Текст книги "Конечная История (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Свиридкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

XIII

   Еще три дня прошли как один. На предварительном голосовании, как и ожидал Франий, победил Марих Стюарт. Догадки Франия подтверждались – людям, даже лишенным памяти и живущим все время одним днем, не заглядывая ни в прошлое, ни в будущее, не нравилось его правление. Возможно, причина была только в природной неприязни Кристаллов к темным духам, ибо Камень Душ, от которого они откололись, создавался Советом, преимущественно состоящему из Светлых. Франий не знал точно.

   Стюарт одержал верх, но почему-то решил не выполнять условий договора и не снял свою кандидатуру, за что и поплатился. После того как Тени проголосовали, потерпевшего поражение Стюарта увели в резиденцию к Франию, где тот вырвал проецирующий кристалл из груди отказавшегося повиноваться противника. Осколок оказался поврежденным, и Франию пришлось его заморозить.

   Напряженность все нарастала – об этом говорил вышедший из строя Камень. Нужно было что-то сделать, но что? Вечерами Франий подходил к большущему шкафу и, открывая стеклянную дверцу, долгое время всматривался в космический вихрь звезд, круживший внутри одного единственного серебряного флакончика, таившего в себе тот единственный Кристалл, которому не дано было жить в Городе. Он как будто бы надеялся, что эти хаотически переливающиеся искры подскажут решение, расскажут то, чего не знает даже он, второй после Творцов. Но они лишь молча подмигивали ему.

   – Почему? Почему это все происходит со мной? – говорил он сам с собой.

   – Альфо все испортил! Зачем?! О, Высшая Справедливость! Может, следует сдаться? Ответьте!

   Но вокруг не было никого.

   – Если бы я мог Его восстановить... Ничего бы не было... Альфо! Болван! Идиот! Кто тебя надоумил дать этому кретину меч?!

   Франий хватался за голову, рвал на себе волосы, он хотел убежать от проблем, от вселенной, но не мог. На Фенроте его ждали стражи Совета, а вернуться к Изначальной Тьме было невозможно. Он был прикован к Междумирью. Оно стало его убежищем и его темницей.

XIV

   – Что произошло на Фенроте?! – продолжала требовать ответа Советница.

   Вяло пляшущий огонек все твердил, будто в бреду: "Город... Серебряный Город..."

   – Он не может, – раздался голос какого-то древнего старца.

   Советница, представлявшая собой громадное световое пятно, отдаленно смахивающее на человека, уставила космические червоточины, которыми были ее глаза, куда-то вверх, если, конечно, в этом месте существовали такие понятия, как низ и верх. Там, за парапетом звезд, сияло ярче всех светил еще одно человекоподобное пятно.

   – Его память уничтожалась еще при жизни последнего владельца, – говорило пятно, и его пылающее лицо подрагивало. – Он может сказать только то, что видел перед смертью.

   – Кто?! – возопила Советница, и вокруг нее заполыхали хвосты молний.

   – Мы не знаем точно... – ответило пятно наверху и медленно поплыло вниз. – Скорее всего, тот, кто забрал все Кристаллы с Фенрота.

   – Что говорят Хранители? – чуть спокойнее спросила Советница.

   – Темный отказывается выходить на связь...

   – А Альфо?

   – Он исчез...

   – Высшие знают?

   – Нет. Он пропал после Исхода... Темный говорил, что он на Фенроте. Мы не нашли.

   – Тогда доставьте сюда Темного! – снова возопила Советница.

   – Невозможно...

   – Почему?! – одна из молний прошла сквозь старца.

   – Междумирье Фенрота разрушено. Темный ушел.

   – Выставьте охрану! Выманите его! – Советница засияла ослепительно ярко. – Делайте что угодно! Заставьте Высших уничтожить Фенрот, но найдите и приведите его сюда!

   – Как прикажет Ваше Превосходительство... – старец вспыхнул и погас. То же самое произошло и с Советницей.

   А маленький дрожащий огонек, оставшийся в кромешной темноте, все вторил, испуская синее свечение: "Город... Серебряный Город..."

