355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Бондарь » Замена (СИ) » Текст книги (страница 5)
Замена (СИ)
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:56

Текст книги "Замена (СИ)"


Автор книги: Дмитрий Бондарь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Хорошо здесь, – задумчиво обронил маршал, ковыряясь в зубах какой-то щепкой. – Спокойно.

Глава 8. Хорст ищет выход

Если вас никогда не назначали вдруг самым главным генералом при разбитой в пух и прах армии, то вам нипочем не понять той растерянности, что овладела Хорстом. Вчерашнему крестьянину, после того, как миновал первый приступ эйфории, вызванный исполнением его молитвы, пришлось быстро понимать, что дела его вовсе не так безоблачны, как выглядели на первый взгляд. Малолетний негодник Рене, нацарапавший все-таки к вечеру свой отчет, по мальчишескому максимализму не стал разбавлять суровую действительность водой и разводить долги по разным счетам, как непременно поступил бы любой квалифицированный счетовод. Нет, в отчете Рене было всего три графы – «дебит», «кридит», «примичания». В первой графе за последние три месяца все доступные места без боя завоевала армия прочерков, зато во второй, после длинного столбика корявых чисел, выведенных неумелой мальчишеской рукой, красовалась такая сумма, что Хорст даже не отважился произнести её вслух, боясь что-то напутать. Но хуже всего ему пришлось, когда он ознакомился с «примичаниями». В эту графу смышленый пацаненок внес еженедельные проценты, которые предстояло выплачивать Езефу и его коллегам. Напротив каждого числа дотошный Рене проставил по три ближайших даты выплат, что делало отчет очень наглядным. И по всему выходило, что уже очень скоро вслед за первыми людьми в черном должны были явиться другие – от Сальвиари и Ротсвордов.

Повторная встреча с приказчиками, всё еще ошивающимися во дворе, дала Хорсту понятие о том, что сейчас он является владельцем – почти единственным во всей стране – огромного табуна лошадей, предназначенных для военных нужд. Вот только покупать их никто почему-то не спешит. А содержание требует громадных расходов.

Хорст с досады несколько раз привычно стукнул кулаком в стену, как поступал у себя в Брюннервельде, когда был не на шутку рассержен. Вот только здесь стены оказались каменными, пальцы, ещё толком не зажившие, вспыхнули острой болью, а в голове вдруг прояснилось. Хорст уже знал, что в городах все трудности с законом улаживает не староста или графский судья, но специально предназначенные для такого дела люди – нотариусы и адвокаты. И у каждого уважающего себя горожанина, а Ганс Гровель безусловно принадлежал к этим достойнейшим людям, обязаны были быть на содержании толковые судейские. А как иначе он мог обделывать свои дела?

Тот же Рене, окончательно переведенный Хорстом в категорию доверенных лиц, несколько тяготившийся этим, но исправно выполняющий все поручения, притащил обоих – и адвоката и нотариуса. Последнего – господина Иеремию Флодда – пришлось вынимать из постели, но угроза смышленого мальчишки обратиться за помощью к его соседу враз освободила нотариуса от оков сна, и заставила нестись через ночь к самому состоятельному клиенту.

Весь город уже давно спал, а в кабинете Гровеля, освещенном масляными лампами, кипел спор о том, как предотвратить нападки кредиторов.

Сам Хорст твердо помнил, что в селе, в дни визитов мытарей, крестьяне вывозили своё имущество и вновь народившуюся скотину далеко в лес, представляясь совершенно разоренными. А староста покрывал своих людей, за что на следующий день все поголовно тащили ему приличные дары, от которых он избавлялся на ближайшей ярмарке, обращая всё в звонкую монету. Хорст предлагал и здесь провернуть что-то подобное: все, что возможно – спрятать подальше, а самому пуститься в бега, потому что в отличие от деревенских обычаев, в городе ему грозила долговая клетка. Но зато сохранялось имущество! Ведь, как пояснил Пти, пока его не нашли и не прошло десять лет – никакой суд не был вправе рассматривать претензии заемщиков. А по прошествии десяти лет, если долговые претензии оставались – имущество делилось поровну между казной и истцами. Этот древний закон, введенный в правление Хильперика Второго против крупных землевладельцев, разорявших мелкопоместное дворянство, действовал неукоснительно. А за десять лет многое изменится! И если на хозяйстве останется толковый и честный приказчик, глядишь, и возвратиться можно будет не на пепелище.

