Текст книги "Сети Госпожи ужаса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 21

В то же самое время. Территория 14 нома страны Та-Мери. Где-то на востоке дельты Нила. Южнее города Пер-Амон.

Тимофей ворочал своим веслом с каким-то непонятным остервенением. Главк, сидевший по левую руку, только головой качал, но не говорил ничего. Тимофей сидел чернее тучи, то и дело неласковым словом поминая богов, отнявших разум у одного старого дурака. С дядькой они разругались вдрызг, и дело шло к тому, что после найма в шарданы они с ним разбегутся в разные стороны. Дядька пригрозил, что выгонит племянника из ватаги, а тот только ухмыльнулся и напомнил, загибая пальцы, где и когда он дядькину задницу из огня вытащил и золотом украсил. Многие из парней тогда задумались не на шутку. Почти у всех за пазухой кошель с золотом болтается, и все до одного знали, от кого тот кошель получен. Авторитет Тимофея давно уже стал ничуть не меньше, чем авторитет самого Гелона. А раз так, то непременно быть схватке за власть. Именно это парня и расстроило. Умел бы плакать, заплакал бы. А так только кулаком колотил в деревянный борт, едва не разбив руку до крови.

Тимофей шкурой чуял, что идти в Египет не стоит. Но единственное, на что хватило его красноречия – это уговорить дядьку войти в нильский рукав одним из последних. На это Гелон нехотя согласился, поскольку кораблей в ватаге было два, и одним из них командовал именно Тимофей. По прибытии на место быть драке. Это понимал каждый, и парни хмурились, не ожидая от этой распри ничего хорошего. А теперь вот Гелон увел свой корабль далеко вперед, да так, что Тимофей едва держал его в поле зрения, проклиная упрямого старика, которого обуяла ревность.

Огромная змея из сотен разномастных судов втянулась в тростниковую утробу нильской дельты, где началась такая мешанина каналов, что даже опытный кормчий вскоре потерялся и шел, просто держа в поле зрения мачту следующего корабля. Поначалу по левую руку Тимофей видел лишь пустыню и берег, кое-где заросший акацией, ивой и тамариском. Там же, где деревьев не было, расстилалось безбрежное поле полыни. Но чем дальше уходили от моря, тем благодатнее становилась земля. И вот уже акацию сменила финиковая пальма, а болота низовий, покрытые непролазными зарослями папируса, сменились на речной простор, где в стоячих заводях отцветали последние лотосы.

Чем дальше от моря, тем больше становилось каналов, которые все как один уходили на запад, пронизывая своей сетью безбрежное море тростника, в котором то и дело появлялась деревушка, рядом с которой мельтешили голые, загорелые до черноты люди. Они пели, удивляя Тимофея безмерно. Эти люди радовались чему-то, а он с детства к труду в поле не испытывал ничего, кроме глубочайшего отвращения. Его только на то и хватало, чтобы пасти деревенских коз. А сама мысль, что нужно из года в год копошиться в этой грязи, приводила Тимофея в состоянии ужаса. Подумав как следует, он решил, что если боги рассудят ему землю пахать, то он пойдет и удавится в петле. В Аиде куда лучше будет. Там тоже тоскливо, но хотя бы потеть не придется.

– Богатая земля! – одобрительно прогудел Главк, который жадно вертел башкой по сторонам, оценивая стать быков, которых пригнали на водопой смуглые мальчишки лет десяти.

Время Ахет заканчивается, и высокая вода уже сошла, оставив после себя толстый слой живительного ила. Пока что вода заперта в земляных клетках, а крестьяне длинными «журавлями» перекачивают ее выше. Туда, куда разлив не достает. Там разбиты их огороды и сады. Там растет лук, чеснок и бобы, которые в Египте вызревают в неописуемом количестве. Там растут финиковые пальмы, инжир и виноград, а трудолюбивый народ ведрами доставляет воду к каждому корню.

– О-ох! – то и дело стонал Главк. – До чего же земля добрая! Неужто и нам такую дадут? А, Тимофей? Ты чего сидишь смурной? Или ты не рад, парень?

– Нет! – с отвращением смотрел на это все богатство Тимофей. – Не рад. Удавлюсь с тоски! Или биться буду, пока смерть свою не найду. Лучше с копьем в брюхе сдохнуть, чем вот так жить.

