Текст книги "Замена (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Ты и Жаал-ийд-дийнн искал Балтар Назерил и Камень для крови. Мы тоже пошел найти Назерил и Ключ. Нам-вам нужен Назерил. Где Назерил – там Ключ.

– Осталось уже мало времени. Мне не успеть в Каменный круг, если я понесу Жалыдын.

– Оставить здесь?

– Нет! Без нее в Роще Демона нам делать нечего.

– Ты?

– Я только показываю дорогу. Я знаю Назерила.

– Твоя есть Неспящий один!

– Был Неспящий, – вздохнул Еукам. – Что теперь делать-то? Мне нужно много мяса и крови. Жалыдын нужно лечить!

– Эй-о, Элло-Торри-Ээль! – Крикнул зеленомордый и затрещал какую-то скороговорку на своем полуптичьем языке. Второй ушастый стоял и в такт этой трели кивал. Тоже что-то прощебетал. Посол внимательно выслушал и заявил: – Еук-каам! Сотник сделать мясо-кровь много. Барашка, мумукалка, птица нелетная? Нужен какой мясо говорить нам?

– Лысомордых бы парочку… – мечтательно протянул шаман. – Утром уже бегала бы.

– Лысоморда? Это, – он стрекотнул что-то по своему, и показал рукой за холм, где был небольшой человеческий городок.

– Ну да, – согласился Еукам. – Этих.

– О-о! Сотник принесет здесь пять!

После небольшого совещания все эльфы бросились исполнять приказ посланника, оставив его на поляне одного – с орком и ведьмой.

Глава 29. Старые друзья

Золле в силу своего местоположения предпочитал расти в стороны, а не вверх и вширь: городок находился между двух хребтов и прикрывал от дикарей равнину, на которой, собственно, и располагалось королевство. И нет ничего удивительного в том, что какому-то умнику из окружения Хлотаря II пришла в голову удачная мысль перегородить высокой стеной этот узкий проход между двумя отрогами, обезопасив от набегов беспокойных соседей самое сердце страны. А в те далекие времена между изреченной мыслью и воплощением ее в камне проходило совсем мало времени. И вот уже в правление Хлотаря IV строительство стены длиной почти в полторы лиги было завершено, а рядом с четырьмя устроенными проходами в стене расположились небольшие поселения, которые разростались и однажды сомкнулись, образовав длинную ленту строений вдоль единственной улицы, тянущейся параллельно стене. Так и появился городок Золле – самый длинный из известных, и самый узкий из существующих. С тех пор прошло почти пять сотен лет, длинных улиц стало три, появилась еще одна – внутренняя – стена, отгородившая Золле от любопытных глаз из долины, а граница королевства ушла гораздо дальше, превратив прежде опасные места в тихое захолустье.

Золле когда-то давно серьезно претендовал на звание столицы королевства. Сотни три лет назад, когда страна оказалась разделена по реке Тежу на две неравных части между братьями-близнецами (будь неладна королева-мать!). В левобережной ее части, в королевском дворце Мерида утвердился Арилох Юный, а в правобережье устроился его братец – Роланд Мокрая Голова. Тогда им было уже под сорок лет, а Юным и Мокрой головой они стали гораздо позже. Прозвище «Юный» должно было непрозрачно намекать будущим поколениям о состоянии вечно молодого разума короля, а «Мокрая Голова» напоминала бы изучающим историю о легкой королевской страсти к неумеренному потреблению слабо-хмельных напитков. Вот именно в то время, когда страна оказалась во власти и дурака и пьяницы, Золле и оказался претендентом на столичный статус, поскольку именно по его ночным площадям и улицам бродил в стельку пьяный король Роланд, изображая участие к нуждам простых обывателей. А утром, мучаясь от терзавших чело страшных болей, король спешил написать очередной Указ о срочном строительстве королевского замка. Знающие люди говорят, что в архивах сохранилось около шести сотен подписанных им документов, в каждом из которых он объявлял строительство начатым. Но двор так и не сподобился приступить даже к поиску каменщиков – ибо все министры Роланда были такими же как он горькими пьяницами.