XV

   Утро следующего дня в Городе ознаменовалось беспорядочным шествием сумасшедших.

   В 5:45 утра некто Бенджамен проснулся в холодном поту. Он подскочил к зеркалу и, вглядевшись в свое полупрозрачное отражение, истошно завопил, схватил попавшийся под руку стул и с размаху разбил зеркало. Искрящиеся осколки градом посыпались на пол, а Бенджамен, в чем был, бросился к двери, сорвал замок и вылетел на лестничную площадку. Пометавшись из угла в угол, он стал лихорадочно стучать в двери соседей, продавливать кнопки звонков, а, когда кто-нибудь открывал, безумно кричал: "Нас нет! Никого нет!"

   – Иди проспись, ненормальный, – отвечали ему, захлопывая дверь у него перед носом.

   Схватившись за голову и впившись в растрепанные волосы, с горящими безумием глазами он бросился вниз и выбежал из дома.

   Он оказался на улице. Металлический ветерок скользил по его щекам. Бенджамен поднял голову. В сумраке над ним нависали грозные головы серебряных зданий, отдающие голубизной десятки окон прожигали его взглядом. Они окружили его, хотели взять в кольцо, пленить, что бы он никогда не рассказал одному ему известную правду. Все завертелось, сверкая и светясь в полумраке лунным светом, и он с криком бросил попавшийся под руку камень в туманное окно и пустился бежать.

   Он бежал по Фиолетовой, и ему чудилось, что могучие серебряные великаны пытаются поймать его, раздавить, съесть живьем. Он втягивал голову, прикрывался руками и все кричал: "Нет! Ничего нет! Вас нет! Нас нет!"

   Потом из окон начали выглядывать люди, ведь не часто увидишь настоящего умалишенного. Они с увлечением смотрели на бегущего человека, а Бенджамену казалось, что это преследующие его гиганты покрываются гнойными рытвинами от прикосновения первых солнечных лучей.

   Дальше он пробежался по набережной, мимо зеркальной глади Небесного моря, вернее, той серебристой пленки, под которой никогда не было воды и которая лишь хотела казаться морем, морем, в которое никто никогда не входил и из которого не возвращалось ничего.

   Он свернул на Зеленую. Здесь не было громадных сооружений, только одноэтажные магазинчики. Он отдышался и, чтобы спастись от преследователей, выбил стекло витрины и забрался внутрь обувной лавки. Трясясь от холода и страха, он спрятался за пустым прилавком.

   Беджамен, на свою беду, при вторжении попался в поле зрения терминала. Уже через минуту устройство сигнализировало наблюдателям. Один за другим они стали образовываться из клубов черного как сама ночь дыма перед пробитым стеклом. Сотворив из воздуха пистолеты, десять наблюдателей сквозь щели просочились в лавку. Сердце Бенджамена лихорадочно билось. Он выглянул из-за своего укрытия и, заметив сияющие красным огнем глаза наблюдателя, в панике бросил в него обувную ложку. Наблюдатель рассыпался. Увидев это, Бенджамен схватил первый попавшийся под руку предмет и, крича: "Вы ненастоящие! Вас нет!" – бросился на оставшихся хранителей порядка.

   Это закончилось единственно тем, чем могло кончиться. Взметнулись вверх пустые глазницы зачарованных оружий, и тридцать шесть горячих свинцовых пуль изрешетили сумасшедшего.

   Бенджамен как подкошенный повалился на пол и, прохрипев в последний раз: "Этого нет..." – раздался синей вспышкой и исчез. На его месте остался кроваво-красный пульсирующий кристалл. Наблюдатель наклонился, чтобы забрать камень, но только тот коснулся его, как фиолетовое пламя охватило наблюдателя, и тот, корчась от боли, разлетелся на куски.

   – Что здесь происходит! – взревел подоспевший Франий. Наблюдатели переглянулись и указали взглядами туда, где только что взорвался их товарищ. Франий обернулся и, поискав глазами, заметил лежащий в куче пепла алый кристалл.

