Текст книги "Сети Госпожи ужаса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Год 2 от основания храма. Месяц третий, называемый Дивойо Потниайо, Великой Матери, приносящей весну, посвященный. Угарит.

Я ходил по великому когда-то городу, который стараниями жителей почти что расчистили от мусора и битого кирпича. На месте целых кварталов раскинулись пустыри, где горожане теперь пасли своих коз и разбили огороды. Небывалое дело там, где раньше ногу некуда было поставить. Тысяча человек теперь живет в Угарите вместо десяти тысяч, что находили себе здесь хлеб во времена расцвета.

Рапану, который шел рядом со мной, опустился вдруг на колени и начал гладить шершавый камень, торчащий из земли. Он плакал и бормотал что-то на родном языке. И даже таксиархи, люди, очерствевшие на войне, понимающе отвернулись. Нелегко видеть, как человек молится тому месту, где жили предки. Как будто сами не сожгли множество таких же домов. Купец застыл, молясь мертвым камням, а я просто ждал.

– Отстрой дом отца, – сказал я ему, и Рапану вытер слезы с круглой кошачьей физиономии и кивнул.

– Непременно отстрою, господин, – сказал он. – Там похоронен весь отцовский архив. Таблицы за последние сто лет. Там вся наша торговля, все долги и… – он махнул рукой. – Да кому теперь это нужно!

Усадьба купца Уртену, его отца, – археологическая сенсация моей старой реальности. Цены не было дому, в котором засыпало песком и кирпичом несметные богатства погибшей семьи и всю ее переписку.

– Не успели еще расчистить, господин, – угодливо поклонился мне здешний градоначальник. – Но сделаем немедленно! Все силы бросим!

– Даже не думайте, – зло взглянул на него Рапану. – Чтобы ни одна сволочь без меня не посмела к отцовскому дому подойти.

– Как скажете, почтенный, – равнодушно пожал плечами Аддуну, едва скрывая презрение к какому-то купчишке, который прикрывается милостью государя.

– Царский дворец восстановить нужно, – я разглядывал огромное строение, которое уныло смотрело на меня черными глазами выгоревших дверей.

– Непросто будет, господин, – осторожно посмотрел на меня бывший писец Аддуну. – Крыша выгорела вся, провалилась и засыпала черепицей покои. Стены кое-где от жара рассыпались в труху. Сделать можно, но уж очень дорого выйдет.

– Не дороже денег, – ответил я подумав. – Те помещения, что выгорели полностью, можно не восстанавливать. А вот казармы царской стражи почти целые стоят. Крышу поменяй и заселяй воинов. И вообще, у тебя есть другой способ мастерам работу дать? Нет? Вот и у меня нет. Если ты камнерезов, строителей и художников в крестьян превратишь, то новых уже не будет. Мастера творить должны, а не коз пасти и финики собирать. Понимаешь?

– Да, господин! Как прикажете, господин! – писец смотрел на меня беспредельно преданным и беспредельно же тупым взглядом.

Ему ни за что не понять, что именно тончайший слой ремесленной элиты, состоящий из талантливых гончаров, ювелиров, медников и стеклодувов, отличает эту эпоху от Темных Веков, наступление которых я так стараюсь предотвратить. Мастера сейчас разбросаны по деревням, не имея возможности прокормиться ремеслом, а я соберу их назад и дам им работу, восстанавливая ненужную роскошь дворцов. А там, глядишь, и моя скороспелая знать, богатеющая на глазах, потянется к прекрасному. А если не они, то их дети уж точно. Именно богачи являются потребителями тех товаров, что везут купцы по Великому морю. Не крестьяне же покупают слоновую кость, микенскую керамику, тирский пурпур и золотые египетские амулеты. Только потребление знати еще хоть как-то держит на плаву этот мир. Именно дуреющие от безделья богатые бабы, что трясутся от желания прикупить египетского льна и аравийских ароматных масел, заставляют течь караваны из одного конца мира в другой. Такой вот парадокс здешней экономики.

