Текст книги "Сталь и пепел (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 35

Два дня после доклада об успехе «Тихой Воды» прошли в напряженном ожидании. Взвод купался в лучах редкой славы – двойной паек, отсутствие нарядов, завистливые и недоверчивые взгляды из других подразделений. Но в воздухе висело не только удовлетворение. Висело предчувствие. Как перед грозой, когда тишина становится слишком густой.

Вызов пришел на рассвете третьего дня. Не через привычного капрала, а через личного адъютанта генерала – молодого, подтянутого капитана Ланца с бесстрастным лицом.

– Сержант Коршун и все чины его разведвзвода. Немедленно следовать за мной. Генерал фон Герцог требует вашего присутствия, – голос звучал, как удар хлыста, не терпящим возражений.

Коршун, бреющийся у таза с мутной водой, замер, лезвие бритвы в сантиметре от щеки. Его единственный глаз сузился. Он медленно вытер лицо, кивнул. Без слов. Мы все понимали – это не награждение. Это что-то другое.

Мы шли за лейтенантом строем, но без парадной выправки – в поношенной полевой форме, в пятнах грязи и смолы, пахнущие дымом, лесом и потом. Контраст с чистым мундиром адъютанта был разительным. Нас вели не к штабному шатру капитана Ланца, а дальше, в самую сердцевину лагеря, к большому шатру из темной, просмоленной ткани, увенчанному штандартом с гербом барона Хертцена – скрещенными мечами над горной грядой.

У входа стояли двое стражей в полных доспехах, не ополченцы, а личная гвардия. Их взгляды, скользнувшие по нам, были оценивающими и холодными, как сталь их кирас.

– Ждите, – бросил капитан Ланц и скрылся внутри.

Мы стояли, сознавая всю нелепость и напряженность момента. Рогар негромко крякнул. Сова замер, его взгляд был обращен внутрь себя, анализируя углы и расстояния. Крот потер ладонь о рукоять ножа. Коршун стоял неподвижно, выпрямившись, но я видел, как напряжены мышцы его челюсти.

Пахло. Не просто кожей и пергаментом. Пахло властью. Тяжелым, густым запахом решений, влияющих на жизни сотен людей, запахом камня, о который разбиваются судьбы. Смешанным с ароматом дорогого ладана – тщетной попыткой замаскировать запах пота.

Капитан вышел, отдернув полог.

– Войдите.

Шатер внутри оказался просторнее, чем можно было предположить снаружи. Здесь был не просто штаб, а подвижная резиденция. На столе из темного дерева лежали карты, разложенные не хаотично, а с педантичной точностью. Стояли тяжелые канделябры, хотя за пологом был день. В углу – походная кровать, сундук, столик с кувшином и чашами. И в центре всего этого – он.

Генерал Вальтер фон Герцог.

Мужчина не изменился с нашей последней встречи. Изменился только его взгляд. Глаза цвета старого льда, усталые, но острые. Невероятно острые. Они не просто смотрели. Они взвешивали. Каждую деталь, каждую пылинку, каждую мысль, которая могла скрываться за нашими лбами.

Мы замерли по стойке «смирно». Коршун отдал честь, голос его прозвучал хрипло, но четко:

– Господин генерал! Разведвзвод сержанта Коршуна в полном составе!

Генерал не ответил на приветствие. Не предложил расслабиться. Он медленно, будто давая нам время прочувствовать вес его внимания, прошелся взглядом по каждому: по старому, израненному сержанту, по массивному, угрюмому Рогару, по призрачному Сове, по невзрачному Кроту. Его взгляд скользнул по мне, остановился на мгновение дольше, чем на других, и прошел дальше. Потом вернулся ко мне снова.

Тишина длилась, натягиваясь как тетива.

– Карты, – наконец произнес генерал. Его голос был негромким, ровным, без эмоций. Но в нем была сила, которая заставляла внутренне подтягиваться. – Ваши карты, рядовой Лирэн. Интересны. Очень. Они превращают хаотичные наброски следопытов в… инструмент. В учебник по местности.

Он сделал паузу, давая словам висеть в воздухе.