Однако строение, хотя бы отдаленно напоминавшее нечто достойное короля в Золле было! Величественное и монументальное, с толстыми стенами, с высокими башнями, с мостом через ров и барбаканом, выкрашенным в белый цвет – монастырь касаэлитов, монашеского ордена, известного тем, что вступать в него могли лишь люди из благородного сословия.

Ну, то есть, конечно, Устав Ордена не запрещал прямо всем остальным искать защиты под его чертогами, но, однако ж, почему-то так выходило, что послушники из простонародья не долго в нем задерживались – неделя-другая и из ворот монастыря выезжает телега, следующая на городское кладбище. То ли вода в колодце была приспособлена лишь для желудков благородных, то ли еще какая причина, но любой, кто не мог похвастаться четырьмя поколениями прославленных предков, очень сильно рисковал, подвая прошение аббату о зачислении в послушники. И со временем так установилось, что все братья, да святые отцы в ордене – сплошь бароны, графы и герцоги… А вот обслуживали их вольнонаемные из горожан так и не ставшего столичным Золле – и чудесным образом все они были здоровы и бодры, и жили лет по весемьдесят.

И где-то здесь под сводами монашеской кельи в глубине строений монастыря, в темно-синей рясе с огромным святым кругом на животе, обретался старший Намюр.

Был он лишь самую малость моложе Бродерика Ланского и всю свою сознательную жизнь прожил в тени великого полководца. Так и не став даже слабым подобием Лана, Намюр бросил королевскую службу и удалился в монастырь, оставив герцогство сыну, который совсем недавно лишился головы, сделав неправильную ставку в большой игре. И судьба одного из крупнейших владений оказалась в руках младшего Намюра – шестнадцатилетнего юнца, впрочем, по мнению знавших его близко, подававшему большие надежды.

А старший из семейства мятежных герцогов за пятнадцать лет дослужился до должности приора монастыря – он бы мог давно стать и аббатом, но за время своей светской жизни так привык быть вторым, что уже давно и не помышлял стать первым. Поэтому аббатом стал его внучатый племянник из рода Танкарвиллей – Хозе Иммануил Ракоч Мария Альфонсо (у сумасшедших южан всегда чудесно раскудрявленные имена, запомнить и выговорить которые может лишь человек, долгое время проживший вместе с ними). В монашестве – брат, а потом и святой отец Родемар. Был он тоже уже в преклонных годах, обладал сложением, напоминавшим отощавшего после голодной зимы борова – широкие кости и болезненная худоба, а сросшие над переносицей седые брови, подчеркивавшие глубину непередаваемо черных глаз, и вовсе придавали аббату вид самого строгого судьи на свете. Но характер у него оказался в полном соответствии с устоявшимися представлениями о повадках южан: легкий, открытый и добродушный.

И вот с этим достойным человеком уже второй час вели беседу Бродерик и Хорст. Уже были сказаны слова приветствия и рассказаны столичные новости, а так же в сто пятьдесят шестой раз поведана (с самыми мелкими подробностями) история чудесной победы над Самозванцем. Выяснено, что один из героев битвы – лейтенант Монтро приходится аббату ближайшим родственником: всего-то родной племянник мужа троюродной кузины его покойной супруги, когда Хорсту надоело кружить вокруг да около, и он прямо спросил:

– А что, святой отец, Намюр-старший в монастыре?

Аббат поднялся из высокого кресла, в котором крутился всю беседу как беспокойный суслик и, поджав нижнюю губу, заявил:

– Отец за сына не в ответе!

– Разве не сказано: «..береги и рости плоды свои, как бережешь и ростишь злаки на поле, убирай скверну и…» еще что-то там дальше, не помню, совсем старый стал, – посетовал Бродерик.

– Сказано и другое: «…кто служит мне, не подсуден суду сынов человечьих!» – Черные глаза отца Родемара, казалось, готовы были воспламенить накидку на герцоге Ланском..

– Да позволь, святой отец, кто ж его судить-то собирается? – Огляделся вокруг Хорст. – Нет судей здесь! Только добрые друзья и братья!

– Так вы не казнить его приехали? – Неподдельное изумление едва не подняло кустистые брови аббата к самому затылку.

