355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Дмитриев » Русский американец » Текст книги (страница 10)
Русский американец
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 22:52

Текст книги "Русский американец"


Автор книги: Дмитрий Дмитриев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

   Солдата звали Никитой, по прозвищу Гусак. Кудряш был немного знаком с ним – как-то раз угощал его водкой, – а до водки солдат бы страстный охотник и с того раза стал смотреть на Кудряша, как на своего старого приятеля.

   – Здорово, Гусак, – смело подходя к тюремным воротам, сказал Кудряш.

   – Здорово, брат, здорово, – радушно ответил часовой.

   – Холодно, Гусак?

   – Холодно, и-и как холодно!

   – А погреться хочешь?

   – Хочу, да нечем.

   – А у меня есть... Видишь? – И хитрый парень вынул из-за пазухи бутылку.

   – Неужели водка? – жадно пожирая бутылку взглядом, спросил часовой.

   – Она самая! Хочешь угощу?

   – Дай, дай, дай!.. – И Гусак протянул к бутылке руки.

   – Постой, приятель, не торопись! – отстраняя его, с улыбкою произнес Кудряш. – Пусти на тюремный двор, и водка будет твоя.

   – Зачем тебе на тюремный двор?

   – Своего барина проведать.

   – Нельзя!.. Пустил бы, да боюсь губернатора.

   – Ну прощай, Гусак, мерзни здесь на здоровье! – И Кудряш сделал вид, что уходит.

   – Не уходи, батюшка! Водки дай, водки хочу.

   – Мало ли, чего хочешь! Вот и мне охота на своего барина взглянуть, да ты не пускаешь.

   – Иди на двор, пожалуй, а в тюрьму тебя все же не пустят; там есть другой часовой.

   – Не твоя забота, Гусак; ты только меня на двор впусти.

   – А водочки, водочки дашь?

   – Целая бутылка твоя, пей не хочу.

   Гусак не взял, а вырвал из рук парня бутылку и жадно прильнул к ее горлышку.

   Кудряш между тем поторопился войти во двор. Там он не встретил ни души; дверь, ведущая в тюрьму, была заперта. Тогда он смело направился к смотрителю.

   – Кто ты и как сюда попал? – с удивлением посматривая на Кудряша, спросил смотритель.

   – Я – слуга барина Тольского, пришел проведать его.

   – А пропуск есть у тебя?

   – Есть, господин смотритель. Вот он, – смело произнес Кудряш и показал смотрителю несколько золотых монет. – Бери их вместо пропуска!

   – Не надо, не надо... Опасно, боюсь губернатора, – дрожащим голосом проговорил тот, а сам протянул руку за золотом.

   – Нет, ты прежде проводи меня к моему барину, а там уже получай.

   – Ну пойдем, впущу; только ненадолго.

   Смотритель поспешно накинул на плечи тулуп, надел шапку и повел Кудряша к тюрьме.

   Длинный, холодный и вонючий коридор разделял здание тюрьмы на несколько отдельных помещений, или камер. Около одной двери, обитой железом, смотритель остановился, поставил фонарь, находившийся в его руках, на пол и большим ключом отпер замок.

   Камера, где находился Тольский, была низкая, душная и притом холодная. Смотритель впихнул туда Кудряша и сказал ему:

   – Когда я постучу в дверь, выходи не мешкая. В камере было совершенно темно.

   Тольский лежал на куче прелой соломы, заложив руки за голову; он не спал. Эти несколько дней, проведенные им в тюрьме, лишенной воздуха, притом сырой и холодной, а также скудная пища отозвались и на его здоровом организме.

   – Кто? Кто вошел? – слабым голосом спросил он, не разглядев своего верного слуги.

   – Я... я, сударь...

   – Как... неужели Ванька? Да как ты попал в эту могилу?

   – Попасть никуда не трудно, сударь, только бы в голове была смекалка да деньги в кармане.

   – Ну, говори, Ванька, ведь ты пришел, наверное, с намерением вытащить меня отсюда? Так, что ли? Выручай, Ванька! Если не выручишь, я скоро умру... Ведь это не тюрьма, а могила... страшная могила.

   – Точно, сударь, походит на могилу. Ведь я не вижу вас, а только слышу ваш голос.

   – Есть у тебя, Ванька, хоть маленькая надежда выручить меня?

