Текст книги "Изборник. Памятники литературы Древней Руси"

Автор книги: Дмитрий Лихачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 87 страниц)

Как сложилась «Повесть о разорении Рязани Батыем», откуда черпал автор свои сведения? Вопрос этот не может быть разрешен во всех деталях, но в основном ответить на него нетрудно. Автор имел в своем распоряжении рязанскую летопись, современную событиям, весьма, вероятно, краткую, без упоминания имен защитников Рязани. Впоследствии она как целое была утрачена (отрывки дошли до нас в составе Новгородской первой летописи). Кроме того, автор имел в своем распоряжении княжеский рязанский поминальник, где были перечислены умершие рязанские князья, но без указаний, где и когда умер каждый из них. Отсюда-то и дополнил автор рассказ рязанской летописи именами рязанских князей. Вот почему в «Повести» такое большое внимание уделено похоронам князей, тем более что могилы рязанских князей были перед глазами у автора повести. Вот почему в древнейшем варианте повести ничего не говорится о похоронах Евпатия: его имя и весь рассказ о нем были взяты из другого источника. Этот другой источник, самый главный, – народные сказания. Именно они-то не только дали автору «Повести» основные сведения, но в значительной степени определили и ее идейное содержание, и художественную форму, сообщив ей и местный колорит и настроение, отобрав и художественные средства. Конечно, автор составлял не былину и не историческую песнь, но в своем книжном, произведении он прибег только к тем книжным художественным средствам, которые не противоречили его собственным народным вкусам, и к тем средствам народной поэзии, которые можно было ввести в книжность без решительной ломки всей книжной системы творчества средневековья.

Повесть о разорении Рязани Батыем» печатается по публикации Д. С. Лихачева, текстов всех повестей, входивших в цикл о Николе Заразском: «Повести о Николе Заразском». – ТОДРЛ, т. VII, М.-Л. 1949. В основу положен Волоколамский список (редакция основная А; стр. 287–301 указанного издания), с некоторыми исправлениями и добавлениями из редакции основной Б, первый вид (стр. 308–321).

Сказание об Индийском царстве

Греческое литературное произведение (XII в.) «Послание» мифического индийского царя-христианина Иоанна византийскому императору Мануилу попало на Русь в XIII или в XIV в. На русской почве, видоизменяясь и переплетаясь с другими произведениями, оно зажило собственной жизнью. В числе других произведений испытала влияние «Сказания» и былина о Дюке Степановиче. Для читателей русского средневековья «Сказание об Индийском царстве», очевидно, играло ту же роль, какую в современной нам литературе играет научная фантастика. Отрывок первой русской редакции «Сказания» сохранился в составе сербской «Александрии». Два самых ранних списка «Сказания» (второй половины XV в.) дают уже вторую его редакцию. Эта редакция и представлена здесь по одному из этих списков (ГИБ, Кирилло-Белозерское собрание, № 11 – 1088, лл. 198–204); незначительные исправления неясных по смыслу мест сделаны согласно другому списку (ГБЛ, Волоколамское собрание Московской Духовной академии, № 309 (667), лл. 1–7). Во всех списках «Сказания», за исключением положенного здесь в основу Кирилло-Белозерского, текст речи царя Ивана обрамлен предисловием и заключением. Вот перевод на современный язык предисловия и заключения по Волоколамскому списку: «Царь греческой земли Мануил послал своего посла к индийскому царю Ивану, и послал к нему много даров и повелел послу расспросить о величестве его силы и о всех чудесах Индийской земли. Дойдя до Индийской земли и отдав дары царю Ивану, посол попросил его начать говорить. Царь же Иван принял дары с великою любовью, дал в ответ многие дары и сказал: «Передайте царю своему Мануилу: если хочешь узнать мою силу и все чудеса моей земли, продай всю свою греческую землю и приходи ко мне сам послужить у меня; я сделаю тебя вторым или третьим слугой; а затем ты вернешься в свою землю. Будь ты и в десять раз выше, не описать тебе на харатье со всеми книжниками твоими царства моего даже до исхода души твоей. А цены твоего царства не хватит тебе на харатью, потому что невозможно тебе описать моего царства и всех чудес моих». Заключение: «И отпустил посла греческого с великою честью и со многими дарами к царю Мануилу. И после этого других послов не было в Индийской земле. Богу нашему слава. Аминь».

