретит такую любовь.
Она не ожидала, что найдет ее у Харри Джарвиса. Он ослабел от болезни, и в его жадных объятиях было что-то жалкое. Она не отвернулась от него только из чувства благодарности. Это был ее долг по отношению к Харри. А когда она узнала, что будет ребенок, то обрадовалась за мужа. Молли твердо решила, что ее ребенок получит такой мирный домашний кров, какой был в детстве у нее самой, ибо только воспоминания о семье позволили ей пережить то жуткое насилие и не сойти с ума.
Но теперь Харри не стало, а вместе с ним исчезла и возможность надежного родного дома для еще не рожденного малыша. Снова она очутилась лицом к лицу с неизвестностью.
Ярраби – местечко со звучным названием. Она никогда не бывала здесь в сельской местности, никогда не видела ничего, кроме пологих холмов по ту сторону гавани, и ей всегда хотелось узнать, что там, за холмами.
Ярраби и рыжеволосый незнакомец, проявивший к ней доброту без тех причин, которые она привыкла подозревать в мужчинах. А если эти причины и имелись, то в глаза не бросались. Молли настолько не привыкла к доброте и сочувствию, что решила: Гилберт Мэссинхэм так ярко запечатлелся в ее памяти именно благодаря качествам, которые он проявил. Ей запомнились живой взгляд синих глаз, быстрая улыбка, энергия, исходящая от всего его существа. Он был не слишком красив (что внушило бы ей недоверие), но выглядел сильным и настойчивым человеком, и это ей нравилось. Он был частью той неведомой страны, что лежала за холмами, окаймляющими гавань. При мысли об этой стране сердце Молли начинало биться сильнее. Уж не ради нее ли она так долго сохраняла свою веру в лучшее.
Однако миниатюрная молодая женщина, сидевшая напротив – очень прямо, в безукоризненно накрахмаленном и отглаженном муслиновом платье – и задающая вопросы тоном человека, получившего благородное воспитание, – это было нечто совсем другое.
Настолько очевидно было, что она еще совсем недавно пребывала в атмосфере добропорядочной лондонской гостиной, что Молли сразу же начала испытывать за нее тревогу. Ощутила она и зависть. Конечно, почему бы не переносить с таким спокойствием тоску по родине, если рядом с тобой человек вроде мистера Мэссинхэма, готовый тебя холить и лелеять.
Холить и лелеять. Какие замечательные слова! Они выражают нечто, совершенно неизвестное ей, Молли.
– Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, миссис Джарвис.
– Простите, мэм, я отвлеклась.
– Что вас отвлекло?
– Я думала: сколько же времени прошло с тех пор, как я находилась в такой красивой комнате.
Молодая женщина окинула комнату недоверчивым взглядом. Может быть, роскошной ее не назовешь, но если бы мисс Личфилд знала, какого рода комнаты встречаются в этой стране, она оценила бы такую роскошь, как небольшие коврики, полированная мебель, накрахмаленные тюлевые занавески.
– Это было так давно, мэм. Мне было всего восемнадцать.
– Вам было столько лет, когда вас… когда вы покинули Англию?
– Когда меня обвинили и вынесли совершенно несправедливый приговор, мэм. Впрочем, вероятно, ваш супруг рассказывал об этом.
– Он еще не супруг мне, миссис Джарвис. Наша свадьба состоится на будущей неделе. Но мы говорим не обо мне, а о вас. Мистер Мэссинхэм сказал, что вы хорошая повариха. Это по каким меркам – по английским или по тем, что приняты здесь, в колонии?
– Меня специально не обучали поварскому искусству, мэм. Но моя мать научила меня готовить сытно и просто, когда я была еще ребенком. В семье было девять детей, а я была самой старшей, так что приходилось помогать матери. Никакие затейливые кушанья я стряпать не научилась, но все остальное, необходимое, приготовить могу.
– Ну что ж, значит, тут никаких трудностей не возникнет.
У молодой леди было очень милое лицо, когда она улыбалась, не то чтобы красивое, но симпатичное и веселое, а в фиалково-серых глазах светился огонек.
– У меня имеется толстая книга советов по домашнему хозяйству, которую моя мать заставила меня взять с собой. Я уверена, что в ней мы найдем ответы на все вопросы, которые могут возникнуть. – Юджиния тут же поджала губы, словно бы осознав, что слишком поспешно берет на работу женщину со столь сомнительным прошлым, еще больше выпрямила плечики и сказала официальным тоном: – Поскольку мистер Мэссинхэм нанял вас, вряд ли вы ожидаете, что вас станут подвергать перекрестному допросу. Я здесь всего два дня, но уже успела заметить, что в колонии немало горя и нищеты. Я не желаю высказывать никаких суждений о вашем прошлом. Нас интересует ваше будущее. Я надеюсь, вы оцените то, что мы с мистером Мэссинхэмом представляем вам возможность полностью себя реабилитировать. Прошу лишь об одном – не обманите нашего доверия.
– О мэм, я никогда бы себе этого не позволила, – с чувством воскликнула Молли.
– Насколько я знаю, вы ждете ребенка.
– Да, мэм.
