Текст книги "Боевые маги: несмышлёныши (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Манасыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Потому что ему очень важно заполучить в свои руки аванс, важно так, что от этого зависит его жизнь.

– Я так и думала, – брухо улыбнулась, – не переживай. Он будет твоим. Можно вопрос?

Это прозвучало с уважением, наверняка должным сгладить возникшую напряженность, разливающуюся в воздухе колючими уколами электричества.

– Да.

– Ты не жалеешь о оставленной обычной жизни, и о том, что можешь переходить из века в век только благодаря магам? Ты же зависишь от умений и силы, непонятной тебе. Я еще не сталкивалась с такими, как ты, прости, если чем обидела в вопросе.

Ясмень-сокол помедлил, заметно успокаиваясь, отпуская густую темную злобу, кипящую в глазах. Энди, стоявший столбом, присмотрелся к нему, услышав последний слова хозяйки Ниа.

Из века в век? Непохоже, самый обычный клерк, только много зарабатывающий… наверное. Энди мог только шевелить глазами, всматриваясь и пытаясь найти что-то необычное, и он старался. И…

Ясмень-сокол не снимал перчатку с левой руки. Черная кожа скрывала что-то, но, когда чуть задрался рукав сорочки, в глаза бросились вьющиеся толстые и очень старые шрамы, белые от времени, но не прошедшие. Волосы, чуть слева от лба, росли немного неровно, закрывая еще один, кривой, так и просящийся на язык словом «сабельный», уходящий куда-то к макушке. А на лацкане строгого и хорошо сидящего пиджака только сейчас заприметил значок. Крохотную золотую фигурку пикирующей хищной птицы, с алой точечкой глаза. Почему-то сразу становилось ясным очевидное: она сделана очень, очень-очень, давно. И плотно прилегает к шерсти костюма из-за желания хозяина не отпускать хотя бы какой-то остаток себя прошлого.

– Не жалею, брухо. Ты молода, я вижу, и смотришь на мир другими глазами. Тебе доступно то, о чем мечтает каждый человек на земле. Почти бессмертие, если только не случится чего-то странного или ты сама не захочешь уйти, устав от бесконечной жизни. А я… а я был простым человеком с незамысловатыми мыслями. Ограбить купцов в лесу, освободить товарища из застенка, лихо повеселиться, прокутить весь навар, красиво одеться и пройтись по ярмарке, разбрасывая милостыню и покупая лоток с пряниками мальчишкам-оборванцам, просто так, из куража и чтобы люди вслед шептались… вон он, Ясмень-сокол, лихой молодец, что кистенем муху на лету сшибает. Но жить мне хотелось еще больше. И когда узнал, чего это будет стоить, не задумывался.

Брухо кивнула в ответ.

– Наверное, да. Еще раз извини, хозяин, ты прав, я молода. С тобой свяжутся.

– А ты не жалеешь об убитом вурдалаке?

– О ком?

Ясмень-сокол усмехнулся:

– Ты убила одну из Ночных охотников. Она не относилась к московскому клану, но была все же их крови. Они не прощают.

– Я защищалась. И плевать мне на нее.

– Ну-ну.

И потом Энди только и оставалось, что усесться в металлический, крытый изнутри тисненой кожей шарабан, готовый катить по узкоколейке, и смотреть вокруг.

Тележка неслась вперед с вполне приличной скоростью, подсвечивая дорогу вычурными выгнутыми фонарями, напоминающими что угодно, кроме обычных фар. Посередине, разделяя пространство странноватого транспорта пополам, красовался двигатель, на удивление блестящий латунью и бронзой, работающий бесшумно и, как показалось Энди, за счет бешено крутящегося в своей глубине большого янтарного шара, матово-равномерно светящегося.

Сидящий впереди сопровождающий больше всего напоминал рыбака, управляющего лодкой с мотором. Два изогнутых высоких рычага и три циферблата, где бегали не стрелки, а красные и синие точки, оставляющие за собой цветовую гаснувшую полоску.

Свет от вытянутых капель фонарей, висящих впереди на кованых лебединых шеях, выхватывал то осыпающуюся землю, перевитую корнями, то старинную кирпичную кладку, иногда мешавшуюся с каменной, похожей на вот только виденную на лестнице, а иногда желтые лучи отражались на грубо сваренных балках и листах. Пару раз, резко ускоряясь, они пролетали станции метрополитена, тихие и безлюдные, как и положено ночью.

