Текст книги "Комедии"

Автор книги: Дмитрий Угрюмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

М у ш т а к о в. Ты уже полтора года смотришь на этого Каратыгина и думаешь, что заставишь отца смотреть на него всю жизнь, да?

Т е т я  С и м а. Так вот оно что. Это и есть тот самый…

М у ш т а к о в. Мало того, что я вижу этого оболтуса каждое воскресенье у себя в доме, так мне еще в будни показывают его по телевизору. Он заявляет мне с экрана, что теперь ему «ничто не страшно». Я думаю… Это мне, мне страшно… Страшно, что ко мне в дом забрался какой-то… парнюга с дипломом затейника.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Савелий, я прошу тебя – успокойся. Все это скоро кончится.

М у ш т а к о в. Я знаю, как это кончится. Он притащит ко мне в дом свой обшарпанный чемодан и назовет меня «папашей». Он будет курить мои папиросы и носить мои галстуки. Через неделю он станет на меня кричать за то, что я долго сижу в ванной и по ночам громко кашляю…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Это не-вы-носимо! Ну зачем ты себя изводишь?

М у ш т а к о в. А через месяц он загонит нас с тобой в угол, вот увидишь… На кухню, в мусоропровод! И нам останется только тихо переживать и… плакать «внутренними слезами». Это у них называется «система Станиславского».

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Сава, что с тобой? Ты сошел с ума…

М у ш т а к о в. Нет! Это вы… вы думаете, что я сумасшедший. Да! Я невежда, я профан, я ни черта не понимаю в искусстве, но я… я знаю Шекспира. И я помню, что когда принц Гамлет начал сходить с ума, к нему в дом тоже пригласили актеров, чтоб его развлекать… Так вот – я, слава богу, не принц Датский, я еще пока не сошел с ума, и я не хочу видеть в-своем доме артистов, не хочу! Понимаете? Не хо-чу!

Т е т я  С и м а (примиряюще). Нет… отчего же… Если взять абстрактно, так сказать, изолированно от семьи, то… артист – это уж не так плохо.

М у ш т а к о в. Какой он артист? Единственный человек, у которого он имел успех, – это моя дочь. И то потому, что разыграл перед ней влюбленного идиота.

Л а р и с а. Зачем вы так говорите, папа? Я… я не могу это слышать…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Не смей затыкать уши, когда с тобой говорит отец!

Л а р и с а. Все это гадко… отвратительно, это… это, наконец, жестоко! (Плачет.)

М у ш т а к о в. Слышали? Это «жестоко»!.. (Жене.) Погоди-погоди, она еще напишет в газету, что она «жертва родительского произвола». Нас еще будут таскать по редакциям и прорабатывать на комсомольских собраниях…

Т е т я  С и м а. Ну оставь… Лариса – разумная девочка, она сама поймет, что это еще не чувство. Это… это так… химера, обманчивый зов любви… Откуда этот молодой человек? Кто его родители?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Его родители?.. Гм… Говорят, что его отец… электромонтер, и мама тоже… не доктор философии.

Л а р и с а. Тетя Сима, все это вздор… сплетни!

Т е т я  С и м а (испуганно). Электромонтер?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Да-да… Так что в случае, если перегорят пробки, – не волнуйся!

Т е т я  С и м а. Какой ужас! Конечно, я… я не имею права вмешиваться. В таких делах нужна предельная чуткость. Нельзя грубыми руками касаться первых ростков любви, но… когда я увидела его по телевизору, я почему-то сразу подумала – это лгун, алкоголик и авантюрист.

Л а р и с а. Тетя Сима, и вы?.. Вы тоже?..

Т е т я  С и м а. Не спорю, может быть, он достойный молодой человек, но первое впечатление – отталкивающее…

Л а р и с а. Ведь вы же его совсем не знаете… Мне… мне стыдно за вас!

М у ш т а к о в. Ей стыдно! А мне?.. Мне не стыдно, когда знакомые, встречая меня на улице, смеются в лицо: «Поздравляем, Савелий Захарович, скоро у вас в доме будет весело, ваша дочь выходит замуж за будущего артиста…» Я говорю: «Не знаю – будет ли он артистом, но моим зятем ни-ког-да!..»

