Текст книги "Виноградник Ярраби"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Ну как, пронял я их? – спросил чуть позднее Гилберт Молли.

– Не знаю. Как будто, да. Думаю, особенно тех, что постарше, в молодых я не уверена.

– Да. Я и сам в их возрасте был бы таким же, если бы смог думать о чем-нибудь еще, кроме виноделия. Это моя золотая лихорадка. Надеюсь, Киту не взбредет на ум кинуться вслед за всеми. Этот парень готов на что угодно, лишь бы ускользнуть от занимающего целый день труда. Не то он родился лентяем, не то мы с Юджинией сделали его таким. Может, ему устроили слишком легкую жизнь?

Гилберт вздохнул. Он вновь почувствовал себя уставшим.

Страстное обращение к рабочим отняло у него все силы. Ему чуть больше пятидесяти. Не слишком много, чтобы так уставать.

– Во всяком случае, вряд ли он может уехать, когда готовится этот самый бал, как по-вашему?

– Нет, мой дорогой, нет, – успокаивающим тоном произнесла Молли.

– Мне бы хотелось только, чтобы он проявлял хоть чуточку больше интереса к тому, что я для него создал. Ярраби... Это ведь кое-что, Молли!

– Несомненно.

– Ну что ж, вероятно, все родители пытаются руководить жизнью своих детей. Хотелось бы мне знать, каким был бы наш с вами сын.

– Наверное, сумасшедшим – вроде вас.

– И преданным всей душой, – пробормотал Гилберт, прижимаясь губами к ее губам.

Юджиния не слышала речи Гилберта, но она сочувственно выслушала его рассказ и заявила, что уверена в том, что он убедил людей. Полугодовая зарплата в качестве премии – это чрезвычайно щедро. А он может себе это позволить?

– Рассчитываю, что смогу. Я рассчитываю сделать и еще кое-что.

– Уж не отправить ли меня наконец домой?

Его разочаровало, что она догадалась и таким образом сюрприза не получилось.

– Я знаю, что достаточно часто обещал вам это. Но на сей раз поездка действительно состоится. Я покупаю билеты на дорогу в Англию для вас и для девочек.

– И для девочек тоже? – Юджиния позволила себе проявить радостное волнение.

– Разве вы не стремитесь именно к этому? Ведь вам хочется представить их ко двору? Я в достаточной мере сноб, чтобы эта идея понравилась и мне. Только имейте в виду, что я буду скучать по Адди; надеюсь, вы не станете держать ее там слишком долго и не попытаетесь превратить в никчемное светское создание. Люси – той, возможно, больше подойдет в мужья какой-нибудь англичанин. Но я хочу, чтобы Адди вернулась домой.

– Гилберт, могу я написать об этом Саре?

Он улыбнулся. Редкая теперь на его лице нежность, по которой она так истосковалась, на мгновение мелькнула в его взоре.

– Если вы доверяете моему слову.

– Кажется, на этот раз – да.

Юджиния порывисто поднялась, чтобы поцеловать мужа.

– Вы что, так рады уехать от всех нас? – проворчал он.

– Да не от вас, а от солнца, Гилберт. Я всегда ненавидела это палящее солнце и пыль. И вечную тревогу из-за виноградника.

– Иногда также из-за вашего супруга. Он неотъемлемая часть всех самых худших прелестей Австралии.

– Нет. Тут вы совершенно не правы.

Гилберт вопросительно посмотрел на нее, и она с горечью сказала:

– Вы уже очень давно заблуждаетесь на этот счет.

Он смотрел на нее в упор, не веря спокойным, твердым словам. А может, просто не хотел им верить, ибо опустил глаза и сказал чуть наигранным веселым тоном:

– Ну что ж, рад, что я не такой уж пария.

– Пария? Я думала, что пария – это я. Или, вернее сказать, неприкаянная...

Он снова недоуменно посмотрел на нее:

– Пария! Неприкаянная! Не понимаю, о чем вы говорите. Вы знаете, что всегда были именно такой женой, какую я хотел иметь. Я вам не раз говорил об этом.

– Но не такой женой, какой хотела быть я.

– Какой же это?