   – Черт! Это немыслимо! – Франий схватил ближайшего наблюдателя за руку и, отобрав пистолет, выстрелил в камень. Кристалл со звоном пробивающих его пуль разлетелся на тысячи фейерверком взрывающихся осколков.

   Что-то шло не так. Франий вспомнил Стюарта и его осколок. Это не могло быть случайностью.

   – Всех больных и убогих умертвить и проверить камни. Поврежденные – заморозить, такие, – Франий махнул в сторону кучки пепла, – уничтожать немедленно. Ясно?! – гаркнул он напоследок и исчез. То же сделали и наблюдатели...

   Еще двадцать сумасшедших, ставших таковыми в это утро и выбежавших в панике на улицы, были ликвидированы, и у всех камни оказались красными. А на следующее утро Город недосчитался десяти тысяч жителей. Все они были убиты во время выполнения объявленной Франием проверки. И у всех камни были либо покрыты трещинами, либо сияли алым пламенем...

XVI

   Помимо буйных, признанных управлением Франия опасными, сумасшедших, в Серебряном Городе, как и в любой сколько-нибудь цивилизованной населенной единице, обитали и тихие помешанные. Их поведение часто забавно, редко пугающее, но обычно просто незаметно. Они, проецируемые кристаллами с каким-то внутренним сбоем, живут разумом где-то далеко от реальности, так что понять, что у них творится в голове невозможно. О них известно очень мало: только имена и внешние проявления отклонений. Один из таких персонажей не от мира сего, в день особенно крупного забега умалишенных, тоже доставил некоторые неприятности своим соседям, но нашумел гораздо менее заметно. Мы же говорим о нем только по той причине, что без его упоминания наш рассказ был бы слишком тусклым.

   В доме N12 по Фонтанной улице в квартире, номер которой – суть мелочь маловажная, важно лишь то, что там имелся балкон, и проживал тот, о ком и пойдет речь. Как значилось в базе данных, звали его Аполлоном.

   В полдень, когда уже ничто не предвещало ничего странного и лишь ветер беспрепятственно гулял по улицам, перенося бесконечное множество никому не нужных газетных объявлений, Аполлон по неизвестным никому причинам вышел на балкон, дабы мир полюбовался им. Аполлон, как и все прекрасное, был большим и, как и понятие красоты, расплывчатым. Поскольку в мире нет ничего идеального, он имел почти идеальную форму – геоида, то есть сферы с неровностями: в качестве неровностей выступали руки, ноги и уши. Так как красота должна быть естественной и неприкрытой, из одежды (или того, что кое-как можно к ней отнести) у него была лишь медицинская утка. Именно таким прекрасным, подобно греческому богу, имя которого он носил, явился миру (в лице развешивающих на балконах вещи соседей) Аполлон.

   Все признаки и без того незаметной жизни в близлежащих домах, из окон которых открывался вид на балкон неназванной квартиры, были добиты в одно мгновение. Все, даже неугомонный ветер, затаив дыхание, ожидали продолжения.

   Аполлон, обведя величественным взглядом достойную публику, вздернул брови и медленно приставил утку к третьему подбородку. Наступала кульминация. Зрители ждали чего угодно и дождались. Аполлон произвел именно то, для чего и вооружился уткой, однако на крышу проехавшего внизу маршрутного такси...

   Публика неистовствовала. Аполлон покорнейше повторил на бис, но уже только на тротуар, и, развернувшись, скрылся с приставленной к подбородку уткой со свой сцены. Публика еще долго продолжала неистовствовать...

XVII

   В любом кошмаре даже таком, в каком благими намерениями одного оказались жители Серебряного Города, всегда найдется какая-нибудь мелочь, способная ослабить гнет обстоятельств. К сожалению, как уже когда-то говорилось, никто в призрачном городе не искал или не замечал ничего подобного. Мы же, надеюсь, еще не скованные проклятием однообразной серой скуки, можем найти достаточно, чтобы не слиться с этим ужасом.