   – Есть, есть, сударь... Только потерпите немного.

   Едва Кудряш проговорил эти слова, как в дверь послышался стук.

   – Что означает этот стук? – спросил Тольский.

   – Уходить мне время – смотритель стучит. Пока прошу прощения, сударь... Завтра в такую же пору я к вам опять приду и мы обсудим, как вам быть и как из этой тюрьмы удрать. – Кудряш вышел в коридор к поджидавшему его смотрителю.

   По прошествии двух дней в кабинет губернатора Бубнова вбежал с помертвевшим лицом смотритель тюрьмы и доложил, что арестант Федор Тольский бежал из тюрьмы; вместе с ним бежал и тюремный солдат Никита Гусак.

   При таком известии Семен Ильич заволновался было, загорячился, но потом, несколько подумав, уже спокойно проговорил, махнув рукою: "Ну и черт с ним!" И, обращаясь к смотрителю, совершенно равнодушно спросил:

   – Скажи-ка по правде, сколько тебе дал Тольский за свой побег; только, чур, не ври, а говори честно.

   От такого вопроса начальника смотритель опешил и пробормотал:

   – Помилуйте, господин губернатор...

   – А ты, братец, повинись, скажи правду, тогда и помилую.

   Смотритель не выдержал и повинился в подкупе.

   Бубнов сдержал свое слово: помиловал смотрителя и оставил его при той же должности.

   Простил добряк Бубнов и свою жену: слишком уж сильно он любил ее.

   За Тольским и его сообщником погони никакой не было. Бубнов обрадовался бегству "негодяя и проходимца".

XXIV

   Между тем в глухую полночь, когда все было покрыто непроницаемым мраком, Тольский со своим неизменным Кудряшом и с Никитою Гусаком, стоявшим на руле, шел на небольшой парусной лодке по проливу, отделяющему Ситху от Аляски. Лодка быстро неслась по бурным водам, сердитые волны подбрасывали ее, как ореховую скорлупу, угрожая смельчакам смертью. Но, несмотря на это, Тольский был спокоен; он молча смотрел вдаль, желая разглядеть берег, но ночная мгла мешала ему.

   Никита Гусак и Иван Кудряш помогли ему бежать из тюрьмы. Гусак подготовил лодку, а Кудряш вошел в сделку с тюремным смотрителем. Правда, эта сделка недешево стоила Тольскому: почти все его деньги, добытые картежной игрой, перешли в карманы смотрителя.

   Кудряш был угрюм и бледен; он дрожал от холода и боязни быть выброшенным волнами из лодки. Нашим беглецам еще угрожали льдины, походившие на высокие горы, носившиеся по Ледовитому океану и заплывавшие также в пролив, по которому скользила лодка беглецов. Попадись она между льдинами – ее и находившихся в ней людей стерло бы в порошок.

   Гусаку надоело молчать, и он обратился к Тольскому:

   – Берег близко.

   – А ты разве видишь его? – спросил Тольский.

   – Не вижу, а близко... А ты не боишься погибнуть в океане?

   – Спроси о том, Гусак, не меня, а вот его. Ты видишь, он сидит ни жив ни мертв, – с улыбкою промолвил Тольский, показывая на бледного и испуганного Кудряша.

   – Он не человек, бачка, баба трусливая.

   – А ты, воронье пугало, держи свой язык на привязи, не то отведаешь вот чего! – И Кудряш погрозил алеуту кулаком.

   Мало-помалу ночная мгла стала рассеиваться, и наши беглецы увидали наконец берега Аляски.

   – Берег виден, – сказал Гусак.

   – Да, я думаю, скоро мы доберемся.

   – Скоро, только не было бы помехи. Боюсь, льдины не допустят нас до берега.

   Но страх Никиты Гусака был напрасен: лодка скоро причалила.

   – Вот мы и на земле, – произнес Тольский, выскакивая из лодки.

   Кудряш последовал его примеру – теперь он уже не боялся – и весело сказал:

   – А на земле, сударь, много лучше, чем на воде!

   – Погоди еще радоваться, Ванька. Не забывай, мы находимся в незавидном положении, заброшенные судьбой черт знает куда. Мы должны укрываться и идти в глубь страны, к дикарям, к людоедам... Мы спаслись от гибели на море, а здесь, на суше, скорее можем погибнуть: там мы были в распоряжении волн, а здесь будем в распоряжении дикарей.

