Текст книги "Комедии"

Автор книги: Дмитрий Угрюмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Х л о п у ш к и н. Значит, отступить перед какой-то скандальной старушенцией? Нет уж, Борис Семенович, вы директор, и вы обязаны…

Х о д у н о в. Что я обязан?

Вбегает  З и г ф р и д  с блокнотом и карандашом в руках.

З и г ф р и д. Извините, Борис Семенович, сейчас все будет готово. Будет договор. Только я забыл, как это вы сказали? Значит, с одной стороны, он, именуемый в дальнейшем «Гололедица», а… кто с другой стороны?

Х о д у н о в (в ярости). С другой стороны – вы! Именуемый с этой минуты в дальнейшем и во веки веков полный и законченный…

З и г ф р и д. Борис Семенович, умоляю, не при женщинах! Я… я не могу!

Х о д у н о в. Стойте, Зигфрид! Позвать сюда Бережкову!

З и г ф р и д. Ее сейчас увезли домой, ей стало плохо.

Х о д у н о в. Плохо? Очень хорошо! Единственная инстанция, которая может забрать от нас Бережкову, – это… господь бог. Господи! Неужели тебе не нужна активистка?!

Картина вторая

Скромная комната Бережковой. Справа у окна небольшой письменный столик. На нем книги, маленький радиоприемник и лампа под зеленым абажуром. В глубине комнаты дверь. На книжном шкафу гипсовый бюст Ермоловой. На стенах афиши, фотографии Бережковой в ролях. В центре, над диваном, большой портрет мальчика лет восьми в матросском костюме.

При поднятии занавеса на сцене никого нет. Слышны чьи-то голоса за входной дверью слева. Потом  К о р н е й  Е г о р ы ч, плотный старичок небольшого роста, и  Ю л я  осторожно, под руки вводят в комнату ослабевшую  Б е р е ж к о в у.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Ну вот, мы и дома! Приехали, как после бенефису. Только вот цветов нет…

Ю л я. Да помогите вы ей раздеться, Корней Егорыч! Вы… вы, тетя Капа, прилягте, вам сразу легче станет. Давайте-ка сюда подушку.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Не командуй, сам знаю.

Ю л я. Где ваши лекарства? В столе? В ящике, да? Я сейчас найду.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Никаких лекарств. Ей сейчас кофейку для бодрости и…

Ю л я. Будет вам, Корней Егорыч. Вы бы на кухне воду вскипятили для грелки.

Б е р е ж к о в а. Не надо, Юленька. Уже все… все прошло.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Это закаленному-то бойцу, гвардии старшине русского театра – грелку? Отставить! Не грелку ей, а знамя в руки, и – марш вперед, на сцену. Вот как. Да-а-а, если б знала публика наша, что ты сегодня для нее сделала, так она б тебе, Капитолина, венок лавровый да ленту с надписью «За предотвращение «Гололедицы» – благодарные зрители». Да и в театре тебе спасибочко скажут.

Б е р е ж к о в а. Уже сказали, Егорыч. Сказали, что гнать надо эту… комическую старуху. Нахлебница, говорят, иждивенка…

К о р н е й  Е г о р ы ч. Ах, вот как! Не выйдет это у них, слышишь, не выйдет! Слава тебе господи, есть местком, общественность, кол-лек-тив! Мы пойдем куда следует да заявим: «Бережковыми не швыряйтесь, товарищи. Мы не позволим расправляться так с человеком!» Вот как. Ты… ты нынче суфлер, твоя критика, она… с самого низу идет. Понятно? Не посмеют они!

Б е р е ж к о в а. Посмеют, Егорыч. Да кому я нужна? Всем мешаю, во все вмешиваюсь. Зачем? Не знаю… Может, я и впрямь смешная Мерчуткина, а? Водевильная тетка с зонтиком? Ее гонят в одну дверь, а она в другую. Смешно, не правда ли, Юленька?

Ю л я. Да что вы такое говорите, тетя Капа? Как можно? Да мы все… и я, и Славка, и Леденцова, и Ребиков Валька – мы тоже придем в дирекцию и скажем, что мы протестуем! Что тетя Капа – это самый… самый дорогой, самый уважаемый человек… да это душа театра!

Б е р е ж к о в а. А они тебе скажут: «У нас штатным расписанием душа не предусмотрена». Нет уж, я решила: не выгонят – сама уйду.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Куда, куда пойдешь-то? Ты и дня не проживешь без театра.

Б е р е ж к о в а. Все равно. Последний акт, Егорыч. Скоро… занавес.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Вот и… дура. Старуха, а дура. Гм! Занавес! Тебе еще до занавеса столько выходов да монологов, что…

Б е р е ж к о в а. Нет, вымарали, голубчик. Давно вымарали.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Молчи, говорю. Лежать спокойно!

Ю л я (передавая лекарство). Вот примите, тетя Капа.

Б е р е ж к о в а. Спасибо, Юленька. Ты не возись со мной. Тебе играть вечером, ты… ступай в театр.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Заладила про свой театр, будто ни о чем другом и толковать не стоит. А я вот не хочу про театр! Надоело мне – про театр. Я и помолчать могу. (Пауза.) И радио послушать!

Все молчат.

А ну, Юля, включи!

Юля включает приемник. Доносится четкий голос диктора: «В восемнадцать часов двадцать минут передача «Театр у микрофона».

Выключи! И что за наваждение, этот театр! Как встрянешь в него, так он ни днем, ни ночью, ни в гостях, ни дома покою тебе не даст. Заест он тебя, жизнь твою заест. Ты ему свой труд, а он тебе говорит: «Э-э-э, мало!» Ты ему – думы свои, мало ему… А он тебе что? Что он тебе за это?

Ю л я (тихо). Счастье.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Чего говоришь – счастье? Вот (показывает на Бережкову) видала счастливицу?

Ю л я. И это говорите вы? Корней Бутафорыч, миленький вы мой, ведь все же знают, что вам шестьдесят семь лет, что у вас одышка, у вас ревматизм, а вы же не оставляете театр, вы…

К о р н е й  Е г о р ы ч. Брось! Брось, говорю!

Ю л я. Не брошу! Все знают, что, как в театре премьера, вы, как школьник, бегаете по десять раз с чердака бутафорской вниз, на сцену, чтоб только посмотреть в глазок занавеса, узнать, кто в зале, что говорят, как слушают…

К о р н е й  Е г о р ы ч. Брось, говорю тебе, перестань.

Ю л я. Что, скажете, неправда?

К о р н е й  Е г о р ы ч. Да надоел он мне! Не люблю.

Ю л я. Любите! И вы и тетя Капа, вы… любите театр! Да-да! Со всеми его муками, сомнениями, болью, обидой – любите! И от этого вы в тысячу раз счастливее всех тех, кто любит в театре только себя, кто не умеет любить.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Ну вот, теперь молодая разбушевалась. Наваж-дение! Ну, чистое наваждение.

Ю л я (мечтательно). Наваждение? Может быть. Но какое чудесное наваждение – театр! Когда я в первый раз сыграла Виолу в «Двенадцатой ночи», я была так счастлива, Егорыч, как никогда в жизни. Помню, я вышла с ребятами из театра… Было уже поздно, лил злющий косой дождь… Люди раскрывали зонтики, прятались под навесы домов, а я… я не чувствовала ни дождя, ни холода, я была счастлива! Я думала: Юлька, с сегодняшнего дня ты, кажется, становишься настоящей актрисой! Я сотни раз повторяла это дорогое, это… гордое слово – актриса! Да что говорить! Я шла под дождем и… читала Петефи:

 
«Апостолами правды обходим мы страну
И славим, добродетель, тебя, тебя одну!
Высокую задачу мы на себя берем, —
Так будем же гордиться актерским ремеслом!
Но если слово правды даря тебе, народ,
Мы сами поступаем совсем наоборот, —
Тогда мы не актеры, провал нам поделом,
И нечего гордиться актерским ремеслом!»
 

К о р н е й  Е г о р ы ч. Браво! Браво, Трепетова. А ну-ка, поди сюда… актриса. Посмотри, это что такое? (Показывает часы.)

Ю л я (посмотрев). Ой, что будет! Лечу, тетя Капа! (Целует ее.) Вы не волнуйтесь, мы это так не оставим, мы будем бороться, тетя Капа! Бутафорыч, не сердитесь, честное слово, я… Я люблю вас! (Убегает.)

К о р н е й  Е г о р ы ч (ей вслед). Иди-иди, борец! (Бережковой.) Ну чего? Что опять раскисла? Чего задумалась?

Б е р е ж к о в а (задумчиво). «И нечего гордиться актерским ремеслом». Я уйду… Уеду отсюда. Не могу больше. Далеко уеду, в Сибирь!

К о р н е й  Е г о р ы ч. А может, лучше на Курильские острова?

Б е р е ж к о в а. А ты не смейся. У меня на Алтае племянник есть, покойной сестры Дарьи сын. Вот он – видал? (Показывает на портрет мальчика, висящий на стене.) Я его еще таким знала, а он меня помнит. Письма пишет, к себе в гости зовет.

К о р н е й  Е г о р ы ч (разглядывая фотографию). Вот этот… пистолет? Ух ты, какой!

Б е р е ж к о в а. Он у нас удачливый. Единственный в нашем роду, кто, слава тебе господи, не пошел по искусству. Никакого к театру касательства. Он зоотехником стал. Теперь птицефермой в колхозе заведует.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Вот как! Да-а-а. Видать по глазенкам – растет герой положительный. Вот и съездила бы к нему. Отдохнула бы от всей этой мельтешни закулисной, в себя бы пришла.

Б е р е ж к о в а. Хотела я, да потом стыдно стало. Он-то небось думает, что тетка у него актриса, в столичном театре работает, у людей в почете… И вдруг ввалится к нему этакий колобок с узелком: «Приюти ты меня, Пашенька, пригрей старую тетку». Нет-нет, не смогу! Сбегу! На второй день сбегу! В чужом городе афиши расклеивать стану! Не могу!

К о р н е й  Е г о р ы ч. А не можешь, так не бунтуй. Сиди тихо! Не твое дело выгонять авторов из театра. Нашла с кем заводиться. Пузырев – фигура известная, не с улицы пришел.

Б е р е ж к о в а. А что толку-то в его известности? Пустой, раздутый пузырь. Да если б явился хоть безвестный какой и принес бы в театр живое, человечье тепло, слезу, улыбку, так разве я первая не выбежала бы к нему навстречу, не протянула бы обе руки и не сказала бы: наконец-то. Пожалуйте!

Стук в дверь.

(Не расслышав, продолжает.) Входите, дорогой! Ждем… ждем вас!

Открылась дверь. На пороге комнаты молодой человек, загорелый, белесый, в брезентовом пальто, без шляпы, с большим рюкзаком за спиной. В руках у него чемоданчик, портфель, кошелка, плетеная корзиночка и стопка книг, аккуратно перевязанная бечевкой. Это – П а ш а  С а м о ц в е т о в.

П а ш а. Простите… Здесь проживает артистка Бережкова, Капитолина Максимовна?

Б е р е ж к о в а (растерянно). Здесь… Присаживайтесь.

П а ш а. Спасибо. Можно я, с вашего позволения, чемоданчик вот сюда, в уголок, поставлю, а вот эту корзиночку вы, пожалуйста, Капитолине Максимовне на окно…

Б е р е ж к о в а (нерешительно беря из его рук корзинку). А вы… позвольте спросить, по какому делу?

П а ш а. Я-то? По родственному… Осторожно, здесь яички. Ну и Москва! Городище! Наши-то все с вокзала прямо на метро да в гостиницу, а я нет. Я на двух автобусах по всему городу прокатился и вот – здесь! А сама-то в театре сейчас? Играет, наверно, да? Вот интересно! Никогда я ее на сцене не видал. Только так, понаслышке. (Оглядывая комнату.) Тесновато у вас. Это что, вся квартира?

К о р н е й  Е г о р ы ч. Извините, уважаемый, вот вы все у нас спрашиваете, так вот позвольте и у вас узнать… сущий пустяк: кто вы такой?

П а ш а. Я-то? Самоцветов, Паша, Дарьи Максимовны сын. Стало быть, Капитолины Максимовны племянник.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Племянник? «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Очень рад познакомиться. Вовремя приехали. Капитолина, она тут, совсем близко, – рукой подать.

Б е р е ж к о в а (поднимаясь с кресла, взволнованно, дрожащими руками поправила на себе платье, как в особо торжественную минуту). Вы… вы, молодой человек, сын Дарьи Максимовны? Так вот… извините, но я – ваша тетя.

П а ш а (изумленно). Вы – тетя Капа?

Б е р е ж к о в а (протягивая к нему руки). Пашенька, голубчик ты мой! Ведь… ведь каких шестнадцать лет прошло. Родную мать, и ту не признаешь. А это я, я, Пашенька! Седая, старая твоя… тетя Капа.

П а ш а. Не-е-ет, нет, вы не старая. (Глядя то на Бережкиву, то на фотографии, висящие на стене.) Вы и сейчас еще… красивая, тетя Капа.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Браво, молодой человек, я так и думал, что вы… положительный герой. Браво!

Б е р е ж к о в а (сквозь слезы). Родной ты мой! Да что ж это ты как снег-то на голову. Да если б знала я, Пашенька…

П а ш а. А я и сам не знал. В один день собрался. Сказали: «Езжай срочно в Москву, на выставку вызывают!» Мы сюда наших рекордисток привезли. Приходите посмотреть, вот куры! Одна наша несушка – вот увидите – чемпионом будет! Да-а-а, честное слово. За три года снесла тысячу двадцать шесть штук яиц. Что, не верите? У нее документ имеется.

Б е р е ж к о в а. Верю, верю, Пашенька. Ты… ты отдохни, присядь, небось устал с дороги-то?

П а ш а. Нет, я не устал. А с этого года мы индеек разводить будем!

Б е р е ж к о в а. Слышишь, Егорыч, индеек разводить а? Вот оно, настоящее дело-то, не то что… Господи, что ж это я стою. Сейчас, сейчас, голубчик, я… быстро. (Заметалась по комнате, достала скатерть, накрыла стол.) Ты не думай, я тетка проворная… Сейчас, Пашенька.

П а ш а. Не надо, тетя Капа, у меня все есть. (Передает ей кошелку.) А это я вам в подарок живого петушка привез. Мой собственный. Его Петр Павлович звать. Вот, возьмите.

Б е р е ж к о в а. Спасибо, голубчик, только зачем же это мне петух?

П а ш а. А он тоже… артист. Голосище – красота! Только вот характер неважный: драчун и склочник.

Б е р е ж к о в а. Ничего… С артистами это бывает.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Склочник? Давай его сюда. Мы его сейчас на кухню, и – наутро казнь!

Б е р е ж к о в а. Будь другом, Егорыч, ты уж на кухне заодно и кофейничек нам поставь.

К о р н е й  Е г о р ы ч уходит.

Ну-ну, рассказывай, Пашенька. Что у вас там слышно, как на ферме дела? (Поспешно вынимает из шкафчика посуду, расставляет чашки, тарелочки.)

П а ш а. Это теперь не ферма – фабрика, тетя Капа, птичий город! Да-а! Вот увидите: как приедете к нам, так сразу попадете на Гусиную площадь, влево – улица Первых петухов, пройдете Куриный проспект, а там переулки – Большой Цыплятников, Малый Цыплятников, Утиные пруды, квартал Белых голубей и выйдете на бульвар Лучших несушек! О, там весело! Шум, писк, кудахтанье, солнце и… золотой пух над городом! Красота! Вокруг, сколько видит глаз, только птицы и… девушки в белых халатах. Вы обязательно приезжайте, тетя Капа! У меня свой дом имеется. Я ведь теперь член колхоза. У меня участок свой, хозяйство. Сад с соловьями.

Б е р е ж к о в а. Господи, вот счастье-то! Только как же это одному с таким хозяйством? Тебе жениться бы, Пашенька, хозяйку ввести в дом…

П а ш а. Нет, я… не женюсь. Может, так выйдет, что… никогда не женюсь.

Б е р е ж к о в а. Это почему ж такое?

П а ш а. А я… влюблен.

Б е р е ж к о в а. Как же это? Влюблен и… не женишься? Она что, не любит тебя? Отвергла?

Паша молчит.

Кто ж эта гордая красавица с улицы Петухов?

П а ш а. Не знаю. Ни улицы, ни города, ничего. Знаю только, что она… актриса!

Б е р е ж к о в а. Актриса? (Выронила из рук чашку.)

П а ш а (подбирая осколки). Ничего, тетя Капа, я… я подберу. Это… хорошо. Старые люди говорят, что это к счастью.

Б е р е ж к о в а (растерянно). Не скажи, Пашенька. Смотря какая актриса. Как же это она… на ферму попала?

П а ш а. А ее к нам привезли. Еще весной в Доме культуры показывали.

Б е р е ж к о в а. Кого показывали?

П а ш а. Картину. Цветной фильм. Я ее только на экране и видал. Ролька-то у нее там небольшая, можно сказать, пустяковая роль. Но зато в одном месте показывают ее крупно, во весь экран. Лицо, глаза, улыбку. Улыбка, тетя Капа, такая, что, как увидал я, так сразу почувствовал, будто в первый раз раскрылось у меня сердце. С тех пор вот, как закрою глаза, так и вишу крупно – лицо, глаза, улыбку… А кто такая, откуда – не знаю. Я за этой картиной, тетя Капа, по всему району колесил, два раза в областной центр ездил. Вот до чего дошло.

Б е р е ж к о в а. Ничего, Пашенька, актриса – это… пройдет. Это – заноза.

П а ш а. Нет, тетя Капа, не проходит. Но я ее найду. Обязательно найду, вот увидите.

Б е р е ж к о в а. Найдется. Не эту, так другую сыщем. И не нужно тебе актрису!

П а ш а. Нет… На другую я не согласен. Я упрямый, тетя Капа. Я ей все лето стихи писал, такие, что вот прочтешь девушкам, а они… плачут. Я даже в районную газету посылал, мне ответили: «Лирику не печатаем. Напишите лучше, как вы добились высокой продуктивности птицы».

Б е р е ж к о в а. Ай-яй-яй, вот сухари-то. Что ж ты, написал им?

П а ш а. Нет. Тогда я стихи забросил. И стал… другое писать. Вот, посмотрите, тетя Капа. (Достает из портфеля толстую рукопись и кладет на стол.) Если пригодится, я еще напишу, я за это время столько всего понадумал…

Б е р е ж к о в а. Это… что ж такое?

П а ш а. Это я… для театра написал… пьесу.

Бережкова роняет из рук тарелку и как подкошенная падает в кресло.

Ничего-ничего, тетя Капа, я подберу. Это хорошо, это, говорят, к удаче.

Б е р е ж к о в а. Нет, Паша. Пьеса – к беде. Это уж точно. Я знаю! Господи, да за что ж это такое… в нашем роду? Что это такое?

П а ш а. Это? Комедия, тетя Капа. Действие происходит на птицеферме, в колхозе, и вот, понимаете…

Б е р е ж к о в а. Не понимаю! Не хочу понимать! Я-то надеялась, что ты… стоящим человеком будешь, а ты… вон какой. Ну… ну, влюбился в актрису – это еще полбеды, ну… стихи пишешь, тоже куда ни шло, а вот пьесы писать – это, Пашенька, последнее дело. Ты что, легкой славы захотел?

П а ш а. Не-ет, что вы, тетя Капа!

Б е р е ж к о в а. За большими доходами погнался?

П а ш а. Зачем? У меня все есть.

Б е р е ж к о в а. А талант у тебя есть?

П а ш а. Не знаю…

Б е р е ж к о в а. Не знаешь? Так вот, разводи индеек, гусей, цыплят разводи! От тебя польза народу будет. Но не разводи плохих пьес, не позорь ты мою седую голову. Да знаешь ли ты, что такое – написать пьесу? Да тут… талант требуется! А бесталанных драматургов и без тебя хватит. Хватит, Пашенька!

П а ш а. А вы почитайте, тетя Капа, и, может, просто, по-родственному…

Б е р е ж к о в а. Что-о-о? По-род-ствен-ному? Так вот зачем ты к тетке подъехал, петушка привез?

П а ш а. Да что вы, тетя Капа! Я разве за тем приехал? Я… я на выставку. А это я для души, ну, так просто.

Б е р е ж к о в а. Так просто хороводы ведут, а не пьесы пишут. А ты что натворил?

П а ш а. Так я заберу. Не надо читать, тетя Капа. (Хочет взять со стола рукопись.)

Б е р е ж к о в а. Оставь! (Вырвала из рук тетрадь.) Я… читать буду. Весь вечер, всю ночь читать. Глаз не сомкну. Я рыдать буду, слезы лить…

П а ш а. Да вы не поняли. Я хотел…

Б е р е ж к о в а. Все! Все поняла!

Входит  К о р н е й  Е г о р ы ч  с кофейником в руках.

И вот что, Пашка, нынче я тебя не гоню, а вот с утра возьми-ка ты, брат, своего петуха обратно и… съезжай в гостиницу!

К о р н е й  Е г о р ы ч. Капитолина, ты что, в уме? Это с родным-то племянником? С положительным героем… такой разговор?

Б е р е ж к о в а. Дура я, Егорыч, старая дура. Я-то думала, что он у нас человек положительный, зоотехник, за птицей ходит, он нам с тобой про несушек рассказывал, а сам-то – пьесу… пьесу снес. Думает – золотое яичко!

П а ш а. Это за что же такие слова? Я вам, тетя Капа, как своему человеку, как родственнице…

Б е р е ж к о в а. Как родственница я тебе ночлег даю. Вот тебе диван, подушки возьми, пей кофе с бубликами. А вот в этих делах… (потрясая рукописью) я тебе не тетка! Понял! Спокойной ночи тебе, племянничек! А меня ждет ночь беспокойная, тревожная, страшная ночь! Я… твою комедию… читать буду!

Картина третья

Та же комната. Раннее утро. Сквозь занавески пробивается солнечный свет, а на столе еще горит лампа. Повсюду в беспорядке разбросаны вещи. На диване, укрывшись пальто, спит  П а ш а. Он тяжело ворочается, стонет и, томимый каким-то сновидением, невнятно бормочет: «Вы… вы не читайте! Не надо читать. Я ведь без умысла, я просто так».

За сценой слышен крик петуха. Входит  Б е р е ж к о в а. Она в халате, в очках, седые волосы всклокочены, в руках у нее рукопись. Не отрывая от нее глаз, она взволнованно шагает по комнате, наталкиваясь на стулья, чемоданы, ничего не замечая вокруг себя. Подошла к дивану.

Б е р е ж к о в а. Паша! Пашка, вставай! Одевайся, Паша. Я пьесу твою прочла. Слышишь, Пашка?

П а ш а. Кто это? Который час, а? Мне… мне в гостиницу, к своим надо. Я сейчас уйду, тетя Капа.

Б е р е ж к о в а. Стой! Не пущу! Двери запру, заколочу окна! Никуда не уйдешь. Я твою пьесу… читала.

П а ш а (испуганно). Ну и что? Так я ж без умысла…

Б е р е ж к о в а. Заклинаю тебя, Пашка, ты мне правду скажи, поклянись мне памятью матери, покойной сестры моей Дарьи, поклянись, что ты сам, сам написал! Не взял ли у кого? Чужое за свое не выдал?

П а ш а. Что вы, тетя Капа, как можно! Разве… такое бывает?

Б е р е ж к о в а. Бывает, Пашенька, все в театре бывает. Господи, да откуда… Откуда ж это в тебе?

П а ш а. А что? Худо?

Б е р е ж к о в а. Нет. (Пауза.) Нет, Пашенька. Может, тетка твоя и впрямь из ума выжила, только я… я смеялась. Понимаешь, сме-я-лась, Паша. Ночью, одна, как старая ведьма, смеялась и плакала. Слезы, такие… нужные, забытые в театре, слезы капали на твою тетрадь. А они – они не зря приходят. Они не врут, Пашка. Одевайся, пошли!

П а ш а. Куда? Зачем, тетя Капа? Вы успокойтесь!

Б е р е ж к о в а. В театр! Пьесу понесем, Пашенька!

П а ш а. Нет, я не пойду. Мне к своим… на выставку надо.

Б е р е ж к о в а. Успеешь на выставку. Твои несушки и без тебя снесут, а театру пьеса нужна, вот так нужна, Пашка!

П а ш а. Так я ж не виноват…

Б е р е ж к о в а. Надевай шапку, пальто, живо. Пошли!

П а ш а. Так я ж… я на выставку приехал. К нам экскурсанты придут, птицу смотреть, а я объяснения давать должен. Как же я могу?

Б е р е ж к о в а. Можешь, Пашенька, можешь. У нас хуже. К нам вечером зритель приходит, а ему смотреть совсем не на что, и никто объяснений не дает. Нам пьеса нужна. Да что с тобой говорить! (Решительно.) Где твое пальто, шапка где? Ну, пошли!

П а ш а (упираясь). Да нет, тетя Капа, я не пойду. Не могу я пойти!

Б е р е ж к о в а. Пойдешь! На плечах понесу! Где пьеса? (Хватает лежащую на столе рукопись.)

П а ш а. Постойте, вы не то взяли. Это… это я техническую брошюру написал.

Б е р е ж к о в а. Брошюру? (Читает заголовок.) «Как вырастить молодняк». (Кладет в карман.) И это в театре пригодится. Ну, живо, поехали! Нет, постой! Стой, минутку. Присядь. Пашенька, прости старую, глупая я, но… перед большой дорогой присесть надо. И молчи… молчи. Ни слова! Вот так.

Садятся друг против друга. Пауза.

П а ш а (громко). Может, вам доктора, тетя Капа?

Б е р е ж к о в а. Молчи. Тише. (Пауза. Потом медленно поднимается с кресла. Берет его за руку.) Я тебя, Паша, на трудную, на крутую дорожку провожаю. Ты первую пьесу в театр несешь, а там тропинки нелегкие. Так вот: ты мне клятву, слово дай, присягни мне, что ты… не отступишь, не испугаешься, не бросишь на полпути…

П а ш а. А кого мне бояться-то?

Б е р е ж к о в а. О, найдутся. Найдутся такие, что станут подбрасывать на твою дорожку и гвозди, и стекло, и всякую дрянь да шелуху, но ты иди… иди, Пашка. Встретятся на пути твоем раздутые индюки, тупые бараны, а ты иди… иди, Пашка. Летучие мыши вылетят из кабинетов, будут каркать вороны и щелкать соловьи, а ты не слушай их, ты иди, иди, Пашка, не бойся. Они отступят.

П а ш а. Ладно, я… я пойду. Только… потом, завтра.

Б е р е ж к о в а. Сейчас! Сию же минуту идем в театр, Пашка!

П а ш а. Так вы ж еще не одеты. Вы в халате, тетя Капа, не завтракали…

Б е р е ж к о в а. В буфете позавтракаем. Я… я быстро. Одевайся. (Ушла к себе.)

П а ш а (один). Не-ет, отсюда бежать надо. Ну ее, эту пьесу. (Торопливо укладывает свои вещи в рюкзак.) И что это за театр такой? Бараны, индюки… Нет, видно, тетка на старости лет немножко того… заигралась. Уж лучше вы, тетя Капа, ко мне на ферму, а то с вашим театром и вправду попадешь в беду. Не-е-ет, мне бежать надо. Сбегу, а потом письмо пришлю. (Быстро схватил пальто, вскинул рюкзак на спину, взял чемоданчик.)

Вбегает  Ю л я. Она в светлом летнем платье, с букетиком цветов в руках.

Ю л я (с порога). Здравствуйте! А… где тетя Капа?

Увидев ее, Паша замер, широко раскрыв глаза. Большая пауза.

П а ш а. Вы… опять пришли? Спасибо.

Ю л я. За что? Разве… вчера вы меня видели?

П а ш а. Видел. И этой ночью и вчера. И… вот уже три месяца.

Ю л я. Это не я… Меня… тетя Капа знает…

П а ш а. Не-е-ет, это я… я рассказал ей о вас.

Ю л я. Вы меня с кем-то спутали.

П а ш а. Я… не спутал. Я… вас наизусть помню. А ну… улыбнитесь, прошу вас.

Ю л я (улыбаясь). Зачем?

П а ш а. Вы! Вы… Точно! Прошу вас, не уходите. Я… я не могу больше. Вы только два слова скажите – откуда вы, как мне найти вас… и я пойду, пойду.

Ю л я (смущенно). Какой вы… странный. Вот. (Передает ему цветы.) Отдайте тете Капе и скажите, что я жду ее в театре. До свидания. (Убегает.)

П а ш а (ей вслед). Постойте! Вы не сказали, как вас зовут? Где? Где мне искать вас?

Ю л я (за сценой). В театре. Она знает.

П а ш а. В театре? Иду! Иду в театр! (Сбросив с плеч рюкзак, поставив чемоданчик, кричит.) Тетя Капа! Я иду! В театр иду!

Из комнаты выбегает  Б е р е ж к о в а, на ходу торопливо завязывая шарф.

Б е р е ж к о в а. Ну, вот и хорошо! Готов, Павел?

П а ш а. Готов! Идем, тетя Капа! И клянусь вам, я… ничего не побоюсь, не отступлю, не сойду с дороги. Я… увижу ее в театре!

Б е р е ж к о в а. Увидишь, Пашенька, верю, увидишь!

П а ш а. Может, мне лучше одному сбегать в театр, а? Может, вы себя нехорошо чувствуете?

Б е р е ж к о в а. Что-о? Прекрасно себя чувствую, Пашенька. «И пускай надо мной кружит мой ястреб, ничего, мы еще повоюем, черт возьми!» Пошли, Пашка!

З а н а в е с.