Но адвокат – господин Аарон Пти – без воодушевления воспринял эту идею, а Флодд его поддержал – им вовсе не хотелось работать на беглого преступника, ведь при оформлении банкротства Гровеля им в любом случае перепадал немалый куш. Так зачем ждать десять лет?

Так ни до чего и не договорившись, юристы покинули Хорста, несмотря на все его угрозы «сгноить и закопать». А вчерашний крестьянин принялся метаться по кабинету, в поисках выхода из положения.

Впрочем, определенную пользу из состоявшегося разговора Хорст вынес. Теперь он знал, что в ликвидных активах – эти мудреные слова, оброненные нотариусом, Хорст проговаривал по слогам и шепотом – у него числится лишь дом, в котором он проживает, стоивший чуть больше пяти сотен лотридоров, да всякая мелочевка, скопом тянувшая на столько же. А это значило, что основные претензии менял будут обращены на его деньги, которых уже нет, и его табуны, за содержание которых ни один меняла не возьмется! Такое положение давало определенные надежды, и Хорст решил сам обратиться к ростовщикам, не дожидаясь визита вчерашних громил – кривого и хромого.

Под протестующие вопли няньки он велел снарядить паланкин, прихватил с собой Рене, и снова – в ночь – отправился на несколько очень важных разговоров.

Вернулся он лишь к утру, усталый и довольный. Сопровождавший его Рене уснул прямо в носилках и был перенесен на кровать рыжим Хавьером. А ещё через час город забурлил – менялы потребовали со своих должников досрочной уплаты займов. Со всех, кроме Ганса Гровеля.

Глава 9. Бродерик и Гровель

Савантейское оказалось на редкость удачным. А может быть, так показалось после скачки под палящим солнцем, но теперь, попивая из стеклянного кубка небесно-голубого цвета благословенную жидкость, Гровель чувствовал, как по венам начинает быстрее течь кровь, как маленькие бодрящие пузырьки, лопаясь где-то глубоко в горле, поднимают настроение. Он блаженно улыбнулся и расслабленно произнес:

– Вот выпутаюсь из этой истории, обязательно заведу себе такой дворик.

Бродерик улыбнулся одними лишь губами и внес поправку:

– Если крестьянин к тому времени оставит от твоего состояния хоть что-нибудь.

– Ух, – Ганс передернул плечами, возвращаясь в реальность, – умеешь ты портить людям настроение!

Бродерик, загадочно ухмыляясь, налил вина в свою оловянную кружку и, осушив её буквально залпом, сказал:

– Никак мне не дает покоя та роща. Не надо было бы искать нашего парня, ей-богу, развернул бы отряд!

– Зачем? – Гровель отщипнул от стоящего на столе окорока и бросил нежное мясо в рот. – Намюра мы взяли, корона у нас. Что ещё нужно?

– Как он там оказался? Откуда взялась эта корона? То, что там произошло – загадка, требующая ответов. И лучше бы нам найти их как можно быстрее. Я прожил очень долгую жизнь, и очень не люблю всё непонятное. Оно имеет обыкновение копиться, превращаясь в неподъемную тяжесть, и чем дальше ты относишь решение этих загадок в будущее, тем больше имеешь шансов, что, в конце концов, они тебя похоронят под своим грузом.

Гровель задумался, долго жевал оставшимися зубами кусочек окорока, потом мелко покивал головой.

– Я вот подумал, – произнес он, медленно проговаривая слова, – нужно хозяина «Свиньи» расспросить. Он же местный? Что-то он должен знать.

– Эй! – От крика Бродерика задрожали листья на деревьях.