Сказание о Соломоне и Китоврасе

Сказание о мудром иудейском царе Соломоне и о служившем ему «дивием звере» Китоврасе принадлежит к числу «апокрифических» сочинений – произведений, написанных на библейские темы, но не включенных в Священное писание, «скровных» (тайных) и запретных. Уже с XIV в. на Руси имели хождение специальные индексы «отрёченных» книц в индексах этих значились «О Соломоне цари басни и кощюны и о Китоврас». Происхождение и время проникновения на Русь сказаний о Соломоне и Китоврасе (как и других апокрифических легенд о Соломоне) не установлено. Сходство этих сказаний со средневековой еврейской (талмудической) литературой и некоторые особенности их языка позволяют видеть в них перевод с еврейского оригинала, но был ли этот перевод сделан в Киевской Руси или в южнославянских землях (также знавших «кощюны» о Китоврасе), неизвестно. Во всяком случае, уже в XIV в. сказания о Соломоне и Китоврасе были известны в северо-восточной Руси. Они входили обычно в состав более широкого комплекса сказаний о царе Соломоне (суды Соломона, Соломон и Южицкая царица) в «Толковой Палее» (книги, излагающей и толкующей библейские сюжеты).

Сказания о Китоврасе недаром включались в церковные индексы. Они принадлежали к народной «смеховой» литературе средневековья, которая, в отличие от церковно-учительной литературы, не разделяла своих героев на «белых» и «черных» – положительных или резко отрицательных. «Дивий зверь» Китоврас (его имя происходит от названия сказочного существа греческой мифологии кентавра или от индийского духа гандарва) дает Соломону полезные наставления, и он же забрасывает царя на край света, где его приходится разыскивать мудрецам и книжникам. Главное в Китоврасе – не доброта и не злодейство, а проницательность и остроумие.

Сказание о Соломоне и Китоврасе печатается по тексту одного из сборников Кирилло-Белозерского монастыря, составленных книгописцем XV в. Ефросином. – ГПБ, Кирилло-Белозерское собрание, № II-1088, с дополнением явно пропущенного места по списку ГПБ, Кирилло-Белозерское собрание, № 68-1145.

Наставление тверского епископа Семена

Памятник XIII–XIV в. Епископ Семен умер в 1288 г. Его «Наставление» включено в состав «Мерила праведного», сохранившегося в рукописях середины XIV–XVI вв. Текст печатается по списку середины XIV в. – ГБЛ, Троицкое собрание, № 15.

Задонщина

В 1380 г. на Куликовом поле произошло грандиозное сражение русских и татар, получившее название Куликовской битвы или Мамаева побоища. Это важное для исторической судьбы Русского государства событие, принесшее, с одной стороны, много горя русскому народу, ибо на Куликовом поле погибло огромное число русских воинов, с другой, – вселившее уверенность в силу, превосходство русских над татарскими завоевателями, надежду на освобождение от татарского ига; вызвало к жизни несколько литературных произведений. О битве на Куликовом поле рассказывают «Летописная повесть», «Сказание о Мамаевом побоище» и «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче…», чаще называемое «Задонщиной» (так оно озаглавлено в одном из списков). «Сказание о Мамаевом побоище» – подробный рассказ о всех перипетиях Куликовской битвы. «Задонщина» – не столько повествование об обстоятельствах Мамаева побоища, сколько поэтическое выражение эмоционально-лирических чувств по поводу события. Сам автор «Задонщины» Софоний (кроме имени и того, что Софоний иерей и рязанец, об авторе более ничего неизвестно) характеризует свое произведение как «жалость и похвалу». Это жалость, плач по погибшим – и похвала, слава мужеству и воинской доблести русских.

