Текст книги "Смута в культуре Средневековой Руси: Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века"
Автор книги: Дмитрий Антонов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
1 Две редакции Утвержденной грамоты сохранились в ряде списков: ранняя – в списках Навроцкого и Малиновского, поздняя – в Соловецком, Строгановском, Плещеевском, Толстовском списках (см.: Мордовина С.П. К истории Утвержденной грамоты 1598 г. // Археографический ежегодник за 1968 год. М., 1970. С. 127-141; Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 103-105; Павлов А.П. Соборная Утвержденная грамота об избрании Бориса Годунова на престол // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Т. 10. С. 206-225; Зимин А.А. В канун грозных потрясений. С. 227-228; СККДР. Вып. 2, ч. 1. Л., 1988. С. 166-169; Шмыкова М.Л. Избирательная кампания 1598 года и обоснование прав Бориса Годунова на престол // Вестник Удмуртского государственного университета. 2005. С. 136-146. Сер. История).2 Идея Л.В. Черепнина об избрании на царство Федора Ивановича и существовании Утвержденной грамоты 1584 г. основана на сообщениях источников о соборе, проходившем в Москве после смерти Ивана Грозного, однако предположение о том, что целью собора было избрание на царство законного наследника – гипотеза, не находящая серьезных обоснований (см.: Черепнин Л.В. Земские соборы... С. 126-131. Критику гипотезы Черепнина см., например: Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 2002. С. 2002). О 14-м апостольском правиле и «умолении» епископов см.: Успенский Б.А. Царь и патриарх. С. 64-66.3 ААЭ. Т. 2. С. 14. Ср., например, в «Повести о житии царя Федора Ивановича»: БЛДР. Т. 14. С. 86.4 ААЭ. Т. 2. С. 16.5 Ср. то же у Конрада Буссова: Устрялов Н.Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 1. С. 8.6 ААЭ. Т. 2. С. 14.7 Идея неизменно повторяется в памятниках, описывающих «истинное» избрание царя (Годунова, Шуйского, Романова). Л.В. Черепнин выделял это представление в Новом летописце (Черепнин Л.В. «Смута» в историографии XVII в. С. 83).8 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. М., 1788. С. 38-39.9 Успенский Б.А. Царь и патриарх. С. 139 (примеч.). См. также: ААЭ. Т. 2. С. 16.10 БЛДР. Т. 10. С. 558. В «Чаше» Ивана IV подобных фраз нет (Там же. С. 556); ряд из них применялся к царям в памятниках, созданных в Московском царстве («Богодарованный», «Боговенчанный» – см., например, в «Степенной книге»: БЛДР. Т. 12. СПб., 2003. С. 516), однако добавление фразы «Богом избранного» создавало принципиально новое смысловое поле.11 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 87, 101-102.12 Там же. С. 51.13 Там же. С. 58-59. Ср. в «Повести о житии царя Федора Ивановича» патриарха Иова: цепь, «еяже ношаше в почесть великого своего самодержавъного царьствия», Федор «возлагает ны выю достохвалному своему воеводе Борису Федоровичю, достойную честь победе его воздавая и сим паки на нем прообразуя царского своего достояния по себе восприятия и всего превеликого царьствия Русийскаго скифетродержателства правление, еже последи Божиим смотрением не по мнозех летех царьское его на сем пророчество совершися» (БЛДР. Т. 14. С. 86).14 См., например, грамоты патриарха Иова о восшествии Годунова на престол: ААЭ. Т. 2. С. 144-151; СГГД. Т. 2. С. 1-6; РГАДА. Ф. 156. №76.15 ААЭ. Т. 2. С. 25-28.16 Там же. С. 19-20, 24-25. Изменения в рассказе о февральском Соборе отмечала С.П. Мордовина (Мордовина С.П. Указ. соч. С. 130-140).17 ААЭ. Т. 2. С. 36.18 Там же. С. 21, 32.19 Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 44,52; ААЭ. Т. 2. С. 22; СГГД. Т. 1. С. 622, 623.20 СГГД. Т. 2. С. 303-304; ср.: ААЭ. Т. 2. С. 101,105. Ср., например: Писание о преставлении и о погребении... С. 13421 См., например, Чин венчания Ивана Грозного (ДАИ. Т. 1. СПб., 1846. С. 43-44), Дмитрия-внука (L'idea di Roma a Mosca: secoli XV-XVI. Fonti per la storia del pensiero sociale Russo / Идея Рима в Москве ХV-ХVІ века: Источники по истории русской общественной мысли / Отв. ред. П. Каталоно, В.