Текст книги "Сталь и пепел (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Тишина на следующий день была гулкой, натянутой, как тетива лука перед выстрелом. Все в бараке чувствовали перемену, но никто не понимал её природы. Запах страха и злобы висел в воздухе гуще обычного, но теперь он был перемешан с чем-то новым – недоумением и настороженным любопытством.

Утро началось с ритуала. Когда повар раздавал завтрак, Горн, хромая заметнее, чем вечером, стоял в стороне. Его свиные глазки, обычно презрительно-ленивые, были острыми и полными немой ярости. Он смотрел на меня, но не прямо – боком, искоса, как дикий кабан, высматривающий охотника в кустах. Когда очередь дошла до меня, и повар, привычно кивнув, положил в мою миску порцию с куском мяса, Горн не шелохнулся. Не посмел. Он только сглотнул, и его челюсть напряглась так, что выступили желваки.

Я взял миску и прошёл к своему месту у дальней стены, спиной к бревнам. Я не стал есть сразу. Я поставил миску перед собой, сел, скрестив ноги, и начал методично, маленькими кусочками, поглощать пищу. Каждое движение было медленным, осознанным. Я не просто ел. Я демонстрировал контроль. Спокойствие. Право на эту еду.

Горн, получив свою обычную порцию (без добавки), устроился со своими прихвостнями у центрального столба. Но его обычный громкий смех и похабные шутки отсутствовали. Он ел молча, угрюмо, и лишь изредка бросал в мою сторону взгляды, в которых кипела ненависть, перемешанная с животным страхом. Он боялся не меня. Он боялся неизвестности. Он не мог понять, что произошло у колодца. Как этот тщедушный шнырь смог его одолеть? Магия? Удача? Он ломал свою примитивную голову и не находил ответа. А что нельзя понять – того нужно бояться.

Кинт и Борк, как два преданных, но не очень умных пса, чувствовали настроение хозяина. Они тоже замолчали, перешёптываясь между собой и поглядывая то на Горна, то на меня. В их взглядах не было ненависти – только пугливая осторожность и вопрос. Они были инструментами. И инструмент, который не понимает, как работает, становится ненадёжным. Горн терял не только авторитет, но и уверенность своей «свиты».

Другие «старшие» в бараке, те двое, что не входили в клику Горна (один – мрачный детина по прозвищу Пень, другой – старый, седой солдат с одной рукой, звали его Дед), тоже заметили перемену. Пень наблюдал за происходящим с каменным, невыразительным лицом, но в его маленьких глазках мелькал холодный, оценивающий интерес. Дед, обычно погружённый в свои мысли или в починку какой-нибудь мелочи, пару раз поднял голову и посмотрел на меня долгим, проницательным взглядом, будто пытаясь разглядеть что-то под личиной. Они не были друзьями Горна. Они просто существовали в одной экосистеме. И теперь экосистема дала трещину. Они изучали новую переменную. Меня.

Но самое интересное происходило на «нижнем уровне». Среди шнырей.

Элви, Гендль и Ян сбились в кучку, стараясь быть как можно незаметнее. Но их глаза постоянно бегали в мою сторону. Вчерашняя сцена с избиением Элви и сегодняшняя немота Горна складывались у них в голове в неполную, но интригующую картинку. Они не знали, что случилось. Но они видели результат. Горн боялся. Или, по крайней мере, избегал. А раз сильный боится – значит, есть причина. И эта причина сидела в углу и спокойно доедала свою кашу.

Я ловил их взгляды, но не отвечал на них. Не кивал, не подмигивал. Любой знак мог быть истолкован как вызов или слабость. Я должен был оставаться нейтральной силой. Загадкой. Точкой притяжения, которая ничего не требует, но многое предлагает одним своим существованием.

День прошёл в этом напряжённом молчании. На плацу Виган, заметив хромоту Горна, спросил, что случилось. Горн буркнул что-то про «споткнулся о ведро». Виган посмотрел на него с явным недоверием, потом его взгляд скользнул по мне. Я стоял в строю, глаза в землю, идеальный солдат. Виган ничего не сказал, но в его глазах мелькнула тень мысли. Он что-то заподозрил.