«Задонщина» – подражание «Слову о полку Игореве». Софоний хорошо почувствовал основной идейный смысл «Слова» – призыв к единению русских князей перед опасностью со стороны внешнего врага. Взяв за образец для своего произведения «Слово о полку Игореве», он тем самым сопоставлял воспеваемое им событие с событием, описанным в «Слове»: если князья будут действовать розно, то Русь будет терпеть поражения от врагов, но если они объединятся, то даже такой враг, как татары, не страшен. Как произведение подражательное «Задонщина» отличается пестротой стиля: поэтические части памятника тесно переплетаются с частями, носящими ярко выраженный прозаический, иногда даже деловой характер. В памятнике много повторений не: стилистического характера. Все это создает своеобразную бессюжетность произведения, стилистическую и логическую неравномерность, непоследовательность. Однако это объясняется не только подражательным характером памятника, но и лирической эмоциональностью самой «Задонщины». О многом автор говорит иносказательно, намеками.

«Задонщина» была написана вскоре после Куликовской битвы – в 80-х – 90-х гг. XIV в. До нас дошло 6 списков произведения, самый ранний из которых датируется 1470-ми годами (текст в этом, так называемом Кирилло-Белозерском, списке сильно сокращен и переработан), а самый поздний – концом XVII в. Во всех списках текст памятника читается в искаженном виде. Публикуется реконструкция текста «Задонщины». В основу положен список XVII в. – ГБЛ, собр. Ундольского, № 632. В этот список вносятся изменения и исправления на основе сличения его со всеми остальными списками произведения и вставками из «Задонщины» в текстах «Сказания о Мамаевом побоище».

Письмо Епифания Премудрого к Кириллу Тверскому

Это редкий литературный памятник начала XV в. (после 1413 г.), раскрывающий взгляды современников на изобразительное искусство. Автор письма – Епифаний Премудрый – выдающийся писатель конца XIV – начала XV в., возможно, владевший и искусством живописца. Его адресат – Кирилл Тверской, – видимо, предоставлял Епифанию Премудрому убежище во время набега хана Едигея на Москву и Троице-Сергиев монастырь (1408 г.). В письме содержатся ценные сведения о творческой биографии и художественной манере византийского живописца Феофана Грека, работавшего на Руси в XIV– начале XV в. и бывшего старшим современником знаменитого русского художника Андрея Рублева. Письмо печатается по единственному известному списку второй половины XVII в. (ГПБ, Соловецкое собрание, № 1474 – 15, лл, 130–132).

Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе

Иоанн – первый новгородский архиепископ (1163–1186 гг.). В первой половине XV в. при новгородском архиепископе Евфимии II в Новгороде создается ряд литературных произведений, в которых воскрешается история Новгорода Великого. В частности, литературно оформляются легендарные предания об Иоанне. Три легенды о первом новгородском архиепископе составляют основу «Жития Иоанна Новгородского», написанного, по-видимому, известным агиографом XV столетия Пахомием Логофетом. Наиболее интересен в «Житии» рассказ о путешествии Иоанна на бесе в Иерусалим, носящий сказочно-фантастический характер.

«Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе» печатается по списку конца XV в. – ГПБ, Соловецкое собрание, № 617 (500), с единичными исправлениями явно испорченных мест по списку XVI в. – ГБЛ, Румянцевское собрание, № 154.