Дверь, ведущая во внутренний дворик, распахнулась, и в тень вкатился лысый толстячок, испуганно озирающийся вокруг. Увидев улыбающегося и призывно машущего рукой Бродерика, он облегченно выдохнул. Изображая собой ожившее изваяние самого Радушия, трактирщик просеменил к столу.

– Что угодно Вашей светлости? – Обратился он к Гровелю.

– Возьми себе что-нибудь, на чем можно сидеть, и садись сюда, – Ганс властно указал ладонью на свободный край стола. – У нас есть к тебе пара вопросов.

Толстячок метнулся за дверь, и не успел Гровель в очередной раз наполнить свой кубок, как лысая макушка возникла за столом, устроившись на колченогом табурете.

– Я весь внимание, – смиренно доложил хозяин «Свиньи».

Гровель, величественным жестом указал на Бродерика, отдавая ему право задавать все вопросы, и присосался к своему кубку.

– Скажи, любезный, как мне тебя называть? – Поинтересовался Бродерик.

– Ян. Так уж меня назвали батюшка с матушкой. Знаете, в нашей семье есть старинная традиция – называть первого сына Жаном, а второго Яном. Вот и папашу моего звали Яном. Потому что его старший братец, наслушавшись пьяных менестрелей, отправился в Священный поход за освобождение Святого Храма, но с тех пор от него – ни слуху, ни духу. А дело дедово перешло к папаше, который придумал его расширить, чтобы в каждом городе королевства была своя «Свинья в ландышах». Чтобы любой, кому вздумается ездить по землям короля, знал, что в «Свинье» всегда можно вкусно и недорого перекусить и отдохнуть.

Сбитые с толку потоком красноречия, Бродерик с Гровелем смотрели на толстяка, открыв рты, не видя возможности прервать его пространный монолог, они внимали.

– А сам папаша научил нас всех готовить несколько семейных блюд, вот вроде этого окорока, – Ян показал пальцем на блюдо, занимавшее добрую четверть стола. – Никаких особых секретов тут нет, вся тонкость в дозировке болотного корня при замачивании, но ещё никому…

– Довольно! – Гровель наконец нашел в себе силы оборвать словоохотливого хозяина. – Он спросил тебя только об имени!

– Ваша светлость, я же ответил, что меня зовут Ян. Потому что папаша нипочем не стал бы давать другого имени второму сыну, уж такая у нас традиция. Матушка, правду сказать, хотела назвать меня Флорианом, но папаша с дедом тут встали на дыбы! О, какой был скандал! Едва первую «Свинью» не спалили. Тогда она еще называлась не «Свинья в ландышах», а «Приют странника», но позже на семейном совете решили, что такое название совершенно не запоминается, и с матушкиной легкой руки придумали новое. Нам показалось….

– Хватит! – Взревел уже Бродерик. – Мне нет никакого дела до твоих папаш и мамаш! Ответь мне на мои вопросы и иди занимайся своими делами!

– Так я и отвечаю, Ваша Светлость, – пожаловался Ян Гровелю, лицо его сморщилось, словно трактирщик всерьёз собирался расплакаться.

– Отвечай коротко и по существу, – успокаиваясь, строго сказал Бродерик. – Только на тот вопрос, который я задал. Понятно?

– Конечно, Ваша светлость, чего уж тут непонятного. Я ж не такой тупой, чтобы вообще ничего не понимать. Еще в детстве все соседи соглашались, что я самый смышленый среди братьев. Вот и папаша, бывало, говорил: «Ян, внимательно слушай»…

Что советовал трактирщику папаша – так и осталось лишь его воспоминанием, потому что Бродерик, рванувшись со своего места, схватил толстяка за плечи и, вознеся его над собой, проорал, брызжа слюной в пухлое лицо:

– Да ты заткнешься когда-нибудь?! Просто заткнись и всё! И слушай меня!

Гровель, расслабившись в своем кресле, прикрывая ладонями слезящиеся глаза, беззвучно смеялся, мелко потрясывая седою бородой.

За столом, где расположилась охрана, утихли всякие звуки и в установившейся тишине раздался протяжный всхлип трактирщика:

– Молчу, Ваша Светлость, молчу.

