Текст книги "Сети Госпожи ужаса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Сети Госпожи ужаса

Глава 1

Чужеземья заключили союз на своих островах. Пришли в движение и рассеялись в пылу битвы страны в один миг. Не устояла ни одна страна перед руками их, начиная с Хатти, Коде, Каркемиша.

Арцава и Алассия опустошены в один миг. Разбит был ими лагерь в месте одном посреди страны Амурру. Уничтожили они людей его, землю его, которые стали несуществующими.

Они шли, и пламя занималось впереди них по направлению к Земле Возлюбленной. В союзе их были пелесет, текер, шакалуша, дануна, вашаша.

Страны объединенные, наложили они длань свою на все земли до круга земли. Сердца их были тверды и уверенны: Наши замыслы сбудутся!

Из надписи о событиях 8-го года правления фараона Рамсеса III на стене его заупокойного храма в Мединет-Абу. Год 1177 до н.э.

Год 2 от основания храма. Месяц первый, Посейдеон. Январь 1174 года до н.э. Арголида.

Измученное ахейское войско пробиралось от острова к острову, нещадно грабя каждый из них. Оно шло домой долго, слишком долго для такого небольшого пути. Ахейцы уже не раз попадали в шторма, и их разбросало в стороны, заставив многих царей пойти своей дорогой. Да так оно и лучше, ведь мелким отрядам куда проще прокормиться, чем огромной орде, которая в мгновение ока опустошает закрома небольшого острова. Полегче стало, когда пришли на Эвбею. Во-первых, остров этот гигантский, и при том весьма богатый, а во-вторых, это же царство предателя Паламеда, пощипать которое сами боги велели. То, что Паламед был всего лишь одним из басилеев Эвбеи, никого не остановило. Голод не тетка. Тут остатки ахейского войска и провели несколько недель, нещадно грабя население, отъедаясь после перенесенных лишений и чиня потрепанные корабли. А потом разошлись кто куда. Цари соседней Фессалии поплыли к себе, благо их земли – вот они, за узким проливом, Нестор и басилеи Аркадии остались зимовать на Эвбее, опасаясь идти через бурное море, а цари Арголиды двинули в родные края.

До чего тяжело сидеть на чужбине, когда до дома рукой подать. Восточный берег Пелопоннеса – вот же он, лишь Аттику обогнуть! И вроде близко, но надо идти медленно, вытаскивая корабли на берег в тот самый момент, как только волна становится слишком высокой. Упустил время, и все, налетевший шторм швырнет тебя на острые скалы. Вот поэтому тот путь, что летом занимает три-четыре дня, они проделали за две недели, то и дело пережидая шторма, которые шлет Морской бог в это время года.

Агамемнон не спешил. Он дал отдых измученным воинам, обогатил их новой добычей и все это время собирал по крупицам те сведения, что приносили из непокорных Микен. По всему выходило так, что мальчишка Эней не соврал. Двоюродный братец Эгисф правит Микенами вместе с женой Клитемнестрой, его дочери живут с ними, а сын Орест бежал и теперь находится неизвестно где.

Прибытие в Навплион получилось каким-то скомканным и до чрезвычайности неприятным. Старейшины закрыли ворота и впустили своего царя только после клятвенного обещания в противном случае взять город и перебить их тут всех как бешеных собак. Купцы чего-то боялись. Они водили глазами по сторонам, как будто украли что-то, и в сердце Агамемнона поселился неприятный холодок. Звериным чутьем человека, который силой взял трон, обильно политый кровью родни, он ощутил неладное и начал рыть. Да, чутье его не подвело. Торговый люд спелся с тамкарами Энея, перебравшимися на острова из разоренного Угарита, и теперь они ведут хорошую торговлю, почти не опасаясь морского разбоя. Микенцы везут на Сифнос расписные горшки, ткани и масло в неслыханных ранее количествах, получая за это честное серебро и товары со всех концов света. Тут и слоновая кость, и клыки речного быка(1), и страусиные яйца, и медь с Кипра, и льняное полотно, и магические скарабеи из Египта. И самое неприятное – многие из купцов заказали себе новые печати, украшенные какими-то незнакомыми письменами. Без таких печатей тамкары Сифноса сделки не проводили. Именно эта, казалось бы, незначительная деталь, взбесила Агамемнона больше всего. Он сам читать не умел, но то, что его собственные купцы, поколениями служившие микенским царям, потеряли гордость и стали подстраиваться под новые порядки, показалось ему даже более унизительным, чем военное поражение. Впрочем, телеги для перевозки добычи и ослов купцы выделили без разговоров. Да и попробовали бы не выделить. Лучше им самим отвезти в Микены имущество царя, чем если повозки и ослов заберут воины. Пойди-ка тогда, верни их назад.