Думаете, смешно? Да не смешнее, чем активность китайцев во времена династии Тан, которые прикладывали немыслимые военные и политические усилия, чтобы пробить путь в Персию. Ведь именно оттуда везли хузму, лучшую краску для бровей, которой пользовались в гареме Сына Неба. Кому нужны постоянные скандалы в собственном доме? Да никому. А раз так, то лучше захватить Самарканд, чем терпеть постоянные бабские истерики. И ведь захватили, переместив Шелковый путь на север, подальше от земель, завоеванных арабами.

Вот поэтому я щедро рассыпаю вокруг себя драхмы и статеры, заставляя людей покупать, покупать и покупать. Иначе все, что я делаю, не имеет никакого смысла. Крошечные анклавы княжеств замкнутся в границах горных долин и будут жить натуральным хозяйством, как и случится совсем скоро, если остановить поток караванов, бороздящих просторы Великой Зелени.

– Лес просох? – спросил я, хотя и так знаю ответ. Кедровые доски, подготовленные еще прошлой зимой, уже вымочены в соленой воде лагуны и складированы в горах, где продуваются всеми ветрами. Их сложили неподалеку от верфей и охраняют немалой стражей. Это же драгоценность великая.

– Лес отличный, господин, – склонился Аддуну.

– Мастер Заккар-Илу вернется в Угарит, – сказал я. – И его люди тоже. Верфи восстановим уже в этом году.

– Да неужто! – просиял Аддуну, всплеснув руками, и я его прекрасно понимаю. Ведь не бессмысленная громада дворца оживит это место. Верфи! Именно верфи превратят этот Угарит в подобие того города, что стоял здесь раньше. А уж если пойдут караваны с востока… Тут еще больше народу будет жить, чем раньше.

– Пока новых домов не строить, – приказал я, отмечая мечтательность на его физиономии. Я ведь эту сволочь насквозь вижу. Он уже мысленно запустил свою руку в пухнущий от серебра городской бюджет.

– Вернусь с Кипра, – продолжил я, – разметим заново улицы. Собери пока всех мастеров, которых найдешь по округе. Пусть займутся дворцом. Кормить их будешь из казны.

– Слушаюсь, господин, – склонился тот, а потом на его лице появился ужас, так как над городом раздался щемящий душу перезвон колокола.

– Враг! – взвизгнул Аддуну. – На нас напали, господин!

– Нет, – покачал я головой. – Это не враг. Я тут жду кое-кого.

Местного градоначальника мы выгнали из собственного дома, потому что в Угарит заявилась целая эскадра, которая собиралась в критском Итане. И кого тут только нет! Даже злейшие враги пришли сюда вместе, наплевав на былые распри. По крайней мере, царь Кносса Идоменей преспокойно болтает с критянином Таласом, а Одиссей пьет рядом с Ойо, архонтом Китиры, которому не раз и не два обещал выпустить кишки и набить брюхо грязью. Тот, в свою очередь, обещал ему нечто похожее, отличаясь лишь в деталях.

Даже отряд с Родоса не смог отказаться от такой возможности и пошел с нами, когда мы остановились на острове, чтобы взять воды и зерна. Я тогда трезво оценил свои возможности и решил не связываться с царицей Поликсо. Боевая старуха обосновалась в крепости, стоявшей на столь неприступной скале, что туда никаким камнеметом не добить. Муж ее Тлеполем, сын Геракла, героически сложил голову под Троей, но запомнился потомкам совсем не этим. Это именно он влюбился в юного Тесея и склонил его к разврату, накормив здешним деликатесом – мясом колючей акулы. Впрочем, тут подобные отношения пока не в тренде, но за хорошую кормежку люди готовы еще и не на такое. Голод не тетка. Кстати, и эта династия пришлая, а потому сковырнуть ее не представляет ни малейшего труда. Тлеполем – приезжий из Аргоса, откуда бежал, убив кого-то по пьяному делу. Стандартная строка в биографии любого эпического героя. Да… А ведь Родос мне нужен не меньше Кипра. Это же неприступная крепость, ключ, запирающий весь восток Средиземного моря.

– Эвпатриды! – встал я, подняв кубок. – Я приветствую вас и благодарю за участие в нашем первом общем походе. Я уже говорил вам об условиях, но все же хочу напомнить. Все, что мы возьмем там, остается моим. Я выкуплю вашу добычу по честной цене и заплачу монетой: золотом и серебром. Вы убиваете только в битвах и только тех, кто поднял оружие. В чужие дома не заходим, крестьян для потехи не режем, баб не трогаем. Кому приспичит, это стоит обол. Скот не трогаем тоже. Обещаю, что из этого похода вы привезете небывалую добычу.