– «Тихая Вода», – продолжил он, произнося название операции так, будто пробует на вкус. – Без потерь. Без контакта. Враг отступил, деморализованный, не понимая, что его ударило. Неортодоксально. Чрезвычайно неортодоксально.

Он отодвинул от себя лист пергамента и медленно поднялся из-за стола. Его фигура в простом, но безупречно чистом камзоле, без видимого оружия, казалась более внушительной, чем любой доспех.

– Сержант Коршун, вы ветеран. Вы знаете цену крови и железу. Скажите, что вы думаете об этих… методах?

Коршун, не меняя положения, ответил, глядя в пространство перед собой:

– Методы эффективны, господин генерал. Они достигают цели с минимальными потерями. С нашей стороны.

– «С нашей стороны», – повторил генерал. – А с чужой? Страх. Хаос. Гниение изнутри. Это не рыцарская война, сержант.

– Нет, господин генерал, – согласился Коршун. – Это война.

Генерал почти неуловимо кивнул. Потом его ледяной взгляд снова приковался ко мне.

– Рядовой Лирэн. Вы либо гений, способный видеть поле боя как шахматную доску с фигурами, о которых другие и не подозревают. Либо… вы опасный безумец, играющий с силами, которых не понимаете и не можете контролировать. Ваши идеи – это нож. Очень острый нож. Им можно мастерски выполнить сложнейшую операцию. Им же можно случайно перерезать горло самому себе или тем, кто рядом.

Он сделал шаг ближе. От него не пахло вином или чесноком, как от многих офицеров. Пахло холодным металлом, мятой и старой кожей.

– Так давайте же выясним, кто вы. Не на словах. На деле.

Он повернулся к столу и ткнул пальцем в одну из детализированных карт – мою же карту сектора.

– Здесь, в тридцати километрах к северо-востоку, находится деревня Штейнхаген. Наши последние данные говорят, что она еще лояльна барону. Но разведка Фалькенхара активно работает в том районе. Мы потеряли с ней связь две недели назад. Ваша задача – не просто разведать. Определить ее статус. Жива ли? Захвачена? Если лояльна – установить устойчивую связь, оценить возможности для вербовки местных в информационную сеть. Если захвачена – оценить силу гарнизона, его уязвимости. Если уничтожена… понять, как и почему.

Он посмотрел на Коршуна.

– Сержант, это задание для вашего взвода. Вы отвечаете за его выполнение. Но, – ледяные глаза снова перешли на меня, – в планировании и тактическом руководстве операцией на месте я полагаюсь на «неортодоксальное мышление» рядового Лирэна. Вы будете его… советником, сержант. Контролирующим звеном. Чтобы нож резал врага, а не держащую его руку.

В шатре повисло гробовое молчание. То, что только что произошло, было беспрецедентным. Генерал лично ставил задачу рядовому, по сути, временно повышая его в статусе над самим сержантом, но оставляя тому формальную ответственность. Это был рискованный эксперимент. Проверка на прочность и для меня, и для Коршуна, и для всей нашей хрупкой, только сложившейся спайки.

– Выполняю, господин генерал, – глухо произнес Коршун. В его голосе не было обиды. Было принятие приказа, каким бы необычным он ни был.

Генерал фон Герцог смотрел на меня, ожидая.

– Вопросы есть, рядовой?

Мой разум уже анализировал задачу, накладывая на известные данные о местности, вражеских паттернах, логистике.

– Один, господин генерал. Каков приоритет: скрытность или скорость получения информации?

Ледяные глаза блеснули. Вопрос был правильным. Стратегическим.

– Информация, – четко сказал генерал. – Но информация, добытая призраком, ценнее информации, добытой ценой раскрытия призрака. Вы поняли?

– Так точно, господин генерал, – ответил я. – Призрак должен остаться невидимкой. Даже если ему придется дольше наблюдать.

Генерал медленно кивнул, впервые за всю аудиенцию в его взгляде мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.

– У вас есть четыре дня на подготовку и семь – на выполнение. Доклад – лично мне. Свободны.

Мы вышли из шатра в слепящий солнечный свет. Воздух снаружи казался невероятно легким после густой атмосферы власти и давления внутри.

Рогар выдохнул, будто сбросив с плеч мешок камней.

