Текст книги "Сталь и пепел (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

Войдя в лес, я переключился. Не на «режим выживания новобранца». На «режим командира разведгруппы на задании». Весь накопленный за недели психологический мусор – унижения, боль, ярость – сжался в крошечный, холодный шар где-то в подкорке и перестал мешать. Осталось только восприятие, анализ и протокол.

Леса были другими. Не мои родные хвойные массивы с чётким подлеском. Здесь бушевала лиственная чащоба, перемешанная с какими-то незнакомыми, широколиственными породами. Деревья стояли плотно, их корни переплетались под ногами, покрытые толстым слоем прошлогодней листвы и гниющей древесины. Воздух был влажным, густым, пахло прелью, грибами и чем-то ещё – сладковатым и тяжёлым. Цивилизации не было и в помине. Только лес, поглощающий нас с головой уже через пятьдесят шагов.

Ворон двигался впереди, как призрак. Его стоптанные сапоги, казалось, не касались земли. Он не шёл по тропе – их здесь не было. Он выбирал путь по какому-то своему, нечитаемому для меня алгоритму: то обходил завалы из бурелома, то пролезал под упавшим стволом, то замирал на несколько секунд, лишь поворачивая голову, словно слушая сам лес. Я следовал за ним, стараясь точно повторять его движения, ставить ногу в его следы. Это было сложно – его шаг был короче, манера движения – иной. Но я концентрировался, заставляя тело подчиняться.

Виган шёл за мной, Камень замыкал. Они двигались увереннее, но тоже без лишнего шума. Это была не прогулка. Это была работа.

Мои глаза, отвыкшие от такой глубины зелени, первые десять минут просто пытались сфокусироваться. Потом начали работать. Я сканировал не только тропу Ворона, а всё вокруг, секторами, как меня учили.

Сектор 1. Непосредственно перед Вороном и по сторонам. На что он смотрит? На изменение цвета листвы? На сломанные ветки на высоте пояса? На отсутствие птиц в определённом квадрате?

Сектор 2. Фланги. Деревья, кусты, возможные укрытия. Здесь лес был идеален для засад. Каждый второй ствол скрывал человека, каждый овраг мог быть заполнен стрелками.

Сектор 3. Кроны. Возможность обзора сверху? Нет, слишком густо. Но там могли быть наблюдатели.

Сектор 4. Земля. Следы. Это было самое важное. Я искал отпечатки сапог, конские подковы, сбитую листву, свежий помёт.

Мы углубились примерно на километр. Ворон поднял руку, и мы замерли. Он прислушался, потом указал пальцем влево, в сторону просвета между деревьями. Вдалеке, может, в трёхстах метрах, мелькнуло движение. Слишком далеко, чтобы разглядеть детали, но ритмичное, организованное. Патруль. Наши или вражеские? Судя по направлению – параллельно нашему маршруту, но с другой стороны небольшой ложбины. Фалькенхарцы.

Виган подошёл ко мне сзади, его дыхание было ровным.

– Видишь? – прошептал он почти беззвучно.

Я кивнул. Не отрывая глаз от того места, где мелькнуло движение, я начал оценивать.

Расстояние: 250–300 метров. Дальность эффективного выстрела из лука в таком лесу – 50–70, максимум 100 метров. Мы в относительной безопасности. Мелькнуло три, может, четыре фигуры. Двигались не спеша, с остановками. Не маскировались активно, но и не шли по открытому месту. Стандартный дозор средней бдительности. Угроза минимальная, если не подходить близко.

Но мой взгляд уловил кое-что другое. Не их. Местность.

Прямо перед нами был пологий спуск к ручью, который мы должны были проверить. Справа – заросшая кустарником канава, слева – подъём на холм, покрытый валунами. Стандартный маршрут патруля – идти вдоль ручья, проверяя берега. Но холм с валунами… с него открывался идеальный обзор на весь спуск к воде. И валуны образовывали естественные бойницы. Если бы я устраивал засаду на патруль, идущий вдоль ручья, я разместил бы трёх лучников на том холме, одного-двух – в канаве для флангового удара, а основную группу спрятал бы за обратной стороной холма для контратаки. Чистая, классическая ловушка.

Я посмотрел на Вигана. Он изучал удаляющийся вражеский патруль, его лицо было напряжённым, но мысли явно были заняты другим – как бы не столкнуться с ними лоб в лоб.