– Непривычно это, конечно, – хмыкнул Одиссей, нарушив молчание первым, – но я согласен. Надоело класть головы хороших парней за ношеные тряпки, орущих девок и битые горшки. Сифносское серебро в оплату меня устроит. Его и везти удобней.

– Прими в подарок кубок, из которого пьешь, мудрый царь Одиссей, – сделал я широкий жест, и тот даже задохнулся от восторга. Массивная серебряная штуковина, украшенная быками и колесницами, стоила немногим больше, чем весь его дворец за вычетом рабов и скотины.

У меня сегодня тяжелый вечер, который перейдет в тяжелую ночь и не менее тяжелое утро. Я буду много есть, много пить, говорить много пустых, но красивых слов, и дарить много подарков. Это и есть та самая работа правителя, которая так меня тяготит. Но избежать ее нельзя. И я поднял кубок снова, ведь царь Кносса Идоменей смотрит на меня ревниво. У него дома тоже не хватает хорошей посуды.

* * *

В то же самое время. Сифнос.

Кассандра прогуливалась по рынку, наслаждаясь здешним шумом и суетой. Горе и пережитый ужас понемногу отошли куда-то в сторону, будучи смытыми новыми впечатлениями, которые захлестнули ее подобно морской волне. Да и отсутствие матушки, которая более не прогрызала своими нравоучениями ее несчастную голову, тоже пошло царевне на пользу. Она совсем уже оправилась, и улыбка все чаще и чаще посещала ее круглое, словно луна, лицо. Она мало была похожа на сестрицу Креусу, но в одном они сходились: обе дочери Париамы до безумия полюбили выпечку с медом, отчего изрядно прибавили в нужных местах.

К невероятному удивлению сестер, Эней запретил подавать в их доме хлеб из муки, что мололи на каменных мельницах. Теперь зерно для царской семьи дробили в бронзовой ступе, а потом просеивали через мелкое сито. Когда Кассандра поинтересовалась, откуда такие причуды у воина, он выстроил в ряд десяток рабов от десяти до шестидесяти лет и приказал всем открыть рты.

– Видела? – спросил он. – Смотри, что каменная пыль с зубами делает.

Кассандра добросовестно осмотрела каждый рабский рот и ничего нового для себя не нашла. Обычное дело, когда с годами зубы стачиваются до корней. Она и не думала никогда, что это из-за каменных жерновов. Эней в очередной раз сделал простое сложным, и Кассандра, поразмыслив немного, хлеб вне дома есть перестала. Зубов было жалко до ужаса, их ведь лечить никто не умеет. Одна из жен отца даже к богам ушла, когда на месте сломанного зуба у нее какой-то гнойник образовался. Уж и пару быков в жертву Великой матери принесли, а все без толку. Умирала несчастная несколько месяцев, в невыносимых муках, к радости всего остального гарема.

Кассандра в своих походах на рынок одевалась нарочито просто и брала плетеную корзинку для всякой мелочи. И лишь мрачный, жилистый слуга, обманчиво худой, незаметно следовал за госпожой, не мешая ее одиночеству. И даже когда какой-нибудь подгулявший матрос трепал царевну по пышной заднице и обещал обол за недолгую романтическую встречу, слуга не вмешивался. Дальше дело все равно не зайдет. Хватать свободную даму за всякое было наказуемо немалым штрафом, но по молчаливому согласию женской и мужской половины острова шлепок по заднице считался разновидностью словесного комплимента. Мол, такая неописуемая красота мимо прошла, что даже слова закончились. В общем, раз еще ни одна горожанка на такой знак внимания в стражу не заявила, то и Кассандра не заявляла тоже, стоически терпя грубоватые знаки внимания. Тут резон простой: не хочешь, чтобы тебя матросы за задницу щупали, не ходи там, где матросы баб за задницы щупают. Царевна девушкой была умной, а потому выделяться среди других женщин не хотела. Ее здесь уже считали служанкой из богатого дома, и она с этим не спорила. Она наслаждалась своей свободой, немыслимой даже в Трое, когда был жив отец.

