Текст книги "Смута в культуре Средневековой Руси: Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века"

Автор книги: Дмитрий Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

1 По мнению Е.П. Семеновой, любовь Хворостинина к антитезе приводит к «искажению и даже разрушению смысла высказывания» (Семенова Е.П. И.А. Хворостинин и его «Словеса дней». С. 289. Ср.: Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. С. 19-20).2 Ср.: Морозова Л.Е. Смута начала XVII века... С.154, 342.3 Характерно, что в сочинении Хворостинина слова о «мерзости запустения» оказываются единственным эсхатологическим символом: книжник не представляет Лжедмитрия сыном погибели или его предтечей.4 См., например: Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 247-248.5 История присяги как общественного института хорошо изучена. А.И. Филюшкин отмечает, что уже во второй половине XII в. здесь появились важные формулы: не «доложити» извета на своего правителя, не искать иного князя. В докончаниях великих князей XIV в.встречаются целования «с братьею молодшею», вероятно, приносимые боярами. Важнейшая характеристика договорных грамот ХІV-ХV вв. – прописанная в них возможность отъезда, открытого отказа от крестного целования: на таких людей полагалось «нелюбья не держати» (Филюшкин А.И. Институт крестоцелования в Средневековой Руси // Клио: Журнал для ученых. СПб., 2000. № 2. С. 45. См., например: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХІV-ХVІ веков / Подг. к печ. Л.В Черепнин. М.; Л., 1950. С. 20; и др.). Ситуация изменилась во второй половине XV в., когда при Иване III отъезд знати от великого князя был запрещен под угрозой церковного проклятья и казни от светских властей (впрочем, переход от князя к князю осуждался и ранее – люди, оставившие своего правителя, сравнивались с блудливыми женами и Иудой, например в «Слове о князех», входившем в сборник «Златая цепь» (в списках с XIV в.). См.: Златая цепь (по Троицкому списку): Тексты, исследования, комментарии / Сост., вступ. ст., изд. текста, коммент. М.С. Крутовой. М., 2002. С. 22-23). М.А. Дьяконов отмечал, что идея о тождестве отъезда и измены прослеживается в источниках уже в XIV в. (Дьяконов М.А. Указ. соч. С. 181). Первая известная грамота, включившая в себя подобный запрет, датируется 1474 г.: активно составлявшиеся при первом русском государе грамоты эти получили название укрепительных и проклятых (проклятие и клятва – однокоренные слова, в древнерусском языке «проклятие» – одно из значений самого слова клятва (см.: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 7. М., 1980. С. 191-192). Бояре не только клялись, но и принимали круговую поруку за отъезд от московского правителя, поручительные грамоты составлялись вместе с укрепительными. В XVI в. новая мифологема власти сложилась окончательно: правитель впервые был помазан на царство, бояре называли себя холопами государевыми – подобное обращение, равно как и уменьшительные имена, возникли уже в конце XV в. (см.: Юрганов А.Л. Категории... С. 217). В 1560-1570 гг. резко увеличилось число укрепительных грамот, причем нарушение крестного целования, как и прежде, приравнивалось к потере веры; проклятье грозило клятвопреступнику «в сем веце и в будущем». Об институте присяги см. также: Стефанович П.С. Давали ли служилые люди клятву верности в средневековой Руси? // Мир истории: Рос. электрон, журнал. 2006. № 1. (В электронных ресурсах: http://www.historia.ru/2006/01/klyatva. htm); Он же. Дружинный строй в Древней Руси и у древних германцев: Существовала ли клятва верности вождю (правителю)? // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2008. № 2. С. 33-40. Относительно запрета на выезд русских подданных за рубеж в XVII в. см. также: Опарина Т.А. Иноземцы в России ХVІ-ХVІІ вв.: Очерки исторической биографии и генеалогии. М., 2007. С. 53 и далее.

