Текст книги "Виноградник Ярраби"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Да, когда распустятся розы! Я скажу Пибоди. А до тех пор вы должны разрешить мне постоянно пользоваться услугами Джемми. Бедняга Пибоди стал жутко медлительным, но отдавать приказания он все еще может. Ему будет приятно, что кто-то будет восхищаться его садом.

– Вашим садом, дорогая. Пибоди, может, и посадил его, но вы передали саду что-то от себя, нечто поистине гениальное.

Она поняла, что снова вознесена на пьедестал. Но в конце концов, может, это все-таки лучше, чем постоянное ощущение горя, отягощенное сознанием вины, царившее последние несколько недель.

«Дорогая Сара! – писала она три недели спустя. – Бал прошел и оказался очень удачным. Прибыли все приглашенные. Был момент, когда к парадному одновременно подкатило не менее десяти карет. Ты можешь вообразить себе эту картину: лошади нервно перебирают ногами, дамы в бальных туалетах выбираются из экипажей. Кое-кто из гостей привез с собой детей – их уложили спать в детской. Супруги Келли и Ноуксы приехали из Сиднея и остались на весь уик-энд. Они уехали сегодня утром, так что у меня снова появилось немножко времени для себя. Бесс привезла трех своих дочек, уже достаточно больших, чтобы бывать на балах. Алиса по возрасту очень подходит Киту, но она низкорослая, некрасивая девочка, и, боюсь, Кит был с ней не очень-то учтив. Или же не обращал на нее внимания». Юджиния остановилась и вздохнула. Было жарко, и она очень устала. Ну и, конечно, как всегда, оставались вещи, о которых она не могла рассказать Саре. Она оглядела комнату, все еще полную цветов, оставшихся после уик-энда, хотя акация начала уже вянуть. Когда ее цветки засыхали, то приобретали какой-то грязно-горчичный цвет. Некоторые говорили, что держать акацию в доме не следует – она приносит несчастье. Однако единственное, что Юджиния сама успела заметить: один из адъютантов губернатора отчаянно чихал от запаха акации.

Все восхищались украшениями, закусками, домом, мебелью и висевшим над камином портретом, на котором она была изображена с маленьким ребенком. (Сколько мечтательной наивности было тогда в ее лице!) Дом оживился как никогда. Это был один из тех случаев, которые имел в виду Гилберт, когда настаивал, что гостиную следует сделать достаточно большой, чтобы в ней можно было танцевать.

Ночь прошла замечательно, если бы не одно обстоятельство, которое она не собиралась обсуждать с Сарой.

«Кит, – писала она, – впервые был одет во взрослый костюм и выглядел в нем необыкновенно красиво. Он очень высок для своего возраста и уже знает, как очаровывать людей. Он очень мило танцевал со своей матерью. Оказалось, что все па мальчику давно уже прекрасно известны. Алису Келли он прямо-таки покорил. Она не сводила с него влюбленных глаз, но, как я уже сказала, предмет поклонения особого внимания ей не уделял».

Да и как могло быть иначе? Дело в том, что Юджиния, танцуя в саду с молодым человеком, на которого так сильно подействовала пыльца акации, заметила, как среди кустарника промелькнуло что-то белое.

Рододендроны Пибоди, долго не приживавшиеся на новом месте, наконец разрослись вовсю и образовали теперь густую зеленую изгородь, которая охватывала дальний конец сада, и здесь имелись не только темные тенистые дорожки для прогулок, но, как видно, и неплохое укрытие для влюбленных.

Молодой адъютант, также заметивший в полутьме какое-то движение, хотел тактично повернуть назад. Но у Юджинии внезапно возникло подозрение, которое было слишком сильным, чтобы от него отмахнуться. Она все время пыталась приглядывать за Китом, надеясь, что он получает удовольствие от своего первого бала, и опасаясь, как бы отец не стал подбивать его выпить слишком много вина. Когда дело касалось вина, Гилберт проявлял очень много энтузиазма, но очень мало здравого смысла.

Однако ей не удалось понаблюдать за Китом, так как обязанности хозяйки поглощали все время.