На одной пришлось задержаться, впереди тихо пыхтело еще одно странное инженерное чудо, почти карета, высокая и с зеркальными стеклами. Рядом с ней, ругаясь и размахивая обычными ключами и отвертками, копошились два плотных и низких персонажа в кожаных куртках и кепках, блестящих очками-гогглами, поднятыми на лоб. Отличались сопящие и порыкивающие друг на друга почти близнецы лишь цветом бород, рыжей и черной, и способом их носки. Рыжее золото правый заплетал в несколько косичек, а у его угольно-вороного соседа торчало как веник.

Энди, косясь в сторону как мог, наткнулся на мерно двигавшего уборочно-полировальную машину мойщика, обычного парня в наушниках и бейсболке «Никс». И ему, судя по всему, было совершенно наплевать на творившееся посреди путей. Или… он просто ничего не видел. И не слышал.

А станция оказалась интересной. Со статуями у колонн, гневно кричавшими или призывающими к чему-то, мужчинами и женщинами, почти все с оружием. И Энди даже умилился, несмотря на страх, смотревшей прямо на него ушастой овчарке с носом, натертым ладонями пассажиров до блеска. И тут бронзовая собака, строго смотрящая на живую статую, вдруг оскалилась.

– Фу, – спокойно сказала брухо, – сидеть, блохастая. А мы тут надолго?

Интересовалась она у сопровождающего. Тот оглянулся, несколько секунд тупо пялясь мешком маски, потом повернулся к рыже-черному тандему. И гулко, на местном, задал вопрос.

Так отвечать могли бы мексы, пару раз виденные Энди, так же бурно, горячась, непонятно, но так очевидно, ругаясь, размахивая руками, как мельницы крыльями, горя искренним гневом и…

Но за дело они взялись сразу. Видно, застыдились.

Мерное покачивание и еле уловимый скрип возобновились через пять-десять минут. Карета, горделиво сверкая зеркалами кормовых окон, умчалась вперед. Сопровождающий так не торопился, и Энди, несколько часов заключенный в собственное тело, задремал. Хотя думал, что такое невозможно.

А проснулся уже на… На рынке. Если его можно было так назвать.

– Час, – буркнул сопровождающий, сопя и похрюкивая под своим мешком, – там!

И показал на башенку с часами, торчащую над пестрым ковром, перемигивающимся огоньками и кострами перед глазами.

– Хорошо, – Ниа кивнула, легко выпрыгнув на низкие и темные камни, заменяющие платформу. – За мной.

За ней, само собой, следовало идти Энди. Вот его ноги взяли, послушно встали и пошли. По камням, по каменным ступеням, по вездесуще-проклятой старой брусчатке, по доскам настила, откуда вниз вел утрамбованный спуск.

– Ты здесь никогда не побывал бы, наслаждайся, изумляйся и ужасайся. – Ниа повернулась к нему, похлопав по плечу. – И не забудь быть благодарным. Без меня тебя бы уже продали, сдали в наем или сожрали. Цени, человечек из Контроля.

Без нее он здесь бы и не оказался вообще! Энди почти кричал внутри собственной головы. Сожрали бы, продали?! Да он просто гулял по чужому, чтоб его, городу… и все! Все!

– Кстати, по поводу поесть… – Ниа осматривалась, порой сторонясь и пропуская прибывающих торговцев и покупателей. – Я бы не отказалась. Да и тебе стоит, похудел уже фунтов на десять. Стоит тебя накормить. Странно… всего на десять, наверное, молодое тело сгорает от водуна не так быстро.

Что?! Энди все больше пугался, слушая ее. А ведь верно, брюки стали свободнее. За неполные двенадцать часов… как так? Неужели порошок не просто подчиняет воле, но и заселил в него паразитов, сейчас медленно заставляющих организм отдавать им все нужное? Может, они сейчас копошатся везде, от мускулов и до мозга, а он… а он просто ходит и умирает?!

– Не нервничай, – посоветовала брухо, – еще быстрее похудеешь. Ничего, это не на долго, не переживай. Пошли вниз, есть очень хочется. Надеюсь, тут есть карри.