– Разве я похож на палача? – Удивился Хорст. И, критически осмотрев свои лопатообразные ладони, изрек: – М-да-а-а… нет, не казнить. Просто поговорить о давно минувших делах… Может быть, он что-то слышал о них от своего отца или деда?

– Что ж… коли так, я велю позвать брата Ференса, – усаживаясь в свое кресло, сказал аббат и тотчас створки дверей распахнулись, и на пороге возник послушник в глубоко надвинутом на лицо капюшоне.

– Брат Илия, спустись в келии, найди приора, он должен с братом каптенармусом составлять тратную ведомость за прошлый год. Позови святого отца ко мне, у нас гости.

– Слушаюсь, святой отец, – склонился в вежливом поклоне капюшон, монах скользнул за закрывающиеся створки дверей.

– Разговор с братом Ференсом будет проходить в моем присутствии. – Аббат посмотрел на гостей, ожидая возражений, но их не последовало.

– Как скажете, святой отец, – не раздумывая, согласился Бродерик.

В зале повисла тяжелая тишина, в которой отчетливо слышалось, как присвистывает, вдыхая воздух.

– Кстати, святой отец, – герцог незаметно подмигнул Хорсту. – Пару седьмиц назад в одной придорожной харчевне слышал занятную, можно даже сказать – чудесную, историю. Проезжий купчик утверждал, что все это случилось на самом деле, но мы с Хорстом, естественно, не поверили, и теперь, оказавшись на святой земле прославленного монастыря, я хотел бы узнать – как церковь смотрит на подобное?

– А в чем дело? – Отец Родемар выпрямился в своем кресле, предполагая услышать и осудить какую-нибудь восточную ересь, из тех, что в последнее время частенько смущала незрелые умы.

– Якобы произошло такое то ли сто, то ли сто пятьдесят лет назад, – неторопливо начал Бродерик под недоуменным взглядом Хорста. – Даже не знаю, как сказать-то… Ну, словом, жили-были давным давно три молодца. Первый был граф стареющий, второй был подмастерьем в цеху кожевенников, а третий вроде как подвизался в торговлишке…

– Очень занятно, – пробурчал аббат. – Сейчас-то нет ни графов, ни ремесленников, ни торгашей…

– Что ты, святой отец! – Открыто улыбнулся Бродерик, – этого добра во все времена хватало! Так это не история еще. А история началась, когда они, все трое, в какой-то час взмолились к Вездесущему о ниспослании кому молодости, кому богатства, кому почета… ну и прочей мишуры… Ты понимаешь, отец Родемар?

– И что? Сейчас-то, конечно, никто ни о чем подобном не молится, да?

– Что ты, святой отец! – Повторился герцог и снова улыбнулся, но теперь едва заметно. – Новизна этой истории в том, что их молитвы были услышаны и исполнены!

– В том чуда нет! – Твердо заявил аббат.

– В исполнении мольбы чуда нет, – согласился Лан. – Чудо в том, как это было исполнено!

– И как же?

– Старый граф стал молодым подмастерьем, торговец – графом, а ремесленник – торговцем!

– О нет!!! – Взревел аббат. – Я так и знал, что этим все кончится!! Опять эта восточная ересь о переселении душ! Не бывает такого – почитайте хоть писания, хоть комментаторов, хоть труды заслуженных отцов церкви!! Неотделима душа от тела до самой смерти! И не дано никому прожить чужую жизнь! Это не чудо, это ересь!

– Но почему, отец Родемар? – Хорст пришел навыручку Бродерику.

– Да потому что!

– И все же, господин аббат? Не оставляйте нас в наших заблуждениях!

– Вот как? Что ж, господа, извольте! Душа не вольна в перемещении куда вздумается. Мы все живем лишь единожды, и вторичное наше появление на белом свете состоится лишь в день Последнего Суда! Душа становится свободной от тела только в момент смерти и сразу следует в Преддверие дожидаться Последнего Дня человечества. Чтобы предстать перед очами Его на Суде и ответить вечностью за дела свои земные! Возможность прожить хоть мгновение за другого означает крах замыслов Всевышнего и величайшую победу Нечистого, ибо святой может испачкаться чужими деяниями в теле грешника, а грешник заменить пред людьми праведника!