Теперь Гилберт пытался ее как-то задобрить, но за его веселым тоном проглядывала какая-то странная тревога.

– Если вы имеете в виду... Ну, вы знаете, о чем я говорю, – так это было распоряжение врача. А что касается споров, которые между нами происходят, то, по правде сказать, вы мне больше всего нравитесь, когда негодуете по поводу виноградных лоз или выражаете праведный гнев относительно поведения детей. Это показывает, как глубоко вас волнует происходящее. Не знаю, что я буду делать, когда вы уедете. В вас сосредоточена вся жизнь этого дома. Когда я поднимаю глаза и вижу вас спускающейся с лестницы, у меня сердце замирает от радости. Верьте в мою искренность. Не надо вам желать быть какой-то другой – вздор! Вы – это вы, а я – это я, и у нас хватило ума не пытаться изменить друг друга. Хотя, должен сказать, вам иногда этого хотелось. – Гилберт рассмеялся, рассчитывая, что и она засмеется. Однако у Юджинии не хватило на это сил, и он воскликнул: – Мне не нравится, когда у вас появляется такой вот напряженный вид. Надеюсь, до отъезда вы не слишком часто будете пребывать в подобном настроении.

Как это возможно, чтобы два человека так долго прожили вместе и так мало знали друг о друге? Или, наоборот, знали так много, но вещей мелких, несущественных?

Глава XXX

Сияние звезд, подкатывающие к парадному экипажи. Эллен и Эмми в туго накрахмаленных белых передниках, подглядывающие с лестницы вниз. Мисс Хиггинс в самом своем нарядном платье из черного бомбазина, нервно сцепляющая и расцепляющая руки, спрашивая себя, станет ли кто-нибудь разговаривать с ней, если она сойдет вниз. Хозяйка настояла на том, чтобы она спустилась. Она должна видеть своих учеников при параде – мастера Кита, красивого джентльмена со светлыми бакенбардами и самоуверенным видом, который он перенял у своего отца, мисс Аделаиду, натеревшую щеки и губы раздавленными лепестками герани и держащуюся с той же абсолютной уверенностью, и мисс Люси, прелестную, как ангелочек, с опущенными глазами, так крепко сжимающую крохотными ручками веер, что он того и гляди треснет. Смешная робкая крошка! Можно подумать, что в момент появления на свет ей привиделся какой-то призрак.

Все трое были достаточно милы, но, по правде говоря, своим родителям они и в подметки не годились.

От обожающего взора мисс Хиггинс не ускользнула ни одна деталь внешности госпожи, и, по ее мнению, госпожа никогда еще не выглядела более красивой. Правда, уложенные в высокую прическу волосы начали седеть, но это только прибавляло благородства. На ней было платье из парчи кремового цвета, обнажавшее красивые плечи. Она похожа на зажженную свечу. Так вычурно выразилась мисс Хиггинс в разговоре с Эмми, которая на этот раз не смеялась над романтическими полетами фантазии своей подруги,

– Не правда ли, какая чудесная пара они с хозяином? – прошептала она в ответ.

Затем начали прибывать первые гости. Эмми и Эллен пришлось срочно сойти вниз, чтобы принимать плащи и накидки, провожать дам наверх. Миссис Джарвис не было видно. Вот уж кто никогда не перегибался через перила, чтобы поглядеть на гостей; ну конечно, – она выше этого...

Музыканты приехали из Сиднея. Они знали все новейшие танцевальные мелодии. Первая кадриль составилась в один миг. Мерион Ноукс спросила Юджинию:

– Это правда, что вы наконец поедете домой?

– А как вы об этом узнали?

– Гилберт написал в судоходную компанию, а ее управляющий наш друг. Эта страна по части сплетен ничем не отличается от деревни, Юджиния.

– А когда Филипп позволит вам совершить поездку на родину?

– Никогда. Я сама этого не хочу. Посмотрите на меня: вся высохла, какая-то старая кляча! Вы – дело другое. У вас сохранился прекрасный цвет лица. Неизвестно каким образом, но сохранился. Вы действительно самая избалованная женщина в Австралии, Юджиния.

– Я! Избалованная?

– Конечно! Вас нежили и лелеяли с первой же минуты, как вы сюда прибыли. И если вам это неизвестно, мне жаль Гилберта.

