Текст книги "Конечная История (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Свиридкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

   Юрм молчал несколько секунд, и какая-то незаметная злобно-недовольная искорка блеснула в его голубом глазу.

   – Конечно! – Юрм встрепенулся, будто бы очнувшись от глубокого сна. – У меня же как раз есть...

   – Ужели перемещатель? – Гильберт, кинувший печальный взгляд на уже не издававшую никаких звуков, лежащую замертво лошадь, обнадежено посмотрел на ушедшего с головой в свою невероятную сумку Юрма.

   – Лучше! – радостно воскликнул Юрм, вытаскивая вместе с собой двухместную кованную лавку с навешанными на ее спинку фонариками. – Скамейка-самолет! У меня раньше был стул-самолет, но скамейка лучше! Когда вернемся, я диван-самолет сделаю – их уж точно в промышленных масштабах выпускать будут...

   Гильберт помог техномагу окончательно вытащить зацепившуюся за что-то лавку и установить ее на землю. Лавка, как оказалось, прихватила с собой еще одну точно такую же пухлую сумку, как была у Юрма, уцепившуюся за приделанный к лавке справа рычажок управления.

   – Садитесь, сер Гильберт, – Юрм отвязал самым наглейшим образом вылезшую сумку и отправил ее обратно, после чего уселся возле рычажка.

   – И что, полетит? – опасливо поинтересовался Гильберт.

   – Не сомневайтесь! Не хуже императорских скакунов пойдет.

   Гильберт осторожно, стараясь не зацепить замигавшие фонарики, разместился рядом. Юрм потянул рычаг на себя. Скамейка-самолет завибрировала, подскочила в воздух, дернулась, совершив неудачную попытку сбросить седоков, и послушно, подмигивая красными и желтыми фонариками, поплыла в метре над землей дальше по дороге, туда, где они уже не встретят никого...

XIX

   Каратели, со свойственным всяким разбойникам на государственной службе шумом и гомоном, уже совсем вплотную подобрались к Верхнегрязи. Каких-то десять-пятнадцать минут отделяли вестников добра и справедливости от момента начала причинения оных.

   Население Верхнегрязи составляли без малого двести человек, из них способных дать в глаз было все двести, а способных дать в глаз чем-то пострашнее кулака всего около пятидесяти. Карателей же было ровно тридцать, из них двадцать девять вооруженных до зубов, готовых открыть огонь из всех орудий без предупреждения, и один немножечко командующий, который только в случае особой необходимости применит свой револьвер по назначению.

   Звезд на погонах у всех и каждого из них было много, нашивки у всех были разные, так что определить звание по формальным признакам было крайне сложно, ибо для этого нужно было самому вариться в этом винегрете и знать наизусть, звезды какой формы и в каком количестве что значат. Однако существовал один самый универсальный признак в определении звания. Конечно, само звание им не определишь, но насколько оно выше или ниже чьего-то другого – со стопроцентной вероятностью. Если всех их выстроить вряд по возрастанию звания, то можно заметить одну интереснейшую особенность – пузо служащего растет вместе со званием. У рядового солдата его вообще нет, а у генерала, а тем более у генералиссимуса, оно особенно круглое и выдающееся.

   Таким образом, нам, как и всем нормальным людям, неспособным запомнить значения бесчисленных знаков отличия, будет достаточно одного взгляда издалека, чтобы понять, что торжественно скачущий позади еще трех всадников каратель и есть тот самый немного командующий, да еще и самый натуральный капитан.

   Отряд вступал на территорию Верхнегрязи. Как и полагается, ни ворот, ни частокола, ни каких-либо иных фортификаций, а тем более крепостной стены, на строительство которой выделялись бюджетные деньги, торжественно растворившиеся в карманах друзей лорда Айзека, здесь не было. Деревушка, как и полагается, уже два часа не спала, но до сих пор еще ни о чем не догадывалась, ибо, несмотря на указанные в послании Айзека согласия жителей, ни о каких-либо поползновениях в области внутренней политики не знала.