Ворон, кажется, тоже оценил угрозу столкновения и медленно начал отводить нас чуть правее, в сторону от ручья, чтобы обойти потенциальную зону контакта.

Я подождал, пока он определится с направлением, и лишь тогда, поймав взгляд Вигана, очень медленно и плавно указал глазами сначала на холм с валунами, потом на канаву, и снова на холм. Потом слегка покачал головой: «плохое место».

Виган нахмурился, посмотрел туда, куда я указал. Сначала непонимающе, потом его глаза сузились. Он был не стратегом, но опытным солдатом. Он увидел то же, что и я: идеальное место для убийства. Он кивнул мне почти незаметно и жестом дал понять Ворону, чтобы тот изменил маршрут ещё радикальнее – не просто обойти патруль, а уйти глубже в лес, подальше от этой лощины вообще.

Мы двинулись. Новый путь был сложнее, через густой подлесок, но безопаснее. Шли ещё минут двадцать, и я уже начал думать, что первый выход пройдёт без происшествий, когда моё внимание привлекло пятно на земле.

Мы вышли на небольшую поляну, прорезанную звериной тропой. И на краю тропы, под кустом орешника, лежала кучка конского помёта. Она была свежей – влажной, тёмной, над ней ещё вились пару мух. Но не это было главным. Главное – она была здесь.

Конские тропы в диком лесу – редкость. Лошади предпочитают открытые пространства или накатанные дороги. Эта поляна была слишком мала для выпаса, а тропа – слишком узкой для лошади с всадником. Значит, лошадь была здесь не просто так. И свежий помёт означал, что она была здесь недавно, может, час-два назад. И она стояла здесь какое-то время, а не просто проскакала.

Я снова остановился, не дожидаясь команды Ворона. Он обернулся, вопросительно поднял бровь. Я не стал жестикулировать. Просто очень медленно, чтобы не спугнуть возможных наблюдателей, опустил взгляд на помёт, потом поднял глаза и посмотрел в ту сторону, куда вела тропа – в глубь леса, в сторону от нашего маршрута и от лагеря. Туда, где, по логике, ничего не должно было быть.

Виган подошёл, наклонился. Ворон сделал то же самое. Старый разведчик ткнул палкой в помёт, понюхал (я едва не скривился), потом осмотрел тропу. Его лицо стало каменным.

– Не наша, – прошептал он Вигану. – Наши кони на овсе, пахнет иначе. И подкова… смотри.

Он показал на едва заметный отпечаток подковы рядом. Форма была незнакомой.

– Фалькенхарские разъезды? – тихо спросил Виган.

– Глубже, чем должны были быть, – ответил Ворон. – И стоят. Не скачут. Стоят и ждут.

Мысль была очевидной. Это не просто разъезд. Это, возможно, передовой наблюдательный пункт или даже засада на пути к чему-то важному. Или, что хуже, они прокладывали путь для большего отряда.

Виган выпрямился, его лицо было озабоченным. Он посмотрел на Ворона, потом на меня, потом снова на лес.

– Меняем маршрут. Возвращаемся другой дорогой. Ворон, веди в обход, с севера. Нам нужно доложить.

Мы развернулись. Теперь шли почти бесшумно, каждый шаг был взвешен. Адреналин снова заструился по жилам, но это был знакомый, почти уютный адреналин боевой обстановки. Я был на своём месте. Даже в этом чужом теле, даже с этим примитивным оружием (у меня его не было вообще), я был полезен. Я видел то, что другие не замечали.

Обратный путь занял почти в два раза больше времени. Мы петляли, делали остановки, Ворон несколько раз заставлял нас ползти по-пластунски под низко нависшими ветками. Но мы не встретили никого. Ни врагов, ни своих.

Когда частокол лагеря показался сквозь деревья, я впервые за много часов позволил себе расслабить плечи. Но только физически. Мозг продолжал работать.

У ворот нас впустили без лишних слов. Виган сразу направился к штабным шатрам, взяв с собой Ворона. Он бросил мне на прощание: «Молодец. Отдохни. Никому ни слова».

Я кивнул и пошёл к бараку. Было ещё рано, основная масса солдат только завтракала. Войдя внутрь, я почувствовал на себе тяжёлый взгляд Горна. Он видел, что я вернулся с патруля, что я жив, невредим и, судя по всему, не в наказание. Это добавило ему желчи. Но он снова ничего не сказал.

