Текст книги "Иван IV Грозный: Царь-сирота"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Строго карались взятки и «поноровка» – так называли ситуацию, когда судья помогал кому-то «по дружбе» или из-за родственных связей. В наши дни всё это именуется тяжёлым иностранным словом «коррупция». Три первые статьи Судебника посвящены борьбе с коррупцией и взяточничеством или, как тогда говорили, принятием «посулов».

Думается, стоит привести полный текст этих статей. Неизвестно, до какой степени введение этих норм изменило ситуацию, но, во всяком случае, видно, что правительство с этими пороками государственного строя боролось:

«1. Суд царя и великого князя судить бояром, и околничим, и дворецким, и казначеям, и дьякам. А судом не дружить и не мстить никому, и посула в суде не имать. Также и всякому судье посула в суде не имать.

2. А который боярин, или дворецкой, или казначей, или дьяк просудитца, а обвинит кого не по суду без хитрости[21]21
  Речь идёт о ситуации, когда совершена судебная ошибка, а не подлог или иное намеренное преступление.


[Закрыть], или список подпишет и правую грамоту даст, а обыщетца то вправду, и боярину, и окольничему, и дворецкому, и казначею, и дьяку в том пени нет; а исцам суд з головы, а взятое отдать назад.

3. А который боярин, или дворецкой, или казначей, или дьяк в суде посул возьмёт и обвинит не по суду, а обыщетца то вправду, и на том боярине, или на дворецком, или на казначее, или на дьяке взяти исцев иск, а пошлины на царя и великого князя, и езд, и правда, и пересуд, и хоженое, и правый десяток, и пожелезное взяти втрое[22]22
  Речь идёт о том, чтобы судья, совершивший должностное преступление, оплатил все судебные издержки потерпевшей стороны втрое.


[Закрыть], а в пене[23]23
  Пеня – штраф с неправедного судьи. Его размер определяется особым указом царя.


[Закрыть] – что государь укажет».

Но если на судью или на кого-то из высокопоставленных должностных лиц принимались клеветать, то клеветника ожидали самые неприятные последствия. Его должны были бить кнутом, а затем отправить в тюрьму. То же самое ждало человека, дерзнувшего дать в суде ложное свидетельство.

Одна из последних статей открывала путь для совершенствования этого свода законов. В ней говорилось: «А которые будут дела новые, а в сём Судебнике не написаны, и как те дела с государева докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сём Судебнике приписывать». Отсюда видно: для введения новых законов нужна не только воля государя, но и «приговор» всех бояр, то есть единогласное решение всей Боярской думы. Эта норма очень сильно ограничивала власть царя Ивана Васильевича. Он оказался лишён возможности самостоятельно давать силу новым законам.

Однако всего через несколько лет Иван IV избавится от столь стеснительного запрета.

Впоследствии Судебник постоянно изменялся и дополнялся. В нём как в зеркале отражались все новые явления русской жизни. Если кто-то хочет увидеть, как устроено было русское общество того времени, то знакомство с маленьким Судебником даст ему больше, чем десяток учебников.

Что касается русского судопроизводства тех времён, то оно велось с хорошей скоростью и было избавлено от крючкотворства, избыточной сложности. И в этом видна заслуга Ивана IV. Английский моряк Ричард Ченслор, оказавшийся в России через несколько лет после того, как вошёл в силу новый Судебник, сообщает: «В одном отношении русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведёт своё дело и свои жалобы и ответы подаёт в письменной форме, в противоположность английским порядкам. Жалоба подаётся в форме челобитной на имя великокняжеской милости, она подаётся в его собственные руки и содержит просьбу о правосудии, сообразно тому, как изложено в жалобе. Великий князь постановляет решения по всем вопросам права. Конечно, достойно похвалы, что такой государь берёт на себя труд отправления правосудия. Несмотря на это, происходят удивительные злоупотребления и великого князя много обманывают. Но если окажется, что должностные лица скрывают истину, то они получают заслуженное наказание».

Реформирование России, произведённое в середине XVI столетия, – поистине великая по объёму работа, и её выполнили в необычайно короткий срок. Всего-то за десятилетие! Ко второй половине 1550-х годов главное реформаторам удалось завершить. Государственный строй державы обрёл черты устойчивости и здравой унификации.

Можно сказать, при Иване III старая Русь очищалась в плавильном горне, вытекая оттуда чистым металлом России, а при Иване IV Россия отливалась в конкретные формы государственного бытия.