Работы после обеда были распределены. Меня, к моей внутренней ухмылке, поставили с Элвием чистить ту же выгребную яму. Видимо, кто-то (Горн?) надеялся, что вонь и унижение вернут статус-кво. Ошибка.

Работая, я наконец заговорил с Элви. Не о вчерашнем, не о Горне.

– Спина болит? – спросил я, не глядя на него, погружая лопату в зловонную жижу.

Он вздрогнул, потом кивнул.

– Дёготь нашёл?

– Н… намазал. Спасибо.

– Не за что. Само пройдёт. Главное – инфекцию не занести. – Я сделал паузу, перебрасывая комья на кучу. – Ты из какой деревни?

Разговор о чём-то отстранённом, безопасном. Обычный человеческий разговор, который здесь был редкостью.

Элви, сначала удивлённый, постепенно разговорился. Он был из дальнего хутора, за рекой. Отец погиб на охоте, мать одна тянула его и двух сестёр. Пришёл набор – или сын идёт в солдаты, или семью обложат неподъёмным налогом.

– А ты? – робко спросил он в конце.

– Из-под Крутогорья, – ответил я, используя воспоминания Лирэна. – Та же история.

Это создавало связь. Общую судьбу. Не дружбу ещё, но понимание. Мы были одним и тем же расходным материалом в этой мясорубке. Просто я, судя по всему, оказался материалом чуть более… упругим.

Вечером, за ужином, случилось то, что окончательно обозначило сдвиг.

Мы сидели на своих местах. Горн, Кинт и Борк – у своего столба, поглощая пищу с мрачным видом. Мы, шныри, – по своим углам. Я уже заканчивал свою порцию, когда мимо меня, якобы направляясь вылить остатки воды, прошёл Элви. Он слегка споткнулся (или сделал вид), и из его рукава в мою почти пустую миску с похлёбкой упал небольшой, жирный, явно украденный кусок сала. Он упал беззвучно, будто его там и ждали.

Элви даже не взглянул на меня. Он просто прошёл дальше, к двери, и выплеснул воду.

Я посмотрел на сало, плавающее в остатках похлёбки. Это был не подарок. Это был символ. Первый шаг к товариществу. Молчаливое признание. «Ты сильный. Ты можешь нас защитить. Мы с тобой». И одновременно – проверка. Посмотрю ли я на Горна? Поблагодарю ли громко? Выдам ли его?

Я поднял ложку, зачерпнул сало вместе с похлёбкой и съел. Не торопясь. Как будто так и было задумано. Потом доел всё дочиста, встал и пошёл мыть миску. Проходя мимо Элви, который уже вернулся на своё место, я кивнул ему. Один раз. Коротко. И всё.

Этого было достаточно. Его глаза блеснули.

Гендль и Ян наблюдали за этой немой пантомимой. Они переглянулись. На следующий день, во время работы на дровяном складе, Гендль, проходя мимо, незаметно сунул мне в руку кусок засохшего, но ещё съедобного сыра – пайку, которую он, видимо, копил. Я взял, не глядя, и сунул за пазуху. Кивок. Молчание.

Так родился негласный договор. Я ничего им не обещал. Они ничего не просили. Но между нами установилась связь. Связь обречённых, которые нашли в своём ряду того, кто смотрит не в землю, а вперёд. И кто, возможно, знает путь.

Горн видел эти микродвижения. Видел, как шныри, обычно разобщённые и запуганные, теперь обмениваются краткими взглядами, когда думают, что он не видит. Видел, как они чуть прямее держат спины, чуть быстрее выполняют работу. Это бесило его ещё больше, потому что было непонятно. Он мог бы избить Элви снова, но теперь это уже не было бы простым утверждением власти. Это был бы вызов мне. А он боялся этого вызова.

