Текст книги "Житие Одинокова"

Автор книги: Дмитрий Калюжный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Я не следователь, Гарик, и ничего не записываю. Ты почему такой дёрганый?

– Будешь тут… Дёрганым. Брякнешь чего, не подумав, твои слова – раз! – и в протокол, потом не отмажешься. Фу-у-у. Как хорошо, что я тебя встретил. Хоть поговорить без этого напряга… А ту речь я помню. Славная была речь. Но и время было совсем другое.

– И слова ты говорил другие. И вроде от души…

– Ту речь мне папин референт написал, – сообщил Гарик. – Классный был дядька. Весёлый. Минц по фамилии. Немец. Он меня и предупредил, когда папу… отца моего арестовали. Только ты не говори никому. Хотя этого Минца и так наверняка шлёпнули. Нам там… ну, с той стороны, рассказывали, как комиссары истребляют советских немцев.

– А ты поверил. У нас в батальоне служил сержант немец. В бригаде, я слышал, был капитан. И в газетах писали, награждены орденами, мол… Лётчик там был какой-то, герой. А один наш немец, представь, в безвыходном положении вышел к фашистам, крича по-немецки, что он свой, и подорвал гранатой целую толпу, и сам погиб.

– Вася, это ты веришь незнамо чему. На самом деле устроили провокацию. В Поволжскую немецкую республику – она была вот здесь, за Волгой – скинули фальшивый десант, одетый в форму Вермахта. Фольксдойчи обрадовались, приняли как родных. И тогда их всех выслали в Казахстан, на верную смерть. А кто служил в армии, поувольняли, и туда же.

– Казахстан тоже советская земля. И тоже вот тут, за Волгой. С чего это там «верная смерть»? И потом, что ты несёшь? Я же лично… Да прямо сейчас на нашем фронте войсками ПВО командует немец! В нашем госпитале есть военврач немец! Доктор Шнайдер! Ты его завтра увидишь.

Чижиков внёс миски с гуляшом и картошкой. Сказал:

– Щас хлеба нарежу, – и вышел.

– И чаю, – крикнул ему вслед Василий. – Если есть.

– Ой, опять меня занесло, – спохватился Вяльев, а потом, придерживая рукой повреждённые рёбра, склонился через стол, зашептал: – Вася, я в ужасной ситуации. Помоги мне, ты можешь. Возьми на поруки.

– Да ты спятил. У меня таких прав нет.

– Ну придумай что-нибудь, Вася! Меня расстреляют к чёртовой матери! Для вида подлечат и расстреляют. Нам известно, как тут дела делаются. А я не виноват! Ты же меня знаешь! На мне крови нет! Я был в обозе!

– Патроны подвозил? – хмыкнул Василий. Он не испытывал жалости к бывшему однокурснику, к тому же близкой смерти Вяльева ну никак не видел.

– Я был в хозяйственном обозе! – Гарика опять затрясло. – Дрова на мне были, мясо рубил, консервы возил. Мне не выдавали оружия! Я ни разу… Ни разу…

Дверь отворилась, пропуская Чижикова с хлебом в одной руке и чайником в другой. Гарик прервался, опустив голову и шмыгая носом.

– Что-нибудь ещё принести, товарищ старший лейтенант? – «со значением» спросил Чижиков, помахивая большим пальцем возле горла.

– Нет, Серёжа, это лишнее.

Дневальный вышел, затворив дверь.

– Давай поешь, – предложил Одиноков, но Вяльев отодвинул миску.

– Васенька, во имя старой дружбы… Ты же знаешь, в этой стране жизнь человеческую не ценят ни во что. Кто я для них? А с тобой мы же… Мы… Да, я вскрывал консервы для этих. Дрова им рубил. Один годик. Один годик, Вася! Из моих двадцати двух! И что? Такая ужасная безжалостность к людям, ты бы видел, как нас метелили в Сталинграде, а я ведь сам вышел, я был рад попасть к своим.

– Ты для них не был своим, – присматриваясь к нему, произнёс Василий. – Да и мне не свой. До войны ты считал меня наивным, не умеющим жить. Сегодня опять называл так. А сам не умеешь умереть! Ты что, и впрямь не чувствуешь за собой вины?

– Я просто жил, Вася, жил как получалось! Что же теперь, убить меня за это? А ведь убьют! Расстреляют в каком-нибудь вонючем подвале! Меня! Ни за что!