   Когда-то давно (читатель наверняка даже и не помнит), когда мы пробирались сквозь бредни Д'Эрмиона, была упомянута некая таинственная Глафирна. Наверное, это очень нелепо, что мы решили вспомнить о ней только сейчас, когда все с ней так или иначе связанное осталось за многие столетия в прошлом. Однако, если не рассказать о ней побольше – это будет, во-первых, не вежливо по отношению к ней, а во-вторых, не вежливо по отношению к читателю, ибо ему была обещана сказка. Так что вперед!

   На набережной в маленьком, отделенном от всех остальных, невзрачном домике, одном из тех, что были возведены первыми пленными Города, проживала очередной свой век Глафирна. Это была уникальная, просто историческая личность. Единственный случай в практике применения кристаллов разума. Она всегда была одна и та же и всегда звалась Глафирной. Даже здесь, в Серебряном Городе, она все перерождалась в виде самой себя. Хотя внешне Глафирна ничем особенным не выделялась: это была маленькая серенькая бабушка – божий одуванчик, – стоит узнать ее чуть получше – все сомнения в ее исключительности отпадут единовременно.

   Первых пяти минут общения с ней достаточно, чтобы доподлинно установить – бабушка пребывает в крайней стадии маразма. Она всегда счастлива, бродит по астралу, видит прошлое, настоящее, будущее и психоделические картины, безупречно разговаривает на пятнадцати языках, тринадцать из которых не существует, доказывает существование высшего разума и несет чистейшую ахинею, и все это одновременно.

   Господину Франию однажды посчастливилось пообщаться с Глафирной – он потом долго вспоминал этот случай, даже с некоторой дрожью. "Нет, это очевидно, что бабка бредит, – говорил Франий. – Разве можно в здравом уме и трезвом рассудке за две минуты рассказать о химической реакции между челюстью и диполями воды, о чем за завтраком говорила королева Фердингера с кронпринцем Дивельшира, подобрать двадцать три синонима к слову "нет" на двух языках, пересказать восемь легенд о синезубом правителе Фенрота в двух словах, и еще упомянуть, чем закончится бесконечное "Сантио-Барбаро", транслируемое с Альфа Центавры, и кто будет участниками грядущей "Усыпальницы-3" – во время рассказа Франия обычно передергивало раз десять. – Такого даже я не могу. А самое удивительное, что в ее камне ни единого дефекта. Поразительно. Несомненно, бабушку надо сохранить, но от людей держать подальше. Желательно за звуконепроницаемым стеклом витрины. Чтоб смотреть – смотрели, а трогать и слышать не могли... И так здесь каждый третий – умалишенный, а с бабкой и у всех остальных крышу сорвет".

   Да, это действительно так, причем это только малая толика от всей картины. Глафирна верила всему, что видела, терялась в трех соснах, путала окно с дверью и очень часто выходила с третьего этажа через форточку, зажигала газ, когда закрывала воду, тушила свет, когда просыпалась, и ко всему этому нужно еще присовокупить феноменальный Склероз. Бабушка забывала о том, что за чушь она несет, и начинала городить ту же ахинею заново, каждую среду и четверг (по настоящему календарю) без помощи каких-либо веществ забывала свое имя, а каждую субботу теряла сама себя...

   Однако хватит. Думаем, что и этой капли в уникально безумном море читателю хватит, чтобы понять, кто такая Глафирна и почему о ней нельзя не сказать. Конечно, она тоже, как и все предыдущие сумасшедшие призраки, обреченные на пребывание в Серебряном Городе, существует одним днем, но каждый ее день феноменален... Но мы прервались...

XVIII

   Дом 35-А по Бриллиантовой улице, в котором проживал Генрих МакДил, принадлежал к разряду тех жилищных сооружений, которые ни один трезвомыслящий и пользующийся логикой человек никогда не сможет найти. За домом 31, глядящим своими окнами на проезжую часть, следовал 31-А, за ним – 31-Б и так далее. То же самое соответствовало дому 33, так же смотрящему на проезжую часть. Следуя здравому смыслу, можно решить, что для домов, начинающихся на 35, расположение предыдущих должно быть также характерно. Скажу сразу: тот, кто так думает, сильно ошибается. За домом 35, окна которого традиционно выходят на проезжую часть, стоит не 35-А, как могли бы все подумать, а 35-Б. 35-А же находится за ним. Для 37-го, 39-го и далее соответствовала нормальная нумерация. По этому поводу господин Франий однажды высказался довольно резко: "Строили нормальные люди, а нумеровали идиоты!" – однако никаких изменений внесено не было...