– Ну и задачка… Деревня, про которую ничего не известно. Идти наугад.

– Не наугад, – тихо сказал Сова. – По карте.

Коршун обернулся ко мне. Его лицо было непроницаемым.

– Ну что, «советник»? С чего начнем?

В его голосе не было вызова. Был простой, деловой вопрос. Он принял правила игры. Теперь дело было за мной.

– С изучения всего, что мы знаем о пути к Штейнхагену, – ответил я, чувствуя, как в груди зажигается холодный, знакомый огонь анализа, планирования, расчета. – И с подготовки быть не просто разведчиками. А… диагностами. Нам нужно не просто посмотреть. Нам нужно понять, что болит у этой деревни. И решить, можем ли мы стать для нее лекарством. Или констатируем смерть.

Это был вызов. Самый серьезный из всех, что бросали мне в этом мире. Не вызов на дуэль. Вызов доказать, что мой разум – не аномалия, а оружие. Оружие, достойное внимания генерала. И я намеревался доказать это не словами в душном шатре, а делом в холодных лесах, окружающих деревню Штейнхаген. Генерал хотел выяснить, кто я – гений или безумец. Скоро он получит свой ответ. В форме отчета, написанного не чернилами, а действиями в тишине.

Глава 36

Подготовка к походу на Штейнхаген была методичной и мрачной. Карты, снаряжение, пайки. Но параллельно этой привычной солдатской рутине во мне шла другая, тихая подготовка. Я чувствовал её не в мышцах, а в чём-то глубже – в том самом внутреннем пространстве, откуда приходила сила Эфира. Как слабый, постоянный резонанс. Как эхо от удара по струне, натянутой между мной и лесом.

На третью ночь после вызова у генерала я не пошёл ужинать. Вместо этого я вышел за частокол, сел на корточки у старого дуба и просто закрыл глаза, стараясь уловить тот самый отзвук. Не думать, не анализировать. Слушать внутренним слухом.

Сначала – лишь биение собственного сердца, шум крови в ушах. Потом, как сквозь толщу воды, проступило ощущение. Не звук, не запах. Чистое, безобъектное состояние: бдительность. Затем оно сменилось другим: терпение. И третье, самое чёткое: присутствие.

Я открыл глаза. Он сидел в трёх шагах, как будто возникал из воздуха. Его чёрная, отливающая в глубине сине-фиолетовым опаловым мерцанием шкура почти сливалась с ночью, но силуэт был ясен. Сломанные рога, изящные и гордые, как корона падшего принца тёмного леса. Золотые глаза с вертикальными зрачками светились собственным холодным светом, изучая меня.

– Тень, – произнёс я тихо. – Нам идти. Далеко. Там может быть опасность. Для меня. Для моей… стаи.

Он не двинулся. Но в ту же секунду в моём сознании, прямо перед внутренним взором, вспыхнул образ. Не картинка, а нечто более фундаментальное: ощущение бегущего оленя, запах хвои, хруст ветки под тяжёлой, чуждой поступью. И поверх этого – чувство предостережения. Оно было настолько ясным, что я физически ощутил лёгкий холодок по спине.

Я медленно кивнул.

– Люди в железе. Да. Я понимаю.

Тень наклонил голову. Ещё один всплеск – на этот раз образ замшелого камня у ручья, ощущение сырости и… абсолютного покоя. Безопасность.

– Место для переправы? Тихая вода? – уточнил я, пытаясь перевести его примитивный, но насыщенный чувствами язык в логические цепочки.

В ответ пришло не образ, а волна… одобрения. Тёплой, почти что горделивой волны. Как будто он был доволен, что я понял. Сложная эмоция, не укладывающаяся в поведение простого зверя.

И тогда до меня начало доходить. Это было не просто взаимовыгодное сотрудничество. Когда я вытащил его из той ямы, когда втирал в его магическую рану сияющую пыль и прикладывал кристалл, я сделал нечто большее, чем спас жизнь. Я, сам того не ведая, вмешался в процесс, который для такого существа был глубже физического тела. Я стал якорем. Точкой опоры для его искалеченной, утекающей в небытие магической сущности. Теперь мы были связаны. Не узами дружбы или долга, а узами самого мира, законами, о которых я не имел понятия. Он был «привязан» ко мне, как компас к полюсу. И эта связь позволяла нам… чувствовать друг друга. Общаться на уровне, лежащем ниже слов.