Юджиния вдруг сообразила, что в течение последнего часа вообще не видела сына, и была почти уверена, что он имеет самое непосредственное отношение к мельканию белого платья в кустарнике.

– Кит, это ты? – окликнула она. На мгновение за темной завесой кустов все стихло. Затем очень медленно оттуда вылез Кит, таща за руку крохотную девчушку в белом платье. Рози!

– Не беспокойся, мама, – непринужденно сказал он. – Мы пришли сюда покормить опоссумов, забравшихся на дерево.

Мальчик действительно держал в руках какой-то корм, завернутый в льняную салфетку. Юджиния, всеми силами стремившаяся унять тревогу, вспомнила, что, когда Кит был маленьким, он любил кормить ночных животных, сползавших в ночной темноте с деревьев. Но она не могла не заметить, как по-хозяйски держится за него Рози. Может быть, девочка думала, что в темном саду, освещенном только одной луной, Юджиния не увидит их сплетенных рук и ей не придет в голову, что они целовались. Она перехватила хорошо знакомое ей непокорное движение Кита, упрямо вздернувшего подбородок: верный знак, что он будет отрицать любое обвинение в неподобающем поведении.

Да и как она могла сейчас его обвинить? Придется отложить это дело до утра.

Но Рози! Эта маленькая лисичка с продолговатыми узкими глазками!

Юджиния знала, что миссис Джарвис сшила ей к балу новое платье. Вряд ли было бы справедливо, если бы Аделаида и Люси были роскошно разодеты и украшены всевозможными бантиками и поясами, в то время как у Рози не было бы простого красивого платьица. Но, естественно, предполагалось, что девочка будет держаться на заднем плане. Она могла наблюдать с лестницы за прибытием гостей – точно так же, как это делали Аделаида и Люси. Она могла даже немного задержаться, чтобы посмотреть на танцующих, после того как младшие девочки уйдут спать.

Но заманить Кита в сад! Это непростительно. Она его молочная сестра. То, что она так к нему прижимается, в высшей степени неприлично. Детская привязанность – это одно, но тут дело становилось слишком серьезным. Надо будет придумать, как быть дальше с Рози Джарвис.

– Мама, только не накручивай себя! – заявил Кит на следующее утро, когда она позвала его в свою гостиную. – Я уже говорил тебе, что мы с Рози всего лишь кормили опоссумов.

– Тебя не было в бальном зале больше часа, – сказала Юджиния. – Аделаида случайно видела, как вы с Рози выходили.

– Ох уж эта маленькая ябеда! – яростно воскликнул Кит.

– Мы говорим не о ней, а о тебе и о Рози. Вы не могли больше часа кормить опоссумов. И вообще, ты знаешь, что твой отец запретил их приваживать. Это вредители. Они забираются в виноградник. Да и помимо всего прочего – что у тебя за манеры? Оставить так надолго своих гостей!

– Это были твои и папины гости, мама.

– Кит, пожалуйста, не препирайся со мной. Ты прятался в темноте с прислугой. Это в высшей степени дурной тон.

Светлая кожа Кита мгновенно побагровела. Рот угрюмо сжался.

– Рози не прислуга.

– Тогда кто же она, скажи на милость?

– Так могут рассуждать в Англии, но не в Австралии.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что это у меня дурные манеры?

– Нет, мама, манеры у тебя безупречные, но устаревшие. Рози – мой друг. Она не прислуга, она равноправный человек.

Юджиния выпрямилась еще больше:

– Я не претендую на установление законов в Австралии, но в своем собственном доме законы диктую я. Относительно будущности Рози я поговорю с ее матерью. А теперь можешь идти.

Кит не пробовал защищаться, хотя она на это надеялась, не стал утверждать, что Рози, мол, всего лишь его молочная сестра, а потому их встреча в темноте была совершенно безобидной. Вместо этого он обратился к отцу. Гилберт разыскал Юджинию у нее в гостиной.

– Юджиния, что это за разговоры о том, чтобы услать куда-то Рози?

– Так передал вам мои слова Кит?

– Да, что-то в этом роде. Мальчик расстроен. Он считает, вам захотелось за что-то наказать Рози. Она вас обидела?

– Да, – коротко ответила Юджиния.