– Фу ты, чепуха какая! У меня было не меньше всяческих неприятностей, чем у других.

– Ну что ж, могу только сказать, что они не слишком согнули ваши плечи. У вас до сих пор вид... Я могу назвать его только одним словом – наивный. Можете надо мной смеяться, если хотите.

Юджиния и в самом деле засмеялась – так весело, как только могла.

– Это у меня-то, матери троих взрослых детей? Не сомневаюсь, что в самом скором времени я стану бабушкой.

В глазах Мерион зажглось любопытство. К ним подошла Бесс Келли, потолстевшая еще больше и, по-видимому, выглядевшая именно так, как, по мнению Мерион, должна выглядеть мать взрослых детей.

– Имеет ли Кит кого-нибудь в виду, Юджиния? Он влюблен?

Юджиния пожала плечами.

– Только меня об этом не спрашивайте. Вы ведь знаете, что матери узнают о таких вещах последними. Но я не думаю... Он ничего так не хочет, как ринуться на поиски золота. Гилберт, естественно, его не пускает.

– Но разве после сегодняшней даты он может ему помешать? – спросила Бесс. – Ведь Кит станет совершеннолетним. Когда мы отведаем знаменитый кларет?

– За ужином. Гилберт и Джемми попробовали и заявили, что он просто превосходен.

– Джемми?

– Джемми Макдугал. Он помогает Гилберту на винодельне.

– Ах да, припоминаю. Это малый из ссыльных.

Юджиния слегка нахмурилась:

– Он получил свободу давным-давно, но пожелал остаться в Ярраби. По словам Гилберта, Джемми прирожденный винодел. Ему сейчас уже за тридцать. – Она вздохнула. – Как давно это было.

– Он не женился? – Бесс проявляла величайший интерес к холостякам, которые годились на роль женихов. Ей надо было выдать замуж трех дочерей.

– Пока нет, – ответила Юджиния. – И сомневаюсь, что когда-либо женится. Он еще больше одержим изготовлением вина, чем мой муж. А вот и другие гости. Пожалуйста, извините меня...

Ярраби находился в зените своего великолепия. В открытые двери вливался аромат цветов из чудесного сада Юджинии. Свечи в люстрах ярко освещали веселую картину. Звон бокалов, звуки музыки, все более и более быстрое мелькание женских юбок. В этом году юбки стали намного шире. Мода на кринолины пришла из Англии. Все, кто до сих пор носил эти смехотворные турнюры, выглядели безнадежно старомодными. Для того чтобы юбка стояла колоколом, под нее надо было надеть несколько туго накрахмаленных нижних юбок, а в здешнем жарком климате это невыносимо. Конечно, и мужчинам было не менее жарко в высоких накрахмаленных воротничках и вышитых жилетах. Лица становились все более красными и потными, и временное прекращение танцев было встречено с некоторым облегчением. Уже пробило одиннадцать – пора выпить за здоровье Кита.

– Именно в это время двадцать один год назад, – торжественно начал Гилберт, – родился Кристофер Мэссинхэм. На следующий день я налил в бутылки вино, которое сейчас прошу вас выпить за здоровье моего сына. «Ярраби-кларет 1831 года».

Эллен тянула Юджинию за рукав.

– Мэм, прибыл кто-то запоздавший.

– Ш-ш-ш! – прошептала Юджиния, следя за красной струей, которую Гилберт направил в бокал. Это было собственное вино Кита. На этот раз она должна выпить его с удовольствием. – Кто же это?

– Молодая леди, мэм. Одна.

Еле сдерживаемое возмущение, звучавшее в голосе Эллен, передалось Юджинии. Она оглянулась и увидела стоящую в дверях девушку.

Подчеркнуто одна, не сопровождаемая никем, в эффектном черном плаще, скрывающем ее целиком – от подбородка до ног. Изменившаяся, но знакомая. Забыть это треугольное лицо с раскосыми глазами, бровями вразлет и смуглой кожей было невозможно. Рози!

Как она посмела явиться без приглашения? Что за нахальство! Первой реакцией Юджинии была ярость. Она не знала, как ее скрыть, но сделать это было необходимо, так как Кит, наверняка ждавший Рози, прошел к ней через всю комнату и горячо приветствовал.