– Эх, Гарик, – вздохнул Василий. – Лучше бы ты тогда поехал со мной в Барнаул. Вместе бы там пошли в военкомат, вместе бы служили. Всё могло быть иначе.

– Ничего бы не было иначе…

– А расстрела тебе бояться не надо. Будь уверен.

– Вася! Вася! – Вяльев попытался схватить Одинокова за руки, заглянуть в глаза. – Ты просто так добреньким прикидываешься? Или тебе что-то сообщили?

– Мне… сообщили, да. Жить ты будешь долго. И думаю, свою глупость и ненависть передашь детям. Ты был в фашистском обозе? Они будут уже не в обозе. Вот что самое ужасное, Гарик, а вовсе не твоя смерть…

Документы эпохи

Послание И. В. Сталина – Ф. Рузвельту

21 апреля 1943 года

Поведение Польского Правительства в отношении СССР в последнее время Советское Правительство считает совершенно ненормальным, нарушающим все правила и нормы во взаимоотношениях двух союзных государств.

Враждебная Советскому Союзу клеветническая кампания, начатая немецкими фашистами по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории, была сразу же подхвачена правительством г. Сикорского и всячески разжигается польской официальной печатью. Правительство г. Сикорского не только не дало отпора подлой фашистской клевете на СССР, но даже не сочло нужным обратиться к Советскому Правительству с какими-либо вопросами или за разъяснениями по этому поводу.

Гитлеровские власти, совершив чудовищное преступление над польскими офицерами, разыгрывают следственную комедию, в инсценировке которой они использовали некоторые подобранные ими же самими польские профашистские элементы из оккупированной Польши, где всё находится под пятой Гитлера и где честный поляк не может открыто сказать своего слова.

Для «расследования» привлечён как правительством г. Сикорского, так и гитлеровским правительством Международный Красный Крест, который вынужден в обстановке террористического режима с его виселицами и массовым истреблением мирного населения принять участие в этой следственной комедии, режиссёром которой является Гитлер. Понятно, что такое «расследование», осуществляемое к тому же за спиной Советского Правительства, не может вызвать доверия у сколько-нибудь честных людей.

То обстоятельство, что враждебная кампания против Советского Союза начата одновременно в немецкой и польской печати и ведётся в одном и том же плане, – это обстоятельство не оставляет сомнения в том, что между врагом союзников – Гитлером, и правительством г. Сикорского имеется контакт и сговор в проведении этой враждебной кампании.

В то время как народы Советского Союза, обливаясь кровью в тяжёлой борьбе с гитлеровской Германией, напрягают все свои силы для разгрома общего врага свободолюбивых демократических стран, правительство г. Сикорского в угоду тирании Гитлера наносит вероломный удар Советскому Союзу.

Все эти обстоятельства вынуждают Советское Правительство признать, что нынешнее правительство Польши, скатившись на путь сговора с гитлеровским правительством, прекратило на деле союзные отношения с СССР и стало на позицию враждебных отношений к Советскому Союзу.

На основании всего этого Советское Правительство пришло к выводу о необходимости прервать отношения с этим правительством.

Я считаю нужным информировать Вас об изложенном и надеюсь, что Правительство США поймёт необходимость этого вынужденного шага Советского Правительства.

Глава двадцать шестая

Колонна легковушек мчалась сквозь ночь. Сталин возвращался в Москву с Курского направления. Целый день в компании секретаря Курского обкома партии Чеснокова и нескольких военачальников он осматривал поле в районе Понырей, оборонительные сооружения. Он уже представлял себе, как будут развиваться летние операции: работа с картами давала такую возможность, а знакомство с ландшафтами укрепило в принятых решениях.

Одним из решений было создание за спинами двух фронтов ещё одного, Резервного. Шесть общевойсковых армий, танковая армия, несколько механизированных танковых и кавалерийских корпусов, да плюс к тому большое количество артиллерийских частей, разбросанных сейчас на больших степных просторах, – если их структурировать и назначить хорошего командующего, сыграют свою роль в назревавших событиях!

Но фронт с названием «Резервный» уже был. Этот надо назвать как-то по-особому. Например… Почему бы и нет? Назовём его «Степной фронт». А командующим назначим товарища Конева. Он справится.