– Уф, – усадив толстяка на место, Бродерик вытер вспотевший лоб и, махнув привставшему со скамьи Эмилю, опустился на свой стул. – Вот так-то лучше.

Он налил себе и компаньону ещё савантейского, прополоскал вином рот и, радуясь в душе, что толстяк все-таки нашел в себе силы помолчать, сказал:

– Здесь недалеко, примерно в четырех лье по западной дороге, стоит роща. А в ней мы видели языческое капище со свежими жертвами. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Трактирщик двумя руками закрыл себе рот, выпучил свои поросячьи глазки и отрицательно помотал головой.

– Не знаешь или не хочешь говорить? – уточнил Гровель. – Подумай хорошенько, а то ведь, здесь есть люди, которые очень неплохо умеют развязывать языки, – движением глаз он указал на Эмиля.

– Ваша светлость, да разве бы я посмел утаить от вас хоть что-то? – в высоком голосе Яна послышался укор. – Да никогда! Вот и папаша мой, бывало… – он заметил наливающееся краснотой лицо Бродерика и осекся.

– Тогда рассказывай, – коротко предложил Гровель.

Трактирщик немного помялся, отчего табурет под ним заскрипел, как не смазанная ось в телеге, потом тяжело вздохнул и начал:

 Сам-то я не местный. Я бы и не знал об этой роще ничего, но ведь понимаете – работа такая: люди ходят по дороге туда-сюда, заходят в «Свинью», друг другу о своих приключениях рассказывают. Только не подумайте, что я подслушиваю чужие разговоры! Просто люди иногда немного перебирают – ведь не каждому дано оценить вкус савантейского – поэтому и пьют такое, что… – Он зажмурился и живо изобразил лицом как может выглядеть человек, съевший полную корзину лимонов. – Словом, гадость всякую пьют. А потом очень громко разговаривают. Даже если к каждому уху привязать по подушке и спрятаться в подвале – все одно слышать будешь, как если бы напротив говоруна сидел. Ну вот, стало быть, первый раз об этой роще я услышал шесть лет назад, когда всего этого, – он обвел рукой внутренний дворик, – еще не было. Мы со старшим братом приехали сюда присмотреть место, привезли с собой работников и только-только начали строиться, когда к нам забрел слепой нищеброд с мальчишкой-поводырем. Он выпросил у наших каменщиков горбушку хлеба, и в благодарность за это рассказал давнишнюю историю о последнем колдуне орков, жившем на земле людей и творившем здесь свои безобразные обряды. Тому капищу, что вы видели, лет больше чем любому из людских городов. И с самого первого дня, что оно стоит, кровь над ним лилась рекою – и тягучая, как древесный сок, кровь эльфов, и жидкая, словно родниковая вода, кровь орков. А когда пришли сюда люди, то и людская. И этой-то, красной крови, было пролито более всего, потому что пришлась она по вкусу тому, кому было посвящено это место. Да и мучения людей, чувствующих боль гораздо острее любой другой расы, тоже доставляли этому демону несказанное удовольствие.

Колдуну не нужно было ни денег, ни власти, ни женщин, ни славы, ни знаний. Он был приставлен к капищу только с одной целью – правильно выполнять все положенные обряды, истязать жертвы перед умерщвлением во славу своего вечно голодного демона. И обречен он был жить вечно, пока стоит идолище в окружении камней. Вечно убивать разумных, причиняя им адские муки, а сердца и головы складывать к ногам своего хозяина.

Не знаю, да и нищий тот не знал, а то бы обязательно поведал, сколько времени проводил колдун свои нечистые обряды, но двести пятьдесят лет назад началась война между нашим добрым королем Дагобером Третьим и Советом Шаманов племени орков. Поначалу, казалось, что люди берут верх: наш добрый король согнал ненавистное племя со своих кочевий, лишил их стада пастбищ, захватил несколько храмов. Но потом, когда уже вроде бы все уверились, что всё решено, в ход войны вмешался Колдун из Рощи. Нищий говорил, что орки и сами не рады были этой помощи, потому что расплатой за неё были и их жизни, много жизней. Да только показал колдун Совету Шаманов в стоячей луже ближайшее будущее их мохнорылого племени и орки вынуждены были согласиться.