В общем, жизнь тут за время отсутствия законного владыки поменялась весьма сильно, а потому появление Агамемнона, заклятого врага основного торгового партнера купцов Навплиона, ни малейшего восторга у последних не вызвало. Агамемнон был в ярости.

Ведь это мое масло! И мои горшки! Из моих собственных мастерских! И ткани из моего собственного дворца, сотканные моими собственными рабынями! Да что же это делается, великие боги! – так думал ванакс, направляя свою колесницу в сторону Аргоса, который стоял у них на пути. Он отпустил Менелая и его блудную жену в Спарту, не желая принимать чужую помощь. Слишком унизительно это для того, кто привел из похода корабли, переполненные добычей.

– Аргос! – повернулся к нему Диомед, ехавший впереди. Половину дороги от Навплиона до Микен они уже прошли. – Мне отправиться с тобой, царь? Вдруг чего…

– Нет! – сжал зубы Агамемнон. – Ты иди, друг, Эгиалея уже заждалась тебя.

– Тогда удачи тебе! – поднял руку Диомед и заорал. – К воротам Аргоса поворачивай, парни! Домой идем!

Диомед и Сфенел, два царя Арголиды, воевавшие на одной колеснице, попрощались с ним и повернули к воротам города. Сложенная из огромных камней крепость оседлала высокий холм, царивший над округой. На стенах ее суетились люди, махали руками и перекрикивались. И это зрелище тоже царапнуло по сердцу Агамемнона, хотя он так и не понял почему. Просто предчувствие нехорошее появилось.

Зимняя погода здесь не столько холодна, сколько промозгла, ветрена и дождлива. Порывистый ветер рвет с плеч плащ, пробираясь ледяными струями прямо к телу. Но Агамемнон – закаленный воин. Что ему какой-то ветер и дождь, плевать он хотел на непогоду. Он даже рад воде, льющейся с неба, ведь земля изголодалась по влаге. Летом здесь дождей почти не бывает, о них молят богов. Но боги остаются глухи.

Царь крутил головой по сторонам, заново привыкая к родной земле. Арголида – это города-дворцы, редкие усадьбы знати и множество хижин простонародья. Все ремесло собрано за стенами неприступных твердынь, а люди, которые смотрят на царское войско и робко кланяются, не знают ничего, кроме своего поля, садика и скота.

– Как будто коров меньше стало, государь, – Талфибий, знатный воин, с которыми они воевали бок о бок много лет, повел рукой по сторонам. – Да и коз тоже.

– Дорийцы прошлись, – неохотно признал его правоту Агамемнон.

Хижины бедноты нетронуты, но если раньше в поле зрения непременно попадал какой-нибудь голый мальчишка, со скуки терзающий свирель рядом с отарой овец или козьим стадом, то сейчас что-то изменилось. И скота стало куда меньше, и мальчишки теперь пугливы и угоняют скот, едва лишь завидев толпу воинов на горизонте.

– Я с купцами в Навлионе перемолвился, – смущенно отвел глаза Талфибий. – Такое рассказали… Не поверил я сначала… Да видно, правда это…

– Не томи, – раздраженно ответил Агамемнон. – Что случилось? Коров почти нет. Где коровы-то?