– Это как? – Хорст запутался в умопостроениях святого отца.

– Если святой подвижник, всю жизнь просвящавший язычников Словом Господним окажется в момент переселения в теле, совершающем смертный грех? Много ли останется в нем святости? Или грешник, закоренелый преступник и убийца, вдруг возжелав очиститься от скверны, которую творил всю жизнь, вселяется в тело мессионера, несущего Слово диким язычникам, в тот момент, когда язычники начинают целовать Святой Круг? Чья заслуга в приведении грешников к Кругу? Первого или второго? Вы скажете – «не обязательно же все случится именно так»! Да! Но если существует такая вероятность, значит ВСЁ учение наше неверно в принципе! А этого не может быть, ибо только Церковь Единого знает о таинствах Верхнего бытия! Не чудо вы слышали, но ересь! Господь дал нам свободу волеопределения, а принцип переселения душ недвусмысленно указывает на возможность решать и делать за других! А это противоречит всем догматам

– Значит, если такое было, то за этим должны быть рога Нечистого?

– Нет!!! – Совсем уже взъярился аббат на непонятливых собеседников. Он вскочил и пошел быстрым шагом вокруг стола, за которым остались сидеть приезжие, вертя головами вслед перемещению отца Родемара. – Допущение метемпсихозы или перевоплощения душ несовместно с кончиной мира, которую ясно утверждает Слово Всевышнего! Ибо если предположим, что всякая душа в течение нынешнего порядка вещей от начала и до конца мира воплощается не более как два раза, спрашивается: зачем она воплощается во второй раз? Затем ли, чтобы понести наказание за грехи первой жизни во плоти? Но если нет другого способа наказания души кроме послания её в тело, то очевидно ей пришлось бы воплощаться не два или три, а бесконечное число раз, и тогда уверению святого Слова, что небо и земля мимо идут, нет никакой возможности получить свое исполнение. Но допустим и противное, то есть что души посредством воплощений будут все более и более усовершаться и очищаться, и что постепенно все более будет возрастать число душ, не нуждающихся уже больше в телах, чем само собой приблизится наконец то время, когда живущих во плоти душ или вовсе не будет, или будет очень мало; но в таком случае как же получат свое исполнение слова Всевышнего, которое говорит, что Последний Суд застанет в живых множество грешников, и что пред кончиной мира возрастет и переполнится мера беззаконий на земле? Затем, грехи тех, которых застанет кончина мира, будут наказаны по Слову, не перемещением из тела в тело, а совершенно иным образом. Итак, если защитники перевоплощения допускают кроме описываемых в Слове наказаний ещё и наказание переселением в новые тела, – то пусть покажут нам причины этого двойного наказания. Или же, что вернее, грешившие в телах будут нести наказание вне своих тел сами в себе в глубине собственной души своей!

Он остановился напротив гостей, победно посмотрел на них, сидевших с открытыми ртами.

– Ну, теперь-то ясно? Что это противное вере и гибельное учение, к коему хотели вас склонить проезжие еретики?!

– Святой отец, вы сейчас с кем разговаривали? – Невинно поинтересовался Хорст, хлопая глазами. – Так умно говорили… И ничегошеньки непонятно.

– Что-о? Неужели непонятно? Я же уже до самых основ все разжевал! – Отец Родемар, стоявший до этого в позе «Памятник Дагоберу III Победителю», правда – без обязательного коня, разом сник, пожевал губами и сокрушенно произнес: – Ладно, что с вами делать, попробуем еще раз. Итак, …

Но новый поток красноречия аббата остановила раскрывшаяся дверь. Возникший на пороге старец смиренно поклонился отцу Родемару, но едва он разглядел сидевшего за столом Бродерика, как благообразные черты лица исказила гримаса, более соответствующая раздраженному рыночному мяснику, чем монаху старинного ордена.

– Л-лан-н! – Такое слово трудно прошипеть, но отец Ференс его именно прошипел, уподобившись Врагу Всевышнего.