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Савелий, я тебя прошу… Твой чай уже остыл… Садись, успокойся.

М у ш т а к о в. Я не могу пить чай, когда из моего дома делают балаган, подмостки. Я вообще не буду приходить домой. Я буду брать на работу термос и пить чай в красном уголке… Я буду обедать в отделе кадров и ночевать в бюро машинописи. Я буду навещать вас раз в неделю, если мой зять даст мне контрамарку… переночевать в собственном доме…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Что это за разговор при ребенке?

Т е т я  С и м а. Гена, сейчас же ступай заниматься. Ты уже три дня не брал в руки виолончель. Слышишь?

Г е н а  понуро выходит из комнаты.

М у ш т а к о в. Стоило растить дочь, обучать ее в институте иностранных языков, чтобы в конце концов убедиться, что мы говорим с ней на разных языках… (Жене.) Это ваша заслуга, ваша! Браво, Раиса Васильевна, браво! Если б я видел все это в театре, я бы от души посмеялся и вызвал тебя на «бис», но, к несчастью, это происходит в моем доме, и смеются все: друзья, соседи, знакомые, сослуживцы, посторонние люди, смеется весь город – кроме меня, кроме меня… (Уходит.)

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (Ларисе). Вот до чего ты довела… Родной отец на грани безумия!

Из соседней комнаты доносятся звуки виолончели. Это Гена мучительно выводит «Сомнение» Глинки.

Я не понимаю, что происходит в мире? Какие катаклизмы, какие радиоактивные осадки обрушились на нашу голову, что все переменилось, что родители стали врагами своих детей?.. Они мешают им творить, мешают жить, мешают любить. Я тоже была девушкой, я тоже любила – не твоего отца, но… это не важно… Но слово родителей было для меня законом… Мы ничего не понимаем? Допустим. Но возьми того же Флобера, которого ты читаешь в оригинале, он тоже сказал: «Первая любовь – всегда ошибка».

Л а р и с а. Вы путаете, мама, это сказал не Флобер, а дядя Рома. И вообще можете сколько угодно меня пилить, четвертовать – не поможет. Я буду жить так, как я хочу, поступать так, как считаю нужным, встречаться с тем, кто мне нравится. Вы не хотите, чтобы Юрка приходил к вам в дом? Мы будем встречаться на улице, под часами, в метро, на бульваре…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Ты не девочка с улицы, чтобы встречаться в метро. У тебя есть дом, семья. Твой отец – крупнейший товаровед, мать только из-за тебя оставила институт… по собственному желанию.

Л а р и с а. Ваш институт косметики, мама, – это не храм науки.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Все равно – это храм красоты… Твоя тетка – младший экономист, муж кузины – ларинголог и дядя – директор гостиницы… Этого мало? Все они живут богатой интеллектуальной жизнью. И вдруг в эту гармоничную сферу, в этот мир интеллигентных людей без стука врывается молодой человек, у которого за душой ничего, кроме… одного пиджака и веры в светлое будущее. Что это такое? Это гармония? Спроси ребенка, он тебе скажет – это дис-со-нанс!

Т е т я  С и м а. Чудовищно!.. Когда я увидела его по телевизору, я почему-то сразу подумала: хитрец, пройдоха, себе на уме…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Нет, ты послушай, Сима, я спрашиваю у этого юнца: «Скажите, Юра, вот вы закончили ваше специальное образование, получили диплом, – как же вы думаете применить ваши способности, впереди жизнь… На какое положение вы можете рассчитывать?» И он говорит мне: «Я рассчитываю на положение любовника»!

Т е т я  С и м а. Какой ужас!

Л а р и с а. Мама, так ведь это же…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Молчи! И это он говорит мне – матери девушки, на которой он собирается жениться!

Л а р и с а. Это же его амплуа.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Не смей говорить мне про «амплуа»… Выходи замуж за достойного человека, поживи с ним пять лет и заводи себе какое хочешь «амплуа» – я тебе слова не скажу. Но в твои годы начинать с любовника? Этого не встретишь… даже у Золя!

За сценой Гена разучивает «Элегию» Массне.