Поэтому он ограничился тем, что утром третьего дня, когда я получил свой паёк (целый и невредимый), он громко, на весь барак, сказал Кинту:

– Видишь, как некоторые жируют? Наверное, на стороне у барина сосёт.

Это была жалкая, словесная атака. Признак слабости. Я даже не обернулся. Просто продолжил есть.

Вечером того же дня сержант Виган вызвал меня. Не как провинившегося. Он стоял у своего коня, проверяя подкову.

– Лирэн, – сказал он, не глядя на меня. – Я помню, ты с моей Бурой возился. Камень вынул.

– Так точно, сержант.

– И с крысами у Борща разобрался.

Я молчал. Это был не вопрос.

Он наконец поднял на меня глаза. В них не было подозрения. Была усталость и какое-то сложное, смешанное чувство.

– Ты не похож на других шнырей.

– Я просто делаю, что должен, сержант. Чтобы выжить. И чтобы… – я сделал паузу, – чтобы не подвести.

Последние слова я произнёс с лёгким ударением. Не «не подвести тебя», а просто «не подвести». Как солдат. Он это уловил.

– Чтобы не подвести, нужно уметь больше, чем воду таскать, – сказал он тихо. – Завтра после муштры останешься. Покажу, как щит правильно держать. Один на один. Без этих идиотов.

Это было больше, чем я мог надеяться. Не просто снисхождение. Признание. Предложение обучения. И, что важнее всего, альтернативная система авторитета. Теперь у меня была не только тень страха перед Горном, но и луч внимания со стороны законного командира.

– Слушаюсь, сержант, – ответил я ровно.

Когда я вернулся в барак, Горн попытался устроить мне выволочку за опоздание. Но его голосу не хватало уверенности.

– Шнырь, где шлялся?

– У сержанта Вигана, по приказу, – ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Он замер. Сержант. Законная власть. То, перед чем он сам пресмыкался. Он не мог пойти против этого. Он буркнул что-то неразборчивое и отвернулся.

В тот вечер, ложась спать, я чувствовал, как ландшафт вокруг меня изменился. Я был уже не одинокой мишенью в самом низу пищевой цепи. Я стал узлом. Точкой, где сходились нити: страх Горна, настороженное уважение других «старших», робкая надежда шнырей, интерес Вигана.

Это было опасно. Теперь на мне было больше внимания. Больше ожиданий. Но это была и сила.

Лёжа в темноте, я слышал, как Элви и Гендль тихо перешёптывались на своих нарах. Не о страхе. О том, «как Лирэн тому кабану морду начистил». Слухи уже поползли. Обрастая невероятными подробностями. Пусть ползут. Мифы часто полезнее правды.

Я закрыл глаза. Завтра – тренировка с Виганом. Нужно показать себя способным учеником. Но не слишком способным. Нужно продолжать ночные тренировки, увеличивая нагрузку. Нужно следить за Горном – рано или поздно он попробует отомстить, но теперь, вероятно, не в открытую, а исподтишка. Нужно укреплять связь с другими шнырями, но осторожно, не создавая явной «фракции».

Слишком много «нужно». Но это было лучше, чем одно-единственное «нужно выжить сегодня».

Я повернулся на бок, лицом к стене. На губах, невидимая для мира, дрогнула тень улыбки. Холодной, усталой, но улыбки.

Негласный договор был заключён. С врагом – о перемирии. С товарищами – о взаимовыручке. С системой – о том, что я больше не просто винтик. Я стал рычагом. Маленьким, но уже способным что-то сдвинуть с мёртвой точки.

И это был только первый акт.

Глава 11

Следующий день начался не с крика дежурного, а с внутреннего напряжения, знакомого по прежней жизни – предвкушение выхода на задание. Только теперь заданием была не зачистка террористической ячейки, а… что-то вроде прогулки с сержантом. Но в этом мире и это было шагом вперёд. Большим шагом.