– Ты пойдёшь с нами, – не спросил я, а констатировал.

Тень издал тихий, вибрирующий звук, похожий на урчание огромного кота, и медленно, величаво лёг, положив голову на лапы. Его золотые глаза прикрылись. Образ, пришедший следом, был прост: ожидание.

На следующее утро наш взвод выступил. Настроение было сосредоточенно-мрачным. Мы шли на ощупь, в неизвестность. Я шёл в середине колонны, но всё моё внимание было приковано к правому флангу, к густой стене леса. Я не видел его. Но чувствовал – лёгкое, постоянное присутствие, как тень от высокого облака.

Первая ночёвка в лесу прошла без происшествий. Мы устроили холодный лагерь, без костра. Я выбрал место для сна чуть в стороне, под низко нависшей елью. Сержант Коршун бросил на это оценивающий взгляд, но ничего не сказал.

Я только начал проваливаться в лёгкий солдатский сон, как почувствовал, как воздух рядом со мной сгустился и потеплел. Я открыл глаза.

Тень стоял на краю нашего лагеря, как изваяние ночи. Его появление было настолько бесшумным и внезапным, что даже Сова, дежуривший на периметре, вздрогнул и молниеносно натянул тетиву, но не выпустил стрелу – его выучка взяла верх над инстинктом.

Все замерли. Рогар медленно положил руку на рукоять топора. Крот замер, словно стараясь стать частью пня, на котором сидел. Коршун встал, его единственный глаз сузился до щёлочки, изучая незваного гостя.

Тень проигнорировал их. Он прошёл через лагерь тем же величавым, безразличным шагом, каким некогда вышел к камню с едой. Его сияющая шкура переливалась в лунном свете, рога отбрасывали странные, изломанные тени. Он подошёл прямо ко мне, обнюхал мои сапоги, потом, с глубоким, удовлетворённым вздохом, развернулся и улёгся вплотную ко мне, спиной к лагерю, лицом к лесу. Его крупная, тёплая туша была твёрдой, как скала, но от неё исходило глубокое, успокаивающее тепло. Он закрыл глаза. Дело было сделано.

В лагере повисло ошеломлённое молчание.

– Лирэн, – тихо, но чётко произнёс Коршун. – Объясни.

Все взгляды впились в меня.

– Это Тень, – сказал я просто, пожимая плечами. – Помните ту ночь с фалькенхарским дозором? Ту самую «случайность»? Это был он. Я… помог ему раньше. Вытащил из капкана. Теперь он… считает себя в долгу. Или что-то вроде того.

– Это магическое существо, – буркнул Сова, медленно ослабляя тетиву. Его глаза-ледянки изучали Тень с профессиональным интересом охотника. – Из легенд. Чёрный зверь с рогами тени. Говорят, они привязываются к спасителю раз и навсегда. До смерти.

– До чьей смерти? – хрипло спросил Рогар, не сводя рук с топора.

– До любой, – без эмоций ответил Сова.

Коршун долго смотрел на спящего (или делающего вид) зверя, потом на меня.

– Он под контролем?

– Он не под чьим-либо контролем, сержант. Он – сам по себе. Но он здесь. И, судя по прошлому опыту, на нашей стороне.

– И что он будет делать? – спросил Крот своим скрипучим голосом.

Вместо ответа Тень приоткрыл один золотой глаз, посмотрел прямо на Крота, и снова закрыл его. В воздухе, казалось, повисло высокомерное равнодушие: «Что буду делать? То, что сочту нужным, мелкий двуногий».

Коршун вздохнул, потер переносицу.

– Чёрт с тобой. Если он начнёт проявлять агрессию к нашим – это на твоей совести. И на твоей же шкуре.

– Понятно, сержант.