   – Выходит, сударь, одно не слаще другого, – уже растерянным голосом произнес Кудряш. – Этак, пожалуй, и в самом деле угодим дикарям на похлебку!

   – Очень может быть. Плохо еще то, что у нас нет оружия, нечем защищаться.

   – У меня пистолет, – сказал Кудряш.

   – И у меня тоже есть пистоль да нож острый, – заметил Гусак.

   Берег, к которому пристала лодка с нашими беглецами, был крутой и скалистый; местами лежал еще снег, а у самого берега часть пролива была покрыта толстым слоем льда. Но по мере того как они подвигались в глубь Аляски, природа становилась оживленнее. Тут уже попадались распустившиеся деревья и трава, довольно высокая и сочная.

   Скоро наши путники вступили в густой лес и, выбрав поляну, покрытую сочной травой, растянулись на ней.

   – Дай денег! Я хлеба и рыбы достану и принесу тебе, – несколько отдохнув от усталости, обратился Никита к Тольскому.

   – Но где же нам ждать тебя? – давая деньги, спросил Тольский.

   – Здесь, бачка, здесь жди... Я скоро вернусь.

   Гусак быстро зашагал по лесу: дорога ему хорошо была известна, и он скоро совсем скрылся с глаз Тольского и Кудряша; они остались вдвоем.

   Тольский скоро заснул, а Кудряш боролся со сном, опасаясь ядовитых змей и диких зверей, водившихся в изобилии на Аляске.

   Эта предосторожность оказалась нелишней: скоро Кудряш услышал громкое шипение и увидел, как большая змея, извиваясь в траве, быстро приближается к спящему Тольскому. На этот раз парень не потерялся и сломленным суком перебил змею на две части.

   Удар, нанесенный змее, был так силен, что разбудил Тольского.

   – Ты что это? – спросил он у Кудряша.

   – Змею убил... Проклятая гадина хотела вас, сударь, ужалить...

   – Ванька, ты опять спас меня!.. Который это раз! И чем я отплачу тебе? – с чувством проговорил Тольский и, подойдя к верному слуге, крепко обнял его.

   – Вы уже заплатили мне, сударь, своею ласкою. Больше мне никакой не надо платы.

   Скоро вернулся и Гусак с мешком, перекинутым за плечи.

   – Вот и я!.. Хлеб принес, рыбу, яйца и русскую водку, – весело проговорил алеут, опорожняя мешок. – Пей водку, ешь хлеб, ешь рыбу.

   – И ты выпьешь со мною?

   – Выпью, бачка, я люблю русскую водку.

   Тольский и его спутники хорошо выпили и сытно закусили вкусной вареной рыбой и яйцами.

   Решив, что тут, на поляне, вблизи от жилья, небезопасно, они двинулись в самую глубь леса. Проводником был Никита Гусак: лесные дороги и тропинки были хорошо известны ему. Шли они по вековому лесу часа два-три и зашли в такую чащу, что отыскать их там не было никакой возможности. Тут, выбрав небольшую поляну, окруженную, непроницаемым лесом, они принялись делать себе хижину из древесных сучьев. Работа кипела, и шалаш был скоро готов.

   Невдалеке от шалаша, в глубоком овраге, била струя ключевой воды. Ею наши скитальцы утоляли свою жажду; хлеба и рыбы было у них дня на два.

   – Ешь, не жалей; выйдет хлеб, ты дашь денег, я опять принесу, – сказал Гусак.

   – Ведь мы далеко от жилья... Теперь тебе, Гусак, трудно будет доставать хлеб...

   – Ноги есть, сила есть, деньги есть, значит, и хлеб будет.

   И на самом деле, скитальцы не сидели голодные; хлеб у них не переводился. Тольский давал старому алеуту денег, и тот приносил хлеб и другое съестное, а нередко и водку. Кроме того, Тольский и Кудряш охотились в лесу на птиц; раз как-то убили здорового оленя, мясом которого в течение нескольких дней питались. Патронов у них был порядочный запас, а когда он вышел, старый алеут добыл и пороху, и дроби.