Утренняя муштра на плацу прошла в том же духе бестолковой суеты. Но я уже не был просто статистом. Мои глаза, привыкшие к анализу, отмечали каждую ошибку в построении, каждый кривой удар копьём, каждый провал в элементарной координации. Это было мучительно смотреть, но это была информация. Мозг автоматически искал пути исправления, строил в голове схемы правильных перемещений, расчёта дистанций. Это была профессиональная деформация, и здесь она становилась моим единственным преимуществом.

Виган, как и обещал, задержал меня после, когда остальные, обливаясь потом и проклиная всё на свете, побрели к баракам.

– Останешься, Лирэн. – Он не кричал. Говорил обычным, усталым голосом, снимая с головы потный подшлемник.

Я подошёл, заняв позицию «смирно», но без излишней выправки – здесь это выглядело бы неестественно. Просто стоял прямо, руки по швам.

Виган молча осмотрел меня с ног до головы. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. Он видел не «шныря», а загадку. Того, кто ловит крыс, чистит коней и, по слухам, заставил Горна хромать и молчать.

– Лесник, говоришь? – наконец произнёс он.

– Отец был, сержант. Учил кое-чему.

– Коему? Стрелять из лука? Капканы ставить?

– Больше… наблюдать. Слушать лес. Читать следы. И… защищаться, если что.

Я выбрал слова тщательно. Полуправда всегда надёжнее прямой лжи.

– Защищаться, – повторил Виган, и в его голосе прозвучала горькая нотка. – От кого? От волков? Или от таких же, как Горн?

Он смотрел мне прямо в глаза, ища скрытого смысла. Я выдержал взгляд, не опуская глаз, но и не бросая вызова. Просто смотрел, как смотрят на начальника, ожидающего приказа.

– От всех, кто угрожает, сержант. Чтобы выжить и сделать то, зачем пришёл.

«Чтобы выжить и сделать то, зачем пришёл». Эта фраза, видимо, нашла в нём отклик. Он вздохнул, провёл рукой по лицу.

– Ладно. Выживать тут, все учатся. По-своему. – Он помолчал, потом указал на груду тренировочных щитов, сваленных у края плаца. – Возьми щит. Не этот, дурацкий стеновой. Вон тот, поменьше. Круглый.

Я подошёл, выбрал указанный щит. Он был старый, деревянный, обтянутый потёртой кожей, с простой железной умбоной в центре. Весил килограммов семь-восемь. Для моих ещё неокрепших рук – ощутимо, но подъёмно.

– Так, – Виган взял такой же щит и встал напротив меня, на расстоянии примерно трёх метров. – Забудь про эту херню, которой мы тут занимаемся. Стену щитов. Это для лобовой атаки в чистом поле, когда вас тысяча, и вы идете на тысячу. Нам, пехоте, такого не светит. Нас будут резать поодиночке, в лесу, в оврагах. Щит – это не стена. Это твоя вторая кожа. Твоё укрытие. Им можно бить, им можно толкать, им можно прикрыть спину, если драпаешь. Понял?

«Вторая кожа». Хорошая аналогия. Я кивнул.

– Покажи, как держишь.

Я поднял щит, инстинктивно прикрыв левую сторону тела и часть головы, как делал это с тактическим щитом в спецназе. Правда, там он был из лёгкого полимера и прозрачный. Здесь – деревянная дверь.

Виган нахмурился, но не с критикой, а с удивлением.

– Неплохо… Интуитивно. Но ты стоишь, как вкопанный. Щит – живой. Он должен двигаться с тобой. Смотри.

Он не стал показывать сложных приёмов. Он показал базис. Как смещаться в сторону, прикрываясь щитом. Как подставлять его под воображаемый удар меча сверху, сбоку. Как коротким, резким движением умбона (центральной металлической выпуклости) можно отвести клинок или даже ударить в лицо противнику.

– Главное – ноги. Если ноги не работают, ты мёртв. Щит тяжёлый. Тратишь силы – поднимаешь, держишь. Нужно экономить. Не держи его всё время на весу. Расслабь руку, пусть щит опирается на плечо, на землю. Но будь готов мгновенно поднять.

