Текст книги "Боевые маги: несмышлёныши (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Манасыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, – морщинистая мотнула головой, резко и зло, – только не ты.

– Я сделаю это. – Вуаль мягко качнулась, парок превратился в мерцающие льдистые алмазы, осевшие на муаре. – Мне с ним делить нечего. Вообще. И тогда говорила – нельзя так поступать. Мы все вспомним про него. Кто-то поддержал меня? Нет.

– Мы знаем, – бородатый недовольно дернул бородой, – можно было не напоминать. Это стало ошибкой. Надеюсь, он же ее и исправит. Но и оставлять просто так было нельзя. Это ты тоже знаешь.

– И я помогу ему искать нужных детей. Слушайте, мы спорим о ком-то из Древних, но не кажется ли вам, что их личность нам известна? Такой холод, и он так стремится попасть сюда.

– Ты считаешь, нам надо уходить? – рыжая фыркнула, – ты боищься?

Спора не получилось. Холод ломился внутрь, трещал досками. Странный, ощутимо темный холод с острыми ледяными когтями. Никто из людей в старом и давно брошенном дома не хотел встретиться с ним. Хотя, людей ли?

Чернота ночи, рвущаяся внутрь не могла этого знать. Просто горели дрова в камине, свечи горели сине-зеленым светом, а кто-то не мерз в деловом костюме или бархатном камзоле. Просто сверху смотрел большой синий ара, не обращавший внимания на мороз, а большие кошки боялись крохотной тоненькой кошечки. Просто старая масляная лампа помнила пальцы создателя, сделавшего ее во времена пирамид, еще блестевших совсем свежими сколами только уложенных каменных глыб. Просто холод казался живым и старался добраться до странных людей, вокруг которых сейчас замерло даже время. Все было совершенно простым. Для тех, кто сидел в старой комнате с прорехой в кровле.

Ночь не заметила, как они все ушли. Не поняла и не разобрала ничего. Сидели, молчали, смотрели друг на друга. И пропадали раньше, чем щелкали пальцы, стучала трость, двигался камешек четок или с треском крутился древний красивый браслет. Мерцание воздуха, легкий взблеск, пустота. Холод рвался внутрь, желая поймать хотя бы кого-то. Но первая свеча моргнула только после наступившей тишины и пустоты. Сине-зеленое мерцание слабело, моргало, шипело следующими угасающими фитилями.

Дверь не выдержала. Прозрачные ледяные цветы расцвели, разрослись, превратились в зеркально-черные шипы, тянущиеся внутрь. Доски хрустнули, ломаясь и разлетаясь медленно оседающими щепками. Холод шагнул внутрь, вырос шевелящимся и непроглядным черным пятном, заняв весь проем двери. Холод наваливался тяжестью, щупал остывшую в один миг комнату, злился, плюясь змеиными перешептываниями. Ночь моргнула всеми сияющими глазами и пропала за разом стянувшимися злыми тучами. И повалил снег.

Глава третья: Анна… Мария

Время обходит стороной многие вещи: памятник адмиралу Нельсону и заводскую трубу, ставшую мангалом, чей-то автомобиль «Жук», спящий в гараже или Мальборк, замок рыцарей-монахов.

Окна интерната детей-сирот с плохой социализацией время обошло стороной очень давно. Какие новые технологии, пластик и двойные стеклопакеты? Облупившаяся дешевая белая краска на деревянных рассохшихся и разбухших раз сто рамах. Решетка, вся такая романтичная в своих плетеных кругах металлической паутины. Вечернее солнце играется с ее ломаной тенью, раскрашивает блекло-белые стены в персик, пламя, янтарь…

– Завтра приедут. – Анни, сидя на койке, вздохнула. – Сегодня развезло все, река дорогу перекрыла.

– Что? Солнце вон… – Мари кивнула на окно. Ей не сиделось, кипучая энергия пятнадцати с половиной лет не находила выхода, крепкие маленькие ноги так и мелькали, из угла в угол.

– Это здесь и только к вечеру. А там… там жесть.

Мари не спорила, себе дороже. Да и права подруга, это точно. За пять лет привыкла, поверила в ее чутье. Говорит – дождь, значит дождь. И хорошо, есть время до утра или даже до полудня, побыть вдвоем напоследок.

– Ты точно не сможешь нас вывести? – Анна сдунула светлую наглую прядь, моргнула изумрудом глаза. – Мари?