Элви, увидев меня, робко улыбнулся. Я сел на своё место, снял сапоги, вытряхнул из них лесной мусор. Тело ныло от непривычного напряжения, но это была хорошая, здоровая боль.

Я закрыл глаза и мысленно прошёл весь маршрут снова, как делал после каждой операции. Составлял карту в голове: ручей, холм с валунами, поляна с конским помётом, путь обратный. Отмечал ориентиры, возможные пути подхода, укрытия.

Потом я подумал о том, что увидел. Враг был ближе и активнее, чем думало командование. Он не просто сидел в своей крепости. Он рыскал в лесах, ставил наблюдательные посты. И наша тактика «стены щитов» была против этого абсолютно беспомощна.

Но для меня это открывало возможности. Если враг действует малыми, мобильными группами, то и противодействовать ему нужно такими же группами. Группами, которые умеют ходить по лесу, маскироваться, наносить точечные удары. Группами вроде той, в которой я только что был. Только лучше подготовленными.

И я уже был в этой группе. Пока на птичьих правах. Но я вошёл. Я доказал свою полезность. Не силой кулаков, а силой наблюдения. «Глаза и уши», как сказал Виган.

Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Они всё ещё были худыми, но уже не такими беспомощными. Они могли держать щит. Они могли указывать на опасность. А скоро, я знал, они смогут держать и оружие. И наносить удары.

Первый выход за край был пройден. Я не просто выжил. Я начал понимать правила игры на этом новом, смертельном поле. И правила эти, как оказалось, были не так уж чужды мне.

Теперь нужно было учиться быстрее. Гораздо быстрее. Потому что следующая «прогулка по краю» могла закончиться не просто свежим помётом, а стрелой в горло. И я должен был быть готов.

Глава 13

Тьма за палаткой была не просто отсутствием света. Она была живой, густой, как чёрная смола, и резалась косыми ледяными полосами дождя. Ливень хлестал по пропитанному полотну нашей походной палатки с таким яростным постоянством, что скоро перестал быть звуком – стал давлением, физической силой, пытающейся вбить нас в сырую землю.

Мы вернулись с дневного патруля поздно, уже в сумерках, и нас сразу загнали на это – ночное дежурство на самом дальнем посту, у гниющей изгороди на северо-восточном фланге. «Награда» за бдительность, как мрачно пошутил Ворон. На самом деле – рутинная повинность, выпавшая на наше отделение. Горн, Кинт и Борк отнекивались, прикидываясь больными, поэтому пошли мы с Виганом, Вороном, Камнем и парой других, включая Элви, которого Виган, к моему удивлению, тоже взял – «пусть учится не спать».

Палатка была крошечной, на пятерых, но нас втиснулось семеро. Воздух стоял спёртый, пропитанный запахом мокрой шерсти, пота, гнили и страха. Элви дрожал мелкой дрожью, прижимаясь к Гендлю. Камень, прислонив алебарду к центральному столбу, уже храпел, раскрыв рот. Ворон сидел у входа, закутавшись в плащ, его профиль был виден лишь как более тёмное пятно на фоне мокрого полотна. Он не спал. Он слушал.

Виган, сняв шлем, сидел рядом со мной, методично вытирая тряпицей лезвие своего меча. Его лицо в свете тусклой масляной лампы-коптилки было усталым и сосредоточенным.

Я сидел, скрестив ноги, в самом дальнем углу, куда затекала вода и образовывала холодную грязную лужу. Мне было всё равно. Внешний дискомфорт тонул во внутреннем шторме. Не страха. Фрустрации.

Она клокотала во мне, как кислота. Всё, что я видел сегодня, весь этот примитивный, уязвимый бардак, обрушился на сознание лавиной.

Дырявый частокол. Часовые, спящие на постах или пьяные. Полное отсутствие системы патрулирования – мы шли почти наугад. Карты? Шутки. Тактика? Смех. Связь? Крик. Оружие? Ржавое железо, которое разлетится от первого же сильного удара. И эти люди, эти солдаты… они были не злыми. Они были безнадёжными. Дрессированными, запуганными животными, которых гнали на убой.

А я был среди них. Заперт в этом теле, с этой памятью о долге перед чужими людьми, в этом аду некомпетентности. Я был профессионалом, попавшим в театр абсурда, где режиссёр – идиот, а все актёры обречены на смерть в первом акте.