Крестоцелование как феномен древнерусской культуры

Крестоцелование, как широко распространенная в Средние века практика, рассматривалось историками в нескольких аспектах.Проблеме возникновения и развития института крестоцелования на Руси Х-ХVІ вв. посвящена статья А.И. Филюшкина. Автор отмечает, что «официальная» клятва прослеживается с дохристианских времен, приносимая на оружии, она описана в Русско-Византийских договорах, причем приводимые в них формулы близки тем, которые распространились впоследствии на Руси: нарушивший клятву не будет иметь помощи Бога («от Бога, ни от Перуна»), погибнет от оружия и будет рабом «в этом и в будущем веке»1. После принятия христианства подобная процедура начала скрепляться обрядом целования креста – с этого момента возникла новая практика, ставшая важным элементом русской средневековой культуры.По мнению историка, в Киевской Руси клятва на кресте превратилась в важнейший элемент урегулирования межкняжеских отношений, подлинный «стержень политической структуры»; постепенно аналогичная практика распространилась в иных социальных группах, а с середины – конца XII в. произошла своеобразная девальвация клятвы как действенного механизма урегулирования межкняжеских отношений – целование креста князьями все реже упоминается в источниках. Клятва окончательно утратила свой узкосословный статус: горожане начали приносить присягу на кресте (ранее – на городской иконе2), клятва широко распространилась в правовой, социально-экономической и бытовой сферах.А.И. Филюшкин полагает, что в ранний период крестоцелование оставалось исключительной прерогативой князей: процедура эта была распространена на княжеских съездах, крестным целованием скрепляли заключенные договоры, само слово «преступник» обозначало человека, преступившего клятву и нарушившего крестоцеловальную запись3. Последние выводы справедливы, однако была ли подобная практика исключительной прерогативой князей, несших особую моральную ответственность перед Богом, или сохранившиеся источники на раннем этапе молчат о существовании крестоцелования в народе – неизвестно. Малоубедительными представляются и заключения о том, что на «девальвацию» клятвы повлияли монгольское нашествие и рост городов и что сакральный статус крестоцелования разрушался, но в результате девальвации целование креста превратилось в «сакральную процедуру»4. Во второй половине XV в., по мнению историка, статус крестоцелования вновь повысился, но при этом продолжалась «девальвация» самого акта.Отметим также, что известное осуждение клятвы как греха, оскверняющего Церкви и вызывающего казни Господни («Поучение», приписываемое новгородскому игумену Моисею), вряд ли свидетельствует о кризисе института крестоцелования в XII в.: слова книжника вписаны в систему важнейших смысловых связей, окружающих рассматриваемые понятия в источниках эпохи. То же относится к фразе, вложенной автором Летописного свода 1518 г. в уста Ивана III: клятва царя «небом и землею» свидетельствует скорее не о «девальвации» процедуры, но об осуждении правителя летописцем5.Специальное исследование феномена крестного целования и отношения к нему Церкви в Древней Руси было проведено П.С. Стефановичем. Обратившись к изучению «христианизированной» клятвы, историк подчеркивал роль, которую играл крест в средневековом обществе: священному символу христианства посвящен один из двунадесятых праздников, воспеваемая в Церкви сила Креста Господня, власть, которую он имеет над силами зла, побеждая сатану и бесов, прославлялась летописцами и книжниками, его животворная сила широко почиталась на Руси уже с XI в. По предположению Стефановича, именно представление о чудотворной силе креста легло в основу обряда крестоцелования. При заключении договора крест, к которому припадали князья, призван был победить всякую «лесть» и обеспечить сохранение данных обещаний; если дьявол подвигал людей к распрям и предательству, то крест ограждал договаривающиеся стороны от козней нечистого (подобные идеи прослеживаются в источниках6). Преступление целования рассматривалось как один из страшнейших грехов: человек, презревший договор, скрепленный этим актом, «поспешествовал» сатане и разрушал «любовь в человецех». Церковь грозила проклятьем людям, нарушившим целование, и утверждала, что их ждет вечная погибель; уже к XII в. целование креста при заключении договоров рассматривалось как древний, освященный традицией обычай7 (ср. описание загробной кары, ожидающей клятвопреступников, в «Хождении Богородицы по мукам»8).П.С. Стефанович выделил два противоречия, как кажется, возникающих при рассмотрении важной средневековой практики: это освобождение Церковью некоторых людей от клятвы на кресте (несмотря на представление о греховности нарушения крестоцелования) и само принятие клятвы, скрепляемой целованием креста, как закономерной процедуры (что противоречило распространенным представлениям о греховности клятвы как таковой9).