Несколькими часами раньше Сталин спросил Рокоссовского:

– Сможет ли ваш Центральный фронт наступать? – и тот ответил, что для таких решительных действий ему нужны дополнительные силы и средства. А затем предложил стратегию обороны, но – обороны ради наступления.

– Немцы обязательно сами захотят идти вперёд, – убеждал он. – Но не смогут идти долго! Транспортных средств у них не хватает даже на восполнение текущих расходов войны и подвоз продовольствия. Вот когда выдохнутся, перейдём в контрнаступление.

Рокоссовский убеждён в своей правоте. Это хорошо. Для надёжности отправим к нему товарища Жукова. Пусть вдвоём подумают ещё раз. А мы тем временем сформируем Степной фронт – как резервный, «подпирающий» сразу два, Центральный и Воронежский. Если гитлеровцы не так уж и выдохлись, как уверен товарищ Рокоссовский, Степной фронт окажется очень к месту, он превратит нашу оборону в наше наступление…

Машины приближались к Москве, и мысли Сталина перекинулись на другой предмет: моральное состояние в семьях руководящих работников. Он обдумывал эту проблему не первый день, и тому была причина. Недавно пятнадцатилетний сынок наркома авиапромышленности Шахурина, оболтус Володя, застрелил дочь дипломата Уманского, назначенного послом в Мексику, и застрелился сам. Девочку звали Ниной, ей тоже было пятнадцать, назавтра она должна была улететь в США вместе с родителями. А пистолет Володе дал «поиграть» сынок Микояна Иван.

Можно сказать, «любовь». А можно сказать, распущенность и вседозволенность.

Мы изыскиваем годных для дела людей, поднимаем их, заботимся о них. Мы дали высшим руководителям, деятелям науки и культуры зарплаты вдесятеро выше ставки квалифицированного рабочего. Мы сделали так, чтобы годный человек не беспокоился за здоровье и отдых жены и детей, всего себя отдавая делу. И видим теперь, что в таких семьях вырастают безответственные, никуда не годные дети. Они считают себя свободными от всех условностей! Но что такое свобода, товарищи?

«Свобода там, где дух Господень», – прогудел он себе в усы библейский тезис.

Партия дала установку воспитывать в массах научное мировоззрение. Ни Маркс, ни Ленин не требовали ничего сверх этого. Всем было понятно, что моральные основы жизни давным-давно выработаны в недрах религий, и ничего нового тут уже не придумаешь, а только зря испортишь. Правильно сказал товарищ Калинин на ужине, который мы устроили по случаю введения погон в Красной Армии: «Не всё старое надо немедленно выбрасывать, иногда старое помогает делу, способствует проведению нужной политики».

А предварительно Калинин ударился в воспоминания и поведал об одной своей встрече с Лениным.

– Меня тогда назначили председателем ВЦИК… – в духе запевов русских сказок начал он, а Сталин тут же поправил:

– Не назначили тебя, а избрали председателем ВЦИК.

Калинина это не сбило, он просто повторил запев по-новому:

– Когда меня избрали председателем ВЦИК, вызывал меня к себе Владимир Ильич Ленин и говорит: «Товарищ Калинин, не можете ли вы съездить в Смоленскую губернию и выяснить: почему смоленские крестьяне не хотят признавать декреты Советской власти и не дают нам хлеба, не дают нам солдат для Красной Армии?»

И дальше «Всесоюзный староста» поведал, как он согласился ехать да как поехал, где побывал и о чём беседовал с крестьянами. Из его рассказа следовало, что крестьяне на вопросы: почему, мол, не хотят они признавать декреты Советской власти и не дают людей в Красную Армию? – в один голос отвечали: «Да мы, мол, свет-батюшка, Михал Иваныч, всё дадим – и хлеб, и людей, только зачем вы разоряете церкви и попов угоняете? Вот если не будете церкви разорять и попов угонять, то мы будем полностью Советскую власть признавать и хлеба дадим, и людей для Красной Армии, и все декреты Советской власти выполним со всей душой». Закончил Калинин так:

– Я возвратился в Москву и обо всём этом рассказал Ленину. Владимир Ильич улыбнулся и говорит: «Товарищ Калинин, если они только этого хотят и не больше, то мы дадим им это с удовольствием, запретим закрывать церкви и попов угонять».