Т. Пашуто. Roma, 1993. С. 68).22 ААЭ. Т. 2. С. 105. Примечательно, что в Чине венчания Михаила Романова подобные формулировки были опущены (СГГД. Т. 3. С. 70-87).23 Включенное в Утвержденные грамоты 1598 г. проклятье входит в крестоцеловальную запись Федора Борисовича, а в Утвержденной грамоте Романова приобретает особенно яркую форму: не признающий власть избранного государя извергается из чина, «и от церкви Божии отлучен и святых христовых тайн приобщения, якораскольник Церкви Божия и всего православного християнства мятежник, и разоритель закону Божию, а по царским законам месть воспримет, и нашего смирения и всего освященнаго собору не буди на нем благословение отныне и до века, понеже не восхоте благословения и соборнаго уложения нослушати и удалится от него и облечется в клятву» (СГГД. Т. 1.С. 635).24 СГГД. Т. 2. С. 301.25 ААЭ. Т. 2. С. 101.26 Сб. РИО. Т. 137. С. 196-197.27 РИБ. Т. 13. Стб. 832-833.28 Л.Е. Морозова охарактеризовала повторившиеся события 1598 и 1613 гг. как «сложную и растянутую во времени процедуру возведения на престол», разработанную на рубеже ХVІ-ХVІІ вв. (Морозова Л.Е. Монастырь как место наречения на царство выборных царей в России конца XVI – начала XVII века // Церковь в истории России. Сб. 1. М., 1997. С. 149).29 См., например: Морозова Л.Е. Россия на пути из Смуты: Избрание на царство Михаила Федоровича. М., 2005. Приложения. С. 289-357, особенно: 310, 315, 319, 330-333, 346, 353 и др.30 В Утвержденной грамоте 1613 г. Борис Годунов упоминается в «завещании» Федора на третьем месте, после Ф.Н. Романова и патриарха Иова. Годунов и Шуйский рассматриваются в документах, созданных в начале правления первого Романова как законные правители, однако прямая связь выстраивается между Федором Ивановичем и Михаилом Федоровичем. См. также: Тарабарина Ю.В. Чин воцарения Михаила Федоровича как часть символической программы утверждения династия Романовых // Проблемы изучения памятников духовной и материальной культуры: Материалы науч. конф. 2000. Вып.4. М., 2002. С. 10-14.31 В документах, созданных зимой-весной 1613 г. Годунов и Шуйский не подвергались осуждению, однако в отписке костромских послов о согласии Михаила взойти на престол избрание Романова характерно противопоставляется избраниям царей в 1598 и 1606 гг.: «А прежние государи, царь Борис сел на государство своим хотением, изведтчи государской корень, царевича Дмитрея. А царя Василия выбрали на государство немногие люди...» (Морозова Л.Е. Россия на пути из Смуты... Приложения. С. 333).32 См.: Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михала Федоровича Романова // ЧОИДР. Кн. 3. Отд. 1. М., 1906. С. 56-59. Как отмечал Д.В. Цветаев, примирить современников с самой идеей избрания государя могли лишь представление о родстве претендента с прежней династией и мысль о том, что избрание являлось «ни чем иным, как способом проявления воли Божией, кому быть царем, средством познания этой воли» (Цветаев Д.В. Избрание Михаила Федоровича Романова на царство. М., 1913. С. 71. Ср. также: Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России... С. 154).33 Как говорилось, подобная модель обретения царя утверждалась в «Видениях» периода Смуты (см., например: БЛДР. Т. 14. С. 212; ср.: С. 200).34 См., например: Дворцовые разряды... Т. 1. Стб. 13-14; 21, 41 и др.; Белокуров С.А. Разрядные записи... С. 63. Идеи, определившие канон, могли принимать разную форму и сочетаться с иными представлениями (прежде всего о наследственном характере истинной власти). В документах 1682 г. об избрании Петра на царство говорится о Высшем промысле и о челобитье патриарха, людей всех чинов и всех православных христиан, причем патриарх, рассказывая историю Романовых, спрашивает у думы, служилых людей и народа, кому быть преемником Федора Алексеевича, получая боговдохновенный ответ от «всенародного множества» (Древняя российская вивлиофика. Ч. 7. С. 375-377; СГГД. Т. 4. М., 1828. С. 413-414). Избрание на престол Ивана вместе с Петром, произошедшее вскоре в результате бунта, получило подобные обоснования (РГАДА. Ф. 156. № 87. Л. 1-4об.). Ср. описания выборов Василия Шуйского и Михаила Романова в «Рукописи Филарета» (Сборник Муханова. 