– Ну и дурак, – рассудительно сказал Главк, налегая на весло. – Молодой еще, глупый, счастья своего не видишь. Поброди по свету с мое, так любому клочку земли радоваться будешь. Люди сюда с каких-то дальних островов приплыли, а ты нос воротишь. Я вот и знать не знаю, откуда эти сикулы приперлись, а ведь не спросишь. Бухтят что-то непонятное да глазами дурными зыркают.

– Старшой! – крикнул Тимофею кормчий. – Остановиться бы, путь промерить. Уж больно мелко становится. То и дело днищем цепляем.

– Мелко, говоришь? – нахмурился Тимофей и оглянулся по сторонам.

Что-то зацепило его взгляд. Вокруг привычная картина, какую он наблюдает уже несколько часов. Обычная прогалина в камыше, за ней – деревушка на десяток домов, стоящая на пригорке, а вокруг нее сад. Вроде бы все как всегда…

– А почему деревня пустая? Где люди? – и он заорал. – Парни! Тетиву на луки вздеть! Угли раздуть. Щиты под рукой держать!

– Ты чего это, старшой? Тебе солнце голову напекло? – непонимающе хлопал глазами кормчий, а воины поддержали его согласным гулом.

– Не все то золото, что блестит, – невесело усмехнулся Тимофей. – Морской бог так сказал. Я ведь говорил, что не нужно нам сюда идти, да вы не послушали меня. Земли хотели? Будет вам земля. На два локтя в глубину, и то, если повезет. Правь к берегу, Ориген, ловушка это! В самые заросли правь. Прячем корабль. Если боги нам сегодня самую малость удачи подарят, отобьемся.

Идти к берегу им не пришлось. Видно, их маневр разгадали, и из зарослей тростника вылетел бронзовый крюк, впившийся в борт корабля. Натужное уханье невдалеке странным образом совпало с теми рывками, которыми ватагу афинян влекли к берегу. Канал узкий, едва ли сорок шагов в ширину. Им до берега остались какие-то мгновения, да и те не будут спокойными. На берег выскочили полуголые фигуры, а потом послышались щелчки тетивы. Звук, который никогда не предвещал ничего хорошего. Кормчий Ориген, который так и не бросил своего весла, упал, неверяще сжимая стрелу, пробившую его горло, а Тимофей, укрытый щитами своих ребят, в спешке надевал панцирь. Он был спокоен, но его заливала холодная ярость. Он злился сам на себя.

– Я ведь был прав! Я опять был прав. Вот ведь старый дурак. Как же теперь вытащить всех из той задницы, в которую ты нас привел…

Афиняне не стали ждать, когда бросят еще один крюк, и корабль перевернут набок. Они обрубили веревку и попрыгали в воду. Утонуть они не боялись. Раз уж корабль чуть на брюхо не сел, значит, и им беспокоиться нечего. Они шли, укрывшись щитами, в которые густо втыкались стрелы.

– В заросли! – крикнул Тимофей и первым вломился в самую гущу тростника, тут же укрывшись от выстрелов.

Голоса на берегу стали растерянными, а афиняне присели, не обращая внимания на то, что голые ступни вязнут в мерзком иле. Пусть только сунутся египтяне. Корабль, предоставленный воле волн, растерянно ткнулся носом в заросли и остановился. Тут почти нет течения. Вода в каналах стоячая, как в болоте. А если течение и есть, то оно почти незаметно.

Главк подполз к Тимофею. Он сгорал от стыда и теперь смотрел в сторону, напоминая побитую собаку. Он ведь не верил другу, высмеивал его при всех, расписывая сытую жизнь в царских шарданах. А теперь здоровяк нацепил на голову целую охапку тины, которая, впрочем, от его бороды мало чем отличалась. Так сделали многие, спрятавшись в зарослях. И грязью вымазались, и кусты какие-то срезали, выставив их перед собой. Уж очень жить хотелось.

– Чего делать будем, старшой? – шепнул Главк, не смея смотреть в глаза.

– Ждем, пока уйдут, – шепнул в ответ Тимофей. – Если они уйдут… Постараемся корабль спрятать, только боюсь, не выйдет ничего. Не дадут по воде сбежать.