– В таком случае выясните это с самой девочкой.

– Поскольку Кит находит меня такой жестокой, ему бы следовало рассказать вам всю историю. Он не рассказывал?

Гилберт осторожно заметил:

– О, кажется, что-то о том, как в ночь бала они потихоньку выбрались вдвоем из дома покормить опоссумов. Я ему сказал, что лучше было бы взять ружье и пострелять этих вредителей. Заодно он мог бы подбить и парочку кенгуру.

– В полночь, при лунном свете? Я думала, это время гораздо более подходит для влюбленных.

– Уж не хотите ли вы сказать, что Кит и Рози... Но, бог ты мой! Ведь они фактически брат и сестра. – Гилберт громко расхохотался, но потом вдруг замолк. На лице его промелькнула тревога. – Они же еще совсем дети! – добавил он.

– А вы считали себя ребенком в четырнадцать лет?

– Нет, но я...

– Что вы хотите сказать?

– Видите ли, мне пришлось уйти из дома и пробиваться в жизни самому. Я вынужден был рано повзрослеть. Со мной не нянчились, как с Китом. Послушайте, Юджиния, забудьте вы об этом происшествии. Мальчик, наверное, выпил лишнюю рюмку вина, а он его еще плохо переносит.

Юджиния встала, не пытаясь сдержать полыхающий в душе гнев. На этот раз она не станет заботиться о хороших манерах, по поводу которых ее поддразнивал Кит.

– Вы говорите, что Кит ребенок, и сами же признаетесь, что поощряли его выпить вина больше, чем следует. Каждый раз это ваше проклятое вино! Вы помогли отправиться на тот свет Колму О’Коннору и миссис Эшбертон. Не надо, не пытайтесь этого отрицать! Косвенным образом, но вы это сделали. А в случае с бедной старой миссис Эшбертон, быть может, и не таким уж косвенным. А теперь вы хохочете, узнав, что ваш сын возится в кустах со служанками, потому что выпил лишнего. Кит! Ему всего четырнадцать! Бога ради, Гилберт, научите его дисциплине и хоть какой-то разборчивости. Не дайте ему погубить себя из-за того, что, по вашему мнению, вы умеете производить хорошее вино, а значит, все обязаны его пить. Неужели вы не понимаете таких вещей?

– Я понимаю одно: вы до крайности взвинтили себя.

– Гилберт! Послушайте же меня!

– Я уже наслушался. – Гилберт устало потер рукой лоб. – Все всегда упирается в мое вино, не правда ли? Оно – причина любого бедствия. Простите, если я скажу, что у вас на этот счет пунктик, вы просто фанатичка.

– Но вы же сами признали, что Кит, наверно, выпил лишнего.

– Ну хорошо. С этим я согласен. Но я не согласен с вашими высказываниями относительно смерти миссис Эшбертон.

– Я говорила абсолютно серьезно.

– Бог ты мой! А вы, оказывается, можете быть безжалостной.

– Когда необходимо, могу. Я намерена сегодня же поговорить с миссис Джарвис. Я побеспокоюсь, чтобы Рози получила где-нибудь место. Она уже достаточно взрослая для этого. Я давненько подумывала о том, что ей надо отсюда уйти. Мисс Хиггинс дала ей довольно приличное образование, и за это она должна быть благодарна нам. Но я сомневаюсь, что она вообще способна испытывать чувство благодарности. Она пренебрегает обязанностями, которые ей поручено исполнять в доме. Служанки говорят, что всякий раз, когда Рози нужна, она куда-то исчезает и обычно ее находят сидящей на дереве в дальнем конце сада. На том самом дереве, где предположительно находились в ту ночь опоссумы. Это ее излюбленное место. Несомненно, это она заманила туда Кита. Тут не может быть сомнений. Так что я не стану больше терпеть ее в доме.

– Вы говорите так, как будто ненавидите ее.

– А почему вы ее защищаете? – спросила Юджиния и с недоумением снова заметила мелькнувшую в глазах Гилберта тревогу. Неужели же эта хитрая девчонка пробовала свои чары и на нем тоже?

– Наверное, потому, что она совсем еще малявка. Вы не захотели бы выставить из дома Аделаиду в столь юном возрасте.