Выслушал эту сказку, Сталин, подумав, произнёс:

– Сколько вреда принесли нам леваки, побивая религию! А вопрос-то и сегодня не потерял своей остроты…

«Церковь отделили от государства, ибо сказано: „Царствие Моё не от мира сего“. Казалось бы, что мешало церкви, отделённой от государства, продолжать работу по нравственному окормлению паствы? Ничто не мешало. Но патриарх Тихон, по недоумию своему, зарапортовался в контрреволюционных проповедях и вмешался в дела мира сего, поддержав белых. Леваки, по рождению почти все – люди не православной культуры, с радостью ухватились за оплошку патриарха и начали православие громить. Теперь мы леваков убрали, а церковь бездействует. Да, у нас есть комсомольская и пионерская организации. Их дело – воспитание строителей коммунизма, верных социалистической Родине, а нравственное воспитание юношества для них – задача вторичная. Что ж нам теперь, переобучать пионервожатых в проповедников? Или найти другое решение?

Только поймут ли такое решение твердолобые партийцы…

Застрелил Шахурин-младший девочку Нину. Застрелил посреди столицы, на Большом Каменном мосту, на глазах у всех. А ведь и другие бывали похожие случаи. Гуляют по Москве разговоры: „Вот что сынки начальников себе позволяют!“ И это не шутки, „сынки начальников“, а серьёзная проблема, она ещё аукнется. „Сынки“ образование получают лучшее, чем прочие дети. А выросши, они, не будучи годными ни для какого дела, станут претендовать на то, чтобы хоть чего-то да возглавить. Развращённые сибариты, они не позволят подниматься на верхние ступени управления талантам снизу. А вдруг товарища Сталина уже не будет в то время? Куда эти волчата заведут страну?..»

…Покидая Поныри, Сталин приказал секретарю обкома Чеснокову:

– Священников не обижать.

Документы эпохи

Послание И. В. Сталина – Ф. Рузвельту

11 июня 1943 года

Ваше послание, в котором Вы сообщаете о принятых Вами и г. Черчиллем некоторых решениях по вопросам стратегии, получил 4 июня. Благодарю за сообщение.

Как видно из Вашего сообщения, эти решения находятся в противоречии с теми решениями, которые были приняты Вами и г. Черчиллем в начале этого года, о сроках открытия второго фронта в Западной Европе.

Вы, конечно, помните, что в Вашем совместном с г. Черчиллем послании от 26 января сего года сообщалось о принятом тогда решении отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и заставить Германию встать на колени в 1943 году.

После этого г. Черчилль от своего и Вашего имени сообщил 12 февраля уточнённые сроки англо-американской операции в Тунисе и Средиземном море, а также на западном берегу Европы. В этом сообщении говорилось, что Великобританией и Соединёнными Штатами энергично ведутся приготовления к операции форсирования Канала в августе 1943 года и что если этому помешает погода или другие причины, то эта операция будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь 1943 года.

Теперь, в мае 1943 года, Вами вместе с г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года. То есть – открытие второго фронта в Западной Европе, уже отложенное с 1942 года на 1943 год, вновь откладывается, на этот раз на весну 1944 года.

Это Ваше решение создаёт исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и её сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет Советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с ещё очень сильным и опасным врагом.

Нужно ли говорить о том, какое тяжёлое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии – произведёт это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, принёсшей столько жертв, без ожидавшейся серьёзной поддержки со стороны англо-американских армий.

Что касается Советского Правительства, то оно не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжёлые последствия для дальнейшего хода войны.

…Немцы планировали, захватив железнодорожный узел Поныри, в течение нескольких часов прорваться к Курску по железной дороге. На небольшой посёлок наступали три пехотных и одна танковая дивизии, это был сущий ад, но войска Центрального фронта не пропустили врага к железной дороге. Так что Рокоссовский оказался прав, немцы пошли в наступление, он отразил удар и ударил сам.

Зато южнее войска Воронежского фронта врага пропустили!

Обсуждение битвы в Ставке показало разницу во мнениях.

Многие считали, что главным событием, решившим успех, стало танковое сражение на Воронежском фронте, под Прохоровкой. Сталин этого мнения не разделял:

– Коренной перелом наступил, когда немцы проиграли сражение за Поныри на Центральном фронте, на севере дуги, – говорил он, прохаживаясь вдоль стола. – Лишь после этого, чтобы повернуть боевую ситуацию как-то по-другому, они ударили по Воронежскому фронту, на юге дуги.