– А как тогда? – закусил губу Главк. – Это же Египет. Отсюда вообще не уйти никак. Море и пустыня вокруг.

– Не знаю пока, – выдохнул Тимофей. – Придумаю что-нибудь. К своим идти нужно. Большой толпой точно отобьемся. Пусть только египтяне уйдут. Скорей бы ночь.

Он ждал напрасно. Египтяне и не думали уходить. Немалый отряд северян, спрятавшихся в тростнике, они должны истребить до последнего человека. Голоса раздавались все ближе, и вот уже кое-где мелькали полуголые тела в набедренных повязках. Драться в камыше неудобно. Строя тут не выставить, а из лука можно выстрелить едва ли на десяток шагов. Египтяне гомонили недовольно, но приказа ослушаться не смели. Лезть в заросли они не хотели, зато забросали корабль горшками с углем и снопами соломы, и теперь за спиной афинян огромным костром полыхала их единственная надежда уйти отсюда подобру-поздорову.

– Провались вы! Сожри вас демоны! – застонал Тимофей. Все припасы, добыча и одежда горели с веселым треском, хороня последнюю надежду пробиться к морю.

– А-а! – заорал какой-то воин из ватаги, на которого едва не наступил враг. Он незатейливо ткнул его кинжалом, а потом перехватил легкий щит и копье. Больше с бедолаги взять было нечего.

– Себхен! Себхен! – заорали египтяне, и это слово Тимофей знал. Себхен – это враг. Не выпустят их отсюда.

– Бе-е-ей! – заорал он, вскочил на ноги и в длинном прыжке достал египтянина, который на свою голову раздвинул стебли тростника шагах в пяти от него.

Щуплый мужичок упал с разрубленной ключицей, а афиняне с ревом понеслись на врага, который ждал их на выходе из зарослей. Туда, в море тростника, послали разведчиков, и их вырезали в считаные мгновения.

– Сомкнуть щиты! – заорал Тимофей, и ватага, как смогла, исполнила приказ. По всему морю шли вести о том, как воюет царь Эней. Никто еще не умел так, но пробовать пытались все без исключения.

Две дюжины афинян ударили в полусотню египтян, разорвав ее пополам. В центре бился Тимофей, до бровей закованный в бронзу. И он рубил пехоту фараона направо и налево, укладывая полуголых воинов как снопы. Все египтяне тонкие в кости, и в ближнем бою не соперники могучим гребцам. Они отменные лучники, но им нечего противопоставить коренастому Главку, который крушил своей палицей легкие щиты и черепа. Да и ненастоящие воины сидят в засадах. Это ополченцы, обычные крестьяне, призванные на службу волей фараона.

Тимофей понял, что весь берег усеян такими засадами. Их вели так, как охотник ведет добычу. И скорее всего, их ждали дальше, там, где они уж точно сели бы на мель. Тут всего лишь малый отряд, который они растопчут как детей. Точнее, растопчет Тимофей, после каждого удара которого кто-то из египтян падал на землю. Нет у них бронзового доспеха. Самый знатный воин носит нагрудник из проклеенного льна. А такой панцирь, как у Тимофея, есть лишь у самого царя и его вельмож. Здесь же, среди тех, кто сидел в засаде, даже в льняном доспехе нет никого. Тут половина – лучники, которые пытаются отбежать подальше, чтобы поразить врага издали. Получалось у них не очень. Афиняне разорвали строй, потом перебили копьеносцев, после чего лучники просто пустились наутек.

– Уф! Отбились вроде.

Усталый Тимофей присел на какую-то корягу, бессильно опустив меч на землю. Бой закончен, и примерно треть убитых за ним.

– Боги берегут тебя, брат, – сказал Главк, который сел рядом, вытирая с дубины чужую кровь и мозги. – Прости, что не верил тебе.

– Да что уж теперь! – махнул рукой Тимофей. – Похороним убитых и пошли. Надо наших найти. Если собьемся в кучу, может, и уцелеем. Мелкими шайками нас быстро перебьют. Нас сюда как баранов на убой привели.

– А зачем? – нахмурился Главк.