С этого момента Тень стал частью отряда. Немой, загадочной, но неоспоримой частью. Он не просил еды – на вторые сутки пути он исчез на несколько часов и вернулся, таща в зубах тушку молодого оленя, аккуратно умерщвлённого. Он бросил добычу к ногам Рогара, который от неожиданности отпрыгнул, а потом сел и смотрел, как мы разделываем тушу. Когда мясо начало жариться на, наконец-то, разведённом с разрешения Коршуна небольшом костре, Тень улёгся рядом и принял свою долю – крупный кусок мяса на кости, который я отложил для него. Он ел неторопливо, с достоинством, как дворянин за столом, игнорируя нашу возню.

Он шёл всегда либо далеко впереди, либо на фланге, исчезая и появляясь с той же лёгкостью, с какой меняется рисунок теней под ветром. Но его присутствие ощущалось постоянно. И не только мной.

Однажды Сова, вернувшись с разведки вперёд по курсу, подошёл ко мне.

– Твой… зверь. Он был там. На развилке. Сидел и смотрел на ту тропу, что ведёт к болоту. Когда я появился, он просто посмотрел на меня и ушёл в чащу. Но я проверил ту тропу – свежие следы фалькенхарского патруля. Он меня предупредил. Без звука.

Другой раз это был Крот. Он показал мне глубокую, чёткую царапину на коре дерева на уровне пояса – явно сделанную когтем. Рядом, на земле, лежала поломанная и примятая ветка с теми же маркировочными зарубками, что мы видели раньше. Тень не просто обнаружил след – он физически обозначил его для нас, для тех, кто понимает язык знаков.

Связь между нами крепла. Теперь образы приходили чаще и были сложнее. Я мог, сосредоточившись, передать ему мысленную карту с примерным маршрутом и точкой, которую нужно проверить. В ответ получал каскад ощущений: запах дыма (лагерь), вкус железа и страха (солдаты), чувство пустоты и разрушения (заброшенное жилище). Это был уникальный, невероятно эффективный канал разведки. Мы двигались не вслепую. Мы двигались, имея невидимого проводника, который читал лес как открытую книгу.

А вечером, у огня, Тень всегда возвращался и укладывался рядом. Его магическая, тёплая аура действовала как щит. Я заметил, что после таких ночей усталость была меньше, а внутренние ресурсы, та самая сила Эфира, восстанавливались быстрее. Он не просто защищал моё тело. Он каким-то образом стабилизировал ту самую энергию, которую я едва начал осознавать.

Когда до Штейнхагена оставалось меньше дня пути, я сидел, проверяя снаряжение. Тень лежал рядом, его золотые глаза были прикрыты. Вдруг в сознании возник не образ, а простой, ясный импульс, окрашенный цветом тревоги и запахом гари: Опасность. Там. Много. Спрятано.

Я поднял голову, встретившись с его взглядом. Он смотрел на меня серьёзно, понимающе.

– Понимаю, – тихо сказал я. – Завтра будет не прогулка.

Тень медленно кивнул, человеческим, слишком осознанным кивком. Потом положил голову на лапы, но его ухо оставалось повёрнутым в сторону деревни. Он уже был на работе. На страже. До конца. Как и было предсказано легендой. До смерти. Моей или его – пока было неизвестно. Но связь была поддельная. И теперь это было самым мощным оружием в нашем арсенале – беззвучное понимание между солдатом из иного мира и легендарным зверем этого.

Глава 37

Путь к Штейнхагену в последний день перехода превратился из движения в проникновение. Лес стал редеть, уступая место вырубкам, покосам, а потом и аккуратным, но пустым пашням. Тишина здесь была иного качества – не природной, а вымершей. Не пели птицы, не слышалось мычания скота, не доносился стук топоров. Воздух пах не навозом и дымом печей, а сырой землей, прелой соломой и чем-то еще – едва уловимым, горьковатым, как пепел.

Коршун дал знак остановиться в последней полосе леса перед открытым пространством. Отсюда, с пригорка, должна была быть видна деревня.

– Сова, Крот, вперед. Тихо. Только смотрим. Не лезь, – приказал сержант, его голос был глуше обычного.

Разведчики растворились в подлеске. Мы замерли в ожидании. Тень, который последние несколько часов шел буквально у меня за спиной, лег, слившись с корнями старой сосны. Его золотые глаза были прикрыты, но я чувствовал его внимание – острое, как отточенный клинок, направленное в сторону деревни. По нашей связи шла непрерывная, слабая вибрация: настороженность, чужая воля, скрытая угроза.