Подруга помотала головой. Не сможет, как бы не хотелось.

Время не обошло интернат стороной не только в самом старом, хрипло отзывающемся старостью, здании. Таких карцеров им раньше не попадалось, да они и не слышали про них. Нет, не так… Слышали, просто не видели ни разу.

Старая решетка, дряхлые стены и заржавевшая дверь? Анни превратила бы ночью решетку в труху и заставила стекло расплавиться, закипеть убегающим молоком и они бы ушли. Как и раньше, в темноту и страх. Да, Мари тащила бы ее на себе до рассвета, искала птичьи гнезда, ежей и еще кого понерасторопнее, лишь бы вернуть силы, да, так и случилось бы. И их снова бы поймали, не разобравшись, кто сидит перед очередным полицейским и передали бы еще одной усталой тетке из опеки. И опять новый интернат, новые нахалки, желающие унизить низкую крепенькую Мари и тонкую длинную Аннет-Анни-Анну. И новые драки, и новые срывы Мари, без рук и ног превращающей в отбивную новую самую-пресамую крутую девочку. Так и было бы. Но не в этот раз.

Директор, высоченный, жилистый, в тяжелых очках с роговой оправой, редкими зализанными волосенками, даже не отправил их в основной корпус по прибытию. Четыре здоровяка и медсестра ждали подруг в его кабинете. И два шприца с прозрачной жидкостью внутри. Анни успела справиться с двумя, когда прямо в ее затылок, жутко хрустнув, не влетел кончик старой полицейской дубинки. А Мари застыла, испугавшись безумного гнева, плескающегося за толстыми стеклами очков. Гнева и жажды чего-то… кого-то…

В себя девчонки пришли здесь. В старом и ни разу не виденном карцере для уродов, рождающихся среди нормальных людей.

Ржавая дверь, закрытая гексограммой и печатью Соломона, почти не подпускала к себе. Мари обожглась еще в трех шагах и не решилась идти дальше, глядя на ладонь, покрытую волдырями ожогов, вскипевших на глазах. А Анни с трудом оклемалась к вечеру.

Решетка с ее паутиной из стальных прутков, покрытых непонятными ломаными загогулинами, парила опасностью еще сильнее. Так что…

Так что завтра, как сказал директор, за ними приедут. Как веревочке не виться, а кончик поймают, если знать, как ловить. Сдадут на опыты, начикают их тонкими пластинками на невесомые стеклышки для микроскопов. И все. Или чего-то хуже, о чем Анна знала, но всегда молчала.

– Может, сбежим по дороге?

Мари не ответила. Села рядом, обняла, прижала к себе.

Они встретились шесть лет назад, в своем первом общем интернате. Плохо социализирующиеся – это про них. Не желающие подчиняться злым и всегда недовольным воспитателям, замкнутые и злые дети, запихиваемые в старые дома за высокими заборами. Без пап с мамами, без остальных родственников или с ними, но не нужные.

Анна и Мария еще и оказались уродами. Только они сами этого не знали и так про себя не думали. И даже не осознавали, что могли и умели. Пока как-то раз, через полгода после встречи, к ним не перевели трех девочек старше. И тогда все понеслось.

Это не любила вспоминать даже Мария, спокойная и только вздыхающая из-за новой проблемы… Потом, когда они обе поняли, что больше не позволят издеваться над собой. Никогда. Пока чуть не убили одну из девочек, оставив за спиной побег и окровавленное плачущее тело, на короткий миг переставшее дышать. Потому они и боялись снова драться во всю мощь, полагаясь только на силу мускулов. А она помогала не всегда, даже очень не всегда.

Дверь скрипнула.

Мари обрадованно шагнула вперед.

Отшатнулась, охнув, села прямо на холодный пол, испуганно смотря на проем.

Директор улыбался в ответ на ее страх, поглаживая ствол револьвера.

Дверь скрипнула, закрываясь за ним.

– Мы старое заведение, с традициями. Не стоит показывать фокусы, – проскрипел директор, ткнув в сторону стены под решеткой. – Обе туда, быстро-быстро!

Мари помогла Анни встать, подхватила, отступая назад.

– Что вам надо?

Директор ухмыльнулся. Высокий, сутулый, с крепкими худыми руками и длинными узловатыми пальцами, глядел через прицел своих очков, зло кусал странной смесью гнева и неизвестной жажды во взгляде. Мари чувствовала, как тихонько трясется Анни под ее руками. Давно такого не случалось, что бы ее подруга боялась.