О 1550-х годах осталось много свидетельств иностранцев, побывавших тогда в России. О самом царе, о царском дворе, о Москве и всей России они писали немало хвалебного. Из их сочинений видно, что государство процветало.

Так, например, англичанин Энтони Дженкинсон писал: «25-го декабря, в день Рождества 1557 года, я был принят царём и поцеловал его руку. Он сидел на возвышении на красивом троне, имея на голове богато украшенную корону и золотой жезл в руке; он был одет в золотую одежду, украшенную драгоценными камнями. В расстоянии около 2 ярдов[24]24
  2 ярда – около 1,8 метра.


[Закрыть] от него сидел его брат, а рядом с последним – мальчик лет 12, наследник казанского царя, покорённого русским царём… Далее вокруг царя сидели его вельможи, богато разодетые в золото и драгоценные каменья. Когда я поклонился царю, он собственными устами назвал меня по имени и пригласил к обеду.

После этого я возвратился на своё подворье до обеда, который происходил в 6 часов при свете свечей.

Царь обедал в большом, прекрасном зале, посреди которого была квадратная колонна, очень искусно сделанная; вокруг неё накрыто было много столов, а сам царь сидел на самом возвышенном месте палаты; за столом его сидели его брат, сын его дяди, митрополит, молодой казанский царь и несколько вельмож; все они сидели по одну сторону стола. Тут же были различные посланники и другие иностранцы, как христиане, так и язычники, одетые в самые разнообразные одежды; всего в этом зале обедало до 600 человек, не считая 2000 татар-воинов, которые только что явились с изъявлением покорности царю и назначены были служить ему в его войне с ливонцами, но татары обедали в других залах. Я сидел прямо против царя за маленьким столиком без других иностранцев по соседству. Будучи так посажен, я получил от царя из его собственных рук несколько кубков с вином и несколько блюд с мясом, которые приносил мне какой-то князь. Вся посуда на моём столе была из золота и серебра; такая же посуда была и на других столах: кубки были из золота, украшенные каменьями, ценою не менее 400 фунтов стерлингов каждый, не считая серебра, расставленного на столах. Тут же стоял поставец с весьма богатым и роскошным серебром, которое не употреблялось. Среди прочих была вещь из золота, длиною в 2 ярда с башнями и драконовыми головами на верху чеканной работы; тут же стояли золотые и серебряные бочонки с замками на втулках, очень искусно сделанные. Царя и весь зал обслуживали князья, а когда обед кончился, царь позвал меня по имени и соответственно дал мне кубок с вином, после чего я отправился домой.

Заметьте, что когда царь пьёт, то все присутствующие встают, а он каждый раз, когда пьёт или отведывает какого-нибудь блюда, крестится…

Москва – большой город: дома в нём большей частью деревянные, и лишь немногие выстроены из камня с железными окнами со ставнями. В Москве много прекрасных каменных церквей, но ещё больше деревянных, отапливаемых зимою. Царь живёт в прекрасном, большом, квадратной формы замке с высокими и толстыми кирпичными стенами, расположенном на холме в 2 мили окружностью и выходящем юго-западной стороной на реку. В стенах 16 ворот и столько же бастионов. Дворец отделён от остальной части замка длинной стеной, идущей с севера на юг по направлению к реке. В его дворце церкви, одни – каменные, другие – деревянные, с круглыми вышками (куполами?), красиво позолоченными. На церковных дверях и внутри церквей – позолоченные образа. Главные рынки, где торгуют всем, находятся внутри… стен Кремля и Китай-города, а для отдельных предметов есть особые рынки: для каждого ремесла отдельно. А зимой бывает большой торг за стенами замка на замёрзшей реке: там продают хлеб, глиняные горшки, кадки, сани и т. п.

Страна полна болотистых мест, представляет собой равнину, изобилует лесами и реками, но родит также много хлеба. Здешний царь очень могуществен, ибо он сделал очень много завоеваний, как у ливонцев, поляков, литвы и шведов, так и у татар, и у язычников, называемых самоедами, и тем очень расширил свои владения. Свой народ он держит в крепком подчинении; все дела, как бы незначительны они ни были, восходят к нему. Законы жестоки для всех обидчиков. Митрополит в делах, касающихся религии, поступает по своему усмотрению; царь относится к нему с большим почтением. Русские следуют правилам и обрядам греческой Церкви. Они почитают много образов, написанных на досках, и особенно образ св. Николая.