Житие Михаила Клопского

«Житие Михаила Клопского» – памятник новгородской литературы конца 70-х гг. XV в. В основе «Жития» лежат предания о юродивом Михаиле, подвизавшемся в Клопском Троицком монастыре под Новгородом с 10-х по конец 50-х гг. XV в. Созданное в годы подчинения Новгорода Москве, это «Житие», имеющее ярко выраженную анти боярскую окраску, отражает тенденции сторонников подчинения Новгородской боярской республики власти великого князя Московского. Это произведение не столько житие святого, сколько собранные воедино краткие, увлекательные рассказы о достопримечательных случаях из жизни необычного человека. Динамичность, занимательность повествования усиливаются ярким, сочным языком, который и по строю своему, и по лексике близок к живой разговорной речи новгородцев той поры. В своем первоначальном виде «Житие», созданное в стенах Клопского монастыря, не соответствовало церковно-служебному, назидательному назначению житийного жанра. Поэтому естественно, что последующие редакции памятника (вторая, созданная в конце XV – начале XVI в., и третья, Тучковская, написанная сыном боярским Василием Михайловичем Тучковым в 1537 г.) перерабатывали первоначальный текст в сторону усиления его риторичности, церковной назидательности.

Первая редакция «Жития» дошла до нас в двух вариантах – оба они дают уже измененный, по сравнению с первоначальным, текст произведения. Публикуется реконструкция первоначального вида «Жития», которая делалась по текстам, опубликованным в кн.: «Повести о житии Михаила Клопского», М.-Л. 1958.

Сказание о Дракуле воеводе

«Сказание о Дракуле» состоит из ряда эпизодов-анекдотов о «мунтьянском» (румынском) князе Владе, известном под прозвищами Цепеша (то есть «Сажателя на кол», «Прокалывателя») и Дракулы («Дракона»). Анекдоты стали известны русскому автору во время его пребывания в соседних с Румынией землях. О своем пребывании в Венгрии с какими-то спутниками автор сам упоминает в повести (мы «видехом», «при нас умре»), судя по сообщенным им сведениям, он был там в 80-х гг. XV в. (после смерти Дракулы). Эти указания позволяют прийти к выводу, что автором повести был русский посол в Венгрии и Молдавии – скорее всего дьяк Ивана III Федор Курицын, возглавлявший в 1482–1484 гг. русское посольство к венгерскому королю Матвею Корвину и молдавскому господарю Стефану Великому. Анекдоты, которые он положил в основу своей повести, записывали в те годы и другие писатели: авторы анонимных немецких брошюр «О великом изверге Дракола Вайда», поэт-мейстерзингер Михаэль Бехайм и итальянский гуманист Антонио Бонфини, создавший «Венгерскую хронику». Русский автор рассказывал о многочисленных жестокостях Дракулы, сравнивал его с дьяволом, но одновременно сообщал и о справедливости Дракулы, беспощадно каравшего всякое преступление, кто бы его ни совершил. Этим его повесть отличалась от немецких сказаний о Дракуле, где описывались только жестокости «великого изверга», и сходилась с «Хроникой» Бонфини, автор которой считал соединение жестокости и справедливости обязательным свойством государя. Так считал и русский публицист XVI в. Иван Пересветов. Но, в отличие от Бонфини или Пересветова, автор «Повести о Дракуле» создал не публицистический трактат, а художественное произведение. Рассказав о жестокости и справедливости Дракулы, од предоставил самим читателям вынести приговор герою.

«Повесть о Дракуле» публикуется по списку ГПБ, Кирилло-Белозерское собрание, № 11/1068 (Ефросиновский список).