   Первые кривые и не очень деревянные домишки уже были на расстоянии десяти шагов, когда капитан дал отмашку действовать. Шесть из двадцати девяти исполнителей схватились за ружья, еще шесть обнажили клинки, и все двенадцать, пришпорив коней, бросились причинять добро и справедливость еще не обратившим должного внимания, мирно занимающимся своими делами жителям. Оставшиеся каратели разделились на две группы по четыре и по тринадцать, соответственно. Четверо, сопровождая гордо и неспешно скачущего капитана, устремились в глубь деревеньки, мерно постреливая охватываемых ужасом и неуспевающих скрыться людей. Оставшиеся тринадцать принялись за уничтожение недвижимого имущества, для этих целей у них был приготовлен значительный запас ручных гранат, а также огнеметы.

   Уже спустя пятнадцать минут половина домов пылала, а по разбитым грунтовым дорогам текли реки крови. Каратели, согласно отданному приказу, не щадили никого. Они стреляли в спины убегавших детей, вставших ни свет ни заря вместе со своими родителями, дабы работать на благо своих семей, деревушки и всего неблагодарного государства. Они рубили по чему придется, и их жестокости не было предела. Ни слезы, ни мольбы, ни крики горящих заживо людей, попытавшихся скрыться в домах, ничто не могло их остановить. Капитан лично, с криком: "Во славу благословенного Императора!", забрасывал гранаты в открытые окна, а закрытые приказывал выбить, дабы он любимый мог-таки карать неверных.

   – Пощадите! – взмолился горбатый старик с большущим бельмом на глазу и упал на колени перед восседавшим на белом жеребце карателем. – Чем мы виноваты перед государем?

   Но каратель лишь зыркнул прищуренными зелеными глазищами из-под треугольной шляпы и без лишних телодвижений выстрелил старику в морщинистый лоб. Та же судьба ждала молодую и еще незамужнюю девушку, павшую наземь и ставшую молиться всем светлым богам и всемилостивому создателю.

   Имперцы продолжали лиходействовать. Помимо массовых убийств, они принялись грабить наиболее богатые дома. Они выбивали не так уж и прочно сидящие двери, врывались внутрь, поливая пулями все перед собой, и выносили все ценное, не забывая перед уходом поджечь домишко. Они тащили с собой все, что можно бы было куда-нибудь продать: от свечей и ложек до обуви и женских платьев.

   Приостановив раздачу справедливость, все тридцать погубителей сошлись на главной улочке, стащив туда все, что смогли прихватить, и принялись за дележ добычи. Они утащили еще три телеги, в которые и погрузили заранее приготовленные и промаркированные мешки с награбленным добром.

   – Дальше – больше! – кричал капитан, укладывая свой пузатый мешок рядом с остальными. – Вперед!

   На юге завыли боевые трубы. Всколыхнулось отражающееся в хрусталиках глаз имперцев бушующее пламя. Они все мигом обернулись: на фоне озарившегося алым сиянием леса лавиной надвигались конные цепи, над ними возвышались развевающиеся на ветру штандарты Южной Армии Айзека.

   – Уходим! – возопил капитан, взбираясь на коня и всаживая шпоры посильнее ему в бока. Остальные не помедлили последовать его примеру. Они бы могли уйти быстрее и спастись, если бы бросили награбленное, но нет...

   Загремели выстрелы. Конница подходила полукругом, стремясь замкнуть кольцо и тем самым обречь все потуги кровожадных грабителей и убийц. Пылающие дома проносились мимо, каратели улепетывали как могли, но не желали бросать добычу. Колеса одной телеги расшатались и, не выдержав нагрузки, оторвались вместе с осью. То же самое случилось и с остальными двумя, что изрядно замедлило отступление тех троих, что решили запрячь именно своих лошадей. Именно их пули настигли первыми. Смертоносный свинец жалил их столь же беспощадно, как и они безжалостно истребляли мирных жителей. Они сваливались на землю, и забивались окончательно копытами скакунов Южной Армии.