Когда русский едет верхом в поход или в какое-нибудь путешествие, он надевает саблю турецкого образца и такой же лук со стрелами. В городе он не носит оружия, а только две или три пары ножей, с рукоятками из зубов рыбы, называемой моржом… Если русский имеет хоть какие-нибудь средства, он никогда не выходит из дому пешком, но зимой выезжает на санях, а летом верхом; в санях он сидит на ковре или на шкуре белого медведя. Сани везёт богато убранная лошадь с множество лисьих и волчьих хвостов вокруг шеи; ею правит мальчик, сидящий на лошади; слуги стоят на запятках».

Другой англичанин, Ричард Ченслор, также с удивлением говорит о богатстве царских пиров и пышности дворцового обихода, сочетавшихся с привычкой как самого царя, так и его вельмож в повседневном обиходе придерживаться умеренности, граничащей с бедностью. Во многом Ченслор и Дженкинсон пишут о России сходные вещи, и не верить им нет причин.

Итак, свидетельство Ченслора о торжественной трапезе молодого Ивана IV: «Стол был накрыт скатертью; на конце его сидел маршал[25]25
  Вероятно, дворецкий – боярин Данила Романович Юрьев-Захарьин.


[Закрыть] с небольшим белым жезлом в руке; стол был уставлен золотой посудой; на другой стороне залы стоял поставец с посудой. Отсюда я прошёл в обеденную палату, где сам великий князь сидел не в торжественном наряде, в серебряном одеянии с царской короной на голове. Он сидел на кресле, поставленном довольно высоко; около него не сидел никто; все сидели в некотором отдалении. Длинные столы были накрыты вокруг комнаты; все они были заполнены теми, кого великий князь пригласил к обеду; все были в белом. Все места, где стояли столы, были на две ступени выше, чем пол остальной части палаты. Посредине палаты стоял стол, или поставец для посуды: он был полон золотых кубков, среди которых стояли четыре чудесных жбана, или кружки (crudences), как их здесь называют. Я думаю, что они были высотой в добрые полтора ярда[26]26
  Полтора ярда – около 1,4 метра.


[Закрыть]. У поставца стояли два дворянина с салфетками на плечах; каждый из них держал в руках золотую чашу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями: это были личные чаши великого князя; когда у него являлось желание, он выпивал их одним духом. Что касается яств, подаваемых великому князю, то они подавались безо всякого порядка, но сервировка была очень богата: всё подавалось на золоте не только ему самому, но и всем нам, и блюда были массивные; кубки также были золотые и очень массивные. Число обедавших в этот день было около 200, и всем подавали на золотой посуде. Прислуживавшие дворяне были все в золотых платьях и служили царю в шапках на голове. Прежде чем были поданы яства, великий князь послал каждому большой ломоть хлеба, причём разносивший называл каждого, кому посылалось, громко по имени и говорил: «Иван Васильевич царь Русский и великий князь Московский жалует тебя хлебом». При этом все должны были вставать и стоять, пока произносились эти слова. После всех он даёт хлеб маршалу; тот ест его перед его великокняжеской милостью, кланяется и уходит. Тогда вносят царское угощение из лебедей, нарезанных кусками; каждый лебедь – на отдельном блюде. Великий князь рассылает их так же, как хлеб, и подающий говорит те же слова, как и раньше. Как я уже сказал, кушанья подаются без определённого порядка, но блюдо за блюдом. Затем великий князь рассылает напитки с теми же словами, какие сказаны выше. Перед обедом великий князь переменил корону, а во время обеда менял короны ещё два раза, так что в один день я видел три разные короны на его голове. Когда все кушанья были поданы, он своей рукой дал еду и напитки каждому из прислуживавших дворян. Его цель, как я слышал, состоит в том, чтоб каждый хорошо знал своих слуг. По окончании обеда он призывает своих дворян одного за другим, называя их по имени, так что удивительно слушать, как он может называть их, когда их у него так много. Итак, когда обед кончился, я отправился к себе; это было в час ночи».