Т е т я  С и м а. Когда я увидела его по телевизору, я сразу подумала: нахал, циник и ветрогон. Какое право он имеет жениться? На что они будут жить?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Как это – на что? Они собираются ехать в Новореченск, крупный животноводческий район. Он будет строить народный театр, а она преподавать неполный средний французский язык… Блестящая перспектива для семьи Муштаковых: дочь – районная учительница и зять – любимец животноводов…

Л а р и с а. В Новореченске тоже живут люди, не хуже, а лучше нас…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Ну вот, вот так всегда. Ты понимаешь, Сима, когда даже у себя в доме, с родной дочерью я чувствую себя, как на собрании актива. Я ей говорю одно, а она мне читает лекцию о моральной красоте советских людей. Нет, Савелий прав. Стоило растить ребенка, бросать из-за него институт… Стоило воспитывать дочь…

Л а р и с а. Не вы меня воспитывали…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Что та-кое?..

Т е т я  С и м а. Ну, знаешь, Лариса, это уже…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Постой, Сима… Оказывается, мы с Савелием тут ни при чем. Не мы воспитывали… Отлично. Тебя воспитывал комсомол. Большое ему материнское мерси… Тебя вскормила и одевала по модным журналам не я, нет… государственная стипендия… Крепкий коллектив закалил твою волю, и вот сформировалась такая незаурядная личность, как ты… Честь и слава! Но… твои родители, твои бедные папа и мама имеют в этом предприятии свои пять процентов, а?

Л а р и с а (сквозь слезы). Оставьте меня! Что вы хотите, чтоб я закричала, разревелась, да?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (в раже). Пять процентов!

Л а р и с а. Я уйду от вас… Сбегу к животноводам, к зверобоям, в тайгу, куда угодно… Вот вам… возьмите все, все!.. (Срывает с себя бусы, сережки, сбрасывает туфли.) Все ваши платья, кофты, чулки, сумки… К черту, к черту!.. Получайте все ваши сто процентов… Запрячьте их под перины, заприте в сундуки… А меня вы не запрете… Я сбегу!.. (Плачет.)

Т е т я  С и м а. Лариса, опомнись!.. Что ты делаешь, Лариса?..

В комнату вбегает  М у ш т а к о в  в халате.

М у ш т а к о в. Оставьте ее! Пусть идет! Здесь не гостиница для заезжих артистов! Здесь все пятьдесят два квадратных метра – мои! Мои!.. И если в сердце у дочери нет места для родителей, то и у них в квартире нет для нее угла!

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Савелий! Пощади себя, я прошу…

М у ш т а к о в. Все ее заграничные платья – запереть в шкаф! И в одном штапеле – вон из моего дома!..

Л а р и с а (плача). Я уйду, уйду…

На пороге появляется полная, грузная  Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. В руках у нее портфель и хозяйственная сумка.

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Извините… Очевидно, ваш звонок не работает. Дверь была открыта, и… Кто здесь будет хозяин дома?

М у ш т а к о в. Кто будет не знаю, а пока я.

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Очень приятно… Я из квартиры сто девятнадцать, корпус «В», так что в некотором роде ваша соседка… Дело в том, что общественность нашего дома на последнем пленарном заседании решила помимо кружка художественной вышивки для наших женщин организовать кружок… любителей драматического искусства…

М у ш т а к о в. Да! Этого нам не хватало… (Угрожающе.) Ну?..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. …Маленький культурный очаг при доме и мощный рычаг для удовлетворения всесторонних культурных запросов наших жильцов… У нас есть все – силы, средства, энтузиазм, есть, наконец, таланты! Да-да! Вы не знаете Швыркина из восемьдесят четвертой, окна во двор?.. Ну… он так всем подражает, что мы буквально лопаемся от смеха… А Пучкарева – квартира семьдесят два? Уверяю вас, что если бы не ее муж, не домашнее хозяйство, она давно была бы во МХАТе.

М у ш т а к о в. Слушайте, я никому не подражаю, я оригинал и не собираюсь поступать во МХАТ. Что вам от меня нужно?..

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Простите, мадам, вы попали не совсем удачно, мой муж…

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Знаю-знаю… Дело не в нем… Повторяю, у нас есть все – силы, энтузиазм, средства… Мы готовы даже заплатить, но… нам нужен руководитель, молодой мастер театра, профессионал. Мы ставим «Бесприданницу» в сукнах, и если ваш… в некотором роде родственник…

М у ш т а к о в. Какой родственник?