Ноги опять понесли Энди сами по себе, вниз, к огромному сборищу всего, где можно было разложить товар, примерять, разглядывать, выбирая, есть или просто спорить до хрипоты. К высоким шатрам, полосатым и разноцветным, выскочившим, казалось, из средних веков. К военным палаткам, большим и маленьким, зеленеющим и желтеющим в окружении соседей. К криво-косым киоскам, сбитым из разномастных досок и еле стоящим. К фудтракам, каким-то образом заехавшим в огромную пещеру рынка, окруженную каменным сводом и теми самыми белыми старыми стенами. К присыпанным щебнем узким змейкам дорожек, вьющихся между рядами торгашей. К ящикам с белибердой, стоящим прямо в грязи и сидящими рядом хозяевами… тоже в грязи. К торчащим вдалеке нескольким мачтам с парусами и двум дымовым трубам небольших пароходов, стоящих у берега речушки, закованной в камень, затхло-зеленой и пахнущей странноватой смесью всякой гадости.

К рынку Белого города.

Энди шел и шел, загребая подошвами чавкающее и мерзкое, пока не добрался до мостков, ведущих к дорожкам. Хотел очистить кроссовки, но Ниа торопилась, убегая вперед, и тело послушно взялось за старое – потащилось вслед. Странно, но усталости не чувствовалось, просто шагал еле-еле, как прадедушка, скоро отмечающий девяносто седьмой день рождения.

– Не отставай! – прикрикнула Ниа, оглянувшись. Тело напряглось и задвигалось быстрее.

А это оказалось непросто. Слишком уж оживленной оказалась рыночная жизнь, бьющая ключом, а неподалеку и двумя, судя по грохоту, и так лезшая под ноги. Если бы не погашенное Ниа сознание, Энди, скорее всего, сейчас или стоял бы, оторопев и ждал погибели, или бежал бы со всех ног и с криком «спасите-помогите!!!».

Потому как – кто только не крутился внизу или не толкался сверху.

Мелкие, смахивающие на жаб-переростков, бородавчатые и одетые только в юбки-килты, уродцы, важно катящиеся вперед кривоватыми плоско-огромными ступнями, что-то квакали друг другу и толкались. Мелькнуло несколько юрких мохнатых полузверьков, удивленно шевелящих усами и длинными пушистыми хвостами на Энди, с рюкзачками на гибких спинах. В плечо, горячо дыша, ударился очередной свинорыл, только на этот раз отъевшийся и пузатый, ведший за веревке вереницу тоненьких красоток, ростом по плечо Ниа, смотревшей на них без всякой жалости. Один раз пришлось задержаться, наблюдая, как в сутолоке ботинок, башмаков, сапог, кроссовок, модельных туфель, босых ног и ног в полосатых чулках, важно и медленно проплыл чей-то изжелта бледный толстый хвост, пропускаемый всеми. Разглядеть хозяина не вышло, и Энди только проводил взглядом спину в удивительно чистом фраке.

– Разрыв-огурцы для охраны! – голосило что-то невысокое, с торчащими во все стороны бледными волосами и с отвратительно розовыми складками лица. – Самые лучшие разрыв-огурцы для защиты дома или фермы! Совершенно бешеные и агрессивные!

– Светильки! Только что пойманные светильки! Освещение на месяц и больше!

– А вот кому дергать зуб под настойкой мандрагоры! Совершенно изумительные красочные впечатления и никакой боли!

– Два свежих утопленника! Совсем свежих, не больше пары дней! Кому утопленников?!

– Настоящие горшки для супа! Чистая глина, никакой заводской обработки! Горшки для зельев, отваров и… супа!

Энди, проталкиваясь вслед Ниа, даже перестал бояться, вдруг разрываясь между желанием разглядеть получше светильков, бешено снующих в стеклянных литровых банках и возможностью посетить шатер с суккубой, прибывшей на рынок инкогнито. Последнее ему предложил очень склизкий на вид тип, смахивающий на лиса, так и зыркающий во все стороны рыжими-бесстыжими глазами из-под заношенной шляпы-канотье.

– Совсем недорого, всего пятнадцать золотых… – так и кивал в сторону дымчато-сиреневого шатра с черными узорами лис-в-шляпе, шевеля тонкими ухоженными усиками и нервно стискивая в тонких пальцах с черными когтями рукоятку револьвера в кобуре на поясе.

– Эй, любезный, обернись. – посоветовала ему из-за спины Ниа. – Сколько, говоришь, компания суккуба? Пятнадцать?