Руки мои дрожали. Мелкой, частой дрожью, которую нельзя было остановить силой воли. Не от холода. От сжатой, бессильной ярости. От осознания, что я, со всеми своими знаниями, навыками, дисциплиной, бессилен изменить хоть что-то в этом масштабе. Я мог придумать ловушку для крыс. Мог указать на конский помёт. Мог, в конце концов, нейтрализовать тупого Горна. Но я не мог исправить прогнившую систему. Не мог научить этих людей воевать за неделю. Не мог остановить войну.

Это чувство – профессиональное бессилие – было хуже любого страха. Оно разъедало изнутри.

Я закрыл глаза, пытаясь отгородиться от храпа, от шума дождя, от запаха немытого тела. Нужен был контроль. Хоть какая-то точка опоры. Я начал дышать. Не «коробочкой». Глубоко, животом, пытаясь вытеснить ярость воздухом. Вдох – через нос, медленно, чувствуя, как холодный, влажный воздух заполняет лёгкие. Выдох – через рот, длинно, стараясь выпустить вместе с воздухом эту чёрную, липкую фрустрацию.

Не помогало. Дрожь в руках не унималась. В голове вертелись картинки: бестолковый строй на плацу, равнодушное лицо Торвана, злобная тупость в глазах Горна, испуганные глаза Элви.

Контроль. Нужен контроль.

Я усилил концентрацию. Представил, что моё сознание – это комната. А хаотичные мысли, эмоции, ощущения – это кричащая, мечущаяся толпа в этой комнате. Я начал мысленно, с железным усилием, выталкивать их за дверь. Одно за другим. Страх за дверь. Ярость за дверь. Отчаяние за дверь. Голод, холод, усталость – за дверь.

Оставалась только пустота. Тёмная, беззвучная пустота. И в этой пустоте – только ритм дыхания. Вдох. Выдох.

И тогда это случилось.

Не тепло, как я ожидал когда-то. Не вспышка света. Это была вибрация.

Сначала едва уловимая, где-то на границе восприятия, как гул высоковольтной линии в абсолютной тишине. Потом она стала явственнее. Исходила не извне. Изнутри. Из самого центра, из той самой пустоты, которую я создал. Она была похожа на настройку на слабую, далёкую радиочастоту. На ощущение, когда попадаешь в резонанс с чем-то огромным и древним.

Внутри что-то щёлкнуло.

Не в ушах. В самом сознании. Как будто замок повернулся, и дверь, которую я всё это время тщетно толкал, открылась сама собой.

И мир обрушился на меня.

Не визуально. Звуково.

Дождь перестал быть монотонным шумом. Он рассыпался на миллиарды отдельных, кристально чистых звуков. Я слышал каждую каплю. Каждую! Одни – тяжёлые, сочные, шлёпающиеся о грязь с глухим «хлюп». Другие – лёгкие, звонкие, барабанящие по листьям куста в двух метрах от палатки. Третьи – тонкие, свистящие, режущие воздух под углом.

Я слышал храп. Не просто храп Камня. Я слышал три разных храпа. Камня – низкий, булькающий. Кого-то в соседней палатке – прерывистый, с присвистом. И ещё один, очень далёкий, может, через три палатки – тихий, детский. Я мог различить их, разделить, сфокусироваться на любом.

Я слышал перешёптывание дозорных у частокола, метров за пятьдесят. Не слова – шёпот был слишком тихим. Но я слышал сам факт шёпота, слышал, как один из них сплюнул, слышал скрип кожаного ремня, когда другой поправлял пояс.

Я слышал, как под полом палатки, в сырой земле, копошился червь. Слышал биение собственного сердца – не как глухой стук, а как сложный, ритмичный процесс, перекачку крови.

Звуковая картина мира стала невероятно детализированной, объёмной, почти осязаемой. Это было… красиво. И чудовищно.

Паника ударила второй волной, куда более мощной, чем фрустрация. Сенсорная перегрузка. Мозг, не приспособленный к такому потоку данных, взвыл от ужаса. Я инстинктивно вжал голову в плечи, зажмурился ещё сильнее, пытаясь отключиться. Но это не помогало. Звуки лезли внутрь, давили, заполняли всё пространство черепа. Скоро к ним добавились запахи – я вдруг с чудовищной отчётливостью различил вонь мокрых портянок Элви, кислый запах пота Вигана, дым от коптилки, запах сырой глины под собой, запах далёкого костра из лагеря, запах чужого страха, витавший в воздухе.