– Аделаиду! – вскричала Юджиния. – Но как вы можете сравнивать ее с Рози?!

Юджинии и в самом деле хотелось бы услать Рози куда-нибудь дальше Парраматты. Она убедилась, что, после того как стала матерью, в ее характере появилась беспощадность, которой она раньше в себе не знала. Поскольку Гилберт, по всей видимости, не усматривал никакой опасности в дружбе между Китом и Рози или же не имел ничего против этого, ей необходимо самой разрешить создавшуюся ситуацию.

Если бы Рози унаследовала честную натуру своей матери и ее умение всегда помнить свое место, дела обстояли бы совсем иначе. Юджиния полагала, что такие слуги, как миссис Джарвис, – вымирающая раса. По крайней мере так было в этой стране. Она и эта женщина столько пережили вместе – болезни, бедствия, роды. Но миссис Джарвис никогда не сказала и не сделала ничего такого, за что ее можно было бы осуждать.

Решение Юджинии не вызвало никакого протеста со стороны миссис Джарвис, но Юджинии показалось, что та бледна и вид у нее усталый. Тоже стареет. В мягких светлых волосах проглядывала седина, а руки, сложенные впереди, были изуродованы тяжелой работой. Молли слишком уж старалась не поднимать глаза, словно боялась, как бы Юджиния не прочла в них страдание.

– Вы особенно не волнуйтесь, миссис Джарвис. Вы должны понимать, что Рози пора начать работать. Праздность ей не на пользу.

– Она что-нибудь натворила, мэм? Вы ведь сказали бы мне, я думаю.

Юджиния уклонилась от прямого ответа.

– Эллен и Эмми говорят, что она ленива. Не желает исполнять свою работу как полагается, но это понятно. Ее не обучали домашней работе. Она обладает вполне достаточным образованием, чтобы занять место гувернантки или стать преподавательницей в школе, чего мне всегда хотелось. Я легко могу подыскать симпатичную семью в сельской местности, где нуждаются в гувернантке. Подходящих для этой роли девушек, увы, слишком мало. Или же, если Рози предпочитает остаться в Парраматте, откуда могла бы в свободный день наезжать сюда, она может выбрать и такой вариант. Вы сами с ней поговорите?

– Да, мэм. Я это сделаю. И вы правы... Она немножко диковатая. Но с возрастом это пройдет, я уверена.

– Да, я тоже в это верю, – мягко сказала Юджиния.

– Я плохо изучила характер ее отца. Кто знает, что там было у него внутри.

– Кто вообще знает, какие склонности наследует от родителей любой из нас? Мы не станем осуждать Рози за то, в чем она неповинна. Я надеюсь, она довольно скоро найдет себе хорошего молодого мужа. Вопрос решен, миссис Джарвис?

Кит снова уехал в школу, а Рози безропотно упаковала свои вещи в плетеную корзину, которую ее мать привезла пятнадцать лет назад из Сиднея. Рози была счастлива покинуть

Ярраби. Ей было довольно безразлично, где ей придется провести следующие два-три года. Наклонившись над маленьким зеркальцем, стоящим на столике возле ее кровати, она внимательно вглядывалась в свое отражение. Прямые темно-русые волосы, невыразительное лицо, эти странные чуть раскосые глаза. Немногое может привлечь чье-либо внимание. Кроме Кита. А уж как его удерживать в плену своих чар – это Рози знала всегда...

Когда свеча была погашена и лицо Молли казалось всего лишь темным пятном на подушке, Гилберт, лежавший с ней рядом, сказал:

– Надеюсь, вы не очень печалитесь по поводу отъезда Рози? У моей жены такая причуда.

– Не причуда, а здравый смысл, – спокойно возразила Молли.

– Значит, вы не возражаете?

– Нет. Так будет лучше всего. Рози надо найти свою дорогу, и пора уже начать ее искать, – сказала она, осторожно добавив: – А вы согласились с хозяйкой?

– Насчет того, чтобы разлучить Кита и Рози? Ведь дело, как вы понимаете, сводится к этому. Вероятно, в данный момент это лучше всего. Они еще довольно молоды.

