Текст книги "Сети Госпожи ужаса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Год 2 от основания храма. Месяц второй, называемый Дивойо Омарио, богу Диво, дождь приносящему, посвященный. Февраль 1174 года до н.э. Сифнос.

– Не Парфенон, но сойдет!

Это была первая мысль, что пришла мне в голову, когда все леса с храма были сняты, а на кровлю уложен последний лист свинца. У меня железа мало, а вот этого металла как дерьма за баней. Его вместе с серебром выплавляют.

Приземистый, тяжеловесный храм был слегка похож на классические образцы, но именно что похож. Ему недоставало той ажурной легкости, устремленной к небу, что получалась у более поздних греков. Да и крошечный он, едва ли метров на сто квадратных, если вычесть колоннаду. Потому-то и управились так быстро. Сотни людей трудились здесь бесплатно, приходя известку мешать и таскать камень, оставив мастерам лишь тонкую работу. Они хотели прикоснуться к великому, вкусив божественной благодати.

И вроде бы ничего особенного, а с другой стороны, тут и такого ни у кого нет, а потому стоявший рядом со мной Анхер раздувался от гордости и имел на это полное право. Это он привнес в архитектуру святилища египетские мотивы, сделав здание чуть более основательным и кряжистым, чем мне бы хотелось. Нет, храм по-своему даже красив. Он, вынесенный на каменный язык узкого мыса, обнимающего гавань, внушает немалый трепет. Храм прекрасно виден с моря. Это ведь дом бога. Сам Посейдон-Поседао живет здесь. Тот, кто не верит, может пришвартоваться в порту, заплатить пошлину, расторговаться на рынке, потому что без сифносской монеты здесь делать нечего, а потом зайти в храм и убедиться в этом лично.

Бог моря сидит в огромном кресле, с трезубцем в руке, и смотрит на ничтожного просителя ярко-голубыми глазами, сделанными из афганского лазурита. Глаза получились пронзительные и жуткие, великолепно сочетающиеся с устрашающим выражением лица. Очень знакомого лица, кстати. М-да… Даже меня пробрало, если честно, а что уж говорить про местных, испокон веков поклоняющихся ручьям, деревьям и камням особенно затейливой формы. Такая персонификация божества здесь в новинку, ведь ни на островах, ни в материковой Греции храмов нет. И жрецов нет. Не по карману нашей чахлой экономике содержать дармоедов, и по совместительству конкурентов за власть над умами. Богам тут молятся у каменных жертвенников, а жрецами считаются цари. И даже у жертвы предусмотрительно вырезается только бедро, а остальное съедается. Люди считают, что богу этого достаточно. Рачительный подход, ничего не скажешь.

– Награжу тебя, – повернулся я к Анхеру и ткнул в стену справа от входа. – Вот здесь высеки имена всех мастеров, кто храм строил, а в самом низу – имена горожан, которые помогали вам едой и трудом.

– Можно? – восторженно посмотрел на меня Анхер. – Мне будет дозволено на доме бога свое имя начертать?

– Я же тебе говорил, что ты будешь знаменит, как Имхотеп, – с самым серьезным лицом произнес я, зная, что этот парень немедля притащит к стене свою Нефрет, а та, не умея читать, будет гладить высеченные в камне буквы и восторженно смотреть на своего мужа.

– Великое дело сделано, – негромко произнес Гелен, который несколько месяцев из этого храма вообще не выходил. Он, наплевав на свой статус, таскал камень и подавал мастерам воду, проникшись грандиозностью замысла.

– Видение мне было, – негромко произнес я. – Бог Посейдон, повелевающий морем, открыл мне во сне, что в Аид люди после смерти не просто так попадают.

– А как? – жадно спросил Гелен, который даже рот приоткрыл, снедаемый любопытством.

– Понимаешь, братец, – увлек я его за локоть подальше от посторонних ушей. – Аид – он не таков, как мы его представляем. Мы вот считаем, что в подземном мире тоскливо и жутко, а это не так. Великие боги не могут хороших и дурных людей в одном месте после смерти собрать. Хорошим людям обеспечено доброе посмертие, а дурным – муки. Элизий – вот то место, куда попадут те, кто ведет праведную жизнь.