– Да чтобы не путались под ногами, – невесело усмехнулся Тимофей. – Надоело великому царю набеги отбивать. Вот и решил сразу всех в гости позвать. А позвав, вместо хлеба, стрелами и копьями попотчевать. Ну, – тяжело поднялся он. – Пошли, что ли. Надо укрыться до темноты.

* * *

Рапану шел на первом из кораблей, который петлял по тростниковому морю, словно змея. Как тут находили дорогу, для купца так и осталось загадкой. Но вот Сети, писца-египтянина, словно подменили. Он даже как будто выше ростом стал, попав в родную мешанину каналов и рукавов великой реки. Он знал их как свои пять пальцев, и Рапану даже зауважал его немного. Тощий смуглый мужичок с тонкими руками и выпяченным животиком уверенно показывал кормчему путь, а тот лишь подобострастно кланялся, признавая его умение. Они прошли каналы беспрепятственно, потому как изначально взяли корабль с мелкой осадкой, годный для плавания по реке. Тяжелые лохани северян сначала цепляли килем за дно, а потом и вовсе начали садится на мель, перекрывая путь остальным.

– Ходу! – завизжал египтянин, когда впереди показались тростниковые лодки, набитые лучниками. Он встал на нос и замахал руками. – Не стреляйте, доблестные воины! Не стреляйте! Я слуга Великого дома! Северяне позади!

Писец держал в руке статуэтку богини, и это помогло. Воины фараона крики услышали, и их пропустили, провожая долгими, недоверчивыми взглядами. Рапану оглянулся и похолодел. Огромный корабль, на котором плыл сильный род шарданов, плотно засел днищем в иле канала, и теперь воины на нем трясли оружием и ругались почем зря. Женщины потащили в трюм детей, туда, где были сложены их пожитки и награбленное по дороге. Коровы, стоявшие на палубе, спешно укрывались кожами, а коз и овец тащили вниз, поближе к женщинам и детям. С берега полетели стрелы, ранив первых из северян. Те же начали прыгать в воду и, прикрываясь щитами, побрели в сторону берега, зверея от ярости. Им тут было едва ли по грудь.

– Великие боги! Спасите нас от напасти! – шептал Рапану побелевшими губами. Он уже и сам не рад был, что ввязался во все это, но награду господин обещал воистину царскую. Купец и за куда меньшее шкурой рисковал.

Целая орда северян, застрявших в камышовом переплетении каналов, оказалась окружена армией фараона. Рапану, чье судно выскочило на простор, с ужасом смотрел, как с юга подходят менеши, огромные корабли с высокой кормой, на которой сидели лучники. Стрелки сидели даже на вершинах мачт, в какой-то бочке, откуда они наблюдали за бескрайними просторами Дельты. Воины весело перекрикивались, махали друг другу руками, показывая цели в зарослях. За ними плывут легкие весельные «тешен». Эти кораблики построены в виде дуги и похожи на серп, и они куда маневренней, чем плавающие крепости, набитые стрелками. Менеши не дадут северянам выйти к морю. Все налетчики останутся в переплетении узких протоков, где их ждут засады воинов его величества.

Впрочем, не все пошло гладко. Десятки судов не успели войти в заросли, и восточный рукав Нила увидел настоящее сражение на воде. Корабли менеш перекрыли путь вверх и вниз, а тешен юркой рыбой пронзали водную гладь, заливая северян потоками стрел. Лучников у северян было меньше, но сдаваться они не собирались. Вот на борту одного кораблика встал голый мальчишка, тощий, как ветка, и, истошно визжа, забросил горшок углей в лодку из папируса, с которой его корабль заливали стрелами. Мальчишка упал лицом вниз, поймав грудью стрелу, но египетская лодчонка уже вспыхнула веселым пламенем. Воины фараона с воплями посыпались в воду, и их тут же забили веслами и копьями родственники отважного паренька. И такое творилось везде, куда ни кинь взгляд.

Корабли египтян жгли и брали на абордаж в безумной отваге обреченных. И даже высокие борта не помогали. Северяне лезли по веслам, отсекая топорами руки, что их держали. Их сбрасывали копьями вниз, рубили и кололи, но они лезли все равно, в надежде прорвать строй и уйти. Вот жарким пламенем полыхнул огромный менеш. На его нос залез десяток смертников и держал его, пока огонь не вцепился своими алыми когтями в сухое до звона дерево. Корабль горел, а полуголых парней дырявили стрелами и рубили топорами. И ни один из них не отступил, дав ускользнуть на север лодке, набитой сородичами. Эту лодку они только что отняли у египтян, вырезав их до последнего человека.

Рапану на своем корабле мчал вверх по течению, а позади него, с кормы плавучих крепостей пращники и лучники его величества расстреливали ахейцев, лукканцев, тевкров, шарданов и прочий люд, который посчитал, что эта древняя земля станет им новой родиной.

На суше шли ожесточенные сражения, ведь пришельцы не были несмышлеными детьми. Напротив, они были воинами, опытными и умелыми, прошедшими множество битв. Рапану увидел, как полуголые копьеносцы египтян нарвались на сильный отряд сикулов, из которых четвертая часть оказалась закованной в бронзу. И выстроившиеся в плотный строй бородатые мужики играючи сбросили египтян в реку, изрубив их длинными бронзовыми мечами. Они ревели в ярости, показывая лучникам на кораблях, что перережут им глотки. Стрелы били в металл кирас и бессильно падали на землю, а укрывшиеся щитами пришельцы отошли в заросли, где спрятали жен и детей. Они дорого продадут свою жизнь.

Сотни разномастных кораблей застряли на мелководье, будучи не в силах повернуть назад. Их расстреливали из луков и пращей. Их тащили крюками к берегу и переворачивали вверх дном. Волны пришельцев с ревом неслись на египтян, в безумной ярости сметая их заслоны. Они сбивались в кучи, словно капли ртути, и тогда египтянам приходилось туго. Они отступали к своему лагерю. Туда, где его величество выставил красу и гордость своей армии – тысячу копьеносцев Менфет неб Пер-аа – Отборных воинов Великого дома. Рядом с ними – наемники из шарданов, вооруженные кривыми хопешами, оставлявшими жуткие раны. Они вступят в бой последними, когда врага проредят залпы лучников-нубийцев. Северян гнали именно к этому месту, приготовленному для приношения богам. Именно туда и вел корабль писец Сети. Он спешил доложить своему господину, визирю, что его священная воля исполнена со всем возможным усердием.

Рапану не знал, что прямо сейчас писец фараона водил палочкой по листу папируса. Слова повелителя навсегда останутся потомкам, высеченные в камне:

«Он сказал: „Я устроил засаду на всех путях моря. Я разместил свои войска в устьях реки, поставил свои военные корабли и грузовые суда. Я позволил им войти в протоки, охваченные страхом. Их сердца дрогнули, их души покинули их. Никто не поднял рук, чтобы сражаться, они пали, как те, кто тонет у берега“.»

Глава 22

Ночь ватага афинян просидела в зарослях тростника, по ноздри в затхлой воде. Они едва не сошли с ума от кваканья лягушек, трескучего карканья ибисов, орущих: Хаа-аа! Хаа-аа!, и рева водяных быков, бесивших при малейших признаках опасности. Этот зверь, что был похож на плавающий в воде пифос, не терпел шума и бросался на все, что тревожило его покой. Он выходил из себя даже быстрее, чем дядька Гелон, страдающий с похмелья. Тимофей едва под себя не сходил, когда увидел, как эта тварь откусила борт папирусной лодки, под завязку набитой лучниками. Египтяне с воплями посыпались в воду, чем еще больше раззадорили повелителя нильских заводей. Он разорвал своими клыками двоих, а остальные выбрались на берег, где были перебиты афинянами.

Их и впрямь ждали немного дальше. Ниже по течению все удобные места на берегу утыкали заостренными кольями. И около каждого такого места нес службу немалый отряд, который засыпал стрелами любой корабль, что пытался пройти мимо. Впрочем, дальше пройти уже было нельзя. Египтяне знают свои земли лучше всех, а потому все эти секреты ставили там, где корабль с глубокой осадкой прочно застрянет в илистом дне. И Тимофей видел обгоревшие остовы этих кораблей. Видел множество тел, у которых отрубили правую кисть руки. Он знал, что так египтяне считают убитых врагов. Нести кисть куда удобней, чем отрубленную голову. Тела валялись там, где их бросили, и их обобрали дочиста, оставив крестьянам лишь грязные, окровавленные тряпки. Крестьяне закопают пришельцев, и жизнь опять пойдет своим чередом. Ведь здесь, в Египте, нет понятия будущего. Здесь время движется по бесконечному кругу, так, как движется осел, вращающий мельничный жернов. От одного разлива Нила до другого.

Два десятка грязных, голодных, бесконечно уставших мужиков шли по пропитанной кровью и нильской водой земле. Совсем недалеко, впереди, слышались крики и звон оружия. Там бьются их братья, и еще тысячи воинов, говоривших на разных языках.

– Наших вижу! Вон Гелона шлем! – восторженно завопил один из гребцов, но радоваться было особенно нечему. Родня, плывшая на втором корабле, отступала вместе с сотнями других бедолаг, теснимая меченосцами явно нездешнего вида. У египтян не растут бороды, и они не носят рогатых шлемов.

– Дядька! – заорал Тимофей. – Ты живой, старый хрыч! Держись там! Мы к тебе идем!

Что сделают два десятка там, где уже полегло две сотни? Да ничего не сделают, но афиняне, воодушевленные видом родни, бросились вперед, забыв про усталость и раны. Они нашли своих, и что будет дальше, пока не понимали. Да у них и времени не было особенно подумать об этом, ведь жуткие изогнутые мечи(1) неумолимо опускались на тела их братьев, отсекая руки и головы.

– Племянник! Живой! – хрипло ответил Гелон, с трудом отбив щитом удар хопеша. – Прости, не поверил тебе! Если выберемся, без разговоров под твою руку пойду. Нет надо мной милости богов. Не гожусь я больше в вожаки.

– Не до того сейчас, дядька, – ответил Тимофей, отрубив кисть шардана вместе с оружием.

– Парни! – крикнул Гелон, пронзая насквозь воина из второго ряда. – Возьмите меч! Нечего доброй бронзе пропадать.

Воющего от невыносимой боли гвардейца, зажимавшего кровоточащее предплечье, ткнули копьем, а хопеш оказался в чьей-то мозолистой руке. И он с новой силой заходил по щитам бывших хозяев, кроша их в щепки.

– Сомнут нас! – крикнул Тимофей, который обстановку понял сразу же. – Уходить надо! Дядька! К реке уходить надо! Слышишь?

– Да слышу я! – сипел Гелон, отбиваясь сразу от двоих копьеносцев, которые пытались достать его в лицо. У них вот-вот получится, ведь их враг немолод, и ему все сложнее поднимать щит.

– Сейчас подсоблю! – прохрипел Тимофей, срубив мечом верхушку щита одного из копьеносцев, досаждавших дядьке. Египтянин взревел в бешенстве, но упал с размозженной головой. Это постарался Главк, который с утробным уханьем поднимал и опускал свою дубину.

– Чего тебе копьем не бьется? – в который раз спросил Тимофей, когда ему на лицо опять брызнуло чем-то горячим и красным.

– При-выч-ней так! – ответил Главк, на каждый слог опуская палицу вниз.

Не всякий щит держался под его ударами. Только такой, где дерево оклеено воловьей кожей и покрыто сверху бронзовыми пластинами. Именно его Главк пытался сейчас разбить, и у него ничего не выходило. Тогда он сделал выпад в лицо, а сам увел дубинку вниз, раздробив египтянину щиколотку. Тот упал и завыл, продолжая орать от боли, пока его попросту не затоптали свои же, продолжавшие теснить строй северян. Впрочем, строем это было назвать сложно. Египтяне шли, сомкнув щиты, а вот их противники бились сами по себе, развалившись на племена и рода. Они ведь зачастую даже не понимали речи друг друга. Они просто пришли сюда, потому что корабль застрял в узкой протоке.

– Сзади! – раздался обреченный вопль. И столько было в нем безнадежной тоски, что Тимофей обернулся и выругался, поминая всех богов, каких только помнил. Их окружали. Свежие сотни египтян поднимали щиты, а черные как смоль нубийцы тянули к подбородку тетиву луков. Пришельцам не дадут уйти. Они все останутся на этом поле.

– Главк! – заорал Тимофей. – Прикрой! К реке пробиваемся!

И он пошел прямо сквозь вражеский строй, рассыпая удары во все стороны. Все свои силы парень выплеснул в безумной пляске, не помня ничего, кроме мешанины разноцветных пятен и брызг крови. Он в чудовищном усилии прорвал пять рядов пехоты, а за ним клином пошли остальные, пробиваясь в тыл атакующей армии. Их осталось совсем мало. Тимофей, Гелон, Главк и еще десяток парней, что смогли вырваться из кольца, в котором силы северян таяли, словно снег на весеннем солнце.

Тимофей поднял голову, увидев нестерпимый блеск, и на мгновение застыл. Сам царь смотрел на него. Он оказался совсем недалеко, едва ли в полусотне шагов. Да и кто бы еще это мог быть, стоящий на колеснице, облитый золотом с ног до головы и окруженный роскошно одетой свитой. Тимофей заорал истошно и показал живому богу полруки, рубанув ладонью по сгибу локтя. Судя по всему, его отлично поняли, потому что к их отряду потрусили гвардейцы, окружавшие фараона.

– Красиво вышло, племянник! – ухмыльнулся Гелон. – Будет, чем парням в подземном царстве похвалиться. Уходите в заросли, а я останусь. Мой черед пришел умирать. Аид заждался меня. Я слишком долго оттягивал нашу встречу.

– Не оставлю тебя! – замотал башкой Тимофей.

– Проваливай отсюда, дурак! – рыкнул дядька. – И уводи парней. Я их задержу.

И он, с ревом подняв меч, бросился на бегущих к нему гвардейцев, развалив плечо первого из них вместе со щитом. Даже знатнейшие из воинов-пехотинцев не имели такой защиты, какая была у бывшего наемника. И Гелон воспользовался этим, дав бой целой полусотне. Он успел убить двоих и двоих ранить, оставаясь неуязвимым. Но чудес не бывает. Его взяли в кольцо, а потом поразили в лицо и в ноги, свалив на землю. Порыв Гелона был почти напрасным, но какое-то время для своих парней он выиграл. Слишком долго рубили и били копьями его бездыханное тело остервеневшие египтяне. Слишком долго ссорились они за его доспех и за статеры, найденные в кошеле на его груди. Египтяне чуть не передрались из-за добычи, а Тимофей и Главк успели уйти в заросли тростника. Остальные погибли, расстрелянные почти в упор подоспевшими лучниками– нубийцами.

Ночь упала на поле битвы, где сегодня сотни людей нашли свой конец. Египтяне унесли своих, шарданы своих, а тела северян достались хищным птицам. Их обобрали дочиста, отрубили кисти рук и бросили там, где они погибли. Сюда потом пригонят крестьян, и они зароют тела, пока жара не вспучит их, залив окрестности смрадом разложения.

– А где дубина твоя? – спросил Тимофей Главка, аккуратно вырезая стрелу из его плеча.

– Потерял, – коротко ответил товарищ.

Главк выглядел скверно, и даже могучая стать как будто оплыла, сделав налитого силой здоровяка почти что жалким. Борода его и волосы слиплись в грязные сосульки, а хитон промок кровью. Он кривился от боли, но молчал, прикусив губу. До берега три десятка шагов. Начнешь орать, услышат и придут. А они едва-едва нашли укрытие в безбрежном травяном море, сидя в теплой вонючей воде, достававшей им до груди. Это же дельта, гнилое место, где люди мрут от лихорадки чаще, чем от старости. На башке Главка до сих пор надет рогатый шлем, а рядом лежит щит и хопеш. Он прихватил все это, когда скользкая от крови палица вылетела из его рук.

– Что делать будем? – спросил Главк, когда порванная на лоскуты набедренная повязка туго стянула его плечо. Кровь остановилась, и ладно. Если рукой сильно не шевелить, то неделя-другая, и рана закроется. Не впервой.

– Не знаю пока, – честно признался Тимофей. – Но чует мое сердце, нужно уходить быстро, пока неразбериха здесь. Если застрянем, конец нам. Загонят, как оленей и на кол посадят.

– А как ты отсюда быстро уйдешь? – засомневался Главк.

– Сказал же, не знаю, – поморщился Тимофей. – Надену твой шлем, и меч этот чудной возьму. Прогуляюсь по окрестностям. Авось сойду за своего.

– У меня без малого мина золота с собой, – признался Главк. – Моя доля и еще трех парней, которых рядом со мной зарубили. Я с них кошели снял.

– И когда ты все успеваешь! – с уважением посмотрел на него Тимофей. – Я вообще ничего не помню из того боя. Как будто пьяный был.

– Поживи с мое, тоже успевать будешь! – самодовольно усмехнулся Главк. – Это ты, мальчишка, свою долю закопал демоны знают где. Я свое добро на себе ношу. Так оно вернее будет.

– Плеснуло что-то! – напрягся Тимофей.

– Рыба! – отмахнулся Главк. – Ох и жрать я хочу, брат! Крокодила бы сожрал.

– Жри! – мрачно ткнул вдаль Тимофей, который углядел две длинные тени, скользящие по реке. – Вон парочка как раз. На запах крови приплыли. Они на кровь как мухи на падаль летят.

– Где? – побледнел Главк и завертел головой в испуге.

– Вон! – ткнул рукой Тимофей. – Плывет, на бревно похожий.

– Бог Диво… Атана… Аид… Да кто из богов от этих тварей помогает, а? – насмерть перепуганный Главк сжал в здоровой руке хопеш. – И откуда знаешь про кровь?

– Пока тут сидим, они не сунутся, – уверил его Тимофей. – Но на открытой воде нам конец. Даже и не думай на тот берег перейти, вмиг утащат. Мне кормчий много рассказывал про них, когда с купцом Рапану в Пер-Рамзес ходили. Вечером-то делать нечего. Сиди себе у костра и языком чеши.

– Так выйти когда-нибудь все равно придется, – хмуро ответил Главк. – Иначе мы тут с голоду подохнем. И даже золото не поможет.

– Я остерегусь, – уверил его Тимофей, который пощупал свою набедренную повязку, которую повесил над водой для просушки. – Пойду я, брат, вроде бы солнце село. Глядишь, и не признает никто, если шарданом наряжусь. Давай сюда шлем.

Он, стараясь не потревожить даже стебля тростника, начал пробираться к берегу, замирая через шаг. Вроде бы тихо все, и он, раздвинув опротивевшие зеленые заросли, вышел на топкий берег, который недавний разлив и тысячи босых ног превратили в грязное месиво. Он оглядел себя и поморщился. Нельзя в таком виде идти. Снизу до пояса покрыт илом, а лицо как будто кровавой коркой стянуло. Главку спасибо и его дубине. Помыться надо, иначе все на него пялиться будут и гадать, из какой лужи такая свинья вылезла.

Тимофей подошел к небольшой прогалине, плеснул на лицо водой, стирая засохшую грязь, и только чудом ушел в сторону, услышав, как захлопнулась на расстоянии ладони от его ноги огромная пасть.

– Да провались ты! – заревел он и упал сверху на жуткую ящерицу, которая едва не утянула его в воду. Он схватил крокодила за нос, сжав ладонью его морду(2), а второй рукой всадил в него кинжал. Всадил до хруста кости, прямо в желтый, полный равнодушного самодовольства глаз. Крокодил тут же сбросил его, как пушинку, и завертелся на месте, словно пытаясь достать до ножа короткими лапками. Но силы огромного зверя быстро таяли, и вскоре он замер.

– Подох, что ли? – Тимофей бросил издалека камень, но зверь не пошевелился. Еще один камень дал схожий результат, и тогда парень осмелился дернуть крокодила за хвост. Бронзового кинжала было жалко до ужаса. Не оставлять же его в этой туше.

– Да нет, подох, – с удовлетворением произнес он, обтирая нож пучком травы. – Вот и второе предсказание Морского бога сбылось. Надо же! А я все гадал, к чему оно. Какому, думал, дураку придет в голову крокодилью пасть рукой сжимать. А оказывается, я тот самый дурак и есть.

Тимофей стащил мертвого крокодила в воду, не слишком справедливо полагая, что эти твари охотятся по одному, и бестрепетно умылся. Боги и невежество сегодня на его стороне. Плевать он хотел на всех.