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Точнее говоря, ваш зять…

М у ш т а к о в. Кто вам сказал?

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Как – кто?.. Об этом знает весь дом… И если он согласится нами руководить – о, разумеется, не бесплатно, мы ему выделим энную сумму, как деятелю искусств, – мы… мы будем считать вас нашим шефом…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Я прошу вас, мадам, зайти в другой раз… Вы видите, мой муж…

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Да-да… Я вижу, он взволнован. Мы все волнуемся. Без волнения нет искусства… Если хотите, мы примем вашего зятя как первый взнос, как ваш персональный вклад в общий котел… Согласны? Ведь вы наш жилец…

М у ш т а к о в. Я не жилец… на этом свете!..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Но вы… съемщик…

М у ш т а к о в (медленно, отчеканивая слова). Как съемщик я каждый месяц аккуратно плачу за квартиру, за газ, за отопление, теперь вы приходите и требуете, чтоб я еще платил за позор?.. Дал вам зятя – деятеля искусств?.. Нет у меня зятя! Нет и не будет!

Т е т я  С и м а. Успокойся, Сава, это ошибка… Они попали не в ту квартиру.

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е. Нет, именно в ту… Вот протокол пленарного заседания, тут ясно сказано: «Слушали: Где взять художественного руководителя? Постановили: У Муштаковых имеется зять. Взять!» Подпись. Печать. А вы говорите – нет… Простите, но… замораживание культурных кадров – это антиобщественно. Как это расценить?

М у ш т а к о в (наступая на нее). Как произвол! Как бред больного самодура!.. И если вы сейчас же не уйдете – как преднамеренное убийство!..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е (из-за кресла). Не запугаете! У нас есть все – силы, средства, энтузиазм… Из двенадцати квартир сделали заявку на роль Ларисы… Мы могли бы взять вашу «бесприданницу», но… дайте руководителя!..

М у ш т а к о в (схватил со стола вазу). Вон отсюда!..

Ж е н щ и н а  в  п е н с н е стремительно выбегает за дверь, ей вслед летит ваза и со звоном разбивается у порога.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Боже мой!.. Кель онт!

М у ш т а к о в. Сколько лет понадобилось обучать дочь в институте иностранных языков, чтобы сегодня позор в своем доме ты могла назвать по-французски? Тебе от этого легче, да? Ты думаешь, никто не поймет, не услышит? Так вот, я вам всем покажу, как Муштаков умеет смывать позор! Это услышат все и поймут без слов во всем цивилизованном мире!.. (Хлопнул дверью.)

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (ему вслед). Савелий, умоляю… Что ты надумал, Сава?

Т е т я  С и м а. Лариса, останови отца…

За сценой выстрел.

Л а р и с а (кричит). Ай, па-па!

Свет гаснет.

На просцениуме – П е р с о н а ж.

П е р с о н а ж. Не беспокойтесь! Это не самоубийство, не трагическая развязка, нет… Глава семьи жив… Он сам испугался выстрела и слег у себя в кабинете с компрессом на голове. Человек, который стрелял, пойман и во всем сознался. Это был… мальчик тети Симы. Его душевному складу не соответствовала «Элегия» Массне, и он от скуки решил разрядить подаренный ему детский пистолет… Вот и все. Но после выстрела в доме наступило тревожное затишье. Все разбрелись по своим углам. Савелий Захарович, лежа у себя на диване, в беспамятстве бормотал что-то невнятное…

Г о л о с  М у ш т а к о в а. Мы будем вас считать нашим шефом… Кель онт!

П е р с о н а ж. Виновница всех потрясений заперлась в своей комнате и поспешно укладывала чемодан…

Г о л о с  Л а р и с ы. Один халат, сарафанчик, зубная щетка, и все… все… Навсегда! За сценой звуки виолончели.

П е р с о н а ж. В углу гостиной одаренный ребенок в наказание за все разучивал Мендельсона… И только мама, бедная мама, не найдя в своей квартире угла, делилась своим горем и сокровенными помыслами с тетей Симой на кухне…

П е р с о н а ж  исчезает.