– Купчишки сказали, что много скота дорийцы угнали, когда к Микенам подходили, – продолжил Талфибий. – А потом, когда их у Коринфа разбили, то скот поделили заново, вместе с остальной добычей. Эней почти всех коров себе забрал при дележе. Ему и слова никто не посмел поперек сказать, у него же войско самое сильное было. Скотину на запад погнали, в земли басилеев Элиды.

– Зачем? – с тупым недоумением спросил Агамемнон.

– Да затем, что басилеи те к Клеодаю примкнули, – пояснил Талфибий. – А когда разбили его, всех царей запада под нож пустили вместе с сыновьями, а их земли Эней себе забрал. Там теперь от его имени Эгисф правит. Говорят, по весне какой-то архонт приплывет с Сифноса. То ли писец, то ли еще какая шваль. Но не воин, точно. Навроде телесты твоего, царь. Просто управляющий.

– Убей меня гром! – из груди Агамемнона вырвался какой-то свист. – Да что тут вообще происходит? Времени ведь и года не прошло, как отплыли. Почему вдруг все с ног на голову встало?

– А мы скоро всё узнаем, государь, – Талфибий, обладавший зрением орла, ткнул рукой куда-то вдаль. – Ворота Микен открыты, а нас дворцовые писцы встречают и царица. Я ничего не понимаю. Я думал, в осаду придется город брать.

– Я тоже ничего не понимаю, – растерянно ответил Агамемнон, который тщетно искал в толпе братца Эгисфа, но не находил. – Да где же он? Неужто сбежал, сволочь? Ладно, еще найду его и кишки выпущу. Дадут, боги, разберусь со здешними делами и верну свою скотину. Лучше бы дочерей этот негодяй забрал, право слово! Аж сердце защемило, до того коров жаль!

* * *

В то же самое время. Сифнос.

Здешняя зима – это же сущий смех для человека родом из Средней полосы Евразии. Плюс пятнадцать днем и плюс десять ночью. Это по ощущениям, конечно. Иногда бывает значительно теплее, но парочка стариков божится, что своими глазами видела настоящий лед. Но вот когда старики его видели, они вспомнить не могут. Тут их показания расходятся. Слишком уж давно это было. Впрочем, когда из одежды у тебя – хитон и плащ, вместо отопления – костер, горящий в куче камней, а дверь сплетена из лозы, то и такая погодка не в радость. Холодно по ночам до ужаса. Только самые богатые отапливают свои покои бронзовыми жаровнями, а беднота и вовсе спит вповалку, греясь боками лежащих рядом родичей и дыханием собственных коз, которые ночуют тут же. Потому-то спальни делают крошечными даже во дворцах, не протопить их по-другому. Так что жаровня меня спасает, благо уголек из Спарты и с Крита к нам везут исправно. Свой лес я уже давно трогать запретил.

У меня полно времени и целый вагон идей. В короткий промежуток между двумя войнами мне нужно успеть так много. Например, вот это…

– Все готово, господин, – поклонился пожилой крестьянин из деревни с запада острова.

Они зажиточны, две упряжки волов получили в награду за хороший урожай чечевицы. Глава этой общины – мужик неглупый, по-крестьянски разворотливый и даже малость склонный к новациям, что по нашим временам редкость неописуемая. Новации тут внедряются долго, их не любят и боятся, потому как в случае неудачной новации можно и с голоду нечаянно помереть. Поэтому ну ее к эриниям, новацию эту. А вот этот дядька эксперименты любит и потому слывет среди коллег изрядным чудаком. Тут меня боятся до колик, но когда дело доходит до сельского хозяйства, то даже полубожественный статус не помогает. Коретеры, старосты общин, стоят насмерть, не давая рушить заветы отцов. Если что, то речь идет о двуполье в самом примитивном его варианте. Оно и есть этот самый завет.

Да, я знаю, что никакого трехполья на островах нет и быть не может. Слишком мало земли, и климат засушлив. Это подойдет для плодородных равнин Македонии, куда я послал отца. Там будет где развернуться. А тут…

– Тьфу ты! Не идет, господин!