– Здравствуй, Пудухеппа. Ты изрядно поправилась, даже глаз радуется. Видно, у тебя добрая хозяйка, и кормит хорошо, – приветливо улыбнулся ей старик, у которого она брала свежую зелень. А имя свое она переделала на манер хеттского, чтоб никто не догадался. Ее тонкого юмора здесь все равно не поймут, ведь великая царица умерла довольно давно.

– Здравствуй, почтенный Архий, – улыбнулась ему царевна. Дядька он был приятный, болтливый, и за задницу ее не хватал, что тоже немаловажно.

– Что слышно на горе? – спросил он.

– Не знаю даже, что тебе рассказать, – наморщила носик Кассандра. – Государь наш на войну уплыл, а женщины из царского дома день-деньской в карты играют. Рабыни дворцовые мне шепнули, что госпожа Феано у государыни нашей брошку драгоценную выиграла, а потом, не будь дура, проиграла ее назад. Говорят, сама царица Гекуба скоро к дочери в гости приплывет. То-то нам всем некогда будет. Целый день готовь да полы мети! Беда просто! А что в порту слыхать?

– Да как всегда вроде, – наморщил лоб старик. – Только знаешь… Корабль с Эвбеи пришел с утра. Чудно. Семь сестер не взошли еще, а купцы уже в море отправились. Да когда было такое! Опасно же.

– Да, может, заработать хотят, – легкомысленно отмахнулась Кассандра. – Обычное дело.

– Дело это необычное, – рассудительно ответил зеленщик и важно поднял палец к небесам. – Если они в Египет собрались, то рано еще. Видишь, гавань пустая! Только эти вот и приперлись. Ну вот скажи на милость, к чему три недели впустую на нашем Сифносе сидеть и зерно проедать? И на тех, кто пришел масло свое продать, они не похожи тоже. Все купцы первым делом интересуются, где сейчас почтенный Филон, и почем он масло берет. А эти… – и он драматически замолчал.

– А эти? – Кассандра старательно раскрыла рот, всеми силами показывая свой жадный интерес к старческой болтовне.

– А эти спросили, на острове ли наш господин, – торжествующе ответил зеленщик. – Я сколько торгую, такого ни разу не слышал. Они, как узнали, что нет его, так прямо расстроились.

– Ну, может, дело какое у них было, – равнодушно повела плечами Кассандра.

– Не иначе, – кивнул старик. – Важное, видать, дело. Они так спешили, что даже товар разгружать не стали. Сразу на Кипр за господином нашим и поплыли. Совсем невтерпеж, раз до восхода Семи сестер грузом рискнули. На такое только отчаянные люди идут, охотники морские. Да они и похожи на охотников, бравые такие парни. Купцы, они все же не воины, у них ухватки другие.

– Думаешь, не купцы это? – прищурилась Кассандра.

– Не, – помотал головой зеленщик. – Они людишки тертые, к душегубству привычные. Или разбойники с кораблей, или царские воины. Купец нипочем с рынка не уйдет, пока все цены не узнает и все сплетни не соберет. А эти сразу уплыли. В трактире только поели молча и даже баб наших не попробовали. Мужики здоровые, чисто быки, а на девок и не взглянули. Те даже малость обиделись от такого невнимания. А ведь у нас девки справные. Они хоть и козы блудливые, а свою гордость тоже имеют. И это что значит?

– Что? – спросила Кассандра, которая была готова бежать отсюда со всех ног. Она уже все поняла.

– Значит, по дороге натешились вволю! – поднял палец зеленщик. – Я такое примечал, когда парни Кноссо в порт возвращаются. Так иногда где-нибудь в Арцаве погуляют, что целую неделю в раскоряку ходят.

– Заболталась я с тобой, почтенный! – всплеснула вдруг руками Кассандра. – Если опоздаю, хозяйка по щекам бить будет!

– Ну беги, дочка, беги, – покивал зеленщик, провожая плотоядным взглядом пышные ягодицы, колышущиеся под коротким хитоном, и завлекательные ямочки под девичьими коленками.