– Что вам надо? – повторила она. – Вы нас заперли, завтра нас заберут, что…

– Закрой рот! – скрипнул директор. – Знаешь, почему у меня есть пистолет?

– Револьвер. – буркнула Анни.

– Что?

– Неправильно называть револьвер пистолетом, вернее, правильно, но неуважительно. Револьвер старше пистолетов с обоймой в рукоятке и…

– Закрой рот! – снова скрипнул директор. – Все равно.

– Почему у вас пистолет? – послушно согласилась с таким ожидаемым желанием вопроса Мари.

– Потому что у нас необычный интернат. И мы всегда ждем таких гостей, как вы, две паршивые овцы в нормальном стаде… Моем стаде!

– Вы не здоровы! – Анни прижалась к стенке. – Мы отсюда не сбежим, вы знаете, и все равно тыкаете в нас этой железкой. Вы взрослый мужчина и сейчас старательно пугаете детей. Не стыдно?

– Так вы и не дети. Вы уроды, мешающие жить простым людям. Потому и оказались здесь, за решеткой с защитными рунами и этой дверью. Были бы нормальными, не стояли бы у стены. А я…

Директор подошел ближе, мотнул стволом, блеснувшим в остатках заходящего солнца.

– А я знаю вам цену. Всей вашей братии, пока еще живой и свободной. Вам не повезло, но я только рад этому.

– Что мы вам сделали?

Мари задала вопрос и испугалась, глядя на его лицо.

Побелевшее, с резко прочерченными морщинами, злое… до ненависти.

– Вы?! Вы все одинаковы! Дети… вы дети? Вы подростки, вам пара шагов до настоящих ведьм, настоящих, убивающих вокруг себя все добро, человечность, порядочность, любовь к людям, вы…

Он замолчал. А Мари вдруг поняла две простые вещи.

Директор, чьего имени она даже не услышала, ненавидит их.

И слишком жадно смотрит на ее красавицу-подругу.

– Не трогайте нас! Вам же будет завтра хуже!

– Мне?!

Мари точно ошиблась, не надо было говорить такое, не надо…

За его аккуратно прилизанными блестящими волосами, такими строгими очками, отглаженной голубой сорочкой и узким галстуков, за должностью и возрастом прятался озлобленный до ненависти подросток, сейчас выбирающийся наружу.

Ствол револьвера подрагивал, поднимаясь.

Льдисто блестели стекла очков, сверкающих снайперским прицелом.

Кривился тонко-сухой рот, рвано прыгающий кончиками губ.

Острые темные глаза застыли, впившись в побелевшую от страха Анни.

– Мне?!

Ох…

Никто не понимал, почему они звали друг друга по-разному, коверкая такие простые имена. И не пытался хотя бы немного разобраться во всем остальном. Это все жизнь вокруг, да-да, делает людей жестче, хуже, темнее. Мари убеждала в этом и себя и подругу. Единственного близкого человека на всей земле. И дело не в людях.

Анна-Анни-Аннет-Энн два года назад попалась патрулю, ищущему двух сбежавших девчонок. Они тогда случайно разделились. В патруле были приехавшие откуда-то полицейские и трое местных ребят, в полувоенной форме какой-то непонятной им обеим организации.

Анни потом не хотела быть Анной. Анна, Благодать, слишком чистая, чтобы быть ею, так и сказала. Мари не спорила. Только чуть поправила свое имя, решив поддержать ее.

Анни боялась злых мужчин, боялась с тех пор, два года назад. Цепенела и не могла ничего поделать. Как сейчас, когда напротив нависал страшный озлобленный мужчина, прячущий внутри совершенно злого подростка, когда-то давно обиженного кем-то, похожей на них.

Директор шагнул вперед, повернув ствол на нее, на Мари.

– Ты хотела сбежать, дрянь такая… и подруга тоже. А я, видите же, успел, действуя по инструкции. Решетка старая, дверь тоже, ослабели, не сдержали вас… почти. Понимаешь, моя храбрая дрянь?!

Черный провал ствола уставился на Мари.

Анни пискнула, задрожав всем телом.

Дверь загудела, сильно и низко. Директор покосился назад, удивленно и испуганно.