Эта пышность – часть дворцового обычая: если слуги царя, включая знать, собираются вокруг особы государевой, или же если служильцам его двора предписано заняться неким торжественным, почётным действием, роскошь – норма. Тот же Ченслор замечает: «Когда русских посылают в далёкие чужеземные страны или иностранцы приезжают к ним, то они выказывают большую пышность. В других случаях сам великий князь одевается очень посредственно, а когда он не разъезжает с одного места на другое, он одевается немного лучше обыкновенного. В то время, когда я был на Москве, великий князь отправил двух послов к королю Польскому по крайней мере при 500 всадниках; они были одеты и снаряжены с пышностью свыше всякой меры – не только на них самих, но и на их конях были бархат, золотая и серебряная парча, усыпанные жемчугом и притом не в малом числе. Что мне ещё сказать? Я никогда не слыхал и не видел столь пышно убранных людей. Но это не их повседневная одежда; как я уже сказал выше, когда у них нет повода одеваться роскошно, весь их обиход в лучшем случае посредственный».

Примерно тогда же один из приезжих итальянцев воздал хвалу молодому русскому дворянству: «Молодёжь упражняется в разнообразных играх, весьма близких, однако, к военному искусству; они состязаются, например, в бегании взапуски, кулачном бою, верховой езде, стрельбе. В каждой игре есть своя награда, и особенная честь оказывается тому, кто лучше всех владеет луком. Игра в карты, кости и т. п. здесь не в употреблении вследствие совершенного запрещения этого зла… Их лошади ниже среднего роста, сильны и быстроходны. На них обыкновенно сражаются копьём, железными палицами, луками и стрелами. Войска были раньше немногочисленны, воины носили оружие за спиной, а тело хорошо покрывали круглым или четырёхугольным щитом, подобно туркам, а значит, и грекам. Их манера сражаться состояла в том, что они, подобно скифам, спасаясь, ранили неприятеля; они считали постыдным побеждать врага обманом, скрытой хитростью и из засады; сражались же храбро и как на поединке. Они выказывали известного рода великодушие и презирали ту храбрость, которая вытекала из каких-либо преимуществ, не признавая победу полной и настоящей, раз она одержана обманом и хитростью…»

После этого итальянский автор сказал несколько лестных слов и о самом государе: «В настоящее время император Иван Васильевич много читает из истории Римского и других государств, отчего он научился многому. Он также часто советуется с немецкими капитанами и польскими изгнанниками, и для собственной пользы взял себе за образец (великих) римлян, которые благодаря хитрости побеждали в битвах дикие и ужасные народы».

Иноземные купцы удивляются необыкновенной дешевизне на московских торгах. Хлеб и мясо всегда в изобилии. Срубить новый дом стоит очень мало. Огромная, сытая, хорошо вооружённая армия готова чрезвычайно быстро собраться в поход и ударить на врага. Среди соседей России не видно противника, который был бы способен сокрушить государство-исполина, богатое и мощное.

Из описаний иностранцев очень хорошо видно: Московское государство – процветающая держава. Иван IV, православный государь этой державы, находился в зените славы.

В середине XVI столетия русская цивилизация всё ещё пребывала на пике своего развития. Это видно не только по военным достижениям, бурной реформаторской деятельности, новым веяниям в искусстве, но и по преобразованиям Церкви. В то время её главой был мудрый, благочестивый и «книжный» человек, митрополит Макарий, впоследствии причисленный к лику святых.

След, оставленный деятельностью святителя Макария на всём складе русской жизни середины XVI века, столь глубок, что время это с тем же основанием можно называть «эпохой митрополита Макария», с каким именуют его «эпохой Ивана Грозного».

Святитель Макарий родился в 1481 или 1482 году. Постриг он принял в Пафнутиевом Боровском монастыре, отличавшемся большой строгостью иноческой жизни. Затем возвысился до положения архимандрита в Лужецкой обители под Можайском. Великому князю Василию III Макарий понравился своей учёностью, даром учительства и здравым умом. Поэтому государь выдвинул его в архиепископы Новгорода Великого – второе «по чести» место в русской церковной иерархии того времени. Строптивым новгородцам Макарий также пришёлся по душе. Пребывая на Новгородской кафедре, святитель Макарий ликвидировал монастыри, где жили одновременно мужчины и женщины. Во главе новых женских обителей он поставил игумений, а не игумнов, а священниками сделал в них белых попов, а не монашествующих. Активно боролся он с остатками язычества в тех местах Новгородской земли, где жили финно-угорские народы. При нём был отремонтирован и украшен собор Святой Софии – главный в городе.