Повесть о Басарге

В основе этого русского литературного памятника, созданного в конце XV – начале XVI в., лежит, по-видимому, устное греческое сказание о царе «латинской веры», отражавшее чаяния греческого населения восточных провинций Византии, оккупированных крестоносцами. Первоначальная редакция русской повести несет на себе еще значительное количество черт иноземного источника: действие в ней приурочено к Антиохии, Басарга назван греческим купцом и т. п. Но уже на раннем этапе литературной жизни повести Антиохия заменяется не называемым сказочным царством, в котором люди «русской веры» терпят притеснения царя-язычника, Басарга становится русским купцом, киевлянином и т. д. В основе фабулы повести – популярный в литературе разных народов сюжет, носящий в сравнительном литературоведении условное обозначение «император и аббат», хорошо известный советскому читателю по балладе С. Маршака «Король и пастух». Сущность сюжета заключается в том, что скромный, никому неизвестный человек отгадывает предлагаемые властелином мудреные загадки, спасая этим от гибели себя или другого человека.

В основу публикуемого текста положен список ГИМ, собрание Барсова, № 2392, начала XVII в., с исправлениями дефектов и ошибок по двум другим спискам этого же варианта повести (ГБЛ, собр. Ундольского, № 632; собр. Румянцевское, № 378).

Повесть о Петре и Февронии Муромских

Это произведение, созданное, по всей видимости, в XV в., в древнерусских рукописях часто называется «Житием» или «Повестью о житии». Однако вместо религиозных подвигов святых здесь рассказана история любви крестьянской девушки из Рязанской земли и муромского князя.

Повесть построена на использований двух народно-поэтических мотивов: сказания об огненном летающем змее и сказки о мудрой деве. Легенды, рассказанные в повести о Петре и Февронии, находят себе параллели в ряде западноевропейских сюжетов: исследователи сравнивают эту повесть с песней старшей Эдды о битве Зигурда со змеем Фафнаром и о союзе этого героя с вещей девой, с сагой о Рагнаре и Ладброке. Особенно много общего наблюдается между повестью о Петре и Февронии и повестью о Тристане и Изольде как в передаче главной поэтической темы и сюжетной линии, так и в отдельных характерных эпизодах. В поздних записях сохранилось устное предание о Февронии из села Ласково Рязанской области. Возможно, что автор повести о Петре и Февронии использовал какой-то из вариантов этой устной легенды, но необходимо отметить, что повесть отличается от легенды более высокой художественностью и поэтичностью. В повести о Петре и Февронии нет никаких указаний на действительных исторических прототипов героев. Высказывались предположения, что под именем князя Петра надо подразумевать князя Давида Юрьевича, княжившего в Муроме с 1204 по 1228 г. (до него княжил старший брат его Владимир Юрьевич). Но существует и другое мнение – что прототипом Петра был муромский князь Петр, живший в начале XIV в., родоначальник бояр Овцыных и Володимеровых.

Повесть о Петре и Февронии публикуется по списку первой редакции в рукописи, относящейся к концу XVI – началу XVII вв. (ГИМ, себр. Уварова, № 1056 (523), лл. 353–369 об.), исправления внесены по рукописи ГИМ, собр. Хлудова, № 147, опубликованному М. О. Скрипилем в ТОДРЛ, т. VII, 1949, стр. 225–246.

Спор жизни со смертью

Тема спора человека со смертью была популярной в литературе и искусстве позднего средневековья. В конце XV в. на Руси появился перевод одного из немецких диалогов жизни со смертью. Оригиналом послужил текст, напечатанный в Германии и перевезенный в Новгород любекским типографом Бартоломеем Готаном. «Прение живота со смертью» в XVI в. стало одним из популярнейших произведений. Оно неоднократно подвергалось переработкам и изменениям. Издаваемый текст представляет собой один из вариантов значительной переработки, сделанной во второй половине XVI в. Первоначальная форма чистого диалога заменилась повествованием. Абстрактные образы собеседников первоначальных редакций персонифицированы. Смерть представлена в виде безобразной старухи с большим запасом оружия, сидящей на тощем коне. Неопределенный «живот» превратился в удалого воина, разъезжающего по чистому полю. и похваляющегося своею силой. Однако по своему идейному содержанию на всех этапах этот памятник входит в число произведений с традиционной темой христианского отношения к смерти.