Металл, вибрируя, ржавел на глазах. Вспучивался пузырями, превращающимися в разлетающиеся невесомые рыжие хлопья. Остро пахло умирающим железом.

Директор, странно всхлипнул, дергался назад, дергался всем телом, медленно, преодолевая неожиданный паралич мускулов. А дверь все облетала, рассыпаясь прахом. Рыжим и едко воняющим прахом.

– Да мы, никак, успели! – донеслось в проем, рассекающий защитную гексограмму ровно посередке. – Это же хорошо.

Мари всхлипнула, глядя на заинтересованно заглянувшего внутрь карцера высокого и бородатого, да еще в шляпе. Следом светлели еще несколько лиц.

– Револьвером в детей тыкать, фу-фу-фу, как некрасиво, – каркнул мужчина, – а ведь взрослый, казалось бы, человек. Так, мы заходим, девочки, давайте без глупостей, раз уж печати сняты.

Точно! Мари встрепенулась, собирая внутри всю накопленную силу. Сейчас она…

– Я же попросил не дурить! – рявкнул бородатый, доставая что-то из кармана. – Ай-ай, Марианна, как не стыдно не слушаться взрослых и, что немаловажно, хороших людей. Не заставляй меня тратить на вас еще один жетон. Они нам еще пригодятся.

Кому нам?! – читалось во взгляде Анни. И Мари согласилась с ней полностью.

– А вот и мы, пока все имеющиеся в наличии кадеты. – довольно оскалился странный незнакомец, кивнув на сопровождающих. – Злой, Снег, Алекс и Майка.

– Майя!

– Майка! – рявкнул бородатый. – Ты мне еще поспорь тут! Кто в обед не сумел мне курочку принести? Майя? Нет уж, Майка-неудачница!

– Вы кто? – спросила Анни. – И откуда знаете, что она Мари?

– Откуда надо, чудеснейшая Энн. – бородатый довольно приподнял шляпу. – А я, позвольте, милые девушки, Карл. И у меня два вопроса.

– Какие? – поинтересовалась Мари, уже собравшая в комок всю силу внутри. Выпускать ее не спешила, чувствуя похожее в каждом вошедшем, и даже в единственной девочке, лучившейся острыми золотистыми лучиками. Жаль, директору не видно.

– Сейчас. – Карл кивнул крепышу в светло-грязном. – Сделай нам стену. Скоро охранники очухаются, а где револьвер системы Нагана, там и трехлинейки. А с ними справиться тяжело, больно уж начальная скорость у пули убойная. Я сейчас не поймаю и не остановлю.

Крепыш кивнул, оборачиваясь к совершенно рассыпавшейся двери. Повеяло холодом, по стенам побежали распускающиеся белые, голубые и зеленоватые цветы и лепестки мороза. Раскинули длинные плавные ветви, захватывая дверной проем с обнажившимся кирпичом, зазвенели, застывая, разрастаясь в стороны.

Стена, растущая разом и по всему косяку, толстела, теряла прозрачность, наливалась холодной синевой изнутри.

– Молодчина, Снег, – похвалил Карл, – сильно не разбрасывайся энергией, уходить нам к реке… и пешком. Но уходить надо прямо сейчас.

– Какие два вопроса?! – рубанула Мари, уставшая от последнего дня сильнее, чем от последнего года.

– Спешка хороша при ловле блох, Мариэтта, – усмехнулся Карл, задорно тряхнув бородой. – Но, хорошо. Первый простой… есть хотите?

– Что?! – Мари даже притопнула от злости, по-кошачьи округлив глаза, смотря на него.

– Очень хотим – сказала Анни.

– Умница! – Карл подмигнул и бросил упаковку арахиса. – Еды особо нет, но чем богаты. Вот всегда любил длинноволосых блондинок, они умницы. Не то что короткостриженые, да еще и рыжие… Ох, не люблю я рыжих, Маришка… Орешки будешь?

– ….!!!

Единственная девочка среди них поморщила аристократичный тонкий нос, Снег неожиданно покраснел, еще один мальчишка, Алекс, вылитый скейтер, уважительно присвистнул. Черноволосый большеголовый Злой сплюнул и закинул в рот новую порцию жвачки.

– Очень не люблю, – повторил Карл, – и за невоспитанность тоже. Ладно, сиротки, второй вопрос звучит интереснее. Нормально относитесь к поездам?

