Текст книги "Смута в культуре Средневековой Руси: Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века"
Автор книги: Дмитрий Антонов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Клятва и благословение
В 1598 г., после смерти Федора, «от многих же правление держащих в России промышляется быти царем вышеупомянутый Борис», – утверждает Палицын. «Хотя или не хотя», боярин отрекся от престола и удалился в монастырь вслед за сестрой. Кратко описав отказы Годунова от царства, Палицын упоминает, что на умоление боярина принесли чудотворную икону Владимирской Божьей матери; будто «усрамившись» прихода святого образа, Годунов согласился взойти на престол. В Успенском соборе патриарх Иов венчал Бориса на царство. Описывая этот акт, Палицын рассказывает о некой клятве, принятой на себя государем.Венчание Годунова знаменуется в «Истории» любопытным актом: «рвя» на себе рубашку, Борис поклялся в следующем: «Се, отче великий патриарх Иов, Бог свидетель сему, никто же убо будет в моем царствии нищ или беден!»1 (Сказание, 104). Подобное действие государя Палицын описывает с весьма негативной окраской («...не вемы, чего ради»...) и явно расценивает как неверное – царь испустил «глагол зело высок» (Изначальная редакция – «и богомерзостен»), – осуждение очевидно в обоих вариантах. Настолько же неправильной оказалась реакция людей, одобривших сказанное: «...словеси же сему вси такающе и истинно глаголюща ублажающе» (Изначальная редакция: «...словесе же сего никто недоумевся взбранити». Сказание, 104, 252).Исследователи несколько раз задавались вопросом о том, почему клятва царя оценивалась как негативный акт. О.А. Державина и Л.В. Черепнин предполагали, что Палицын осуждает «демагогию» Бориса, однако подобная трактовка оценочна2 и не учитывает дальнейший контекст «Истории», в котором говорится о благих делах Годунова. Я.Г. Солодкин утверждает, что Борис превысил свои полномочия3. Необходимо понять, в чем заключена суть обвинения.Осуждения Палицына относятся, безусловно, не к благим намерениям Бориса: порицанию подвергается именно клятва государя. Позднее, говоря о милостынях и о строительстве церквей на деньги от неправедных прибытков, Авраамий делает важное утверждение: «...и смесив клятву з благословением, и одоле злоба благочестию» (Сказание, 109). Таким образом, речь идет о неправедной клятве.Отметим, что в другом произведении начала XVII в. «Словесах дней, и царей, и святителей московских...» И. Хворостинина встречается аналогичный эпизод, связанный не с Годуновым, но с Василием Шуйским. Современник Палицына характерно описывал начало правления второго избранного государя: «В церковь соборную Божия матери вшед, безстрастием дерзновения исполнився и не положи Бога пред собою, по писанному, но взем честное всемирное наше оружие Божественное, Христа Бога нашего святой поклоняемый крест, рече самодержец, новоизбранный царь людем, благодарение творяще, лукаво крест лобза, клятву сам на ся возда. И тако всему миру клянется потребу творити всем, во царствии его живущим» (Словеса, 446).Как видим, в описании Хворостинина, Шуйский совершает то же, что и Годунов у Палицына: клянется во время венчания. Оценка этого действия оказывается еще более негативной: «О беда! О скорбь! Единаго ради малого времени жития сего светом лститца царь и клятву возводит на главу свою, никто же от человек того от него не требуя; но самоволне клятве издався, властолюбец сый, а не боголюбец. Точию хотя прославитися на земли, а не на Небеси. И что человеческое естество весть хотение свое? И яко же тое клятвы коснувся владыко, и предаст его Бог в неискусен ум, во еже творити неподобное и преступи клятву свою. И воздвижеся нань держава его, и преступишя клятву, ею же кляшася ему; и во дни его всяка правда успе...» (Словеса, 446. Ср.: Рим. 1: 28).Известно, что Шуйский действительно принял на себя некоторые обязательства, восходя на престол (сохранившаяся в ряде списков присяга царя упоминается во многих памятниках; подробнее см. ниже), однако для нас важно, что в обоих приведенных описаниях речь идет об осуждении клятвы как негативного акта. Осуждение применяется к разным правителям согласно авторским представлениям об этих государях: Палицын не упоминает ни словом о клятве Шуйского, ему важно связать этот мотив именно с Годуновым; обратное происходит у Хворостинина. (Интересно, что эпизод с клятвой Годунова, позаимствованный из «Истории» Палицына, зачастую фигурирует в описаниях Смуты как факт, реально произошедший во время венчания 1598 г.4 В то же время узнать, действовал ли Борис подобным образом, очевидно, невозможно.)Ключ к пониманию эпизода дает фраза о призывании Бога «в свидетели» («Бог свидетель сему»): восходящий на престол Годунов, обладая «разумом в правлениях», не уповает на Господа, но делает собственное заявление, намеревается править своими силами, собственным умом. Это и отмечал Я.Г. Солодкин5. По собственной воле, «не положи Бога пред собою», клянется Шуйский в описании Хворостинина. О том, что подобное поведение государя недопустимо, свидетельствует контекст самой «Истории» – рассказ о благом царствовании Федора Иоанновича. «И той, – пишет Авраамий о Федоре, – убо не радя о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемаго. Его же видя, око, зрящее от превышних Небес, дает по того изволению немятежно земли Рустей пребывание и всех благих преизобилование. Кипяше же и возрасташе велиею славою и распространяшеся во все страны царство его». Помышляя о Божественном, а не о земном, Федор не только обеспечивал внутреннее благоденствие, но сдерживал и внешнюю агрессию – угрозу от польских и северских земель: «царь же Федор, яко ужем твердом молитвою своею всех связа» (Сказание, 107; ср. в Хронографе 1617 г.6). Подобные описания распространены в книжности Смуты7. Благоверие и упование на Бога оказываются важнейшими качествами государя – Федор предпочитал Небесное земному, в результате чего государство процветало и «преизобиловало». Д. Роуланд достаточно четко сформулировал эту идею: «As the example of Fedor shows, pious tsar can do no wrong, regardless of his skill as an administrator»8. Высказывая аналогичную мысль, дьяк Тимофеев усилил ее топосной фразой, уподобившей царя святым праведникам: «...многоразньствия и всяческих благ кипящее в земных неприкладство вся совокупив, купно рещи – земное царство и красное мира совершене оплевав, оттрясе по себе, паче всех Бога предпочте» (Временник, 25)9.Средневековые представления о государе как «одушевленной иконе Царя Небесного»10, пастыре, наделенном особой ответственностью за вверенных ему людей, создают в «Истории» образ идеального правителя, который ведет государство к процветанию прежде всего упованием на Всевышнего. Примечательно, что разумный «в правлениях» Борис сразу определяется Палицыным как «ненавыкший Священного Писания». Уповая лишь на свои силы, Годунов заведомо не может обеспечить стране желанное благоденствие. Государственный ум абсолютно не способен заменить или хоть как-то компенсировать неверные отношения царя с Богом: самый разумный царь может оказаться самым непригодным к правлению.И все же логика рассказа о венчании Годунова ясна не до конца: по какой-то причине книжник уверен, что читателям «Истории» будет понятно резкое осуждение, казалось бы, благого обещания царя. Смысл обвинения проясняется через реконструкцию смыслового поля понятия, использованного Палицыным.В соответствии с общезначимыми для русской средневековой культуры идеями клятва сама по себе (тем более клятва Богом, божба) – неправедное дело, основанное на грехе гордыни11. Характерно, что дальнейшие описания Годунова в «Истории» (как и во многих иных памятниках Смуты) включают массу эпизодов, связанных с этим грехом. Палицын называет гордыми самые, как кажется, разные дела государя – попытку заключить династические браки для своих детей, раздачу голодающим церковной пшеницы и др. Ту же природу имеет рассказ о клятве правителя. Чтобы понять логику памятника, необходимо реконструировать представления о гордости12, актуальные для изучаемой эпохи.
1 Ср. описание подобного поступка царя Конрадом Буссовым. Во время приема иностранцев, переходивших на службу московскому правителю, 13 декабря 1601 г. Борис, после принесения иноземцами присяги, ответил: «Любезные дети мои, молите Бога за нас и наше здравие. Пока мы живы, у вас нужды ни в чем не будет». После этого он «прикоснулся пальцами к своему жемчужному ожерелью и сказал: "Даже если придется поделиться с вами и этим"» (Конрад Буссов. Московская хроника. 1584-1613 // Хроники Смутного времени. М.,1998. С. 26).2 Подобных утверждений нет в источнике; более того, неясно, что именно вкладывают историки в понятие «демагогия», абсолютно чуждое книжнику, писавшему о благоустроениях Годунова. Необосновано контекстом и предположение А.Д. Балясного о том, что Палицын считает невозможным искоренение нищеты (см.: Державина О.А. «Сказание» Авраамия Палицына и его автор // «Сказание» Авраамия Палицына. С. 39; Черепнин Л.В. Общественно-политические взгляды Авраамия Палицына // Там же. С. 5; Солодкин Я.Г. О некоторых аспектах мировоззрения Авраамия Палицына (из истории русской общественной мысли начала XVII в.) // Философия и культура: Сб. науч. тр. Екатеринбург; Нижневартовск, 1996. С. 26).3 Солодкин Я.Г. Считали ли современники легитимным государем Бориса Годунова? С. 26-27.4 См., например: Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М.,2006. С. 24; Козляков В.Н. Смута в России: XVII в. С. 38. Для историков XIX в. характерно было повторять аргументацию авторов эпохи Смуты, трактуя благоустроения Годунова как неискренние проявления его «льстивого», «гордого» нрава и т. п. Сочинение Палицына могло пересказываться при этом целыми фрагментами, включая эпизод с клятвой (см., например: Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. 4: История России с древнейших времен. Т. 7-8. М., 1989. С. 346-347; Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 2004. С. 293.5 По словам исследователя, призывая Господа лишь «в свидетели», государь превысил свои полномочия, поскольку «милостивое презрение» дается Богом, который и дарует благоденствие стране (см.: Солодкин Я.Г. О некоторых аспектах мировоззрения Авраамия Палицына. С. 26-27).6 БЛДР. Т. 14. С. 524.7 См., например: Повесть о честном житии царя Федора Ивановича // РИБ. Т. 13. СПб., 1909. С. 16; Временник. С. 22.8 Rowland D.B. Did Muscovite Literary Ideology Place Limits on the Power of the Tsar (1540s-1660s)? // Russian Review. Vol. 49. № 2. 1990. P. 135.9 Ср.: Сочинения преподобного Максима Грека: В 3 ч. Ч. 2. Казань, 1896. С. 451.10 См., например: Каравашкин А.В. Харизма царя... С. 261, 272. Подробнее см. в гл. 5.11 Подробнее о средневековом феномене клятвы см. гл. 5.12 Понятия «гордость» и «гордыня» являются взаимозаменяемыми синонимами. В названиях глав древнерусских сборников они могли объединяться – «гордость, или гордыня» (см., например: Иоанн Златоуст. Беседы на 14 посланий. Киев, 1624. Л. 3157).
Понятия гордости и смирения в средневековой Руси
Словарь русского языка ХІ-ХМІІ вв. выделяет множество слов, образованных от корня горд-. Значение большинства лексем идентичны современным: 1 – гордость, высокомерие, надменность; 2 – дерзость, спесь; 3 – грозный, страшный, жестокий1. Те же значения приводятся в словаре И.И. Срезневского (дополнительно определяются значения высокий, важный, дивный)2.В словаре русского языка XVIII в. количество лексем существенно сужается, при этом пропадают значения дерзости, жестокости, грозности, но появляются новые, для которых характерна не негативная, а положительная коннотация: самоуважение, чувство собственного достоинства3.В.И. Даль описывает все производные от корня горд– в одной словарной статье (значения – надменность, высокомерие, кичливость)4. В словаре С.И. Ожегова гордость объясняется как: 1 – чувство собственного достоинства, самоуважения, 2 – чувство удовлетворения от чего-нибудь и 3 – высокомерие, чрезмерно высокое мнение о себе5. Те же значения в аналогичной последовательности приведены в словарях современного русского языка6. Положительные коннотации, впервые зафиксированные в словаре XVIII в., выдвигаются на первый план.Словарная эволюция лексем от корня горд– весьма интересна, однако концептуальное поле древнерусского понятия «гордыня» осталось здесь не раскрытым. Актуальные для средневековых памятников представления восходят к Священному Писанию иосновываются на ключевых для христианской мысли идеях о грехе гордости. Обратимся к первоисточнику.«Бог гордым противится, смиренным же дает благодать» (Иак. 4: 6; ср. Притч. 3:34) – одна из наиболее цитируемых в древнерусской литературе библейских фраз (по замечанию О.В. Рябова, идея рефреном проходит в русских средневековых сочинениях7). Священное Писание не раз описывает важнейший грех:«Се аз на тя горде, глаголет Господь Бог вседръжитель, яко прииде день твои час посещениа твоего. И падет гордый и раздрушится, и не будет воставляяи его» (Иер. 50: 31-32. Л. 117).«Очи бо Господни высоци, а человек смирен. И обнизеет высота человеча, и вознесется Господь един во день он. День бо Господа Саваофа на всякого досадителя и гордиваго, и на всякаго высокаго, и на высоце глядающего, и смирятся» (Ис. 2: 11-12. Л. 71об.).«Возненавидена пред Богом и человекы гордыни, и от обоих преступит неправедне... Начаток гордыни человеку отступающу от Господа, и от сотворшаго и отступи сердце его, яко начаток гордыни грех, и держаи его одръжит скверну» (Сир. 10: 7, 14-16. Л. 56об. Ср.: 2 Пар. 26: 16; 32: 25-26; и др.). Грех гордыни понимается в библейских книгах прежде всего как отступление от Бога: пораженный им сознательно отдаляется от Всевышнего, за что его постигнет неизбежная кара, если он не смирится и не обратится к Создателю. Гордое карается, уничтожается и унижается Богом, в то время как смиренное превозносится.Представления о гордыне развиты в распространенной на Руси патристике. Ряд принципиальных мыслей, инвариантом проходящих в самых разных описаниях важнейшего греха, был обобщен в догматическом сочинении начала XVII в., принадлежащем Петру Могиле: «Гордыня есть безчинное пожелание своея славы без правды, да преимуществует кто иныя подобныя себе, праведно или неправедно. Сицевый грех бе первее иже родися во светоносце (дьяволе, изначально – ангеле Деннице8. – Д. А.), от него же вся иная, яко убо от источника отравнаго воскипешя. О том глаголет мудрость. Страх Господень ненавидит неправду, досаду же и гордыню, и пути лукавых. И инде Писание: ненавистна пред Господем и человеки гордыня. Сему греху есть противна добродетель смирение»9. Отметим, что описание не включает распространенную в творениях Отцов Церкви идею о главенствующей роли гордыни среди иных грехов. Гордость является ключевым понятием в источниках, описывающих самые разные явления. Характерная картина представлена в «Слове об Исакии Печерском», основанном на рассказе из «Лавсаика»10 и вошедшем в Киево-Печерский патерик и «Повесть временных лет». Постриженный св. Антонием, Исакий семь лет жил затворником в слезах и молитвах до тех пор, пока бесы не явились ему в виде ангелов и не призвали поклониться «Христу» – нечистому духу в облике Спасителя. Поклонившись, монах оказался во власти сатаны, после чего много лет тяжело мучился. Грех, на котором бесы уловили Исакия, – гордыня: затворник допустил, что его подвиг вознагражден уже в земной жизни, не усомнился, не посчитал себя недостойным лицезреть самого Господа; забыв о возможности искушения, не осенил себя крестным знамением11. Подобная история повторяется в Патерике с иноком Никитой, который не слушал игумена, предпочитая пойти на подвиг затворничества вместо смиренного служения братии. Бес искусил его хитрее, чем Исакия: уверовав в истинность видения из-за благоухания и молитвы, произносимой духами, Никита обратился с молитвой к Самому Христу: «Господи яви ми ся разумно, да вижу тя» и в результате (в тщеславии попросив о немыслимой награде) попал под власть дьявола12.Обратные примеры не менее распространены в источниках: смиренный монах не допускает мысли о том, что перед ним может предстать Господь, он закрывает глаза, восклицает: «Аз Христа не хощу зде видети», вспоминает евангельские слова об искусителях последних дней и т. п. (подобный пример встречается уже в «Житии преп. Антония Великого», созданного в IV в. Афанасием Александрийским). В Прологе конца XV в. такой рассказ (вошедший в Волоколамский патерик13) завершается важной мыслью: «Начало бо льсти (дьявольскому обману, прельщению. – Д. А.) тщеславие»14. Аналогичные рассуждения существуют в святоотеческих памятниках15.Более сложным испытанием смирения может стать жизнь праведника среди людей. Когда Кирилла Белозерского начали восхвалять в монастыре, где он подвизался, «не яко человека, но яко аггела Божиа посреди себе имеяху», Кирилл понял, что смирение, видимое людям, оборачивается против него и ведет к прославлению. Праведник избрал единственно возможный здесь путь – юродство: «Он же, утаити хотя зрящим добродетель, юже имеаше, урод мняшеся быти притворениемъ, яко не познан будет подвигом делатель. Темже начат некая подобна глумлениа и смеху творити». Юродство – высшая степень смирения и действительное спасение от гордыни, образец которых был дан в византийской агиографии: «Якоже горделивый славам и честем радуется, тако смиренномудрый о своем бесчестии и уничижению радуется»16.Понятия смирения (смиренномудрия) и гордыни неотделимы друг от друга. Стремление к возвеличиванию в этом мире – первый признак гордости, овладевшей человеком. Описывая Бориса, Палицын постоянно указывает на стремление царя к утверждению собственной славы («промышляше от прочих соседствующих ему страшну и славну быти»): Годунов принимал от иностранных государей немыслимые дары, которых не удостаивались прежние московские цари и т. и. Все подобные действия гордынны, так как Борис творил их, «славя же ся в мире сем» (Сказание, 109). Упрек избранного царя в гордости характерен для книжности Смуты; он часто встречается в памятниках, авторы которых восхищаются умом Бориса и его заботой о нуждающихся.Именно гордыня, превратившая некогда ангела Денницу в нечистого духа, становится главным оружием бесов в борьбе за души: дьявол сам одержим гордостью и вводит в нее людей, отвращая их от Бога. При этом сутью гордыни оказывается безумное ослепление, скрывающее от взгляда и искажающее истинное положение вещей. Как сатана верит в свою власть и силу, не имея ее на самом деле, так и объятый гордостью превозносится, не понимая того, что в реальности он пал, утеряв смирение и удалившись от Бога. В «Лествице» Иоанна Лествичника гордый человек сравнивается с яблоком, гнилым внутри, но блестящим снаружи17.Смирение – единственное спасение от гордыни. Сила этой добродетели бесконечно велика: именно в стремлении к полноте смирения заключается подвиг юродства, достигнув ее, юродивый может бороться с полнотой гордыни – дьяволом. Мысль о том, что смирение – оружие, «сим бо наипаче побеждается диавол», относится к общехристианским идеям, утверждавшимся как в переводной патристике, так и в оригинальной древнерусской книжности. Если гордость превратила некоторых ангелов в бесов, то смирение может и из бесов сделать ангелов, писал Иоанн Лествичник18. Речь в данном случае идет о силе добродетели: в соответствии с каноническими представлениями, утвердившимися в Церкви с VI в., сатана не может воспользоваться единственным для него путем спасения; обладая абсолютной гордыней, он не способен на покаяние и смирение. Человек в отличие от падшего духа способен к этому всегда.И гордыня, и смиренномудрие приходят не сразу: путь, ведущий к важнейшей добродетели и ко греху, по-разному описывался в памятниках (гордости предшествует тщеславие – «конь», на котором восседает гордыня; начало и основа смиренномудрия – покаяние и исповедание19; и т. п.).С XVI в. на Руси распространилась повесть об Андрее Критском, рассказывающая о жизни создателя Покаянного Канона. История, в которой Эдипов сюжет преломляется в совершенно особом ракурсе, чрезвычайно интересна20. Родители узнали о своем новорожденном сыне, что тому суждено убить отца, жениться на матери и соблазнить 300 монахинь. Судьбу пытались обмануть, избавившись от младенца, но ребенок не погиб: его подобрали инокини и воспитывали до тех пор, пока мальчик не стал юношей. Подросший Андрей соблазнил одну за одной всех обитательниц монастыря и, наконец, саму игуменью, однако монахини покаялись, блуд оказался открыт, и виновника изгнали. Придя в город, он, как и было предсказано, убил отца и женился на матери. Когда женщина узнала в муже родного сына, Андрей впервые всерьез испугался своих прегрешений; объятый ужасом, он пошел к духовному отцу и рассказал о случившемся. Пораженный духовник не решился отпустить столь тяжкие грехи, и Андрей убил его. Второй духовник смутился, как и первый: «Не хощу аз таковаго греха носити на себе, яко не имать таковаго прощения человеку сотворивы грех». Андрей пытался вразумить духовного отца словами Христа, но тщетно, – тогда он убил и его, а затем и третьего иерея. Наконец, падший юноша оказался перед последней чертой – либо получить прощение, либо отчаяться и жить великим грешником до конца дней. Он направился к Критскому епископу, надеясь на отпущение грехов, так как епископ был прозорлив и богобоязнен; про себя Андрей решил, что, если ему вновь откажут в милости, он соберет войско и сожжет весь остров, пленив людей и убив главу местной церкви. Епископ, понимая, что нельзя лишать надежды даже величайшего грешника, наложил на юношу и его мать страшные епитимьи, а их деньги роздал бедным. По воле критского пастыря Андрей должен был просидеть 30 лет в погребе, запечатанном железной плитой, лишенный всего, кроме чернил и бумаги, освободиться узник мог, лишь когда земля наполнит погреб и выйдет наверх из-под плиты. Спасти Андрея должна была, таким образом, лишь Божья воля. В покаянии и смирении узник провел 30 лет, написав Великий Канон, молясь и «каряше себе», после чего произошло чудо: епископ пришел к погребу и увидел, что Андрей сидит наверху, на земле, дописывая девятую Песнь своего Канона. Поняв, что это знаменует прощение грешника, епископ вознес хвалу Господу и постриг Андрея в монахи. После смерти главы критской церкви Андрей занял его место и провел на нем 30 лет, «богоугодно поживе и праведно, постом и молитвами и милостынею и слезами... и преставися в вечную жизнь о Христе Иисусе, Господе нашем»21. Преодолевший свои грехи смирением и покаянием, Андрей Критский почитается святым.Гордыня – не просто грех: как отпадение от Бога, стремление к самоволию вне Христа, она является первогрехом, порождающим и иные. Если предположить существование двенадцати «бесчестных страстей», утверждает «Лествица», гордость «наполнит место» остальных одиннадцати. По словам Иоанна Лествичника, смирение – единственное спасение от гордости, однако оно помогает искупить и другие грехи; можно получить спасение без «прорицаний и осияний», без знамений и чудес, но нельзя – без смиренномудрия22. В то же время путь смирения очень непрост. В описании многих авторов борьба с первогрехом принимает изощренные формы.Однажды к рассудительному монаху приступили бесы и начали искушать его гордыней. Праведник заметил, что он доволен собой, и сразу понял, что это дьявольская работа. Тогда старец обратился непосредственно к бесам и задал им такую смиренномудрую задачу, которая поставила нечистых духов в тупик: «Аще оубо еже хвалити мя в моей души престанете, от вашего отшествия велика быти себе разумею. Аще ли хваляще не престанете, от вашея хвалы свою нечистоту разсмотряю. Нечист бо пред Господем всяк высокосердый; или оубо отойдите, и велик боуду; или хвалите, и вас ради смирение стяжоу». Бесам не осталось ничего иного как отойти, а победившему гордость праведнику – не считать себя великим23.
1 СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 4. М., 1977. С. 81-85.2 Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. Т. 1, ч. 1 М., 1989. С. 440.3 СлРЯ XVIII в. Вып. 5. Л., 1989. С. 167-169.4 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 1. М., 1978. С. 378.5 Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1997. С. 114.6 Словарь современного русского языка: В 17 т. Т. 3. М.; Л., 1954. С. 273-276; Словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М., 1957. С. 445.7 Рябов О.В. Гордыня и смирение в этической мотивации подчинения власти в средневековой Руси // Менталитет и политическое развитие России. М., 1996. С. 28-29.8 Об именах падшего ангела см. экскурс II.9 Петр Могила. Православное исповедание веры. М., 1696. Л. 144об.-145.10 Топосную природу рассказа, заимствованного из восточных патериков, отметил Ф.А. Рязановский (см.: Рязановский Ф.А. Демонология в древнерусской литературе. М., 1915. С. 53).11 «Исакий потерпел поражение не только потому, что забыл перекреститься, – отмечал по этому поводу А.Л. Юрганов, – он допустил в глубинах сознания, своего "Я", несмиренную мысль, что он, проведший в пещере семь лет, уже совершил подвиг и достоин теперь того, чтобы его посетил сам Христос. Если смирение не полное, не освящено душевным трепетом и страхом Божьим, то оно может легко привести человека к дьявольской гордыне» (Юрганов А.Л. Нелепое ничто, или Над чем смеялись святые Древней Руси // Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии. М.,2003. С. 236; см. также: Древнерусские патерики. С. 77-80; БЛДР. Т. 1.С. 230-234).12 Древнерусские патерики. С. 37. Рассказ о Никите апеллирует к истории Исакия: «Сам видел еси брата нашего, святаго Исакиа Печерника, како прельщен бысть от бесов».13 Древнерусские патерики. С. 87. Поучение Иосифа Волоцкого на кончину старца Евфимия переходит в рассказ: «Некоему ото отец явися сатана, и светом неизреченным облиста», бытовавший в древнерусской письменности. Топосная природа мотива не учтена при истолковании поучения Иосифа Волоцкого в комментарии патерика (Ольшевская Л.A. История создания Волоколамского патерика, описание его редакций и списков // Древнерусские патерики.С. 343-344).14 РГАДА.Ф.181. № 355. Л. 90. Цит. по: Юрганов А.Л. Нелепое ничто...С. 236.15 См.: Иоанн Лествичник. Лествица. М., 1647. Л. 121,188; Григорий Богослов. Избранные поучения. М., 2002. С. 102. Ср.: Махов А.Е. Hostis Antiquus: Категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. М., 2006. С. 218-219.16 Житие Кирилла Белозерского // БЛДР. Т. 7. СПб., 1999. С. 144. Ср., например, характерное описание из Жития Григентия (IX в.): «О, дражайший, раньше я был в монастыре, служа Господу Богу моему, но когда стал удостаиваться немалой чести от людей, устрашился хитроумных козней Дракона (дьявола. – Д. А.), а также вспомнил изречение апостола, сказавшего, что "глупое Бога умнее человеков", и решил выбрать тот путь, который ты видишь, лишь бы не отпасть от Бога» (Иванов С.А. Указ. соч. С. 146).17 См.: Иоанн Лествичник. Указ. соч. Л. 188.18 Там же. Л. 20219 Там же. Л. 189; Кирилл Туровский. Притча о человеческой душе // ПЛДР. XII в. М., 1980. С. 300. Подобные градации – лишь один из способов описания гордыни и смирения: в источниках гордость называется разными именами, в том числе тщеславием и самосмышлением; язык древнерусских книжников не терминологичен, близкие понятия часто оказывались взаимозаменяемыми, хотя разделялись порой в тех же памятниках (ср. в «Лествице»).20 На Руси существовало несколько произведений, в основе которых лежит Эдипов сюжет: «Повесть об Андрее Критском», «Повесть о папе Григории», «Сказание Иеронима о Иуде Предателе» (СККДР. Вып. 3,ч. 3. С. 157).21 Повесть об Андрее Критском // ПЛДР. XVII в. Кн. 2. М., 1989. С. 270-274.22 См.: Иоанн Лествичник. Указ. соч. Л. 186-187, 201.23 Там же. Л. 197.
Проблема свободы воли: самовластие и самосмышление
Призрачное искушение дьявола, являющегося человеку в сияющем Небесном образе, описано во многих памятниках; идея восходит к Священному Писанию (2 Кор. 11: 14) и обосновывается в патристике1. В Житиях призрачные видения, искушающие подвижников, зачастую чередуются с истинными явлениями праведнику Христа и святых2.В Волоколамском патерике описывается история, произошедшая с неким иноком. Жизнь его спокойно текла до тех пор, пока он не сделал необычного заявления: «Являет ми ся, – рече, – Фома-апостол». Старцы наставляли брата: «Не приемли того, мечтание есть, но твори молитву», но инок не слушал наказов, и власть сатаны над его душой укреплялась: вскоре он перестал причащаться, утверждая, что так повелел ему «апостол Фома». Увещевания братии («Старче безумный, прельщен еси бесовьским привидением») ни к чему не привели. Когда однажды утром искушаемый пропал, отправившиеся на поиски старцы нашли его в келье мертвым, «удавлен руками за щеки от злаго беса, являющегося ему во образе Фомы-апостола»3. Инок попал в те же сети, что и Исакий Печерский, но грехопадение его оказалось сильнее: ослепленный гордостью он не только верил в явления апостола, но и оставался глух к наставлениям, в результате чего умер во грехе.История о погибшем иноке завершается выводом, проливающим свет на природу подобного искушения: увидев праведника, «не послушающа на злыа дела», враг «влагает ему тщеславна помыслы, и то самосмышление». «Самосмышление», о котором идет здесь речь, – прямое следствие гордыни: человек отдаляется в душе от Бога, перестает слушать советы и начинает следовать своей воле, что ведет к неизбежному падению (мысль подтверждена ссылкой на авву Дорофея). Именно на этом пути искушаемый попадается в последнюю дьявольскую ловушку: «егда же видит вселукавый, аще укрепится в таковых прилежай добродетели, начинает его прелыцати блещанием света или зрением некоего вида в образе ангела или некоего святого. И аще таковым веру имеет, якоже преже реченный брат, и тако удоб погибает человек; не токмо злым прилежа, но и благаа творя, – от самосмышления погибает»4.Проблема гордости и смирения напрямую связана с проблемой самоволия и самовластия. Палицын использует оба понятия, характерно связывая их с грехом гордыни.Как известно, во многих средневековых памятниках греховное самоволие четко отделяется от самовластия как непременного свойства всякой души5. Подобная мысль восходит к известным на Руси сочинениям Отцов Церкви: в то время как самовластие – дар Божий и «искра Божия» в человеке6, самоволие и родственное ему понятие самосмышления проистекают из первогреха7. Именно об этом пишет Хворостинин, заключая, что Шуйский «самоволне клятве издався, властолюбец сый, а не боголюбец».Самовластие и бессмертие души уподобляют человека Господу по образу, добродетели по подобию, писал авва Дорофей8 (ср. у Иосифа Волоцкого9, Л. Магницкого10). Христианская мысль утверждает, что душа человека самовластна (ср.: Сир. 15:14), но подлинная ее свобода – в добровольном подчинении своей воли воле Господа (истинная свобода во Христе, в то время как истинное рабство греха – во внешней свободе при внутреннем самоволии вне Бога. Ср.: Ин. 8: 31-34). Человеческая воля сравнивается здесь с медной стеной между людьми и Господом; истинный путь праведника – стремиться соотнести свою жизнь с волей Всевышнего: «Тогда бо видит кто путь Божий не имоущь порока, егда оставит свою волю. Егда же повинется своей воли, не видит непорочен поуть Божии»11. Своя воля ослепляет и отдаляет от Создателя, подобно гордыне. Иван Хворостинин, использовавший в «Словесах» заимствования из творений аввы Дорофея12, специально подчеркивал: «Якоже смиренномудрию чада суть... еже не веровати своему разуму, еже ненавидети свою волю» (Словеса, 430).Господь не принуждает человека к добру, как и дьявол не может принудить его ко злу; «самовластии Богом сотворени есмы, или спасемся или погибнем волею своею» – читаем в «Слове о самовластии», вошедшем в Измарагд XV в.13 По мысли Максима Грека, человек сотворен самовластным, человеческая же душа подобна некоему материалу, на который Господь накладывает свой оттиск. Материал может быть разным: либо, подобно воску, душа принимает печать и образ Бога, «бывает Божие жилище духом», либо, подобно калу, оказывается жесткой и «не приемлюще знамениа печати» себе на погибель14. Дар самовластия мог противопоставляться «злому произволению»: «Бог человека самовластна създа словом и премудростию почте, пред очима его положив живот и смерть, яко да аще самовластием въсхощет в поут жизни поити, жив будет въ век, аще ли злым произволением въсхошет поити поутем смертным, вечно моучен боудет»15. Идеи о даре самовластия и грехе самоволия, характерные для патристики (через них, в частности, оказывается невозможной концепция апокастасиса), встречаются во множестве рукописных и печатных сборников средневековой Руси (несмотря на наличие примеров, где понятия использовались синонимично). Смиренно и праведно жить по воле Господа или же действовать самовольно, попадая во власть сатаны, – этот выбор находится во власти человека16 (Иван Пересветов прямо утверждал, что утратив самовластие, человек погибает душой вместе с тем, кто лишил его Богом дарованной свободы17). На основе общезначимых идей создавались более подробные разработки концепции самовластия18.Тем не менее к началу XVII в. подобное разделение уже не являлось общезначимым. Споры вокруг проблемы самоволия и самовластия велись в средневековой Руси и не раз становились объектом исследования; здесь следует лишь кратко остановиться на сути важнейших расхождений.С образованием Московского государства проблема свободы воли выдвинулась в число наиболее актуальных, что было связано с формированием представлений о царской власти как власти пастырской, посреднической между человеком и Богом. То, что могло считаться ранее долгом каждого христианина19, было в определенной мере перенесено на власть, обладающую мессианским статусом: именно она должна заботиться о благоверии подданных, смиряя и ограждая их от греховного своеволия и ересей20. Идея стала предметом споров, в которых активно утверждались особые представления о природе человеческой свободы. Сторонники «государственной» концепции отождествляли самовластие с самоволием таким образом, что самовластное спасение человека оказывалось невозможным: лишь подчиняясь Божьей воле и воле установленных Богом властей, можно спастись от греха гордыни (представление о «царской грозе»; ср. известную формулу «волен Бог да великий государь»21).Иван Грозный сближал два важных понятия в своих сочинениях, делая акцент на грехопадении Адама, после которого везде стало «несвободно»22. Разделение истории на долгое время «вражьей работы», когда ад господствовал над душами, и новое время, когда, после воскресения Христа люди освободились от этой власти, традиционно, здесь не содержится противоречия идее самовластия души. Однако уже в первом Послании Курбскому, утверждая, что человек не может спастись своей волей, Грозный сближал самовластие с греховным самоволием: «Понеже убо не хотесте под Божиею десницею власти Его быти, и от Бога данных нам, владыкам своим, послушным и повинным быти нашего повеления, – но в самовольстве самовластно жити»23. Более сложная картина обнаруживается в ответе Яну Роките. Царь сформулировал традиционное представление: искупительная жертва Спасителя разрушила прежнюю «неволю» и человек вновь обрел то самовластие, которым обладал Адам до грехопадения – «самовластии быша человецы Христовою благодатию...», однако самоволие и самовластие и на новом этапе отторгают от Бога – «самоволно не приемлющи заповеди Христовы и самовластно диаволу покаряющеся снидут в муку вечную»24. Тем не менее, несмотря на общую интенцию – обосновать мысль о подчинении царской воле как необходимом залоге спасения, – Грозный, признавал выбор между путем погибели и спасительным подчинением властям актом человеческого самовластия25.Более четко выразил новую идею автор «Валаамской беседы»: «Мнози убо глаголют в мире, яко самоволна человека сотворил есть Бог на сесь свет. Аще бы самовластна человека сотворил Бог на сесь свет, и Он бы не уставил царей и великих князей и прочих властей... Сотворил Бог благоверныя цари... и прочии власти на воздержание мира сего для спасения душ наших»26. Подобное описание не оставляет места сомнениям: самовластие тождественно греховному самоволию27. В XVII в., при обсуждении сочинения Лаврентия Зизания, осужденного московскими богословами, позиция получила, как известно, полемическое оформление: «Самовластием человек обращается к добродетелем, якоже и злобам», – утверждал Лаврентий и, услышав критику оппонентов, недоумевал: – «Да какож? Или не тако есть?» Украинскому богослову возразили, резко подчеркнув мысль о Божественной природе спасения: «Падает человек самовластием, востает же властию и исправлением Божиим»28.Отождествление понятий самовластия и самоволия на основе представлений о царской власти как посреднической между человеком и Богом стало значимым феноменом русской культуры ХVІ-ХVІІ вв. В памятниках Смуты воля и власть используются в том значении, которые эти понятия приобрели в рамках «государственной» концепции29. Тем не менее споры о сотериологической роли и границах земных властей не привели к убежденности в предопределенной природе спасения, распространенной на протестантском Западе. Более того, описанные идеи не стали общепринятыми и в XVII в.: богословские сочинения, утверждающие традиционные представления о самовластии как свободе воли, продолжали переписываться и печататься, многие книжники по-прежнему проводили четкую границу между понятиями30. Разделение терминов прослеживается на всем протяжении русского Средневековья31.Поверхностный взгляд на вопрос о пределах человеческой власти порождает однозначные суждения. Главная проблема связана со сложными взаимоотношениями между Божьим предопределением и самовластием: без разграничения древнерусских представлений о свободе воли и самоволии можно заключить, что многие авторы исповедовали концепцию, сходную с протестантской, либо в их сознании сосуществовали две, по сути непримиримые, мысли32. На самом деле, говорить корректнее о единстве Промысла и человеческой свободы, не исключавших друг друга, когда «человек может выбирать между добром и злом, но сама неизбежность этого выбора – результат "смотрения", то есть высшей необходимости»33. Проблема соотнесения человеческой и Божественной воли по-разному решалась в Средние века, в том числе и некоторыми публицистами Смуты (см. гл. 4).В «Истории» Палицына понятие самовластия далеко отстоит от свободы воли: оно попускается Богом на людей как бедствие; это казнь, заключающаяся в отсутствии истинных правителей и призванная привести людей к покаянию: «Наказуя убо Господь всегда нас не престает и прибегающих к нему приемлет, отвращающих же ся з долготерпением ожидает; и сего ради попусти ны в самовластии быти...» (Сказание, 128). Книжник выражает идеи своей эпохи: самовластие понимается им в свете представлений о власти государя, сложившихся в XVI столетии. Это тем более важно в связи с утверждениями Палицына о гордыне первого избранного царя: общество утратило истинную власть и впало в самовластие, губительное для душ. Годунов первым повинен в грехе, распространившимся впоследствии по стране. Подобное использование понятия «самовластие» характерно для памятников Смуты, хотя и здесь существуют обратные примеры34.