   Мистер МакДил сегодня утром, как обычно, спустился по лестнице, заглянул в почтовый ящик, на котором поблескивал соответствующий номерок, и, обнаружив в нише свернутый листок, достал его. Им оказалась платежная ведомость, которую он должен был оплатить в ближайшие две недели. Мистер МакДил, недолго размышляя, прикоснулся к экрану размещенного перед входной дверью подъезда терминала, удовлетворенно обнаружил, что ему таки начислили зарплату за прошедший месяц, и, пребывая в заметно улучшившемся настроении, произвел все требуемые манипуляции относительно оплаты.

   Дальше он отправился в свой офис, по пути поглумился над Ифтелем, которого мистер Шаурбах успел оштрафовать с утра за "праздное шатание и бессмысленную трату времени". Затем мистер МакДил провел очередной плодотворный день, по результатам которого всего одна буква "о" была заменена на целых две буквы "а" и все это было представлено в виде гениальной модернизации и невероятного прорыва. В общем, все шло так, как и было задумано.

   В конечном итоге, Генрих вернулся домой, следуя неизвестно когда сложившейся традиции, взглянул на золотой номерок "23" и закрыл за собой дверь квартиры, тем самым провозгласив конец дня. Дома его ожидали плотный ужин из голографической курицы и любимая супруга Лили. Можно опустить все следующие подробности, во-первых, лезть в чужую личную жизнь, даже если и несуществующую, неприлично, а во-вторых, все эти подробности абсолютно не несут никакого значения.

   К полуночи, следуя всеобщему предписанию, Лили уже мирно дремала, уткнувшись носом в плечо Генриха, а вот самому мистеру МакДилу что-то не спалось. Только он закрывал глаза, как луна выходила из-а туч и ее противный салатово-желтый свет падал ему на лицо. Он отворачивался и снова зажмуривался, а часы, как будто бы назло, начинали тикать непереносимо громко. Но тем не менее, мистер МакДил продолжал упорные попытки уснуть, чтобы ни в коем случае не напугать жену, ведь, судя по всем "симптомам", у него разыгралась бессонница.

   В час ночи мистер МакДил, глазами считавший звезды за окном, увидел, как два черных облачка медленно вплыли сквозь стекло к нему в комнату.

   Генрих притаился. Даже задержал дыхание.

   Тучки подплыли ближе. Одна зависла над головой мистера МакДила, другая – над головой его супруги. Облачко Генриха, столкнувшись с его взглядом, издало странный звук "пшш" и развеялось, а из другого облачка к голове миссис МакДил спустилась тоненькая серебряная лесочка, после чего тучка стала то сжиматься, то разжиматься, как будто была каким-то необычным насосом.

   Мистер МакДил не знал, что происходит, но завороженно смотрел, не издавая ни звука. А "насос" все работал. Облачко раздувалось от напряжения, казалось, что оно вот-вот покраснеет и лопнет, затем с облегчением сжималось – наверное, таки смогло протолкнуть воздух или что-то иное сквозь забившийся клапан. Затем делало новое усилие.

   Это действо продолжалось несколько минут. Затем тучка остановилась, будто бы переводя дыхание после утомительной работы, и, сверкнув быстро сматывающейся и исчезающей леской, развеялась, как и первая.

   Мистер МакДил долго смотрел в потолок, где только что зависало это неожиданное облачко, и все пытался уснуть. Так он и пролежал, не смыкая глаз, до самого утра...