Мисс Личфилд бросила на нее внимательный взгляд, а затем неожиданно мягким и сочувственным тоном сказала:
– Мистер Мэссинхэм уверяет меня, что в Ярраби очень просторно. Найти место для ребенка будет нетрудно. Я думаю, это все, миссис Джарвис. Мистер Мэссинхэм расскажет вам, как добраться до Ярраби. Кажется, мы с ним поедем в двуколке, а вы и моя горничная Джейн Кинг в другом экипаже последуете за нами с багажом. Тяжелая мебель, прибывшая на корабле «Кэролайн», отправляется вперед в фургоне и будет ожидать нас в Ярраби. Нам придется немало потрудиться, разбирая все эти вещи. Вы, наверное, привыкли к сельской местности и к тому, что здесь называют «буш» – пустынным пространством, поросшим кустарником?
– Нет, мэм, я нигде не бывала дальше Сиднея. Но мне всегда хотелось увидеть другие края.
– Ну что ж, теперь у вас будет такая возможность. Наверное, это судьба, как сказала бы моя сестра Сара.
Какая она молодая! Не настолько, правда, как была молода Молли, когда ее с такой беспощадной жестокостью швырнули в эту враждебную страну. Но она молода в смысле жизненного опыта. Под внешней сдержанностью, которую она носит, словно привычное платье, вероятно, скрывается тревожная настороженность. Ее наверняка пугает многое, в том числе и предстоящий брак. Вам повезло, нежное и юное создание: вас не швырнут на колючий терновник, вы не узнаете, как болит израненное шипами тело, не говоря уже о шраме, который мог бы остаться в вашей душе. У вас будет мягкая постель, чистые простыни и нежный любовник, если этот рыжеволосый мужчина умеет быть нежным...
Она сделала реверанс и уже собиралась выйти, но мисс Личфилд жестом остановила ее:
– Ах, господи, совсем забыла. Мистер Мэссинхэм поручил мне сказать вам, что ваше жалованье будет составлять семь фунтов в год, и я должна передать вам вот эту сумму, – Юджиния вынула из маленького кожаного кошелька пять соверенов, – чтобы вы могли купить материю и сшить себе подходящую одежду. Вы умеете шить?
– Да, мэм.
– Хорошо. Я думаю, надо сшить одно простое платье. Я вижу то, что на вас сейчас, еще вполне приличное платье, но на зиму понадобится что-то более теплое. И еще, я хотели бы, чтобы вы приобрели три простых чепца и передники, а также необходимое белье. Хватит вам этой суммы?
– С лихвой. Спасибо, мэм.
– В таком случае остальные деньги – вам ведь понадобится белье и вещички для ребенка – я оставляю на ваше усмотрение, миссис Джарвис.
«Я очень успешно справилась с наймом моей первой прислуги, – писала в тот же вечер Юджиния сестре. – Ты будешь шокирована, узнав, что она из ссыльных, но, по всей видимости, ее несправедливо обвинили в какой-то мелочи. Гилберт полностью ручается за ее честность. Она производит впечатление приятной и умелой женщины, заслуживающей того, чтобы ей позволили попытаться начать жизнь заново. Но должна признаться, что никак не могу привыкнуть к стране, где так много преступников. Мне приходится принуждать себя спокойно проходить мимо бредущих по улице каторжников, скованных одной цепью. У меня сердце разрывается от жалости к этим несчастным. Гилберт говорит, что скоро я стану считать такое положение вещей естественным. Естественным! Нет, с этим я никогда не смирюсь».
Дети Келли были чрезвычайно взволнованы тем, что в их доме одевают в подвенечное платье невесту. В комнату то и дело заглядывала то одна, то другая мордашка, так что в конце концов Юджиния попросила впустить их.
– Ну хорошо, можете войти, если будете сидеть тихо, – сказала Бесс. – Анни, приглядывай за Томом. Не позволяй ему ничего хватать грязными пальцами. Все трое сядьте на кровать и сидите смирно.
Юджиния медленно повернулась, чтобы дети могли осмотреть ее со всех сторон.
– Ну, как я выгляжу?
– Как невеста, – с благоговейным восторгом воскликнула Анни.
– А ты что скажешь, Полли? – Юджиния наклонилась к младшей девчушке, застенчиво опустившей головку.
Том, самый младший из ребятишек, важно ткнул пальцем в ее сторону и, еле выговаривая слова, произнес:
– Я на тебе женюсь.
Это заявление вызвало у сестренок громкий смех; трепетное молчание было нарушено.
– Маленькие мальчики не женятся, правда, мама?
– Мама, а я буду выглядеть, как мисс Личфилд, когда стану невестой?
– Мисс Личфилд, можно мне потрогать вашу фату? У меня очень чистые пальцы.
– Мисс Личфилд, а когда мистер Мэссинхэм наденет вам на палец кольцо? И вы должны будете его носить до конца жизни?
– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – прикрикнула на них Бесс. – Если не можете вести себя тихо, придется вам уйти. Юджиния, не нужна еще одна булавка для фаты? Ветер может сорвать се с головы, когда вы выйдете из кареты.