2-е изд. СПб., 1866. С. 265, 329-330)и др.35 Повесть сохранилась более чем в ста списках, датируемых ХVІІ-ХІХ вв.; в рукописной традиции она встречается под разными названиями и является самым популярным на Руси сочинением, в основе которого лежит Эдипов сюжет. Основная часть списков тяготеет к тесту «Римских деяний» либо (большинство известных) к так называемой Краткой редакции (опубликована В.Н. Перетцом по списку Ундольского № 632; наиболее ранние списки датируются началом XVII в., вопрос о времени появления на Руси окончательно не прояснен). См.: Гудзий Н.К. Новые редакции повести о папе Григории // ТОДРЛ. Т. 15. М.;Л., 1958. С. 177-191; СККДР. Вып. 3,ч.3. С. 157-161; Краткая редакция: Университетские известия. Киев, 1907. № 9. С. 49-52.36 Гудзий Н.К. Указ. соч. С. 182-184. О западном варианте Жития см.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы... С. 332.37 См. подробнее: Севастьянова С.К. Указ. соч. С. 610-611.38 Там же. С. 612-613. О последовавшем (по требованию Никона) обещании царя «ни во что священное не вступаться» упоминается в посланиях патриарха Алексею Михайловичу (ср.: Там же. С. 423). В то же время рассказ о действиях самого Никона известен только в приведенном варианте. (Описания избрания патриарха в 1652 г. в историографии традиционно основываются на рассказе из «перехваченной грамоты»; предполагается, что Никон достоверно описывал события, так как впоследствии упоминал о них на суде перед царем, не боясь обличения во лжи (см., например: Митрополит Макарий (Булгаков). Патриарх Никон в деле исправления церковных книг и обрядов. М., 1881. С. 4-8; Он же. История русской Церкви. Кн. 7. М., 1996. С. 19; Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Никона. Ч. 1. СПб., 1882. С. 8-9; Богданов Л.П. Патриарх Никон // Вопросы истории. М., 2004. № 1. С. 63; Андреев И.А. Алексей Михайлович. М., 2006. С. 192-193; и др.).39 Интересно, что в памятнике идея о неверном избрании объединена с мыслью о том, что само это событие произошло по Божьей воле: «Бог убо творит, елико хощет, идеже бо хощет, побеждаются естества чинове: и восхоте скифетродержавъство отдати единому от синклит царьских, сему многославному Борису» (ПЛДР. Кон. XVI – нач. XVII в. С. 362). После этого утверждается традиционная для памятников послегодуновского периода мысль о том, что народ молил Бориса исключительно по суетным земным причинам: «Народи же ноипаче кричаху: овии – от препростаго ума своего, овии ж – научени быша от него, овии ж – боязни ради его» (Там же. С. 364. Ср. описание избрания Шуйского: С. 380).40 См., например: Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его "Временник". С. 387. Апогей и завершение Смуты во «Временнике»
Описания Шуйского во «Временнике» не ограничиваются рассказом о неверных выборах. Как и предшествующие правители эпохи Смуты, Василий не «сущий» царь, но скорее «безъименный скот», утверждает книжник. Родство с прежними государями затмевается тем, что правитель был нечестив, творил блуд и проливал кровь невинных, оставив Бога и прибегнув к бесам (Временник, 95, 101-102). Над «безумным» государем смеялись все народы (Временник, 102).По мнению О.А. Державиной и М. Свободы, образ Василия абсолютно негативен, Тимофеев описывает его как воплощение греха и порока1. Подобная позиция выглядит некоторым упрощением.