XIX

   Что есть сон? Не само состояние, а именно те картины, которые мы можем видеть? Кто-то скажет, что это всего лишь побочный эффект, который дает наш мозг, когда сортирует и систематизирует полученную за день информацию. Скажет и будет прав. Однако у жителей Серебряного Города такого органа как мозг на самом деле не было (у них вообще много чего не было), однако сны были. И мистер МакДил мог бы принять ночные происшествия и свою бессонницу всего лишь за сон, если бы только у него под утро не кружилась и не болела голова, а отяжелевшие веки не норовили бы слипнуться.

   За завтраком, постоянно зевая в промежутках между глотками кофе, Генрих все время пытался спрятать свое помятое, невыспавшееся лицо от сидящей напротив Лили.

   – Что это с тобой? – спросила она, пригубив чай и стараясь заглянуть в глаза супруга.

   – Ничего... Устал немного...

   – Может, нужно обратиться к врачу? – ласково спросила она.

   Мистер МакДил испугался, стал еще более прозрачным и уронил чашку с кофе на пол. Она разбилась, но, благо, была почти пуста.

   – Не надо врача... – пытаясь скрыть страх, сказал он и прибавил, – я уберу.

   Генрих поднялся из-за стола, взял стоявший за холодильником веник и дрожащими руками смел осколки, затем подтащил ногой расстеленную возле мойки тряпочку и небрежно собрал вылившиеся капли.

   Лили взглянула на часы. Было уже девять нуль-нуль.

   – А ты не опоздаешь сегодня? – спросила она.

   – Нет, – ответил он, промывая под водой тряпочку. – Сегодня вторник – мы не работаем.

   – Сегодня понедельник, – поправила его жена.

   – Как же? – удивился Генрих. – Понедельник был вчера.

   Она на минутку задумалась, пытаясь вспомнить вчерашний день, но не могла припомнить ничего, кроме того, что вчера было воскресенье.

   – Все же ты путаешь, – как ни в чем не бывало продолжала она, – вчера было воскресенье.

   – Ладно... – выдавил из себя мистер МакДил, развернулся, вышел в прихожую, натянул пальто, нацепил шляпу и, сунув ноги в туфли, ушел, не сказав ни слова больше.

   На работу мистер МакДил опоздал, об этом его дополнительно оповестил Ифтель.

   – О! Генрих! Ты чего это сегодня? – весело и удивленно встретил его Джон, выходя из лифта. – Я Шаурбаху сказал, что ты заболел...

   Мистеру МакДилу внезапно пришло в голову схватить Ифтеля за рукав, отвести в сторону и обо всем расспросить, что он и сделал.

   – Что-то ты не в себе... – подметил Ифтель.

   – Все нормально, – Генрих оббежал взглядом весь видимый первый этаж, чтобы удостовериться, что на него никто больше не обращает внимания, особенно вездесущие наблюдатели. – Скажи лучше, какой сегодня день недели?

   – Нет, правда, что-то с тобой не то, – усмехнулся Ифтель. – Конечно же понедельник!

   – Как?! – едва сдерживаясь, чтоб его не услышали, выпалил мистер МакДил. – Он же был вчера! Мы с тобой вчера играли в гольф на двенадцатом, а сегодня – вторник. Техотдел не работает. Ведь так?

   – Да откуда ты такое взял? Я только сегодня хотел предложить тебе партейку, а раньше мы никогда не играли. Сегодня понедельник. И это точно! У меня календарь не врет. А тебе бы к врачу обратиться, – Ифтель выдрал свой рукав у вцепившегося в него мистера МакДила и, хмыкнув, развернулся и ушел к выходу.

   "Что за дела... – подумал мистер МакДил. – Не могло же мне это присниться... Или могло?.."

   Генрих поймал на себе тяжелый взгляд наблюдателя. Стараясь не обращать внимания на мрачного стража правопорядка, мистер МакДил, несколько дрожа от страха, что его уже могли начать подозревать, направился к лифту. Он переступил щель между кабиной и помещением первого этажа и, когда металлические двери плавно закрылись, скрывая его от взора наблюдателя, мистер МакДил успокоился.