Военачальники, как было заведено, сидели за столом и говорили сидя.

– Танковый встречный бой у Прохоровки стал следствием прорыва противника в глубину нашей обороны, – согласился Жуков. – Но надо учитывать, что на Воронежском фронте сложилось неблагоприятное положение для наших войск.

– В чём же это выразилось? – остановился Сталин.

– Немцы прорвали фронт и устремились в этот прорыв своими танками.

– Это не объяснение. Нам, чтобы выправить положение, пришлось вводить в сражение целый фронт, стоявший в затылок войскам Воронежского. Товарищ Ватутин пропустил врага, а товарищ Конев силами своего Степного фронта, то есть за счёт резерва Ставки, его остановил. И мы понесли большие потери.

– В течение двух дней боёв танковый корпус Ротмистрова потерял 60 процентов и 18-й корпус до 30 процентов танков, – доложил начальник Генштаба Василевский. – Очень значительны потери пехоты.

– Если коротко, командующий Воронежским фронтом Ватутин не показал себя готовым к ведению боевых оборонительных операций в современных условиях. В то же время командование Центрального фронта, и прежде всего командующего, товарища Рокоссовского, можно и нужно хвалить, – Сталин походил немного, подумал. Добавил: – Мы можем и должны радоваться нашим успехам, но преуменьшать силы врага мы не имеем права. Трудностей впереди у нас ещё много…

Документы эпохи

ПРИКАЗ

Народного Комиссара Обороны СССР

о поощрении бойцов и командиров за боевую работу по уничтожению танков противника

24 июня 1943 г.

В целях дальнейшего увеличения эффективности борьбы с вражескими танками и поощрения бойцов и командиров за боевую работу по уничтожению танков противника приказываю:

1. Установить премию за каждый подбитый или подожжённый танк противника расчётом противотанковых ружей:

а) наводчику противотанкового ружья – 500 руб.

б) номеру противотанкового ружья – 250 руб.

2. Установить премию за каждый уничтоженный (подбитый) танк противника экипажем нашего танка: командиру, механику-водителю танка и командиру орудия (башни) – по 500 руб. каждому, остальным членам экипажа – по 200 руб. каждому.

3. Установить премию за каждый подбитый танк всеми видами артиллерии: командиру орудия и наводчику – по 500 руб., остальному составу штатного орудийного расчёта – по 200 руб.

4. Установить премию в размере 1000 руб. каждому бойцу и командиру за лично подбитый или подожжённый танк противника при помощи индивидуальных средств борьбы.

Если в уничтожении вражеского танка участвовала группа бойцов-истребителей танков, то сумму премии поднять до 1500 руб. и выплачивать всем участникам группы равными долями.

5. Начальнику Финансового управления при НКО издать инструкцию по применению настоящего приказа.

6. Приказ ввести в действие с 1 июля 1943 года и передать по телеграфу.

Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза

И. СТАЛИН.

…В один из летних дней 1943 года члены Политбюро прибыли на Автозавод имени Сталина, в цеху которого стояли сияющие лаком деревянные макеты новых легковых автомашин: «ЗиС», «Родина» и «Москвич». Макет «Родины», изготовленный из ольхи, и некоторые узлы в металле привёз главный конструктор разбомбленного в июне завода «ГАЗ» Липгарт, остальные образцы представлял директор завода «ЗиС» Лихачёв. О сроках подготовки машин к запуску в серию пока даже разговора не было, заводы выпускали грузовики и бронемашины для фронта. Легковушки, по заданию партии, конструировали «на потом».

Членам Политбюро представили конструкторов и художников, принимавших участие в работе над машинами, и осмотр начался. Маленков изводил вопросами руководителей заводов, Молотов просто прохаживался, сурово глядя на «мирное железо», а Берия, посверкивая в стороны стёклышками очков, щупал кожу сидений. Самым большим энтузиастом выглядел Сталин: он и смотрел, и вопросами изводил, и щупал, и за руль садился, проверяя, удобно ли будет шофёру в кабине.

– Почему «Родина»? – подозрительно спросил Берия.

– Это было рабочее название, – ответил Липгарт, с некоторым испугом глянув на Сталина. – Сейчас предложено другое, «Победа».

