Текст книги "Иван IV Грозный: Царь-сирота"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Иван Васильевич постоянно находился в опасности. Всё его детство – полёт над пропастью, который мог в любой момент окончиться гибелью. Мальчик Иван, сын Василия III, удержал престол и не погиб только потому, что Бог не дал всем названным высокородным господам составить альянс да сменить его на кого-то из своих.

Вокруг трона на протяжении многих лет шла кровавая грызня за власть. Придворные «партии» русской знати жестоко конкурировали друг с другом, пускались в интриги и заговоры, устраивали перевороты. Кровопролитие, предательство и обман совершались на глазах у мальчика, и он жадно впитывал этот жизненный опыт.

Иван Васильевич надолго остался без добрых наставников и усвоил худшие уроки того времени. Источники сообщают, что ещё в детские годы государя жестокость стала отличительной чертой его характера. В 13 лет он впервые повелел казнить человека. Возможно, его подтолкнула отдать такой приказ группа вельмож, близких к трону. Однако, повзрослев, он не станет вычёркивать из государственной летописи сообщение об этой казни и не станет отрицать, что указание исходило именно от него. Значит, Иван Васильевич осознанно принял такое решение.

За государя земли Русской правили страной те самые придворные «партии», раз в несколько лет сменявшие друг друга у кормила власти. Хуже того, мальчик чувствовал, что к нему лично, формально – властителю державы, не проявляют должного почтения. В нём видели марионетку. Пока именем этой марионетки удобно было править государством, Ивана Васильевича не пытались убить, не стремились сменить его на троне. Напротив, его берегли: тот, кто становился его попечителем, брал в свои руки всю власть над Россией. Но как с ним поступят в будущем, когда он начнёт взрослеть и захочет править самостоятельно, не знал никто. Как можно было убедиться, других претендентов на престол хватало…

Поэтому с мальчиком обращались как с ценным имуществом – бережно, но без уважения, ласки и заботы. Чем взрослее он становился, тем меньше «ценности» в нём оставалось для вельможных группировок и тем больше набиралось неудобств.

Через много лет он ярко и горько опишет ощущения собственного детства: «Когда суждено было по Божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой… Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мыс… братом Юрием круглыми сиротами – никто нам не помогал; оставалась нам надежда только на милосердие Божие, и на милость пречистой Богородицы, и на всех святых молитвы и уповали лишь на благословение родителей наших. Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и сёла, и имущества наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча палками, а остальное разделили… Вот так князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и так воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Фёдора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили; и князя Ивана Фёдоровича Бельского и многих других заточили в разные места; и на церковь руку подняли, свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать. Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чём нам воли не было, но всё делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить подобные бессчётные страдания, перенесённые мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалование, а взяли себе… а бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние… А о казне наших дядей что и говорить? Всю себе захватили… Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от неё поступали и говорили».

Выход Ивана Васильевича из-под стеснительной опеки высокородных аристократов происходил крайне медленно и трудно. Важно понимать: натерпевшись с детства безвластия и неуважения, государь российский ничего не забыл и обид не простил. В зрелости, когда все выбросят из памяти, как обращались с малышом 20, 30, 40 лет назад, он будет знать: вот рода, когда-то унижавшие его; вот семейства, которые когда-то берегли его… к своей выгоде.

Очень долго, слишком долго русский правитель жил как сирота, мало кого интересовавший и, ко всему, чувствовавший, до какой степени призрачна его безопасность. Если бы аристократические партии договорились между собой и решили, что мальчик больше не нужен, что можно управиться без него, что князь Старицкий или иной претендент будет удобнее для большинства «великих людей государства», тогда бы Ивану Васильевичу несдобровать. Жизнь его спасло бы разве только чудо Господне…

И в будущем никакая сила не заставит потускнеть в его сознании впечатления детства – столь яркие и столь трагические.

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Огромная сила и власть русской знати в детские годы Ивана Васильевича – не случайность. Иначе и не могло произойти, поскольку от времён Ивана Великого так устроено было русское общество.