Я процитировал классика, с огромным трудом выковырнув из завалов памяти давно забытые строки. Кто бы знал, чего мне это стоило. Кое-что я, кажется, сам дописал, компенсируя дыры в воспоминаниях.

– Там человека легчайшая жизнь ожидает.

Нет ни дождя там, ни снега, ни бурь не бывает жестоких.

Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира

Веет с дующим свистом, чтоб людям прохладу доставить.

– О-о-! – Гелен смотрел на меня округлившимися глазами и жадно внимал.

– Здесь, за отечество кто, сражаясь, раны прияли,

Кто непорочны остались, жрецы в течение жизни,

Кто – благочестны, пророки, вещая достойное Феба,

Изобретеньям искусным кто жизнь свою посвятили,

Память оставили кто в других о себе по заслугам…

На этом мои воспоминания иссякли полностью, но Гелен был нокаутирован. Он замер, глядя куда-то поверх моей головы, и повторял строки, написанные Гесиодом и Вергилием, выучив их с первого раза и навсегда. Тут вообще память у людей куда лучше, чем у моих современников, что были не в состоянии запомнить номер телефона. Рассказать какой-нибудь эпос длиной в сутки для ахейца или лувийца просто раз плюнуть.

– А люди дурные и порочные попадают в Тартар, где их ждут вечные муки, – заговорщицким тоном продолжил я.

– А что надо сделать, чтобы попасть в Элизий? – жадно спросил Гелен.

– Ну, для начала, нужно выполнять кое-какие заповеди, – небрежно продолжил я. – Их немного, всего десять. Вот, послушай. Почитай отца твоего и мать твою. Люби своих детей превыше себя самого. Не убивай, если на тебя не нападают. Не прелюбодействуй. Не кради. Не лги. Не желай ничего чужого. Не обижай гостя и того, кого шторм выбросил на берег, потому что он тоже гость, посланный богами. Не обижай хозяев дома, давших тебе приют, ибо эти узы священны. И самое главное! Почитай законную власть, ибо она от богов.

– Не понял, – растерянно посмотрел на меня Гелен. – Вот выбросило море на берег корабль с сидонцами. Их теперь не убивать и не грабить, что ли?

– Нет, – покачал я головой. – Дать приют и помочь собрать товар. Убивать всех чужаков подряд нельзя.

– Мне бы присесть, государь!

Гелен, не найдя места, умостился прямо на основании колонны, видно, парня ноги перестали держать. Лицо его приняло отстраненное выражение. Он переваривал свалившееся на него знание, а я загибал пальцы, припоминая первые четыре заповеди. Да, они точно не подходят. И кумиров мы возводим, и богов всуе поминаем, и день субботний для нас полнейшая абстракция. В общем, я пока решил обойтись шестью старыми, добавив четыре от себя. Здесь с чужаками совсем беда. Они испокон веков законной добычей считаются. Потому-то и ходят караваны, вооруженные до зубов. Потому-то пропадает бесследно любой корабль, выброшенный на берег гневом Посейдона. А ведь это, между прочим, очень вредно для международной торговли.

Без крепчайшего клея религии собрать новую державу у меня не получится ни за что. Да и мерзкие обычаи хананеев с их человеческими жертвами и ритуальной проституцией мне откровенно противны. Тут уже попытались как-то раз на жертвеннике младенца задушить, так я утопить этого дурака из Бейрута приказал. Едва успел собственный приказ отменить. Не поняли бы люди, а финикийцы начали бы обходить Сифнос стороной, считая меня опасным сумасшедшим, не чтящим богов. Тоньше нужно действовать, деликатней. Начнем с малого.

– Бог будет мне откровения посылать, – сказал я. – У нас в головах, братец, большая путаница. И имена богов отличаются, и отвечают они порой за одно и тоже. Надо порядок навести.

– Как это? – непонимающе глянул на меня Гелен.

– А вот так, – заговорщицки посмотрел на него я. – Ты ведь понял уже, что наш Тешуб, вавилонский Адад и ахейский Диво – это одна и та же сущность? А угаритяне зачем-то нашего Посейдона Йамму называют. А в Газзате его чтят как Дагона. Порядок, братец, нужен, порядок! И в делах, и в богах. Одни боги выше стоят, другие ниже. Одни торговле покровительствуют, другие – земледельцам, третьи – морякам. Дивонус вот вообще за одно только виноделие отвечает. Хорошо устроился, правда?