Он говорил не как плац-парадный фельдфебель, а как уцелевший в мясорубке солдат. Практично, без лишней теории. И это было бесценно. Я впитывал каждое слово, каждое движение. Моё тело, уже чуть привыкшее к нагрузкам, повторяло за ним. Сначала неуклюже, потом чуть увереннее.

– Теперь я атакую. Ты защищайся, – сказал Виган и, не дожидаясь ответа, сделал шаг вперёд, имитируя удар тренировочным деревянным мечом (который он взял, видимо, для таких случаев).

Я поднял щит, принял удар на умбон, как он показывал. Дерево стукнуло о дерево. Удар был несильный, пробный.

– Не отступай! Упрись! Толкни щитом вперёд, сбивай его баланс!

Я толкнул. Недостаточно сильно. Но идея была понятна. Виган сделал вид, что потерял равновесие, отступил.

– Вот! Видишь? Он занёсся для удара, весь вес впереди. Толчок – и он открыт. Это не рыцарская турнирная херня. Это грязный бой на выживание.

Мы продолжили. Он атаковал, я защищался. Он показывал, как читать движение плеча противника, чтобы предугадать удар. Как использовать рельеф – отступить на кочку, чтобы противник споткнулся. Простые, но смертельно эффективные вещи, которые никогда не показывали на плацу.

Через полчаса я был мокрый от пота, руки горели огнём, но в голове была ясность. Это был первый по-настоящему полезный урок за всё время в этом мире.

Виган остановился, тяжело дыша. Он был не старый, но годы службы в таких условиях давали о себе знать.

– Недурно, – сказал он, оценивающе. – Соображаешь. И тело слушается. У Горна, случаем, не ты ногу подшиб?

Вопрос был задан неожиданно, но тоном, не требующим ответа. Он просто констатировал.

Я молчал.

Виган хмыкнул.

– Ладно, мне всё равно. Он говно. Но смотри, парень… тут свои правила. Если ты вылезешь, тебя сомнут. Даже если ты «лесник». Понял?

– Понял, сержант.

– Хорошо. – Он вытер пот со лба, смотря в сторону леса, темневшего за частоколом. – Завтра рано. Солнце ещё не встанет. Будешь в моём патруле. Пойдём прочёсывать фланг, к ручью. Там фалькенхарские шакалы любят шнырять, стрелы в обозы пускать.

Это было больше, чем я ожидал. Патруль. Выход за пределы лагеря. Первый контакт с реальной угрозой, а не с внутренней дедовщиной.

– Слушаюсь, сержант.

– Задание простое: смотреть и молчать. Твои глаза, говорят, зоркие. Будешь смотреть. Замечать всё: следы, сломанные ветки, птиц, которые вспорхнули не там. И молчать. Ни слова, пока не спросят. Это не игра, Лирэн. Там стреляют. Направляют. И не разбирают, шнырь ты или сержант. Понял?

– Так точно.

Он кивнул, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на… доверие? Нет, пока ещё нет. Надежду. Надежду на то, что я не окажусь ещё одним обузой.

– Иди. Отдохни. Завтра в четвёртом часу у ворот. Без опозданий.

Я отдал щит, кивнул и пошёл к бараку. Внутри всё пело от адреналина и нового чувства – полезности. Я был не просто расходником. Я был специалистом. Пусть пока в зачаточном состоянии.

Вернувшись в барак, я почувствовал на себе взгляды. Горн, сидевший на нарах, уставился на меня с такой ненавистью, что казалось, воздух затрещал. Он понял, что меня выделили. Что я ушёл из-под его примитивной власти в другую, более высокую сферу влияния. Это было для него хуже любого физического поражения.

Элви, Гендль и Ян смотрели с робким восхищением. Они не знали деталей, но видели, что сержант задержал меня одного, а теперь я возвращаюсь с каким-то новым, твёрдым выражением лица.