   Тем временем кольцо сомкнулось прежде, чем имперцы смогли прорваться. У крайних горящих зданий их приняли встречным огнем. Каратели пытались отстреливаться, но численный перевес явно был не на их стороне (Франий не обманул и действительно помог собрать внушительное войско). Они положили не больше десятка всадников, остальные же сотни, бесконечно надвигающиеся со всех сторон, не дали грабителям никаких шансов. Безостановочный огонь разил всех, а самых везучих, пытающихся проскочить, выбивали из седла и забивали копытами.

   Кровь за кровь. Смерть за смерть.

   Капитан, завидев всадников, мчащихся навстречу, попытался уйти между домами, но не тут-то было. Его ждали и там. Его ждала участь похуже, чем пуля в лоб. Выскочивший из-за угла всадник вышиб его из седла. Он плюхнулся на влажную от крови землю и схватился за сердце, куда и пришелся удар. Он даже не пытался подняться и бежать, ибо, во-первых, знал, что к нему уже подходят спешившиеся мстители, а во-вторых, просто не мог. Тенью нависшие над ним, словно демоны на фоне горящего мира, воины привязали ему руки и ноги к своим скакунам, и, развернувшись, по счету "три" разорвали начальствующего над карателями надвое.

   – Слава лорду Айзеку! На Транеус! – возвестилось над объятой пламенем деревней. Застучали, выбивая окровавленные камни из дороги, сотни копыт.

   Солнце было в зените, когда загудела земля. Трещины зазмеились по дорогам. Испуганные кони проваливались, сбрасывая наездников. То, чего боялся Франий и что он хотел опередить, произошло...

   Покрытые сгнившей плотью конечности мертвецов, тысячелетиями гнилыми зубами рывшие ходы глубоко под землей в поисках своего нового Хранителя. Они хватали за ноги падавших на землю воинов и затаскивали к себе, где несчастных ждала верная смерть.

   Ожившие трупы выбирались из своих расщелин и, вооруженные всем тем, что когда-то отняли у тысяч погубленных ими людей: вилами, клинками, топорами и молотами, – бросались на все живое. Мертвых невозможно убить. В них стреляли, рубили им головы, забрасывали гранатами и поджигали, но они поднимались снова и снова. Искалеченные, изуродованные трупы, не знающие ни боли, ни усталости. Они лишали жизни всех и каждого, выискивая того, кто не погибнет и станет их "благодетелем"...

   Последнее, что видели воины лорда Айзека в тот день, – сияние ужаса тысяч и тысяч убитых, светившееся в глазницах вырвавшихся из своего заточения мертвецов..

   А далеко, на фоне догорающей деревни, навстречу толпам мертвецов, хлынувших из подземной тюрьмы, стройными рядами шагали сотни людей в черных костюмах, вооруженные тростями-шпагами, посланные своим господином Франием, предвидевшим все это, но не ожидавшим, что это случится так скоро...

XX

   Все то время, что Гильберт был в пути, его нежданный спутник Юрм всячески развлекал нашего героя. Он рассказывал всяческие истории из жизни придворных магов, свидетелем которых он оказывался. Объяснял устройство микроволновой газонокосилки – своего нового изобретения, которое он, увы, с собой не взял; играл с Гильбертом в карты, пел песни – в общем, делал все, чтобы скоротать время, которого, собственно, было навалом. Скамейка-самолет не сильно спешила, а путь предстоял неблизкий.

   – Смотрите какая штука! – Юрм вытащил из свалявшегося кармана небольшой металлический клубок. – Знаете, что это?

   – Откуда... – уже устав удивляться чему-либо, отвечал Гильберт.

   – Это Железный Скороход! – показательно поднимая над головой шарик размером чуть больше горошины, произнес Юрм. – Это просто уникальная штука, ни у кого такой нет.

   – И зачем он?