Минут через двадцать вернулся Крот, скользя между деревьями словно уж.

– Ни души на полях. Ни скота. Частокол цел, ворота закрыты. На одной из крыш – синий флаг с серебряным соколом. Фалькенхарский.

– Гарнизон? – коротко спросил Коршун.

– Не видно. Тишина мертвая. Но дым из труб идет. Не из всех. Три-четыре.

Сова появился бесшумно, словно вырастал из тени.

– На северной стороне, у речки, – его безэмоциональный голос звучал как приговор, – виселица. Пять тел. Недавно, дня два-три. Одежда – крестьянская. И… – он сделал едва заметную паузу, – на стене у ворот, на кольях, головы. Три. Две мужские, одна женская.

Взвод застыл. Картина складывалась однозначная и мрачная. Деревня не просто была захвачена. Ее «привели в покорность» самым наглядным и жестоким образом. Но гарнизона не было видно. Это было странно и опасно.

– Могут быть внутри. В самых крепких домах. Или в погребах, – пробормотал Рогар, сжимая древко своей алебарды.

– Или это ловушка, – тихо сказал я.

Все взгляды обратились ко мне.

– Показательная казнь, головы на стене… Это для устрашения. Но кого? Местных они уже запугали. Значит, для тех, кто придет извне. Для нас. Чтобы мы увидели и… что? Испугались и ушли? Или, наоборот, полезли на эмоциях, прямо в западню? – мой мозг лихорадочно прорабатывал варианты. – Гарнизона не видно. Либо его мало, и они прячутся, создавая иллюзию слабости. Либо… его нет вовсе. Это передовой пост, который лишь изредка навещают.

– Зачем? – хмуро спросил Коршун.

– Контроль. Пункт сбора информации. Узел на пути контрабанды или переброски сил. Или просто «выжженная земля» – чтобы наши не могли здесь опереться. Но дым из труб говорит, что кто-то внутри есть. Не солдаты. Местные, которые живут под страхом.

– Нужно знать наверняка, – заключил сержант. – Ночью. Проникнуть и посчитать. Крот, ты найдешь лазейку?

Следопыт кивнул.

План был прост и опасен. Сова займет позицию на дереве с видом на ворота и главную улицу. Крот, Рогар и я попытаемся проникнуть в деревню – Крот ищет путь, Рогар обеспечивает силовое прикрытие, я как «аналитик» должен буду на месте оценить обстановку, количество жителей, признаки присутствия солдат. Коршун остается с остальными в лесу как резерв и точка отхода.

– А зверь? – Рогар кивнул в сторону Тени, который приоткрыл один глаз.

Я посмотрел на него. В ответ в сознании всплыл четкий образ: вид с высоты на крыши деревни, ощущение скольжения по темным переулкам, запах страха, исходящий от одного из больших домов на центральной площади. И твердое ощущение: мало железа. один-два. страх сильный.

– Он пойдет своим путем, – сказал я. – И, возможно, узнает больше нас. У него… свои методы.

Коршун мрачно хмыкнул, но не стал спорить. К этому моменту все уже приняли Тень как странный, но работающий фактор.

Ночь наступила, черная и безлунная, идеальная для темных дел. Мы, трое, как призраки, двинулись к частоколу. Крот вел нас не к воротам, а к месту у речки, ниже по течению, где частокол, подмытый весенними паводками, слегка покосился, и между кольев образовалась узкая щель, прикрытая свисающими корнями ивы. Для Рогара с его могучей комплекцией это было проблемой, но он, кряхтя и скрипя кольчугой, сумел протиснуться.

Внутри деревни царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и журчанием воды. Воздух был пропитан страхом так явно, что его почти можно было попробовать на вкус – горьким и медным. Мы крались вдоль задворков, избегая главной улицы. Окна домов были темными, ставни закрыты наглухо, но из некоторых щелей пробивался слабый свет очага.