– А причем тут поезд? – поинтересовалась Мари, озабоченно прислушиваясь к странному шуму за ледяной стеной.

– Ну, нам с вами придется немало проехать в ближайшие пару суток. Я что-то забыл сказать, да?

Карл ухмыльнулся, глядя на вытягивающиеся от удивления лица подруг.

– Да, мои милые девочки, здесь вы не остаетесь. Надеюсь, что не расстроитесь. Все, хватит болтать. Отойдите от стены… Предпоследний жетон, оцените, и все ради двух каких-то замарашек, да еще и наглых.

– Я не наглая! – возразила Анни.

– Это пока не отошла. И не ври мне, девочка. Все вы в вашем возрасте наглые и любите почесывать опухшее ЧСВ. А блондинка ты, рыжая или еще какая – роли не играет. Отошли, я сказал!

В руке Карла, плавно и красиво перекатываясь между пальцами, крутился вытянутый костяной овал, украшенный тонкой резьбой. И, прямо на глазах, наливался густо-багровым свечением.

В лед начали долбить из коридора.

Карл метнул костяной жетон, горящий красным, неуловимым быстрым движением. Раскаленный огонек мелькнул, звонко стукнул в стену, потянувшуюся было золотом опасной охранной паутины навстречу… и тут же потухшей. Костяной овал, войдя в кирпич наполовину, хрустнул, выплескивая горящее и алое, тут же разбежавшееся в стороны ломаными переплетениями.

– Как это?! – Мари успела удивиться, уже забыв о двери, разлетевшейся хлопьями ржавчины. Но удивлялась недолго.

Стена и решетка рассыпались прахом, внутрь ворвался холодный ветер, густо пахнущий дождем. И свободой.

– Да… – протянул Карл, дуя на покрасневшие и обожженные, не хуже, чем у Мари, пальцы. – Может, желаете здесь остаться, с вот этим вот самым директором, или кто он еще? Так я не настаиваю.

– Мы уходим с вами. – Анни дернулась к кровати, забыв про отобранный рюкзачок.

– Это ищешь? – поинтересовался скейтер, подняв руку с синей торбой, украшенной смеющимся шутом в двухконечном полосатом колпаке. – Лови.

– Да. – Карл остановился рядом с директором. – Пистоль, пожалуй, заберу.

– Револьвер. – Анни поморщилась. – Это уважитель…

– Я знал старого оружейника Энцо из Савойи, девочка, любящая оружие… – подмигнул ей Карл. – И могу называть эту штуку как хочу. Понимаешь?

Анни ойкнула и кивнула.

– Отлично. Теперь уходим, Злой, на тебе сторожа снаружи, Снег, нам нужна дорожка отсюда и до реки. Силы есть?

Сивый крепыш кивнул. Мари вздохнула, понимая, что в первый раз за всю жизнь ей самой хочется назвать кого-то именно уродом. И вовсе даже не этого вот… Снега. А тот, совершенно спокойно и внешне даже не напрягаясь, вытянул руки вперед, ладонями вниз, и сотворил самое настоящее чудо. Ледяную неширокую дорожку, бодро порскнувшую от пролома в стене и вниз, прямо к открытым воротам, видневшимся вдалеке и дальше, куда-то к той самой реке, что Мари заметила, подъезжая к интернату.

Директор злобно косился вслед скейтеру, доставшему из своего рюкзака доску без колес, все такой же застывший. Карл, прежде чем встать на поблескивающую ранними звездами дорожку, отражающую очистившееся небо, заглянул ему в глаза. Вздохнул, почесав бороду.

– Раньше было проще… – бородатый потрепал директора за нос. – Свернул бы тебе шею, как куренку, и пошел дальше. Больше ты не заслуживаешь, тоже мне, воспитатель детских душ. Отпустил бы их себе, как человек, ушли бы девчонки, а ты… Ладно. Вперед, кадеты, так неожиданно свалившиеся на мою старую бедную голову.

– Я Алекс, если что, – напомнил скейтер Анни, – держись меня, выручу.

На Мари он даже не смотрел. Встал на доску, умело наклонившись вперед, оттолкнулся, набирая скорость и заскользил, выбивая блестящую ледяную стружку.

– Пристегнитесь, – Карл кашлянул, – ну или как-то так. Рюкзаки под задницы и вперед. Что, Майя, печеньки раскрошишь? Не беда, и так съешь.