Текст публикуется по рукописи ГБЛ, собр. Ундольского, № 537, с исправлениями по списку ГИМ, собр. Музейное, № 1720.

Первое послание Ивана Грозного А. М. Курбскому

Историческая роль Ивана Васильевича Грозного сложна и противоречива; весьма своеобразное место занимает он и в русской литературе. Первый царь «всея Руси», в годы правления которого к территории Русского государства были присоединены Казань, Астрахань и Сибирь и окончательно установилось крепостное право, создатель опричнины и организатор кровавых карательных походов па собственные земли, Иван IV был одной из наиболее зловещих фигур в истории России. Тиранские черты Грозного сказались и в его творчестве: нагромождение многочисленных и часто явно фантастических обвинений против своих противников, постепенно нагнетаемое в ходе этих обвинений «самовозбуждение», – все это весьма типично для правителя, диктующего сочинения безгласным секретарям, – Грозный, по всей видимости, не писал, а диктовал свои послания. Но сочинения Ивана IV обнаруживают не только безграничность его власти. Суровая феодально-церковная идеология XVI в., в которой был воспитан Иван IV, отвергала все виды «смехотворения» и любые «неполезные повести»; в решениях Стоглавого собора, утвержденных царем, важное место занимала борьба с народным искусством скоморохов, но сам Грозный чувствовал пристрастие к скоморошеским «играм». В этом его прямо обвиняли противники (и в первую очередь – Курбский). Художественные наклонности и вкусы даря сказывались и в его сочинениях. Но дело было не только во вкусах. Иван IV был по преимуществу публицистом – в своих произведениях он спорил, убеждал, доказывал. И, несмотря на неограниченную власть внутри государства, ему приходилось встречаться с серьезными противниками: из-за рубежа приходили сочинения врагов и, в первую очередь, наиболее талантливого из них – князя Андрея Курбского. Споря с этими «крестопреступниками», царь не мог ограничиваться традиционными приемами литературы XVI в. – обширными цитатами из отцов церкви, высокопарной риторикой. Свое первое послание Курбскому (1564 г.) он адресовал не только и не столько самому «крестопреступнику», сколько «во все Российское царство» (так и озаглавлена первая, древнейшая редакция послания). Читателям «Российского царства» нужно было показать всю неправду обличаемых в послании бояр, а для этого недостаточно было общих слов – нужны были живые, выразительные детали. И царь нашел такие детали, нарисовав в послании Курбскому картину своего сиротского детства в период «боярского правления» (отец Ивана IV, Василий III, умер, когда сыну было три года, мать – пять лет спустя) и картину боярских своевольств в годы его юности. Картина эта была остро тенденциозной и едва ли исторически точной. Но в выразительности ей отказать нельзя – недаром Курбский старался впоследствии в своих сочинениях дать иную версию истории первых лет правления Грозного, явно отвечая тем самым на рассказ царя.

Отрывок из первого послания Ивана Грозного А. М. Курбскому печатается по спискам первой редакции – ГИГ», собрание Погодина, № 1567 (не имеющему окончания), и ЛОИИ, собрание Археографической комиссии, № 41, с небольшими исправлениями по другим спискам той же редакции.

Послание Ивана Грозного Василию Грязному

В отличие от посланий Ивана IV Курбскому, его послание Василию Грязному не было рассчитано на широкое распространение и сохранилось только в одном экземпляре (среди памятников дипломатических сношений с Крымским ханством – «Крымских дел»). Написано оно было в связи с тем, что Василий Грязной, опричник и близкий сподвижник царя, попал в 1574 г. в плен к крымским татарам. Грязной обратился из плена к царю, прося выкупить его (это письмо не дошло до нас), но размеры выкупа, названные крымцами, показались Ивану IV несообразно высокими. В послании Грязному, доказывая ему невозможность выкупа на этих условиях, царь высказал заодно свое недовольство опричниками, к которым принадлежал Грязной, – в 1571–1572 гг. опричнина не оправдала себя как военная сила и была официально отменена. Стиль послания, его грубоватый юмор, во многом был связан со скоморошескими традициями, близкими Грозному и поддерживавшимися и в опричнине.