– Мама, посмотри кто с нами! – крикнул он, взяв Рози за руку и проведя через комнату. – Папа, нужен еще один бокал. У нас новый гость.

– Здравствуйте, миссис Мэссинхэм, – сказала Рози, благовоспитанно приседая перед Юджинией. Но в глазах ее читалось все что угодно, кроме благовоспитанности. Горевший в них огонь предвещал одно: готовность к самой вопиющей выходке. – Простите, что я так поздно. Я приехала в Парраматту в почтовой карете, а потом мне стоило величайшего труда найти кого-нибудь, кто согласился бы доставить меня сюда.

Прежде чем Юджиния успела произнести хоть одно слово, радушный голос Гилберта перекрыл стоявший в комнате гул.

– Рози! Это просто необычайно мило с вашей стороны – специально приехать, чтобы выпить за здоровье Кита. И, кроме всего прочего, поступок весьма уместный, потому что этот кларет был заложен на хранение в год и вашего рождения тоже. Где ваша мама? Она должна выпить вместе с нами.

– Да, сходите на кухню и приведите мать, Рози, – отчетливо произнесла Юджиния, совершенно не ожидавшая стрел ярости и враждебности, которые метнули в нее глаза Кита.

– Рози, оставайтесь здесь. Вы мой гость. Пойдет Эллен.

С утрированной заботливостью Кит помог снять Рози плащ и вручил его все еще кипевшей от возмущения Эллен.

Само собой разумеется, бал был испорчен. Это был уже второй бал, погубленный Рози Джарвис.

Правда, вынуждена была признать Юджиния, повинен в этом и Гилберт, настоявший, чтобы миссис Джарвис явилась в зал, так что в результате мать и дочь оказались кем-то вроде почетных гостей.

Миссис Джарвис, по всей видимости, пришла неохотно, заколебавшись в дверях, но Гилберт двинулся ей навстречу, взял за руку, а Кит быстро подхватил под руку Рози. Вот так они и стояли – ее мужчины, муж и сын, – с этими двумя прислугами.

Правда, выглядели те на редкость привлекательно. Рози с ее осиной талией, в зеленом платье отменного вкуса; угловатое личико высоко вскинуто. Миссис Джарвис в аккуратном черном шелковом платье с аметистовым ожерельем на шее, которого Юджиния никогда раньше не видела.

Наверное, подарок Рози.

Большинство мужчин были явно восхищены обеими женщинами и приятно возбуждены щекотливой ситуацией. На такое способен только Гилберт Мэссинхэм! Хотя почему, собственно, нельзя поднять тост в честь преданной прислуги, этой красивой женщины, Молли Джарвис, и почему юному Киту не могла нравиться ее дочь? Ведь это Австралия, и многие гости могли припомнить свои собственные, весьма скромные, первые шаги в жизни.

У Юджинии от напряженной улыбки болели мускулы лица, а от того, что голову надо было держать на целый дюйм выше обычного, ныла шея.

С искренней доброжелательностью она выпила тост за миссис Джарвис. Но пить за Рози – это уже слишком. Как она смела явиться, намеренно прибыв поздно и ведя себя так, словно была действительно почетной гостьей?

И как посмел Кит сыграть подобную шутку с собственной матерью, зная, как это ее огорчит? В данный момент он смотрел на нее из противоположного конца зала, и в глазах его горел дерзкий огонек. Сегодня он был похож на своего отца.

Юджинии часто хотелось, чтобы он проявлял больше самоуверенности и смелости, характерных для Гилберта, но, конечно, не в такой ситуации. У нее было глубоко тревожное чувство, что здесь кроется нечто гораздо более серьезное, чем ребяческая выходка в кустарнике.

Миссис Джарвис выпила рюмку и, верная своим безупречным манерам, повернулась, чтобы уйти. Однако Кит удержал ее, положив руку на плечо.