В ту пору главной опорой трона являлась многочисленная аристократия, богатая и влиятельная. Представители боярских и княжеских родов властвовали порой над городами и целыми областями. Десятки аристократов из рода Рюрика имели близкородственные связи с правящей Московской династией. Фактически на протяжении всей истории Московского государства монархи и служилая знать делили власть над страной. Нередко у аристократии власти оказывалось больше.

Это имело свои плюсы и минусы.

С одной стороны, Россия получила в лице боярско-княжеской знати первоклассный слой военачальников и администраторов. Служилые аристократы обладали колоссальным наследственным опытом властвования. Они являлись, кроме того, самой образованной частью старомосковского общества (после разве что духовенства). Наконец, они были в большинстве своём энергичными, отважными, выносливыми людьми.

С другой стороны, русская знать отличалась своеволием и властолюбием. Она считала себя коллективным хозяином страны, и московский государь выглядел в её глазах всего лишь одним из «собственников», пусть и старшим. А значит, приписывала себе вечное право управлять державой и получать прибыль от управления. Чуть только государи московские давали слабину, служилая аристократия сейчас же устремлялась к рычагам власти. В подобных обстоятельствах самого правителя старались оттеснить от решения государственных дел: «Пусть побудет в стороне, сами справимся!»

При особе государя заседал аристократический совет – Боярская дума. Без неё в России XVI–XVII веков государственные дела не вершились. Постановление («приговор») Боярской думы имело силу закона. Туда входили лица, принадлежавшие к самым древним и влиятельным родам. Это были образованные люди с большим опытом управления страной и ведения победоносных войн. Пока они проявляли верность государям московским, их огромная сила, их управленческие способности направлялись на благое дело – оборону границ, административную работу. Но когда на престол взошёл монарх-ребёнок, они принялись своевольничать.

На протяжении десятилетия московская служилая знать безраздельно контролировала рычаги высшей власти в Московском государстве. Результат нельзя назвать положительным: борьба за власть между аристократическими кланами Шуйских, Бельских и Глинских привела к политической нестабильности, кровопролитию, разворовыванию казны. Не чувствуя над собой тяжёлой государевой руки, аристократы не лучшим образом противостояли внешнему врагу и усвоили крайне пренебрежительное отношение к Церкви.

Самой мощной из «партий» русской знати, принявших участие в большой игре у кормила власти, являлась группировка князей Шуйских. В союзе с родственниками, свойственниками и доброхотами Шуйские могли добиться многого. Природные Рюриковичи, при дворе они играли роль «принцев крови».

В конце 30-х – первой половине 40-х годов XVI столетия Шуйские делают несколько решительных шагов к верховной власти и на некоторое время завоёвывают её. Символом особого положения Шуйских стало принятие князем Василием Васильевичем Шуйским древнего, ставшего к середине XVI столетия архаичным титула наместника московского. Двух представителей рода Шуйских вскоре пожаловали боярским чином, и вместе с прежними боярами Шуйскими в Думе сидели уже четыре князя этой фамилии! Шуйских поддерживала мощная группировка московской знати и, возможно, Новгород. Долгое время не находилось силы, способной им противостоять.

Их сильнейшего противника князя Ивана Фёдоровича Бельского взяли под стражу, а свиту его разослали «по селом». Дьяка Фёдора Мишурина, возвысившегося ещё при Василии III и державшегося партии великого князя-мальчика, обезглавили «без государского веления». Боярина Михаила Васильевича Тучкова выслали из Москвы «в село». А несколько месяцев спустя свели с кафедры митрополита Даниила.

Летопись, отражающая точку зрения Церкви, сообщает о событиях того времени следующее: «…и многу мятежу и нестроению в те времена быша в христианьской земле, грех ради наших, государю младу сушу, а бояре на мзду уклонишася без возбранения, и много кровопролития промеж собою воздвигоша, в неправду суд держаще, и вся не о Бозе строяше, Богу сиа попущающе, а врагу действующе».

В 1542 году Шуйские свергли и митрополита Иоасафа, вступившегося за князя И. Ф. Бельского. Сам же Бельский отправился на Белоозеро «в заточение», где его позднее убили, а виднейшие сторонники князя – в ссылку «по городом». Летопись добавляет: «И бысть мятеж велик в то время на Москве и государя в страховании учиниша». Более того, с князем Бельским расправились вопреки мнению малолетнего государя, который его «в приближении держал и в первосоветниках».