Послание Василию Грязному печатается но единственному списку: ЦГАДА, ф. 123, Крымская посольская книга, № 14, лл. 214 об.-217 об.

А. М. Курбский. «История о великом князе Московском»

В апреле 1564 г. наместник Ивана IV в городе Юрьеве (Тарту), незадолго до этого присоединенном к Русскому государству, князь Андрей Михайлович Курбский бежал в польскую Ливонию. А. М. Курбский участвовал в административных реформах середины XVI в., входил в тот круг близких к царю лиц, который он сам назвал впоследствии «избранной радой». Со второй половины XVI в. многие из этих лиц попали в опалу, были сосланы и казнены; ожидал расправы и Курбский. Но, перейдя к польскому королю, получив от него крупные земельные пожалования, Курбский не просто вошел в среду литовско-русской знати, постоянно «отъезжавшей» из Москвы в Вильно и обратно. Он захотел обосновать свой отъезд и обратился к Ивану IV с посланием, в котором обвинил царя в неслыханных «муках» и «гоненьях» против верных воевод, покоривших России «прегордые царства». Иван Грозный ответил Курбскому обширным посланием «во все Российское царство»; завязалась острая полемика между двумя противниками, хорошо владевшими пером.

«История о великом князе Московском» была одним из звеньев в этой борьбе. Она была написана в 1573 г., в связи с польским «бескоролевьем» и возникшим в те годы планом избрания Ивана IV на польско– литовский престол. Желая противодействовать этим планам, Курбский создал своего рода памфлет против Ивана Грозного, построив его как ответ на вопросы многих «светлых мужей» о причинах тиранства царя. Как и Грозный в «Царевом-государево послании», Курбский начинал с детства царя, стараясь показать, что Иван от рождения проявлял склонность к «разбойническим делам»; влияние Сильвестра и Адашева он, вопреки Грозному, изображал как весьма благотворное для царя. Но затем, под влиянием «презлых советников» (монахов и «писарей» из «простого всенародства»), царь устранил Сильвестра и Адашева и начал «гонения». Описанию этих «гонений» и посвящена большая часть «Истории о великом князе Московском».

Спор между Грозным и Курбским имел не только политический, но и литературный характер. Как и другие церковные и светские писатели-профессионалы XVI в., Курбский ценил в литературе только «риторские словеса» – красноречие. Первое послание Курбского Грозному представляло собой образец высокого риторического стиля – своего рода «цицероновскую» речь, логичную и последовательную, но начисто лишенную каких-либо конкретных. деталей. Курбский презирал «грубые» вкусы царя, его пристрастие к скоморохам, непоследовательность и многословие его сочинений, характерное для них сочетание торжественного и смешного – упоминания «о постелях, н телогреях, и иные безчислешие, воистину якобы неистовых баб басни». Это был спор о том, как должна строиться литература. По если в политическом споро Курбский нередко «побивал» царя, то в литературном споре он едва ли оказывался победителем. Когда Курбскому понадобилось в «Истории о великом князе Московском» дать свою версию рассказа о детстве царя, он не смог ограничиться только риторикой, но и сам обратился к конкретным деталям.

Отрывок из «Истории о великом князе Московском» печатается по сборнику сочинений Курбского конца XVII в. – ЦГАДА, ф. 181, дело № 00.