– Эх, хороша бабенка! – сожалеющей крякнул старик. – Лет бы тридцать сбросить, я бы ей… у-ух!

Кассандра шла не на гору. Напротив, она почти бежала на другой край немалого порта, где стоял трактир, содержатель которой служил ей теперь верой и правдой. Гавань и впрямь пуста, а купеческие корабли скучают на суше, осмоленные заново и заботливо укрепленные со всех сторон деревянными чурбаками. Пусто сейчас и в трактире, куда она зашла, едва успокоив дыхание. Две здешние служанки проводили ее изучающим взглядом и отвернулись равнодушно. Они ее хорошо знали.

– Свежую лепешку дай! – излишне резко сказала Кассандра щуплому мужичку с залысинами во весь лоб. На стол полетела крошечная чешуйка серебряного обола.

– Подождешь, девка, – лениво ответил ей содержатель харчевни. – Подходит еще хлеб. Садись вот, ноги-то, чай, свои, не господские.

– Постою, – ответила ему Кассандра.

– Людишки с утра странные были, госпожа, – едва слышно выдохнул мужичок. – Не успел доложить. Уплыли тут же…

– Знаю уже, – зло ответила ему Кассандра. – В следующий раз, если их увидишь, бросай все и беги ко мне.

– Даже харчевню бросить? – выпучил тот глаза.

– Даже, – кивнула Кассандра. – Если украдут чего, оплачу все до последнего зернышка. Пропустишь их, шкуру сдеру.

– Готов твой хлеб, девка! – громко сказал трактирщик, а Кассандра схватила одуряюще пахнувшую ячменную лепешку и пошла на верхотуру акрополя. Ее губы шевелились в молитвах, а на лбу пролегла тонкая морщинка. Она думала, как ей поступить…

Глава 8

Год 2 от основания храма. Месяц четвертый, не имеющий имени. Окрестности Энгоми. Кипр.

Город стоял вдалеке от морских волн, скрывшись в глубоком заливе, куда впадала река Педиеос. Крутой холм, опоясанный башнями, окружен остатками Нижнего города, где, судя по всему, сейчас нет и малой части прежних жителей. На месте целых кварталов – лишь черные пятна пожарищ и груды мусора, а в порту – ни одного корабля. Здешний басилей, или просто вожак банды, еще не успел навести порядок, обеспечив спокойствие купцам. Он непременно это сделал бы в самое ближайшее время, но теперь слишком поздно. Мы уже пришли и разбиваем лагерь прямо напротив городских ворот. Со стен на нас испуганно смотрят какие-то морды, не внушающие ни малейшего доверия. Разбойные морды, положа руку на сердце.

Энгоми – довольно большой город. Не Пер-Рамзес, конечно, и не Вавилон, но тоже внушает. Точнее, когда-то внушал. Все величие его осталось в прошлом. Передо мной раскинулись десятки кварталов разрушенных предместий. Многие дома на окраинах превратились в пыль, заброшенные еще десятилетия назад, когда удары морского народа опустошили все берега Великой Зелени. Жалкий огрызок Нижнего города жмется к высокому холму, на котором только и осталась безопасная жизнь. Крепость в виде вытянутого овала размеры имеет невеликие: восемьсот на пятьсот шагов. Чуть меньше Микен и чуть больше Трои. Река, питающая эту местность, еще полноводна, а зимняя влага, скопившаяся в горах, идет в море веселым потоком… Да что тут у нас происходит?

– Два наряда вне очереди! – орал новоиспеченный сотник Хрисагон на новобранца из ахейцев, взятых под Троей. – Тупой баран, не помнящий, что жрал утром!

– Да что я сделал-то, господин сотник? – хмурился воин из новых, в которого строки Устава влезали с превеликим трудом, и исключительно с помощью палки.

– Кто позволил из реки пить? – ревел сотник. – Хер ослиный! Устав забыл? У тебя что, коровья жопа вместо башки? Все биться будут, а ты дристать в кустах? Может, потом еще свою долю в добыче попросишь? Я тебе в кошель дерьма овечьего вместо добычи насыплю! А если заболеешь, так тебя палкой отхожу, что новая шкура понадобится!