   Скитальцы стали привыкать и к лесу, и к своему жилищу. В ночную пору, когда Тольский спал в шалаше, Гусак и Кудряш чередовались: один спал, а другой стоял на страже. Опасались неожиданного нападения дикарей, обитающих как в лесах, так и на полях, а также зверей, и, чтобы не дать последним приблизиться к шалашу, каждую ночь в нескольких шагах от него разжигали большой костер, огонь и дым которого отпугивал зверей.

   Кудряш и Гусак были в высшей степени преданы Тольскому, и он ценил это, обходясь с ними как с равными.

   – Здесь, в лесу, мы равны, между нами нет господина. Мы – товарищи, лесные обитатели, – часто говорил он и становился сам на страже, давая выспаться Гусаку и Кудряшу.

   Когда деньги у Тольского были на исходе, Кудряш принялся за свои, которые у него водились благодаря щедрости барина: Тольский своим выигрышем в карты делился и с преданным слугою, а тот копил деньги; они пригодились теперь – спасли от голода.

   Как-то ночью, когда у шалаша дежурил Кудряш, он, к своему ужасу, при свете костра увидал каких-то странных людей, похожих на больших обезьян, вооруженных стрелами. Они со всех сторон окружили луговину.

   Кудряш выстрелил в них из пистолета и громко крикнул:

   – Опасность, вставайте!

   Этот возглас разбудил Тольского и Гусака; они быстро вскочили и подошли к Кудряшу. Тот рассказал им об угрожавшей опасности.

   Выстрел молодого парня навел такой страх на дикарей, что они бросились бежать со всех ног и скоро скрылись. Но это нисколько не избавляло наших лесных обитателей от опасности: враги во всякую минуту могли снова вернуться на поляну, а тогда что могли значить три смельчака против нескольких десятков дикарей, вооруженных стрелами, пиками и дубинками.

   Тольский и его спутники решили в случае нового нападения защищаться до последнего и недешево продать свою свободу, а может быть, и жизнь. Впрочем, им и оставалось только это: назад, к берегу, они боялись идти, чтобы не попасть в руки губернатора и его команды. Но, чтобы защищаться, необходимо было запастись порохом и пулями. Сделать это вызвался Гусак.

   – Добыть все можно, – сказал он. – В селении продают и порох, и пули... Деньги давай, я куплю.

   – А когда ты пойдешь?

   – Когда деньги дашь!

   – За деньгами дело не станет, хоть сейчас.

   – Ну вот я сейчас и пойду.

   – А как же мы вдвоем останемся?.. Нет, Гусак, идти тебе не время: ты уйдешь, а на нас нападут дикари, – заметил Кудряш.

   – Ты говоришь, Ванька, глупости! – остановил его Тольский. – Ну какая Гусак нам защита?.. У нас хоть есть пистолеты, а чем он будет защищаться? Пусть идет и купит пороху и пуль, да и ружье себе.

   – Можно, можно... и ружье купим... Деньги есть – ружье есть...

   Тольский дал Гусаку денег и наказал ему скорее возвращаться с оружием, а также прихватить с собою и хлеба.

   Гусак ушел. Тольский и Кудряш остались одни.

   Давно миновала ночь; настало жаркое летнее утро. От жары попрятались в норы все животные и пресмыкающиеся, птицы засели в гнезда. Во всем вековом лесу стояла необычайная тишина, ничем не нарушаемая, ничем не прерываемая.

   От такой почти тропической жары запрятались в шалаш и Тольский с Кудряшом. Тишина и жара клонили обоих ко сну. Тольский, сколько ни крепился, скоро задремал.

   Кудряш, сознававший, что обязательно должен бодрствовать, тоже не выдержал и так крепко заснул, что не слыхал, как дикари-индейцы крепко скрутили ему руки; он только тогда проснулся, когда один из них потащил его за волосы из шалаша. Кудряш застонал от боли, открыл глаза и с ужасом опять закрыл их, увидев вокруг себя целую толпу.

   Его опасения оправдались: дикари снова вернулись на поляну, где накануне заметили двоих белолицых, подкрались к шалашу, не встречая сопротивления, заглянули в него и, увидев Тольского и Кудряша крепко спавшими, прежде чем те успехи опомниться, крепко скрутили их.

   Оставив в шалаше связанными наших лесных обитателей, дикари вышли на поляну для совещания относительно того, что им делать с бледнолицыми – теперь ли убить или доставить в свой стан живыми; но, видимо, не могли сговориться, так как долго спорили, кричали что-то на своем непонятном языке, похожем на крик филина.