Эти слова снова вызвали смех у детей. В маленькой комнате было очень жарко. Юджиния уже начала чувствовать, что одежда прилипает к телу, а фата, накрепко пришпиленная Бесс, утягивает волосы. Однако веселость ребят оказалась заразительной. Она любовно поглядывала на детишек, сидящих на кровати в своих самых нарядных платьицах. Их личики так и светились простодушием и невинностью.
– Ну тогда иди сюда, – сказала она, беря Тома за руку и ставя его перед собой. – Если ты хочешь на мне жениться, поторопись сделать это до того, как придет мистер Мэссинхэм. Вот как это делается. Ты должен надеть мне на палец кольцо. Бесс, одолжите мне ваше кольцо. Скоро у меня появится свое собственное, но для Тома будет уже слишком поздно.
Этого Анни и Полли просто уже не в силах были выдержать. Они хохотали так, что по их веснушчатым мордашкам плели слезы. Слезы выступили на глазах и у Бесс. Она порывисто поцеловала Юджинию в щеку и сказала:
– Ах, я так надеюсь, что вы будете счастливы! Ведь если бы вы находились в своем родном доме, все было бы совсем-совсем по-другому...
– А мне, – беззаботным тоном заявила Юджиния, – очень даже нравится, как это происходит сейчас. Разве дома у меня были бы такие сочувствующие зрители? Том, теперь мы с тобой поженились. Ты должен вернуться к своим сестрам и начать расти побыстрее.
– Ой, карету подали! – вскричала Бесс, выглянув в маленькое оконце. – Ну-ка, дети, быстрее поглядите на белые ленты, которые кучер привязал к кнуту. Эдмунд идет за вами, Юджиния. Вот ваши перчатки. Вы уверены, что фата прикреплена как следует? Ах да, а цветы-то! Да благословит вас Бог, деточка, вы чудо как хороши!
Приготовления к церемонии во многих отношениях оказались самыми приятными во всем свадебном торжестве, ибо в церкви стояла такая духота, что Юджиния почувствовала некоторую слабость. Священник украдкой вытирал платком лоб, дамы обмахивались веерами, а мужчины в своих неудобных высоких воротничках и накрахмаленных рубашках раскраснелись и обливались потом. У Гилберта лицо тоже было красным, но о себе Юджиния знала, что она-то уж наверняка бледна, как ее платье. Бесс Келли все-таки перестаралась и слишком натянула фату, так что даже немного больно. Белое шелковое подвенечное платье, отделанное брюссельскими кружевами, казалось тяжелым и жарким, словно оно было сшито из толстой шерсти. Все тело покрылось испариной. Юджинии с трудом удалось стянуть с руки перчатку, чтобы Гилберт мог надеть ей на палец кольцо, а когда он крепко и нежно взял ее руку в свои горячие и влажные от жары ладони, они оказались словно бы сплавленными воедино. Только в этот миг Юджиния осознала, что вышла замуж. Она была так поглощена борьбой с надвигающимся обмороком, что не услышала ни слова из венчального богослужения.
– Вы должны поставить свою подпись, моя дорогая, – сказал Гилберт.
Перо в ее пальцах дрожало. А оттого, что она пыталась придать своему почерку твердость, на бумагу упала чернильная клякса. Она расплылась маленькой черной лужицей возле ее нового имени – Юджиния Мэссинхэм. Священник промокнул его пресс-папье. Гилберт взял перо и расписался с завитушками. Когда он поглядел на свою молодую жену, она увидела в его глазах гордость и волнение. Он, как видно, не заметил ее бледности. Решительным жестом взяв жену под руку, он шел вместе с ней по проходу – даже не шел, а шествовал. Юджинию тронуло, что он так доволен возможностью показать ее присутствующим. Хорошо все-таки, что он, кажется, не заметил ее плачевного состояния. Вряд ли он обрадовался бы, если бы его молодая жена оказалась из женщин, по каждому пустяку падающих в обморок.
В самом дальнем конце маленькой церкви среди небольшой группы незваных зрителей Юджиния заметила миссис Джарвис: опрятно одета, но лицо бледное и грустное. Бедняжка, она только что похоронила собственного мужа.
От нахлынувших чувств она крепко сжала пальцами руку Гилберта. Он тут же улыбнулся в ответ. «Мой муж, а он уже десять минут как стал им, без всякого сомнения, жив», – с благодарностью подумала Юджиния. И в этот миг она вышла из полуобморочного состояния, почувствовала себя счастливой и радостно глядящей в будущее.
Однако за завтраком, последовавшим после свадебной церемонии, у нее появился соперник. Гилберт с милой тактичностью делил внимание поровну между своей молодой женой и своим молодым вином.
Гостей уговаривали пить «Ярраби-кларет», а дам, предпочитающих что-нибудь послаще, – «Ярраби-сотерн».
– Я заложил этот кларет на хранение, когда вернулся из Англии после обучения, – сказал Гилберт, критически пробуя вино на вкус, прежде чем сделать глоток. – Когда выстоится как следует, станет много лучше. Впрочем, и сейчас винцо неплохое. Как по-вашему, сэр?