   – Как зачем?! – изумился Юрм, и его зрительная трубка невероятно вытянулась. – Он просто мне нужен. А раз он нужен, значит – в нем есть смысл... – Юрм опустил взгляд. – А еще он быстрее всех остальных шариков разгоняется до пятидесяти миль в секунду...

   Потом Юрм долго молчал. Он смотрел только вперед по направлению движения скамейки. Иногда он поглядывал на рычаг, прежде чем повернуть его. Только монотонное гудение скамейки не давало абсолютной тишине накрыть их с головой. Так продолжалось минут двадцать, пока Юрм не оторвал взгляда от дороги.

   – Я вам, как самый настоящий волшебник, скажу, – Юрм, подкрутил свою зрительную трубку и смотрел куда-то через плечо Гильберту, на далекие заснеженные горы на западе, возвышающиеся белыми тенями над стенами лесов и различимые лишь очень острым зрением либо точным оптико-магическим прибором, каким и был правый глаз Юрма, – нет ничего важнее, чем быть кому-то нужным. Особенно для волшебника. Их не понимают и боятся, обходят стороной, даже за людей иногда не считают! Они думают, что мы бесчувственные создания, знающие лишь тысячи различных заклинаний... Относятся к нам как к ходячей энциклопедии! – в словах Юрма пробегали нотки до ужаса знакомого резкого, режущего звук голоса, но Гильберт не мог вспомнить, где слышал его раньше, и Юрм, краем глаза заметив отвлеченную задумчивость своего единственного слушателя, стал говорить спокойнее, дабы не тревожить струны памяти Гильберта. – К нам обращаются за помощью или советом, но презирают либо боятся... А маги... Они все видят, все чувствуют... а иногда и ненавидят... Но никогда, как ни сильна бы была обида, они не откажут в помощи, потому что, когда они кому-то нужны, они видят и чувствуют всю свою необходимость, весь смысл своего существования, и только тогда они испытывают истинное счастье. Быть нужным кому-то – вот смысл и счастье каждого волшебника, – Юрм замолчал. Из-под его зрительной трубки выкатилась маленькая серебряная слезинка и, побежав по щеке, стала прозрачной переливающейся в свете зажигающегося заката льдинкой. Он смотрел вдаль, не шевелясь, и продолжил прерванную минутным молчанием речь. – Знаете. Волшебников проще всего разделить на злых и добрых, и вовсе не по типу творимой магии. Я знавал одного некроманта, который был добрейшей души человек: спасал деревни и села от чумы, убивая первых больных и очищая трупы от скверны, возвращал людям, если они хотели, их родных и близких в виде призраков. И, наоборот, был бесогон, ненавидевший всех и вся и выжегший, якобы избавляя от демонов, двенадцать деревень. Благо, его вовремя застрелили, не то бы еще столько же спалил... Нет, волшебники становятся злыми только тогда, когда они никому не нужны. Они озлобляются и начинают уничтожать все... Все волшебники всегда были добрыми, это люди делали их чудовищами. А им не нужно многого. Не нужны им золотые горы или мировое господство, они просто хотят быть нужными... хоть кому-нибудь...

   Розовел закат. Юрм снова подкрутил свою трубку и теперь уже смотрел на Гильберта, не знавшего даже, согласиться ли ему или нет, и лишь медленно и неуверенно кивавшего.

   Скамейка-самолет завернула налево и вышла на прямую дорогу к Верхнегрязи. Теперь они летели уже над еще свежими следами копыт прошедшего утром карательного отряда. Юрм молчал, а Гильберт вглядывался вдаль, надеясь увидеть скачущих имперцев. Но никого впереди не было. Спустя десять минут на горизонте зачернели столбы дыма.

   – Что там? – спросил Гильберт, указывая на дрожащие дымные полосы впереди. Юрм, пожав плечами, повернул свой окуляр и, изучающе поглядев, сказал:

   – Сгорело что-то...

   – Мы можем быстрее?