Майя и Злой, вернувшийся снаружи, покатили следующими. Рюкзаки в ход не пошли, Злой, щелкнув пальцами, разломал кровать и отдал девочке одну из досок-боковинок. Остальным Карл ткнул прямо на матрац. Сам не сел, следя за посадкой подруг и Снега. Алекс уже вертел пируэты за открытыми воротами, вихрем пронесшись мимо застывшего сторожа, выглянувшего из будки рядом.

– Причем здесь Савойя… и что это? – шепнула Мари Анни, обнимая ее, как уселась позади.

– Там делали первые пистолеты. Полтыщи лет назад.

Мари шмыгнула носом и покосилась на Карла. Тот подмигнул и толкнул матрац-ледоход ногой. И все вокруг вдруг слилось в одну сплошную полосу, летевшую мимо с растущей скоростью. Где-то на повороте за воротами Мари не удержалась и завопила. То ли от страха, то ли от восторга, упиваясь ветром, бьющим в лицо. А сзади, как-то совсем неожиданно, ее крепко и надежно придерживала теплая рука Снега, неведомо как управлявшего их странными санками.

Она оглянулась, привыкнув к несущейся по бокам смазанной ленте деревьев-кустов-травы. Ледяная дорожка держала их на своей спине надежно, несла чуть подкидывая и испаряясь за спиной… За спиной Карла, в своих ботинках несшихся по ней с видом заправского голландского конькобежца, заложив руку за спину и второй ритмично отмахивая при каждом шаге. И он, вроде бы, даже катился с закрытыми глазами. Вот такие дела.

Ветер свистел в ушах, мелькало по бокам, сверкали отраженные звезды и ледяная крошка, выбиваемая троицей впереди. Наверное, это было для них не в первый раз, сама Мари так смело не смогла бы. Ни на скейте без колес, ни на боковинках от кровати. И ей вдруг очень-очень захотелось научиться этому, стать такой же смелой. Она еще раз оглянулась, вздрогнув, когда столкнулась с хитрым прищуром Карла, таким явственным даже ночью.

Он опять подмигнул. И Мари вдруг рассмеялась, легко и свободно.

«Ты очень смелая», сказал его взгляд.

Верно, а она ведь и забыла, сколько всего прошли вдвоем с Анни, пока не оказались в старом карцере, гасившим все их умения, и пока вдруг не рассыпалась трухой дверь, проржавевшая за несколько секунд. Мари оглянулась еще раз, опять столкнувшись со взглядом Карла.

«Ты очень смелая, – шепнул взгляд, – и это хорошо. Впереди у нас много страшного, приготовься…»

Глава четвертая: опасное танго стальной змеи

Станция как станция: в один этаж, дощатыми желтыми стенами и растрескавшимся перроном. Одна из немногих между большими городами, все чаще оставляемых за спинами.

Но эта самая оказалась красивой, даже романтичной. Желтый цвет за лето подвыцвел, но держался, мягко светясь последним солнечным теплом в окружении горящих рябин и разноцветья настоящих кленов. Ветерок мотал взад-вперед паутину, невесомую и приставучую, чуть что – цеплявшуюся за девичьи волосы. Не везло даже пылающему ёжику Мари, не желавшей надевать капюшон или бейсболку, свистнутую в последнем городе. Карл, устав с ней бороться, сплюнул, проворчав что-то про «рожоного ума нет, никакого не даешь» и погоню за спиной, да про приметы. Но народа на станции почти не виднелось и Мари гордо ходила с непокрытой головой.

Они сидели на скамейках под деревьями, уставшие и физически и от ожидания еще одного пригородного поезда. Границу последней оставленной области протопали на своих двоих из-за ремонта полотна. Сидели, кто подремывая, кто просто глазея вокруг. Алекс, прикрутив колеса к доске, стучал ими на разбитом асфальте станционной стоянки.

И то хорошо. Вчера Алекс и Снег, в очередной раз зацепившись, начали мериться кто круче. Руку Алекса, промерзшую до голубой прозрачности потом приводили в себя какой-то настойкой из запасов Карла. А Снегу пришлось срочно собирать непонятные травы да корешки по указке того же ругающегося, на чем свет стоит, Карла, чтобы отрастить волосы на голове. Вот и пусть себе катается, тем более, соперник его занятие себе нашел. Да еще какое…

Майка со Снегом, спрятавшись на самой дальней скамье, что-то читали. Набег на супермаркет порадовал набитыми едой рюкзаками и маленьким отдельчиком с книгами. Мари не стыдилась, не так вырастили, и не такое делать приходилось. Найденный в мягких покет-буках «Террор» она оставила для поезда. Книжка толстая, но и ехать им придется часа два только в одну сторону.

