Текст книги "Сталь и пепел (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 30

Прошла неделя после возвращения с задания у «Клыка». Проверка Чертова Камня подтвердила мою гипотезу – пост был оставлен на одного полупьяного часового, которого Сова и Рогар взяли в плен, не поднимая шума. Информация о смещении сил фалькенхарцев и о внутренних разборках с печатью волчьей головы была оформлена в лаконичный отчет – я продиктовал его Гелле, а тот превратил в аккуратный, но пустой на первый взгляд текст для Коршуна.

Казалось, история утихла. Мы получили два дня относительного отдыха. Я использовал их для усиленных тренировок, оттачивая навыки с новым, трофейным ножом и отрабатывая совместные действия с Совой в лесу. Тень не показывалась, но чувство, что где-то за периметром внимания есть еще один, дикий дозор, не покидало. Оно было… успокаивающим.

Покой закончился на третий день, когда в наш барак снова пожаловал капитан Ланц. На этот раз он был не один – с ним был пожилой, сухощавый мужчина в очках, с лицом переписчика священных текстов и руками, вечно испачканными чернилами. Писарь генерала.

– Сержант Коршун, – начал Ланц, не глядя на нас, остальных, как на мебель. – Генерал недоволен качеством картографических материалов от разведподразделений. Схемы, нарисованные углем на обрывках кожи, годятся для пастухов, а не для планирования операций. Требуется единый стандарт. Подробные карты вашего сектора ответственности. Все тропы, ручьи, укрытия, наблюдательные точки. К вечеру.

Он положил на стол сверток хорошей, плотной бумаги и несколько угольных стержней. Писарь кивнул, как бы подтверждая важность поручения, и они удалились, оставив после себя запах ладана и начальственного пренебрежения.

Коршун посмотрел на бумагу, как на ядовитую змею. Его лицо исказилось знакомой гримасой беспомощной злобы. Он мог нарисовать схему «дерево – река – холм». Но «единый стандарт» и «подробные карты» были за гранью его возможностей.

– Сова, – буркнул он. – Бери бумагу. Иди, рисуй что видишь.

Сова медленно покачал головой. Его прозрачные глаза видели мир в оттенках света и тени, в дистанциях и углах, но не в символах на плоскости.

– Я могу показать, сержант. Но нарисовать так, чтобы понял кто-то другой… – он пожал узкими плечами. – У меня не выйдет.

Рогар фыркнул:

– Я могу нарисовать, где можно спрятать отряд, а где только дурак полезет. Палкой на земле. На бумаге – только кляксу сделаю.

Коршун провел рукой по лицу. Дело пахло провалом и очередным разносом. Он ненавидел такие ситуации почти так же, как засады.

Я наблюдал за этим несколько секунд, взвешивая риски. Вмешаться – значит снова вылезти на передний план, привлечь к себе внимание штаба. Молчать – значит позволить взводу, а значит и косвенно себе, получить втык и, возможно, потерять доверие. Но был и третий путь. Не просто нарисовать карту. Сделать инструмент. Доказать полезность на новом, стратегическом уровне.

– Сержант, – сказал я тихо. – Позвольте попробовать. Я… кое-что понимаю в схемах.

Коршун уставился на меня своим единственным глазом. В нем боролись подозрение, надежда и раздражение.

– Ты? Опять? – Он выдохнул. – Ладно. Черти. Но чтобы было понятно. Не какие-нибудь закорючки.

– Будет понятно, – пообещал я.

Я взял бумагу, угли и удалился за ширму, к своему углу. Первый час я не рисовал. Я думал. Карта для генерала – это не просто рисунок местности. Это инструмент управления. Он должен отвечать на вопросы: где можно разместить силы? Откуда их можно переместить? Сколько на это уйдет времени? Где укрыться? Где лучший обзор?

Я начал не с контуров, а с сетки. Мысленно я наложил на знакомый сектор координатную сетку, используя крупные ориентиры – скалу Клык, Чертов Камень, реку Стикс – как точки привязки. Потом взял тонкий уголь и начал наносить не линии, а зоны.