– Ах нет, не уходите так скоро, миссис Джарвис. Я хочу кое-что сказать. – С совершенно невозмутимым видом он взял под руку с одной стороны миссис Джарвис, а с другой Рози и, стоя так между двумя женщинами, громким голосом произнес: – Сегодня мой день рождения, и я намерен его отметить более торжественным образом, нежели выпить папин кларет. Мы с Рози объявляем о нашей помолвке. – Залившись краской, оставив официальный тон, он ликующе воскликнул: – Мы намерены пожениться. Мама! Папа! Адди! Где вы? Вы все должны подойти и поцеловать невесту.

Он пьян, пронеслась смутная мысль в голове Юджинии. Наверняка пьян. Иначе как бы ему хватило наглости разыграть этот фарс?

Гилберт прошел через комнату и взял ее за руку.

– Очнитесь, дорогая! – прошептал он. – Вы должны что-нибудь сказать.

– Это шутка! – вырвалось у Юджинии, но она почувствовала, что ее куда-то ведут...

Глаза всех присутствующих были прикованы к ней. Не оставалось ничего иного, как поднять голову и вести себя, насколько это было в ее силах, нормально. Хороши же мы с миссис Джарвис со своей вечной заботой о соблюдении должных манер, иронически подумала она про себя.

Конечно же, Кит просто пошутил. Он разыграл этот фарс, чтобы наказать мать за отказ пригласить Рози на бал. Утром он об этом скажет. Рози вернется к своим обязанностям гувернантки, а Кит займется подыскиванием подходящей жены.

Такова была хрупкая надежда, за которую цеплялась Юджиния. Но в скором времени этой надежде суждено было рухнуть.

Кит не шутил, но он не задержался до утра, чтобы сообщить об этом родителям. После вчерашней неслыханной выходки он потерял присутствие духа, тем более что предстояло нанести еще один удар. Кит избрал гнусливый путь – оставил письмо, которое они должны были найти, когда спустятся вниз.

«Дорогие мама и папа!

Мы с Рози сейчас уезжаем. Мы воспользуемся экипажем, но оставим его в Парраматте, где нас ждут лошади. Мы отправляемся на золотые прииски и найдем там священника, который нас обвенчает. Это избавит маму от неприятных мыслей о том, что ей придется организовывать для нас пышную церковную церемонию.

Что касается виноградника, папа: мне очень жаль, но вы уже, наверное, успели понять, что я не интересуюсь виноделием. У меня нет необходимого для этого таланта. Мне всегда хотелось сделаться золотоискателем, и я убежден, что разбогатею. Но, если даже мне это не удастся, Рози будет счастлива быть женой простого человека. Мы всегда любили друг друга. Пожалуйста, мама, попробуйте это понять.

Ваш преданный сын,

Кит.

P.S. Собственно говоря, должен признаться, что я люблю ром больше вина, так что какой из меня может выйти винодел?»

Удар был настолько тяжким, что не находилось слов. Гилберт, по всей видимости, не имел ничего против женитьбы Кита на Рози. Если она пошла в мать, то для такого юного негодяя она даже слишком хороша. Но то, что сын не собирался продолжать дело отца, и заниматься виноградником, он считал невероятным, это потрясло его до глубины души.

Глаза Гилберта стали унылыми и суровыми. Когда Юджиния высказала предположение, что Кит наверняка придет в себя и, узнав, какова жизнь на золотых приисках, захочет как можно скорее вернуться домой, Гилберт замотал головой:

– Нет, я не приму его обратно. Достаточно долго я терпел его лень, непослушание и безразличие к делу. Что касается виноградника, то Кита я больше в расчет не принимаю. Когда на лозе появляется плесень, ее вырезают. Это болезненная, но необходимая операция. А когда что-то подтачивает ее корни, она начинает вянуть. – Он резко выпрямился, словно бы поняв, что его аллегория носит очень уж личный характер. – Буду сам заниматься своим виноградником, пока не свалюсь с ног. А тогда дело сможет взять в руки Джемми или Том Слоун, хотя Том старше меня. Бог ты мой, Юджиния, сегодня я чувствую себя старым.

– Кит наверняка возвратится, – снова сказала Юджиния.

Но Гилберт то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не слышит.

– Ярраби всегда будет здесь, открытый для вас и девочек. Может, у Аделаиды будет сын. Мой собственный сын – любитель рома! Это надо же! – Он недоверчиво потряс головой. – Просто не верится!