Лис вдруг оскалился, потянув наружу оружие. Ниа щелкнула пальцами, раздавив бело-крапчатую фасолину, в которой Энди узнал маленькое птичье яйцо.

В нос, сразу и проникая повсюду, ударил сладковатый запах гниющих джунглей и опасности. Лис захрипел, выпустив револьвер и поднеся руки к горлу, редко заросшему светлыми жесткими волосами. А Энди…

Энди вдруг увидел полупрозрачное темное нечто, мягко и очень сильно сдавливающее трахею продавца. Нечто переливалось змеиной чешуей и казалось похожим на очень злую пресмыкающуюся тварь, имевшую странно похожую на Ниа морду.

– Не люблю лжецов, – уведомила ведьма, с усмешкой смотря на представление, – аяяй, так обманывать!

Лис-человек уже стоял на коленях, судорожно хрипя и хватая почти невидимое существо, душившее его.

– Мне понравился твой револьвер, – сказала брухо, – он красивый.

Тот понял все сразу, пока еще находясь в сознании, достал и протянул ей, чуть позже сумев снять пояс с кобурой и патронами, идущими по нему. В другое время Энди бы полюбовался чудесным оружием, выглядящим очень… опасным и совершенным в своих линиях.

– Хорошо, спасибо за подарок, – брухо приняла портупею, застегнув на поясе и убрав оружие, – не ври больше. Рядом со мной. Лоа чуют ложь не хуже меня, и не любят еще сильнее. Иди ко мне, малыш.

И повернулась, чтобы уйти. Полупрозрачное существо, повинуясь движению ее пальцев, нехотя отпустило мошенника.

– Ведьма, – пискнул человек-лис, подбирая канотье, уже помеченное чьими-то грязными подошвами.

Ниа остановилась, обернулась, нехорошо улыбаясь.

– Да. Ты прав.

Лоа, почти растворившийся где-то у ее плеча, жадно шевельнулся.

– И еще какая.

Глава девятая: не суй свой нос в чужой вагон, попивая чай у себя в купе

Чай Лейво принес без вопросов. Видно очень хотелось ему поиграть, бывает же такое… Для интереса Карл достал пару хрустких новеньких купюр и отдал Злому. И совершенно недвусмысленно показал остальным на выход. А все и не стали спорить. Сам Карл остался, то ли отдыхать, то ли следить за игроками. Больно уж рыжебородый Лейво раскраснелся от нескрываемого желания по-быстрому показать парочку детских ходов и обыграть Злого.

Судя по выражению лица Злого, тот такой вариант даже и не предусматривал.

Чай оказался правильно-дурманяще-вкусным и горяче-сладким. Правильным из-за густого янтаря цвета, с плавающей долькой лимона, а у кое-кого с молоком, как по заказу. Да и горячий, но не обжигающий, и сладкий без приторности. Явно проводник-дворф обладал странной способностью угадывать вкусы пассажиров.

Удивительно тонкостенные стаканы, переливающиеся начищенными боками, прятались в сверкающих серебряных подстаканниках. И одуряюще пахли свежезаваренным листом, паря в руках. Глоток… и Мари заметила в лице всей их странноватой команды странные изменения. Как будто всем досталось, вроде бы немножко, теплого дружеского добра. И мир, вдруг ставший их так быстро, так опасно, стал казаться не таким уж и недружелюбным.

Под ногами мерно стучали колеса, передавая всему грузному телу вагона свой спокойно-уверенный ритм. Дах-дах, дах-дах, дах-дах…

– Пойду-ка… а-о-о-о-у-у… посплю… – заявила Анни, потерев щеку и несколько раз моргнув, не сумев снова удержаться от зевков. – Ой, как-то устала…

Устала?! Мари, отхлебнув всего немножко, вдруг совершенно расхотела спать. Бодрящая горячая волна, возникнув внутри, побежала повсюду, приятно покалывая в кончиках пальцев. Ох… какой интересный же чай.

– А-а-а… можно я с тобой? – Майка зевнула также бедово, как и Анни, чуть не вывихнув челюсть. – Вообще ноги не держат.

– Пошли, – легко согласилась Анни, – Мари точно спать не хочет. У нее чертики в глазах прыгают, до утра теперь не угомонится, знаю ее. Да и купе на двоих рассчитано, и свободных ровно на нас, три штуки. Посидишь с ребятами, если чего?