Сталин засмеялся. Когда несколькими днями раньше ему сообщили о намерении назвать автомобиль словом «Родина», он тут же спросил: «И почём у нас Родина пойдёт в продажу?» Ясно, что главному конструктору передали его ироническое замечание, и вот решили переименовать… Сказал:

– «Победа» – это хорошее название. Запустим машину в серийное производство, когда оно уже будет соответствовать факту.

Молотов обратился почему-то к художнику Самойлову:

– Я похожие машины видел в Германии. Мы что, германскую технику копируем?

– Разрешите объяснить мне, товарищ Молотов? – спросил Лихачёв.

– Да, пожалуйста.

– При проектировании «Родины» и «Москвича» использованы элементы конструкции «Опель Капитан», лучшей модели в своём классе. Но эту модель у немцев давно перекупили наши союзники, американцы, а именно компания «Дженерал Моторс»! Так что мы частично копируем не германскую модель 1938 года, а американскую 1939 года.

– Так-так. А своё в наших машинах что-нибудь будет?

– До войны мы кузовную оснастку заказывали в США. Теперь делаем сами. Обратите внимание, в этих машинах есть новинки: электрические указатели поворотов, стоп-сигналы, багажник. А наш легковой «ЗиС», хотя он конструктивно близок американским «Паккарду» и «Бьюику-Лимитед», в большинстве узлов – собственная разработка…

В заключение осмотра Генеральный секретарь спросил у Лихачёва:

– Какой, по вашим расчётам, будет стоимость машин?

– «Победа» – шестнадцать, «Москвич» – одиннадцать, а «ЗиС» – семьдесят пять тысяч рублей.

– Дороговато, дороговато… Как же так?

– Товарищ Сталин, мы дешевле не можем. Иначе потерпим банкротство.

– Народ терпит такую войну… А если часть затрат государство возьмёт на себя?..

– Тогда сможем предложить дешевле.

– Очень хорошо.

Он гордился экономикой СССР. Пусть и не всё получилось так, как виделось в начале пути, но вопреки препятствиям и вражескому противодействию народ создал промышленность высшего мирового уровня. Появились десятки новых отраслей. Раньше во всём мире только Германия, Великобритания и США были в состоянии производить на своей территории все виды промышленной продукции, вести любые конструкторские работы, выполнять сложные научные исследования. Нам понадобилось всего десять лет, чтобы войти в этот «клуб», а кое в чём и превзойти эти страны, товарищи.

Над нами смеялись. Когда мы закупали в США оборудование для тракторного завода и просили заменить предусмотренный проектом подъёмный кран, чтоб он мог поднимать не пять, а пятьдесят тонн – как они смеялись! «Русские не понимают основ экономики! Покупают в убыток!» Да, господа учёные экономисты. С вашей точки зрения, мы слабы в экономике. Зато мы неплохо разбираемся в политике. Тракторный завод, оснащённый мощным краном, мы, когда началась война, легко превратили в танковый.

Мы создали одну дорогую экономику «двойного назначения», вместо того чтобы городить две «дешёвые», отдельно для мирной продукции и отдельно для военной. Мы понимали, что создание двух экономик нам не по силам, да и зачем? Где набрать сырьё и кадры, чтобы обслуживать сразу две? В мирное время военные заводы – омертвлённый капитал. А в войну было бы недозагружено гражданское производство. Сейчас мы строим военные заводы, но так, чтобы после победы над немецко-фашистскими захватчиками можно было быстро перевести их на мирную продукцию!

Когда приехали в Кремль, Молотов, оставшись со Сталиным наедине, спросил:

– Коба, ты что, всерьёз собираешься в наших обстоятельствах производить эти штуки?

– Пока нет. Но когда кончится война, чем будут заниматься эти заводы? Надо думать о будущем.

Сам он о будущем думал часто. Предвидеть – это была его работа, которую и поручить-то больше некому. Кто нацелит людей на преодоление дальнейших трудностей? Что трудности будут, ясно и так. А вот правильно определить «узкое место», нацелить и организовать работу – кто?.. Указать, куда идти – наша ответственность. Когда уже пошли, всякий скажет: это же совершенно очевидный путь! Нет, товарищи. Нет в нашем будущем ничего очевидного. Кроме смерти, само собой.