Повесть о походе Ивана IV на Новгород

В повести рассказывается об одном из самых драматических событий прошлого – бессмысленном уничтожении беззащитного населения Новгорода Великого опричниками и стрельцами Ивана Грозного в январе – феврале 1570 г. В наказание за участие новгородского архиепископа Пимена (1552–1570 гг.) и церковно-монастырской верхушки в заговоре с боярами и в сношениях с польским королем Сигизмундом II Августом Иван Грозный с необычайной жестокостью расправился не только со своими противниками: его опричники в течение нескольких недель пытали, жгли, топили и убивали десятки тысяч ни в чем неповинных мужчин, женщин и детей. Опричники подвергли Новгород и его окрестности страшному разграблению, не щадя ни церквей, ни монастырей. Автор повести, может быть, новгородец, писавший со слов очевидцев или сам бывший участником событий, создал яркую картину. Сжатое, но точное описание зверств опричников сменяется то плачем по убиенным, то уговорами не сетовать и не роптать. Драматизм действия нарастает постепенно и заканчивается эффектной концовкой. Устав от многих казней, самодержец воззрел «милостивым и кротким оком» на оставшихся в живых согнанных перед ним новгородцев и велел молиться за него, проклинать его супостатов, не роптать и слушаться во всем его наместника князя П. Д. Пронского. По первому впечатлению, повесть написана с позиций «благоверного» государя и его опричников. Однако это не совсем так. Автор отрицает факт измены новгородцев, объясняя, что злые советники по наущению дьявола оговорили Пимена и новгородцев перед царем. Вместе с тем автор рассматривает действия опричников как «праведный суд», «божью кару за грехи», на «уверение» (то есть убеждение) людей.

Текст печатается по списку третьей четверти XVII в. БАН, 16. 3. 2, лл. 312–319, с необходимыми исправлениями по Архивскому списку.

Сказание Авраамия Палицына

«Сказание Авраамия Палицына» – рассказ о событиях 1584–1618 гг. об иноземной интервенции и причинах «смуты». Авраамий (Аверкий) Палицын (50-е гг. XVI в. -1627) – дворянин по происхождению, келарь Троице-Сергиева монастыря с 1608 по 1619 гг. В составе русского посольства в сентябре 1610 г. он был послан в стан Сигизмунда III под Смоленск; с помощью богатых подарков получил для монастыря охранные грамоты) и в январе 1611 г. вернулся в Москву; за это (в 1620 г.) был выслан патриархом Филаретом в Соловецкий монастырь, где и прожил последние семь лег, занимаясь литературными трудами.

В окончательной обработке (так называемая «окончательная» редакция) «Сказание» вобрало в себя несколько сочинений, объединенных и отредактированных Авраамием Палицыным. Относительно шести начальных глав «Сказания» о причинах «смуты» (так называемая «первая» редакция) существует предположение, что их автором был современник Авраамия Палицына архимандрит Троице-Сергиева монастыря (с 1610 г.) Дионисий (Давид) Зобниновский (1570-е – 1633). Эти главы были написаны Дионисием (или иным автором), вероятнее всего, осенью 1611 г. В 1620 г. это сочинение в обработанном виде было включено Палицыным в «окончательную» редакцию «Сказания». Перу самого Палицына, безусловно, принадлежит центральная часть «Сказания» – описание герои-, ческой обороны Троице-Сергиева монастыря, основанная на записках и рассказах очевидцев (сам Палицын во время осады монастыря был в Москве).

Троице-Сергиев монастырь расположен в 71 км. от Москвы, и оборона его имела обще государственное значение. Основанный Сергием Радонежским в XIV в., некогда деревянный, Троице-Сергиев монастырь был при Иване Грозном (в 1540–1550 гг.) обнесен толстыми и высокими (от 8 до 14 метров) каменными стенами с 12 башнями и к началу XVII в. стал неприступной крепостью, защищавшей столицу с севера. Однако богатейший в России монастырь имел всего около 2300–2500 человек защитников, которые в течение 16 месяцев (с 23 сентября 1608 по 12 января 1610 гг.) стойко выдерживали натиск польско-литовских интервентов (отрядов Я. Сапеги, А. Лисовского, А. Зборовского).