Тоже мне… подруга, называется. Но права, знает ее, как саму себя, не уснуть до утра, верно.

– Странно. – Алекс понюхал свой стакан, отхлебнул еще. – Мне вот тоже совсем спать расхотелось. Снег? Сне-е-е-г!!!

Тот подпирал стенку, еле-еле ворочая почти закрывшимися глазами.

– Да-а-а, братцы, интересные дела-а-а… – протянул Алекс. – Давайте его тоже спать закинем и… Стоп, получается, нас троих спать не тянет?

Лохматый, уже затаскивая Снега в купе, только кивнул. Тоже мне, подумалось Мари, капитан Очевидность, два таких капитана. Но деваться некуда, коротать время можно с таким и не прочитанным «Террором», или с этими двумя. Тянуло именно с ними, или с Алексом? Или, все же, с обоими?

– Угомонились? – сварливо поинтересовался женский дребезжащий голос за спиной.

Ой… Мари оглянулась.

– Как я не люблю детей! Шум, гам, наплевать на остальных! Девочка, ты в курсе, что ночь на дворе?!

Ой-е-е-ей, Мари не верила в сказки. Даже сейчас, после стольких дней в компании Карла и сбрендившего мира, такого чудного, прекрасного и ужасного, не верила. А вот тут…

Так должны выглядеть ведьмы, те самые, настоящие сказочные и которые злые. Сморщенное вытянутое лицо с вислой и постоянно двигающейся нижней губой, длинным костисто-горбатым носом с парой бородавок, пронзительно-черными глазами и седыми редкими патлами.

Хотя про волосы это только мысли, какие они на самом деле, Мари не видела. Так как на голове у странноватой карги, ворчащей на нее и ее новых друзей, красовались накрученные спиральками локоны, не более. Сама ворчунья, укутанная в длиннющий платок с расписными зелено-красными цветами, почти полностью пряталась за дверью. И наружи торчала только недовольная голова. А, да, конечно! И жирный недовольный одноухий кот, сидящий на птичье-хрупком плече, остро выпирающем из-под теплой ткани.

– А мы тут…

– Ага, а вы тут чаем лакомитесь и плюшками балуетесь, ну-ну. Ты, молодо-зелено, ротик-то свой больно не открывай, коли беды не хочешь.

– Да я…

– Уж это верно, кобылушка, верю-верю, всякому зверю, даже ежу, а тебе погожу. И шуметь вы не думали, так получилось, и думаете только о хорошем, и делаете только полезное. Хош, в чай тебе плюну, и почесуха случится?

– Не-е…

– А эт лучше, чем если решу порчу навести. Выбирай, телушечка, все едино наказать тебя нужно!

Мари нахмурилась. Странная тетка выводила из себя, провоцировала на скандал, да она ей! Сила, спящая с самой электрички, вдруг лениво зашевелилась, потекла вслед теплой чайной волне, наполняя каждую клеточку тела. Порча?! Сейчас я тебе покажу, грымза, какую порчу ты на меня наведешь… Кот зашипел, вздыбив шерсть и выгнувшись.

– Тихо-тихо. – тяжелая ладонь Лохматого легла ей на плечо. – Ш-ш-ш-ш, успокойся. Она же специально тебя злит, знает, что если что – ты виновата. Помнишь, про билеты? Картонка ее защитит, это раз. Ты ослабеешь, да еще и окажешься виноватой, а тут это легко проверяется, думаю. Это два. Ну и бабушка, что так сердито на меня смотрит, тогда и сделает, что ей почему-то хочется. Это три. Верно, бабуля?

Та сморщилась, блеснула глазами, зло и нетерпеливо. Узловатые пальцы быстро зашевелились, сплетаясь в странно, где-то в самой глубине сознания, узнаваемую фигуру. Воздух вокруг нее сгустился, насытился такой знакомой дрожью силы, готовой ударить, и…

– Я тут правила почитал, в билете указаны. – Лохматый нехорошо ухмыльнулся. – Запрещены во время поездки магические действия, демонолатрия, некромантия, спиритизм и вуду. В общем, разрешается пользоваться в случае конфликтов естественными силами и способностями с особенностями рас и оружием. Если только кот не страшное оружие, то…

Кот зашипел сильнее, мявкнул и спрыгнул в темноту бабкиного купе. А та, успокоившись, посмотрела на Лохматого изменившимся взглядом.