Рельеф. Я не стал рисовать каждый холм. Я обозначил области: штриховкой – относительно ровная, твердая почва (скорость перемещения пехоты – высокая). Точками – каменистые осыпи (скорость – низкая, шум – высокий). Волнистой линией – заболоченные участки (непроходимы для построений, только для одиночных разведчиков). Укрытия и помехи. Не просто «лес». Значком, похожим на густой куст, я отметил участки густого подлеска, пригодные для скрытного расположения мелких групп. Простыми вертикальными черточками – участки редкого леса, хорошие для обзора, но плохие для укрытия. Крестиками – крупные валуны или каменные гряды, дающие тактическое укрытие от стрел. Водные преграды и пути. Река Стикс была жирной волнистой линией. Но я также отметил пунктиром броды (глубина по колено, течение слабое) и знаком «Х» – непроходимые участки с омутами. Ручейки – тонкими волнистыми линиями, но с пометкой «вода пригодна» или «болото». Наблюдение. Это было ключевое. Я ввел простые, интуитивно понятные символы: «глаз» в круге – точка с идеальным круговым обзором. «Глаз» в полукруге – точка с ограниченным обзором в указанном направлении. Рядом мелко, цифрами (а для неграмотных – количеством черточек) я указал примерную дистанцию обзора в шагах. Время. Самое важное и революционное. В ключевых точках – на перекрестках троп, у ориентиров – я ставил не название, а цифру. Это было время в минутах, за которое боец в полной выкладке (или разведчик налегке) мог добраться сюда от предыдущего ориентира. Я использовал свою собственную хронометражку, проведенную за недели тренировок и патрулей. Рядом, маленькой буквой «Т» (для «тяжело») или «Л» (для «легко») я обозначал сложность перехода.

Я не писал слов. Я создавал язык символов. Легенда карты была нарисована в углу: простые пиктограммы и их значение. Чтобы понять ее, не нужно было уметь читать. Нужно было просто смотреть и сопоставлять.

Работа заняла весь день. Я выходил только чтобы попить и снова погружался в черчение. Сова пару раз заглядывал через плечо, и его брови поползли вверх. Он видел знакомую местность, но представленную так, как будто на нее смотрит не человек, а некий всевидящий, расчетливый дух.

К вечеру карта была готова. Она не была красивой. Она была функциональной до мозга костей. Это был не рисунок, а топографическая модель, свернутая в плоскость. Инструмент для принятия решений.

Я вышел из-за ширмы и положил лист перед Коршуном. Он уставился на него. Его глаз забегал от значков к легенде, обратно. Он видел свой лес. Но впервые он видел его не как хаос деревьев и холмов, а как систему маршрутов, укрытий и мертвых зон. Он ткнул пальцем в один из значков «глаза».

– Это… с Чертового Камня вид на брод?

– Да, сержант. Обзор на триста шагов, но есть мертвая зона здесь, из-за выступа скалы. – Я показал на карте заштрихованный сектор.

– А эти… черточки? Три черточки?

– Время. Три условных отрезка. От Клыка до этого ручья – три отрезка. Это примерно пятнадцать минут быстрым шагом по твердому грунту.

Коршун молчал почти минуту, водя пальцем по сетке и символам. Потом он резко поднял голову.

– Рогар! Иди сюда!

Когда силач подошел, Коршун ткнул в другую точку.

– Вот здесь, у этого «камня с крестом». Сколько человек можно спрятать?

Рогар, хмурясь, посмотрел на значок, на легенду (густой куст, укрытие), на обозначение рельефа вокруг.

– Ну… если тихо и без доспехов… человек десять. Пятнадцать, если прижмутся.

– А добраться туда от нашей южной заставы?

Я ответил вместо Рогара, указав на цепочку цифр и условных обозначений скорости.

– Сорок минут скрытного движения по лесу. Двадцать пять – быстрым маршем, но с риском быть услышанным у ручья.

Рогар присвистнул.

– Точненько. Я б сказал… так и есть.

Коршун откинулся на спинку стула. В его взгляде не было уже ни злости, ни подозрения. Было нечто вроде шока. Шока от того, что сложный, живой, опасный лес был уложен в понятную, холодную схему. И эта схема работала.

– Ладно, – пробормотал он. – Отнесем. Но будь готов, мальчик. Начальство любит задавать вопросы.