Я прошёл к своему месту, сел и закрыл глаза, но не для сна. Для анализа.

Задание на завтра: патрулирование фланга. Цель: обнаружение следов противника, предотвращение засад.

Состав патруля: предположительно, Виган, я и ещё 2–3 опытных солдата.

Угрозы: вражеские разведчики, лучники, возможные ловушки. Природа (звери, непроходимая местность).

Моё снаряжение: только одежда, возможно, дадут копьё или нож. Щит маловероятен для патруля.

Моя роль: наблюдатель. «Смотреть и молчать».

Это была идеальная возможность. Выйти за пределы лагеря. Изучить местность. Оценить реального противника, а не карикатуру на него в виде Горна. И, что самое важное, зарекомендовать себя в глазах Вигана как ценный актив.

Но была и опасность. Большая. В лесу всё просто: или ты убиваешь, или тебя убивают. И у меня не было ни опыта боя в этом теле, ни должного оружия.

Значит, нужно полагаться на то, что осталось от Алекса Волкова: наблюдательность, расчёт, хладнокровие.

Вечером, перед отбоем, я провёл усиленную, но укороченную ночную тренировку. Больше упражнений на ноги и спину – для марша. Больше растяжки – для гибкости в лесу. И снова – упражнения на концентрацию. Я сидел в темноте и пытался не просто слушать звуки барака, а разделять их. Храп Горна – из дальнего угла. Шорох мыши под полом. Дальний окрик часового на вышке. Я тренировал слух, обоняние, пытался обострить все чувства до предела. Завтра они могут спасти жизнь.

Перед сном я позволил себе на мгновение представить лица Миры и Лианы. Они были моим якорем. Моим «зачем». Я вышел из тени, чтобы защитить их. И для этого мне нужно было пройти через лес к ручью, остаться в живых и доказать, что я стою больше, чем пайка каши.

Утром, за час до назначенного времени, я уже был на ногах. Сделал лёгкую разминку, съел припрятанный с прошлого вечера кусок хлеба. Оделся в самую прочную и менее вонючую рубаху, крепко обвязал ноги портянками.

Когда я вышел из барака, на небе ещё не было и намёка на рассвет. Воздух был холодным и сырым. У ворот, в тусклом свете факелов, уже собрались люди. Виган, в потёртой кольчуге поверх стёганого дублёна, с круглым щитом за спиной и мечом на поясе. С ним – двое. Один – тот самый Старый Ворон, сержант-разведчик, которого я видел в разговорах с Виганом. Сухой, как щепка, с лицом, изрезанным морщинами и шрамами, и теми самыми отсутствующими пальцами. Его глаза в темноте блестели, как у ночного хищника. Второй – молодой, коренастый солдат по прозвищу Камень, с бесстрастным лицом и тяжёлым алебардой в руках.

Виган увидел меня, кивнул.

– Вот и наш лесник. Ворон, Камень – это Лирэн. Глаза и уши на сегодня. Лирэн, это – Старый Ворон. Делай, что скажет. Камень – наша дубина, если что.

Ворон осмотрел меня быстрым, цепким взглядом, будто снимая мерку.

– Лесник, говоришь Виган? Ладно. Иди за мной. Шагай тихо. Ступай, как ставишь ногу на сухую ветку – услышишь. Услышишь – умрёшь. Понял?

– Понял, – ответил я тихо.

– Тогда пошли.

Ворота тихо скрипнули, и мы выскользнули в предрассветную тьму, оставив за спиной грязный, вонючий, но относительно безопасный лагерь. Впереди был лес. И тишина, в которой могло скрываться всё что угодно.

Я сделал глубокий вдох холодного, пахнущего хвоей и сырой землёй воздуха и шагнул вперёд, следом за согнутой фигурой Ворона. Мои глаза уже сканировали темноту, уши ловили каждый шорох.

Приказ был прост: смотреть и молчать.

Но внутри я добавил к нему свой, старый, армейский: выжить и выполнить задачу. Всё по протоколу.