– Вот как… молодой, значит, да ранний… Спокойной ночи, деточки. И не шумите, я ведь и без всякого ведовства просто пожаловаться могу.

Дверь закрылась быстрее, чем Мари смогла что-то ответить.

– Часто влипаешь в неприятности? – поинтересовался Лохматый.

– Сама справляюсь, – буркнула Мари, неожиданно разозлившись. На кого? На себя, на него, на бабку или на Алекса, только-только выглянувшего из купе? И почему на него, надумала себе тоже всякой ерунды…

– Пусти, – толкнула его тяжелую и почти горячую руку, почему-то слегка подрагивающую.

– А спасибо?

Она взглянула на него, наверняка усмехающегося. Наглый, самоуверенный, здоровенный и… Да нет, не тупой. Это точно. Блин!

Лохматый не усмехался. Серьезный до выступивших желваков, смотрел на нее, а в глазах успокаивалось не замеченное раньше пламя и гнев. Даже сосуды чуть лопнули, окрасив левый глаз с самого края в красное. Неужели он готов был из-за нее, сейчас, вот эту старую ведьму просто руками?!

Блин…

– Вы чего тут шумели? – Алекс отхлебнул оставшегося чаю. – Может, это, пройдемся? Скучно чего-то вдруг.

– Я бы поел, – Лохматый сглотнул, – у меня тут есть немного, ну, заплатить. Пойдемте, найдем ресторан, что ли. Поросенка бы съел. С яблоками и кашей.

Мари вздохнула. Кто о чем, а лысый о расческе. О чем можно говорить в магическом поезде, ночью, если ты здоровенный лось, если не о еде? То-то, что именно так.

Дах-дах, поезд стучал, катясь вперед. В столицу. А там Мари никогда и не была, ни разу, совсем. Даже интересно, мало ли, что там?!

Странно, под металлическим дном так сильно грохотало, но тряски почти не ощущалось. Так, чуть волновался пол, покрытый не привычными для поездов линолеумом или ковровой дорожкой, а вовсе даже паркетом. Натурально, настоящим и натертым мастикой паркетом трехцветного рисунка-елочки. Вот такие чудеса.

В тамбуре их проводил взглядом седой длиннобородый дед в сером, курящий трубочку, вырезанную не иначе, как из древесного корня. Кивнул, улыбаясь и чуть пристукнув посохом. На спинке высокого кресла, спокойно уместившегося в узком пространстве, висела синяя шляпа.

Поезд не спал, несмотря на ночь. Только в их вагоне оказалось на удивление тихо и спокойно. Следующий, смахивающий на огромный кочевой шатер, разделенный перегородками, бурлило веселье. На яркие шелка, укрывающие стены, падали скачущие в диком танце тени, пахло жареным мясом и вином, сладостями и курильницами.

Дворф-проводник, стоявший у входа, пропустил ребят внутрь, задернув за ними занавес, мотнул светло-синей бородой, указывая следовать за ним. Точно, Мари сообразила сразу, только так и можно пройти насквозь, чтобы… чтобы не оказаться утянутой в безудержный хаос сумасшедшего бесовского веселья, творящегося вокруг.

По вагону, приходя сверху, легко летал сквозняк, постоянно задирая шитые золотом занавеси, закрывающие происходящее внутри. Именно туда, заставляя ноги пускаться в пляс, призывно тянули громкие удары разноцветных турецких барабанов-тулумбасов, стоящих у ног четырехрукого усача с ало-черным гребнем на голове и кольцом в носу. Наяривали на двух скрипках, держа у пояса, пара оборванцев в ковбойских шляпах, драных джинсах и клетчатых рубашках. Бренькал заводными тремоло банджо кудрявый темнокожий, одетый только в рабочий грубый комбинезон на одной лямке, подмигивая Мари третьим, посередине лба, глазом. Два упругих существа, подпрыгивающих на ногах с копытами, то ли пареньки, то ли девчушки, с рожками на лбу, свистели в свирели.

– Быстрее, – рявкнул дворф, – за мной!

Лохматый, ухмыляясь, косился на акробатку, танцующую танец со змеей и, зло блестя глазами, играл в гляделки со здоровяком, поросшим шерстью от плечей и ниже. На шее у того красовался плотный кожаный ошейник с камнями, блестевшими в свете разноцветных стеклянных ламп. А над ним, прячась в тени, сидела невысокая тонкая фигура, укутанная в полупрозрачную белую ткань, усыпанную бриллиантовыми каплями.