Картина третья

Белая кухня. На стенах тарелочки. В углу холодильник.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Разве об этом мы мечтали, когда отдавали ее в институт? Я думала, французский язык, он придаст девочке шарм, обаяние, женственность. Он откроет ей двери домов и страницы модных журналов… И в конце концов, – ты же понимаешь, Сима, мы живем в эпоху контактов и широкого туризма – кто знает, как могла бы сложиться судьба молодой девушки, знающей французский язык?.. Она могла бы стать переводчицей, гидом, референтом у дяди в гостинице, наконец, хорошенькой стюардессой на каком-нибудь воздушном лайнере Москва – Бомбей… Боже мой! Летать над океанами! Сегодня Гонконг, завтра Дели, утром Коста-Рика, вечером какой-нибудь… Берег Слоновой Кости. Слышать вокруг себя: «Гуд ивнинг», «Бон суар, мадемуазель», «Буэнос ночес, синьора»… Мило улыбаться и говорить: «Нон, мсье… о’кэй… уно моменто», – это ли не судьба?.. Ты знаешь, Сима, я думала так – если уж мне суждено расстаться с единственной дочерью и получать от нее письма, так пусть это будут конверты со штампом: «Марсель», «Милан», «Сан-Марино», на худой конец… «Гваделупа», но… не открытки из Новореченска…

Т е т я  С и м а. Еще бы…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Ты не поверишь, но… в мечтах я уже представляла себе, как я еду встречать ее из очередного рейса. Я видела, как подруливает огромный самолет, как выходят и медленно спускаются по трапу леди и джентльмены в дымчатых очках, дамы и господа в плащах из нейлона, легкий импортный ветерок доносит запах духов… И вдруг из окна самолета она увидела меня, она машет мне рукой и кричит не «здрасте, мамуля», нет… она говорит: «Ан фэн, маман, кель бонэр!» Мы идем с ней по гладкой дорожке аэропорта, а впереди… наш носильщик! Он тащит не авоську, нет… не клеенчатый баул из районного центра, он несет большой желтый кожаный чемодан на молниях, чемодан с наклейками: «Монреаль», «Копенгаген», «Форд-де-Франс». Скажу тебе, Сима, как другу: даже ночью, засыпая, когда я думаю о со судьбе, мне спится этот… чемодан с наклейками. Из него выскакивают сумки, чулки, галстуки, они подходят к изголовью, кланяются мне и говорят по-французски: «С’э вотр шанс, маман». Что это такое, Сима?

Т е т я  С и м а. Это? Первый звонок… Начальная стадия шизофрении. Да-да… А все потому, что вы с Савелием не родители, вы так… размазня. Надо не убеждать, а дей-ство-вать! Ты мать, и ты должна драться за свое дитя, драться! Вы думаете, мне с Генкой легко? Но я дала себе слово, клятву: одно из двух – или мой ребенок станет сиротой, или я буду матерью выдающегося ребенка. И ты увидишь – я добьюсь. Меня не остановят ни конкурсы, ни жюри, хотя бы сам Иоганн Бах был против моего ребенка, – я внесу его в музыкальную школу, как солдат вносит знамя в побежденный город. Я не успокоюсь, пока не увижу его в Большом зале консерватории…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Так научи, Сима. Скажи, что нужно делать?

Т е т я  С и м а. Завтра же чуть свет пойти на квартиру к родителям этого Юрки и устроить скандал номер один.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Но… я не умею скандалить.

Т е т я  С и м а. Пойдешь со мной – научишься…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Я никогда не видела его родителей и даже не знаю, где они живут.

Т е т я  С и м а. Найдем! Если они живут даже за чертой города, без прописки, как преступники, как похитители чужого счастья, – найдем. Надо потребовать, чтобы он навсегда оставил ее в покое, забыл не только ее имя, но адрес, телефон, индекс района, в котором она живет…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Умоляю тебя, Сима, помоги. С тобой я пойду куда угодно, но… если об этом кто-нибудь узнает? Если, не дай бог, Лариса…

Т е т я  С и м а. Можешь на меня положиться. Ни одна душа…

Свет гаснет. Появляется  П е р с о н а ж.