– Я понял, – прошептал Гелен. – Как же я слеп был.

– Вот и займись этим, – похлопал я Гелена по плечу. – Я почему-то уверен, что ты как жрец Посейдона тоже от него откровения получать будешь. Только ты мне их сначала расскажи, чтобы путаницы не вышло.

– Ты мне предлагаешь это самому придумать? – изумленно посмотрел он на меня.

– С ума сошел? – возмутился я. – Стой тут и жди откровения. То, что нам с тобой в голову придет, и есть божье послание. Неужели ты считаешь, что человек способен на подобное без воли богов? Ты мне смотри, не богохульствуй тут!

Я так и оставил этого парня стоящим с раскрытым ртом. Он, сложив руки, смотрел в лазуритовые глаза Посейдона и что-то шептал. Видимо, просил откровений. У меня времени просто в обрез. Стройную систему почитания богов и привязанную к ней мораль нужно было создать еще вчера. Иначе на этих жертвенниках так и будут резать ягнят и жечь их мясо. Недалекие товарищи с Ближнего Востока продолжат душить своих первенцев, а их дочери – отдаваться кому попало, считая это благочестивым поступком. В этом точно ничего хорошего нет. У нас тут, между прочим, гонорея известна, а антибиотиков нет и не предвидится.

– Проклятье! – остановился я. – Забыл сказать ему, чтобы прекратил по печени гадать. Он же в своем желании узнать будущее все поголовье овец на острове изведет. Ладно, в следующий раз скажу.

* * *

В то же самое время. Микены.

Хеленэ возлежала на пиршественном ложе в мегароне, где теперь царил совсем другой человек. В ее руках серебряный кубок, где розовым багрянцем переливается разбавленное вино. Она приехала сюда, чтобы решить те вопросы, которые обычно надлежит решать мужам. Но только не в этом случае.

Менелай в Спарте крепил стены и завозил припасы, готовясь к скорой войне, но женское сердце подсказало басилейе, что все может повернуться совсем по-другому. Она приказала подать повозку, взяла десяток воинов и рабыню для услуг в дороге, и поехала в гости к сестре. Кто ей мог запретить? Менелай? Да он, когда весть о смерти брата получил, стал похож на побитую собаку. Не сдюжить ему против мощи микенского войска, а собрать басилеев оказалось не так-то просто. Нестор и аркадяне зимуют на Эвбее, а остальные виновато отводят глаза в сторону. У них тут теперь хорошая торговля с новым ванаксом Энеем. Серебряные драхмы за оливковое масло и шерстяное полотно рекой текут. Им войны без надобности.

Непонятна оказалась ситуация в Аргосе. Там почему-то насмерть разругались неразлучные друзья Диомед и Сфенел, а значит, и Аргос не пойдет биться с Эгисфом. Менелай остался совсем один и теперь походил на загнанного зверя. Не ест, не спит, только пьет, колотит слуг и насилует крестьянок, вымещая зло на бессловесной черни. А еще Феано сбежала вместе с единственным законным сыном, отчего отважный воин выл, словно раненый волк. Эти бабы решили его доконать. Пару раз, будучи пьян, он наведался в покои Хеленэ, не обращая внимание на ее робкое сопротивление. Просто попользовался ей и ушел, словно малую нужду справил. Вот рыдала тогда басилейя, вспоминая жаркие ночи в Трое. Попустили боги ей немного женского счастья, она его теперь вовек не забудет.

– Я, сестрица, в тягости сейчас, – нарушила затянувшееся молчание Клитемнестра. – Через стольких лет бесплодия благословила-таки богиня.

– Да? – Хеленэ так удивилась, что поставила кубок на столик. – Добрая весть, сестра. Надо жертвы Великой матери принести. В твоих-то летах дитя зачать. Повезло тебе.

– Значит, угодны мы богам, родственница, – со значением нажал на последнее слово Эгисф. – Ты ведь родственница нам?

– Конечно, – уверенно посмотрела на него Хеленэ. – И муж мой – родня тебе и по жене, и по отцу. Не забывай об этом, царь.

– Я-то не забыл, – протянул Эгисф, криво усмехаясь. – Да только не я на войну басилеев толкаю. Скажи, Хеленэ, он чего добивается этим? Мне уже несколько царей вести принесли, что муженек твой на мятеж их зовет.