Барабаны и свирели так и тянули присоединиться к пляшущей небольшой толпе, веселившейся в цыганской лихости кочевого вагона, вынырнувшего откуда-то из языческого прошлого. Огонь трех жаровен, где истекали жиром барашки и птица, прыгал отсветами на статуях и бюстах, стоявших по стенам. Виноградная лоза густо оплетала каждую, одурманивающе-сладко врезаясь запахом в нос.

– За мной, – рявкнул бело-синебородый дворф, – таща Алекса и Мари за руки, – ну!

Лохматый справился сам, разлепившись взглядами с уже начавшим рычать волосатым охранником и шагнув за ними.

«Как хорошо, что это просто вагон, – подумала Мари, – а если бы оказалось здание, дворец или храм?!»

Они вывалились в тамбур, шумно хватая ртом обычный воздух, не пахнущий перцем, ванилью, медом и горячими телами.

Бум-бум… сказали вслед тулумбасы, мы вас ждем на обратном пути.

– Я туда еще раз не пойду! – Мари вытерла мокрое лицо, отцепила от кофты с капюшоном цепляющийся и верещащий плющ с розовыми цветами. – Какой настырный, а? А как же назад?

– Вам объяснят, – буркнул дворф, – думайте в следующий раз. Вакханалии не для детей.

–А я и не ребенок! – сказал-выплюнул Лохматый.

– Ты-то? – дворф медленно смерил его взглядом. – Ты, орясина дубовая, как есть самый настоящий, пусть и здоровенный да наглый, щенок, нет ты больше никто. И только вякни мне. Через вагон будет ресторан, вы же туда шли? Вот и идите. Спросите там, как в свой вагон потом попасть. Пасть закрой!

И, показав Лохматому литой пудовый кулачище, нырнул обратно.

– Добрый какой… – протянул Алекс. – А мне почти понравилось.

– Пошли уже, – Лохматый недовольно повел плечами, – в животе пусто, выть хочется от голода. Мари, можно, я от тебя кусок откушу, если что?

– Дурак! – Мари даже не хотелось ругаться. – Понравилось тебе, Алекс?! Та, вся в узорах и со змеей, что ли? Так вся и крутилась в разные стороны, точно ради тебя!

– Ты чо?! – Алекс оторопел, неожиданно перестав строить из себя невозмутимо-крутого перца. – Да я…

– Дурак ты, Алекс! Дома бы оставался, какао мамино пил!

И она пошла дальше. Зачем сорвалась, чего он ей сделал, а? Обидела не за что…

В следующем вагоне их никто не встретил. Совершенно. И тут стояла самая настоящая гробовая тишина. И почти не было света. Так, редко и порывисто горели за красными колпаками масляные лампы.

– Елки-палки… – шепотом протянул Алекс. – Жуть какая…

Панели темного дерева, покрытого резьбой из переплетающихся змей и драконов, скалящих злобные морды и, казалось, ворочавшие блестящими глазами из янтаря и сердолика со всех сторон. Треугольный острый потолок, куда сбегались поперечные балки-ребра, делавшие проход похожим на готическое здание. Вездесущий сквозняк, здесь сухой и пахнущий чем-то еле уловимо едким, лениво колыхал длинные полотнища-флаги, свисающие до самого пола из непроглядно черных каменных плит.

Старые портреты в темных тяжелых рамах закрывали оконные проемы, и без того узкие и вытянутые. Рыцари и дамы, в латах, камзолах и платьях с высокими резными воротниками безразлично смотрели на троих подростков, идущих вперед очень осторожно.

– Мне кажется… – Алекс вдруг взял Мари за руку. – Они за нами следят. Глазами.

Лохматый, застыв рядом, странно посмотрел на него, потянул в себя воздух нервно дергающимся носом. Лицо их дылды застыло, лишь играли желваки, глаза метались взад-вперед, прищуренные и что-то ищущие.

– За мной, – прямо как недавний проводник, Лохматый кивнул вперед, – быстро, не задерживаясь.