– Чо творишь?!

– Смотри куда катишься, серфер страный!

– Я тебе…

– Тихо!

Карл разом оказался о уже начавших разминаться Снега с Алексом. Эти двое, как холод с жаром, друг друга переносили с трудом и цеплялись за каждое слово. А Алекс, то ли случайно, то ли специально, задел ногу Майки своим скейтом.

– Разошлись! – Карл по-настоящему злился редко. Но страшновато. Как сейчас, когда оба сцепившихся вдруг повисли в воздухе, на полном серьезе поднятые им за воротники.

– А как мы разойдемся? – поинтересовался Алекс.

– Молча! – рявкнул Карл и тряхнул его. – Еще раз и будете у меня гавкать, а не говорить.

О как… Мари кивнула, неожиданно веря и вздохнула, глядя на книгу, ставшую вдруг не такой интересной. Было с чего.

Анни, неожиданно оказавшись не с ней, передвигала шахматы на походной пластиковой доске. Злой, меланхолично жующий новую мятную пластинку, играл красиво и умело. Сама Мари игру не жаловала, понимая, что стратегии ей не хватает. А вот Анни очень даже любила, уже успев выиграть две партии из пяти. Или одну? Наверное, что одну.

Над головой неожиданно и страшновато заскрипело. Мари вздрогнула, задрала голову, рассматривая странную пеструю и большую птицу, уставившуюся на нее черным жемчугом глаз и совершенно не боявшуюся человека. Точно, не боявшуюся, еще раз скрипнувшую до мурашек по спине.

– Кладбищенская птица. – Карл вдруг оказался рядом, сел, рассматривая ее не менее внимательнее. Птица крутила головой и скрипела. – Козодой. Не видела раньше?

– Ни разу. И даже не читала.

– Говорят, козодои скрипят к покойнику. Или беде.

– Правда?!

– Вранье. Кому-то и белая лошадь к плохому. Люди всегда ищут приметы и потом прикручивают к ним следствия. Знаешь, сколько черных кошек сгорело на кострах в свое время?

– Много?

– Очень.

– Сволочи… – Мари вздохнула. Она всегда мечтала именно о черном тарахтящем пушистике. – Ни за что жгли, дикари тупые!

– Ну… – Карл покрутил пальцами, – не то, чтобы прям ни за что…

Мари уставилась на него, всем своим живым курносым лицом изображая вопрос.

– Фамильяры, Маришка, чаще всего были именно кошками. Черными. Тут не ошибались… чаще всего… когда находили ведьм правильно.

– Ведьм?

– Ты меня удивляешь, девочка. Кто три дня назад сбежал из-под рунной защитной линии прямо по ледяному факту магии? И вот ты сидишь и поражаешься упоминанию ведьм с фамильярами. Хотя, о чем это я, честное слово. Вы же дети своего века, считающие сказками длинноносых теток в смешных колпаках и влюбляющиеся в мм-м… как их… о… опе… операционки.

– Чего-о-о?!

– Что только не случается в жизни, Маришка. Пусть меня и давно не случилось в мире, но я открыт для него и познаю новое всем собой. А операционки, хм-м-м, как оказалось… так ласково и красиво говорят… Ну…

– Да ты…

Карл смеялся над ней. Сидя совершенно прямо и с очень строгим лицом, раскатывался беззвучным смехом, пряча глаза за очками с синими стеклами. Их Карл, видно для разнообразия, купил. В том самом, обчищенном их бандой недомагов, супермаркете.

– Да ну тебя!

Мари сама рассмеялась. Остальные даже не оглядывались, давно привыкнув к Карлу, совершенно точно скучающему по разным проявлениям эмоций и чувств. Особенно в плане посмеяться, подколоть и… поиздеваться. Вел себя как форменный подросток, порой казавшись моложе их, за три дня ставших куда серьезнее. А вот Карл… тот издевался, как мог, становясь даже чем-то обыденным. Хотя тут привыкнуть оказалось тяжело, и ни у кого пока не получалось. Издевался Карл умело и с огоньком, ни разу не повторившись.