– Да просто пить захотелось, господин, – осознал свою ошибку новобранец. – Уксус не получали еще. Там же каптер увечный. Пока разгрузит кувшины, полдня пройдет.

– Терпи, – пригрозил ему палкой Хрисагон. – А каптер свое увечье в бою получил. Не тебе, козий ты котях, ему пенять на это. Ты присягу самому Морскому богу давал, парень. У тебя сейчас пути назад нет. Или будешь приказам подчиняться, или на кресте сдохнешь как богохульник. Ты теперь мой на дюжину лет и три года. Или ты надеешься раньше сдохнуть? Не надейся! Я тебя сам похороню, потом сам откопаю, палкой поколочу и дослуживать заставлю!

Я хмыкнул и пошел дальше, любуясь, как выставляют ровными рядами палатки, сделанные по римскому образцу из телячьей кожи. Одна на целый десяток. Сколько мне это обошлось, даже выговорить страшно, но дело того стоит. Мои воины посматривают на союзников свысока, а разноязыкий сброд, прибившийся к войску с целью совместного грабежа, пялится на лагерь с нескрываемой завистью и восторгом. Их мир только что перевернулся с ног на голову, и в нем появились прямые линии. А когда союзники узнали, что гадить на территории лагеря нельзя, пьянствовать нельзя, мочиться в реку нельзя, и жечь дома горожан для повышения собственного настроения тоже нельзя, их мир перевернулся еще раз. А уж вода с уксусом и вовсе выбила из колеи даже самых стойких. Обычное ведь дело, когда армия доходит до места битвы, потеряв четверть личного состава. Потом в битве гибнет процентов десять, а на обратном пути мрет еще треть из уцелевших. Стертые ноги убивают больше воинов, чем вражеские стрелы. Оставшиеся в живых герои, истомленные ранами, голодом, кровавым поносом, простудой и укусами скорпионов, добираются до дома и хвастаются до конца жизни, показывая стонущим от зависти внукам свои трофеи. А трофеи-то о-го-го! Всем соседям на зависть! Хороший когда-то нож, за долгие годы сточенный в шило, прогоревшая до дыр бронзовая жаровня и бусы из мутного стекла, что болтаются по праздникам на шее старухи-жены. Больше и не осталось ничего. Взятая как доля в добыче рабыня померла в родах, расписные горшки побили, ткани сносили до дыр, а все съестное сожрали еще по дороге. Зато повоевали от души. Такие вот они, войны Бронзового века…

– Город богатый.

Ко мне подошел Одиссей, который привел три сотни бойцов, собранных на Ионийских островах и на побережье Этолии. Диковатая публика, невежественная и жестокая. Им долго пришлось объяснять, для чего их наняли, но понимали они с трудом.

– Держи парней, – сказал ему я. – Чтобы ни один дом не тронули. За город я из своей казны выкуп дам.

– Да я им сказал уже, – поморщился Одиссей, который убил на объяснения немало времени. Пришлось заставить кое-кого клятвы богам принести, по-другому этим отморозкам веры не было.

– Дома порядок навел? – спросил я его.

– Ага, – ухмыльнулся Одиссей. – Виру мне эти сволочи уплатили. Но тут, знаешь, совсем не денежный вопрос. Даже таким серебром, как у тебя, не решить его. Тут моя честь задета.

– Наверное, на их дома разбойники ночью напали? – я понимающе усмехнулся, а Одиссей не сказал ничего и усмехнулся тоже.

– Скажем так, – ответил он. – Боги покарали их. Парни с Крита хотят потом в Египет наведаться, – как бы между прочим, произнес Одиссей и вопросительно уставился на меня.

– Если нужен мой совет, – ответил ему я, – не ходи с ними. Не вернется ни один. Великий царь хорошо стережет проход в Дельту.

– Так и подумал, – вновь оскалился Одиссей. – Я вообще считаю, что вся эта возня закончится только тогда, когда всех буйных и голодных перебьют.

А ведь он прав, – подумал я. – Он уловил самую суть происходящего! Пока не утилизируется лишнее население, которое поперло со своих насиженных мест, ничего не закончится. Чудовищные толпы фракийцев еще нужно будет остановить, иначе они смоют железной волной и Микенскую Грецию, и Малую Азию, на столетия затоптав робкий огонек цивилизации. Год за годом придется перемалывать пограничным войскам племя за племенем, пока не наступит шаткое равновесие, и количество еды не сравняется с количеством едоков.