Плуг! Железный плуг с отвалом, моя гордость и продукт многомесячных мучений кузнецов. Даже упряжке быков не удается вспахать им здешнюю каменистую землю. Упс! Староста смотрит в сторону, видимо, считая, сколько я извел на эту дрянь железа. Он не смеет даже взглядом показать своего отношения и теперь подбирает слова, как бы мне высказать все в максимально вежливой форме. В целях сбережения собственной физиономии от возможных побоев. Я расстроился, ведь тут вспашка земли примитивна до ужаса. Ее вообще деревянной сохой ковыряют.

– Мы, господин, – староста подобрал, наконец, нужные слова. – Мы, господин, Владычицу за вас молим. Урожай собрали небывалый.

– Говори, – приободрился я, совершенно убитый ничтожным результатом своих попыток прогрессорства.

– Вы нам велели под зиму пшеницу сеять, – сказал староста, – а потом, сразу после нее, чечевицу и бобы. А после них скот на те поля гнать, чтобы он там гадил, значится. А еще голубиного дерьма перепревшего под овощи положили. Прямо туда, где репу потом посеяли.

– И что? – жадно спросил я.

– Никогда еще не собирали столько, – улыбнулся в усы староста. – У нас раньше как было? Год сеем, а потом год отдыхает землица. А тут выходит, два урожая получили.

– Понятно, – задумался я. – А насчет плуга что думаешь?

– Для нашей земли не пойдет, – решительно заявил староста. – Наконечники для рала сделайте, коли у вас железа девать некуда. Наконечники – самое то, господин. Век Дамате-богиню(2) за вас молить будем.

– Получите, – кивнул я. – Несите борону.

Ну, хоть что-то хорошее сегодня случилось. Деревянная рама с множеством железных штырей вызвала всеобщий восторг. По-моему, даже волам понравилось. Крошечный участок земли, который расковыряли до этого привычной деревянной сохой, стал гладким, словно по нему прошлись утюгом. Крупные комья разбились, и теперь староста неверяще разминал землю в пальцах, только что не обнюхивая ее.

– Цены этой штуковине нет, господин! – староста улыбался мечтательно и смотрел на меня совершенно счастливыми глазами. – Мы же обычно бревно покорявей берем и волочем его по полю. А тут… Да я такого себе и представить раньше не мог! Если бы еще серп… Эх! Зажили бы!

– Серп! – я изобразил фокусника, а стоявший рядом кузнец гордо достал из телеги свое изделие и протянул его крестьянину.

– Хо-ро-ош! – восторженно крякнул тот, ласково поглаживая острую железную кромку. – Ох, до чего хорош, господин! Ни в какое сравнение с моим старым бронзовым не идет. Тот просто нож кривой, да еще источенный весь. Он мне от отца достался, а ему от деда. Тут и лезвие больше намного, и изгиб куда круче. Это же какой пучок им захватить можно! Да в руку толщиной, не меньше!

– Мотыга! – скомандовал я, и староста лишь замычал, восторженно кивая. Альтернативе этой штуковине на каменных террасах просто нет. А их возводят одну за другой, опоясав ими южные склоны холмов. Там, на самом солнцепеке новую лозу посадили, которая через несколько лет даст свой первый урожай.

– Воды бы еще побольше, господин! – староста смотрел на меня так, словно я был способен щелчком пальцев призвать на его голову ливень.

– Чего не могу, того не могу, – развел я руками. – Ищите родники, подведем к полям. Можем вам кирпича выделить на цистерну. Но дождь… Нет, тут я бессилен. И даже жертвы не помогут.

Я ушел, оставив крестьянина нянчиться с подаренным ему серпом, мотыгой и бороной. Плуг я отвезу отцу. Там жирная, словно масло, земля, где будут получать неслыханные урожаи. А здесь сойдут и железные наконечники. Ведь вроде бы ерунда, но даже такая малость опередит свое время лет на восемьсот и спасет от голодной смерти множество жизней.

Рядом со мной на повозке едет Филон, на плечи которого ляжет снабжение островов новым инструментом. И внедрение новой агротехники ляжет тоже на него. Его старший сын поедет весной в Элиду, на запад Пелопоннеса, облеченный властью архонта. Я ему небольшой воинский контингент придам для начала. Там кое-кто из земельной аристократии уцелел. Как бы не взбунтовались.

– В этой деревне жертвенник новому богу поставили, господин, – несмело произнес Филон, отводя в сторону глаза. – Как после вашего указания большой урожай получили, так сразу и поставили. Староста этот сам его зажигает, не доверяет никому.

– Что еще за бог? – нахмурился я.

– Вы, господин, – улыбнулся Филон. – Вы этот самый бог и есть.

Вот те на! – совершенно растерялся я. – А как же я про такие обычаи не подумал? Тут ведь это в порядке вещей. Здесь власть не просто божественна. Она и есть самый настоящий бог. И Менелай после смерти стал каким-то мелким спартанским божеством, и Диомед в южной Италии, и даже Аякс на родном Саламине. Проще всего людьми управлять, объявив власть священной. Фараоны так уже последние две тысячи лет делают, и это отлично работает. И Александр Македонский, и римские императоры будут поступать точно так же, и это тоже будет работать.

– Вы, господин, – нарушил мои раздумья Филон, – к статуе бога Поседао давно приглядывались? К лицу, которое египтянин Анхер изваял.

– А что не так у нее с лицом? – напрягся я. Статую я видел, но она еще стоит в лесах, а потому я не смог оценить всей широты замысла.

– Так это же ваше лицо, царственный, – ответил Филон. – Горожане начали молиться той статуе, детей к ней приводят и жертвы несут. Вы бы не ходили по улицам, господин. Неприлично это для вас теперь.

1 Речным быком в Египте называли гиппопотама.

2 Дамате – архаичная форма имени богини Деметры.

Глава 2

Вход в родной город для Агамемнона стал полной неожиданностью. Его встречали радостными улыбками, и сотни рабынь, которые составляли во дворце подавляющее большинство, махали руками и оглашали воздух восторженными криками. Царь до того растерялся, что забыл, как еще совсем недавно собирался свернуть шею жене-изменщице, которая прямо сейчас встречает его, словно не виновата ни в чем. Агамемнон оставил при себе полусотню Талфибия, который обыскал дворец и никого опасного не обнаружил. Здешняя стража пожала плечами и уверила его в своей полнейшей преданности. Простым воинам было плевать, кто из царей сейчас занимает трон. Лишь бы вовремя давали зерно, вино и масло. И дрова, конечно же. Многие ведь жили во дворце вместе с семьями.

– Гекветы оставшиеся где? – процедил Агамемнон.

– Нет их, – негромко ответил Талфибий. «Спутники царя», вельможи и элита воинская, виновная в измене, из дворца благоразумно сбежала.

– Ладно, – махнул рукой Агамемнон. – Найдем их и покараем. Займись этим завтра же.

– Ступени пурпурными тканями выстелили, царь, – ткнул рукой Талфибий. – Честь небывалая. Словно бога тебя встречают.

– А я есть сейчас бог, – зло оскалился Агамемнон. – Я могу жизнь дать, а могу и отнять. И кое-кто здесь это понимает.

Мегарон, выложенный цветным камнем и расписанный с необыкновенным изяществом царями прошлого, не изменился ничуть. Как бы ни был безумен Эгисф, покусившийся на верховную власть, а тронуть здесь что-либо он не посмел. И трон на месте, и жертвенник справа от него, и стол, за которым цари пируют со своей знатью. Агамемнон поневоле улыбнулся. Родные стены вернули ему благодушное настроение, а выстроившиеся в рядок разодетые дочери пробудили какое-то чувство, отдаленно похожее на нежность.

– Хрисотемида, Лаодика, Электра! – залюбовался царь. – Девочки мои. Выросли-то как. Замуж пора выдавать. Я вам подарки богатые привез.

– Отец! – Электра, его любимица, выбежала вперед и обняла его крепко. – Я так ждала тебя!

– Прикажешь ужин подавать, господин мой? – с каменным лицом спросила Клитемнестра, одетая без обычной пышности. Напротив, вид ее скорее быдл траурным, неподобающим той, кто встречает царя-воина из долгого похода.

– Подай, – кивнул Агамемнон. – На сытый живот и поговорить можно.

– Я распоряжусь, – ответила царица и неспешно выплыла из мегарона.

– Орест где? – негромко спросил царь, и дочери смущенно потупились. Все, кроме Электры, которая никогда за словом в карман не лезла, а правду говорила даже тогда, когда ее и говорить-то не стоило.

– Сбежал наш брат, – ответила царевна. – Как только Эгисф на трон сел, так сразу и сбежал.

– А где Эгисф? – продолжил свою мысль царь.

– Да как только гонец из Навплиона примчал, – задорно улыбнулась девушка, – так он золота в мешок напихал, взял колесницы и с десятком людей ускакал куда-то. У него воинов много, но он их по дальним углам расселил. Не одна неделя пройдет, пока соберет всех.

– Понятно! – протянул царь и проследовал в соседние покои, куда его пригласил виночерпий, сопровождавший поклонами каждое свое слово.

Ужин накроют неподалеку, в малом зале. В мегароне, где нет потолка, зимой уж слишком холодно. Небольшой уютный симпосион, лишенный какой-либо помпезности, встретил царя приятным теплом и ароматами смол, которые бросили в жаровни. Ладан! Кипрский ладан. Редкая штука с тех самых пор, как банды «живущих на кораблях» взяли Энгоми. Агамемнон снял пояс с кинжалом и устроился на ложе, к которому рабыни понесли блюда со свининой, с жареными дроздами и свежим хлебом.

Крошечные тушки, безжалостно сплющенные поваром в тонкую лепешку и обжаренные на сковороде, лежали горой, источая умопомрачительный запах. Агамемнон втянул его в себя и жадно схватил птичку, съев ее в два укуса.

– Дрозды хороши! – заявил он, облизывая масляные пальцы. – Трав не пожалели.

– Зима же, – непонимающе посмотрела на него царица. – У нас всегда дрозды зимой прилетают. Вот, наловили к твоему приезду.

– Да просто я уж и забыл, когда жрал по-человечески, – признался Агамемнон, кроша крепкими желтоватыми зубами нежные птичьи косточки и сплевывая их в небольшой горшочек, который поставили перед ним для этой цели.

– Все лепешки да каша, – прошамкал он, жадно опустошая блюдо. – Вначале посытнее было, а потом куда хуже стало. Редко, когда свинью, козу или корову какую добудем.

Кратер с вином, рассчитанный на десяток человек, опустошался немыслимыми темпами, и виночерпий, повинуясь движению брови царицы, разбавлял вино едва ли пополам. Сегодня праздник, хмельным весельем никто не укорит.

– Ты насытился, господин мой? – спросила Клитемнестра, когда Агамемнон уже осоловел и громко рыгнул, показывая свое удовольствие от сегодняшнего ужина.

– Да, от пуза поел, – ответил царь, и царица повела рукой.

– Дочери мои, оставьте нас с отцом, – произнесла она, а когда девушки вышли, – дала команду слугам. – Все вон!

Служанки, прислуживавшие за столом, виночерпий и мальчишка-раб, который подбрасывал уголь в жаровни, бесшумной стайкой покинули зал, а Клитемнестра повернула к мужу лицо, искаженное ледяной яростью.

– Да как ты мог так со мной поступить? Бессердечный ты негодяй! Ты хоть знаешь, что я тут пережила?

– Чего-о? – Агамемнон даже рот раскрыл от невероятного изумления. – Мне это снится сейчас? Да я целыми неделями мечтал, как тебя со стены сброшу! Я хотел быками тебя разорвать! Кожу содрать живьем! Ты ведь, тварь, Микены без боя сдала и в постель легла с моим врагом! Эгисф отца убил! Или ты забыла?

– А что мне еще оставалось делать? – взвизгнула Клитемнестра, с каждым сказанным словом все больше переходя на истошный крик. – Я должна была в одиночку город оборонять? Ко мне твои гекветы пришли и условия выставили. Или я Микены Эгисфу сдаю и замуж за него выхожу, или конец и мне, и детям моим. Ты думаешь, как я ему улыбалась все эти месяцы? Как в постель с ним ложилась? Да я умереть хотела каждое утро! Я Ореста услала сразу же, чтобы не убили его. Эгисф над моим сыном уже нож занес, я едва успела спрятать его! Ты хоть это понимаешь?!!! Как мне еще в лоб твой медный достучаться?

– Да ладно… чего ты… – Агамемнон, непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора. Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался совершенно не готов.

– Вся ваша семейка волчья! – криком кричала Клитемнестра. – Только ведь и можете, что родную кровь лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид(1), ненавистное Пелопово отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели! Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?

И она зарыдала еще горше, некрасиво кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон, который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного плача и проклятий.

– Бросил меня на съедение этим псам! – рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. – Я Великую Мать молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя проклятая, когда свою землю чуть не потерял!

– Иди ко мне! – раскинул объятия Агамемнон, прижимая к себе жену, чьи плечи продолжали трястись в беззвучном плаче.

Невиданная уже много лет ласка так поразила царицу, что она доверчиво прижалась к нему и затихла, слушая стук его сердца. А Агамемнон, мысли которого путались и скакали сумасшедшим зайцем, пытался осознать ситуацию, которая перевернулась строго в обратную сторону от той, где была всего час назад.

– Ночь на дворе, – сказала вдруг Клитемнестра, которая плакать почти перестала, и теперь лишь всхлипывала едва слышно. – Там воду нагрели. Обмоешься с дороги, господин мой?

– Да! Давай! – с готовностью отстранил ее Агамемнон, который все эти слюни терпеть не мог. Он привык женщин брать жадно, быстро и не обращая ни малейшего внимания на то, что они по этому поводу думают.

– Ты можешь продолжить пировать, господин мой, – многообещающе улыбнулась Клитемнестра. – Я сама буду наливать тебе вино.

И она повела его в купальню, расположенную неподалеку. Там уже все приготовили.

– Хорошо-о! – простонал Агамемнон, вытягиваясь во весь свой немалый рост в высеченной из камня ванне, куда рабыни натаскали горячей воды. Он прихлебывал из кубка и лежал, не шевелясь и закрыв блаженно глаза.

Клитемнестра, сидевшая рядом, с готовностью подливала ему вина и гладила по кудлатой голове, обросшей за время похода сверх всякой меры. У нее здесь, в купальне, множество трав и притираний. Тут есть зола, смешанная с оливковым маслом. Ей промоют волосы, сделав их блестящими и чистыми до хруста. Здесь стоят благовония в небольших кувшинчиках: мирра, привезенная с немыслимо далекого юга, кипарисовое масло и измельченный корень аира. Ими умастят царское тело, обернув потом тончайшим полотном. Агамемнон уже и позабыл, что бывает подобная роскошь. Только ради одного этого стоит домой возвращаться.

Залитая светом множества ламп купальня выложена плитами алебастра и песчаника. Стены кое-где расписаны, но не так нарядно, как у Нестора в Пилосе. Там купальня мало чем от мегарона отличается. Вся изрисована осьминогами и дельфинами, от пола и до потолка. Агамемнон был к такому равнодушен. Ему больше нравилось другое. Предшественники, строившие этот дворец, продумали все как следует, и когда грузное тело царя покинет ванную, то потоки воды, льющиеся на пол, уйдут в скрытые в полу канавки и покинут город по глиняным трубам. Дивное мастерство, которое понемногу начало забываться в череде непрерывных войн и голодных лет.

– Хорошо тебе, муж мой? – неожиданно резко спросила Клитемнестра. – Доволен ли ты, как встретили тебя?

– Доволен, – непонимающе посмотрел на нее царь. – Убить тебя хотел, но теперь не буду. Вижу, что нет на тебе вины. А Эгисфа и прочих предателей я покараю. Отомщу за твой позор.

– Давай я тебе голову помою, – неожиданно мягко произнесла царица. – Закрой глаза, мой господин. Тебе будет приятно.

Агамемнон даже зажмурился от предстоящего удовольствия, представив, как мягкие пальцы будут ласкать его голову, промывая каждый волосок. Но действительность оказалась совсем иной.

– Эй! – крикнул он, ощутив грубое касание того, чего ждал меньше всего. – Ты чего творишь! Я тебя на куски порежу, тварь!

Рыбацкая сеть, сплетенная из тонких волокон, опутала его, когда он попытался встать. Агамемнон поспешил, и ноги его скользнули по гладкому камню ванной. Он снова упал в воду, судорожно хватаясь за ее края.

– Убью! – прохрипел он и повел по сторонам налитыми кровью глазами.

– Теперь не убьешь! Я тебя сама убью! – услышал он злорадный голос где-то сзади, а потом ощутил могучий, почти что мужской удар секиры, которым наградила его любящая жена.

– Ты чего?

Агамемнон завыл, забился в сети, словно пойманная рыба, но чутье, которое усыпила коварная баба, говорило одно: ему не выбраться отсюда. Слишком уж далеко все зашло. Но он все равно будет пытаться.

– За что? – просипел Агамемнон, зажимая рану на голове, из которой текла алая кровь, смешиваясь с водой в ванной.

Он еще может спастись, рана неглубока, бывало и хуже. Агамемнон прикидывал, как бы зубы заговорить ненаглядной своей половине, выскочить из ванны и убить одним ударом могучего кулака. А голова заживет! Боги не допустят его гибели. Он им жертвы богатые принесет.

– Это тебе за дочь мою! – с ледяной улыбкой ответила Клитемнестра. – За то, что ты мою девочку убил! Ненавижу тебя! Сколько ночей мечтала, как сделаю это.

– То воля богов была, – попытался оправдаться царь, но еще один удар топора разрубил ему плечо, вновь опрокинув в воду.

– Ты дурак! – завизжала Клитемнестра. – Ты просто слепой дурак! Ты, вместо того чтобы людей как следует расспросить, Ифигению нашу, дочь мою ненаглядную, как барана зарезал. Там ведь не так все было!

– О чем ты говоришь? – в невероятном изумлении шептал Агамемнон, кое-как пытаясь зажать рану и на плече тоже. Выбраться из ванны он уже не надеялся. Только если договориться с женой…

– Это сплетня! – завизжала Клитемнестра. – Обычная бабья сплетня! У нас такое во дворце по пять раз на день происходит! А пустила ее та дарданская сука, наложница братца твоего! И твоя наложница бывшая! Помнишь ее, муженек? Нет? А я вот хорошо помню! Сам догадаешься, кто ее к тебе подослал? Кто хотел твоему походу помешать? Кто у тебя под боком силу набирает?

– Эней! – обреченно закрыл глаза Агамемнон, в больной голове которого сложились кое-какие факты.

– Эней, – спокойно подтвердила Клитемнестра. – Это его баба, а ты ее родному брату подарил и позволил из рабства выкупиться. Неужто не понимаешь ты, что Эней ее сюда прислал, чтобы твой поход сорвать? Да и ей самой этот поход словно нож острый был. Она ведь в Спарте царицей стала, когда сестрица Хеленэ сбежала. Это она придумала все! Понимаешь ты! Придумала до последнего слова!

– Прости, я все исправлю, – слабеющим голосом бормотал Агамемнон. – Я убью их всех! Богами клянусь!

– Ты вместо того, чтобы до истины докопаться и ту тварь на пытку взять, – продолжила царица, чей голос дрожал от гнева, – собственную дочь убил. Глупец ты и негодяй последний! Эней у нас во дворце был, и он наложницу твоего брата драл так, что ее вопли все Микены слышали. И тогда я тут же поняла все. Она Энею с самого начала служила, проклятый ты дурак. А он ее на ложе взял, не скрываясь, чтобы тебя и Менелая унизить!