   Юрм кивнул и, навалившись на рычаг, опустил его назад. Скамейка дернулась и рванула вперед в два раза быстрее прежнего. Стали проявляться очертания дымящих остовов спаленных домов. Гильберт был убежден, что там что-то произошло, причем то, чего не должно было быть, и, когда они подобрались достаточно близко, он увидел, что его опасения были оправданы.

   Десятки разрушенных, сожженных домов, над которыми дрожал раскаленный воздух, предстали перед ними. Дорожные камни, окропленные свежей кровью, багровели в лучах заката. Но никаких больше признаков прошедшей бойни, как и признаков оставшейся жизни, здесь не было. Гор мертвых тел, которые должны были быть при таких реках крови, еще не впитавшихся в землю, здесь не было. Даже отдельно лежащих мертвых не было. Деревня была абсолютно очищена от живых и мертвых. В этом Гильберт не уставал убеждаться тем больше, чем дальше продвигались они с Юрмом.

   Они встретили множество мертвых лошадиных туш, некоторые из них лежали возле развалившихся телег, нагруженных толстенными мешками, но тел всадников рядом не было.

   – Что здесь произошло? – Гильберт спрыгнул с замедляющейся скамейки и осторожно, чтобы не провалиться в разломы, изрезавшие землю, подошел к одной из телег.

   Юрм взглянул на испещренную трещинами дорогу, оглядел еще дымящиеся развалины, снова посмотрел на землю и, как будто бы заметив что-то, ужаснулся. Он опустил взгляд на появившиеся из ниоткуда у него на запястье золотые часы: все три стрелки недвижимо замерли на двенадцати часах.

   – Опоздали... – прошептал Юрм не своим голосом. – Все кончено, сэр Гильберт! Вы опоздали, – прохрипел он голосом до боли знакомым, тем самым, что грозил Их Величеству, тем самым, что прогонял Гильберта из дома лорда Айзека, и тем самым, который Гильберт хотел услышать меньше всего... – И я опоздал... – прибавил Юрм и исчез, оставив рухнувшую на землю скамейку и свою сумку.

   – Юрм! Что происходит?! Юрм?! – кричал Гильберт, но никто его не слышал. Он обернулся и никого не увидел. Воздух завертелся вокруг него. Все почернело в один миг. Дико загудел ветер.

   – Где ты, Юрм?! – звал Гильберт, не видя ничего вокруг. Черный вихрь подхватил его. Голова его закружилась, его пробрал кашель, и он, уносимый вихрем, повалился без сознания...

XXI

   Вечером третьего дня от отбытия Гильберта над столицей разыгралась гроза. Все еще остававшиеся верными Их Величеству гвардейцы занимали боевые позиции. Опустевший Транеус готовился к осаде. Все это могло бы быть очень смешно, кабы не было так грустно: полторы тысячи человек в еще два дня назад почти миллионном городе должны были самоотверженно защищать столицу и, прежде всего, Их Величество от двадцатикратно превышающих их числом соединений Северной, Западной и Восточной армий, действующих сообща. К тому же в скором времени должно было присоединиться к ним Южное воинство Айзека, которое, как потом стало известно, перестало существовать после стычки с имперскими карателями.

   Верные Их Величеству бойцы занимали позиции на крышах домов, кольцом огибающих старый замок. Особенное внимание уделили исторической дыре в стене, которая три дня назад была "немножечко" расширена. Занимались места у бойниц в каждой башне. Под начальством всегда пьяного, а в тот день особенно, господина Зильвена по приказу Их Величества из подвалов были вытащены и приведены в боевую готовность двадцать две пушки еще времен короля Забулона III, проведшего последнюю маленькую победоносную войну за владение горными пределами (триста лет до похождений Маркуса д'Эрмиона). Впервые за последние две тысячи лет был поднят мост, механизм которого изрядно проржавел, а также специально два дня не кормили крокодилов во рву. Под страхом расстрела на месте мобилизовали даже магов, не успевших осуществить свои замыслы и смыться в Зазеркалье. Их настигли как раз в тот момент, когда брат Вимбилдана, Аубидрокс, протягивал магам руку помощи из зеркала – Аубидрокса, в общем, тоже мобилизовали, насильно вытянув из зеркала.