Мы понесли карту Ланцу не сразу. Коршун сначала заставил Сову и Рогара «протестировать» ее, задавая вопросы по памяти. Карта выдержала проверку. Только тогда он, мрачный, как туча, но с тщательно скрываемой искрой чего-то вроде гордости, повел меня к штабному шатру.

Ланц принял карту с тем же пренебрежительным видом. Но когда он развернул ее, его надменность сползла с лица, как маска. Он несколько секунд молча водил глазами по листу, его тонкие пальцы нервно постукивали по столу.

– Что… что это за символы? Кто это составил?

– Новобранец Лирэн, по моему приказу, – отчеканил Коршун, выпрямившись.

– Это… не карта. Это какой-то… шифр.

– Это инструкция, капитан, – тихо сказал я. – Чтобы любой командир, даже не знающий местности, мог понять, где можно двигаться, где укрыться, сколько на это нужно времени и что он при этом увидит.

Ланц снова уставился на карту, потом на меня, потом на Коршуна. Потом, не говоря ни слова, взял лист и скрылся за пологом, ведущим в глубину большого шатра.

Мы ждали снаружи. Коршун стоял, не двигаясь, как изваяние. Прошло десять минут. Двадцать. Потом Ланц высунул голову. Его лицо было бледным.

– Сержант Коршун. Новобранец. Войдите. Генерал желает вас видеть.

Штабной шатер пах дорогим воском, кожей и властью. Генерал, мужчина лет пятидесяти с жестким, выбритым лицом и усталыми глазами цвета стали, сидел за большим столом. Перед ним была разложена моя карта. Он не смотрел на нас. Он смотрел на карту. Его взгляд был прикован к ней с такой интенсивностью, будто он пытался разгадать секрет вечной жизни.

Молчание длилось долгих пять минут. Никто не смел пошевелиться. Ланц замер в почтительном полупоклоне у входа. Коршун стоял по стойке «смирно», но я видел, как напряжены его плечи. Я просто ждал, анализируя обстановку: один выход, страж у входа, на столе генерала кроме карты – кубок и кинжал.

Наконец генерал поднял глаза. Они были холодными и проницательными.

– Кто учил тебя этому? – спросил он, глядя прямо на меня. Его голос был низким, без эмоций.

– Никто, господин генерал. Это… логика местности. – Я выбрал слова осторожно. – Солдат должен знать не только где враг, но и как туда добраться, сколько это займет и где укрыться по пути. Я просто попытался записать это так, чтобы понял другой солдат.

– «Логика местности», – повторил генерал. Он ткнул пальцем в один из временных маркеров. – Эти цифры. Откуда?

– Из наблюдений, господин генерал. Своих и товарищей. Я проверял на себе.

– А эти… «глаза»? Углы обзора?

– Наблюдения лучника Совы, господин генерал. Он видит дальше всех.

Генерал перевел взгляд на Коршуна.

– Это правда, сержант?

– Так точно, господин генерал, – голос Коршуна прозвучал хрипло, но твердо. – Карта проверена моими людьми. Она точна.

Генерал снова погрузился в созерцание карты. Потом откинулся в кресле.

– Капитан Ланц, – сказал он негромко. – Все разведгруппы, все патрульные отряды. В течение трех дней. Они предоставляют аналогичные карты своих секторов. По этому… образцу. – Он снова посмотрел на меня. – Ты, солдат, объяснишь им твои символы. И поможешь привести все в единый вид. Понятно?

Это был не вопрос. Это был приказ, отданный тихо, но с такой силой, что воздух в шатре задрожал.

– Так точно, господин генерал, – ответил я.

– И, сержант Коршун, – генерал перевел на него свой стальной взгляд. – Ты отвечаешь, чтобы он был жив и способен работать. Его знания теперь принадлежат армии. Упустишь – ответишь головой. Свободны.

Мы вышли из шатра в сгущающиеся сумерки. Ланц, бледный и взволнованный, тут же начал что-то бормотать о распоряжениях и писарях. Коршун молча шел рядом со мной обратно к бараку. Только когда мы уже подходили к нашему крылу лагеря, он остановился и повернулся ко мне.

– Ты понимаешь, что ты сделал, мальчик? – спросил он, и в его голосе не было ни гнева, ни похвалы. Была усталость и что-то вроде ледяного страха. – Ты только что изменил правила игры. Для всей армии. Теперь от тебя будут ждать чудес. А тех, от кого ждут чудес, либо возносят очень высоко, либо сжигают на костре, когда чудеса заканчиваются.