Я задыхался. Не от нехватки воздуха. От избытка всего.

Контроль! – закричала во мне последняя разумная мысль. ДЫШИ!

Я снова ухватился за дыхание, как утопающий за соломинку. Но теперь это было не просто упражнение. Это было спасение. Я вцепился в ритм вдоха-выдоха, сделал его якорем, единственной постоянной величиной в этом безумном калейдоскопе ощущений. Вдох – на четыре. Выдох – на шесть. Считал. Считал отчаянно, выводя цифры в темноте перед глазами.

И постепенно, очень медленно, вибрация внутри стала подстраиваться под ритм дыхания. Не исчезать. Упорядочиваться.

Я представил, что моё сознание – не комната, а… приёмник. С беспорядочно крутящейся ручкой настройки. И я, через дыхание, начал эту ручку медленно, аккуратно поворачивать. Не чтобы выключить. Чтобы настроить.

Сначала я попытался убрать всё. Не получилось. Звуки и запахи были частью этой вибрации, этого нового состояния. Тогда я попробовал сфокусироваться. На чём-то одном.

На дыхании Вигана. Оно было ровным, чуть учащённым – он не спал, просто отдыхал. Я отсек всё остальное: дождь, храп, шёпоты, запахи. Оставил только этот звук. И это сработало. Остальной мир отодвинулся, стал фоновым гулом.

Потом я переключился на дождь за палаткой. Не на весь дождь, а на капли, падающие на определённый лист, в который я мысленно «целился». Получилось. Я мог выбирать, что слушать.

Экспериментируя, я обнаружил, что могу не только выбирать источник, но и… дистанцию. Я мог «настроиться» на далёкий храп из третьей палатки. А мог вернуться к близкому шуршанию мыши под полом.

Это была не магия в понимании этого мира – с огненными шарами и летанием. Это был контроль. Абсолютный, гипертрофированный контроль над собственным восприятием. И достигался он не жестами или заклинаниями, а железной дисциплиной ума и концентрацией.

Я сидел в луже, в кромешной тьме, под адский аккомпанемент ливня, и внутри у меня пела тихая, мощная симфония мира. Я чувствовал каждую его ноту.

Фрустрация исчезла. Её место заняло ошеломлённое, почти благоговейное понимание.

В этом мире сила была не только в мускулах и стали. Она была и в этом. В умении слушать. Слышать. Чувствовать. В умении настраиваться на скрытые частоты реальности.

Мой эксперимент с внутренней концентрацией, с «тёплым потоком», привёл меня сюда. К этому. Это и был тот самый «Эфир», о котором ходили слухи? Не яркое, разрушительное пламя Игниса, а тихое, всепроникающее внимание? Моя «магия» была магией наблюдения, осознания, контроля. Магией разведчика.

Я медленно открыл глаза. Мир внешне не изменился. Тьма, контуры спящих, тусклый свет коптилки. Но внутренне всё было иным. Я больше не был беспомощным. У меня появилось новое оружие. Оружие, которое никто не мог отнять. Оружие, которое можно было развивать.

Вибрация внутри постепенно утихла, сведённая до лёгкого, едва заметного фона, как шум в ушах после тишины. Но я знал, что она там. Что дверь открыта.

Я разжал сведённые в судороге пальцы и положил ладони на колени. Дрожь ушла. Вместо неё была лёгкая, приятная усталость, как после долгой, сложной работы.

Ворон у входа шевельнулся, повернул голову в мою сторону. Его глаза в темноте блеснули.

– Не спишь? – прошептал он, его голос был сухим, как шелест листьев.

– Нет, – так же тихо ответил я.

– Чуткий. Это хорошо. – Он помолчал. – В лесу так и надо. Слышать то, чего не слышат другие.

Я кивнул, хотя знал, что он не видит. Он говорил об обычной бдительности. Но его слова звучали как подтверждение. Как благословение.

Я снова закрыл глаза, но теперь не чтобы медитировать. Чтобы запомнить это состояние. Чтобы зафиксировать в памяти путь к нему: пустота, дыхание, вибрация, щелчок, настройка.

Это был прорыв. Не тактический. Фундаментальный.

Война, система, Горн, всё это дерьмо – оно никуда не делось. Но теперь у меня был ключ. Ключ к тому, чтобы не просто выжить в этом мире, а чтобы начать понимать его. И, возможно, менять.