   Сам же Гримнир был один-одинешенек в огромном темном зале пиршеств. Десятки мрачных портретов предыдущих правителей, выполненные в багровых тонах, осуждающе глядели на сгорбившегося на своем месте во главе стола и закрывшего лицо руками императора. Дикий страх пробирал его с ног до головы, и он безостановочно молил Создателей спасти его грешную душу. Последний раз Гримнир испытывал подобное, когда его мать случайно или специально заперла на полдня в лишенном всякого освещения сарае.

   Часы пробили семь часов вечера, и с последним ударом, совпавшим с раскатом грома, пошел дождь. Этот дождь был иным, не тем, что лил три дня назад. Он не жег всего, чего касались капли, а наоборот – нес свежесть... То была последняя отрада для всего Фенрота...

   Ожидание томило. Гвардейцы уже устали вглядываться в туманную даль, откуда должны были потечь к Замку вражеские войска. Наконец, в семь часов и двенадцать минут все началось...

   Со стороны Тор-Венира – расположенной недалеко на северо-востоке крепости, отстроенной для защиты столицы от набегов северных народов, – в небо взлетел пылающий шар. Он пронесся, оставляя дымящийся хвост, под тяжелыми тучами и обрушился на пустые крыши трех соединенных вместе домов, отделенных от рва еще двумя рядами построек. Следующий, пущенный уже с западной стороны, был куда точнее – пылающий шар приземлился на головы засевших на крыше официального жилища Гильберта стрелков и похоронил их под собой и под тем, что осталось от домика.

   В вечернем тумане показались враждебные полки. Они медленно растекались по крайним улицам города, дабы пробраться мимо затаившихся на крышах стрелков с минимальными потерями и собраться снова на главной площади, чтоб начать штурм замка. Затем на крышах появились десятки бойцов, направленные ликвидировать стрелков.

   Затрещали выстрелы, разбавляемые время от времени проносящимися в воздухе свистящими и завывающими огненными шарами. Имперцы сосредоточили силы на уничтожении пяти из пятнадцати ведущих к главной площади направлений, ибо на них были замечены значительные количества дальнобойных орудий. Загремели пушки башен. Они должны были вести заградительный огонь, препятствуя продвижению войск противника, предоставив возможность кучке стрелков на крышах перебить как можно больше неприятелей. Однако древние, рассчитанные больше на устрашение, чем на активное поражение противника, орудия времен Забулона III не возымели должного действия. К тому же выпущенные на крыши ликвидаторы знали свое дело так же хорошо, как и имперские стрелки. Их стремительное приближение заставило перевести канонаду с наземных противников, дабы не быть так просто перебитыми.

   Навстречу ободрившимся, ибо больше не поливаемым смертоносным свинцом сверху, а лишь ловящим лишенные всякой убойной силы ядра, узким, но бесконечным потокам противников выдвинулись имперские гвардейцы, сопровождающие возвышающихся над ними на две головы гренадеров. Они занимали позиции у нагромождений всяческого мусора, наваленного заблаговременно, дабы задержать врага.

   Не стоит долго томить абсолютно бессмысленными описаниями действий имперцев, не приносящих никаких особо полезных плодов. Больше половины стрелков были уничтожены постоянно забирающимися на крыши противниками. Конечно, нельзя не сказать, что очень и очень многие сотни осмелившихся подняться наверх были отстреляны, но это были лишь капли в том море. В конце концов, пули и храбрость стрелков закончились, и они, подгоняемые бегущими по крышам отрядами противника, вынуждены были отступить...

   Гримнир оторвал ладони от лица. Его раненный глаз был закрыт повязкой, из-под которой выглядывал аккуратный шрам.

   Двери, только вчера поставленные на место, осторожно отворились. Вошел тяжело дышащий гвардеец и, безнадежно взглянув на так же безнадежно глядящего на него императора, вздохнул и заковылял к лестнице, ведущей на балкончик зала пиршеств и дальше, к башне Гармонии.

   Ударили залпы пушек – Гримнир подскочил, корона его съехала набок. Прогремело снова, но уже за пределами замка. Это могло значить только одно – враг пробился к главной площади и, еще не способный войти в замок, развернул свои орудия. Их Величество прошелся вокруг стола, и, когда он возвращался обратно к своему креслу, снаружи громыхнуло вновь. Новая повешенная люстра качнулась и рухнула на разложенную на столе карту города, на которой черными крестами были отмечены все возможные направления ударов.

   – Нет... нет... Этого не может быть... это все сон... – зашептал император и, удерживаясь за стену, чтобы не упасть при все учащающихся громоподобных залпов, захромал к дверям. Он выглянул из зала: потолок коридора обрушился в некоторых местах, и на обломках лежали раскуроченные бездыханные тела. Осторожно, чтобы не задеть, он прошел меж мертвыми к винтовой лестнице, ведущей в башню Удачи – бессменное место уединения всех правителей Империи.

   Он поднимался по холодным мрачным ступенькам, старательно выложенным древним мастером, когда стены содрогнулись вновь. Гримнир упал, но успел ухватиться за выступ, чтоб не полететь кубарем вниз. Его корона свалилась с изрядно поседевшей за последние три дня головы и, звеня и сияя во мраке серебром, покатилась, подпрыгивая, вниз. Гримнир, не вставая на ноги, продолжил восхождение.

   Взобравшись на самый верх, он осторожно, как будто бы боясь сорваться в пропасть, нащупал резную ручку массивной дубовой двери, укрепленной двумя металлическими пластинами, и ввалился внутрь помещения.

   Тем временем воины императора вынуждены были отступить в замок. Для этого им спускались из окон веревочные лестницы, и они, обязанные, если хотят выжить, перепрыгивать через головы голодных крокодилов, минуя клацающие зубами-бритвами пасти, дружною толпою как можно скорее взбирались наверх.

   Каким бы бессмысленным все это действо ни было, но все же мизерные шансы у обороняющихся были. Увы, нарастающая паника и крах всякого порядка не дали ими воспользоваться.

   Их Величество, чуть ли не плача, глядел через застекленное окно башни Удачи, куда только очень редкий снаряд мог добраться, на багровое солнце, погружающееся в черно-зеленое море леса, затянутое пеленою дождя. Вдруг кто-то намеренно прокашлялся за его спиной. Гримнир обернулся: перед ним стоял весь в черном, вертящий на левой руке шляпу-котелок, а правой, облаченной в черную кожаную перчатку, разглаживающий свои угольные волосы, с которых сыпалась сажа, человек.

   – Кто Вы? И как Вы сюда попали? – Их Величество всего передернуло.

   – Мое имя – Франий, – незнакомец нахлобучил свой котелок на голову, – но Вам оно уже вряд ли пригодится, – он подошел к Гримниру и, взявши его под руку, повел Их Величество к выходящему на площадь перед замком окну. Гримнир пытался воспротивиться, но он сделался как будто бы ватным и ничем не мог помешать.

   – Зачем Вы?.. Как Вы?.. – Их Величество мог лишь бесперебойно задавать всякие несущественные вопросы, выражающие его негодование.

   – Это совершенно не имеет значения, – совершенно спокойно говорил Франий и, не выпуская государя-императора, распахнул окно. – Глядите! Вот и все, что впереди! – наступающие медленно, но верно разделывались с собравшимся на площади гарнизоном. Им не могли помешать ни стрелки, частью перебитые, а частью выкуренные газовыми гранатами, ни залпы замковых пушек, уже через десять минут после развертывания вражеских орудий выведенные из строя пущенными в них ядрами, ни кучка не успевших убежать раньше магов, пустившихся наутек после того, как были ликвидированы пушки, и никто не мог им воспрепятствовать, ибо то же самое происходило и с остальными, кому была хоть сколько-нибудь дорога их жизнь.