Покуда свершался переворот, малолетнего государя разбудили среди ночи и заставили «пети у крестов». Великий князь, несмотря на громкий титул, оказался бессилен как-либо помочь своему любимцу князю Бельскому… Он не являлся настоящим государем даже в собственной комнате!

Через много лет Иван Васильевич с яростью и печалью напишет: «Когда я стал подрастать, то не захотел быть под властью своих рабов и поэтому князя Ивана Васильевича Шуйского от себя отослал на службу, а при себе велел быть боярину своему князю Ивану Фёдоровичу Бельскому. Но князь Иван Шуйский, собрав множество людей и приведя их к присяге, пришёл с войсками к Москве, и его сторонники, Кубенские и другие, ещё до его прихода захватили боярина нашего, князя Ивана Фёдоровича Бельского, и иных бояр и дворян и, сослав на Белоозеро, убили, а митрополита Иоасафа с великим бесчестием прогнали с митрополии». Правитель ещё был мал. Вряд ли двенадцатилетний мальчик сам определял, кому быть при нём, а кому отправиться на службу в дальние города. Но, как видно, боярская партия Бельских менее утесняла его и, занимаясь государственными делами, чаще действовала с учётом его желаний. Свержение её ничего доброго не сулило державному отроку.

Но самое страшное унижение ему пришлось испытать в сентябре 1543 года. Шуйские и их сторонники избили государева приближённого Фёдора Семёновича Воронцова за то, «…что его великий государь жалует и бережёт». Это произошло во время заседания Боярской думы. На Ф. С. Воронцове разорвали одежду и собирались его убить. Иван IV едва упросил пожалеть фаворита. Однако уговорить Шуйских не отправлять Воронцова в дальнюю Кострому, а ограничиться ссылкой в близкую Коломну великому князю не удалось.

Для мальчика период длительностью приблизительно в шесть или семь лет стал самым чёрным, самым горьким во всей биографии. Между 1538-м и концом 1543 года юный государь был всего-навсего пешкой в большой игре между мощными кланами аристократов.

Любопытно, что итальянский архитектор Пётр Фрязин в 1538 или 1539 году бежал за рубеж от «великого насилия» бояр, а бегство своё оправдывал состоянием страны, ёмко переданным в одной фразе: «мятеж и безгосударьство». Этим подтверждаются слова государя, а также свидетельства ряда других источников.

После приведённых выше строк одновременно и абсолютно верным, и невероятно лукавым выглядит замечание князя А. М. Курбского о воспитании великого князя и о его поведении в годы господства знати: «…юный, воспитанный без отца в скверных страстях и самоволии, крайне жестокий, напившийся уже всякой крови – не только животных, но и людей». А кто воспитывал его так? Кто по капризу избалованных властью «княжат» менял митрополитов на Московской кафедре, являя образец дикой непочтительности в отношении Церкви? Всё та же служилая аристократия, страстно мечтавшая поменьше служить и побольше править. Иными словами, та аристократическая среда, откуда вышел и сам Андрей Курбский – плоть от плоти её, голос её, одушевлённая правда её.

Сначала мать, а потом «думные люди» понемногу приучали «государя» к участию в государственных делах: мальчик присутствовал на приёмах иностранных дипломатов, участвовал в церковных торжествах и церемониях. Однако до середины 40-х годов XVI столетия он вряд ли что-то значил в делах правления. Правили то Елена Глинская, то Шуйские, то, недолгое время, Бельские с группой сторонников. Государю просто не хватало годочков для участия в серьёзных играх державства.

И всего вероятнее, ему, как имеющему право повелевать, хотелось поскорее овладеть главной ролью в спектакле российской государственности.