Юджиния могла по крайней мере отвлечься приготовлениями к долгожданному путешествию в Англию. Надо было приготовить соответствующий гардероб для себя и для девочек. Она не допустит, чтобы они были одеты кое-как, немодно. Эмми и портниха из Парраматты были непрерывно заняты, кроили и шили. А солнце тем временем светило, гроздья винограда созревали, и похоже было, что рекордный урожай, на который надеялся Гилберт, станет реальностью.

Имя Кита упоминалось редко. Миссис Джарвис выразила сожаление по поводу заносчивого поведения дочери, но Юджинии показалось, что она разглядела в ее глазах торжество. Впрочем, было бы противоестественным, если бы Молли не радовалась, что Рози досталась такая добыча. Ее, однако, винить не приходилось. Юджиния изо всех сил старалась быть справедливой.

Но ей невыносимо было видеть Гилберта, лицо которого уже не выражало былого оптимизма. Это качество так долго было неотделимо от него, что теперь спокойное, потухшее лицо казалось лицом незнакомца. Этой осенью его не радовали даже зреющие гроздья винограда, набухавшие сладкой мякотью.

Он говорил, что устал. Когда кончится сбор урожая, он намерен отдохнуть. Проводит Юджинию и девочек до Сиднея, посадит их на корабль, а потом три-четыре недельки позволит себе передохнуть. Подрезанием лоз и внесением навоза могут заняться Джемми и Том Слоун. В конце-то концов, Ярраби когда-нибудь придется обходиться без него. Раньше Гилберт никогда подобных вещей не говорил.

В одно яркое, сверкающее утро, обещавшее превратиться в жаркий день, из Парраматты начали прибывать первые сборщики. Женщин среди них было больше, чем обычно; некоторые с детьми. Объяснялось это тем, что глава семейства отбыл на золотые прииски, предоставив жене и детям перебиваться как уж удастся, пока он не вернется с целым состоянием в заплечном мешке.

Гилберт окинул опытным глазом людей, собравшихся во дворе. Он сразу же определил, кто из женщин будет работать хорошо, кто будет легко уставать, кто из ребятишек, возраст которых колебался от шести до шестнадцати лет, может оказаться полезным, а кто будет только путаться под ногами.

Жалко, что рабочей силы не хватает именно в этом году, когда лозы сгибаются под тяжестью сочных сладких ягод.

Но ничего, они справятся. Случались проблемы и похуже.

Гилберт стал набирать добровольцев на виноградник среди домочадцев. Эллен, Эмми – хотя Юджинии не хотелось отрывать ее от шитья – и миссис Джарвис сразу же предложили свои услуги. Эмми будет работать рядом со своим мужем Авдием. Мисс Хиггинс сказала, что рада была бы помочь, но она не выносит солнца. В этом отношении она похожа на госпожу – когда становилось слишком жарко, она начинала ощущать слабость. Люси тоже обладала слишком нежной кожей и была очень хрупкой.

Зато Аделаида, обвязав голову шарфом и надев на хлопчатобумажное платье передник, стояла рядом с Джемми Макдугалом, нетерпеливо дожидаясь начала работы.

– Аделаида, ты должна надеть перчатки, – крикнула Юджиния. – Ты испортишь себе руки.

– Ах, мама, не суетись!

Быстрая, нетерпеливая гримаса на лице Аделаиды была точно такой же, как у ее отца. Отцовскими были и ослепительно-синие глаза. Гилберт широко улыбнулся от удовольствия. Впервые после отъезда Кита он выглядел счастливым.

– Пошли! – скомандовал он.

Маленькая процессия двинулась, неся плетеные корзины или толкая перед собой тачки. Позади следовала подвода, которой правил Том Слоун, груженная провизией, галлонами овсяного напитка, большими ломтями хлеба и сыра, корзинками с лепешками и бисквитами, которые миссис Джарвис напекла, встав ради этого еще до рассвета.