– Он за кровь мстить хочет, – прямо посмотрела на него Хеленэ. – Ты брата его убил.

– Это я его убила, – лениво ответила царица, и лежащие рядом с ней Лаодика и Хрисотемида побледнели и спрятали глаза. – Я, сестрица, с мужа своего бывшего за кровь дочери взыскала. Он любимую мою девочку, как овцу зарезал. Могла бы, так еще раз зарубила бы его.

– Значит, все-таки не врут слухи, – неверяще смотрела на сестру Хеленэ. – Менелай мой с порога вестников погнал, когда ему это принесли. На тебя, Эгисф, думает.

– Нет, – царь покачал головой, украшенной легкой проседью. —. Я своего двоюродного брата похоронил с честью. Его тело в царской гробнице лежит, как и подобает потомку великого рода. Пусть мой двоюродный брат Менелай приедет ко мне. Я богом Диво клянусь, что не держу на него обиды. Слишком много крови в нашей семье. Мы преломим с ним хлеб и будем вечно жить в мире. А что касается Агамемнона, то это жена моя месть свершила за убитую дочь. Она в своем праве была.

– Так, на то воля богов! – непонимающе смотрела на них Хеленэ. – Или я не понимаю чего-то…

– Не понимаешь, сестра, – зло оскалилась Клитемнестра. – Та девка, что твоему мужу постель грела, дарданка… Она это. Она слух пустила, чтобы Агамемнон убоялся жертву принести и поход остановил. Очень ей понравилось царицей в Спарте быть.

– Вот оно чего… – едва смогла выдохнуть Хеленэ. – Но тогда и правда Менелаю с тобой, Эгисф, воевать незачем. В крови той виновница есть.

– Она к хозяину своему под крыло убежала, – зло ответила Клитемнестра. – К тому, которому с самого начала служила.

– Да быть не может того, – уверенно ответила Хеленэ. – Ее же силой в этот дом привезли. Она нить сучила на рабской половине. А то, что родня дальняя Энею оказалась, так это просто совпадение. Жила я в той Вилусе. Да она меньше Арголиды в два раза. Там, куда ни плюнь, в родню попадешь.

– Точно тебе говорю, сестра, – убежденно ответила Клитемнестра. – Кто в той войне выиграл? Менелай твой, на котором от ран места живого нет, или Эней? Кому теперь муженек мой новый служит? Кому все цари Ахайи кланяются? Кто боится земли убитых владык разделить и собственный скот вернуть? Да он в свой теменос четверть Пелопоннеса забрал, когда басилеев запада приказал перебить.

– Во-о-от оно ка-а-ак, – Хеленэ сопоставила то, что узнала сейчас, с тем, что слышала еще в Трое, и помрачнела. По всему выходит, что Эней и Агамемнона с Ифигенией погубил, и большую часть своей же собственной родни. Пока троянцы с данайцами насмерть резались, он в сторонке стоял, а потом победу забрал себе.

– Ну что, теперь поняла? – с видом полнейшего превосходства посмотрела на нее Клитемнестра.

– Теперь поняла, – кивнула Хеленэ. – А где Электра? Почему ее за столом нет?

– Она под замком, – зло скривила полные губы Клитемнестра. – На хлебе и воде посидит, пока в ум не войдет. Ей отец-негодяй дороже, чем убитая сестра.

– Ясно, – кивнула Хеленэ. – В Аргосе что происходит? Я ночевала там в усадьбе Сфенела, не стала в город подниматься. Думала на обратном пути к Эгиалее, Диомедовой жене, заехать в гости, поболтать.

– Она не Диомедова теперь, – прыснула в мощный кулак Клитемнестра. – Она Кометова.

– Не поняла.

Хеленэ глупо захлопала ресницами, переводя взгляд с сестры на Эгисфа. Она думала, что это какая-то шутка, но нет. Клитемнестра от души веселится, а глаза ее мужа серьезны, словно два камня. В них даже искорки веселья нет.

– Пока Диомед в походе был, его жена с Кометом сошлась, сыном Сфенела, – пояснил Эгисф. – И жили они хорошо, и торговля началась просто на загляденье, а тут ни с того ни с сего Диомед возвратился. Его уже и не ждал никто. Все надеялись, что его прибьют под Троей. Ан нет, уцелел.