– Здравствуй, дорогой друг! – Маршал поднялся из-за стола и, сделав несколько шагов, обхватил широкие и костлявые плечи стремительно краснеющего Намюра-старшего. – Сколько лет, сколько… – Бродерик растроганно чвыркнул носом и, отстраняясь от монаха, провел рукой по лбу. – Как же я рад! А при дворе говорили, что вовсе ты старый стал. Лжецы! Как же я мог в такое поверить, дружище?

Старый Намюр, не ожидавший такого показного дружелюбия, попытался отпрыгнуть назад, но был заботливо подхвачен подоспевшим Хорстом. И со всей возможной вежливостью перенесен в одно из деревянных кресел за столом.

– Вот так вот, дядюшка, – весело подмигнув старому Намюру, Хорст уселся рядом.

– Спасибо, сынок, – поблагодарил маршал, располагаясь напротив отца Ференса. – Наверное, дорогой Намюр, тебя терзают вопросы? Зачем я здесь? Что мне от тебя нужно? И еще десяток других? Не буду долго рассусоливать и, конечно, ты получишь ответы! Но, во-первых, позволь мне представить тебе моего сына! Этого славного парня зовут Хорст, он мой бастард, но от этого, как мне кажется, только выиграл!

Настороженный взгляд монаха остановился на могучей фигуре Хорста, едва уместившейся в тесноватом пространстве немаленького кресла.

– Обилие силы освобождает человека от необходимости упражнять разум, – пробурчал Намюр.

– Эк ты, святой отец, завернул! – Рассмеялся Хорст. – Но злые языки говорят, что и ты в молодости был не в числе немощных любителей изящных дворцовых развлечений?

– Не врут, суки! – Самодовольно осклабился отец Ференс. – В моей молодости лишь два человека превосходили меня телесно – королевский палач был тяжелее на четверть, и еще один… но он был деревенский дурак и ни в чем, кроме кручения хвостов, не разбирался – ни в дворцовых развлечениях, ни в воинских делах. Поэтому не считается!

– А отец? – Усмехнулся Хорст, припоминая прежние свои стычки с этим Намюром.

– Бродерик? Этот выскочка никогда не был сильным бойцом, – ответил Намюр. – Но он всегда был чертовски хитер и удачлив! У меня… да, пожалуй, ни у кого не было еще никогда такой продолжительной полосы везения! В этом причина его успеха!

– Разве не мы сами создаем себе удачу?

– Сами? А для чего тогда молитва и Всеблагой?

– Никакая молитва не помогла бы вам с отцом в битве при Крозерете! Если бы не его воля и умение, и не твои одержимость и бесстрашие – быть нам всем сейчас рабами в Таубе!

– Откуда ты знаешь, что там было, под Крозеретом?

– Отец рассказывал, – Хорст кивнул на Бродерика, рисовавшего пальцем на столе витиеватые узоры. – Да и в хрониках написано немало о той давней битве.

– Да… – Отец Ференс откинулся в кресле и, улыбнувшись, посмотрел на маршала. – Славно тогда мы покрутились против четырех армий Тауба! И обозы, обозы, обозы! На одном поле за неполную седьмицу три сражения, после каждого из которых мы становились все слабее и богаче! А последнюю битву я уже и не видел: в самом ее начале меня ссадили с коня арбалетным болтом! В… смешно сказать – в правую ягодицу!! – Намюр расхохотался громогласно, но как-то резко осекся и, хмуро поглядев на Бродерика, спросил:

– Ты никому не говорил об этом?

– Я-а? – Удивленно протянул маршал. – Нет!

Сторонний наблюдатель сказал бы, что Бродерик был готов добавить «да я сам, забери меня Всеблагой, только что об этом услышал!». Но маршал только громко сглотнул.

– Ну а кроме нас двоих живых с той поры и не осталось! – Успокоился монах.

– Ну, полно, полно, – примирительно встал между ними Хорст. – Все это дела давно минувшие! Славные, веселые и далекие! Отец Ференс, мы здесь по другому поводу!

– И зачем же?