   У себя в техотделе Генрих застал почти полное отсутствие всякого присутствия сотрудников. Почти тридцать рабочих мест этих клинических бездельников пустовали. Почти... Один лишь Мергли в самом дальнем углу то что-то чертил, то всматривался в монитор, то долбил по пульту управления, то еще что-то вытворял, а вокруг не было никого. Мистер МакДил осторожно подошел к нему, заглянул сбоку и спросил тихо:

   – И что это?

   Мергли встрепенулся, краем глаза посмотрел на незаметно подошедшего, пока он находился мыслями где-то в высших слоях атмосферы, начальника и ответил так же тихо, что бы не спугнуть правившую здесь тишину:

   – Список имен в колечко замкнуть хочу... Так удобнее...

   – Это хорошо... – продолжал почти шепотом мистер МакДил. – Только вечером разомкни, чтобы на следующий день было чем заняться.

   – А где все остальные? – минуту погодя, спросил мистер МакДил.

   – Приходили мистер Шаурбах и господин Франий, – отвечал Мергли. – Господин Франий спросил, кто не занят, а потом вызвал наблюдателей. Они всех забрали, а меня оставили... Мистер Шаурбах сказал, что на Радужной установили полсотни новых терминалов и их нужно настроить.

   – Ясно... – тяжело вздохнул Генрих, а потом прибавил. – А какой сегодня день?

   Мергли удивленно посмотрел на начальника в ожидании какого-нибудь подвоха, но ответил:

   – Семнадцатое, понедельник.

   – КАК?! – внезапно взорвался мистер МакДил. – Вчера было семнадцатое! ВЧЕРА был понедельник! БЫЛ! Что это за массовый психоз?! Мергли! Что мы сделали вчера?

   – Переименовали буферную переменную... – испуганно ответил Мергли, еще никогда раньше не видавший начальника в таком возбужденном состоянии.

   – Так как, КАК сегодня может быть понедельник?! Мы работаем по понедельникам, средам и пятницам – Вы же знаете расписание. ПОЧЕМУ у вас ВСЕХ сегодня понедельник? Вы сами, Мергли, САМИ подтверждаете, что вчера был понедельник, ПОЧЕМУ сегодня не вторник тогда?!

   – Я не знаю... – прижавшись к спинке стула, повел плечами Мергли. Он никогда не задавался такими вопросами, он, как и все, знал, что сегодня, именно сейчас, должен быть понедельник, и никак иначе. То, что сейчас говорил мистер МакДил, его ужасно заинтересовало, но и в то же время напугало. Факт был: он помнил, чем занимался вчера здесь, на восьмом этаже, в рабочий день, скорее всего, в понедельник. Но почему-то, как будто бы кто-то недобрый нашептал, он свято верил в истинное существование сегодняшнего понедельника. Если бы мистер МакДил не задал ему этот вопрос, он бы и продолжал верить тому, что было сказано кем-то свыше, но теперь, когда была задета эта тонкая струна, у него происходил разрыв утвердившегося шаблона. Он не мог понять, где истина и где ложь. Был лишь факт и противоречащее ему убеждение.

   – Я не знаю... – снова повторил Мергли. – Я

думал,

что сегодня понедельник...

   – Черт... – Генрих выругался в сторону и поспешил к себе в кабинет. Прежде чем хлопнуть за собой дверью, он прибавил. – Меня нет. Заболел.

XX

   Все когда-нибудь заканчивается – это мы уже говорили и не раз. У всего есть свои пределы, а если мы их не видим, то это уже наши проблемы. Боги не могут оберегать мир вечно и уже на момент его сотворения объявляют точное время – когда им это дело наскучит. Это нужно еще и для того, чтобы духи-хранители могли встретить Исход. Терпению Франия и его желанию контролировать спокойствие в Городе тоже медленно подходил конец.

   Каждое утро нового-старого дня он смотрел на застывшие наручные часы и, корча самые невообразимые гримасы, шипел: "Это будет длиться еще бесконечно долго! Их невозможно терпеть! А тут еще кристаллы оберегать надо! Нет! Это невозможно... Я не знаю, что произойдет раньше: все камни выйдут из строя, разрушится Междумирье и Совет порвет меня на мелкие клочки или же я сам сдамся в лапы Совета... Нет... никакого всемогущества не хватит, чтобы выдержать это... И почему только эти жалкие существа грызутся за власть?.."