   У Кудряша бегали по телу мурашки. Он считал себя виновным и не смел не только заговорить со своим господином, но даже и посмотреть на него.

   Тольский тоже угрюмо молчал; он раздумывал о своей судьбе, которая прежде баловала его, словно нежная мать, а тут вдруг стала лиходейкой-мачехой, забросила на край света в неведомую страну и отдала в руки дикарей.

   Наконец Кудряшу надоело лежать молча, и он решился заговорить со своим господином.

   – Сударь, сударь, – тихо, дрожащим голосом позвал он Тольского. – Вы, сударь, на меня не сердитесь?

   – За что?.. Разве ты в чем-либо виноват? – удивляясь, спросил у своего верного слуги Тольский.

   – Как же, сударь!.. Я... я премного перед вашей милостью виноват. Ведь заснул я, сударь, крепко заснул...

   – Ты вот про что!.. Успокойся, Ванька, успокойся, видно, такова наша судьба... Ведь если бы мы с тобой и не спали, все равно ничего не сделали бы, даже если бы стали защищаться, только хуже озлобили бы их и, может быть, давно погибли: их много, а нас двое. Жаль только, что я не послушал тебя и отпустил Гусака. Он сам был когда то дикарем и скорее помог бы нам. Одно нам остается: готовиться к ним на обед.

   Разговор Тольского с Кудряшом был прерван. В шалаш вошли два дикаря и знаками приказали им следовать за собою. Те повиновались. Их окружила толпа дикарей и повела в свой стан под палящими лучами солнца, не давая отдохнуть ни минуты.

   Тольский и Кудряш едва успевали за ними; они выбились из сил, ноги отказывали им повиноваться, но дикари, скаля свои белые зубы, подгоняли их ударами в спину.

   Наконец, уже к ночи, дикари вышли из лесу на обширное песчаное поле, где в беспорядке были разбросаны шалаши, сделанные из древесных сучьев и высокой травы. В один из них и впихнули пленников.

   В шалаше было совершенно темно, и едва Тольский с Кудряшом сделали шага два, как один за другим полетели в какую-то яму.

   В шалаше у дикарей обыкновенно вырывалась неглубокая квадратная яма; в одной из ее стен помещался небольшой туннель, по которому приходилось зачастую ползать – так он был мал и узок; туннель соединял две ямы, одна из которых – поменьше – служила, так сказать, входом, а другая – побольше – жилищем дикарей в зимнее время; над ямой сводом поднималась крыша с отверстием посередине для выхода дыма. Ночью, когда погасал огонь в очаге, дикари выбрасывали в это отверстие обгоревшие головни и плотно закрывали его кусками кожи, а вход в шалаш завешивали шкурами. Из горячей золы постоянно поднимались дым и разные вредные газы, к этому присоединялся и запах от тесно скученных грязных людей, гнилой рыбы, испорченного мяса, старой кожаной одежды и щенят.

   Тольский, очутившись в яме, не скоро пришел в себя от неожиданности и невольного испуга.

   – Иван, жив ли? – позвал он своего слугу.

   – Ох, жив, сударь, только спину отшиб...

   – Ничего, Ванька, до свадьбы заживет.

   – Мы, сударь, видно, в могилу попали...

   – Не торопись, Ванька! И в могиле скоро будем, а это, верно, пока жилище дикарей. Это еще что за отверстие? – проговорил Тольский, нащупав в яме вырытый в земле туннель, после чего со связанными руками пополз по этому проходу и вскоре очутился в зимнем обиталище.

   Кудряш последовал за своим господином. Как в первой, так и во второй ямах царил непроницаемый мрак.

   – Из одной могилы, сударь, мы попали в другую, – подавив в себе вздох, промолвил Кудряш.

   – Да, и в более обширную... Плохо, парень, что руки у меня связаны.

   – Дозвольте, сударь, я развяжу! Зубы у меня острые, хоть какую веревку перегрызут. – И Кудряш, подтянувшись к своему барину, стал зубами рвать веревку.

   Веревка, которой были связаны руки Тольского, оказалась довольно толстой, и Кудряшу пришлось немало над нею поработать; но в конце концов руки Тольского были освобождены, и он поспешил развязать руки и своему слуге.