– А потом?

– Всякий, имеющий отношение к вам, всегда будет с радостью принят в Ярраби. Ну, получили свой ответ, ведьма вы этакая?

Молли вздохнула в его объятиях:

– Вы не начали от меня уставать?

– Ну чего вы добиваетесь? Комплиментов? Я никогда не считал вас тщеславной. – Он поцеловал ее, крепко прижав к себе. – Я по-прежнему люблю вас, Молли. Я люблю двух женщин, но по-разному. Это делает меня грешным малым или где-то даже единственным в своем роде.

– Пожалуй, всего лишь удачливым, – пробормотала с тихим смешком Молли. Ее пробрала легкая дрожь. – Когда я бываю в обществе хозяйки, то чувствую себя виноватой. Я так ею восхищаюсь – с той первой ночи в гостинице, когда она страшно испугалась.

– Испугалась? Юджиния! Уж не меня ли?

– Того беглого каторжника. Да и вас тоже. Она была очень молода тогда и к тому же невеста. Надеюсь, вы были с ней добры? – Молли внезапно повернулась на другой бок и крепко схватила его за руку. – И все равно мне нестерпимо тяжело думать об этом. Я стараюсь изгонять из головы мысли о тех ночах, когда вы уходите к ней.

– Я действительно с ней очень добр, – сказал Гилберт, высвобождая свою руку из пальцев Молли. – С тех пор как я узнал вас, я стал гораздо лучше понимать Юджинию, если вам от этого легче. Я обращаюсь с ней, как с хрупкой вазой. Наверное, мне следовало поступать так с самого начала. Этому научили меня вы. Трудно представить себе двух женщин, столь не похожих друг на друга, как вы и она. Но она – именно такая жена, какую мне хотелось иметь. Это во мне говорит тщеславие.

– Вы хороший человек! – произнесла сдавленным голосом Молли. – И никогда никому не позволяйте утверждать, что это не так.

Гилберт с неистовой страстью притянул ее к себе:

– Но что бы я делал без вас? А вы, вы-то счастливы? Никогда ни о чем не просите. Только ждете. Вы всегда здесь, рядом...

– И всегда буду. Не печальтесь, любовь моя.

Конечно, она вечно ждала, конечно, она всегда была рядом. Эти часы с ним были для нее райским блаженством. Но ведь никто не может наслаждаться райским блаженством бесконечно. И кто станет совершать такую глупость – отравлять его какими-нибудь невыполнимыми требованиями? Она слишком настрадалась за свою жизнь, чтобы рисковать, лишиться этой нежданной-негаданной благодати.

Впрочем, Молли была достаточно человечной, чтобы желать для своей дочери чего-то большего.

Глава XXVII

Когда осенью с деревьев начали опадать листья, сметать их было некому. Пибоди умер. Старика нашли в его хижине с лицом, обращенным к потолку, и с широко открытыми глазами, в которых навсегда угас свет. Никаких признаков страданий на лице... Он ушел так же легко, как лист, падающий с дерева.

О нем мало что знали. Он мечтательно рассказывал о пышных садах Англии, где когда-то работал, но, возможно, все это были фантазии. Он никогда не упоминал о своей семье и даже не называл своего имени.

Единственное, что можно было написать на его надгробии, это: ПИБОДИ, САДОВНИК.

Юджиния считала, что ему это понравилось бы так же, как миссис Эшбертон пространный панегирик, начертанный на ее памятнике.

Юджиния сильно тосковала по старику. Его сухопарая согбенная фигура, маячившая вокруг, была такой же принадлежностью сада, как ее белые розы. Настоящим памятником Пибоди стал сад. Он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, как жимолость добралась до самого верха столбов, подпирающих веранду, как рододендроны закрыли вид на голую бесплодную землю возле загонов, для чего, собственно, они и предназначались, и как сирень и ракитник разрослись с пышностью каких-нибудь тропических растений. Вечнозеленый бордюр находился в прекрасном состоянии. Кустики ирисов отражались в пруду. Стаи зябликов с ярким оперением плескались в птичьей ванночке. Ими особенно восхищалась Люси. Франжипани испускали сладкий аромат, на заднем плане полыхали красно-оранжевым пламенем местные огненные деревья.