   Потом он снова глядел на часы и, не замечая ни малейшего движения стрелок, которое должно было означать приближение неизбежности, уходил в библиотеку. Так продолжалось уже многие и многие годы, и ничего не менялось на часах. Но однажды, когда красным светом сверкнул очередной камень, Франий решился.

   – Хватит! Надоели! Даже с огнедышащими демонами было проще! Альфо, чертов светляк! Будьте все вы прокляты! Пусть Совет нагрянет сюда! Плевать! У меня есть своя правда. Они хотели уничтожить Фенрот? Пусть уничтожают! Я дам и повод. Пусть погибнет все. Тогда Книга Судеб подтвердит мои слова, и Истинная Справедливость покарает этих мерзких поборников всеобщего счастья под их эгидой! Отдам им какой-нибудь камень, что они показали себя во всей красе. Пусть мучат его, выпытывают все что угодно, а потом, найдя предлог, уничтожат Фенрот! Да! Гори все! Пусть ничего не останется! Перечеркните все труды Высших и поставьте крест на самих себе! И все это ради "светлого будущего"... – Франий залился диким хохотом. Трясясь от возбуждения, он посмотрел на часы – Хронометр Неизбежности начал отсчет...

XXI

   Страшная кара – быть забытым... Каждый день в Серебряном Городе умирали десятки людей и столько же появлялись на свет. Одни рождались из пепла, другие уходили в небытие, и все это происходило незаметно... даже для самых родных и близких...

   В пять часов после полудня, когда солнце было в пятидесяти градусах от горизонта, мистеру Шаурбаху, мирно дремавшему в своем кресле, стало плохо. Что-то кольнуло у него в левом боку, он резко разлепил веки и выпучил испуганные круглые глаза, стал бешено хватать ртом воздух. Правою рукой судорожно схватился за сердце, а левой лихорадочно забил по нижней поверхности стола, пытаясь попасть по тревожной кнопке.

   Наконец дергающийся указательный палец зацепил маленький бугорок под крышкой. Завыла серена. Вдруг он почувствовал, как острая игла вонзается ему в сердце. Он захрипел, неестественно выгнулся, вывалил язык. Что-то щелкнуло, и он, обмякший, с безумными глазами, опустил скрюченные руки и затих...

   Широко распахнулась дверь, и в кабинет вошли два наблюдателя. Они увидели сидящего в чудовищной позе человека, переглянулись и, нажав на кнопки своих передатчиков, молча вынесли его прочь вместе с креслом...

   Мистер Шаурбах испустил дух...

XXII

   Весть о кончине горячо любимого начальника, особенно любимого за то, что не оставил преемника, разнеслась мгновенно. Сначала переполошился весь седьмой, на котором визжала серена, этаж, обитаемый бесчисленными замами, у которых теперь появился очень веский повод выяснить, кто из них самый-самый зам. Затем всколыхнулся почти пустой первый этаж, посещаемый толь либо из-за наличия столовой, либо из-за невозможности его миновать – наблюдатели решили вынести тело через парадный вход и естественно попали под обстрел любопытных взглядов. Дальше все случайные свидетели понесли горячую новость по своим знакомым ушам, те, в свою очередь, – по своим, и так далее... В конечном итоге, уже через двадцать минут в "МайКроссОверОлл" нагрянули все более-менее крупные вкладчики, акционеры, кредиторы и прочая мелкая шушера, заинтересованная в деньгах фирмы.

   До мистера МакДила эта новостная волна докатилась чуть ли не в последнюю очередь лишь потому, что он наконец-то смог благополучно заснуть у себя в кабинете, закинув ноги на стол, а верный Мергли, решивший пока отбросить все самые страшные умозаключения, охранял покой начальника, отгоняя всех желающих его потревожить фразой: "Мистера МакДила сегодня нет".