Все связанное со сбором урожая Аделаида находила волнующим и интересным. Ей нравилось ощущать горячие солнечные лучи на своей голове и голых руках, пока она срезала гроздья покрытых пушком черных ягод. Когда плетеные корзины наполнялись, их содержимое пересыпали в тачки, которые отвозили к винодельне. Там этот груз сваливался в прессы, и густой сок вместе с кожицей, на которой были драгоценные бродильные дрожжи, стекал в громадные чаны.

Утренний сбор, затем холодный ленч в тени эвкалиптовых деревьев, потом снова сбор, и вдруг – чудо из чудес – внезапный огненный закат солнца; усталость доставляла даже удовольствие. Однако гораздо интереснее было в винодельне, где спустя три-четыре дня жидкость в чанах начинала таинственно пузыриться и бурлить.

Аделаиде впервые разрешили проследить за этим процессом с начала до конца. Здесь хозяином был Джемми. Он молча двигался в темном вонючем помещении с низким потолком, за всем наблюдая, что-то пробуя, к чему-то принюхиваясь. Дошло до того, что папа целиком полагался на его предсказания; что именно получится из каждого будущего чана. Джемми достаточно было чуть ли не попробовать сырой виноград, чтобы сказать, какое вино из него выйдет – будет ли оно достаточно сладким или слишком горьким от танина, водянистым или кислым, как уксус.

Если Аделаида хотела оставаться в помещении, она не должна тараторить, как обычно. Надо быть молчаливой, наблюдательной, сообразительной. Если ей хотелось видеть, как из пышных кистей винограда струей вытекает сок, она могла помогать управлять прессом. Ей разрешалось высказывать предположения, в каких чанах процесс брожения протекает уже достаточно долго, так что вино можно переливать в бочки, а какие бочки следует откатить в сторону и дать им выстояться полгода, год или пять лет, прежде чем начать разливать вино по бутылкам.

Ей позволяли даже отхлебнуть молодого вина, продегустировать его и предположить, насколько оно будет хорошим, если его выдержать.

Но все это время неизменно главным маэстро, волшебником был Джемми. Это признавал даже папа.

– У него, Адди, нюх лучше, чем у меня. А может, я становлюсь слишком стар. Теряю обоняние. То же самое и со вкусом. Джемми говорит, что кларет нынешнего сезона станет через тридцать лет замечательным вином. Мне очень жаль, что меня уже не будет, чтобы подтвердить его правоту.

– Да что ты, папа, почему это не будет?

– Нет. Но вы-то с Джемми будете...

Щеки Аделаиды внезапно залились румянцем. Она проводила глазами коренастую фигуру Джемми, его широкие плечи, мускулистые руки и кудрявые черные волосы над загоревшим лбом. Друг ее детства. Она не помнит время, чтобы его не было поблизости. Папа заявил, что она должна отправиться в идиотскую поездку в Англию, чтобы доставить удовольствие маме, но сама Аделаида считала это чистейшей потерей времени. Целый год будет вычеркнут из ее жизни в Ярраби, и ради чего? Ради каких-то глупостей – представления ко двору, пустых разговоров с бесчисленными изнеженными бледнолицыми англичанами. Неужели мама не может взять с собой одну только Люси, которая будет в восторге от скучнейших английских гостиных?

Ей было обещано, что к следующему сбору урожая она вернется, но только подумайте: она ничего не будет знать о судьбе лоз в течение зимы и весны! И о папе, не говоря уже о слугах. Или о Джемми, который, не имея ее своей постоянной собеседницей, может начать ездить в Парраматту, чтобы завести себе другую... А ведь до сих пор он всегда мог поговорить с ней и, конечно, будет скучать. Пусть только попробует сказать, что не будет.

– Вы ведь будете по мне скучать, Джемми, а? – спросила она, перекрикивая шум, стоявший в погребе.

Он посмотрел на нее блестящими карими глазами.

– Незачем напоминать мне об этом, мисс Адди!

Он двинулся, чтобы пройти мимо девушки, и его обнаженная рука случайно коснулась ее руки. Джемми остановился и снова поглядел на нее. Внезапно Аделаида почувствовала, что его взгляд огнем жжет ее сердце. Какое-то время ни один из них не мог вымолвить ни слова. Потом Джемми засмеялся и сказал:

– Но бутылок, спрятанных у школьных ворот, больше не будет. Это я вам обещаю.