Но главную гордость Пибоди составляли розы. Он частенько прохаживался мимо решетки для ползучих роз, утверждая, что лучше них не найдешь во всем Новом Южном Уэльсе.

«Когда вы вдохнете запах этих чайных роз, вы вспомните меня, миледи», – частенько говаривал он в последнее время. Единственный с его стороны намек на предчувствие близкой смерти...

Заменить Пибоди было некем. Юджиния заикнулась было о Джемми Макдугале, но тут же получила отказ:

– Я десять лет обучал этого парня виноделию. Превратить его в садовника?! Глупости!

Хотя Гилберт радовался растущей славе сада Ярраби, ничто не должно было затмевать его виноградника.

– Найдите хорошего парня в Парраматте. Это не должно оказаться особенно трудным.

Но заменить Пибоди было и в самом деле некем, хотя Юджиния нашла довольно приличного на вид бессловесного молодого человека, прибывшего на одном из последних судов с эмигрантами. Его звали Авдий Уайт. Не успев прожить в Ярраби и недели, он начал выразительно поглядывать на Эмми, а та выискивала бессчетные поводы пройти по делу через сад. Впрочем, это не должно было вызывать тревогу. Юджиния предложила: поскольку ссыльные уезжают – ив настоящее время осталось всего двое мужчин, отбывавших длительные сроки, – их хижины следует отремонтировать и превратить в порядочные жилища для супружеских пар или одиноких мужчин, желающих навсегда остаться в Ярраби; таких как Том Слоун и Джемми Макдугал.

Если вспыхивающие от смущения щеки Эмми предвещали скорее замужество, она могла бы просто перебраться из своей комнаты во флигеля для прислуги в удобный домик. Кое-кто из ссыльных разбил вокруг своих домов маленькие садики и проложил аккуратные дорожки. Время смягчало все, что окружало Ярраби, и теперь строения гармонировали с пустынными землями вокруг.

Казалось, чуть ли не полвека прошло после той страшной ночи, когда Гилберт вошел в дом в рубашке, запачканной кровью.

Кит учился в последнем классе школы. Аделаида, с прискорбием констатировала Юджиния в своих письмах Саре, стала настоящим сорванцом. Отец всячески ее баловал. Ему больше нравилось, когда она ездила на своем пони верхом, а не сидя на нем боком, как подобает леди. Остается только ждать, говорила Юджиния, что он позволит дочери носить брюки! Он также всячески поощрял ее прогулки с ним по террасам виноградника или приглашал присоединиться к нему в погребе, когда разливали вино в бочки или по бутылкам. Девочка возвращалась домой в платье, закапанным красным виноградным соком; лицо у нее загорело и покрылось веснушками, так как, едва выйдя из дома, она позволяла своей шляпе сваливаться на шею.

– Оставьте ее в покое, – говорил Гилберт. – Она олицетворяет собой тот новый тип женщины, который будет рождать Австралия. Здоровая, привыкшая находиться под открытым небом, умелая. Какая глупость сидеть все утро взаперти, заниматься шитьем, рисованием или одолевать французскую грамматику, когда погода стоит такая замечательная!

Кроме того, чтобы изучить виноделие, вовсе не обязательно быть мужчиной. Юджиния была бы удивлена, увидев, как искусно Аделаида наливает вино из бочек в бутыли. Они с Джемми разлили по бутылкам весь сотерн, произведенный в этом сезоне, и сейчас он готов к отправке на рынок.

Юджиния пришла в ужас.

– Чего вы хотите? Чтобы ваша дочь была амазонкой? Я этого не допущу. Аделаида должна заниматься науками. Мисс Хиггинс говорит, что французский у нее сильно хромает и ей еще ни разу не хватило терпения прочесть хоть одну книжку от начала до конца. Могу подтвердить, что и ее успехи в музыке оставляют желать большего. Она, может, и в самом деле хорошо разбирается в виноделии, но как это может пригодиться девушке в светских гостиных?

Гилберт посмотрел на Юджинию с удивлением:

– А знаете, иногда я спрашиваю себя, да покидали ли вы когда-нибудь Англию на самом деле?