Я посмотрел на него, на его изрезанное шрамами лицо, на единственный глаз, видевший столько смертей.

– Я не делаю чудес, сержант. Я делаю инструменты. А инструменты должны быть полезными.

Он хмыкнул, повернулся и пошел к бараку.

– Инструменты, – пробормотал он себе под нос. – Инструменты ломаются первыми. Иди, поешь. Завтра начнется ад. Тебе придется учить старых волков новым трюкам.

Я остался стоять, глядя на первые звезды. Он был прав. Я вышел из тени. Не как боец, не как разведчик. Как системщик. Как человек, который может навести порядок в хаосе. Это была новая, гораздо более опасная роль. Но это была также роль, которая давала реальную власть. Власть не над людьми, а над информацией. И в войне, как я знал лучше многих, информация – это всё.

Теперь мне предстояло стать учителем. Учить грубых, неграмотных солдат и надменных офицеров новому языку – языку земли, времени и смерти. И где-то в глубине души я понимал: эта карта, этот «единый стандарт», станет первым кирпичом в фундаменте чего-то большего. Армии, которой еще не было в этом мире. Армии, где думают, прежде чем идти в бой.

Глава 31

Приказ пришел не на бумаге, а через Ланца, и от него разило одновременно сомнением, цинизмом и отчаянием. Ситуация на фланге зашла в тупик. Рота фалькенхарцев засела в хорошо укрепленном лагере у брода, блокируя важную тропу. Штурмовать в лоб означало потерять половину нашего и без того небогатого батальона. Маг Игнис был «занят» на другом участке, да и его услуги стоили баснословно. Нужно было что-то сделать, но классических решений не было.

Капитан Ланц, стоя в нашем бараке и морщась от запаха кожи и пота, излагал позицию командования с каменным лицом:

– Лагерь у Каменного Брода, знаете его. Приказ генерала: нанести урон, посеять панику, по возможности вынудить к отступлению. Силы: ваше подразделение, усиленное отделением пехоты. – Он сделал паузу и, не глядя ни на кого, добавил – Генерал также указал, что при планировании операции следует… прислушаться к предложениям рядового Лирэна. В части… нестандартных решений.

Последние слова он произнес так, будто выдавливал из себя яд. Взгляды всех присутствующих – Коршуна, Совы, Рогара, Крота, остальных разведчиков – медленно повернулись ко мне. Было всё: недоверие, насмешка, любопытство, злость. Особенно у пехотинцев, которые пришли с Ланцем – они смотрели на меня, тощего пацана, как на шута.

Коршун стоял неподвижно, но его челюсть работала. Его поставили перед фактом: его, ветерана, опытнейшего следопыта, заставляли советоваться с молокососом. Это было унижением. Но приказ был приказом.

– Ясно, – процедил он. – Лирэн. У тебя есть «предложения»?

Все ждали, что я начну разглагольствовать о сложных маневрах или использовании рельефа. Я же подошел к столу, где лежала моя же карта сектора, и положил на нее палец на точку вражеского лагеря.

– Штурм самоубийственен. Открытый бой даст им преимущество обороны. Наша задача – не победить в бою. Наша задача – сделать так, чтобы они не могли воевать.

– Болтовня, – хмыкнул один из пехотинцев, крепкий увалень с щетиной. – Не могут воевать – значит, мертвы. А мертвыми их сделаем только в бою.

– Есть состояния хуже смерти для солдата, – сказал я тихо, глядя на карту. – Бессилие. Хаос. Паника. И полное отсутствие понимания, что происходит. Мы не будем атаковать людей. Мы атакуем их быт. Их уверенность. Их контроль над ситуацией.

Я начал излагать план. Он не был планом сражения. Это был план методичного, многоуровневого саботажа. Операция «Тихая Вода». Идея была в том, чтобы не нанести один громкий удар, а создать постоянный, изматывающий фон мелких катастроф, который выведет из строя не тела, а дух и организацию.

Фаза первая: «Кража тени».