П е р с о н а ж. Тетя Сима ошиблась. Одна душа все-таки узнала. Она подслушала весь разговор у дверей кухни, и так как это была душа чистая, наивная, короче говоря, душа ребенка, то… Впрочем, загляните в комнату Ларисы, пока она не покинула ее навсегда!

Картина четвертая

Уголок комнаты Ларисы. На стуле раскрытый чемодан. Вокруг разбросаны вещи.

Л а р и с а (захлопнув крышку чемодана). Теперь – все! Больше они меня не увидят. Прощай, моя комната, мое детство, мои мечты! (Сквозь слезы.) Я ничего у вас не взяла, ни-че-го. Выпускное платье в шкафу, голубой джемпер внизу, в ящике, там и туфли на гвоздиках. Я их почти не носила… Не успела… И сережки мои тоже… пусть останутся вам как память, что у вас была дочь, что жила-была девочка. Может быть, дурная, глупая, но она хотела счастья, счастья… (Сев на чемодан, закрыла лицо руками и заплакала.) Как же быть?.. Надо бежать, бежать отсюда. А куда?.. Куда пойти? К Витошке Сверчковой? Стыдно. Что я ей скажу?.. Пойти к Леке?.. А где она живет? Не знаю. А что, если… пойти к Юрке? Пойти к нему на квартиру, а?.. Его родители уже давно знают, что мы любим друг друга, что мы решили быть вместе. Так почему же в такую минуту я не могу войти к нему в дом, бросить в угол чемодан, протянуть ему руку и сказать…

Стук в дверь.

Кто там?

Голос за сценой: «Открой, это я…» Лариса открывает дверь. На пороге – Г е н а. У него вид заговорщика. В руке смычок, за поясом пистолет.

Л а р и с а. Генка? Что тебе здесь нужно? Почему ты еще не спишь?

Г е н а (приложив палец к губам). Тшш… Ни слова!.. Спать? В такой обстановке? Преступление. Когда реакция поднимает голову, надо быть начеку!

Л а р и с а. Что ты такое говоришь, Генка? Сейчас же ступай спать. Ты и так всех напугал.

Г е н а. Я знаю, они меня боятся. Земля горит под ногами угнетателей. А ты меня не бойся, я на твоей стороне. Я друг угнетенных и гроза поработителей. Я бы сам удрал из дому, только срок еще не пришел, враг силен, и я коплю силы. А придет час, я выпрямлюсь во весь свой могучий рост, разорву цепи – только они меня и видели…

Л а р и с а. Перестань болтать, Генка, мне не до тебя. Уходи, или я позову тетю Симу.

Г е н а. Стой, беспечная девчонка! Против тебя плетут заговор, клубок, путч – понимаешь?

Л а р и с а. Какой заговор? Где?

Г е н а. На кухне. Я сам слышал. Мама и тетя Рая хотят пойти на квартиру к твоему Юрке и разорвать ваш союз. Они хотят тебя закабалить, отдать чужеземцам за толстый кожаный чемодан. Они хотят…

Л а р и с а. Постой-постой… Пойти к родителям Юрки?.. Когда?

Г е н а. Завтра, чуть свет.

Л а р и с а. Боже мой! Это… это же конец всему.

Г е н а. Без малодушия! Это начало…

Л а р и с а. Что же мне делать? Что делать?..

Г е н а. Сопротивляться! Мердека или смерть! Сейчас самое время бежать отсюда, предупредить, поднять людей на борьбу! Дядя Сава спит в кабинете, а они там, на кухне. Никто не услышит. Медлить нельзя. На, возьми продовольствие. (Вынимает из кармана два яблока и кладет в ее чемодан.) На первое время тебе хватит.

Л а р и с а. Да-да… Надо бежать отсюда, предупредить… Спасибо, тебе, Генка… (Обнимает его, целует.)

Г е н а (сурово). Но-но… Это мой долг патриота. Беги! Я буду стоять у окна. Если погоня – я свистну, если путь свободен – ты увидишь в окне знамя!

Л а р и с а (схватив чемодан). Прощай, прощай, Генка… (Убегает.)