Впервые он выходит на арену как фигура, способная отстаивать собственный интерес, в 1543 году: мальчик спас от смерти Фёдора Воронцова. Тогда дети взрослели раньше, чем сейчас. А сиротство и обстановка нестабильности, борьбы между сторонниками разных «дворовых» группировок, вполне реальная возможность лишиться трона – всё это очень способствовало быстрому возмужанию Ивана Васильевича. В конце 1543-го—1544 году он начинает переламывать ситуацию в свою пользу. Вряд ли одни только усилия венценосного подростка могли изменить позицию на шахматной доске большой политики. Была к этому и значительно более серьёзная предпосылка: «Шуйское царство», то есть попытка монополизации власти одной аристократической партией, входило в противоречие с интересами других групп и семейств знати. Как ни парадоксально, сильный государь оказался не столь уж бесполезен для русской знати того времени: при её многолюдстве и, может быть, даже избыточности великий князь исполнял роль арбитра в спорах и следил за тем, чтобы в разделе административного пирога участвовали все значительные силы. К середине 1540-х годов правителя-юношу поддерживали новый митрополит Макарий, а также семейство Глинских, пусть и ослабленное прежними потерями. «Врагами его врагов» стали многочисленные аристократические кланы, противостоявшие Шуйским (Щенятевы, Хабаровы, Тучковы, Бельские, предположительно Морозовы и особенно Воронцовы), а также все те, кому Шуйские отрезали дорогу к власти. Эта совокупная сила начинает действовать, превратив малолетнего великого князя в своё знамя. Зимой 1543/44 года «партия государя» наносит ответный удар.

Вот что сообщает об этом летопись: «Тоя же зимы декабря в 29 день князь великий Иван Васильевич всеа Русии, не мога того терпеть, что бояре безчиние и самовольство чинят без великого князя веления своим советом единомысленных своих советников, многие убийства сотворили своим хотением и перед государем многая безчиния и государю безчестия учинили и многия неправды земле учинили в государеве младости, и великий государь велел поимати первосоветника их князя Андрея Шуйскаго и велел его предати псарём. И псари взяша и убили его, влекуще к тюрьмам противу ворот Ризположенеких в граде. А советников его розослал – князя Фёдора Шуйскаго, князя Юрия Темкина, Фому Головина и иных. И от тех мест начали бояре бояться от государя, страх иметь и послушание».

Сторонникам «Шуйского царства» давали понять: прежнее влияние им не возвратить, а лучше бы вести себя поскромнее и потише. Так было совершено первое значительное политическое деяние Ивана IV. Сопровождалось оно действительно кровопролитием. И для партии Шуйских подобный разгром стал полной неожиданностью…

Но.

Допустим, государь-подросток впервые показал зубы, впервые пролил кровь, освободился от ненавистных врагов. Стал ли он после этого самовластным правителем? Ушёл ли от преобладающего влияния служилой знати на дела высшей государственной важности? Да об этом и речи быть не может. Совершенная неопытность великого князя в дипломатии, военном деле и внутренней политике, его юношеский возраст, недостаток сил, которые могли бы оказать прямую поддержку, по-прежнему делали его полностью зависимым от действий служилой знати. Юного сироту не столь уж трудно обмануть. Много ли усилий потребуется опытному дворцовому интригану, чтобы найти способ, как манипулировать отроком к собственной пользе или же к пользе своей «партии»?

Свободнее, в лучшем случае, стал личный государев обиход, но это никак не означает начала единовластного правления.

«Шуйское царство» кончилось, однако боярское правление продолжалось.

На протяжении примерно трёх лет Иван Васильевич отстаивает свой новый статус от попыток принизить его, реставрировать наиболее неприятные для него моменты из времён «Шуйского царства». Так, например, в сентябре 1545 года Афанасию Бутурлину, представителю древнего московского боярского рода, отрезали язык «за его вину, за невежливые слова». А через месяц Иван IV возложил опалу на целую группу служилых аристократов. Впрочем, довольно быстро они получили прощение в результате «печалования» митрополита Макария.

Источники не позволяют судить, действительно ли все эти удары наносил юный правитель. Его именем для расправы над врагами с той же вероятностью могли воспользоваться аристократические группировки, потеснившие клан Шуйских. Чего было больше – молодого задора в борьбе монарха за право самому решать державные дела или же тонко рассчитанной интриги, смысл которой государь не обязательно понимал, а и понимая, не обязательно мог воспротивиться?