– Незачем меня критиковать из-за того, что я говорю о недостатках Аделаиды. Она не только ваша, но и моя дочь, и я настаиваю на том, чтобы она получила достойное и по-настоящему светское воспитание. Я не позволю ей превратиться в этакого невежественного беса, а не девку, как говорят. И во всяком случае, по-моему, то, что она проводит так много времени одна с Джемми, никуда не годится.

– Бог ты мой, да ведь она всего лишь ребенок.

– Ей почти тринадцать, и она развита не по годам. После летних каникул я намерена навести справки, нельзя ли ее поместить в Колледж искусств сестер Чизем, чтобы из нее там сделали юную леди. Боюсь, оставаясь в Ярраби, она никогда ею не станет.

– Хорошо, – сказал, помолчав немного Гилберт. – Я не возражаю. Но только после сбора урожая. Я обещал Аделаиде, что в этом году она сможет помогать.

– Гилберт! В окружении всех этих грубых людей!

Гилберт вышел из терпения – нынче это с ним случалось всякий раз, когда Юджиния пыталась завести разумный разговор.

– Слишком уж вы брезгливы! Когда-то это были ссыльные. Теперь этот неотесанный сброд из Парраматты.

– Когда-то вы хотели, чтобы я была брезгливой.

– Да, хотел. И продолжаю хотеть. Для вас это естественно. – Гилберта никогда не смущало, что он сам себе противоречит. – Но Аделаида – австралийка. А это иное дело.

– Надеюсь, у вас не возникнет подобных идей также и относительно Люси?

– Нет, нет, пожалуйста, дайте Люси подобающее леди образование, какое сочтете нужным. Но попытайтесь добиться, чтобы она перестала так сильно бояться всего на свете. Она не решается подойти близко к еле передвигающему ноги пони, который мухи не обидит. Я не могу допустить, чтобы моя дочь не умела ездить верхом.

– Разве это так важно? Она может оставаться со мной в доме. Она прекрасно рисует и хорошо поет. У нее очень красивый голос. Она уже сейчас грациозно танцует, а шьет лучше, чем я. Разве все это означает, что она не пригодна к жизни в этой стране?

– Я вам сказал: можете делать с Люси все, что хотите, но Аделаиду предоставьте мне.

Люси была в восторге, когда Аделаида отравилась в школу: теперь любимая мамочка была целиком в ее распоряжении. После утренних занятий с мисс Хиггинс они могли проводить долгие дни вместе с мамой. Если было слишком жарко, чтобы выходить на улицу, они сидели в сравнительно прохладной гостиной, шили или срисовывали засушенные цветы и слушали крики Эразма, отвечавшего с веранды на вопли тысяч попугаев гала, гнездившихся на эвкалиптовых деревьях. Когда было прохладнее, они обычно гуляли по саду. При этом Люси жалась к матери, чтобы и на нее падала тень от зонтика. Солнце больно жгло ее кожу. Девочка была счастлива, что унаследовала чувствительность своей матери.

Аделаида уехала со своими чемоданами в заведение сестер Чизем, где насчитывалось около тридцати учениц. В рекламной брошюре говорилось, что сестры Чизем специализируются на преподавании пения, музыки, языка – французского, немецкого, итальянского и латыни, рисунка, росписи по эмали и фарфору, писания маслом различных фигур, пейзажей и цветов, а также рисования акварелью на бумаге, атласе, шелке и дереве и, наконец, танцев.

Следовало надеяться, что Аделаида начнет теперь всерьез заниматься и докажет свою способность стать настоящей молодой леди. Кончатся скачки галопом верхом на Разбойнике и общение со всеми этими шумными неотесанными людьми во время сбора винограда.

Кит писал:

«Дорогая Адди!