Г е н а (один). Час настал! Угнетенные сами берут судьбу в свои руки. Мердека или смерть! (Зажав в руке пистолет, прислушивается.) Сейчас она бежит по лестнице… третий… второй этаж… Вот хлопнула входная дверь… (Встает на стул у окна.) Кажется, путь свободен… Вот… вот она бежит по той стороне улицы… Беги! Бега скорей, Ларка! Ну, теперь ее никто не поймает. (Вынимает из кармана красный галстук, привязывает его к смычку и, подняв над головой, громко кричит.) Мердека! Свобода!

З а н а в е с.

П е р с о н а ж. Что было дальше, вы знаете. Двое изгнанников встретились в полночь на лестнице. Они все рассказали друг другу. Она плакала, он утешал, – помните? А потом… они поклялись: что бы ни случилось – не расставаться. Они хотели бежать, но куда? Ночь закрыла для них все двери, перепутала все адреса друзей, пугала неизвестностью. Они вышли на улицу, но густой, ливневый дождь загнал их обратно. Он лил без конца, как в трагедии Шекспира, гроза бушевала так, как будто она была заодно с родителями, казалось, что само небо против влюбленных. Они промокли, устали от потрясений минувшего дня, и вот… раннее утро застало их на том же самом месте…

Картина пятая

Лестничная площадка. В нише, сидя на чемоданах и тесно прижавшись друг к другу, дремлют  Ю р и й  и  Л а р и с а.

П е р с о н а ж. Тшш… Кажется, они уснули… Между прочим, автор говорит, что это его излюбленное место в пьесе. Здесь его никто не упрекнет, что он приписывает своим героям несвойственные им слова и поступки. Во сне нет ни слов, ни поступков, – сон есть сон, и тут автор спокоен…

Л а р и с а (во сне). В Новореченске тоже… живут люди, хорошие… лучше нас…

П е р с о н а ж (испуганно). Вы слышали?.. Честное слово, этого не было даже в первом варианте. Им что-то снится, а за сны ни я, ни автор не отвечает. Кстати, если в зале, кроме обыкновенных зрителей, есть и критики, пусть они отметят, что героев пьесы даже во сне не покидает здоровый оптимизм. Это очень важно… Тшш! Они спят. (Тихонько на цыпочках уходит с просцениума.)

Внизу слышны шаги. Кто-то насвистывает бравурную мелодию. По ступеням лестницы, слегка пошатываясь и опираясь на тонкую трость, медленно поднимается старик в дождевом плаще и широкополой шляпе. В руке у него цветы. Остановился на площадке, тяжело дышит, держа руку у сердца.

Р а з м ы ш л я е в. Нет-нет… Ни в коем случае… Если умирать, то только на пятом этаже, не ниже. Оттуда к небесам рукой подать. Не успеют вынести тело, как душа уже в раю. Нельзя заставлять ее возноситься из бельэтажа. Это невежливо, черт возьми… Душа – это… женщина!.. (Заметив Юрия и Ларису.) Что это? Видение? Мираж? Может быть, сон? Нет, я не сплю. Это они… они спят… Может быть, я… немного того, а?.. Вздор! Двух бокалов вина явно недостаточно, чтобы увидеть Тристана и Изольду спящими на чемоданах. (Пауза.) Гм… это ангелы… слетели за мной, не застали и вот… дожидаются… (Вглядываясь.) Позвольте, позвольте, этого юношу я где-то встречал… Ну, конечно, он мой сосед, вот из этой квартиры, но она… она прелестна… (Отойдя в сторону.) Какой блестящий этюд, какая модель для картины «Начало пути» или нет, лучше «Перед дальней дорогой»…

Л а р и с а (во сне). Нам ничего от вас не нужно… Мы уйдем… Совсем… Навсегда.

Р а з м ы ш л я е в. Что-о? Зачем навсегда? Кто вас гонит, милая девушка?

Л а р и с а (во сне). Вы… вы его совсем не знаете…

Р а з м ы ш л я е в. Как это – не знаю? Он мой сосед. Я его сразу узнал.

Ю р и й (бормочет спросонья).

 
«Ты любишь – и ничто не страшно мне теперь,
Тобою избран я…».
 