Крот указал на самый крупный дом на площади – бывшую общинную управу или дом зажиточного крестьянина. Оттуда, как и предполагал Тень, исходил слабый запах дыма и… жареной солонины. Солдатской еды.

Мы заняли позицию в тени навеса соседнего сарая. Рогар притаился за углом, готовый перекрыть путь к бегству. Моя задача была заглянуть внутрь.

Подкравшись к окну сбоку, я через щель в ставне увидел мрачную картину. В большом помещении, у огня в камине, сидели двое фалькенхарских солдат. Не элитные бойцы, а тыловики, ополченцы – их доспехи были потрепаны, поза расслаблена. На столе стояли кувшин и остатки еды. Они играли в кости. Третий, помоложе, дремал, прислонившись к стене у двери. Оружие было на виду, но в неряшливом беспорядке. Никакой дисциплины передового поста. Это была именно что караульная команда, оставленная присматривать за деревней.

И тогда я увидел их. В дальнем углу, на полу, на жестких подстилках, сидели несколько деревенских – старик, женщина средних лет и подросток. Их руки были связаны за спинами. Они не спали. Они смотрели на солдат взглядом загнанных зверей, в котором смешались страх, ненависть и полная безнадежность. Заложники. Обеспечение покорности остальных жителей, которые сидели по своим избам.

Внезапно один из солдат, проигравший кость, злобно швырнул кубок и, оглянувшись, пнул ногой в сторону старика.

– Эй, дед! Спой нам что-нибудь веселое! Скучно!

Старик молчал, опустив голову. Солдат встал, намереваясь «развеселить» пленников иначе.

И в этот момент из-за дома, со стороны заднего двора, донесся звук. Негромкий, но отчетливый. Звук падающего горшка. Звук, слишком громкий для ночной, вымершей деревни.

Солдаты встрепенулись, схватившись за оружие.

– Кто там? – крикнул тот, что был у двери.

– Кошка. Или эти паршивые овцы вылезли, – буркнул второй, но тревога в его голосе была слышна.

Один из них, с алебардой в руках, вышел через заднюю дверь проверить. Минута тянулась как резина. Потом раздался короткий, приглушенный хрип и звук падающего тела. Не крик. Просто… падение.

В доме воцарилась леденящая тишина. Оставшиеся двое солдат переглянулись, в их глазах мелькнул настоящий, животный страх. Они знали, что в деревне, кроме забитых крестьян, никого быть не должно.

– Ганс? – тихо окликнул тот, что был у двери, высовывая голову во тьму.

В ответ из темноты заднего двора на них уставились два огромных, светящихся желтым холодным огнем глаза. Они висели в воздухе, не мигая, на высоте человеческого роста.

Солдат у двери вскрикнул от ужаса и отпрянул, захлопывая дверь и запирая ее на засов.

– Черт! Что это?!

– Лесной демон! – завопил второй, в панике хватаясь за арбалет. – Говорили же, в этих лесах водятся!

Они заперлись внутри, прижавшись спинами к стене, напротив двери, с дрожащим от страха оружием, направленным на вход. Они забыли про заложников. Забыли про все. Их мир сузился до этой двери и до тех двух горящих глаз в темноте.

Я отдал мысленный приказ: Отлично. Держи их там. Не входи.

От Тени пришла волна ледяного, почти презрительного удовлетворения. Он сделал свою работу. Он создал идеальную диверсию, выманил одного, нейтрализовал его (я не спрашивал как, и был рад не знать), а теперь держал оставшихся в состоянии парализующего ужаса, не потратив ни единой человеческой жизни.

Это был наш шанс. Я жестом подозвал Крота. Через минуту он уже ковырялся в замке боковой двери того же дома (той, что выходила в сени, а не прямо в жилую часть). Старый, простой механизм поддался быстро.

Мы вошли в сени. Оттуда была дверь в главную комнату. Я приложил ухо. Слышались тяжелое, прерывистое дыхание и бормотание солдат, все еще прикованных страхом к главному входу.

Я медленно, бесшумно приоткрыл дверь в комнату. За спиной у солдат. Рогар вошел первым, как тихая гора. В одно мгновение его могучая рука обхватила рот и нос тому, что был с арбалетом, а второй рукой он коротко и жестко ударил его рукоятью ножа по виску. Тот осел без звука. Второй солдат, у двери, обернулся на шорох, но я был уже рядом. Мой удар, отточенный на тренировках, пришелся точно в сонную артерию. Он захрипел и сполз по стене.