Хорст задумался. Бродерик, изображая возмущение и негодование несправедливым обвинением в излишней болтливости, замер перед окном. Его борода мелко подрагивала, казалось, что еще мгновение-другое, и он взорвется гневной тирадой.

Аббат, застывший в своем кресле безмолвным арбитром, зыркал черными глазами по сторонам и еле слышно сипел при каждом вдохе.

– Святой отец, – обратился к нему Хорст, – я даю тебе честное слово, что отцу Ференсу не будет причинено никакого ущерба. И очень прошу позволить нам обсудить вопрос… касающийся Его Королевского Величества.

Настоятель недовольно фыркнул, но, поймав тяжелый взгляд бывшего герцога – Намюр угрюмо и пристально смотрел из-под нависших над глазами седых бровей прямо в душу, уступил:

– Я схожу, проверю, как отбывают наложенные покаяния грешные братья. Надеюсь на твое благоразумие, герцог, – он кивнул Бродерику, – и на твое, брат Ференс.

Отец Родемар удалился с гордо поднятой головой, как совсем не пристало смиренному служителю Господа. Тяжелые створки дверей протяжно скрипнули, и над столом повисла тишина.

Хорст медленно наклонился к мешку, принесенному с собой, и так же неспешно положил на стол перед Намюром корону, найденную у тела его сына.

Бывший герцог мазнул взглядом по двум дюжинам жемчужин и мрачно спросил:

– Он умер достойно?

Компаньоны переглянулись и Хорст ответил:

– Не знаю, нас там не было. Мы нашли его и вот это, – его указательный палец скользнул по самой крупной жемчужине, – когда всё уже было кончено. Твой сын отдельно, его голова отдельно.

– Где это произошло?

– В какой-то безвестной роще, у древнего алтаря орков…

– На камне Балтара? – Старый Намюр приподнялся на мгновение в кресле и сразу же осел, безволно опустив руки. Впрочем, на лице его застыла суровая маска старого воина. – Он все же добрался до склепа!

– Кто такой Балтар? – почти хором спросили Лан и Хорст.

И снова под темным потолком повисла тишина, нарушаемая хрипловатым сопением отца Ференса.

– Намюр? – Позвал его Хорст.

– Балтар – это наше родовое проклятие. Но коли уж вы здесь и коль привезли мне эту железяку, то вам стоит о нем знать. – Глухо проронил старый монах. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и, глубоко вздохнув, начал рассказ: – Две с половиной сотни лет назад, когда мой предок привел свою дружину на болота Сьенда, чтобы вместе со своим сюзеренном Дагобером одолеть в последней битве воинство кровожадных орков, ему было отведено место на правом фланге объединенного войска. Битва началась не так, как планировал наш король. Орки не стали ждать утра, не стали ждать, пока соберутся все союзники Дагобера. Они обрушились на наших дедов из ночной тьмы, перемазанные болотной тиной, в полной тишине. Эти звери не вопили свои обычные боевые кличи. Они вели себя так, как не бывало ни до того, ни после. Сначала они вырезали охранение. Да так, что никто не успел проронить ни звука. Затем они обрушились на центр лагеря.

Старый Намюр открыл глаза и красноречивым жестом показал Хорсту, что не прочь прополоскать горло чем-нибудь жидким.

– Мой предок в этот момент осматривал местность перед позициями своего полка. – Продолжал монах. – И в ночной темноте он увидел странное мерцание, заворожившее его, заставившего забыть об осторожности, и, во главе отряда в пару десятков копий, он ворвался на небольшую поляну среди гнилых топей. На его пути появились эти гнусные пожиратели человечины, и моему предку пришлось принять бой! Орки пытались сопротивляться, но тот Намюр был на самом деле великим воином. Может быть, не таким большим как… Хорст, или я в молодости… Но нам обоим до него далеко. И это не пустые слова!