Глава 14

Прорыв длился недолго. Восторг от открытия новой грани реальности сменился леденящим ужасом, когда я попытался встать. Мир не просто звучал – он обрушился.

Звук трения мокрой шерсти моего плаща о саму себя был похож на рёв пилы. Скрежет гравия под подошвой сапога отозвался в висках ударом молота. Даже моё собственное сердцебиение, которое секунду назад было интересным ритмом, превратилось в оглушительный, навязчивый бой барабана, выбивающий: жив-мертв-жив-мертв.

Но хуже всего были не звуки. Это были запахи.

Вонь немытого тела Камня, спавшего в двух шагах, ударила в носоглотку такой плотной, физической волной, что у меня перехватило дыхание. Это был не просто запах пота. Это была сложная, отвратительная парфюмерия: прогорклое сало, гнилые зубы, ферментированный хлеб, страх. Я видел эти запахи, они имели цвет и текстуру – буро-жёлтую, липкую.

Запах гниющих портянок Элви. Запах медной окиси на пряжке ремня Вигана. Запах сырой земли, плесени, влажной древесины, чужой мочи где-то снаружи. И над всем этим – тяжёлый, сладковатый смрад гниющего мяса, который вёз с собой Ворон (позже я узнаю, что он носил в мешочке на шее амулет из волчьих зубов и медвежьей кости, которые не чистил годами).

Мой желудок сжался спазмом. Горло сдавила тошнота. Я зажмурился, инстинктивно прижав ладони к ушам. Но это не помогало. Звуки и запахи шли не извне. Они рождались внутри моего сознания, усиленные и искажённые той самой вибрацией, которую я разбудил. Я не слышал ушами – я воспринимал всем существом. И это существование было перегружено до предела.

Сенсорная перегрузка. Аналог психотического эпизода. Нужно отключить. НУЖНО ОТКЛЮЧИТЬ!

Паническая мысль пронеслась, белая и горячая. Я едва сдержал крик. Внутри всё рвалось наружу, требуя, чтобы этот кошмар прекратился. Инстинкт самосохранения Алекса Волкова кричал: это оружие вышло из-под контроля и сейчас убьёт носителя. Надо вырвать предохранитель. Надо любой ценой.

Но другой голос, холодный и методичный, парировал: Если выключишь сейчас, можешь не включить никогда. Это не поломка. Это новый режим работы. Нужна не паника. Нужна калибровка.

Дисциплина победила инстинкт. Сцепив зубы, я снова опустился в лужу, скрестив ноги. Руки всё ещё дрожали, но теперь я заставил их лечь на колени ладонями вверх, в подобии медитативной позы.

Дыхание. Снова дыхание. Но не простое. Я представил, что моё дыхание – это винт, вкручивающийся в хаос. С каждым вдохом я «закручиваю» его, натягивая контроль, как тетиву лука.

Вдох. Через нос, медленно, до боли в рёбрах. Я не просто втягивал воздух. Я втягивал в себя весь этот развоплощённый ужас, весь этот шум, всю эту вонь. Представил, как он сгущается в центре груди в чёрный, тяжёлый шар.

Задержка. На четыре секунды. Шар пульсирует, пытаясь вырваться.

Выдох. Через стиснутые зубы, с шипением. Я не выпускал воздух. Я выдавливал из себя этот шар. Выталкивал его вон, в сырую тьму за палаткой. С каждым выдохом шар становился меньше, а вместе с ним – и давление в черепе.

Повтор. Вдох – закрутить. Выдох – выдавить.

Мир не затихал. Но он начал отступать. Звуки перестали бить по сознанию сплошной стеной. Они отодвинулись, стали фоновым гулом, как шум города за толстым стеклом. Запахи утратили свою агрессивную телесность, снова стали просто… запахами. Отвратительными, но терпимыми.

Я не выключил восприятие. Я настроил громкость.

Теперь, когда первая, животная паника отступила, я мог экспериментировать. Как с наушниками с шумоподавлением, которые вдруг обрели тонкую ручку регулировки каждой частоты.

Я попробовал сфокусироваться на одном звуке. На дыхании Ворона. Оно было почти бесшумным, но я поймал его ритм – длинный вдох, пауза, короткий выдох. Я «повернул» воображаемую ручку, усиливая этот один-единственный звук, делая его чётким и ясным. Всё остальное – храп, дождь, шёпоты – отодвинулось на задний план, превратилось в неразборчивый рокот.