Одиссей уже давно ушел, а я смотрел, как подходит один корабль за другим, выгружая гомонящие толпы крепких горластых парней. Мы устраиваемся здесь капитально. Целая сотня с железными топорами пошла рубить лес. Лагерь, расположенный на остром мысе, будет отсечен частоколом по всем правилам, иначе первая же серьезная вылазка лишит нас кораблей. Ветераны, пришедшие сюда из-под Трои, не дадут соврать.

– Чего тебе? – спросил я Рапану, который мялся неподалеку, не решаясь прервать мои размышления.

– Мне как поступить прикажете, господин? – спросил купец, караван которого прошел сюда под нашей защитой.

– Идешь отсюда в Пер-Рамзес, – сказал ему я. – Продаешь товар, а потом все зерно и золото везешь прямо сюда. Тут ведь на три дня пути ни зернышка не найти. Один рейс ты делаешь смело. Второй уже надо будет смотреть. В конце лета первые отряды «живущих на кораблях» должны пойти отсюда в сторону Дельты. Тебе нужно попасть к визирю, чати. Делай что хочешь, но добейся встречи с ним.

– Сиятельный Та – родственник самого царя, – поежился Рапану. – Тяжело будет, господин, но я попробую. Тесть мастера Анхера пока что благоволит мне. Я и в этот раз повезу ему подарки от дочери…

– Добавь от себя, – сказал я подумав. – Подари ему серебряный кубок. У этих чудаков серебро немногим дешевле золота. Он в обморок от счастья упадет.

– Хорошо, господин, – ответил Рапану. – Как думаете, сколько времени продлится осада? Город крепкий. Если зерна накопили и чернь выгнали, тут можно и пару лет просидеть.

– Осада? – фыркнул я. – Кто тебе сказал про осаду? Задержись на пару дней, Рапану. Тебе будет что рассказать сиятельному Та…

– А ведь по восточному берегу можно даже зимой в Египет ходить, – мечтательно протянул Рапану, вытянув губы еще сильнее, чем обычно. – От самого Угарита до Пер-Рамсеса и Таниса! Только вы сделайте милость, господин, города северного Ханаана смирите. Уж больно разбойный народ на тамошнем берегу окопался. Одна Уллаза(1) чего стоит.

– Смирим, – рассеянно обдумывал я новые перспективы. – Непременно смирим. Если даже зимой плавать можно будет… На кой-мне разбойники прямо у порога? Это ведь теперь мой дом, Рапану. И твой тоже. Главное, при штурме не перестараться…

* * *

Тимофей стоял на стене Энгоми и презрительно сплевывал вниз. Даже та прорва кораблей, что нагнали сюда непонятные люди, живущие в одинаковых шатрах, не внушала ему страха. Энгоми просто так не взять. Зерна здесь много, а горожан мало совсем. Дядька Гелон почти всех прогнал, когда чужие паруса на горизонте увидел. Только самых нужных оставил: писцов, мастеров с медных рудников и купцов богатых. Ворота, помня печальный опыт покойного царя, завалили изнутри так, что и за неделю не пройти. В общем, отобьются, не впервой! Сюда уже не раз банды бродячих басилеев заглядывали, щелкая жадной пастью, да все уходили, вытирая кровавые сопли с битой морды. Цари Китиона и Пафоса тоже цепко держат свои владения, и безземельным бедолагам становилось все тяжелее. Сюда плыла самая отпетая шваль, голодные отбросы со всех концов Великого моря, и места на Кипре становилось все меньше и меньше. И кого тут только нет! И шарданы в рогатых шлемах, и бородатые сикулы в своих ожерельях, и ликийцы в цветных головных повязках, и пеласги с пучками перьев на головах. Все это воинство окопалось на несчастном острове, земли на котором давно уже не хватало. Многие пришли целыми родами, с женами и малыми детьми. А глядя на некоторые посудины, Тимофей лишь уважительно цокал языком. И как на такой дряни можно было море пересечь! Да у его матери корыто и то лучше было.