Раньше думать на такие темы было некогда, а теперь его всё чаще беспокоила мысль, кто сможет взять на себя эту ответственность после его смерти. Он сам такого годного человека не знал. Пробовал некоторых – нет, не то. И если такой не появится…

Он понимал, что окружающие его «вожди», оставшись без его руководства, потащат на высокие должности своих друзей и родственников. Известно, как они вели себя в эвакуации! Отъехали от его взора меньше, чем на тысячу километров, и немедленно обособились от народа. Они создадут кастовое общество! Не безопасность страны, не благо народа, а собственное благополучие – вот что станет главным для них. С такими трудами найденных, воспитанных им настоящих управленцев выгонят! Его, Сталина, правила и методы работы будут высмеивать!

А его уже не будет в этом мире.

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас…»

Документы эпохи

Телеграмма И. В. Сталина начальнику Генштаба А. М. Василевскому

17 августа 1943 года

Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы ещё не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки.

Я уже давно обязал Вас, как уполномоченного Ставки, обязательно присылать к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в Ставку донесений.

16 августа является первым днём важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять изволили забыть о своём долге перед Ставкой и не присылаете в Ставку донесений.

Вы не можете ссылаться на недостаток времени, так как маршал Жуков работает на фронте не меньше Вас и всё же ежедневно присылает в Ставку донесения. Разница между Вами и Жуковым состоит в том, что он дисциплинирован и не лишён чувства долга перед Ставкой, тогда как Вы мало дисциплинированы и забываете часто о своём долге перед Ставкой.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз позволите себе забыть о своём долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.

…Поздним вечером 4 сентября 1943 года в Троицкие ворота Кремля въехал чёрный правительственный лимузин. В нём прибыли патриарший местоблюститель митрополит Сергий, Ленинградский митрополит Алексий и экзарх Украины, Киевский и Галицкий митрополит Николай. Через несколько минут они входили в кабинет Сталина, и сам он вышел им навстречу. Тут же были Молотов и другие чиновники.

Несколько ранее предстоящая встреча с митрополитами обсуждалась на Политбюро. Проблема делилась на две части: надо или нет, чтобы правительство СССР помогло православной церкви в её организационных трудностях, и если да, то как с нею строить взаимоотношения в дальнейшем.

– Нам нужна поддержка, – говорил Молотов. – Мы изнемогаем в войне, а многие потенциальные союзники избегают нас. Нужен дипломатический манёвр. Когда мы приостановили деятельность Коминтерна, это пошло на пользу делу. Если сейчас протянуть руку помощи церкви, это тоже будет нам на пользу.

– Да, но поймёт ли нас народ, – сомневался Берия.

– Народ поймёт, – сказал Сталин. – Мы даже от армейского командования и простых красноармейцев получаем просьбы прислать материалы и священников для проведения служб. Верующих много, особенно из крестьян, и они сражаются не хуже безбожников. Проблема, поймут ли коммунисты.

– Нам высказывали такое мнение, что «братание с попами» есть измена марксизму-ленинизму, – подтвердил Маленков. – Я предлагаю напомнить партии и комсомолу о важности борьбы с предрассудками и суевериями. Чтобы не сложилось такого впечатления, что мы, помогая церкви, отменяем научный взгляд на мир.

– Да, нужны меры по организации научно-просветительной пропаганды, – согласился Сталин, – однако сделать это надо так, чтобы вести именно пропаганду научных воззрений, а не оголтелую травлю религии, как бывало раньше.

– На переговорах иностранцы часто предъявляют нам претензии о подавлении религии в СССР, – гнул своё Молотов. – Через неделю в Москву приезжают американцы. Опять будут педалировать этот вопрос.

– Значит, встречу с церковной верхушкой надо организовать как можно скорее.

– А я рад, что мы восстановим патриаршество, – сказал Калинин, поводя бородой своей в разные стороны.

– Будь точнее в формулировках, Михаил Иванович, – недовольно поправил его Сталин. – Патриаршество никто не отменял. Но церковь затрудняется с проведением собора, чтобы выбрать патриарха. Потому что многие возможные кандидаты на этот пост содержатся в ведомстве товарища Берия.

– Если такова линия партии, товарищ Сталин, то они могут быть освобождены досрочно. Но мне нужны списки и основания.

– Основанием будет решение Политбюро. А чтобы было понятнее… – и он обратился к Молотову: – Скажи, Вячеслав, какая разница – не с духовной, а с кадровой точки зрения, руководит ли церковью патриарх или местоблюститель патриаршего престола?