Нет чёткого ответа на этот вопрос.

Характер Ивана Васильевича резко испортился. От тех лет сохранились известия о молодом незамысловатом хулиганстве великого князя, о его странных играх и жестоких забавах.

Он как будто превращается в ерша. «Вы вертели мною? Попробуйте-ка продолжить! Руки обдерёте. Со мной уже не так удобно, как прежде».

В частности, псковская летопись, абсолютно независимый источник, сообщает о потравах и разоре, учинённом в псковских землях резвым молодым правителем и его товарищами. Видимо, во время одного из игрищ Иван Васильевич разъярился на свитского молодого человека, княжича Михаила Богдановича Трубецкого, и велел удавить его. По косвенным известиям можно строить догадки о том, что великий князь любил охоту, скоморохов, был охоч до женского пола. В источниках видны отголоски слухов, согласно которым Иван Васильевич, возможно, какое-то время склонялся к содомии. Однако невозможно ни вполне доказать, ни до конца опровергнуть это. Слухи, они и есть – слухи.

Молодой правитель отличался крайне эмоциональным и притом несдержанным характером. Видные представители духовенства обращались к нему с увещеваниями. К счастью, увеселения перемежались поездками по монашеским обителям, продолжавшимися неделями, а порой и месяцами. Юное буйство соединялось с искренней крепкой верой.

Мудрое пастырство со стороны одного из крупных церковных деятелей в ту пору имело шансы не только сдержать развитие скверных наклонностей, но и выковать чистый металл одухотворённой личности из артистической натуры – эмоционально неровной, подверженной сомнениям и колебаниям, воздушно-лёгкой. А впоследствии – направить неистовую энергию молодого государя к созидательной работе. По всей видимости, роль подобных пастырей сыграли митрополит Макарий и широко образованный священник Сильвестр, духовный писатель. С первым государь навсегда сохранил добрые отношения. Великий духовный наставник, Макарий повлиял на молодого правителя наилучшим образом: тот смягчился нравом. Второй пользовался своим влиянием слишком давяще, а то и небескорыстно. Священник Сильвестр долгое время имел огромное влияние на самого Ивана Васильевича да и на политику его правительства. Но в зрелых годах Иван Васильевич станет испытывать к Сильвестру отвращение.

Напряжение постепенно нарастало и закончилось жестоким кризисом.

В мае или июне 1546 года Иван Васильевич выходил с войсками под Коломну, видимо, по «крымским вестям». Боевых действий не случилось, и великий князь остался на некоторое время в тех местах для игр и развлечений. Отряд новгородских Пищальников[11]11
  Стрелки из пищалей – тяжёлых фитильных ружей.


[Закрыть] попытался подать ему какое-то челобитье; не желая принимать его, Иван Васильевич попробовал было отослать отряд, но пищальники упёрлись, не собираясь уходить. Между ними и дворянами великокняжеской свиты произошло настоящее сражение, с обеих сторон были убитые. Полагая, что за попыткой в неурочное время в неурочном месте подать челобитную кроется заговор, притом людей, стоящих намного выше простых ратников, государь поручил дьяку Василию Захарову-Гнильевскому розыск. Тот указал нескольких виновных. В истинности слов дьяка, судя по нескольким странным оговоркам в летописном тексте, Иван Васильевич впоследствии сомневался. Но тогда он велел (может быть, не вполне обоснованно) казнить Фёдора Семёновича Воронцова, ставшего влиятельным человеком при особе государя, его родича Василия Михайловича Воронцова, а также старого крамольника князя Ивана Ивановича Кубенского.

Источники не дают возможности определить, существовал ли на самом деле заговор. Однако расправа с несколькими видными представителями знати показала: конфликт на самой вершине власти грозит вновь обернуться открытым противостоянием. Как в недавние годы «безгосударьства»…

Ситуация с коллективным челобитьем в неурочное время повторилась до странности сходно в 1547 году, когда в роли жалобщиков выступили уже псковичи. Их Иван Васильевич разогнал со срамом и бесчестьем.