– И что дальше было? – не верила своим ушам Хеленэ.

– Да прогнала его Эгиалея, – расхохоталась Клитемнестра. – Родню свою подбила, а те и проводили ее муженька с честью. Проваливай, сказали, бродяга этолийский, к себе. У нас тут законный род правит.

– А Сфенел как же? – Хеленэ неверяще переводила взгляд с одного на другую. – Они ведь сколько лет друзья.

– А Сфенел промолчал, – глумливо усмехнулась Клитемнестра. – Диомед друг ему, а Комет – сын. Получается, оба царства Аргоса за его детьми останутся. Вот так он забыл и про дружбу, и про то, как вместе с Диомедом кровь проливал. Власть, сестрица, она на всех не делится. Эгиалея – дочь законного царя. Аргос за нее горой стоит, как Спарта за тебя. Тем более сейчас, когда такая торговля пошла.

– А чем ей Диомед стал вдруг немил? Хорошо ведь жили, – растерялась Хеленэ, но тут захохотал даже Эгисф.

– Ой, насмешила! Я не могу! Живот порвется сейчас! – всхлипывал царь, утирая проступившие слезы. – Ну вот не тебе такие вопросы задавать! В Арголиде что, все бабы с ума посходили? Или еще остались те, что в разуме? У вас всех промеж ног зудит, что ли?

– Не равняй меня с блудницами! Я себе мужа по сердцу избрала и ему верность хранила, – хмуро ответила Хеленэ, которая больше не притронулась ни к вину, ни к еде.

Она не могла дождаться, когда, наконец, закончится этот проклятый ужин. Как только упала ночь, она пошла к Царскому Кругу, где лежат усопшие повелители Микен. Она будет молиться, чтобы свершилась ее месть. За Париса убитого, за погубленную жизнь, за постылые ласки ненавистного мужа. Ночь, близость мертвых и жертвы вином и хлебом, – этого должно хватить. Не так часто молят о милости Эрину, дочь Тьмы.

– Богиня, прошу тебя, – шептала Хеленэ, поливая вином камни царских гробниц. – Дай свершиться священной мести. Прими жертвы мои. А если мало тебе будет, то и саму жизнь мою забери. Ни к чему она мне теперь. В Аид сойду бестрепетно, и даже там счастливей буду, чем здесь. Может, хоть в царстве скорби с любимым увижусь.

Глава 5

Год 2 от основания храма. Месяц третий, называемый Дивойо Потниайо, Великой Матери, приносящей весну, посвященный. Милаванда.

Я стоял на крепостной стене и разглядывал окрестности. Роскошное место, лучшее из всех, что я видел. Рядом отличная бухта, река Меандр, самая полноводная в Малой Азии, и множество горных ручьев, питающих город и поля. На берегу Латмийского залива, который через тысячу лет исчезнет под наносами ила, и стоит Милаванда, будущий великий и славный Милет. Сейчас этот город не впечатляет. Крепостца шагов в триста диаметром, плотно застроенная домами жителей, каждый из которых имел свой участок за пределами города. Тут не прокормиться ремеслом. Оно понемногу приходит в упадок, как и торговля.

Гавань Милаванды, которую прикрывает от моря цепочка островов, когда-то была полна кораблей, а теперь она почти пуста. Нет гостей из Угарита, Кносса, Пилоса, Навплиона и Хелоса. Незачем сюда плыть, ведь тончайшая нить торгового пути, что идет из этого порта через города Арцавы до самой Хаттусы и Каркемиша, оборвана навсегда. Чтобы соединить ее снова, нужно воссоздать державу хеттов, а дикарей мушков и каска, опустошающих центр полуострова, истребить или загнать назад в горы. Некому это сделать, а я и мысли такой не имею. Пусть князья, разорвавшие на куски страну Хатти, сами с этим разбираются. У меня нет на это ни сил, ни охоты, ни нужды. Есть и попроще торговые пути.