Анализ источников, проведенный Стефановичем, снимает первое противоречие: позиция средневековых иерархов по отношению к клятве полностью отвечала каноническим правилам, которые органично включают в себя случаи отречения людей от «злого» обещания. По 29-му правилу Василия Великого, поучая клятвенников, нужно убеждать их не оставаться верными греховной клятве, но преступать ее во избежание большего зла; сама клятва «отъречена бысть», клятву же, обязывающую человека к некоему неправедному делу, необходимо разрушить, не опасаясь клятвопреступления, в этом нет греха10. Древнерусские авторы традиционно ссылались на пример царя Ирода, которому лучше было бы преступить свою клятву, чем исполнить ее11. Такое отношение к популярному средневековому акту объясняет случаи, когда Церковь «разрешала» людей от принятого обязательства: критерием оценки в этих случаях должна была служить не идея о нерушимости любого целования, но представление о том, ведет ли исполнение клятвы к добру или ко злу; «с христианской точки зрения никакая клятва не обладает абсолютной силой, но перед лицом высших ценностей имеет лишь условное значение», – подчеркивает исследователь12.Оценивая рассмотренный материал, П.С. Стефанович выдвинул несколько гипотез. Историк предположил, что изначально крестоцелование четко отделялось большинством людей от традиционно осуждаемой клятвы – ситуация изменилась после широкого распространения практики целования креста, когда она перешла в судебную и бытовую сферы, перестав быть исключительным способом скреплять «любовные союзы» в межкняжеских договорах. В позднем Средневековье (конец ХV-ХVІІ в.) случаи применения этого акта стремились все больше сократить, заменяя иными процедурами и формулами. Порицание крестоцелования зачастую соседствовало в текстах с утверждениями о том, что люди нарушают данное обещание себе на погибель; вполне вероятно, что именно в силу частого попрания клятвы на кресте практика эта становилась предметом осуждения как искушающая людей на грех. Тем не менее крестоцелование оказалось удивительно живучим и сохранялось вплоть до XVIII в. По мнению Стефановича, определяющими были здесь несколько причин: представление о святой силе креста, освящающей этот вид клятвы, идея о том, что Божья воля может проявляться через святые предметы (крест, иконы), и, наконец, необходимость самого акта клятвы в средневековом обществе13.Проведенная историком реконструкция идей, оформившихся в Х-ХІІІ вв., представляется очень ценным опытом, в то же время на некоторые поднятые вопросы (об истинных причинах принятия и исчезновения из культуры практики крестоцелования) вряд ли удастся найти верифицируемый ответ. Перед нами стоит иная, герменевтическая задача: чтобы понять описания Хворостинина, необходимо раскрыть смысловые связи, окружающие понятия «клятва» и «крестоцелование» в памятниках средневековой Руси.

1 Филюшкин А.И. Институт крестоцелования... С. 42. Примеры см.: Памятники русского права. Вып. 1. М., 1952. С. 6, 32, 34-35, 65 и др.2 Ср.: Древнерусские патерики. С. 17.3 Крестное целование впервые упоминается в летописи под 1059 г. По предположению историка неподсудные земным органам власти Рюриковичи несли ответственность за вверенные им земли перед Богом, и целование креста приобретало здесь особую нагрузку (Филюшкин А.И. Институт крестоцелования... С. 43).4 Там же. С. 45-46. Ср. также утверждение о том, что в основе христианского обряда крестоцелования лежит древнее представление о кресте как «о мировом древе, символе моста или лестницы». Исходя из этого, можно заключить, что христианский обряд лишь дополнил или переосмыслил существовавшую практику. Однако как таковой обряд целования креста не известен в дохристианские времена (см.: Филюшкин А.И. Институт крестоцелования... С. 42; Он же. Андрей Михайлович Курбский... С. 400).5 См.: Филюшкин А.И. Институт крестоцелования... С. 46-47. См.: ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. М., 2001. С. 323; Т. 28. М.; Л., 1963. С. 319. Подробнее об этом мотиве см. ниже.6 См., например, в ПВЛ (БЛДР. Т. 1. С. 212), у Иосифа Волоцкого (Иосиф Волоцкий. Просветитель. М., 1993. С. 173).7 См.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви в Древней Руси // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004. С. 93, 95-96.8 См.: Тихонравов Н.С. Указ. соч. Т. 2. С. 24, 33; БЛДР. Т. 3. С. 310.9 Подробнее см. ниже.10 «Начальников, клянущихся зло сотворить подчиненным, весьма нужно врачевать. Врачевание же их двоякое: одно – учить их, да не клянутся поспешно, другое же – да не остаются при злых намерениях. Посему, если кто уловлен клятвою к соделанию зла другому, то да принесет покаяние в дерзости клятвы, но предлогом благоговения к клятве да не утверждает себя в злобе. Соблюдение клятвы не было полезно Ироду, который, да не нарушит клятвы, сделался убийцею Пророка. Клятва и вообще возбранена, тем более даваемую на зло подобает осуждать. Поэтому поклявшийся должен исправить свои мысли, а не стараться утвердить свое беззаконие. Исследуй подробнее эту нелепость. Если кто поклялся выколоть глаза своему брату – добро ли было бы таковому привести это в исполнение? Если кто поклялся убить или вообще преступить какую-либо заповедь? Ибо клялся и решил, не грех сделать, но сохранить судьбы правды Твоея (Пс. 118: 106). Как заповедь подобает утверждать непреложностью намерений, так грех всячески должно ниспровергать и истреблять». (В электронных ресурсах см.: http://www.krotov.info/acts/canons/0370vasi.html). См. также: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 100.11 См., например: Изборник 1076 г. С. 538-540 (Л. 194об.-195об.); Памятники древнерусского канонического права. 4.1. Приложения. Стб. 242, 246; Послание на Уфу Вассиана Рыло // БЛДР. Т. 7. С. 394. Ср. 29-е правило Василия Великого.12 См.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 100.13 Там же. С. 108,112-113.

Клятва и крестоцелование в источниках средневековой Руси

Клятвенное обещание часто становилось предметом осуждения в древнерусских источниках и в памятниках XII в. Распространенные обвинения клятвенников имели под собой очевидное основание: с точки зрения христианства клятва – грех, прямо осужденный в Новом Завете (Мф. 5: 33-37, Иак. 5: 12) и порицаемый в сочинениях Отцов Церкви (Ефрема Сирина, Иоанна Златоуста и др.). Человек не властен над будущим, и поэтому подобное обещание свидетельствует о греховном самоволии, забвении Бога, который вершит судьбы людей. «Господу и Спасу нашему Исусу Христу рекшу, слышасте яко речено бысть первым, не клянешися, воздаси же Господеви клятвы твоя1. Аз же глаголю вам не клятися всяко, – писал Ефрем Сирин, цитируя Евангелие от Матфея, – боуди же слово ваше, ей, ей, и ни, ни. Лишшее же сего от лукаваго есть»2. Гордынный акт губителен для человека: «во тщету и в погибель боудет ти се, яко и инех доушы оскверняеши, споспешник быв сатане»3. Для памятников переводного и русского происхождения, датируемых ХІ-ХVІІ вв., характерны высказывания о клятве как о тяжком прегрешении. Осуждение клятвы входит в Слова, Поучения и канонические правила, включенные в популярные древнерусские сборники (сочинения, посвященные клятвам, могли при этом объединяться в специальные главы)4, важная евангельская заповедь распространена в источниках. Составляя послание в Новгород (1393), патриарх Антоний писал: «Клятва и всегда есть зло и тягость», Христос повелел «не клятися всяко», и поэтому христиане всегда должны «убегать» от клятвы, как от змеи5. В епископском поучении князьям и всем православным христианам (по Кормчей X в.) содержится строгое порицание клянущихся людей: цитируя Евангелие от Матфея, автор называет клятвенников «богоотметницами» и «преступницами», сосудами дьявола и ставит клятву (роту6) в один ряд с клеветой, лестью и убийством7. Подобных примеров немало8.Клятва Богом, божба (и «в правду» и «во лжу») безусловно осуждалась на основе евангельского текста и могла выделяться как особый вид прегрешения9. Если Спаситель завещал людям не клясться ни небом, ни землей, ни Иерусалимом, ни собственной головой (Мф. 5: 33-37), то клятва Богом и святыми рассматривалась как очевидное нарушение заповеди, граничащее с кощунством.В то же время отношение к клятве, скрепленной крестоцелованием, оказывалось иным. Церковь осуждала людей, самовольно нарушивших подобное обещание: представление о том, что этот грех губит душу человека и низводит на него казни в земной жизни и в будущем веке, сложилось уже в XI столетии10. Клятвопреступникам грозили церковное проклятье и отлучение11. В грамоте патриарха Филофея тверскому князю Михаилу (1371) утверждается: преступить целование значит отступить от Бога, обречь себя на вечную муку. Лучше умереть телесно, чем, преступив клятву, умереть душевно, писал патриарх12.Осуждая самовольное попрание крестоцелования, церковные владыки могли «разрешать» людей от принесенной клятвы13. Таким образом, церковь не просто узаконивала важную процедуру: она использовала в этой сфере и свою власть, проклиная клятвопреступников и оставляя за собой исключительную прерогативу «снимать» целование с людей.Не меньшим грехом, чем преступление клятвы на кресте, считалось целование «на лжи». В источниках часто встречаются указания на канонические правила (Василия Великого и др.), в соответствии с которыми человек, принесший ложную присягу, подлежит отлучению (в некоторых случаях предписывалось отлучать более чем на 10 лет)14. В послании митрополита Фотия в Псков (1427) встречается важное утверждение: «...ино крест дан от Христа християном, верою тому покланятися... а не верою и не истине целуяй крест, и той убо лжеобещник... по Писанию яко богоубийца вменяется таковый и поругатель честному кресту»15. В Словах, Поучениях и канонических правилах, входивших в древнерусские сборники, нарушение клятвы на кресте и ложная присяга осуждались наравне с порицаниями самой клятвы.Как видим, в средневековых памятниках обнаруживается несколько важных общеупотребительных смыслов, связанных с клятвой и целованием креста: 1) человек, нарушивший клятву, скрепленную крестоцелованием, губит свою душу; 2) целовавший крест «на лжи», «поругатель креста», обрекается на вечные муки подобно клятвопреступнику; 3) сама клятва (рота) – грех, ведущий к погибели. Все три идеи оставались актуальными вплоть до конца XVII в.16 Ситуация, прослеживаемая в источниках, не уникальна: в христианских канонических правилах нет однозначной позиции по этому вопросу: осуждается и клятва как таковая, и клятвопреступление; указывается, что некоторые клятвы лучше нарушать, некоторые же блюсти, не отступая17. Вполне закономерно, что неоднозначная проблема находила разные решения в древнерусских памятниках.Средневековые представления о клятве могут показаться противоречивыми современному человеку, однако можно ли говорить о противоречии в рамках самой изучаемой культуры? П.С. Стефанович предполагает, что в силу религиозного обоснования практики крестного целования оно «стояло все-таки несколько особняком, и понятие клятвы на него, как правило, не распространялось»18. Древнерусские авторы действительно могли порицать клятву как таковую (Богом, церковью, святыми), не соотнося этот акт с крестоцелованием, в этом случае всякое противоречие исчезает. Яркий пример такого разделения существует в Поучении Владимира Мономаха: «Рече молвяче и лихо и добро, не кленитеся Богом, ни хреститеся, нету бо ти нужа никоеяже. Аще ли вы будете крест целовати к братьи или г кому...от же целуйте, и целовавшее блюдете, да не, приступни, погубите душе своее»19. И все же подобное разделение не являлось общеупотребительным: характерно, что уже в ранних источниках встречается осуждение самого крестного целования20. В «Слове на клянущихся во лжу», приписанном Иоанну Златоусту21, осуждаются рота, божба и преступление крестоцелования, но здесь же встречаем запрет приносить любое обещание на кресте, так как он дан Богом не для клятвы – будь она «в правду», или «во лжу»22. В правилах и поучениях, встречающихся в древнерусских сборниках, и клятва, и (отдельно) целование креста в определенных случаях приравнивались к самым тяжким грехам23. Очевидно, что далеко не всякая «христианизированная» клятва признавалась праведной, и целование креста отнюдь не всегда считалось благим делом. В Поучении новгородского архиепископа Ильи (Иоанна) (1166) читаем: «Бороните же людем крестьнаго целования: вы бо сами ведаете, оже в нашем граде мнози гыбять в том»24. Автор упоминавшегося епископского поучения осуждал не только божащихся людей, но и тех, что «крест целуют ротою, до церкви, и до олтаря, и до страшных тайн, Божество поставляют на погубление свое»25. Это не единичные примеры. Слова, Поучения и иные средневековые памятники осуждали как клятвы (в том числе на кресте), так и их нарушения26. Разделение клятвы и целования (как негативного / нормативного актов), встречающееся в некоторых источниках, только одно из решений актуальной для Средневековья дилеммы: крестоцелование нередко осуждалось либо напрямую отождествлялось с клятвой (именно это происходит у Хворостинина).В книге, посвященной исповедным вопросникам, М.В. Корогодина указывает на массу примеров осуждения клятвенного крестоцелования, приносимого не только «на криве», но и «на праве». Исследовательница предполагает, что речь могла идти об осуждении «бытовых» клятв на кресте, принесенных без участия Церкви27. И все же подобная трактовка возможна лишь для определенного круга примеров, в иных же случаях становится необоснованной (ср. в Правиле о крестном целовании, опубликованном Корогодиной28). Для древнерусских исповедных вопросников типичны упоминания грехов божбы, принесения ложной присяги, нарушения крестоцелования и самовольного приведения к роте, но в этих памятниках существуют и другие примеры, не поддающиеся столь однозначной трактовке29. В источниках можно встретить как утверждения «не подобаеть клятися не приведеныим от епископ»30, так и исповедальные вопросы священникам: «И не велел ли еси своим детем духовным ходити к роте или крест целовати, или на иныя злыя дела не прощал ли еси их?»31.Таким образом, крестоцелование прямо называлось в источниках грехом. Относилось ли такое порицание ко всем или к некоторым определенным случаям этой практики, сказать возможно не всегда. Идеи, содержащиеся в патристике и канонических правилах, могли трактоваться по-разному: от полного осуждения всякой клятвы на кресте до осуждения определенных видов присяги (ложной, невынужденной, «самостоятельной»).Сложность проблемы определялась существом самого феномена. Важно, что случаи, когда клятва скреплялась целованием, не исчерпывают существование обеих практик в культуре: клятва как таковая имела место в быту, не будучи связанной с целованием креста, в то время как крестоцелование существовало в церковной практике безотносительно к принесению клятвы. Целование креста признавалось при этом спасительным и благим делом32, клятва (особенно сопровождаемая божбой) оказывалась греховным актом. Об этом прямо свидетельствуют многие памятники ХІ-ХVІІ вв., представления эти являются общезначимыми для всей культуры Древней Руси (и шире – для православного и католического христианства). Объединение праведного и греховного актов в обряде мирского крестоцелования во многом определило средневековый феномен: именно практика принесения клятвы на кресте стала той областью, где начинались принципиальные расхождения.Характерно, что во многих источниках речь идет о сути принесенного обещания. Остановимся подробнее на представлении о разных видах клятвы, поскольку оно проясняет многое в отношении книжников к практике крестоцелования. Утверждая, что всякая клятва – зло и тягость, патриарх Антоний в послании новгородцам (1393) сразу же разделял клятвы на «благие» и «злые»: «...а здесь – такая клятва, которая... не приносит с собою никакого блага, напротив, исполнена всякого зла». «Клятва и всегда есть зло и тягость, – читаем далее, – тем менее пользы может ждать человек от клятвы, нарушающей закон Христа, который повелевает не клятися всяко»33. По утверждению патриарха, неправедная клятва безусловно противоречит словам Спасителя о том, что человек должен «не клясться всяко», но существуют и благие обеты. Известная евангельская идея получила особое воплощение в церковной позиции по отношению к мирским клятвам (в послании повторяется мысль, выраженная в творениях Отцов Церкви): хотя всякая клятва – зло, ключевым оказывается само содержание, суть принятого на себя обещания. Даже неправедный сам по себе акт может вести к благу, если исполняется с благочестивой целью (на этом основании Церковь принимает и освящает некоторые клятвы), клясться же, к примеру, о неподчинении духовному владыке грешно во всех отношениях – именно осуждая подобную клятву, патриарх приводил цитату из Евангелия.И все же в эпоху Средневековья канонические идеи препятствовали безусловно положительному отношению к мирскому (клятвенному) крестоцелованию. Известно, что церковный суд не допускал подобной практики34, священнослужители по каноническим правилам не должны были приносить светской присяги35, при этом основа запрета обнаруживалась именно в евангельских словах о клятве (представление о неправедности присяги как рода клятвы было актуально и для христианского Запада36). Самовольное принесение клятвы людьми духовного чина осуждалось особенно строго и должно было повлечь извержение из сана, причем подчеркивалось, что «никто ж не разрешит его разве им же связан»37. Хотя случаи клятвенного целования креста и икон епископами и иноками упоминались в источниках (иногда с осуждением, иногда без него38), официально (до XVIII в.) «благие» мирские клятвы разрешались лишь людям не духовного чина.Примечательно, что многие средневековые авторы признавали необходимость клятвы в жизни человека. В случае «великой нужды» предписывалось клясться, используя допустимые формулировки и не упоминая в своем суетном обещании Всевышнего. В Житии Симеона Столпника святой учит людей: «И не кленися именем Божиим, аще ли будет ти ноужа, мною кленися, велик бо есть грех клятися именем Божиим»39. Создатель одного из поучений, входивших в древнерусские учительные сборники, призывал клясться не Писанием, не Христовыми страстьми и т. п., но «телесным нашим спасением, безскоръбным житием»: в этом случае, если «и повержен будеть кто, и оскорбится, и изгубит, и лишится, но не погибает». Поучение заканчивается традиционной мыслью: «Едину же клятву есмы истину ...еже ей, ей, и ни, ни»40).Таков корпус общезначимых представлений, связанных с крестоцелованием, в древнерусских памятниках. Чтобы глубже раскрыть средневековый феномен, следует восстановить индивидуальные объяснения книжников ХVІ-ХVІІ вв., писавших о клятве на кресте.Вернемся к сочинению Хворостинина.

1 Подобный пересказ текста не совсем точен: в Евангелии от Марка говорится о запрете преступать клятву; иногда переводилось: «не приноси ложной клятвы», что неверно по отношению к греческому оригиналу Евангелия, но соответствует ветхозаветной заповеди (см.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 98 (прим.).2 Ефрем Сирин, авва Дорофей. Поучения. Л. 223.3 Там же. Л. 223об. Ср.: «Да отнюдь, братие, не можем клятися, ни друг друга клятвы догнати» («Слово о клятве Иоанна Златоуста»; цит. по: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 7. С. 191).4 См., например: Изборник 1076 г. С. 365 (Л. 172), 431 (Л. 87), 489 (Л. 116),538-540 (Л. 194об.-195об.). В рукописном сборнике XVI в. (ОР РГБ. Ф. 113. № 522. Л. 86-106) осуждению акта посвящена отдельная часть, объединившая Слова, Правила и Поучения, направленные против клятвы как таковой – «...не тако боудеть копие, яко ж клятвенное естьство, не тако меч сечет, яко же клятвяная язва. Клъньися аще и мънится жив бытии оуже оумрет» («Поучение Иоанна Златоуста о кленущихся во лжу» – Л. 88об.-89), ср.: Ф. 113. № 517. Л. 103—103об. – из Пролога за 23 августа), «злых» клятв, ложных обещаний, упоминания имени Бога всуе, лжесвидетельствования и т. п. Ср. компиляцию в другом сборнике XVI в. (ОР РГБ. Ф. 113. № 517. Л. 100-112). Евангельские слова о клятве Андрей Курбский включил в предисловие к «Новому Маргариту» (БЛДР. Т. 11. С. 560). См. также: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 99.5 Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 246.6 Понятия «клятва» и «рота» зачастую используются в источниках как синонимы, однако в некоторых случаях между ними прослеживается определенная разница. Рота часто упоминается в связи с судебной процедурой; предполагают негативные коннотации этого слова, его изначальную связь с языческим клятвенным обрядом. В некоторых памятниках понятия используются, скорее, как дополняющие, а не как синонимичные. В Слове «О клянущихся во лжу», приписываемом Иоанну Златоусту, осуждаются «рота и клятва». По Измарагдам XVI в. см.: ОР РГБ. Ф. 98. № 63. Л. 5об.; Ф. 304. I. № 203 (1574). Л. 13об.; см. также: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 103-104; Он же. Давали ли служилые люди клятву верности в средневековой Руси? (В электронных ресурсах:http://www.historia.ru/2006/01/klyatva.htm); Корогодина М.В. Исповедь в России в ХІV-ХІХ вв.: Исследование и тексты. СПб., 2006. С. 179-181).7 См.: Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 850-851.8 См. также: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 1. М., 1975. С. 272; Вып. 7. С. 193; Вып. 22. М., 1997. С. 221-222; Ермолай-Еразм. Слово о разсуждении любви и правде... // Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. Приложения. С. 325; Поучение, приписываемое новгородскому игумену Моисею // ПЛДР. XII в. С. 402; и др.9 См., например, в исповедальных вопросниках: Корогодина М.В. Исповедь в России... С. 449 и др.10 См.: Филюшкин А.И. Институт крестоцелования... С. 43, 44. О погублении души в случае клятвопреступления особо говорится в Поучении Владимира Мономаха (см.: БЛДР. Т. 1. С. 462).11 См., например: Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. С. 120,122; Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 95.12 Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 166.13 См., например: Грамота митрополита Фотия о снятии крестного целования с псковитян (1416 г.) // Там же. Приложения. Стб. 386-387; Послание на Угру Вассиана Рыло. С. 394; и др.14 См., например: Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 120,122.15 Там же. Стб. 485.16 Словарь русского языка описывает много слов, связанных с принесением клятвы: рота, божба, клятва, проклятство и их производные; приводимые примеры фиксируют массу случаев осуждения клятвы как таковой (см.: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 1. С. 272; Вып. 7. С. 191-193; Вып. 20. М., 1995. С. 152; Вып. 22. С. 220-222), равно как и осуждения клятвопреступления.17 См., например, Правила 10, 17, 29, 64 и 82 Василия Великого.18 См.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 108. Он же. Давали ли служилые люди клятву верности в средневековой Руси? (В электронных ресурсах: http://www.historia.ru/2006/01/klyatva.htm).19 Поучение Владимира Мономаха // БЛДР. Т. 1. С. 462.20 П.С. Стефанович приводил подобные примеры (Златоструй, творения, приписываемые Иоанну Златоусту и др.), подчеркивая их «исключительность» (см.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 110-111).21 Под именем Иоанна Златоуста в книжности бытовало, как известно, множество славянских Слов и Поучений (см. подробнее: Гранстрем Е.Э. Иоанн Златоуст в древней русской и южнославянской письменности (ХІ-ХІV вв.) // ТОДРЛ. Т. 29. Л., 1974. С. 186-193; Она же. Иоанн Златоуст в древнерусской и южнославянской письменности (ХІ-ХV вв.) // ТОДРЛ. Т. 35. Л., 1980. С. 345-376. Осуждению клятвы посвящено несколько Слов, принадлежащих Златоусту или приписываемых ему (см.: Иоанн Златоуст в древнерусской и южнославянской письменности ХІ-ХVІ веков: Каталог гомилий / Сост.: Е.Э. Гранстрем, О.В. Творогов, А. Валевичюс. СПб., 1998. С. 35, 56, 89).22 По Измарагдам XVI в. см.: ОР РГБ. Ф. 98. № 63. Л. 5об.-6; Ф. 304 № 203. Л. 13– 14об. Те же осуждения существуют в иных Словах и Поучениях, приписываемых Иоанну Златоусту. В специальном слове «Пчелы» собраны осуждения клятвы в любом виде, «ни по правеи вине, ни по кривеи» (см.: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 99). Ср. в «Слове о клятве», приписываемом Иоанну Златоусту и изданном А.И. Пономаревым по двум спискам Измарагда XVI в. (Пономарев А.И. Памятники древнерусскойцерковно-учительной литературы. Вып. 3. СПб., 1897. С. 81-82).23 См., например: ОР РГБ. Ф. 113. № 517. Л. 102 («от правил Постниковых правило 29»; ср. также: Ф. 113. № 522. «Правило 28 св. Василия»).24 Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 368.25 Там же. Приложения. Стб. 850-851.26 Там же. Приложения. Стб. 862-863. См. также: Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 110.27 См.: Корогодина М.В. Исповедь в России в ХІV-ХІХ вв. С. 174-176; Она же. Правила о крестном целовании // Исследования по истории средневековой Руси: К 80-летию Юрия Григорьевича Алексеева. М.; СПб., 2006. С. 171-172.28 Первый случай осуждения «правой» клятвы в источнике, вероятно, относится к «самовластному» прибеганию мирян ко кресту: «...Лутче бы человеку умрети, а честнаго бы креста не поцеловати, занеже крестному целванию покаяния нет, то есть грех смертной. Аще христианин христианина приведет напрасно к целованию, велит крест поцеловати, и тот крест целует на том, что он пред ним прав, и вы, священници, таковым христианом в церковь ходити не велети, а в церковь их не пущайте... а в домы к ротником не ходите». Второй случай уже затруднительно трактовать подобным образом: «О том же крестном целовании. Аще кто на праве у нужи крест поцелует, и вы, попове, таковым ротником 3 годы не велите в церковь ходити, свещи и просфиры и приносу от них не приимаите» (Корогодина М.В. Исповедь в России в ХІV-ХІХ вв. С. 550-551).29 См. массу примеров в опубликованных М.В. Корогодиной текстах (Корогодина М.В. Исповедь в России в ХІV-ХІХ вв. С. 408-544).30 Пример из Кормчей XII в.; цит. по: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 7. С. 193.31 Корогодина М.В. Исповедь в России в ХІV-ХІХ вв. С. 494.32 См., например: Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Приложения. Стб. 485.33 Там же. Приложения. Стб. 246.34 См., например, соответствующий указ в Стоглаве: Емченко Е.Б. Указ. соч. С. 359.35 Вплоть до создания Синода, члены которого приносили присягу императору. Ранее иереи могли приносить присягу верности патриарху (ср. присягу патриарха Иоакима 1679 г., в соответствии с которой новопоставляемый священник обещал повиноваться главе Церкви и служить по новым обрядам); в XVIII в., когда создание Синода формально подчинило церковь императору, ситуация изменилась радикально: в «Присяге членам духовныя коллегии» читаем: «Исповедую же с клятвою (!) крайняго Судию Духовныя сея Коллегии, бытии Самаго Всеросийскаго Монарха, Государя нашего Всемилостевийшаго» (Живов В.М. Из церковной истории... С. 177 (примеч.).36 В Вандальском государстве в V в. это привело к интересному казусу: арианевандалы, желая избавиться от кафолических епископов, призвали их присягнуть сыну правителя Хунериха (что противоречило традиции, где власть передавалась старшему в роде); отказавшиеся от присяги мотивировали свое решение евангельскими словами о недопустимости клятвы и были сосланы, присягнувшим вопреки Божественному запрету министры короля объявили, что они поклялись, несмотря на евангельскую заповедь, и поэтому также отправятся в ссылку (см.: Victor Vitensis. Historia Persecutionis Africanae Provinciae sub Geiserico et Hunirico regibus Wandalorum. III. 17-20 // Monumenta Germaniae Historica. Auctores Antiquissimi. Vol. 3. P. 1. Berlin, 1879. (За консультацию и перевод благодарю И.А. Копылова.)37 ОР ГРБ. Ф. 113. № 517. Л. 102 («От правил Постниковых»).38 Примеры не осуждавшейся клятвы священников и иноков см. в работе П.С. Стефановича (Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви... С. 106-107).39 Лённгрен Т.П. Указ. соч. Ч. 2. М., 2002. С. 28.40 «Поучение на усекновение главы Иоанна Предтечи» Иоанна Златоуста. Цит. по: ОР РГБ. Ф. 113. № 517. Л. 108.