Майка, иногда тосковавшая по недавнему прошлому, порой делала селфи, сохраняя в телефон и изредка с тоской просматривавшая их. Карл, пару раз наблюдавший ее с вытянутыми губами, только хмыкал. Сил у него точно хватало не на многое, но на проделки явно имелось. После третьего селфи с «утиным клювом», по мнению Карла, губы вдруг выросли и торчали вперед и вверх целый день. Смеялись все, кроме Майки и, почему-то, Снега. И Злой то ли криво усмехался, то ли просто жвачка ему попалась невкусная… Мари так и не поняла.

А вот сделать звонок отчиму, а Мари так и порывалась, запретил. Строго-настрого, отведя в сторону и что-то нашептав на ухо.

Алекс, нашедший себе профи-доску, вдруг оказался в окружении трех молодых и крепких продавцов, недоуменно смотрящих на тетрадные листы в руках кассира, подсунутые вместо денег. Отвлекать разом разозлившихся парней пришлось Анни, неожиданно превращенной Карлом в модную дурочку-блондинку с юбкой, еле-еле прятавшей трусики. Сам Карл ухахатывался над обоими незадачливыми волшебниками-недоучками, еле сумевших дать деру из магазина. Доску, как несложно догадаться, Алекс оставил там же. А Анни долго ворчала по поводу невозможности хорошо прописать с ноги из-за чертовой юбчонки, на деле оказавшейся мешком из-под картошки, подобранным на мусорке.

Веселился бородатый негодяй в летной куртке как мог и постоянно. И только на второй день Мари поняла простую вещь: она перестала дергаться и высматривать полицейских, наверняка ищущих их. Черно-серебристая борода дрожала в тон хохоту и отвлекала от ненужных опасных мыслей. Как хороший врач, заговаривающий зубы так, что даже не чувствуешь укола.

– Карл?

– Да, Маришка?

– Хорошо, про ведьм все понятно. Скажи, почему мы прячемся, ты же маг. Или…

– Все верно, – шляпа качнулась вслед его кивку, – дежа-вю какая-то, только вот-вот вон тому дурню на тележке все объяснял. Может, у него спросишь?

Спрашивать у Алекса? Ну… Мари не хотела. И даже не из-за несносного характера, нет. Почему-то не могла заговорить с ним, почему-то. Хотя, нет, Мари вполне понимала – почему, но думать про это не хотела. Парни такие дураки, не стоило тратить на них ни времени, ни мыслей.

– Все-таки мне снова рассказывать?

Мари кивнула. Она была даже согласна на эту, такую не нравящуюся, почти до злости, Маришку… Маришка… Маришка!!!

– Магия повсюду, Мари, и она не бесконечна. Есть определенный запас, что растекается по крови каждого необычного существа, даже из Старого народа. Но особенно много ее в магах, они питаются ею, копят год за голом. И еще… Она не всемогуща, не надо так думать. Но маг может очень многое. Ты понимаешь меня?

Вот чего она не любила, так вот такого учительского тона! Почему взрослые так любят вдруг становиться всезнающими и мудрыми, поучающими глупых деток-птенчиков? Понимает, конечно, она ж не дур…

– Мы с тобой не настоящие маги.

Что?!

– Настоящих в мире не так много, и каждый из какой-то древней семьи. Да-да, Маришка, как в том самом фильме с книжкой. Такая вот несправедливость.

– А кто тогда я? Ты? Анни?!

Карл усмехнулся. Недобро и с затаенной в усмешке злостью, давней и обидной.

– Ненастоящие маги, годные только для одной вещи. Какой, хочешь спросить? Воевать, добывая истинным порядок и равновесие в мире. Ты, я, они вон… даже скачущий на своем самокате без ручек Алекс, случайная ошибка, не больше. Вам с Анни даже проще, вы не знали папы с мамой и вам все равно на одну простую вещь. Магия каждому, и мне, передалась через кого-то из родителей.

Простая вещь? Мари покосилась на Алекса, проехавшегося по бордюру. И поняла…

– Его отец ему не родной. И мама никогда этого не говорила мальчишке, и похож он на нее, скорее всего, в лучшем случае. Ну, или отчим хороший человек, вот и все. Никогда ничего не говорил и уж точно не попрекал маму Алекса. Мне даже жаль, что так вышло.