Оба начали весело хохотать, словно что-то вдруг отпустило внутри.

Аделаида намеренно снова прикоснулась к его голой руке.

– Джемми, если вы не будете еще и танцевать со мной в ночь после уборки урожая, я из Англии не вернусь, клянусь вам.

– Я буду танцевать с вами, мисс Адди, все танцы – с первого до последнего.

«Дорогая Сара! – писала Юджиния.

Мне просто не верится, что на этот раз ничего не угрожает нашей поездке. Урожай, как и ожидал Гилберт, оказался великолепным, и я очень счастлива за него, да и за себя тоже. Отъезд Кита причинил ему более глубокую обиду, чем он когда-либо в этом признается, так что хороший урожай винограда оказался чем-то вроде утешения.

Мы получили от Кита письмо, в котором он сообщает, что их поженил в Батерсте какой-то шотландский священник. Все было очень корректно, пишет он, но для меня эта история все еще звучит как рассказ о свадьбе бежавшей из дома Гретны Грин.

Гилберт говорит, что мне следует быть терпимой, но всякий раз, как я думаю об этой девице, в моей душе рождается какое-то суровое, беспощадное чувство. И признаюсь, что она никогда мне не нравилась. Она была хитрой девочкой, вечно прятавшейся где-нибудь в коридорах. Может, ей казалось, что ее куда-то не допускают, и, возможно, я сама в этом виновата. Не знаю.

Так или иначе, все это уже в прошлом, и я должна, насколько могу, примириться с печальным настоящим. Но меня страшно огорчает сокрушительное разочарование, которое пришлось пережить Гилберту.

Танцы после окончания сбора урожая были признаны самыми веселыми за всю историю Ярраби. Один молодой ирландец играл на скрипке, а танцующие отплясывали во дворе и пили в огромном количестве молодое вино. Мы с Люси наблюдали за происходящим с веранды. Уговорить Люси принять участие в общем веселье было невозможно, но вряд ли надо тебе сообщать, что Аделаида танцевала без устали. Все ее любят, потому что она ведет себя очень естественно и не важничает. И все-таки в ней осталось еще очень много мальчишеского, несмотря на образование, полученное в такой дорогой школе. Поездка в Англию приходится на очень важный период в ее жизни...»

Гораздо более важный, чем она могла сообщить о том Саре, грустно подумала Юджиния, откладывая в сторону перо. Аделаида и в самом деле в ночь после сбора винограда танцевала без устали, но почти исключительно с одним партнером. Рядом с ней все время мелькала грузная, сильная фигура Джемми Макдугала.

– Ну и что? – спросил Гилберт, бросаясь в кресло рядом с Юджинией и вытирая взмокший от жары лоб. – Она делает то, что вполне естественно от нее ожидать. То же самое следовало бы делать и ее сестрице.

Люси забилась как можно дальше в угол, стараясь сделаться совсем незаметной. Ничто в мире не могло заставить ее смешаться с этой шумной потной толпой.

Юджиния сказала:

– Но не с одним же человеком все время!

– Вы про Джемми? Он хороший парень. Адди всего лишь учит его танцевать польку. На самом-то деле это чертовски смешно. У Джемми талант к производству вина, а не к танцам.

А еще и к поцелуям.

Когда Аделаида наконец поднялась наверх, она бесцеремонно растолкала спящую Люси.

– Прости, но мне просто необходимо поговорить хоть с кем-нибудь, иначе я лопну. Люси, меня поцеловали!

Совершенно шокированная, Люси разглядывала пламенеющее лицо и сверкающие глаза Аделаиды с чувством зависти и явным неодобрением.

– Уж не Джемми ли?

– Как ты догадалась?

– Надо быть совсем глупой, чтобы не догадаться. Даже папа с мамой говорили о том, как часто ты с ним танцуешь. Ты выставила себя на посмешище, сказала мама.

– Мама до конца своих дней будет так говорить обо мне. Ей я никогда не угожу. Ну а папа?

В глазах Аделаиды внезапно зажглась такая тревога, что Люси стало ее нестерпимо жалко.

– Он ничего не имел против. Джемми ему нравится. Конечно, как рабочий.