Трактирщик Ян замолчал, переводя дух, а Бродерик, щедро плеснув в свою кружку вина, поставил её перед трактирщиком. Тот залпом выпил, вытер тонкую струйку в уголке пухлых губ, благодарно кивнул, и продолжил:

– Ну и сошлись в последней битве на болотах Сьенда армия короля с союзниками и вассалами и орда орков, ведомая Колдуном из Рощи. Люди потерпели страшное поражение, Дагобер был убит, из его союзников в живых остался только Намюр. Герцогу удалось вывести из сражения едва ли десятую часть воинов, пришедших с королем. Но и колдовскому воинству пришлось несладко – из трясин Сьенда выбрались немногие. Колдуну тогда противостояли святые подвижники, собранные из шестнадцати монастырей. Неизвестно, удалось ли им убить мерзавца, потому что никто из них не вернулся, а только в роще с тех пор было тихо. Орки, подсчитав потери, откочевали в степи и никогда больше не претендовали на свои прежние земли.

Несколько раз монахи пытались разорить капище, но всегда наутро оно появлялось вновь, даже если камни успевали отвезти за десяток лье.

А сейчас, если вы видели новое жертвоприношение, то… Даже не знаю, что мне теперь делать!

– Боишься? – Хищно раздувая крылья носа, спросил Бродерик.

– Вот вы ругаетесь, Ваша Светлость, а папаша мой всегда говорил, что лучше от язычников держаться подальше. Ведь его старший братец Жан так и сгинул, отправившись освобождать от них Святой Храм. Теперь, наверное, придется мне «Свинью» закрывать и искать место поспокойнее. А я ведь уже привык к этому перекрестку. Жену себе сосватал недадеко с приданым хорошим. Пойду я, с вашего позволения, благородные господа, – задумчивый Ян встал, и, забыв про табурет, поковылял к двери. На полпути остановился, оглянулся, шмыгнул носом и добавил: – Кушайте, господа, кушайте.

Гровель сидел, левой рукой задумчиво пощипывая бороду, а правой вертя кубок за тонкую ножку, оруженосцы и телохранители, слышавшие рассказ трактирщика, прекратили бренчать посудой, один лишь Бродерик, чему-то улыбаясь, наполнил кружку савантейским и единым глотком осушил её. Звук звякнувшей посудины, поставленной на стол, послужил чем-то вроде сигнальной трубы герольда: сразу несколько человек захотели что-то друг другу сказать и во дворе загудели приглушенные голоса.

– Однако, пора ехать дальше, – заметил Бродерик, отрезая ножом от окорока здоровенный кусок.

– Да, нужно засветло убраться отсюда подальше, – Ганс отставил в сторону кубок, – после таких сказок кусок в горло не лезет. Слышал много разных историй и не все из них оказывались выдумкой. Как бы… – он многозначительно замолчал.

– А мне вся эта история видится по-другому, – сообщил Бродерик, пережёвывая мясо. – Не могу ничего сказать про шаманов и колдунов – никогда не встречался. Да нет, конечно, я знаю, что есть такие среди эльфов и орков, слышал – и среди людей встречаются. Но за почти сотню лет, что живу на этом свете, я ни разу не видел злодейства, совершенного с помощью магии: церковники не зря едят свой хлеб. А вот мерзостей, сделанных обычными человеческими руками – сколько угодно! Банальная измена – вот и всё объяснение поражения на болотах Сьенда! Ведь если верить старинным хроникам, то Дагобер обладал войском раз в пять большим, чем у дикарей. Я уж не говорю о выучке и разнице в вооружении. Зато теперь мне понятно, кто владел короной все эти годы. Понятно, почему Намюры вели себя всегда так, словно равны королю. А вот почему же они полезли в драку только сейчас? Герцоги известны своей фамильной одержимостью всем потусторонним, верой в древние пророчества и предсказания. Что-то, по их мнению, должно было произойти.

– Какая теперь-то разница? Голова Намюра в мешке, вряд ли он что-то сможет рассказать.