В 1543 году Макария поставили митрополитом Московским. Он взошёл на кафедру в трудное для Русской церкви время. Вот уже несколько лет служилая знать вертела как хотела митрополитами, а у малолетнего государя не было власти, чтобы воспрепятствовать этому. Но Макарий старается не участвовать в придворных интригах, лишь постепенно и осторожно поддерживая государя-юношу и собиравшихся вокруг него людей. Добрые советы митрополита способствовали постепенному возвышению Ивана IV над хаосом придворной борьбы.

Русская церковь также нуждалась в централизации, как и государство. Обычаи её в разных областях России отличались друг от друга, не было даже единого пантеона святых. Некоторых из них почитали в одной земле, а по соседству совершенно не знали. Митрополит повелел собрать всю бытовавшую тогда духовную литературу и сведения о всех святых, почитаемых в Русской земле. Вычистил из полученной совокупности всё то, что не соответствовало замыслу или считалось «отреченной» (нежелательной для чтения православными) литературой. Остальное Макарий разместил по месяцам и дням: жития святых и произведения канонизированных Церковью авторов. Всего получилось 12 колоссальных по размеру книг, которые именуются Макарьевские Минеи Четьи.

До митрополита Макария наша Церковь знала всего 22 русских святых. Его усилиями на соборах 1547 и 1549 годов было канонизировано ещё семнадцать.

Внутренняя жизнь Церкви нуждалась в установлении общего порядка вместо той пестроты, которая на практике установилась в разных концах Руси. В 1551 году прошёл большой церковный собор, получивший наименование «Стоглавого», поскольку его постановления уместились в 100 глав[27]27
  Книга, в которой всё это собрано, так и называется: «Стоглав».


[Закрыть]. Эти главы построены в форме диалога: царь Иван IV вынес к Церкви щекотливые вопросы, требовавшие обсуждения и решения; собор, в свою очередь, отвечал по пунктам, кое в чём уступив, но выдержав позицию духовной самостоятельности. Помимо экономического (государство пыталось, но не сумело отнять большие монастырские вотчины) собор имел большое нравственное и политическое значение. На нём обличались пороки духовенства, а также склонность прихожан к ересям, астрологии, «мудрованию» в духе протестантизма, тогда очень влиятельного в Восточной Европе. Собор указал на необходимость «исправить» всё это. Он определил компетенцию церковных судов. Показано было также, сколь далеко может простираться вмешательство воли государя в область церковных дел.

На многих государственных преобразованиях того времени лежит отсвет воли и мудрости святителя Макария. Пока он был жив, борьба монарха и служилой знати не принимала жесточайших форм, которые придут в российскую политику через год после его кончины. А отношения между государем и Церковью надолго приняли благодатный характер симфонии – соработничества.

ЗАВОЕВАНИЕ КАЗАНИ

При Иване IV к России были присоединены Казанское и Астраханское ханства.

Особенно серьёзным успехом следует считать покорение Казани. Затяжные войны с нею велись со второй половины XV столетия[28]28
  Иван III Великий и Василий III время от времени ставили Казань в положение вассала Москвы, но затем казанцы, как правило при поддержке крымских ханов, выходили из подчинения и нападали на Россию.


[Закрыть]. На протяжении многих поколений Московское государство и Казанское ханство сражались друг с другом, не щадя сил, не считая потерь. Они сцепились, будто два молодых хищника. Могучий лев, словно сошедший с изображений на стенах древних соборов Владимира, – это, конечно, Россия. Стремительный барс – это Казанское ханство. Их борьба могла закончиться только смертью одного из зверей. Лев истекал кровью от укусов барса. Десятки тысяч русских пленников томились в рабстве у казанцев. Им не было избавления, их выставляли как товар на работорговых рынках, их могли отпустить домой, только если родня сумеет чудом собрать и переправить огромный выкуп. Губительные набеги татарской конницы разоряли города, уничтожали сёла, опустошали восток державы. Там приходилось постоянно держать большие войска. Нескончаемая вооружённая борьба изматывала Московское государство, наносила урон казне, не позволяла нормально развиваться русскому обществу.

Но когда лев собирался «в силе тяжкой», один удар его мощной лапы стоил десятка укусов барса. И барс утихал на время, чтобы потом опять возобновить набеги, опять начать смертельную борьбу.

Молодой государь российский знал, что обязан покорить Казань. Долг христианского правителя призывал его вытащить эту занозу из тела России. Поэтому молодой Иван IV проявил необыкновенное упорство в борьбе с Казанским ханством.

В середине 40-х годов XVI века произошло очередное обострение отношений с Казанью, вылившееся в трудную затяжную войну. Первые походы на Казань, по всей видимости, не отличались особым размахом. Иван Васильевич в них, по малолетству, не участвовал.

В 1547 году, всего через несколько месяцев после того, как Иван Васильевич венчался на царство и женился, он, юный государь, начал подготовку к большому походу на Казань, в котором должен был сам принять участие.

Первое время его преследовали неудачи. Казалось, ханство устоит под ударами русских.

Масштабное зимнее 1547/48 года наступление сорвалось как будто из-за ранней оттепели и таяния льда на реках. Или же из-за того, что воинство со своим государем во главе пало духом от тягот дальнего похода? Замёрзшие реки в ту пору использовались как наилучшие дороги для наступающих войск, а исчезновение таких дорог ставило русскую армию в трудное положение. Иван Васильевич оставил войска и вернулся в Нижний Новгород, нимало не понюхав пороху.

Через два года он всё-таки дошёл до Казани, но так и не приступил к штурму. Простояв под городом недолгое время, царь вновь отступил по той же самой причине – из-за оттепели и дождей. Таким образом, для него это были «мирные» походы.

В 1552 году на Казань опять отправились объединённые силы Московского государства, во главе которых вновь должен был встать сам государь.

Тогда он был совершенно взрослым по понятиям того времени человеком – ему уже исполнилось 22 года. Дворяне («служилые люди по отечеству») в ту пору начинали служить с пятнадцати лет, и это считалось вполне нормальным, в порядке вещей. В соответствии с обычаями XVI столетия и сам монарх в подобном возрасте не считался слишком юным, чтобы возглавлять воинство. Как уже говорилось, Иван Васильевич успел к 1552 году дважды побывать во главе московских войск, хотя и не вступил ни разу в сражение с неприятелем.

И здесь стоит сделать отступление от рассказа о ходе боевых действий, чтобы задаться вопросом: до какой степени победы и поражения русского войска в тех кампаниях, в которых его возглавлял молодой (но уже совершеннолетний) Иван IV, зависели от его личного полководческого таланта, воли, отваги? Относительно походов 1547/48, 1549/50 годов и «Казанского взятия» 1552 года подобная зависимость должна быть поставлена под сомнение. Реальными командующими были «большие воеводы», то есть та же служилая аристократия.

Источники показывают необычную роль Ивана Васильевича. С одной стороны, он – глава православного воинства, идущего на битву с врагами Креста, фигура первостепенно важная для успеха всего дела. Можно сказать, носитель хоругви. С другой стороны, время от времени русский царь должен был чувствовать себя… чуть ли не заложником у собственных полководцев. Во всяком случае, его положение не раз за этот поход становилось стеснительным.

Из переписки Ивана IV с князем Андреем Курбским известны странные подробности казанского похода. Иван Васильевич не ладил с воеводами, возможно, он даже опасался плена. Позднее, через много лет, царь напишет Курбскому: «Когда мы Божьей волей с крестоносной хоругвью всего православного воинства ради защиты православных христиан двинулись на безбожный народ казанский, и по неизреченному Божьему милосердию одержали победу над этим безбожным народом, и со всем войском невредимые возвращались обратно, что могу сказать о добре, сделанном нам людьми, которых ты называешь мучениками? А вот что: как пленника, посадив на судно, везли с малым числом людей сквозь безбожную и неверную землю! Если бы рука всевышнего не защитила меня, смиренного, наверняка бы я жизни лишился. Вот каково доброжелательство к нам тех людей, о которых ты говоришь, и так они душой за нас жертвуют – хотят выдать нас иноплеменникам!»

Трудно сказать, насколько эти заявления соответствует истине. Однако царские укоризны наводят на мысли иного рода: в армии во время большого похода государь не являлся полновластным хозяином и распорядителем. Отчасти это могло происходить от незначительности его опыта в ведении боевых действий, отчасти же – по причине мощного влияния аристократических кланов, истинных хозяев войска.

В походе на Казань 1552 года (да в предыдущих двух с участием монарха) воеводы, очевидно, могли обойтись без молодого царя, не сведущего в тактике крупных соединений. Эта военная операция натолкнулась на упорное сопротивление неприятеля, а движение по вражеской территории происходило в условиях нехватки пищи и воды. Вероятно, фигура государя потребовалась для воодушевления войск. Вряд ли стоит всерьёз воспринимать фразу Ивана IV «…хотят выдать нас иноплеменникам!» – но участие его в походе было, объективно говоря, мерой необязательной и рискованной.

Андрей Курбский в «Истории о великом князе Московском», сочинении в целом крайне недружелюбном в отношении Ивана Васильевича, отмечает личную храбрость и энтузиазм государя: «…сам царь исполнился усердием, сам и по собственному разумению начал вооружаться против врага и собирать многочисленные храбрые войска. Он уже не хотел наслаждаться покоем, жить, затворясь в прекрасных хоромах, как в обыкновении у теперешних царей на западе (прожигать целые ночи, сидя за картами и другими бесовскими измышлениями), но сам поднимался не раз, не щадя своего здоровья, на враждебного и злейшего своего противника – казанского царя». Далее Курбский как будто пишет о полной самостоятельности Ивана Васильевича: «он велел…», «он отправил…». Однако важнейшие решения принимались государем только по совету «со всеми сенаторами и стратегами». И особенно характерный эпизод произошёл в день решающего штурма Казани. Московские войска уже проникли в город, но в уличных боях под напором его защитников некоторые отряды обратились в бегство; государь, по словам Курбского, утратил твёрдость духа. Видя беглецов, он «не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что всё войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его, – волей или неволей – у хоругви поставили: были ведь между теми сенаторами кое-какие мужи в возрасте наших отцов (по всей вероятности, имеются в виду «дворовые воеводы»[29]29
  «Дворовые воеводы» возглавляли в походе и сражениях особый полк, именовавшийся «Государев двор».


[Закрыть] князь Владимир Иванович Воротынский и боярин Иван Васильевич Шереметев-Большой. – Д. В.), состарившиеся в добрых делах и в военных предприятиях. И тотчас приказали они примерно половине большого царского полка… сойти с коней, то же приказали они не только детям своим и родственникам, но и самих их половина, сойдя с коней, устремилась в город на помощь усталым… воинам» (курсив наш. – Д. В.).

Вскоре после взятия Казани у царя произошёл острый конфликт с воеводами. В частности, его спешное возвращение в Москву противоречило мнению высшего военного командования. Но тут Иван Васильевич настоял на своём. В конце концов, было бы очень странно, останься правитель огромной державы на месяцы и даже годы в отдалении от собственной столицы…

Там бы, разумеется, начался новый акт «боярского правления».

А теперь вернёмся на пыльные дороги лета 1552 года, к царской армии, идущей на Казань «в силе тяжкой», под стягами с Пречистой Богородицей и архангелом Михаилом.

Сконцентрированные для решающего удара вооружённые силы Московского государства двигались к Казани через Коломну, Муром, Свияжск.

Но по дороге им пришлось завернуть в Тулу, чтобы отразить фланговый удар крымцев. Это был наглядный урок, насколько опасен союз Крымского ханства с кем-либо из серьёзных противников Москвы. В будущем Ивану Васильевичу предстояло на протяжении многих лет распутывать кровавые узлы «крымской угрозы».

После того как царское воинство покинуло области коренной Руси, наступление продолжилось в тяжелейших условиях. Среди лета, в иссушающий зной, царские полки совершили длинный переход по степи, между редкими дубравами. Добыть здесь пищу для громадной силы, двигавшейся на восток, можно было лишь за очень большую цену. Местный народ – черемисы[30]30
  Черемисами в старину называли народность мари.


[Закрыть] – неохотно продавали хлеб и скот. Однажды Иван Васильевич услышал от одного из молодых воевод: «Простой черемисский хлеб кажется мне слаще дорогих калачей!» Полки голодали. Полки теряли множество бойцов больными и отставшими из-за усталости. И для всего войска, и для Ивана Васильевича лично это было серьёзное испытание. Люди менее твёрдые могли отступить и в не столь трудных условиях. Однако полки понемногу продвигались вперёд, а государь шёл с ними к сердцу неприятельских земель.

Неудача предыдущего похода заставила Ивана IV построить на подступах к Казани опорный пункт Свияжск. Стратегические решения, как уже говорилось выше, принимались государем «по совету» с аристократической верхушкой. Так и решение о постройке Свияжской крепости, а вместе с тем выбор места для неё производились по совету с бывшим казанским царём Шигалеем, «воеводами», «казанскими князьями», «и с бояры, и со князьми», по благословению митрополита Макария.