– У них есть кавалерийский дозор, шесть коней, – сказал я, указывая на отметку на карте, сделанную Совой. – Лошади – их глаза и скорость. Мы не убьем стражу. Мы угоняем лошадей. Не всех. Трех. Самых лучших. Но не просто угоняем. Мы делаем это так, чтобы это выглядело не как налет, а как… странность. Распутываем привязи, оставляем ворота открытыми, как будто они сами ушли. Конюхи получат нагоняй, но поднимется шум о «порче» или «сглазе». У них начнется паранойя по поводу внутренних проблем.

Фаза вторая: «Боль в животе».

– Их основной колодец здесь, – я ткнул в другую точку. – Отравлять его ядом – слишком очевидно, вызовет немедленное расследование. Мы используем то, что есть в лесу. Грибы, ягоды, вызывающие не отравление, а жестокую, но не смертельную диарею. Крот знает такие. Мы подбрасываем растертые в порошок в их запасы воды поздно ночью. Наутро половина роты, включая, будем надеяться, офицеров, будет прикована к отхожим местам. Они не умрут. Они просто перестанут быть солдатами на сутки. И снова – виноваты будут не мы, а «плохая вода» или «лесная лихорадка».

Фаза третья: «Шёпот леса».

– Пока они будут заняты лошадьми и животом, мы работаем с их патрулями. – Я посмотрел на Сова. – Нужно не нападать на них. Нужно их запутать. Оставлять ложные следы на их маршрутах – следы, ведущие в тупики или к нашим мини-ловушкам (ямы с кольями, но неглубокие, чтобы калечить, а не убивать). Сбивать межевые знаки. В одном месте оставить явные, но старые следы нашего лагеря, в другом – нацарапать на коре знаки, похожие на их собственные, но с ошибками. Мы должны создать у них ощущение, что лес вокруг густо населен призраками, которые все видят, но которых невозможно поймать.

Коршун слушал, не перебивая. Его лицо было непроницаемым. Пехотинцы переглядывались, некоторые усмехались, но уже не так уверенно.

– И какой итог? – сполна выдохнул Коршун. – Они нассутся от страха и разбегутся?

– Нет, – покачал я головой. – Они потеряют боеспособность на критический срок. Их командир будет не управлять ротой, а тушить пожары. Дисциплина рухнет. Паника, даже тихая, заразительна. Они будут видеть угрозу в каждой тени, в каждой колике в животе. А когда они будут максимально дезориентированы и ослаблены…

– …тогда можно будет или ударить по-настоящему, малыми силами, или они сами предпочтут отступить на более безопасную позицию, – закончил мысль Сова, его прозрачные глаза блеснули холодным одобрением. – Без единого крупного столкновения.

– Это… грязно, – пробормотал Рогар, но в его голосе слышалось не осуждение, а уважение. – По-воровски.

– Это эффективно, – отрезал Коршун. Он долго смотрел на карту, потом на меня.

Коршун кивнул, раз и навсегда приняв решение.

– Ладно. Распределяем задачи. Сова, твой глаз и лук – на ложные следы и наблюдение. Рогар, ты с парой пехотинцев – на лошадей. Тихо, как мышь. Крот – готовь свою «приправу». Лирэн… ты координируешь. И следи, чтобы все было «тихо». Никаких геройств. Никаких ненужных стычек. Мы не воины на час. Мы… – он запнулся, ища слово.

– Диверсанты, – предложил я.

– Диверсанты, – повторил Коршун, пробуя термин на вкус. – Пусть так. Начинаем с заката.

* * *

Следующие двое суток наш взвод, усиленный пятеркой пехотинцев (которые быстро прониклись азартом «грязной работы»), превратился в призраков. Мы не нападали. Мы подрывали изнутри.

Рогар и двое из пехоты, используя знания Крота о растительных снотворных, усыпили одного конюха и увел трех великолепных вороных коней, аккуратно имитировав, что привязи перегрызли «грызуны». Наутро в лагере фалькенхарцев поднялся скандал, слышный даже с нашей дальней позиции.

Крот, проникнув в предрассветные сумерки к колодцу и кладовым, щедро «сдобрил» несколько бочонков с водой и мешок с овсом своим специфическим сбором. Эффект не заставил себя ждать к полудню. С высоты наблюдения Сова докладывал: «Беготня к задним ямам не прекращается. Офицерский шатер посещаем часто. На постах – смена каждые полчаса, люди выглядят зелеными».