Тишина. Только треск поленьев в камине. Мы с Рогаром переглянулись, затем быстро и эффективно обездвижили и связали обоих солдат, заткнув им рты. Третьего, того, что вышел во двор, мы решили не искать. Доверимся Тени.

Только теперь мы обратились к заложникам. Старик смотрел на нас широко раскрытыми глазами, в которых читался не испуг, а ошеломленная, болезненная надежда. Женщина плакала беззвучно, крупные слезы катились по грязным щекам. Подросток сжался в комок.

– Мы свои, – тихо сказал я, подходя и доставая нож, чтобы перерезать веревки. – Из армии барона Хертцена. Вы свободны.

Мы вывели их через боковую дверь и быстрым шагом, прикрывая сзади, повели к нашей точке у частокола. По дороге женщина, все еще дрожа, прошептала:

– Их… их было пятеро. Трое здесь… двое на мельнице, в версте отсюда, вниз по реке. Они туда ходят ночевать… сегодня их там нет… должны завтра вернуться…

– Сколько всех жителей? – спросил я.

– Кто жив… человек сорок. В основном старики, женщины, дети. Молодых мужчин… или убили, или угнали. Мы… мы как скот.

Мы передали освобожденных Кроту, чтобы он вывел их к лесу, к Коршуну. Рогар и я остались, чтобы довершить работу. Нужно было обыскать дом, забрать документы, карты, все, что могло пригодиться.

Пока Рогар рылся в солдатских вещах, я вышел на задний двор. Там, в тени колодца, лежало тело третьего солдата. Он был жив. Дышал тяжело, но ровно. На его шее виднелись странные следы – не укуса, а скорее давления, как будто его сжали тисками из тьмы. Он был просто… выключен. Рядом с ним сидела Тень. Она вылизывала лапу, совершенно невозмутимая. Увидев меня, она перестала, и в мое сознание легкой волной пришло чувство: работа сделана. угроза нейтрализована.

– Спасибо, – сказал я вслух.

Тень фыркнула, как бы отмахиваясь от благодарности, и встала, потягиваясь с кошачьей грацией. Потом ее голова резко повернулась в сторону мельницы. Пришел новый образ: запах речной воды, скрип дерева, и… пустота. Нет чужих. Покой.

Значит, мельница пуста. Двое отсутствуют. Возможно, как раз идут с докладом или везут припасы. Это давало нам небольшую фору.

Мы вернулись в лес с добычей: трофеями, несколькими важными на первый взгляд бумагами из солдатского ранца и, главное, с тремя живыми свидетелями и информацией.

Коршун, выслушав краткий отчет, мрачно кивнул. Деревня Штейнхаген была не просто захвачена. Она была превращена в тыловую базу-тюрьму, пункт устрашения и, вероятно, перевалочный пункт. Гарнизон был символическим, но эффективным для контроля над запуганным населением. Но теперь этот контроль был сломлен.

– Двое еще на подходе, – сказал я. – С мельницы. Мы можем устроить им встречу.

– Или оставить все как есть, – возразил Сова. – Они вернутся, увидят, что их товарищи исчезли, заложники тоже. Поднимут панику, побегут с докладом. Это выдаст наше присутствие.

– Или, – вступил я, – они вернутся и ничего не заподозрят. Пока. Мы можем их взять тихо, как этих. И оставить все выглядеть так, будто они просто… дезертировали. С вещами. Это вызовет другую реакцию – поиск беглецов, внутренние подозрения. Куда полезнее для нас, чем открытая тревога.

Коршун смотрел то на меня, то на Тень, который снова улегся рядом, словно вся эта ночная операция была для него не более чем легкой разминкой.

– Ты и твой… союзник. Вы сможете взять их на мельнице? Тише воды?

Я посмотрел на Тень. В его золотых глазах отразился холодный, хищный азарт. Он медленно кивнул. Не мне. Самому себе.

– Сможем, – ответил я за нас обоих.