   От сильного зловония у Тольского кружилась голова; он стал обдумывать, как бы ему и Кудряшу выбраться отсюда, и решил пробраться туннелем обратно; там воздух был не так испорчен и было чем дышать.

   Но тут узников начали мучить голод и жажда.

   – А что, Ванька, не улизнуть ли нам? – проговорил Тольский, обдумывая план побега.

   – Как улизнешь, сударь?.. Чай, дикари-то нас зорко стерегут. И пытаться нечего... Пожалуй, еще хуже наделаем, поймают нас да убьют...

   – А не все ли равно – часом позже, часом раньше? Ведь дикари нас живыми не выпустят.

   – Что и говорить!.. А только у меня есть предчувствие, что мы спасемся.

   – Хорошо бы, Ванька, твоими устами да мед пить.

   – Так и будет, сударь... Давайте Богу помолимся... Теперь ведь нам одна надежда, на Бога...

   – Верно говоришь, Иван, верно!..

   Кудряш был человек религиозный и принялся усердно молиться. Тольский последовал его примеру. Молитва несколько успокоила их.

XXV

   Ранним утром Тольского и Кудряша вывели из шалаша на луг, где собрались дикари со своим предводителем, и поставили их посередине, предварительно скрутив руки. Дикари о чем-то между собой совещались, неистово кричали, беспрестанно подходили к Тольскому и его слуге, рвали их за волосы, вертели и больно щипали, скаля белые зубы.

   Если бедный Кудряш стонал от боли и от мысли о том, что будет съеден, то Тольский, вообще обладавший беспечным характером, даже в эту страшную минуту не потерял обычного мужества. Когда один дикарь надоел ему своим ощупыванием, он ногою дал ему такого сильного пинка, что тот растянулся на земле.

   Другие дикари загоготали (это, вероятно, доставило им большое удовольствие), а когда упавший дикарь вскочил и с лицом, искаженным злобою, ринулся было с ножом на Тольского, его оттащили.

   – Ванька, ты знаешь, о чем советуются эти обезьяны? – спросил Тольский у своего слуги. – Одни хотят сейчас убить и съесть нас, а другие считают, надо подождать...

   – А зачем же, дьяволы, нас ощупывают?

   – Чтобы узнать, каково наше мясо: мягко ли, вкусно ли будет вареным и жареным... В числе дикарей, видно, есть хорошие гастрономы, – совершенно невозмутимым голосом проговорил Тольский. – Эх, жаль, что руки у меня скручены!.. А то я показал бы им, каков российский кулак.

   – Сударь, вы и теперь, в такую минуту шутите... – Удивился Иван Кудряш.

   – А ты, Ванька, бери пример с меня: мирись с судьбою; слезами да оханьем горю не поможешь...

   Между тем дикари принялись разводить костер, притащили большой котел, подвесили на козлы и стали наливать в него воду.

   Тольский догадался, для чего они делают это, и, обратившись к своему преданному слуге, сказал:

   – Приготовься, Иван: наше с тобой земное поприще кончается и смертный час приближается... Знаешь, зачем дикари развели костер и наливают в котел воду? Ведь в нем будут варить наши тела...

   – Господи, Господи помилуй, спаси... Страшно, страшно! Нет, нет... мы не послужим пищей им, дьяволам, нас спасут, – как бы ожидая верного спасения, а может, и по вдохновению, сказал Кудряш.

   И предчувствие не обмануло его: спасение от ужасной смерти было близко.

   Вдруг в стане дикарей произошел страшный переполох. Они принялись пронзительно кричать, и их крик смешался с криком других дикарей – внезапно появившихся алеутов. Последние неожиданно напали на дикарей-людоедов в такую решительную минуту, когда жизнь Тольского и Кудряша, как говорится, висела на волоске, и так как дикари не подготовились к обороне, то скоро не выдержали и обратились в бегство, бросив и стан свой, и жен с детишками. Часть алеутов кинулась за ними вдогонку, а другая часть стала разрушать и разворовывать поселение, убивая беззащитных женщин и детей, которые не успели спастись бегством.

   В числе оставшихся алеутов Тольский заметил Никиту Гусака и, указывая на него Ивану, произнес:

   – Смотри, Ванька, ведь это Гусак!.. Гляди, гляди, как он ножом размахивает и что-то кричит.