А Сова творил чудеса дезинформации. Он и его напарники оставляли следы «большого отряда» у одной границы лагеря, в то время как у другой обрывали сигнальные веревки и вешали вместо них тушки лесных грызунов – дурной знак по местным поверьям. Они нацарапали на деревьях загадочные символы, которые не значили ничего, но выглядели зловеще.

К исходу вторых суток вражеский лагерь представлял собой жалкое зрелище. Дисциплина висела на волоске. Патрули шли с опаской, оглядываясь на каждый шорох. Половина людей была слаба и деморализована. Лошади, оставшиеся в табуне, были нервными. Командование, судя по всему, было парализовано чередой мелких, но необъяснимых неурядиц. Они ждали атаки, готовились к штурму, а атаки не было. Был лишь всепроникающий, изматывающий хаос.

На рассвете третьего дня мы собрались в условленной точке. Все были измотаны, но на лицах светилось странное, почти бесовское удовлетворение. Мы не пролили ни капли вражеской крови, но враг был морально разгромлен.

– Сигнал от дальнего наблюдателя, – тихо доложил Сова, спускаясь с дерева. – Они сворачивают палатки. Готовятся к перемещению. Выводят людей цепочкой, многих поддерживают под руки.

Коршун, наблюдая в свою подзорную трубу, молчал почти минуту. Потом опустил ее.

– Они уходят, – сказал он голосом, полным недоверия и чего-то вроде суеверного страха. – Без боя. Без потерь. Они просто… уползают, как побитые собаки. Лагерь у Каменного Брода наш.

Рогар расхохотался, глухим, довольным смехом.

– Ни одного раненого! Ни одного убитого! Черт возьми, мальчишка, да ты гений грязных дел!

Я не чувствовал триумфа. Я чувствовал холодную удовлетворенность инженера, чей механизм сработал без сбоев. Мы доказали концепцию. Войну можно вести не только силой, но и умом, терпением и пониманием человеческой (и животной) природы.

Когда мы вернулись в лагерь с донесением, Ланц встретил нас с лицом, выражающим полную прострацию. Генерал, выслушав краткий отчет Коршуна (где моя роль была искусно затушевана «коллективными действиями взвода»), долго молчал.

– Потери? – спросил он наконец.

– Ноль, господин генерал, – отчеканил Коршун. – Вражеская рота потеряла боеспособность на трое суток как минимум и отошла с позиции.

– Как?

Коршун бросил на меня короткий взгляд.

– Методами дезорганизации и саботажа, господин генерал. В соответствии с указанием прислушиваться к нестандартным предложениям.

Генерал откинулся в кресле, его пальцы постукивали по ручке.

– «Тихая Вода»… – пробормотал он, повторяя название операции, которое я дал для отчета. – Запомните это, капитан Ланц. И сержант Коршун… ваше подразделение заслужило отдых. И двойной паек. А этого солдата… – он кивнул в мою сторону, – не зарывайте в землю. У него есть дар. Дар видеть поле боя не как шахматную доску, а как… живой организм. И знать, где нажать, чтобы вызвать паралич.

Мы вышли. На этот раз даже Коршун не смог скрыть редкой, почти неуловимой ухмылки.

– «Дар», – проворчал он, когда мы отдалились от шатров. – Дар создавать проблемы и выкручиваться из них. Ладно. Отдыхайте. Вы это заслужили. Все.

Но когда я уже направлялся к своему углу, он окликнул меня.

– Лирэн.

Я обернулся.

– Эта «Тихая Вода»… – он помолчал, подбирая слова. – Это страшнее, чем честный бой. Потому что честный бой ты можешь понять. А это… это как болезнь. Ты не знаешь, откуда она пришла и как с ней бороться. Не злоупотребляй.

– Я не злоупотребляю, сержант, – ответил я. – Я просто использую доступные средства для достижения цели с минимальными потерями. С нашей стороны.

Он кивнул и махнул рукой, отпуская. Я пошел дальше, чувствуя на себе смешанные взгляды товарищей. В них уже не было сомнения. Было принятие. И осторожное, растущее уважение. Я перестал быть новичком или загадкой. Я стал тем, кто приносит результат. Самым неожиданным и безжалостным образом.