– Сын его старший, которому скоро шестнадцать, и которого не было при армии Самозванца, расскажет. – Бродерик ухмыльнулся. – А не захочет сын – потревожим отца, он всё еще пыхтит где-то в монастыре касаэлитов. Так и будет. Скомандуй Эмилю, что пора выезжать, а то меня твои телохранители уже подозревают в бесовщине.

Спустя немного времени из ворот «Свиньи в ландышах» выехал передохнувший отряд. На перекрестке кавалькада свернула на дорогу, ведущую к столице, в которой Бродерик надеялся оказаться уже к вечеру следующего дня.

Глава 10. Путешествие Хорста

Утро застало Хорста невыспавшимся, но полным отчаянного веселья и решимости довести начатое до конца. Едва он появился на кухне, как вездесущий Рене, заикаясь, сообщил:

– Хозяин, они опять пришли. Эти, в черном. С дубинками. И с ними еще люди от Ротсвордов, Сальвиари и от других тоже. Мешки какие-то принесли.

Громко чавкая, роняя изо рта куски овечьего сыра, Хорст протянул мальчишке половину окорока:

– Поди, отнеси им, пусть перекусят. Да не бойся, они теперь нас охранять будут. А мешки пускай в мой кабинет тащат, там пересчитывать буду. И пусть напишут чем-нибудь на мешках – сколько и от кого.

– Что пересчитывать? – любопытный Рене не спешил в этот раз исполнять поручение.

Хорст насупил брови, скорчил страшную физиономию и рыкнул:

– Брысь!

Рене исчез, а довольный собой Хорст ласково огладил ладонями свой новый круглый живот, и уселся на скамью, размышляя, чем бы занять столь славно начавшийся день. Как-то так получалось, что, будучи в столице, он её еще толком не видел. Не считать же осмотром бешеную гонку в закрытом паланкине по ночным улицам спящего города? А раз так, то день можно было посвятить знакомству с окрестностями, в которых теперь ему предстояло жить. И непременно пешком, чтобы прочувствовать каждый камень на мостовых, рассмотреть воспетую в песнях красоту Мерида, степенно прогуляться вокруг королевского дворца и поглазеть на горожанок, на счет которых у новоявленного купца Первой гильдии уже сложились определенные планы.

Не сказав ничего домашним, Хорст быстро переоделся в приличное и, как ему показалось, никем не замеченный, выбрался на улицу. Но он и сам не заметил, как чуть позади, шагах в двадцати, следом за ним скользнули на мостовую четыре неприметных человека. Если бы с ним был Рене, мальчишка сразу бы признал в них некоторых из тех, что явились поутру к дому Гровеля, груженые мешками и вооруженные дубинами.

Первые шаги дались непросто – Хорст помнил рассказы бывавших в Мериде односельчан о толпах уличных воришек, норовящих обокрасть любого встречного до исподнего. Но постепенно напряженное ожидание неприятностей спало, и идти сразу стало веселей. А ещё через час, пройдя насквозь квартал, образованный четырьмя богатыми дворцами, Хорст уже вовсю раскланивался с каждым встречным, улыбался спешащим по своим делам женщинам, и, раскрыв рот, глазел по сторонам.

А столица, поначалу хмурая и неприветливая, всё шире раскрывалась перед вчерашним крестьянином, являя ему виды один краше другого. Её соборы, храмы, дворцы, площади, доходные дома, рынки, цеховые кварталы пестрели красками и завораживали формами, оглушали гомоном многоголосого населения. Дороги и улицы пересекались, сплетались, превращались в горбатые каменные мосты и обрывались тенистыми, слегка запущенными парками.

А горожанки! Они шли ему навстречу целыми толпами: оживленно о чем-то болтающие между собой и другие – сосредоточенно-спешащие; совсем молоденькие, опускающие взгляд в землю, едва только он пересекался с глазами Хорста, и умудренные жизнью, смотревшие на встречных мужчин с определенным вызовом. И все они были так прекрасны, что кружилась голова и хотелось заорать в полный голос какую-нибудь весёлую хулиганскую песню. Пару раз он даже надолго останавливался, разворачивался на месте, и провожал понравившуюся красотку долгим восторженным взглядом, но очень быстро на глаза ему попадалась другая – не менее хорошенькая, и Хорст спешил уже за ней.