Море, которое раскинулось передо мной безбрежной синевой, чисто от парусов. Не сезон, да и мало сейчас на море купцов. Города Ханаана разгромлены почти все, а будущая Финикия только-только оживает. Вот еще растут конкуренты на мою голову. Торговцы из Тира, Арвада, Библа, Сидона и Бейрута еще покажут себя, но пока что они только пытаются выжить в море, кишащем хищниками. Великолепная гавань Милаванды приняла едва ли пару купеческих кораблей. Остальные, стоящие здесь – мои. Они ждут, когда их столкнут в воду и отправят в путь.

Порт окружают домишки бедноты, глинобитные и каменные. Чем ближе к холму акрополя, тем теснее стоят дома, тем они больше и зажиточней. Это Нижний город, заселенный, как и везде, простонародьем. Узкие кривые улочки, плоские крыши и стены без окон. Тут строятся точно так же, как и везде. Фундамент из камня, а остальное – из высушенного на солнце кирпича, перекрытого деревянными балками. Дома лепятся тесно, словно пчелиные соты. Они как будто ищут защиты друг у друга. Защиты от таких как мы, сильных и наглых, приходящих с моря.

Милаванде, как фактории цены нет. Плодородная земля, много воды и порт, соединявший Аххиявву с Хаттусой, все это сделало завоевание города владыками Микен вопросом предрешенным. Им требовался торговый форпост, и они его получили, захватив крошечный кусочек страны Арцава. Они не пошли вглубь. Им это было просто не нужно. И мне не нужно тоже.

– А место ведь отличное! – не покривил я душой. – Особенно на той стороне залива, где река.

– Земля там просто на загляденье, государь, – согласился Абарис, а стоявшие позади таксиархи поддержали его одобрительным гулом.

– Паренек со мной приехал, – ответил я. – Обучен хорошо. Будет писцом здешним. Он обмер земли проведет. Князька здешнего…?

– Зарезали, господин! – преданно посмотрел на меня командир лучников Хуварани. – И его самого, и семью под нож пустили. Как ты и велел.

– Хорошо, – кивнул я. – Надо бы архонта здесь назначить. Сотники раненые есть?

– Есть, – нахмурился Абарис. – Нелею из второй сотни левую руку покалечило. Не может со щитом биться.

– Его оставим, – кивнул я. – Он толковый. Дадим ему двести плетров земли и рабов в награду.

Я был собой горд неимоверно, потому что придумал, наконец, систему мер и весов. Плетр – это почти что родные, привычные десять соток, девятьсот пятьдесят квадратных метров. Если здесь этой мерой пользовались без малого тысячу лет, то значит, она была удобна.

– Плетров? – недоуменно посмотрели на меня командиры, не разделявшие моих восторгов. – Это еще что такое?

– А вы думали, я отдыхал всю зиму? – усмехнулся я. – Я думал! Плетр – это десять тысяч квадратных пусов(1). Полтора пуса – это локоть. Шестьсот пусов – стадий. Поняли?

– Нет! – дружно замотали головами таксиархи. – Пус – это же стопа!

– Во! – я показал им подошву сандалии. – С моей ноги мерку сняли. Она в храме Посейдона храниться будет. А от нее остальные величины будут происходить. Так поняли?

– Нет! – снова помотали головами командиры. – Почему наш Поседао стал Посейдоном? И самое главное, сколько земли Нелей получит?

– Та-а-ак! – возвел я очи горе, решив проигнорировать первый вопрос. – Ну, чтобы вы поняли. Вавилонский ику, которым хетты тоже землю считают, равен трем с половиной плетрам. Один ику упряжка быков может вспахать за день. Значит, Нелей получит шестьдесят ику. То есть надел, равный тому, что одна упряжка быков сможет вспахать за пять дюжин дней.

– О-о-о! – раскрыли рты таксиархи. – Так чего ты сразу не сказал, государь? Всю голову нам этими плетрами забил. Давай землю в ику считать! Так ведь любой дурак поймет. Прямо как мы сейчас.

– У нас дюжину таких ику называют «поле», – почесал голову родосец Пеллагон. – Богатым наделом считается. Только сам царь может столько земли пожаловать.

– А у нас кто сколько сможет у соседей отбить, тот стольким и владеет, – ухмыльнулся фракиец Сардок. – Цари пробуют порядок навести, да только без толку все.

– А нам нельзя вместо Нелея архонтами стать? – жадно посмотрели на меня командиры, и я даже растерялся. Елки-палки! Я ведь им ничего не дал! А так нельзя.