Получилось.

Я переключился на запах. Не на все сразу. На запах дыма от коптилки. Горький, маслянистый. Я выделил его из общего букета, «приблизил». Остальные запахи стали нейтральным фоном.

Это была не магия. Это была работа. Титаническая, изматывающая работа ума. Тончайшая хирургия восприятия. Требующая такой концентрации, что уже через минуту по спине заструился пот, а в висках заныла тупая боль, знакомая по многочасовой работе с картами и отчётами в условиях недосыпа.

Но это работало. Я был не беспомощной жертвой своего дара. Я был его оператором. Пусть неумелым, пусть новичком, но оператором.

Я открыл глаза. В палатке ничего не изменилось. Ворон всё так же сидел у входа, неподвижный, как истукан. Виган дремал, прислонившись к столбу, меч на коленях. Элви, наконец, уснул, свернувшись калачиком. Камень храпел.

Но я видел их теперь иначе. Не просто тела. Я видел их как источники сигналов. Ворон излучал почти полную тишину и запах старой кожи, пыли и смерти. Виган – лёгкое напряжение даже во сне, запах стали и усталости. Элви – слабое, прерывистое биополе страха и холода. Камень – просто груду мяса, производящую шум и вонь.

Это было обескураживающе и… полезно.

Я осторожно, не нарушая концентрации, поднял руку и посмотрел на неё. Моя собственная рука. Она тоже «звучала». Лёгким, едва уловимым гулом жизни, смешанным с запахом собственного пота и грязи. Я мог, если бы захотел, «настроиться» на звук тока крови в моих собственных венах. Мысль была одновременно пугающей и завораживающей.

Значит, можно чувствовать других. Их состояние. Их… намерения?

Это открывало колоссальные возможности. И колоссальные опасности.

Я опустил руку. Боль в висках усиливалась. Это был лимит. Первый сеанс. Я не мог держать этот режим долго. Мозг, не привыкший к такой нагрузке, быстро истощался.

Я снова закрыл глаза и начал «сворачивать» восприятие. Не до полного выключения – я боялся, что не смогу снова войти в это состояние. Я просто ослабил фокус, позволил звукам и запахам смешаться в привычный, грязный, но не убийственный фон лагерной ночи.

Вибрация внутри утихла, но не исчезла. Она осталась едва ощутимым присутствием, тёплой точкой в центре груди, как напоминание. Ключ, который теперь всегда был при мне.

Я глубоко, уже нормально, вздохнул. Воздух всё ещё вонял, но это была просто вонь, а не химическая атака.

«Это не магия магов этого мира», – подумал я, глядя в темноту сквозь прищуренные веки. Маги, судя по слухам, бросались огнём, призывали тени, ломали стены. Их сила была внешней, направленной на изменение мира.

Моя сила была внутренней. Она ничего не меняла в мире. Она меняла меня в мире. Делала меня более восприимчивым, более осознанным, более… подключённым. Это была сила разведчика, следопыта, наблюдателя. Сила того, кто должен видеть и слышать то, что скрыто.

Сила, которую здесь, возможно, никто не признает за магию. И в этом была её красота и её сила. Потому что невидимое оружие – самое опасное.

Снаружи дождь начал стихать, превращаясь в редкие, тяжёлые капли. Ворон у входа пошевелился.

– Рассвет близко, – прошептал он, его голос прозвучал в моём теперь уже обычном, но всё ещё обострённом слухе с пугающей чёткостью. – Готовьтесь.

Я кивнул, хотя он не видел. Готовиться. Да. Теперь у меня было, к чему готовиться. Не только к физическим тренировкам. К тренировкам этого нового… дара. Навыка. Проклятья? Пока не понятно.

Но я знал одно: то, что случилось в эту ночь в грязной палатке под дождём, изменило всё. Я перестал быть просто человеком в чужом теле. Я стал чем-то иным. Гибридом. Солдатом с сенсорным усилителем. Разведчиком, который может слышать сердцебиение врага за стеной.

И это меняло правила игры. Кардинально. Теперь мне нужно было учиться не только драться. Мне нужно было учиться слышать. По-настоящему.

И тогда, возможно, я смогу не просто выжить в этой войне. Я смогу её услышать. И, услышав, найти в её какофонии слабые места. И ударить туда. Глухо, тихо, точно.

Как и положено тени.