Тем не менее сила на острове скопилась огромная, тысячи мужей с хорошим оружием. Вон, у шарданов добрые шлемы имеются и длинные мечи, а у пеласгов кирасы и бронзовые тиары. А уж копий и луков – несметное количество. И управляться с ними эти мужи умеют. Многие пришли сюда потому, что воды севера стали опасны. Еще никто, кто пошел туда, не вернулся и не подал о себе вестей. Говорят, странные корабли с двумя мачтами и двумя рядами весел топят всех подряд, кто смеет заходить в пролив между Китирой и Критом. Торговцы рассказывают, что теперь те воды принадлежат самому сыну Поседао, а он не терпит незваных гостей.

– Да вот же те самые корабли! – удивился Тимофей, глядя, как в порт зашла бирема, на которой споро убирали мачты. – Неужто царь Эней к нам нагрянул? Плохо дело! Надо дядьке сказать.

Он нахмурился, а презрительное отношение к пришельцам сменилось глухой тоской. На затылке парня дыбом встали волосы – верный знак опасности. Хоть и не стар еще Тимофей, но жизнь уже прожил изрядную и привык верить себе. Сколько раз чутье отводило его от смерти. Сколько он боев прошел, уже и сам не помнит.

Тимофей повел взглядом по сторонам и загрустил. Энгоми сильно запал ему в душу. Не чета захолустным Афинам, где вокруг убогого жилья басилея на Акрополе пасутся облезлые козы. Мощеные камнем улицы, ровные, словно стрела, храм и царский дворец, окруженный домами знати и богатых купцов, – все это осталось нетронутым. Дядька Гелон жечь город запретил(2), даже прирезал пару дураков, которые по пьяному делу порывались факелы в дома бросать. Тимофей тогда дядьке изо всех сил помогал. Это они с ним, две закованные в бронзу башни, с боем вытеснили из города всех приблудных босяков, дуреющих от запаха вина, крови и женских криков.

– Эх! – Тимофей мрачнел с каждой минутой. – Думал, вот оно счастье-то! Ан нет!

Снова судьба погонит его искать своей земли. После того как Тимофей понял, с кем придется драться, веры в то, что они отсидятся, у него и на ноготь не осталось. Слишком много царь Эней уже сотворил на своем коротком веку. Сюда несколько ахейских кораблей из-под Трои пришло, мужи многое рассказали…

Приятная прохлада отделанного цветным камнем мегарона заставила его на минуту остановиться, чтобы привыкнуть к полутьме. Осада все же. Дядька велел экономить масло. А вот и он, никак не наиграется еще.

Гелон, сидевший на троне покойного царя, в царской тиаре, расшитой золотыми нитями, камнями и жемчугом, преспокойно потягивал вино и щурился довольный. Видать, только что из гарема вышел, который тоже унаследовал от предшественника. Красивых баб он себе оставил, а почти всех старух продал без разбору за горсть зерна. От них все равно толку никакого. Одну царицу оставил, не придумав еще, как с ней поступить.

– Чего хмурый такой? – спросил дядька. – Ну, осада. В первый раз, что ли?

– Царь Эней по наши души пришел, – ответил Тимофей.

– Эней какой-то, подумаешь! – с деланым безразличием повел плечами Гелон. – Отсидимся. Я к остальным царям гонцов послал, его дальше не пустят. Эней твой скоро песок жрать будет. Еды во всей округе нет. Она здесь вся собрана.

– У меня, дядька, предчувствие скверное, – неохотно выдавил из себя Тимофей. – А ты знаешь, меня оно редко обманывает. Сколько раз уже по-моему выходило.

– Может, и выходило когда-то, – недовольный Гелон скривил в гримасе костистое лицо, изуродованное шрамом. – А теперь вот не выйдет. Мы за этими стенами хоть год сидеть можем. Мы настоящие воины, а не как тот мужеложец, которому я башку снес.

– Может, договоримся… – начал было Тимофей, но наткнулся на свирепый взгляд дядьки. Парень этот взгляд хорошо знал. Он означал, что пора захлопнуть пасть, иначе будет только хуже. Тимофей плюнул прямо на пол, выложенный тесаными плитами, и пошел к себе. Его покои неподалеку. Он же родственник самого царя, знатный человек!