Как бы там ни было, но, прорвавшись с боем сквозь орочью цепь, он оказался посреди их знаменитого Камлания Шестнадцати! Дед утверждал, что эти Шестнадцать – самки!! Но в это трудно поверить. Я думаю, что там были древние орки, волосатые и уродливые. Не мудрено в такой обстановке, почти ночью, спутать пол орочьих шаманов. Смешно было бы, окажись на самом деле, что этим гнусным племенем управляют двуногие суки! Прости меня Всеблагой за слова мерзостные и дерзкие…

Он выпил воды из кубка, поднесенного ему Хорстом, перевел дыхание и закончил:

– Трудно сказать, что там произошло на самом деле, но дед вывез из этого шаманского круга вот эти жемчужины, – он еще раз погладил самую крупную из них, нависавшую над центральной передней частью короны.

– И что было дальше? – Спросил Бродерик.

– А дальше мой дед остался один, потому что весь его отряд к тому часу был уже мертв!! – Намюр грохнул кулаком по столу. – Он прихватил на коня одного из этих камлающих старцев и был таков! За ним, конечно, гнались, но его конь был свиреп и быстр и смог вывести герцога к горящему лагерю короля Дагобера! Однако уже было поздно: в короля к тому часу уже вселился демон, что был вызван орочьими шаманами. Этот самый Балтар Назерил. Таково было имя этого демона, бывшего когда-то давно одним из сильнейших шаманов орочьего племени. Король Дагобер, чье сознание было прочно подчинено демону, взбесился и приказал своим полкам напасть на левое крыло своего же войска, а сам носился среди рядов солдат и разил мечом направо и налево, не разбирая своих и чужих! И моему деду не оставалось ничего другого, как убить обезумевшего короля! Три стрелы, пробившие горло Дагобера не смогли остановить чудовище – он лишь упал с коня, но тут же вскочил и набросился на герцога. Не знаю как, но деду удалось сорвать с него корону, и лишь после этого из пробитого горла безумца хлынула черная кровь оборотня! Но без головы и оборотням живется плохо и недолго!

– И что было дальше? – Теперь уже Хорст проявил любопытство.

– Дальше? Дальше было кровавое побоище: все били и резали всех и никто не мог остановить эту бойню! Из этой адской мясорубки старый Намюр вырвался с жалкими остатками того полка, что привел с собою на болота! Но он смог вывезти с собой корону Лотерингов. Правда, теперь на ней совсем другие жемчужины. Не те, которые мог видеть умирающий Дагобер. Теперь на ней тот жемчуг, что достался деду в круге Шестнадцати! И она уже не совсем корона, она стала чем-то большим, чем просто древняя корона, вернее будет сказать, она уже совсем не корона.

– И что же это такое? – Снова спросил Хорст.

– Это… – начал было говорить отец Ференс, но был прерван громким стуком распахнувшехся дверей.

На пороге стоял разволновавшийся Гровель, с красным лицом в мелких бисеринках пота, часто дышащий, словно только что на своих двоих преодолел всю дорогу от Мерида до Золле. Он выпучил глаза и страшно проорал:

– Там!!

– Что там? – Хором спросили все трое.

– Там этот… оборотень… заговорил, вот!!

– Радульф? – Опять хором спросили Хорст и Бродерик, посмотрев друг на друга.

– Ну да! – Подтвердил их догадку Гровель, вытирая рукавом пот со лба. – Этот, Радульф-обрубок. Кстати, левая рука у него уже почти выросла! Новая!

– И чего же он хочет? – Теперь спросил один только Хорст.

– Тебя видеть хочет. И маршала!

– Кто такой Радульф, демоны меня раздери?! – Воскликнул отец Ференс и трижды истово наложил на себя Святой Круг. – Прости, Всеблагой, слова мои невоздержанные, в чертогах сей обители сорвавшиеся.

– Тот, на чьей голове побывала эта корона, – просто объяснил Бродерик и последовал за Хорстом, шаги которого уже слышались где-то на лестничных маршах.

Помедлив пару мгновений, отец Ференс бросился за ними.

Но догнать своих гостей он смог только в самом низу – у северного крыла общинного дома, предназначавшегося для гостей монастыря. Сгрудившись в дверном проеме подсобного помещения, приспособленного для хранения всякой дворовой утвари, они стояли перед каким-то тюком или седельной сумой, из которой на людей таращились вполне осмысленные глаза мерзостного чернокожего уродца.