Возвращаясь к разделению царей на «сущих», «первосущих» и «не сущих», предложенному М. Свободой, необходимо отметить, что лишь один государь прямо оценивается во «Временнике» как неистинный в силу неправедных поступков. Это Василий Шуйский. Описывая его прегрешения, Тимофеев прямо заключает: «Сего ради не мощи его нарещи по истине царя, зане мучительски правяща власть, неже царски» (Временник, 102). Неверное избрание и греховное поведение непосредственно взаимосвязаны: возвысившийся без Божьей воли боярин оказался не истинным правителем и вел себя очевидно не должным образом.Слова Тимофеева о том, что из-за мучительского правления Шуйского нельзя назвать истинным царем, казалось бы, напоминают идею Волоцкого (в менее категоричной форме выражавшуюся в ХVІ-ХVІІ вв. некоторыми авторами). И Годунов, и Шуйский явно отделяются в памятнике от истинных правителей: Михаил Романов – царь, который был «воздвижен Богом по благонравием царе Федоре», остальные монархи даже не упоминаются здесь как государи2 (Временник, 160). Тем не менее ситуация не столь однозначна.В отличие от ряда книжников ХVІ-ХVІІ вв. Тимофеев не указывает на то, что не истинный правитель был вознесен сатаной; адаптации иосифлянской идеи о царе-мучителе, посаженном на царство дьяволом, здесь не обнаруживается. Второй избранный государь, безусловно, осуждается автором «Временника», однако его образ отнюдь не полностью отрицателен и, безусловно, не более негативен, чем образ цареубийцы Годунова. Обратим внимание на любопытный эпизод памятника: обличив злые дела Шуйского, Тимофеев утверждает, что теперь «подобно жалостное словесы и положити о том же», и оплакивает боярина, безрассудно покусившегося на высоту царского сана (Временник, 107). Автор «Временника» вспоминает о царском престоле, который неотделим от самого государя, как душа в земном мире неотделима от тела: вновь, как при описании Грозного, книжник возвеличивает фигуру царя, облеченного властью от Бога. Престол государства непорочен. Дальнейшие рассуждения особенно интересны: по собственным словам, Тимофеев утверждает это не только «ради того единого» (Шуйского), но и ради самого престола, «яко одушевлена», и ради предваривших Шуйского «вправду царей». Речь идет не о Лжедмитрии и Годунове – самозванцах и конечных грешниках, а об истинных царях, уже упоминавшихся в памятнике («первее зде сречено бысть»). Хотя об этом не сказано прямо, мысль дьяка возвращается к Ивану IV, чье положение и чьи дела оказывались в представлении автора «Временника» прямо противоположными. Греховные деяния сочетались в Грозном с непорочной чистотой царства, как душа с телом, и, хотя грехи не способны запятнать освященное Божьей властью царство, подобает плакать об обеих – телесной, пораженной грехом, и царственной, непорочной – ипостасях государя. Тимофеев недаром приводит подобные рассуждения в описаниях Шуйского и прямо говорит, что относятся они не только к нему, но и к истинным государям: «оплакивать» подобным образом Годунова (и тем более антихриста-Лжедмитрия) автор «Временника» не стал.Отличие идей Тимофеева и идей Иосифа Волоцкого очевидно: речь о возможности неподчинения царю-мучителю не идет. Если истинного царя, по словам книжника, нельзя открыто порицать, то неистинного возможно осуждать, но, безусловно, нельзя сводить с престола за его грехи, презирая крестное целование. Тимофеев резко осуждает людей, низложивших Шуйского: подобно тому как тело щадят ради спасения души, нужно поступать и с неправедным правителем. Именно поэтому царю нельзя мстить – необходимо оставаться покорными и предоставить суд самому Богу3. Венчание и крестоцелование играют здесь ключевую роль: принеся присягу даже неправедному правителю, следует оставаться верным клятве, чтобы не прийти к еще большему греху; венчанный на царство не оскверняет престол, подобно тому как людские грехи не оскверняют священство (Временник, 108). Это представление полностью соответствует распространенной в древнерусской книжности модели. Более того, идея о том, что всякая власть происходит от Бога, включая власть неистинных царей-мучителей, находит прямое выражение в памятнике.Произошедшее с Шуйским получает в источнике глубокое обоснование. Тимофеев вновь указывает на неисповедимость промысла – через важнейшую для дьяка концепцию Высшего провидения, сочетающегося с людской волей, мысль о недопустимости отмщения греховному правителю получает новое подтверждение. Господь знал все, совершенное Шуйским в будущем, «прежде движения его» и попустил его венчание; людям необходимо подчиняться неисповедимым судьбам Господним (Временник, 108). Описание оказывается включено в важную объяснительную систему «Временника». В древности звери и птицы повиновались Адаму, после грехопадения люди стали бояться животных. «Грехопадение» царей – изменение древних обычаев на «новосопротивныя» – привело к тому же: подданные потеряли страх перед государями (Временник, 110, подробнее см. ниже). Произошедшее губительно не только для правителей, но и для народа, разрушилась вся система власти, все общество «с головы и до ног» приняло новые кары. Низложение Шуйского не очередной грех, но апогей смуты. Правление Василия стало прологом будущих бедствий: «самодвижно» взошедший на трон правитель разжег против себя ненависть, люди перестали подчиняться государю и в результате иноверцы вторглись в страну. Образ поляков наполняется, как и в «Истории» Палицына, демоническими чертами; иностранцы и русские изменники прежде всего враги истинной веры. Иноземцы, сговорившиеся с лжепапой («истинные» папы правили в Риме до схизмы), подобны змеям и львам, аспидам и василискам4 (Временник, 119, 140-142, 165). «Делатели тьмы» – «темномрачное ополчение» богоборных латинян – излились подобно воде, символу неверия (Временник, 140, 141). Враги окружили Москву «яко велий змий хоботом» – образ, близкий к символическим описаниям антихриста. Изменники прямо названы «антихристовыми способниками», а имена М. Салтыкова и Ф. Андронова уже записаны, по утверждению книжника, в хартиях бесов (Временник, 144).Наконец, Тимофеев не раз именует поляков «хохлы имущими на главах» и «главохохлеными» (Временник, 142, 162, 164, 166). Эпитет весьма значим, так как в русской средневековой культуре он мог соотноситься не только с внешним видом поляков: хохлы на голове – отличительный признак бесов в древнерусских изображениях. Образ дьявола с торчащими дыбом волосами, подобными хохлу, – один из самых ранних в христианской иконографии – был общепринят на Руси5; любопытно, что образ мог трансформироваться, превращаясь в описаниях в «островерхие шапки». В конце XV в. осужденным на Московском соборе еретикам-жидовствущим, как известно, надели на головы остроконечные шлемы, «яко бесовския», усадив на лошадей задом наперед и заставив смотреть на Запад, где им уготована вечная мука. «Островерхие шапки» бесов упоминаются во многих источниках6. Воини-грешники, слуги сатаны (римские легионеры, распявшие Христа, и др.), изображались в иконографии в шлемах, подобных «хохлам» бесов (ил. 4, 5, 18). Связь с нечистым духом «хохлатых» иноверцев очевидна (отождествление западной одежды с «бесовским образом», в свою очередь, характерно для Руси ХVІ-ХVІІ вв.). С нашествием поляков в страну пришли страшные бедствия, забвение церковных обрядов и поругание святынь; русские изменники, поддержавшие вторгшихся врагов, погубили свои души – их отпадение от истины было подобно падению сатаны с бесами7 (Временник, 123, 125). Если истинный царь – живой образ Бога, то предводитель изменников – Лжедмитрий II, кумир, «плотный враг», которому кланялись, «печатлея на лжи» души (Временник, 124).Во «Временнике», как и в «Истории», правление Шуйского стало прологом заключительного этапа Смуты, который, начавшись со всеобщего разделения, неповиновения царю, привел к более тяжким карам, когда всю страну заполонили еретики: только покаяние и великая милость Бога оказались способны уберечь Россию от конечной гибели. В отличие от Палицына, рассказывая об этом периоде, Тимофеев не вводит в свое произведение апокалиптические мотивы, однако угроза богохранимому царству очевидна в его описаниях.Смута заканчивается во «Временнике» избранием Михаила Романова – с обретением истинного государя стране возвратилась и милость Господа. «Боголичный» царь Михаил «воздвижен» Богом после Федора (Временник, 155, 160), его умоляли о принятии престола, и вся страна «предустроилась» для него, как некогда земля для Адама. Утраченная с потерей истинных правителей гармония была восстановлена, причем новое упоминание Адама подчеркивает мысль о том, что Смуте (уподобленной грехопадению первых людей и утратой ими изначальной, Богом данной власти) пришел конец (Временник, 110). Идею о божественной природе избрания Тимофеев подкрепляет цитатами из посланий апостола Павла и псалмов Давида (Временник, 160, 165-166): правильное избрание, в котором Божий промысел проявился через всенародную волю, привело к власти праведного царя, а с ним, несмотря на продолжение новгородского пленения и последнее нашествие поляков, закончилась Смута8.
1 Там же. С. 388.2 Подобные утверждения Тимофеева заставили М. Свободу прийти в итоге к созданию малопонятной концепции «законных» и «легально выбранных» самозванцев (Свобода М. Указ. соч. С. 404,400). Ср. более верные суждения о правителях Смуты во «Временнике» у В.Е. Вальденберга, О.А. Державиной, Д. Роуланд и О.А. Туфановой (Вальденберг В.Е. Указ. соч. С. 295; Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его "Временник". С. 370-371, 375-380; Rowland D.B. Did Muscovite Literary Ideology... P. 125-142; Туфанова O.A. Символ «инорога» во Временнике Ивана Тимофеева // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2008. № 2).3 «Но аще есть он некогда и погрешительну жизнь убо царствуя проходил, венцу же честному что есть с ним»; «лепо бы о всем Оного суду попустити, неже себе самемотмщати»; «и о дерзнувших убо рабех, иже коснувшася некасаемых, суди в день суда им» (Временник, 108).4 Аспид и василиск, известные демонологические образы, в Священном Писании упоминаются наравне со змеем и скорпионом (ср.: Втор. 8:15; Лк. 10: 18-19) и являются взаимозаменяемыми во многих памятниках, перефразирующих священные тексты. См., например, Повесть об исцелении инока Исайи (XVII в.), где Богородица повелевает святому Филиппу наступить на бесов – льва, змия и скорпиона; «и Филипп стал на змия и рек: наступаю на аспида и василиска» (см.: Севастьянова С.К., Чумичева О.В. Повесть о чудестном исцелении инока Исайи в Анзерской пустыни: на пересечении традиций // ТОДРЛ. Т. 52. С. 694.5 О традиции изображения сатаны с торчащими волосами, подобными языкам пламени (каролингско-оттоновский тип), см.: Махов А.Е. Сад демонов. С. 130; Он же. Hostis Antiquus. С. 97, 191-194.6 В Житии Сергия Радонежского бесы являются праведнику «въ шапках литовьскых островеръхых» (БЛДР Т. 6. СПб., 2000. С. 300). В Волоколамском патерике старец Еуфимий видит «мурина»-беса, «имуща на главе клобок остр зело» (Древнерусские патерики. С. 99).7 Я.Г. Солодкин указывал на близость подобных описаний Тимофеева утверждениям, встречающимся в грамотах Гермогена (Солодкин Я.Г. «Временник» Ивана Тимофеева... С. 130-131). Подобные утверждения характерны для культуры, многие являются топосами книжности.8 Представления о божественном избрании как единственно верном способе обретения власти сохраняются, обрастая с веками новыми представлениями. Любопытно, что типичные рассуждения мне довелось услышать от экскурсовода в костромском Ипатьевском монастыре весной 2005 г.: божественное избрание 1613 г. сопоставлялось с неправедными способами установления власти в современном мире: насилием (революция) и подкупом (альтернативные выборы).
Объяснительная система книжников Смуты в летописных памятниках эпохи
«Временник» – далеко не единственный памятник эпохи, включавший представления, оформившиеся в документах 1598 г. Сходные описания обнаруживаются прежде всего у Палицына.Избрание Романова происходит, по словам келаря, после всеобщего покаяния и молитвы. Описания выборов претендента на престол весьма узнаваемы: «Егда в скорбех наших от всея душя возопихом к Нему, тогда Господь Бог умилосердися над Московским государьством и презре милостию на весь христианский род... и, яко некое дарование духовно, в совет подаст рабом своим» – имя Романова было послано самим Богом. После этого вопрос о государе положительно решился на Земском соборе, а когда посланники пришли объявить об этом на Лобное место, бесчисленный сонм людей, не знавших, ради чего их собрали на площади, «яко от единых уст вси возопишя» о Романове. Михаил оказался избран «Божиим изволением и умолением» Освященного Собора и всего общества (Сказание, 232). Далее следуют описания костромского посольства, долгих умолений Михаила и инокини Марфы послами, несшими чудотворные иконы, долгих отказов и конечного согласия (Сказание, 234-235). Все элементы канона истинного избрания развернуты и обоснованы книжником в уже известной современникам последовательности.Связь завершения Смуты с избранием Романова подчеркивается и в тех памятниках, где истинное избрание не получает специальных обоснований; с обретением подлинной власти казни прекратились: «Паки солнце правды светлую лучю благодати своея нам возсия, имже видеша вси свет велик, сладостныа тишины свободный день. Отъя бо Господь Бог наш укоризну нашу всю»1 и т. п.Отметим, что общую модель объяснения Смуты, распространенную в книжности, воспроизводит летописная традиция, в которой обнаруживаются аналогичные и близкие причинно-следственные связи.Характерную картину представляет официальный Новый летописец. Описания Бориса Годунова содержат здесь несколько коротких, но выразительных характеристик: прежде всего боярин обвиняется в том, что, полный гордыни и лукавства, он на словах отказывался от короны, а в сердце давно вожделел царства. Избрание Годунова описано довольно необычно: люди от всех городов, собравшись в Москве, просили патриарха Иова помочь им в выборе царя, «патриярх же и все власти со всею землею советовав и положиша совет межи собою» избрать Бориса. Объяснение приближается к «всенародному избранию», но в нем не хватает некоторых ключевых элементов; утверждение о «совете межи собою» подменяет здесь слова о Божьей воле, причем причина выбора совершенно рациональна: людям нравится, как Годунов правил при Федоре, и они ожидают дальнейшей выгоды: «Они же чаяху от него и впредь милости»2. Лжедмитрий, еретик и слуга сатаны, не избирался народом и не короновался, как другие государи: самозванец посадил на патриарший престол грешника, «такова ж окаянново, как и сам», и тот венчал его царским венцом. В безусловном осуждении Отрепьева, «сосуда дьявола», солидарны авторы всех летописей, речи о его легитимности не может даже идти: пришествие самозванца – Божья кара.Избрание Шуйского также описано по весьма узнаваемой модели: после смерти Лжедмитрия бояре думали, как им собрать людей со всей земли и избрать государя, однако «Богу же не милующу грех ради наших, еще не к унятию крови крестьянские многие люди, умышляя по совету князя Василья Ивановича Шуйсково, не токмо что советова со всею землею, да и на Москве не ведяху многие людие». Далее следует описание неправедной клятвы Шуйского.В отличие от событий 1598 и 1606 гг. избрание Михаила Романова произошло, лишь когда все люди увидели над собой милость Божию: именно тогда общество впервые всерьез задумалось о том, как избрать праведного государя, «чтоб дан был от Бога, а не от человек»3. Искреннее стремление искупило грехи, и царь Михаил был избран Божьим промыслом: Господь вложил эту мысль всем людям, вплоть до «млеко сосущих» младенцев. То же читается в Мазуринском и Вельском летописцах: здесь никак не комментируют избрание Бориса и Василия («быть приемник Росийскому царству...», «нарекли на Московское государство...»), однако утверждается, что избрание Михаила произошло от Бога, «изволением Отца и споспешеньем Сына и содействием Святаго Духа...»4, что возвратило милость Божию в страну. В Пискаревском летописце, при сохранении общей объяснительной системы, приводятся весьма необычные описания правителей Смуты. В статье о смерти Ивана Ивановича автор подчеркивает, что его брат Федор был бездетен и поэтому со смертью царевича «за грехи крестьянские начало пременение царьскому роду, а Руской земле на погибель конечную»5. Переходя к рассказу о Борисе, летописец обвиняет его в многочисленных грехах и убийстве царевича Димитрия. Смерти Федора и избранию Годунова предшествовали эсхатологические знамения: солнце померкло и остановилось, луна не дала своего света, звезды спали с неба, как дождь; в тот час, когда Бориса нарекли на царство, у большого колокола, в который били в честь нового государя, выпал язык. Наконец, обратим внимание на характеристику, которую получает избранный царь: «Искони ненавистьник, враг роду християнскому и убийца человеком, злый раб и сластодержитель мира сего Борис Годунов мнитца быть безсмертен и повелевает убити господина своего...»6. Борис оказывается здесь на месте дьявола – к правителю применены все топосы, традиционно обозначавшие сатану.Пришествие Лжедмитрия представлено как страшное бедствие: «попрася правда, отъиде истинна, разлияся беззаконие и душа многих християн изменися . И дивится убо о сем вся вселенная, и паче ужасаются сущия християня»7. Если Годунов, как и в других летописцах, умер «скорой смертью» грешника, то Лжедмитрия «неведомою силой» убил сам Бог8.Описывая избрание Шуйского, автор Пискаревского летописца подчеркивает, что только богоизбранный государь способен вернуть милость Всевышнего и спасти страну от губительной Смуты. Воцарение Василия произошло по-иному – люди выбрали себе царя, «а того кабы не ведая: никто же о себе честь приемлет, но званный от Бога. Несть бо власти на земли, кая не о Бога, и паче царьская власть. Царь на земли почтен от Бога образом его...». Только Романов является истинным государем, воцарившимся «Бога промыслом и по духновению Духа Святаго», после многих лет «злого времени» весь народ единодушно избрал правителя, полагаясь на Всевышнего9.Московский летописец включает краткие описания, подчиненные традиционным объяснениям. После смерти Федора Борис Годунов восхитил трон, «и о того времени благодать Божия и мир нача отступати, а злоба и вражда, и злодействие нача являтися»; дальнейшие бедствия, включая пришествие Лжедмитрия, определялись восшествием на престол греховного правителя: «И сего ради наведе Господь на землю глад, скорбь, усобицу. Потом же не вем откуду воздвижи прелестника, и наречеся сын царя и великого князя Ивана Васильевича». На неверно избранного Шуйского восстал «вор злее прежнего»; Смута длилась до тех пор, пока не «возсия праведнаго солнца Христа, Бога нашего, луча милосердию его милости» и Всевышний не дал стране истинного государя – Михаила Романова10.Начало и конец Смутного времени относится летописцами к 1598 и 1613 гг., причем ни один правитель, возглавлявший страну в этот период, не признается достойным престола и не осознается как истинный государь – Божьи кары посылались людям за избрание неправедных царей. Объяснения авторов летописных памятников, безусловно, близки к аргументации Тимофеева и иных книжников Смуты, однако если последние создали пространные описания правителей, доказывая их греховность и связывая с ней происходящие бедствия, авторы летописей зачастую указывали на это как на факт, уже не требующий глубоких обоснований11.Отметим, что 1613 г. является концом бедствий в описаниях книжников, летописцев и создателей иных памятников эпохи. Несмотря на попытки ряда исследователей указать, что подобная концепция является «официальной идеологией», не отражавшей реального положения вещей12, в реальном сознании авторов источников избрание Романова стало очевидным свидетельством возвращения Божьей милости стране: объяснение современников не «отменяет» реконструированную картину социально-экономического кризиса, но и ни в коей мере не подчиняется ей.