– Вы тоже свои наделы получите, – небрежно сказал я. – Думали, я про вас забыл? Четыреста плетров лучшей земли у хорошего ручья, с оливами и садом. И сто плетров земли похуже, под пастбище.

– Да-а! – заорали они в восторге, хлопая друг друга по плечам.

Теперь они уже ничего не имели против плетров. Воины поняли главное: они богатые люди, которым не грозит голодная смерть. Только вот условием богатства станет беспрекословная преданность лично мне. Любой, кто захватит Милаванду, отберет у них землю тут же.

– Это имение у вас будет, пока живы вы и ваши жены, – предупредил я их. – Дети пусть сами свою землю зарабатывают.

– Да и ладно, – легкомысленно согласились таксиархи, не понимая, что только что смогли изменить мир. – Пусть тоже попотеют.

Я возьму за основу порядки, которые сейчас приняты в Микенах и у хеттов, и немножко добавлю от себя. Вся земля будет считаться собственностью царя, а остальные станут ее арендовать. Даже гекветы, царские вельможи, и сельские общины. Свободной продажи земли, как в Вавилонии, мне даром не надо. Это неизбежно приведет к концентрации ее в руках определенных людей или храмов, как в Египте, где фараон просто нищий по сравнению со своими жрецами.

– У нас воинов увечных два десятка, государь, – сказал вдруг Абарис. – У кого рука, у кого нога… Что делать будем с ними?

– Кашеварами в войско возьмем, – не раздумывал я ни секунды, – и в обоз, с сохранением жалования. Как срок выслужат, дадим работу по силам в страже или в порту. И участки выделим, урожай с которых на их пропитание пойдет.

Грех так говорить, но увечный воин в это время – редкость невероятная. Тут люди или выздоравливают, или умирают, а калеки и вовсе не нужны никому. Считается, что они неугодны богам, раз не смогли ни победить, ни погибнуть с честью. Жуткая судьба у этих людей. А вот у меня их аж двадцать человек скопилось. Таких, кто жив остался, а сражаться не может.

– Бунт будет, государь, – отвел глаза в сторону Абарис. – Богатеи здешние нипочем своей земли не уступят.

– А с чего ты взял, что это их земля? – нехорошо так усмехнулся я. – Это теперь моя земля. Хора(2) Милаванды будет переделена. Я заберу в свой теменос пятую часть как военную добычу, еще пятую часть отдадим воинам, вышедшим в отставку, а остальное мои писцы разделят заново.

– Так чего стоим, благородные? – зло усмехнулся Абарис и повернулся к товарищам. – Нам было велено город сохранить, и мы его сохранили. Из мастеров ни одному даже юшку из носа не пустили. Ни одну бабу не тронули. Ты, государь, даже не представляешь, чего мне это стоило.Воинов здешних мы перебили, а семьи-то их здесь живут. И это они теперь нашу землю занимают.

– Продать их нужно, и подальше отсюда, – намекнул я. – Со мной тамкары приплыли. Они их на Родосе пристроят. У вас три дня… Потом мы уходим.

Жестоко? Возможно. Только вот пощадить детей элиты, перебитой при штурме, оставить им землю и скот… Да полным дураком надо быть. Они, пользуясь своим богатством, неизбежно будут мутить воду, интриговать и устраивать мятежи. Я не стану совершать такой ошибки. Вся элита в этой земле будет собрана из моих воинов. И я не позволю даже самым близким своим людям обрасти огромными земельными латифундиями. Их имения будут разбросаны по всей державе, за целостность которой они станут биться изо всех сил. Такой вот у меня хитрый план. Я спустился со стены, попав в мешанину узких улочек и тесно жмущихся друг к другу кирпичных домов, из которых уже тащили на улицу воющих баб и плачущих детей.

– Да что же я творю? – прошептали вдруг мои губы.

Неужели простая целесообразность и понимание того, что случится потом, убивает во мне человека? Наверное, да. Сердце сжимается от жалости, а я стою и не мешаю воинам делать их дело. Семьи здешней знати волокут в порт, к кораблям, их добро пойдет в общий котел и будет разделено по обычаю, а их земли попадут в мой личный теменос. И только я приму решение, кому и чем тут владеть. Такая вот начинается здесь жизнь, и совсем не факт, что она будет хуже прежней. Здесь можно пустить под запашку и сады куда больше земли, чем сейчас, ведь Меандр глубок и быстр. И это единственное место из всех моих владений, где можно поставить водяные колеса. А неописуемое множество ручьев в горах позволит разместить там мельницы и кузни с водяным приводом. Стоит ли жалеть несколько десятков баб с детьми ради такого? И я отвернулся, будучи не в силах совладать с болью в сердце, которое еще не успело окаменеть. Я завидую таким, как Абарис, Одиссей и Кноссо. Они уже родились с камнем в груди. Мне до них еще далеко.

Дворец местного царя оказался значительно больше и удобнее, чем тот, что был у меня на Сифносе, и я глубоко задумался. Я ведь так и не решил до конца, где именно осяду. С одной стороны, Милаванда – это плодородные земли и путь вглубь Азии, а с другой – на кой черт мне этот путь нужен? В этой самой Азии сейчас творится натуральный апокалипсис, в котором рубятся кочевники и мелкие княжества, на которые рассыпалась держава хеттов. Осесть на Кипре, конечно, куда выгодней и безопасней. Я планирую взять под контроль море, а Кипр – это то самое место, куда будут сходиться потоки товаров из Аххиявы, Финикии, Аравии, Египта и Вавилонии. И медь! Медь всему голова. В окрестностях Энгоми чудовищно богатые рудники. Только вот плодородных долин на Кипре всего одна – Месаория, и она довольно засушлива.

Собственно, на весь огромный остров единственная нормальная река – Педиеос, на которой и стоит город Энгоми, но она превращается летом в едва заметный ручеек. Остальные и вовсе пересыхают. В общем, с точки зрения сельского хозяйства Кипр – слабое подобие Милаванды или Македонии, а о водяных колесах и мельницах придется забыть. Хотя… Римляне же как-то умудрялись снабжать города водой. Акведуки строили, трубопроводы прокладывали. Там ведь даже бани были. А я чем хуже? Я тоже баню хочу. Решено! На Кипр! А этот дворец пусть станет чем-то вроде областной администрации и резиденцией здешнего архонта. Бывший воин, выросший в хижине, сплетенной из лозы, это заслужил. Вот он, стоит передо мной и преданно поедает глазами. Я кивнул ему, сделав вид, что только что заметил.

Нелей, один из сотников фаланги, кисть которого после ранения почти не гнулась, склонил голову. Мужику и тридцати нет, а он покрыт шрамами с головы до пят. Вырезанные стрелы, след от удара копья, длинные рубцы от кинжала, а теперь вот камень раздробил кости на левой руке. Держать щит он больше не может, пальцы едва гнутся. Рядом с ним стоит юноша лет шестнадцати, сын гончара с Сифноса, отмеченный мной за цепкий ум и необыкновенную память. Его зовут Терон, что значит крепкий, выносливый. Но, вопреки имени, он не крепок и не вынослив. Напротив, он щуплый и худой до того, что даже сытная кормежка в школе не смогла этого исправить. Я хотел его наставником сделать, но растущая держава требует грамотных людей. И верных, таких, как он. Терон, не раздумывая, присягнул Морскому богу, навсегда попрощался с родными и сел на мой корабль. Теперь тут его дом. Или там, где я ему прикажу.

– Итак, – сказал я. – Ты, Нелей. Я оставлю тебе сотню воинов. Мало, знаю. Остальных наберешь на месте. И не из воинских семей. Бери пастухов, беженцев с востока и даже беглых рабов. Мне все равно, кого ты возьмешь, лишь бы яйца имели. Твоя личная сотня станет получать жалование серебром, остальным за службу дадим землю. Пять сотен пока будет достаточно. Как только наберешь воинов, начнешь передел земли. Ты, Терон, за это отвечаешь. Земли будем выделять только общинам. Разбить всю хору на дамосы(3) и закрепить их границы. Владения покойного царя, храмов и знати переходят в мой теменос. Воинов селите вокруг города. Если кого-то придется согнать для этого с земли – сгоните, но отправьте в какую-нибудь деревню, чтобы с голоду не помер. Если горожанин не занимается ремеслом и не нужен здесь – выселяйте его в Нижний город. Оставьте за стеной здесь только лучших мастеров, купцов и воинов.