   – И то, сударь, он... Как он попал сюда?..

   – Наверное, пришел спасти нас...

   Тольский не ошибся; едва только он произнес эти слова, как Никита Гусак быстро подошел к нему и Кудряшу, радостно воскликнул: "Вовремя я попал, бачка?" – и тотчас же перерезал веревки, которыми были связаны пленники.

   – Да, Гусак, опоздай ты хоть на несколько минут, дикари съели бы нас... Спасибо тебе, старина! – голосом, полным благодарности, проговорил Тольский. – Расскажи, как ты нашел нас?

   – Не время рассказывать, бачка... Если вы хотите уцелеть, делайте все, что я велю вам, и не удивляйтесь ничему, – поспешно произнес Гусак и, обращаясь к алеутам, которые окружили их, громко воскликнул на своем наречии, показывая на Тольского и на его слугу: – Вот ваши боги!

   Все алеуты попадали ниц, испуская какие-то странные звуки. Тольский и его слуга с удивлением смотрели на них...

   Но как же это Гусак вовремя явился с толпою алеутов, чтобы спасти от неминуемой и ужасной смерти Тольского и его слугу?

   Как известно, он отправился в селение купить пороху, пуль и хлеба, но, вернувшись с покупками к шалашу, не застал там ни самого Тольского, ни его слуги. Старому алеуту нетрудно было догадаться, что его "бачку" увели дикари в плен: этой догадке помогли стрелы, валявшиеся на поляне.

   "А может, бачку и его раба убили... Надо разузнать, разведать, жив ли он; если жив, то я спасу его", – подумал Гусак и пошел по видневшимся на траве и песке свежим следам дикарей, уведших с собою Тольского и Кудряша.

   Эти следы привели его к поляне, где находился стан людоедов.

   Притаившись за деревом, Гусак подслушал разговор дикарей. Немного знакомый с их наречием, он понял, что дикари двух бледнолицых завтра съедят, и дал себе слово во что бы то ни стало спасти Тольского и его слугу.

   В нескольких верстах от того места, где обитали дикари, устроили свое селение алеуты, ведшие еще первобытный образ жизни.

   Алеуты были закоренелыми язычниками, и в то время даже намек на цивилизацию не проникал в их среду. Жили они на Аляске в самой глуши, скрываясь от европейцев в непроходимых лесных дебрях. Несколько алеутов перекочевали на Аляску с Алеутских островов, вероятно, находя, что жизнь на Аляске для них лучше и удобнее, чем на родине.

   Сам происходя из таких алеутов, Гусак решил обратиться к ним за помощью, обещая за нее водку и табак, до которых алеуты были большие охотники.

   – Пойдемте войною на дикарей... Там я покажу вам ваших богов, и еще вы наберете много разной добычи, – сказал он им и в конце концов добился согласия.

   Алеуты подкрались и разбили дикарей; но они сами были тоже дикарями, и некоторые из них были не прочь полакомиться мясом бледнолицых, поэтому, чтобы спасти Тольского и его слугу от опасности быть съеденными, Гусаку пришлось выдать их за богов. Алеуты, по своему невежеству, поверили и пали перед Тольским и Кудряшом на землю.

   – Встаньте, боги милуют вас, – как-то особенно торжественно проговорил Гусак ничком лежавшим алеутам.

   Те, послушные его голосу, быстро встали и окружили Тольского со слугою, глядя на них со страхом.

   – Боги благоволят вам и хотят идти в ваше селение.

   На эти слова Гусака алеуты ответили радостным воем и принялись кружиться в диком танце.

   Тольский верил в честность и преданность старого Гусака и решился идти туда, куда поведут его алеуты.

   Те, вдосталь наплясавшись, отправились к себе в селение, находившееся невдалеке от берега, и отвели Тольскому и Кудряшу лучший шалаш, убранный шкурами диких зверей. В этом же шалаше с ними поселился и Гусак.

   Тольский был голоден и нуждался в отдыхе. Алеуты принесли им свежего хлеба с лучшей рыбой и стали прислуживать им, опустившись на колени.

   После еды Тольский бросился на медвежью шкуру, постланную в шатре на земле, и скоро крепко заснул. Иван Кудряш последовал его примеру; не спал только один Гусак, решивший оберегать покой Тольского.