Мари и не хотелось. А вместо того, чтобы скинуть пальцы Алекса, лишь взялась крепче. Вагон заставлял нервничать, и пройти его хотелось быстрее… еще быстрее… еще…

Сквозняк, постоянно странно меняясь, то атаковал сбоку, до давал легкого подзатыльника, то нападал прямо в лицо. Тащил за собой хвост этого змеиного запаха, переливавшегося блестящими ядом клыками, солью и медной стружкой, свежей и так сильно пахнувшей, добавлял земли, тяжелой и недавно вскопанной, но не как на грядке, а глубже, окутывал сырой тяжестью старой одежды, закрытой в глухих деревянных ящиках, спрятанных в темноте, сгущавшейся вокруг все сильнее, все плотнее, вязкой и липкой, тянущейся к теплым людям, почему-то идущим там, где живым не место.

– Гости-и-и…

Голос дотянулся из-за спины. Плавный женский голос, вроде бы отдающий звонкой юностью, но… но с неуловимым скрипом многих-многих лет, прячущихся в нем. Дотянулся, коснувшись, почти по-настоящему, ледяными пальцами с острыми, покрытыми вишневым лаком, ногтями. Мари замерла, по спине, очень даже ощутимо, пробежались мурашки, такие же холодные.

Ладонь Алекса ощутимо нагрелась, почти обжигая. Он обернулся, но раньше, закрыв обоих собой, туда шагнул Лохматый.

– Здравствуйте, неожиданные попутчики.

Она не казалась молодой не, куда там. Было ей лет, наверное, почти тридцать, точно, на десяток и больше старше Мари. В самом обычном спортивном костюме, мягких кроссовках и волосами, стянутыми в хвост. Встреть ее в обычном поезде, пройдешь, не заметишь. Но сейчас…

Опасность часто прячется не в напряженных боевых мускулах или оружии, сжимаемом в руках. Она, настоящая и осязаемая, скрывается в глазах. Нет-нет, никаких особых знаков или плещущемся боевом безумии. Расслабленный обычный взгляд, скользящий по тебе самому, выбирая уязвимые точки, вдруг становится, на короткий миг решения, ощутимо острым, как скальпель. Вот такая настоящая опасность.

Ее зелено-кошачьи глаза смотрели именно так, как многие из пытавшихся сделать жизнь Мари хуже. И еще… и еще она рассматривала всех троих чуть оценивающим взглядом хозяйки, выбирающей мясо для гуляша или стейка, такой вот равнодушно-расчетливый взгляд.

Мари сглотнула, поняв, что темнота вокруг стала совсем густой и плотной. Ой-ой, мне, пожалуйста, кусочек бедрышка вот этой девочки, такой аппетитный, так и читалось в зеленых и чуть раскосых глазах.

– Мы пассажиры, – хрипло сказал Лохматый, – просто идем через вагон.

– Я поняла, – уведомила зеленоглазая.

Черт-черт! Мари вдруг поняла простую вещь: последняя зеленоглазая попалась им в аптеке, и закончилось все только…

– Мы вас не потревожили? – поинтересовался Лохматый. Чересчур вежливо.

– Разбудили, – женщина поджала губы, – заставили встать, а я же просто отдыхала. Да еще и, ай-ай, заставили вспомнить, что голодна.

Так… Мари испугалась не на шутку. Темнота вокруг шелестела невидимыми змеиными чешуйками и в несколько голосов начала шептать что-то неразборчивое. Зрачки зеленых глаз стали большими, заполнили всю радужку, уставились прямо на Мари…

Тук-тук-тук… сказало сердце, вдруг становясь очень вялым.

Тук-тук-тук… хочется отдохнуть, лечь прямо здесь и заснуть.

Тук-тук-тук… Алекс, ты как… Алекс… Алекс…

Темнота, мягко стелившаяся вокруг, потекла под ноги почти видимым плотным туманом, белесой густой сметаной поднялась почти до пояса, ласково касаясь нежной щекоткой и притягивая окунуться в нее…

Ой… как же хочется спать… И глаза вдруг затягивают в себя, говорят, ты подойди, у меня тут свободный удобный диван, на нем так можно вытянуться, расслабиться, положить руки вдоль тела, повернуть голову набок, уткнувшись в маленькую бархатную подушечку и…

– Ай!

Лохматый влепил ей пощечину. И еще, где-то на груди, раскаляясь и дрожа, что-то нагревалось. Ее медальон, полученный от Карла! Эй, что ту вообще происходит?!