Значит, тебя тоже сплавили. Мне иногда кажется, что у мамы слишком возвышенные представления о нас. Я получил письмо от Рози. Она сейчас служит гувернанткой в одном семействе, проживающем в Дарлинг Даунз, о чем ты, наверное, знаешь. Детей там четверо. Она говорит, это ничего и она не скучает ни по старухе Хигги, ни по классной комнате, но по Ярраби скучает постоянно. Рози какое-то время не будет ездить домой, потому что, она говорит, ей там не очень-то будут рады. Я знаю, что наша мама обошлась с ней немного сурово, но не могу понять, почему Рози всегда считала, что собственная мать ее не любит. Она говорит, что, когда ей было всего четыре годика, ее заставляли спать одной в другой комнате, и она тогда уже поняла, что матери своей она не нужна. Мне во всем этом что-то трудновато разобраться. Я всегда думал, что миссис Джарвис довольно хорошая женщина, но, полагаю, Ярраби мог бы без нее обойтись, даже если мама с папой воображают, что это невозможно. Пожалуйста, не показывай это письмо больше никому. Мама пришла бы в бешенство, если бы узнала, что Рози написала мне».

Аделаида, в свою очередь, тоже была занята сочинением личных писем.

«Дорогой Джемми!

Я пишу вам, потому что никому больше не могу доверить присматривать за Разбойником. Вы будете следить за тем, чтобы его прогуливали и как следует чистили? Я хочу, чтобы вы дали мне торжественное обещание позаботиться обо всем этом. И еще одна вещь: умеете ли вы хранить тайны? Здешние девочки не верят, что мне разрешают дома пить вино. Они никогда его не пробовали. Не могли бы вы переправить мне сюда контрабандой бутылку сотерна? Он такой приторный, фу! Но эти девицы решительно ничего не понимают в вине, и, конечно, сухое им не понравится. Если бы вы дали мне знать, когда будете в Парраматте, и смогли бы спрятать бутылку под кустом прямо у самых ворот, я могла бы ее достать оттуда во время большой дневной перемены. Ни в коем случае не опечатывайте пробку сургучом, иначе я не смогу ее открыть. Мы устроим тут ночную пирушку. Пожалуйста, сожгите это письмо, после того как прочтете.

Ваш друг.

Аделаида Мэссинхэм».

Однако, к разочарованию Аделаиды, бутылка, спрятанная под кустом у ворот, содержала в себе не вино, а записку, нацарапанную крупными неуклюжими каракулями Джемми:

«Дорогая мисс Аделаида!

В этой бутылке – ни капли вина, ха-ха! Вы что, хотите, чтобы вас исключили, а я потерял место? Когда станете на два года старше, я готов исполнить вашу просьбу. Сегодня утром я хорошо прокатился на Разбойнике, галопом. Лозы на южной террасе поражены каким-то паразитом. Ваш отец встревожен, но мы их срезаем и сжигаем, чтобы зараза не распространялась. Мне вас тут не хватает.

Ваш друг, Джемми».

Письмо почти что примирило Аделаиду с пустой бутылкой. Она успела расхвастаться перед двумя ближайшими подругами. Теперь придется признаться, что не все в ее силах, и эта перспектива ее не радовала. Но зато: «Мне вас тут не хватает...» Милый глупый Джемми. И если он воображает, что она еще два года пробудет в этой чопорной и благонравной школе с ее невыносимо скучными уроками рисования и игры на рояле, то сильно ошибается.

Однако, кажется, ей придется остаться, так как Юджиния была в восторге от того, как улучшились осанка и манеры девочки. Уже спустя три месяца ее похожая на мальчишку дочка начала подавать надежду, что со временем все-таки станет леди. Она держалась прямее («А что я могу поделать, мама, если нам приходится часами сидеть с привязанной к спине доской?»), стала более вежливо выражаться и начала проявлять интерес к нарядам. Ее ближайшая подруга Джейн Томпсон носила кринолин и шесть накрахмаленных нижних юбок. Не может ли и Аделаида получить что-нибудь в этом роде? Кроме того, Джейн разрешили к предстоящему праздничному вечеру сделать прическу, Аделаида буквально умирает от нетерпения, дожидаясь того дня, когда ей можно будет перестать носить эти ленты в волосах и две толстые косы, надоедливо болтающиеся за спиной.

Но уроки невероятно скучны, а у нее нет ни малейшего таланта ни к музыке, ни к рисованию, ни к шитью. Сестры Чизем говорят, что более неуклюжих пальцев, чем у нее, они никогда не видели.