Целых четыре квартала он прошагал за юной чаровницей, поминутно оглядывающейся, прикрывающей смазливое личико кружевной накидкой и часто смеющейся высоким дробным смехом, к которому так хотелось присоединиться! Она скрылась за дверью цирюльни, а усатая рожа с уродливым шрамом от правого виска к середине подбородка, мелькнувшая в темном проеме, заставила Хорста забыть о своем желании войти следом. А потом по улице прогарцевали на тонконогих лошадях несколько королевских пажей (во всяком случае, Хорст счёл, что так богато могут быть разряжены только королевские слуги), и их великолепие оставило образ симпатичной хохотушки где-то в далеком прошлом. Хорст прошел за ними до железных ворот, пропустивших всадников и закрывшихся перед его носом.

Пришлось повернуть налево, и, пройдя полсотни шагов, Хорст оказался перед пустырем, через который пролегала мощеная булыжниками дорога, а с обеих её сторон возносились в небо редкие колья. На нескольких из них были нанизаны подобно страшным бусам человеческие головы. А в синей выси пронзительно каркала стая ворон, кружащаяся над зловещим местом. Хорст сообразил, что случайно забрел на знаменитую на всю страну Аллею Одиноких Голов, где государственным преступникам давали последнюю возможность посмотреть на страну, которую они предали. Не испытывая никакого желания знакомиться с достопримечательностями печальной аллеи, Хорст кругом обошел смердящий мертвечиной пустырь и почти бегом заскочил в первый попавшийся переулок.

Перемещаясь таким затейливым образом по древним извилистым путям великого города, Хорст не заметил, как заблудился. Впрочем, это наблюдение его не сильно расстроило – ведь вряд ли был в Мериде человек, не знающий как пройти к новому дому купца Гровеля, что стоял на пересечении улицы Сапожников и Тевьенского тракта, а стало быть – и волноваться не о чем! И Хорст с новыми силами свернул в очередной переулок.

Остановиться пришлось на Старой Каменной дороге, пропуская перед собой длинную вереницу телег, везущих говяжьи и бараньи туши. Увидев проплывающие перед ним груды свежего мяса, Хорст вспомнил, что уже давно ничего не ел и живот недовольным урчанием тотчас подтвердил эти смутные подозрения. На противоположной стороне дороги, чуть правее перекрестка, над высокими дверями с резными ручками обнаружилась большая красочная вывеска «Свинья в ландышах» – вчерашнему крестьянину пришлось изрядно напрячь свою память, но прочитать надпись он сумел. Ароматы, доносившиеся с той стороны, оказались посильнее, чем затхлая вонь городских улиц: чуткий нос Хорста почуял жареные грибы, сыр, что-то копченое, и ещё несколько странных, незнакомых прежде запахов, каждый из которых мог свести с ума любого, кто не ел хотя бы пару часов. Довольная свинья, толково изображенная вместе с цветами в перекрестье двузубой вилки и изогнутого ножа, призывно улыбалась, сжимая копытами сочный окорок, и ноги сами, не дожидаясь решения Хорста, понесли его голодный живот и одуревшую от запахов голову под манящую вывеску.

Переступая через порог, Хорст на мгновение замешкался: он попросту испугался, что не сможет вести себя здесь как подобает обладателю столь круглого пуза и такого количества золотых колец. Но грузное тело и почуявший еще больше запахов нос перевесили – проголодавшийся бедняга буквально вкатился внутрь, запнувшись о порог.

В неожиданно просторном зале «Свиньи» навстречу гостю устремился юный служка, на голове которого колыхался веселый ободок с поросячьими ушками. Под густыми, почти сросшимися бровями бегали темные глазки, четко и быстро оценивавшие платежеспособность клиента. Остановившись на туфлях посетителя, они замерли на мгновение, лицо озарилось искренним радушием, на миг даже показалось, что парень лопнет от счастья лицезреть перед собой столь долгожданного гостя. Не дойдя до Хорста пары шагов, свинские ушки склонились в глубоком приветственном поклоне, и ломающийся басок нарушил тишину заведения:

– Добрый день, уважаемый! Желаете отобедать?