   Благодаря тому, что Гусаку пришла счастливая мысль выдать алеутам бледнолицых – Тольского и Кудряша – за богов, им жилось не худо. Однако это обожествление и наивное поклонение недалеких разумом "детей природы" в конце концов надоели подвижному, беспечному Федору Ивановичу. К тому же его снедали скука и тоска по родине, и он стал думать, как бы ему перебраться с Аляски в Россию. Он не раз советовался об этом с Гусаком и со своим неизменным Кудряшом; но те не могли посоветовать ничего дельного. Наконец, через несколько недель пребывания у алеутов, он с полным отчаянием заявил своим спутникам:

   – Слушайте, Гусак и Ванька: если вы хотите, чтобы я жив остался, уведите меня скорее отсюда, иначе я убью сам себя. Разобью голову о камни или брошусь в море. Вести такую жизнь я больше не могу... Мне такая жизнь надоела... Лучше смерть!

   – Зачем убивать себя?.. По вашему христианскому закону это – большой грех, – возразил ему старый алеут.

   – Я и без твоих слов знаю, что грех. Но что же мне делать, когда меня тоска заела?

   – Зачем, бачка, тоска... Надо быть веселым.

   – А чему мне веселиться? Не тому ли, что я обманываю этих добрых, но глупых алеутов, представляя собою их бога? Еще и еще повторяю, что так я больше не могу, и если вы не поможете мне отсюда убежать, то я покончу со своею жизнью.

   – Да я ради вас готов хоть в огонь, хоть в воду, – ответил Кудряш. – А только не знаю, как отсюда уйти, да и куда мы двинемся... Ведь если в глубь Аляски, пожалуй, опять попадем к дикарям-людоедам, если же к берегу, в селение, то как раз угодим в руки к губернатору.

   – Уж лучше пусть губернатор в тюрьму посадит, только играть постыдную комедию с алеутами я больше не намерен. Если вы не пойдете со мною, то я один уйду, убегу отсюда! – произнес Тольский.

   – Зачем, сударь, вы так говорить изволите! – укоризненно воскликнул Кудряш. – От вас я не отстану; куда вы, туда и я.

   – Я... я тоже, бачка, куда ты, туда и я. Твой город – мой город, твоя земля – моя земля...

   – Спасибо, Гусак, и тебе, Ванька, спасибо!.. Я знал, что вы в беде не оставите меня. Так вот знайте: я решил бежать не долее как этой ночью.

   – А куда, сударь, бежать-то?

   – К пристани, а оттуда как-нибудь проберемся, только добыть бы нам лодку.

   – Лодку, бачка, добыть не хитро... Я достану.

   Гусак тотчас же пустился в путь, а к вечеру вернулся и сообщил, что ему удалось подготовить лодку. Было решено бежать.

   Наступившая ночь была темной, мрачной и много способствовала побегу. Задувал с моря сильный ветер, сыпал мелкий и частый дождь; небо заволокли грозные тучи.

   Ни Тольского, ни его спутников алеуты не запирали – они пользовались полной свободой. Поэтому, никем не остановленные, они благополучно выбрались из селения и направились к берегу по тропе, ведшей густым вековым лесом. Никита Гусак шел впереди, так как хорошо знал дорогу.

   Погони за ними не было, и благодаря этому они спокойно добрались до береговой пристани; тут у Гусака заранее была заготовлена лодка, и беглецы сели в нее, чтобы добраться до Ситхи и ждать там корабля, направлявшегося в Европу.

   Кудряш и Гусак исправно работали веслами, так что их лодка неслась по проливу, отделявшему Ситху от Аляски, очень быстро. Погода мало способствовала их ночному плаванию: сильный ветер бушевал в проливе, и лодку перебрасывало из стороны в сторону, угрожая ежеминутно перевернуть ее вверх дном. Но смельчаки все же благополучно добрались до городской пристани.

   Тихо, пустынно было в Новоархангельске, и какова же была радость Тольского, когда он увидал здесь небольшой корабль под русским купеческим флагом. Тольский как бы предвидел, что он отправляется в Европу, и не ошибся: корабль "Светлана", прибывший из Кронштадта по делам Российско-Американской торговой компании, через несколько дней снова должен был отплыть обратно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю