Текст книги "Сети Госпожи ужаса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

Караульная служба тут, конечно, ведется, но уровень ее на троечку. Два воина на задних воротах, четверо на главных. Несколько человек бездумно бродят по стене, иногда поглядывая в темноту, а остальные спят.

Немалый отряд спрятался в зарослях неподалеку от северных ворот. Пять сотен наемников, ведомых Одиссеем, ворвутся в город и удержат их, пока подойдут остальные. Гоплиты перекроют дорогу в порт. К гадалке не ходи, городские стражники попытаются прорваться к кораблям, и черта с два у них это выйдет. Дорогу частокол перегораживает. Кровью умоются пришлые сардинцы.

Тимофей пока что действовал, как договаривались. Он выходил из города ночью и забирал из тайника два кувшина вина и небольшой мешок с ячменем. Он ходил за едой – такова его легенда. Один кувшин он отдавал страже, понемногу втираясь в доверие, а вот вчера попросил сразу четыре кувшина. Он уже изучил расписание караулов и знал, кто будет сегодня стоять у ворот. Циничный ум бандита работал до того четко, что я ему даже мысленно поаплодировал. Отлично соображает неграмотный паренек. И обстановку просчитал, и денег в совершенно дохлой ситуации поднять смог. Если голову свою светлую не сложит на пути, то и впрямь может царем в какой-нибудь дыре стать. В наше неспокойное время – это плевое дело. Половина сегодняшней элиты – проходимцы, убившие кого-то в родном городе и скрывающиеся от кровной мести. Он ничуть не хуже остальных, только вот происхождением подкачал. Эвпатридом стать нельзя. Им можно только родиться.

– Задние ворота открыли. Началось, – шепнул стоявший рядом Сосруко. Я на штурм не пошел, рука на перевязи еще кровоточит.

Задача у Одиссея проста. Они проникают в Китион и закрепляются в районе казармы. Как только шарданы увидят врага в городе, они поднимут тревогу. Нашим нужно связать их боем, пробиться к главным воротам и открыть их. Тогда в город заходит тяжелая пехота и очищает его от врага, как делала уже не раз. А я вот сижу в лагере у порта и жду новостей, пока укрывшиеся щитами парни подбираются в полной темноте к стенам города. А за стеной, судя по звукам, все идет по плану. Критяне и ахейцы просочились в крепость и теперь режут полусонных наемников.

– Все идет по плану-у! – пропел я на незнакомом здесь языке. Командир моей охраны покосился, но ничего не сказал. Он уже знал, в какие моменты я пою это заклинание.

– Ворота открыли! И это не наши! – охнул вдруг Сосруко. – Тот малый, Тимофей, впереди идет!

– Красавец! – выдохнул я, когда в ворота с ревом ринулись гоплиты, а навстречу им вышел отряд афинян во главе с Гелоном и моим старым знакомцем.

Пираты шли груженые, словно верблюды. Они тащили ткани, мешки, бронзовые жаровни, какие-то горшки и связки сушеной рыбы. Они даже волокли за волосы пару упирающихся и надрывно ревущих баб. Тоже валюта своего рода, и довольно ликвидная.

– Мы шарданам в спину ударили, – широко улыбнулся Тимофей, когда подошел ко мне.

Полсотни афинян зыркали недоверчиво. Они до сих пор не могли понять, как это им в очередной раз удалось вырваться из осажденного города, да еще и с добычей. Звуки, доносившиеся из Китиона, ничего хорошего здешнему люду не обещали. Там сейчас жарко. Мне сидонские торговцы без надобности, только мешать будут, а шарданы – тем более. Я, когда задачу командирам ставил, произнес сакраментальную фразу.

– В городе вино и бабы. Три дня гуляете.

Народ здешний кино про Петра I не смотрел, а потому проникся не на шутку. Богатейший город, отданный на разграбление – это же мечта несбыточная. О таком до самой смерти внукам рассказывать можно. Обычному воину за всю жизнь может так не повезти. Тут ведь добра собрано не меньше, чем в Трое. Одной меди, приготовленной к отправке в Египет, – десятки тонн. Ее наемники в виде добычи увезут с превеликим удовольствием. Для них ценность сифносских драхм все еще неочевидна. Меновой ведь торговлишкой люди живут, натуральным хозяйством. Дикари-с…

– Ну что же, – сказал я, окинув взглядом жадно рассматривающих меня афинян. – С меня два корабля и талант золота. Как договаривались.

– О-о-ох! Думали, обманешь… – выдохнули мужики, когда Сосруко вытащил из шатра кожаные кошели, набитые монетой, и поставил перед ними. Гелон даже шлем снял и промокнул вспотевший лоб. А ведь он постарел. И без того впалые щеки прорезали первые морщины, а виски покрылись серебром седины. Ему около сорока. Почтенный возраст для нашей эпохи.

– Договор исполнен, оплата получена, – продолжил я. – Куда думаете двинуть? Я Тимофея предупредил, что разбоя в своих водах не потерплю. Так что вам тут места нет.

– В Амурру пойдем, – ответил Гелон. – Я у царя тамошнего земли попрошу. За золото, думаю, даст землю-то.

– Ну, в Амурру, так в Амурру, – равнодушно кивнул я и показал в сторону берега. – Ваши корабли вот эти, на тридцать весел. Если узнаю, что по дороге хотя бы овцу взяли на моем острове, на дне морском сыщу и на крестах развешу. Удачи, парни! С вами приятно иметь дело.

– Бывай, царь Эней! Может, свидимся еще когда-нибудь, – ухмыльнулся Тимофей, а я жестом подозвал его к себе поближе.

– Ты скоро получишь хорошее предложение, – едва слышно сказал я ему. – Но мой бог говорит, что не все то золото, что блестит. А еще он говорит, что человек может одной рукой держать пасть крокодила закрытой. Понял?

– Ничего не понял, – выдохнул Тимофей, – но потом пойму. Должен буду, царь.

– Возьмешься за ум, приходи, – хлопнул я его по плечу. – Найду тебе службу.

– Подумаю, – серьезно ответил Тимофей. Он уже не стал вспоминать про то, что вольная птица. Блеск золота в десятках кожаных кошелей заставил его задуматься.

Афиняне столкнули корабли в воду и ударили по веслам, спеша уйти подальше от людей, видевших, где лежат их деньги, а я вслушивался в шум города. Еще пара часов, и все закончится. Выпью пока, там и без меня справятся. Ведь все идет по плану.

* * *

В то же самое время. Пер-Рамзес. Египет.

Пи-Риа-масэ-са-Маи-Амана – «Дом Рамсеса, любимого Амоном». Таково настоящее имя этого города. Столица мира, раскинувшаяся от горизонта до горизонта, жила своей обычной жизнью. Ничто не нарушало изначально заведенного порядка вещей, ведь Нил дарит свою милость, в достатке принося влагу и живительный ил. Египет процветает, а мелкая возня ничтожных племен, прозябающих в Великой Зелени, тут мало кого интересует. Правоверный египтянин был твердо уверен, что за пределами Та-Мери, Страны Возлюбленной, и вовсе нет никакой жизни. Там, за морем и песками, находятся врата Подземного царства, откуда боги выплескивают полчища врагов, которых его величество повергает многими тысячами. Каждый храм, куда приходят люди со своими жертвами, украшен барельефами побед, где царь топчет поверженных врагов. Разве могут врать рисунки на стене храма? Конечно же, нет! Если варвары придут, их победят. Так было всегда, будет и сейчас, а значит, и беспокоиться не о чем. Именно эта твердолобая уверенность египтян в собственных силах не давала Рапану приступить к делу, ради которого он задержался здесь, отправив все корабли, кроме одного за новым грузом. Уж слишком важным было порученное дело. Купец нутром чувствовал, что заявиться к визирю, родственнику самого фараона, без крайне веской на то причины, будет самоубийственной глупостью. Он просто подведет тех людей, которые составят ему протекцию. Именно это его и останавливало, несмотря на прямой приказ господина.

Рапану вздохнул и зашагал домой. Тут недалеко. Порт на западе, и район, где живут иноземцы, тоже на западе. Запад, по повериям египтян, это место, где живут злые духи. Все плохое приходит с запада. Хоть ливийцы, хоть песчаные бури, хоть свирепые северяне, как при фараоне Мернептахе. Потому-то, когда недалеко от Авариса, столицы гиксосов, заложили новый город, то все приличные люди поселились к востоку от нее, оставив проклятое место чужакам. Иноземцы жили там с незапамятных времен, придя из Ханаана вместе с захватчиками. Часть из них, племя иври, откочевало на Синай. Чужакам не понравилось гнуть спину на стройке Пер-Рамзеса(1).

Множество кварталов, отделяющих живущих там непреодолимой пропастью от всех остальных, посвящены богам. Есть район Амона, район Птаха, Сета, Хатор, богини-кобры Уаджит и даже район, посвященный Атуму, богу-создателю сущего. И лишь один район, населенный иностранцами, назывался Пер-Джару, «место, где живут чужаки». Отдельного бога у египтян для него не нашлось, а называть его в честь Баала, Решефа и Аштарт никто не захотел. Много чести варварским божкам.

Надо сказать, в Пер-Рамзесе Рапану нравилось. У его отца был здесь свой дом, и после некоторых усилий, связанных с перемещением в закрома одного писца груза фиников и вина, он стал принадлежать его наследнику. Старый слуга все еще следил здесь за порядком. В Пер-Джару трудились тысячи купцов и ремесленников, а некоторые семьи жили тут столетиями, так и не став египтянами. Египтянином нельзя стать. Им можно только родиться, в качестве особенной милости богов.

Рапану брел по мощеной улочке вздыхая. Совсем скоро наступит Время Жары, когда лютое солнце иссушит всю зелень, превратив Египет в желто-серую пустошь. Он ненавидел это время и всегда старался убраться отсюда подальше. И, как случается в такие моменты, хорошая мысль озарила его светлую голову.

– Гишу! – позвал он слугу-хананея. – Вина мне принеси.

– Может, пива, господин? – укоризненно посмотрел на него старик. – Утро на дворе. Пиво свежее есть.

– Ненавижу эту мутную бурду, – поморщился Рапану. – Вина из фиников дай!

Кувшин кисловатого вина слегка примирил его с действительностью. Изрядно выпив, он рассудил трезво.

– Как говорит господин, надо сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться. И мне, кажется, я знаю, что им можно предложить…

Дворцовый квартал огромен(2). Он окружен отдельной стеной, а внутри него стоят храмы и казармы, канцелярия чати и архивы, пивоварни и пекарни, кладовые с сокровищами и жилье для сотен слуг. Здесь высажены сады, и выкопаны искусственные озера. Корабли причаливают к отдельной пристани, которую охраняют меджаи, лучники-нубийцы. Это город в городе, со своей властью и со своими законами. Люди рождаются и умирают во дворце, никогда не покидая его пределов.

Рапану робко шел за раздувающимся от важности писцом и разглядывал золотую и бирюзовую плитку, которой были облицованы стены. Разглядывал гигантские портики, которые держали колонны в виде лотосов. Они окружали храмы Ра и Сета, которому особенно поклонялась царственная семья. Сады, в которых благоухали ханаанские розы, били в глаза яркими багровыми пятнами. Здесь не бывает засухи. Вода подается во дворец по специальным каналам, а молчаливые слуги польют каждый цветок, который будет радовать своей красотой и его величество, и его многочисленных жен, которые живут тут же, в Доме Уединения. Слухи ходят, что во дворец горячая вода подается по медным трубам, обогревая ванны из алебастра, а уходит по трубам из обожженной глины. Вентили же, что запирают воду, сделаны из чистого серебра. В общем, пока Рапану добрался до канцелярии чати, великого визиря Страны Возлюбленной, то у него уже голова кружилась от увиденной роскоши. А от взглядов каменных сфинксов, сквозь строй которых он прошел, у него и вовсе чесалась кожа. Он уже и не рад был, что явился сюда. И лишь подарки, розданные нескольким разным людям, каждый из которых поднимал его на следующую ступень вверх, не позволяли ему развернуться и убежать со всех ног. Стеклянной посуды и серебряных кубков было жалко до ужаса.

– Тут жди, – писец остановился вдруг перед огромной резной дверью, потемневшей от времени. – Как обращаться к величайшему, знаешь?

– Знаю, – проглотил слюну Рапану. – Мне уже объяснили.

– Смотри, – фыркнул писец. – Если сильно напутаешь, поротой шкурой можешь не отделаться. Не вздумай без разрешения приблизиться к сиятельному. Дома и товаров лишишься, чужеземец.

– Да, господин, – покорно кивнул Рапану.

Ему уже рассказали о строгости здешних правил. Он разделся, оставшись в одной набедренной повязке, и снял сандалии. Войти в одежде нельзя, он должен показать свое ничтожество перед лицом второго человека Египта. Подношения он передаст через слуг. Чати никогда не возьмет что-либо из рук чужеземца. Это чудовищное унижение для особы такого ранга.

– Заходи, – сказал писец через четверть часа, когда слуга показал нос из-за двери.

– Да будет жив, невредим и здоров великий чати! Славься, слуга Гора! Я – прах у ног твоих, – отчетливо произнес Рапану, согнувшись в поясе и прижав руки к груди. Он замрет в этой позе на несколько мгновений, разглядывая каменные плиты пола. Пристально на чати не смотреть! Не смотреть!

– Господин наш чати вопрошает, почему ничтожный не пал ниц перед его величием? – услышал Рапану голос специального глашатая.

– Ничтожный служит своему царю, который не является сыном живого бога, – смиренно ответил Рапану. – Я царский тамкар из знатной семьи, а мой господин – повелитель Угарита, Трои, Милаванды, Энгоми и многих других земель. Падать ниц перед великим – урон чести моего господина.

– Ты не будешь наказан за свою дерзость, – услышал Рапану после небольшой паузы. – Тебе дозволено остаться стоять. Тебе дозволено передать подношения.

– Да, величайший, – еще раз склонился Рапану, а давешний писец подошел с поклонами и передал слугам визиря несколько серебряных чаш и великолепный железный кинжал с рукоятью, украшенной камнями.

– Господин наш чати вопрошает, – вновь услышал Рапану. – Из каких земель привезен этот кинжал?

– Он изготовлен в мастерских моего господина, о Правитель Шести Великих Домов, – ответил Рапану, не поднимая глаз.

– Господин благосклонно принимает твои дары, купец и вопрошает: неужели город Энгоми в очередной раз взят шайкой разбойников?

– Город Энгоми покорился царю Энею, моему государю, величайший, – ответил Рапану. – А прямо сейчас господин осаждает город Китион. Взяв его, он пойдет на Пафос, где засели тысячи морских разбойников.

– Господин наш чати вопрошает, – произнес глашатай. – Не тот ли это царек Сифноса, чьи корабли из милости получают зерно Земли Возлюбленной?

– Мой господин – повелитель и Сифноса тоже, – ответил Рапану, молча проглотив оскорбление. – И многих других островов.

– Чего хочет твой господин? – спросил глашатай, пропустив обычную титулатуру, от которой у Рапану уже сводило скулы.

– Мой господин хочет порядка на море, о великий чати, – ответил купец. – Он без всякой жалости истребляет разбойников в своих водах. А теперь вот бьет их на Кипре. Этот остров будет процветать под его рукой.

– Говори то, зачем пришел сюда, чужеземец, – сказали ему. – Наши писцы позже побеседуют с тобой, и ты расскажешь подробности. Мы наслышаны о царьке, взявшемся из ниоткуда. Господин наш чати благосклонно взирает на те товары, что везут в дар Великому дому его корабли(3).

– Повелителю моему стало известно, – облизнул пересохшие губы Рапану, – что «живущие на кораблях» готовят большое нападение на Страну Возлюбленную. Не посуху, как в прошлый раз. По морю.

– Флот его величества истребит их, – услышал Рапану скучающий голос. – Мы топим этих разбойников без остановки. Это все?

– В этот раз их будет не меньше двадцати тысяч, – ответил купец.

– Сколько? – не поверил своим ушам чати. Он изумился так, что обратился к Рапану напрямую. – Двадцать тысяч человек на кораблях? Ты спятил, купец?

– Они ищут свою землю, величайший, – на мгновение поднял глаза Рапану. – Они пойдут с женами и детьми. Им некуда больше податься. В Ханаане их не принимают, а с Кипра гонят. Они придут сюда, и придут очень скоро. Мой господин предлагает свою помощь. «Северяне, пришедшие отовсюду»(4) приплывут туда, где их будет ждать флот его величества фараона, бога живого.

– Тебе дозволено подойти к его величию. Господин наш чати окажет тебе небывалую милость, – услышал Рапану и сделал пару шагов вперед. Сандалия! Ему дозволено облобызать сандалию чати. Неслыханная честь для чужака!

Рапану приложился к коже, выложенной золотыми пластинами, встал и попятился к двери, сохраняя поклон. В голове его звенело немыслимое напряжение, и всплывала одна суетливая мысль за другой.

Не споткнуться! Не смотреть в глаза! Не повернуться спиной! И не приведи боги, не показать великому визирю подошву стопы. Это считается страшнейшим оскорблением. За это палками сдерут кожу со спины и выбросят из Египта навсегда. И тогда всей торговле конец…

1 У некоторых библеистов есть гипотеза, что именно из-за строительства новой столицы, потребовавшей огромного количества кирпича (принуждение к его изготовлению описано в книге Исход), евреи сбежали из Египта. Они пришли туда из Ханаана из-за многолетнего голода. Их поселили на крайнем востоке обитаемых земель Египта, «ибо мерзость для египтян всякий пастух овец». Бытие 46:34.

2 Дворцовый квартал занимал от 30 до 50 га. Для сравнения – Московский Кремль – 28 га. Сам дворец мог занимать 5–7 га.

3 Торговля считалась делом презренным, а потому зачастую маскировалась под дары, которые один царь посылал другому. Впрочем, это не мешало им отчаянно торговаться. Поставки зерна Египтом однозначно трактовались как величайшая милость.

4 «Северяне, пришедшие отовсюду» – египетское название «народов моря». Последнее наименование – конструкт, созданный учеными-историками.

Глава 13

В тоже самое время. Сифнос.

Остров напоминал один гигантский пчелиный улей, которых много стало на островах. Люди растерянно смотрели друг на друга, не веря новостям. А новости поступали из ряда вон. Государь взял Энгоми, а потому торговый люд нутром чуял, что с крошечного островка, ставшего домом родным, скоро придется уезжать. Ахейцы, карийцы, троянцы и ханаанеи из Угарита прекрасно понимали, что именно туда переместится вся жизнь. А Сифнос останется местом, где стоит священный храм Поседао, и где добывают железо, серебро и золото. Десятки семей купцов и ремесленников из пришлых вовсю прислушивались к тем новостям, что приходят из порта, да только мало их пока было. На горе, в царском дворце, знают больше, и новости оттуда идут самые нерадостные. Царица Креуса собирает вещи, готовясь к переезду. И чудная школа, где готовят писцов для государя, переезжает тоже. Тут уж и простолюдины затосковали. Там детей кормили, а это немалое подспорье для бедной семьи.

Феано отстраненно наблюдала за поднявшейся суетой. Ей все едино, что на Сифносе сидеть, что в Энгоми, что еще где. Лишь бы не в Спарте и не в Микенах. Она отлично понимала, что люди не дураки, и рано или поздно о ее роли в той истории с Ифигенией догадаются. А потом и Кассандра, старшая сестра госпожи, как-то поддела ее острым словцом, да так, что у Феано даже мурашки по коже пробежали. Знают люди, кто слух пустил, и не все поверили в божественный промысел. Кассандра вот не верила ничуть, о чем ей и намекнула. Ну а раз так, то и остальные могут оказаться не глупее.

Надо сказать, все нужные выводы Феано сделала, а потому вела себя, словно мышка, став тихой, почтительной и незаметной. Она много общалась с царицей и ее сестрой и, будучи девушкой наблюдательной, немало почерпнула из их умений. По крайней мере, когда знатные дамы острова собирались за ткацким станком, чтобы почесать языки, госпожа и ее сестра, забрасывая какую-нибудь кумушку несвязанными вроде бы между собой вопросами, вызнавали у нее всю подноготную. Феано даже в восторг пришла, когда из пелены дурацких слов, где фигурировали мужья, дети и блудливые соседки, явственно проступали контуры вопросов серьезных и важных. Крошечных фактов, из которых начинало складываться целое, было достаточно, чтобы собрать целостную картину.

Впрочем, у Феано, наконец, появилась подруга. Такая же одинокая душа, которая жила в полнейшей тишине среди нескончаемого шума острова. Нефрет, жена мастера-строителя, которая сдружилась с сестрой купца Рапану, теперь тосковала не на шутку. Анат выдали замуж, она недавно родила, и теперь даже поболтать по душам египтянке было не с кем. Так вот они и сошлись, а поскольку Нефрет говорила на здешнем наречии плохо, то Феано попросила ее научить языку Земли Возлюбленной, впитывая слово за словом и фразу за фразой. Язык оказался несложен, а вот то, как понимали жизнь эти чудаки, вызвало у Феано настоящую оторопь. Она и не подозревала, что их жизнь подчинена такому количеству странных обычаев, непонятных ей самой. Каждое свое действие верующий египтянин должен был сверять с множеством строгих правил, иначе плохо ему придется на суде Осириса. Но она и это приняла, почти полюбив эту взбалмошную девчонку, тоскующую вдали от родной земли.

– Семерка червей, – небрежно бросила Феано тонкую пластину из слоновой кости. Государь научил их играть в карты, и легкая промышленность острова едва не рухнула. Невозможно ведь одновременно ткать и резаться в подкидного дурака. Руки заняты.

– Девятка, – осторожно ответила Нефрет, морща тонкий носик. Гладкая и чистая, словно полированный агат, кожа девушки приводила бабье Сифноса в завистливый трепет. И лишь то, что привезенная из немыслимой дали египтянка была лысой, еще хоть как-то примиряло с действительностью женскую половину острова.

– Бито, – равнодушно сбросила карты Феано. – А как на вашем языке будет хлеб?

– Та, – ответила Нефрет, пристально вглядываясь в карты. – Но если хлеб круглый, то он называется кет. У нас много вида хлеба. Бывает мука тонкого помола, бывает грубого. Иногда хлеб пекут с медом, иногда с финиками. Для всего этого есть свои слова.

– Научишь? – спросила Феано. – Семь пик.

– Научу, – пожала плечами Нефрет. – Ты любопытная, прямо как я. Про Микены расскажешь? Правда, там так красиво, как говорят? Взяла.

– Только в мегароне, – махнула рукой Феано. – Остальное – как здесь. Камень и кирпич из глины с соломой. Восемь пик.

– Опять пики! – закусила губу Нефрет. – Ладно, козырем побью.

Так они проводили почти каждый день, и каждый день Феано узнавала все больше и больше новых слов. Она должна заговорить на языке египтян, и об этом не должны узнать посторонние. Зачем? Ей велел господин, и она, не рассуждая, склонилась перед его волей.

– А как на вашем языке рука? – спросила она.

– Аа, – протянула Нефрет, и Феано запомнила еще одно слово.

– Но если нужно сказать «кисть руки» или «хватать», – поправилась Нефрет, – то нужно сказать «джерт».

– Джерт, – покорно кивнула Феано. – До чего же сложно все… А ты читать умеешь?

– Нет! – удивленно посмотрела на нее Нефрет. – У нас иногда учат женщин грамоте, но отец посчитал, что мне это не нужно. Да я и сама так думаю. Если нужно что-то, муж прочтет. Я тебе скажу, дорогая, это так сложно! В камне одни знаки высекают, а если нужно на папирусе написать, то совсем другие. Я, наверное, и не смогла бы всю эту премудрость понять. Да и зачем мне это? Дело женщины – детей рожать и о доме заботиться.

– Действительно! – загрустила Феано, которая знала, что научиться писать на языке египтян ей придется тоже. – И зачем это женщине? Валет пик…

* * *

В то же самое время. Вавилон.

Двухэтажный дом из желтовато-серого кирпича, расположенный у ворот Ураша, что на западе города, стоял в тесном ряду десятков таких же. Здесь жили купцы-караванщики средней руки, лавочники из тех, что побогаче, и умелые мастера. Рядом раскинулся речной порт, куда день и ночь шли корабли с зерном, финиками и шерстью, вывозя из центра мира металлы, ткани и красивую посуду. Тут-то и жила семья ненаглядной супруги купца Кулли, который выбор места одобрял полностью. Район за стеной, но не слишком дорогой. Именно такой и приличествует торговцу, бережно считающему каждый сикль.

Впрочем, тут был небольшой внутренний дворик, укрытый навесом от палящего солнца, и даже крошечный садик, где росли гранаты и инжир. Сад для Вавилона – роскошь неимоверная, и лишь богатые вельможи и жрецы могли наслаждаться зеленой тенью в городе, напоминающем по тесноте муравейник.

Свадьба прошла тихо и без излишеств, что не могло не порадовать прижимистого Кулли. Почти неделю у него заняло согласование брачного договора, ибо, как гласит закон: «Если человек возьмет жену и не заключит с ней договора, то эта женщина – не жена». Так повелел царь Хаммурапи, и жители Вавилона следовали этому правилу свято.

Один день отвели на свадебный пир, куда прибыли трое братьев невесты, звали которую Цилли-Амат. Недолгие пляски танцовщиц, поедание баранины и возлияние богам закончились быстро, и семейство перешло к тому, ради чего, собственно, все это и затевалось.

Благородное купеческое семейство не слишком нуждалось. По крайней мере, длинные рубахи-канди, которые надели братья, расшиты яркими цветами, а тюрбаны, накрученные вокруг голов, украшены драгоценными брошами и перьями. Да и невеста, щеголявшая в нескольких рубахах, одна поверх другой, была укрыта роскошным покрывалом, сверкавшим мелким жемчугом и золотом нитей.

– Итак, зять, – произнес Балассу, отец семейства, который блестел благородным серебром седины, сильно кашлял и был слаб ногами, но отнюдь не головой. – Ты теперь родня нам. Расскажи, что мы будем с этого иметь. И что хочешь иметь с этого ты. Я далек от мысли, что это прелести моей ненаглядной Цилли толкнули тебя на этот брак.

Братья понимающе потупились, пряча усмешку в густых бородах, завитых и уложенных в сложные ярусы, как и пристало уважаемым людям. Они тоже не слишком высоко оценивали чары своей сестры, но сохраняли благоразумное молчание. Кулли был готов к этому разговору. Он несколько дней оттачивал каждое слово, любовно полируя речевые обороты, цифры и сведения, что собирался дать своей новой родне. Да и женушка его должна узнать ровно столько, сколько нужно, и ни словом больше. Они уже довольно близко познакомились, и он был о ней весьма высокого мнения.

Кулли разливался соловьем, а четверо купцов и его свежеиспеченная супруга внимательно слушали, не перебивая и даже не меняясь в лице. Они жадно впитывали каждое слово, делая зарубки в памяти. Знания для купца порой дороже серебряных колец.

– Значит, Угарит все-так ожил, – проскрипел отец семейства. – И скоро оживет Эмар. Если это так, то мы сможем снова оседлать это путь. Еще мой отец и дед вели дела с тамошними купцами, да и я, когда был немного моложе, ходил туда. Я имел дело с купцом Уртену, царским тамкаром.

– Я дружен с его сыном, – кивнул Кулли. – Редкостный пройдоха, я вам скажу. Поискать такого жулика и проходимца.

– Весь в отца, – важно покивал Балассу, отдавая должное прекрасному воспитанию отпрысков в купеческих домах Угарита.

– Эмар восстанет из руин еще нескоро, – сказал Кулли, – но я знаком с царем племени ахламу, который пасет свой скот в тех местах. – Он обещал мне свободный проход за двадцатую часть груза.

– Неплохо, дорогой зять, неплохо, – качнул бородой Балассу. – Теперь расскажи, как мы будем зарабатывать? Мы торгуем на свое серебро, но ты ведь царский тамкар, а значит, не хозяин себе.

– Объемы, мои дорогие родственники, – ухмыльнулся Кулли. – Объемы будут такие, что даже моя скромная доля сделает нас богачами.

– Что ты повезешь сюда? – спросил Балассу, и Кулли молча высыпал на блюдо мину золота в сифносских статерах.

– Ка-ка-я хо-ро-шая шту-у-ка, – нараспев произнес Балассу, а потом, взвесив на руке несколько монет, добавил. – Вес – один сикль, и они совершенно одинаковы. А сердце подсказывает мне, что это золото чисто, как реки страны Дильмун. Великий Набу, помоги мне! У вас что, платят такими слитками? Если так, то я уже готов целовать ноги вашего царя. Он велик, как Хаммурапи.

– У нас серебром больше расплачиваются, – ответил Кулли так, словно стоимость нескольких домов в торговом районе Вавилона, лежащая перед ним, – дело совершенно обычное. – На золотой статер нечего купить, он слишком дорог. Им только крупные сделки проводят. Я заберу отсюда олово и жемчуг. Мне пока больше ничего не нужно. Дорога назад будет трудна, я не хочу рисковать, везя с собой громоздкий товар.

– Разумно, – качнул бородой Балассу. – Сколько олова ты готов брать?

– Все, что есть в Вавилоне, и еще столько же, – весело оскалился Кулли. – И я готов платить за это золотом.

– Цена? – впился в него взглядом Балассу.

– Любая, – усмехнулся Кулли. – В разумных пределах. Если вы скупите все олово, что есть в Вавилоне на треть дороже от того, что есть сейчас, то я заберу и его.

– Мардук, помоги нам, – растерялся Балассу. – Прошло всего несколько лет, как пал Угарит, а мы уже не понимаем, как нужно вести дела на западе. Шузубу-нацир, ты поедешь с нашим родственником в Угарит. Надо понять, что там происходит.

– Да, отец, – склонил голову младший из сыновей, малый лет двадцати с небольшим. – Что взять с собой?

– Синий камень и олово, – ответил за тестя Кулли. – И поверь, ты получишь за них хорошую цену.

Первая брачная ночь закрепила супружество Кулли и Цилли-Амат, чье имя значило: Милость рабыни бога. Ни составленный по всем правилам договор, ни клятвы перед лицом бессмертных, ни даже ритуальный обмен одеждой не делают мужем и женой. Только проведенная вместе ночь скрепляет священные узы. Таков закон. И вот теперь Кулли прислушивался к своим новым ощущениям и находил их весьма приятными. Он был доволен своим выбором, и жена не обманула его.

– А теперь расскажи мне то, что не сказал моим братьям, – куснула она его за плечо. – Только не говори, что размяк, как базарный стражник после кувшина пива. Если ты вывалил им все, что знаешь, то я немедленно подаю на развод. Я даже минуты с таким болваном не проживу.

– Конечно же, нет, моя дорогая, – лениво ответил ей Кулли. – Есть вещи куда более денежные, чем олово и лазурит.

– Говори скорее, – нетерпеливо ткнула его острым кулачком Цилли. – Не томи. Видишь, я вся в нетерпении! Я вся горю!

– Люди, – ответил Кулли. – Умелые мастера, лекари и жрецы, сведущие в движении звезд. Мой господин готов платить золотом за каждого их них. Особенно если вместе с семьей.

– А семья-то ему зачем? – изумилась Цилли.

– Так он привязывает людей к себе, – пояснил Кулли. – Я сам не понимал этого раньше, но жену и детей мастера-кузнеца он привез из неведомой дали, заплатив за это своим серебром. И я тебе скажу, моя дорогая, это работает. Тот мастер дал господину все, что от него хотели, и он предан ему как собака.

– Ну надо же… – задумалась Цилли. – Я поинтересуюсь, мой дорогой муж. Сейчас времена тяжелые, и немало хороших мастеров попадают в рабство за долги. Я могу выкупить их. Сколько мы сможем заработать?

– Мина серебра за хорошего мастера, – не задумываясь ответил Кулли. – А если найдем того, что умеет перегонять ароматные масла, то все пять.