– Ага, – не стал отказываться Хорст. – Желаю. Отобедать. Только где-нибудь, где мне мешаться никто не будет. Найдется такое местечко?

– Вы у нас прежде не бывали, уважаемый?

– Не-а, – честно ответил Хорст, вертя головой по сторонам.

– Тогда я могу предложить вам уютный столик в беседке над ручьем.

– Чего? – Как Хорст не смотрел по сторонам, а никакого ручья, и тем более беседки, разглядеть не мог.

– Пройдемте, уважаемый господин, – приторная улыбка показала Хорсту приличных размеров щербину между крепкими крупными зубами, а рука бровастого мягко и настойчиво потянула Хорста куда-то в глубину помещения.

В этот полуденный час большинство столов ещё пустовали, лишь за одним из них негромко чавкали два пожилых дядьки, судя по виду – из цеховой старшины. Какой-то толстозадый мужичок в видавшем виды платье, явно с чужого плеча, подливал масло в светильники на прокопченных стенах и что-то бормотал вполголоса себе под нос, медленно перемещаясь между столами. Сквозь узкие окна, кое-где ещё прикрытые ставнями, на соломенный пол падали пыльные лучи света. У большого очага суетились два юнца, выгребавшие золу, и сосредоточенная дородная тетка протирала белой скрипящей тряпкой дубовые перила, ведущие на верхние этажи заведения.

Бровастый служка протащил Хорста к неприметной двери под галереей второго этажа, отточенным движением сумел открыть её перед клиентом, придержать, и сам при этом умудрился оказаться позади Хорста.

– Проходите, уважаемый господин, сейчас всё сделаем так, как ещё ни для кого и никогда в «Свинье» не делали. – Басок нашёптывал в самое ухо, вернее в оба: бровастый заходил то слева, то справа, вытянутой рукой показывая дорогу через хитрое переплетение каменных дорожек внутреннего двора. – Вот здесь наше особенное место для самых благородных посетителей!

Хорсту польстило подобное отношение и, преисполнившись достоинства, он важно оттопырил нижнюю губу, чуть прикрыл глаза веками и лениво осмотрелся. Над журчащим ручьем высилась резная беседка с одиноким столом, всё вокруг утопало в плотной тени от могучих, но невысоких деревьев, с улицы не доносилось ни единого звука.

Хорст не заметил, как оказался сидящим на мягком стуле – почти таком же, какой стоял в кабинете Гровеля. Приятная прохлада успокаивала, и, пока обладатель свиных ушей рассыпался в любезностях, Хорст успел незаметно разуться под столом и блаженно расслабился: всё-таки драгоценные туфли не очень подходили для продолжительных пеших прогулок.

– К моему великому сожалению, уважаемый господин, мы не сможем показать вам всё великолепие изысканной кухни «Свиньи в ландышах» прямо сейчас – очаг ещё не разожжен, а на кухне принимают продукты и приступят к готовке ещё нескоро. Но кувшинчик савантейского, легкие закуски из рыбы, мяса, фруктов, овощей и грибов могут скрасить ваше ожидание.

– Тащи всё самое вкусное, – распорядился Хорст, – и кувшинчик этого… – он щелкнул пальцами, не рискуя выговорить незнакомое слово, опасаясь, что расторопный служка раскусит его недостойное происхождение.

– Савантейского? Конечно, сей миг! Меня, кстати, все называют Огюст. Так что, если надумаете изменить заказ или чего-то добавить – просто громко произнесите моё имя, хорошо?

– Ступай, Огюст, я запомнил.

Кувшинчик появился на столе очень быстро и к тому времени, когда бровастый Огюст подал закуски, вина в нем оставалась ровно половина. Поэтому был заказан ещё один, а распробовав напиток на вкус, Хорст попросил поставить на стол сразу ещё два – «чтобы зря не бегать».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю