Текст книги "Иван IV Грозный: Царь-сирота"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

ПРОНИКНОВЕНИЕ В СИБИРЬ

Холодный закат грозненского царствования несколько скрасили обнадёживающие известия из Сибири.

В XIV–XVII столетиях у русского народа имелся колоссальный потенциал колонизации необжитых земель. Границы Руси раздвигались по всем направлениям. Однако любое продвижение когда-нибудь наталкивается на непреодолимый рубеж. Так, на западе расширение пределов России ограничивало сопротивление столь сильного противника, как Речь Посполитая, на юге – Дикая степь и воинственные тюркские народы, а на севере – океан. Относительно свободны оказались только уральские и сибирские просторы, редко заселённые местными народами.

Та роль, которую выполнили в Америке конкистадоры, в Сибири досталась нашим землепроходцам. Они открывали новые земли, приводили их «под руку» московским государям, облагали данью-ясаком и создавали условия для крещения сибирских народов. Первыми на новых территориях появлялись казак да вольный «промышленник», затем – государев стрелец и приказной человек, а сразу после них – священник. В крепостях-острогах и по соседству с ними скоро возникали храмы и монашеские обители.

В XVI столетии русским удалось освоить бассейн реки Таз, необыкновенно богатый пушным зверем. В 1600 году там появится маленький русский город Мангазея. На Северной Двине и в Предуралье богатели владения купцов и солепромышленников Строгановых со столицей в городе Сольвычегодск (Усольск). От былого величия там по сию пору остались великолепные каменные соборы строгановской эпохи…

Строгановым досаждал серьёзный враг, преграждавший всему Московскому государству путь на восток, – воинственное Сибирское ханство. Набеги татар на земли Строгановых и окрестности города Чердынь (оплот Московского государства на востоке) наносили значительный урон. Для войны с ними промышленники наняли большой отряд волжских казаков во главе с атаманом Ермаком.

Отважный русский конкистадор Ермак в нескольких битвах опрокинул воинство сибирского хана Кучума и занял его столицу – Кашлык. Сибирское ханство рухнуло, в 1583 году царь Иван IV официально взял все его территории под свою руку, то есть признал их присоединение к России. Казаки на протяжении нескольких лет доблестно удерживали Кашлык.

Но позднее Кучум нанёс ответный удар: во время внезапного нападения татар утонул в реке казачий предводитель Ермак и погибли многие его соратники. После кончины Ермака борьба между государевыми служилыми людьми и сторонниками Кучума длилась ещё долго.

В нашей историографии, особенно советского периода, Ермака превозносили как «народного героя». Да, он стоит в одном ряду с величайшими колониальными воителями, с тем же Кортесом, например. И от подавляющего большинства русских полководцев XVI века отличается происхождением: они вышли из аристократической среды, в худшем случае из видных дворян, а «сибирский конкистадор» – из казаков. Для советского же времени «демократическое» происхождение играло роль положительного фактора – когда оценивалась та или иная историческая личность… Однако нельзя обходить молчанием один простой факт: военное предприятие Ермака в конечном итоге закончилось печально. И завоевание Сибири как успех, как одно из главных достижений русского народа за всю его историю начато было не им.

И до Ермака – в XIV, XV и XVI столетиях русские воинские люди бывали в Сибири, брали там ясак, проповедовали Христову веру. На какое-то время сибирские татары оказывались даже в вассальной зависимости от Москвы, притом задолго до Ермака. Но все эти временные, недолговечные достижения принесли России не много пользы. В большей степени они создали Московскому государству репутацию сильного и упорного противника. Совершенно так же и Ермак, попытавшись закрепиться, привести бескрайнюю землицу сибирскую под руку московских государей, не преуспел. В течение нескольких лет казачий богатырь играл роль потрясателя Сибири. Он вышел в поход при Иване IV, пережил грозного царя и погиб уже при государе Фёдоре Ивановиче. Саваном для его тела стали воды реки Иртыш. Русское дело в Сибири пало. Хан сибирских татар Кучум и иные местные правители воспрянули духом. Незначительные силы русских, оставшиеся в Сибири, уходили, оставляя неприятелю города и земли.

По всей видимости, иначе и не могло быть, пока за Сибирь не взялось Московское государство со всей его мощью, со всем его громадным мобилизационным потенциалом, с мудрой правительственной политикой продвижения вперёд с помощью острогов и городов, то есть со всем тем, чего не имел отряд сколь угодно смелых и искусных в бою казаков. Для государства Ермак проторил в Сибирь дорогу, осуществив «разведку боем», указав московскому правительству верный маршрут для приложения усилий на востоке, для народа русского он бился с татарами и побеждал; слава его как воителя не померкнет; но слава присоединения Сибири должна быть отдана иным храбрецам. Более высоко нужно оценивать усилия России как великой державы. Нельзя забывать о том, что за спиной у первопроходцев стояло могущество Москвы, а потому не следует сводить великое деяние к успехам одного отряда мужественных ратников.

Царство – мать воинств, именно царство берёт земли под свою руку, а не воинский предводитель.

Следует ли из этого, что слава Ермака как полководца, как предводителя казаков, как отважнейшего человека должна быть поколеблена, отменена? Нет, автор этих строк вовсе не имел в виду чего-либо подобного. Ермак – великая фигура. И нет никакого резона низводить её с пьедестала. Напротив, для летописи боевых достижений России чрезвычайно полезно навеки запечатлеть деяния столь яркой личности. Проблема в другом: следует строго очертить границы достижений самого Ермака и его последователей, выдвинуть из тени труды и подвиги русских военачальников, которым уже не надо было проводить «разведку боем», но следовало приступить к присоединению Западной Сибири вооружённой рукой. Их имена плохо помнят. Между тем ужели не достойны они даровать свои имена улицам сибирских городов? Ужели столь незначительны их деяния, чтобы на колоссальных сибирских пространствах не нашлось места для памятников этим историческим личностям, столь много сделавшим на благо России?[83]83
  В 2010 году в Тюмени обсуждалась возможность поставить в Историческом сквере памятник основателям города – Василию Сукину и Ивану Мясному. Общественность проголосовала за воздвижение этого монумента, однако власти города странным образом «замяли» дело. Поэтому памятника пока нет, и неясно, когда он появится.


[Закрыть]

После кончины Ермака люди с негромкими именами, люди, не называемые на страницах учебников, повели новое планомерное наступление на Сибирь. Это наступление русских отразилось в некоторых летописных памятниках именно как начало государственного присоединения сибирских земель.

Так, например, в «Новом летописце» сказано, что в царствование Фёдора Ивановича «посылаху многия воеводы в Сибирскую землю… к Сибирскому царствию розныя языки (народы. – Д. В.) подведоша и многие грады поставиша в Сибири: град Тару, Березов, Сургут, иные многие грады». Английский представитель по торговым и дипломатическим делам Джером Горсей подробно рассказывает о венчании Фёдора Ивановича на царство 31 мая 1584 года. Затем, по его описанию, царь с царицей и большой свитой совершают богомолье в Троице-Сергиев монастырь и возвращаются в Москву. «Вскоре после этого, – пишет Горсей, – царь, направляемый князем Борисом Фёдоровичем (Годуновым. – Д. В.), послал войско в Сибирь, откуда шли все богатые меха и соболи. В течение полутора лет войско завоевало 1000 миль». Разумеется, эта «1000 миль» – не более чем фигура речи: откуда знать англичанину, сколь далеко продвинулись царские воеводы. Правильное понимание этой фразы Горсея: завоевание произошло на колоссальном пространстве.

Успех огромный, фантастический! Тем более что историческая реальность подтверждает исключительно быстрое продвижение московских отрядов в Западной Сибири на протяжении 1580—1590-х годов.

Но кто были те «незаметные» – во всяком случае, для историографии советского периода – полководцы, которые совершили колоссальный военно-политический труд? Под их командой небольшие отряды двигались на восток по незнаемым рекам, по землям, ещё несколько лет назад являвшимся одной огромной terra incognita. Под их командой велись боевые действия. Под их командой строились остроги, из которых впоследствии выросли мегаполисы. Что же это за люди?

Всё это дворяне из семейств, более или менее известных в Москве, но не знаменитых и не относящихся к служилой аристократии. На протяжении всего XVI столетия в Сибирь ни разу не отправили по-настоящему знатного человека. Нет, русская аристократия того времени отнюдь не состояла из трусов или просто нерешительных людей. Князья и бояре выходили в поле или, если надо, становились на крепостные стены, когда требовалось встретить грудью крымцев, ногайцев, шведов. Но… колоссальная Сибирь при Фёдоре Ивановиче, да и позднее – при Борисе Годунове, в эпоху Смуты – ещё только начинала открывать России свой потенциал. О ней в Москве имели весьма смутное представление. А удаление в эдакие неведомые края означало обрыв связей с Государевым двором, утрату влияния на великие державные дела. Поэтому аристократ не торопился стать русским конкистадором. Для него служба «за Камнем» была непрестижной, да и просто неудобной в карьерном отношении.

В Сибирь отправляли на командные должности дворян или, как тогда говорили, «служилых людей по отечеству». Чаще всего кадры сибирских воевод рекрутировались либо из числа служильцев невысокой знатности, либо из тех, кто попал в опалу, крепко провинившись перед властью.

Провинциальный «выборный сын боярский» Иван Алексеевич Мансуров (мещовский помещик) добился для Московского государства первого действительного успеха в Сибири после страшного разгрома Ермака. Встав во главе маленького отряда, он срубил Обский городок (на Оби против устья Иртыша). Здесь Мансуров отбился от наседавшего неприятеля – воинственных остяков – и уничтожил удачным выстрелом из пушки языческого идола. Большего Мансуров совершить не мог из-за крайнего малолюдства отряда, который находился у него в подчинении, – всего «сто человек ратных» и небольшое число казаков во главе с атаманом Матвеем Мещеряком.

Вослед Мансурову пошли воеводы Василий Борисович Сукин, Иван Никитич Мясной-Судаков, а с ними «письменный голова» Даниил Даниилович Чулков. По другим данным, В. Б. Сукина и И. Н. Мясного сопровождал также Богдан Дашков, в частности, разрядная книга сообщает: «Тово же году (7094 (1585/86). – Д. В.) послал государь в Сибирь, а велел поставить город; а послал воеводу Василья Борисова сына Сукина, да Ивана Никитина сына Мясново, да Богдана Дашкова».

Сукин и Мясной, имея лишь три сотни бойцов, воздвигли острог, из которого поднялась Тюмень. В 1586 году на реке Тюменке, притоке Туры, была построена эта деревянная крепостица и в ней храм – первая из русских православных церквей Сибири. От неё сейчас ничего не осталось, впрочем, как и от всех наших рубленых крепостей XVI столетия. Но именно от этого истока начинается полноводная река исторических судеб полумиллионной Тюмени. Московское государство получило в Сибири надёжный форпост. Зацепившись за него, легче стало продвигаться дальше.

Фактически стремительное, неостановимое движение русских отрядов по сибирским просторам началось именно с Тюмени. Она сыграла роль ворот в «сибирское эльдорадо», через которые с запада, с земель коренной Руси, хлынули стрельцы, казаки, дворяне, священники, «торговые люди» и, позже всех, крестьяне.

Д. Д. Чулков, получив под команду 500 ратников (по масштабам слабозаселённой Сибири – солидная сила!), основал крепость Тобольск (1587), поставил там Спасскую и Троицкую церкви, разбил и пленил татарского правителя Сеид-хана (Сейдяка).

Потом, через много лет, Тобольск станет столицей Сибири, обзаведётся мощным каменным кремлём… А изначально это было такое же маленькое, на скорую руку рубленное укрепление, как и многие другие опорные пункты России тех времён, поставленные на опаснейших направлениях.

Что ж, несколько дворян, выполняя правительственную волю, заложили основу для необратимого движения русских отрядов к Тихому океану, для завоевания Сибири, расселения там русских людей и распространения христианства. Честь им и слава.

Обессиленный, потерявший надежду восстановить свою власть, Кучум тем не менее сопротивлялся до конца. Окончательное поражение нанёс ему воевода Андрей Воейков в 1598 году.

Ну а сейчас стоит вернуться в коренную Россию, к событиям, связанным с финалом Ливонской войны и завершением грозненского царствования.

«ДЕЛО» ЦАРЕВИЧА ИВАНА

Начало 1580-х годов – тяжёлое время и для России, и для её государя. Страна отстаивала себя напряжением всех сил, истощённая долгой войной, эпидемиями, опричниной. Истекая кровью, шатаясь и уже не считая нанесённых ей глубоких страшных ран, она брела к выходу из чудовищного военно-политического кризиса.

Казалось, гибнет царство. Холодные воды распада обступают его и уже начали поглощать одну его часть за другой. Иван Васильевич не прекращал борьбы, имея треть или четверть тех сил, которыми располагал, начиная войну за Ливонию. Но исход смертельного противоборства перестал видеться в цветах золота и пурпура, цветах величия. Выжить бы, получить бы передышку, прервать бы череду тяжёлых неудач и тогда, накопив ратников и серебра, вновь прийти на поле битвы в «силе тяжкой»…

Шёл 1581 год. Русская армия едва удерживалась на позициях, неприятель всюду наступал. Государь с замиранием сердца следил за тем, как гибнут плоды его давних побед, как меркнет слава завоевателя Полоцка и Ливонии, как непреклонный враг берёт один русский город за другим. Он ждал милости от Бога и твёрдости от воинства своего, но долго не получал ни того ни другого. Душа его пребывала в трепете, а ум – в нескончаемом яростном поиске новых «ходов» на доске большой политической игры.

Псков, кажется, держится… Впрочем, трудно судить о том, находясь в Москве, или в Старице, или тем более в Александровской слободе. Отважный и многоопытный Иван Шуйский пока делает для победы всё возможное. Но это всё-таки Шуйский, человек из среды высокоумных и высокомерных княжат… Не изменит ли? Не даст ли слабину?

Иван Васильевич переходил от надежды к отчаянию, дух его то изнемогал, то наполнялся тревогой, то вспыхивал гневом.

Тяжело, наверное, приходилось тем, кто находился в ту пору рядом с государем…

Стылая осень 1581 года принесла русскому царю невосполнимую потерю. В ноябре ушёл из жизни его старший сын, царевич Иван. И ушёл так, что большинство современников, а впоследствии – большинство историков грозненского царствования уверились, что в гибели сына безоговорочно виновен сам монарх. После смерти царевича по дворцовым палатам разнеслось лютое слово «сыноубийца», вылетело наружу и полетело во все концы, набирая силу и звонкость.

Кончина царевича Ивана по обстоятельствам, известным из источников того времени, представляет собой детективную головоломку. При жизни Ивана Грозного её, по естественным причинам политического свойства, не могли разгадать до конца. А уж позднее, через десять лет, сто, четыреста, ком версий, догадок и разного рода идеологических «озарений» вырос до таких размеров, что, как ни парадоксально, попытка составить полное знакомство со всем сводом мнений многочисленных учёных, публицистов, журналистов скорее затемнит дело, нежели прольёт свет на его суть.

Убил? Не убил? Убили враги? Рука Годуновых, расчищавших себе путь к престолу? Интрига Марии Нагой, пытавшейся избавиться от женщины, которая могла принести законного наследника законному наследнику трона? Всё это высказывалось, дискутировалось, пережёвывалось до мелочей.

Несмотря на то что о гибели царевича Ивана написано столь много, разобраться в таинственных её обстоятельствах всё ещё можно. Для этого следует обратиться к источникам.

Только к источникам.

Прежде всего, стоит выяснить вопрос о том, как относился Иван Васильевич к своим детям.

К началу 1580-х в живых оставалось два его сына, царевичи Иван и Фёдор. Обоих подарила ему первая жена, Анастасия Захарьина-Юрьева. Старший, Иван, родился в 1554 году и ко времени, о котором идёт речь, находился в расцвете сил. Младший, Фёдор, появился на свет тремя годами позднее.

Иван IV любил обоих, однако надежды возлагал прежде всего на старшего. Фёдор Иванович был не только моложе, он, как видно, и нравом пошёл не в отца; душа его в большей степени обращена была к Богу, нежели к мирской жизни; молитва стала для него желаннее, нежели дела текущей политики. Иван Иванович – другое дело. Он оказался прилежным учеником отца, да и по характеру своему он в глазах родителя больше соответствовал роли государя.

Один из современников-иноземцев, посетивших тогда Россию, оставил «двойной портрет» отца и сына, создающий образ единения: во время дипломатических приёмов рядом с троном отца «с левой стороны на более низком сидении, на скамье, сидит его старший сын, тоже с тиарой на голове, хотя и меньшего размера, в очень длинной и богатой одежде. Оба они, отец и сын, садясь за стол, часто осеняют себя крестным знамением, прежде чем отведают или попробуют какое-нибудь кушанье или напиток. На богослужение и в церковь они ходят ежедневно (и не по одному разу). Пока совершается богослужение, они никогда не сидят, разве только во время определённой части богослужения[84]84
  Чтение кафизм?


[Закрыть] или когда читается житие какого-нибудь почитаемого ими святого. Мало того, сами они из усердия кладут земные поклоны, касаясь лбом пола. Они строго соблюдают свои посты, внушают и поддерживают у подчинённых… мнение об их благочестии…».

Обоих сыновей Иван Васильевич брал с собой в походы, но Ивана – чаще. Фёдор, по всей видимости, при жизни отца к полосе боевых действий не приближался. Оба, по воле государя, принимали участие в посольских приёмах, но Фёдор никогда не проявлял особенного интереса к дипломатической деятельности; да и допускать на подобные аудиенции его стали не ранее смерти старшего брата. Отец приводил Ивана на публичные казни. Не требовал от него обагрять руки кровью, но всё же приучал видеть в казнях естественную часть монаршего ремесла. Обоим сыновьям отец приискал невест. Но Ивана принудил дважды расстаться с жёнами – то ли из-за их бесплодия, то ли из-за скверного отношения к их родне. Так, Иван Иванович развёлся с представительницей древнего московского боярского рода Евдокией Богдановной Сабуровой и с рязанкой Феодосией Михайловной Соловой. Обе экс-супруги были пострижены в инокини, первая получила имя Александры и ушла в Покровский монастырь, а вторая стала монахиней Прасковьей на Белоозере. К моменту гибели Иван состоял в третьем браке с Еленой Ивановной Шереметевой, также по роду связанной с московским боярским семейством. А вот младший брат всю жизнь прожил с одной супругой – Ириной Фёдоровной Годуновой. Обладая тишайшим характером, в этом вопросе он проявил несгибаемую твёрдость: пусть жена и не родила ему сына, но кто бы ни пытался навязать Фёдору Ивановичу развод и новый брак, неизменно получал от него резко отрицательный ответ. Хотя бы и грозный родитель. Нет, и всё. Бог не велит.

Наконец, Иван, по стопам отца, даровитого литератора, ярко проявил себя как духовный писатель. Историк В. Б. Кобрин подметил: «Царевич был, как и его отец, хорошо образован, начитан и мог при случае выступить как литератор». Другой историк, Р. Г. Скрынников, пришёл к сходному мнению: «Грозный позаботился об образовании царевича. Наследник слыл книжником. В 1579 году монахи Антониево-Сийского монастыря просили государя о канонизации основателя их обители Антония и выразили пожелание, чтобы канон новому святому написал царевич Иван. Наследник не только написал канон, но и взялся исправить текст «Жития Святого Антония», поскольку представленное сочинение показалось ему недостаточно торжественным: «Зело убо суще в лёгкости написано». Исправления свидетельствовали, что царевич владел пером и хорошо знал Священное Писание и житийную литературу».

Что же касается Фёдора, то он, скорее, имел слово Божие в сердце своём. Молитвенник, но не агиограф…

По складу личности, по опыту и естественным склонностям Иван Иванович стоял гораздо ближе к отцу. Вероятно, родитель видел в нём достойного наследника.

Источники донесли до наших дней совсем немного сведений об отношениях, установившихся между отцом и сыновьями. Старомосковская эпоха вообще имела склонность прятать «личное», уводить его в терем, с глаз толпы. Нежность, любовь, дружба, переживания за родного человека – всё это получило прикровенный вид. О таком мало говорили. Психологическая «расхристанность» считалась дурным тоном. Царь и царские дети не составляют исключения. О том, где был Иван Васильевич в сопровождении одного или обоих царевичей, с какими персонами встречался в их присутствии, какими землями их одарил, известно немало. А вот о том, был он ласков с сыновьями или строг, один Бог ведает.

Более всего проливает свет на отношения в монаршей семье такой интимный документ, как завещание Ивана Грозного, составленное им в 1572 году. Тут многое высказано прямо.

Так, например, очень хорошо видно, что царь хотел избавить своих детей от тех страданий, которые причинило ему собственное сиротство. Он не хотел, чтобы царевичи оказались державными недоучками, лишёнными уроков правительского мастерства. Матери оба не знали с раннего детства: та умерла молодой, когда Ивану было шесть лет, а Фёдору – три года. Но отец за двоих «нагрузил» их заботою о царственном образовании.

Иван Васильевич пишет, обращаясь к обоим юношам: «Всякому делу навыкайте! И божественному, и священническому, и иноческому, и ратному, и судейскому, и московскому пребыванию, и житейскому всякому обиходу, и как которыя чины ведутся здесь и в иных государствах, и здешнее государство с иными государствы что имеет, то бы есте сами знали. Также и во обиходе во всяких, как кто живёт, и как кому пригоже быть, и в каковой мере кто держится, тому б есте всему научены были. Ино вам люди не указывают, вы станете людям указывать. А чего сами не познаете, и вы сами станете своими государствы владеть и людьми… А воинству, поелику возможно, навыкните. А как людей держать, и жаловать, и от них беречься, и во всём их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же».

Наука управлять включает в себя знания, которым не обучат ни в какой академии. Некоторые вещи следует вбирать в себя с детства – от отца, от прочей родни, из воздуха власти, коим наполнен дворец, из книг о стародавних правителях. Их трудно перевести в рациональные правила, но править, не чувствуя, не понимая их, смертельно опасно: «А людей бы есте, которые вам прямо служат, жаловали бы и любили, их ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и оне прямее служат. А которые лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по разсуждению, не яростию…»

Учитесь сыновья, пока отец жив! Потом осознаете всю драгоценность сего источника.

В раннем возрасте потеряв последовательно отца, мать, затем младшего брата и, наконец, уже в зрелые годы, любимую первую жену, Иван Васильевич на собственном опыте узнал, сколь дорого стоит благое устроение в семье и как легко потерять его. Он учил сыновей стоять друг за друга против всего мира, проявлять друг к другу заботу и терпение, не верить наветам злых чужаков и не давать им шанса расколоть семейное единство. Царь наставляет царевичей: «Се заповедаю вам, да любите друг друга, и Бог мира да буди с вами. Аще бо сия сохраните, и вся благая достигните… Живите в любви».

Затем он обращается к каждому из них по отдельности, начав со старшего: «А ты, Иван сын, береги сына Фёдора, своего брата, как себя, чтоб ему ни в каком обиходе нужды не было, а всем бы был исполнен, чтобы ему на тебя не в досаду, что ему не дашь удела и казны. А ты, Фёдор сын, Ивана сына, своего брата старейшаго, докудова строитель, уделу и казны не проси, а в своём бы еси обиходе жил, смечаясь, как бы Ивану сыну не убыточнее, а тебя б льзепрокормити было. И оба вы есте жили заодин и во всём устроивали, как бы прибыточнее. А ты бы, сын Иван, моего сына Фёдора, а своего брата молодшаго, держал бы, и берёг, и любил, и жаловал его, и добра ему хотел во всём так, как себе хочешь, и на его лихо ни с кем не ссылался, а везде бы еси был с Фёдором сыном, а своим братом молотшим, и в худе и в добре, один человек, занеже единородныя есть у матери своей».

А потом ещё раз, к одному только старшему, чтобы он не забывал о своём долге перед младшим: «Ты у него отец, и мать, и брат, и государь, и промысленник. И ты б его берёг, и любил, и жаловал, как себя. А хотя буде в чём пред тобою и проступку какую учинит, и ты его понаказал и пожаловал, а до конца б его не разорял, а ссоркам бы еси отнюдь не верил, занеже Каин Авеля убил, а сам не наследовал же».

Более всего на свете Иван Васильевич просит сыновей почитать Господа Бога и сохранять нелицемерную преданность ему. Об этом царь говорит не раз. Например: «Веру к Богу тверду и непостыдну держите и стойте, и научитесь божественных догматов, како веровати, и како Богу угодная творить, и в какове оправдании пред нелицемерным Судиею стати. То всего больше знайте: православную христианскую веру держите крепко, за неё страждите крепко и до смерти…»

И вот, пожалуй, самое главное. Иван Васильевич учит Ивана с Фёдором истово почитать старших: отца, мать, весь род, включая и давних предков. Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя забывать об этом.

Таким образом, любовь царя к своим отпрыскам – со строжинкой. Можно сказать, требовательная любовь.

Государь говорит им: «Нас же, родителей своих и прародителей, не токмо что в государствующем граде Москве или инде где будете, но аще и в гонении и во изгнании будете, во божественных литургиях, и в панихидах, и в литиях, и в милостынях к нищим… елико возможно, не забывайте, понеже наших прародителей душ воспоминанием великую пользу нам и себе приобрящете здесь и в будущем веце. И благостоянием святым Божиим церквам, и на враги победа, и одоление, и государству строение, и своему животу покой и вечных благ наслаждение молитвою их происходит, понеже от отец благодать Божия и благословение к вам пришедшее, наследникам и чадам… И благословения всего нашего роду, от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением, наречённаго во святом крещении Василия, и до отца нашего, великаго князя Василия Ивановича всея России, во иноцех Варлаама[85]85
  Имеется в виду великий князь московский Василий III.


[Закрыть], и матери нашей, великой княгини Елены[86]86
  Имеется в виду Елена Глинская.


[Закрыть], и жены моей Настасий[87]87
  Имеется в виду Анастасия Захарьина-Юрьева.


[Закрыть], а вашей матери, молитва и благословение будет на вас, ныне, и присно, и во веки веков».

Более того, к царскому роду причислены даже три мачехи Ивана и Фёдора: Мария Черкасская, Марфа Собакина и ещё живая на 1572 год Анна Колтовская, четвёртая жена царя. Отпрысков Иван Васильевич призывает поминать мачех в молитвах наряду с родителями и предками.

Ну а если кто-то решит отринуть почитание рода и прежде всего того из родичей, кто возвышается над семейством не только как старший из мужчин, но и как государь, что ж, с таким человеком следует поступить сурово, не глядя на родную кровь. И царь со строгостью обращается к младшему сыну, зная, что в Московском правящем доме удельным князьям, «младшеньким» из боковых линий, племянникам и меньшим братьям правителей соблазн измены являлся неоднократно: «А ты, сын мой Фёдор, сына моего Ивана, а своего брата старейшаго, слушай во всём и держи его в моё место, отца своего, и государства его под ним не подыскивай. А учнёшь ты, сын мой Фёдор, под сыном под Иваном государств его подыскивать, или учнёшь с кем-нибудь ссылатися на его лихо, тайно или явно, или учнёшь на него кого подымати, или учнёшь с кем на него одиначиться, ино по евангельскому словеси, Фёдор сын, аще кто не чтит отца или матерь, смертью да умрёт».

Имеет смысл повторить: «Аще кто не чтит отца или матерь, смертью да умрёт».

Вот только смерть пришла не к младшему, а к старшему из царевичей…

Подобная любовь, допускающая суровость ради блага самих детей, являлась нормой для старомосковской цивилизации. Как раз в середине XVI века, на пике грозненской эпохи, в бытовой оборот вошёл «Домострой» – руководство по содержанию хозяйства и выстраиванию правильных отношений с близкими людьми. Так вот, на страницах «Домостроя» неоднократно и с абсолютной ясностью говорится: сила применяется к тем, кто «не понимает слова», кто пропускает наставление мимо ушей. Кроме того, наказание производится бесстрастно. Страсть, вкладываемая в удары плёткой, губит душу того, кто эту плётку держит. Наказание никогда не должно становиться результатом гнева или мести. За ним всегда должны следовать прощение и новое наставление. Но всё же применение силы допустимо и порой, в наиболее «трудных» случаях, прямо рекомендуется.

Вот характерные цитаты из «Домостроя». Детям предписывается чтить родителей под страхом наказаний земных и небесных: «Чада послушайте заповеди Господни, любите отца своего и матерь свою и послушайте их, и повинуйтесь им по Бозе во всём, и старость их чтите, и немощь их и скорбь всякую от всея душа понесите на своей вые, и благо вам будет и долголетны будете, и прославитеся от человек, и дом… будет благословен в веки, и населедите сыны сынов своих и достигнете старости маститы во всяком благоденстве дни своя препровожая. Аще ли кто злословить или оскорбляет родителя своя или кленет или лает сии пред Богом, грешен [и] от народа проклят. Аще кто биет отца и матерь, от Церкви и от всякия святыни да отлучится, и лютою смертию и градцкою казнью да умрёт (курсив наш. – Д. В.). Писано бо: отча клятва иссушит а материя искоренит сын или дщерь, не послушливы отцу или матери, в пагубу им будет и не поживут дней своих, иже прогневают отца и досажают матери… О них же пророк Исаия рече: «Возмется нечестивый да не видит славы Господня, сих нечестивые именова, иже бесчествуют родителей своих и паки насмехающагося отцу и укаряюща старость материю да склюют их вранове и снедят орлы».

Соответственно, родителям позволительно исправлять в детях дурной нрав силою, более того, отцам, не позаботившимся об исправлении детей, слабость их вменяется в грех: «Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей… Не ослабляй, бия младенца, аще бо жезлом биеши его, не умрёт но здравие будет. Ты бо, бия его по телу, а душу его избавляешь от смерти… Любя… сына своего, учащай ему раны… Казни сына своего измлада и порадуешься о нём в мужестве и посреди злых похвалишься, и зависть приимут враги твоя. Воспитай детище с прещением и обрящешь в нём покой и благословение… В мале бо ся ослабишь, в велице поболишь скорбя… Не дай ему власти во юности, но сокруши ему рёбра, донележе растёт, а ожесточав, не повинеттися, и будет ти досажение и болезнь души и тщета домови, погибель имению и укоризна от сусед и посмех пред враги… и досада зла»[88]88
  Оба отрывка из «Домостроя» процитированы со значительной долей адаптации к восприятию современного читателя.


[Закрыть].