   – Совсем скоро они будут подниматься по лестнице сюда, и ничто этого не изменит, – продолжал Франий. – Я же предлагаю выход. Простой и почти безболезненный, – он погладил подоконник, от его прикосновения обуглившийся. – Я знал только одного человека, который упал с этой башни и остался жив... Удивительно, но это правда... Надеюсь, Вам повезет! – с этими словами, расплывшись в дьявольской ухмылке, Франий вытолкнул Их Величество в окно. Проводив взглядом до самой земли беспорядочно машущего конечностями, пытающегося ухватиться за воздух правителя, Франий заключил. – Увы... – и, заливаясь сотрясающим стены смехом, обратился черным уродливым вороном и, взмахнув подранными крыльями, улетел прочь, провожаемые неумолкающими звуками битвы...

XXII

   – Господин Франий, – обращался скрежещущий металлический голос, – Совет не нашел Альфо на Фенроте и требует объяснений.

   – Обруби канал связи! – выпалил Франий. – Мы им никогда и ничего не были должны. Пока Совет сюда доберется, мы уже будем далеко.

   Гильберт слышал этот разговор, находясь где-то совсем близко к его участникам, но ничего и никого не видел. Он чувствовал, что лежит, распластавшись, на холодном каменном полу. Над ним плотной пеленою медленно плыли искрящиеся грозовые тучи.

   По направлению к нему глухо застучали чьи-то каблуки, затем остановились, и Франий, как всегда в черном котелке, тенью склонился над только очнувшимся Гильбертом.

   – С пробуждением! Как долетели? Голова не болит? – спросил, ехидно улыбаясь, Франий и, не дожидаясь ответа, растворился.

   Тучи поплыли как-то уж очень быстро. Потом что-то толкнуло Гильберта в спину, и он, заскользив вниз, ощутил, что уже не лежит, а стоит около белоснежной стены, которую он посчитал ранее полом. Весь мир как будто бы повернули на девяносто градусов относительно неба.

   – И как Вам мои владения? – Франий стоял в метрах двадцати от Гильберта, заложив руки за спину, и покачивался взад-вперед, не обращая внимания на нашего героя.

   – Где я? Где Юрм? – вопрошал Гильберт, оглядывая бесконечную белоснежную пустоту, раскинувшуюся под серыми тучами-великанами.

   – Это Междумирье, мой дорогой друг, вернее то, что от него осталось, – Франий, сверкнув черными глазами, посмотрел на "гостя" через плечо. – И не нужно сразу же хвататься за оружие – неужели тебе так не терпится умереть?

   – Что ты сделал с Юрмом? – Гильберт, бросая попеременно взгляд то на Франия, то на свой пояс, продолжал искать исчезнувшую саблю.

   Франий развернулся на каблуке – зрачки его сузились – и развел руками.

   – Ничего... Для тебя его даже и не существовало.

   – Ты лжешь! – Гильберт подался вперед. – Я видел его! Он был со мной до конца...

   – Да? – Франий прищурился, сбросил свой котелок, стал на две головы ниже, сбил сажу с ставших рыжими волос и нацепил на глаз металлическую трубку. – Доблестный сер Гильберт, наверное, знает лучше, чем простой волшебник... – захохотал и сгорел в синем пламени.

   – Не расстраивайся, – Франий возник в своем прежнем облике за спиной Гильберта и, скользнув рукой по его плечу, прошел вперед, – ему, так или иначе, жить оставалось ровно столько же как и всем вам. А если ты все еще не веришь, попробуй ответить на вопрос: "Почему вы остались живы, ведь мои парни никогда не промахиваются?"

   – Но зачем?..

   – Все просто, – выражение искренней невинности сияло на лице Франия, – мне всего навсего стало скучно – мне нужен был внимающий каждому слову собеседник, но и конечно, нужно было любым способом задержать тебя, чтобы этим имперским мерзавцам воздалось по заслугам.

   Такое объяснение шокировало Гильберта.

   – Кто ж ты такой, если считаешь это правильным?