Р а з м ы ш л я е в. О-о-о! Да это влюбленные романтики, мечтатели, да-да… Я должен им помочь! Клянусь честью, во мне пробуждается… Дон-Кихот! Кто сказал, что в наши дни не нужны рыцари? Клевета!.. Благородство и водопровод должны быть в каждой квартире…

Л а р и с а (во сне). Я не оставлю его… Никогда…

Р а з м ы ш л я е в. И прекрасно! Заверяю вас, дитя мое, он… он достойный избранник. Езжайте! Кто смеет вам помешать?.. И вот… примите в дорогу от неизвестного старика… (Бросает к ее ногам цветы.)

Лариса испуганно вздрогнула, открыла глаза.

Л а р и с а. Что это?.. Где я?.. Юрка, ты здесь?

Ю р и й (проснувшись). А? Что?.. Который час?

Р а з м ы ш л я е в. С добрым утром, молодые люди! Час совсем ранний. Над крышами еще витают сны, старики уже кашляют, а влюбленные только засыпают…

Л а р и с а. Кто это, Юрка?..

Ю р и й (протирая глаза). Не знаю… Кажется, сосед…

Р а з м ы ш л я е в (снимает шляпу). Позвольте представиться – Размышляев. Человек с пятого этажа. Бывший художник, ныне… персональный пенсионер. Если не ошибаюсь, вы… собрались в дорогу?

Ю р и й (растерянно). Нет, мы… мы, наоборот… Мы уже… приехали… Поезд опоздал, пришел ночью… Мы не хотели будить наших и вот… решили здесь дождаться рассвета.

Р а з м ы ш л я е в. Он давно настал. Скорее звоните к себе в дом. Я убежден, что вас уже ждут объятия, слезы радости, горячий кофе… Скорее звоните, молодые люди.

Ю р и й. Нет-нет… Не надо звонить… (Загораживая спиной дверь.) Мы еще подождем… Мы… совсем не устали…

Л а р и с а. Нам нужно в город… (Берет чемодан.) Купить кое-что… Пойдем, Юра!

Р а з м ы ш л я е в (преграждая путь). А вот магазины… еще закрыты…

Неловкая пауза.

Л а р и с а (поднимая разбросанные цветы). Это… ваши цветы? Вы их уронили?

Р а з м ы ш л я е в. Нет… Я их получил сегодня ночью, под звон бокалов и торжественных речей, а на рассвете, возвращаясь домой, я встретил вас и сложил их к вашим ногам.

Л а р и с а (смущенно). Спасибо, но… за что?

Р а з м ы ш л я е в. За ваши… двадцать лет. Я их получил за свои шестьдесят. Так что, как видите, заплатил втридорога. Когда человеку моего возраста вручают цветы, они сникают и вянут. Они чувствуют себя так, будто их опустили в пустой кувшин, на дне которого пыль и плесень. А они-то мечтали об утренней свежести, о прохладе… И вот – счастливый случай, им явно повезло. Теперь они ваши…

Л а р и с а. Вы… вы очень любезны… Спасибо… Пойдем, Юра.

Ю р и й. Да-да… Нам нужно в город… Купить кое-что…

Р а з м ы ш л я е в. Постойте. Может быть, вам нужны деньги? Возьмите. Я очень богат, молодые люди…

Л а р и с а. Что вы, что вы… Зачем? У нас все есть.

Р а з м ы ш л я е в. Возьмите, прошу вас. Вчера утром я первый раз в жизни получил… пенсию. Девушка-почтальон принесла мне кучу денег, положила на стол и сказала: «Это вам за апрель, май и июнь…» Это было грустное утро. Я сказал ей: «Вы ошибаетесь, девушка, это мне… за декабрь, за сугробы, за стужу, за снег в волосах…» – «Нет, – говорит, – у вас в книжке вырван апрель, май и июнь…» Тогда я закричал: «Черт подери!.. Возьмите все, все эти деньги, все, что у меня есть, но верните мне мой апрель, когда я ночевал на лестнице, бежал с пустым чемоданом из дома, мой май, полный дерзаний, надежд… один день моего июня, когда, сжимая руку любимой, я мог сказать ей: «Ты любишь, и ничто не страшно мне теперь…»

Юрий и Лариса испуганно переглянулись и… рассмеялись.

Она рассмеялась вот так же, как вы сейчас, и сказала мне: «Вы, гражданин, чудак, – распишитесь…» И я расписался… И в получении денег и в том, что я чудак.

Л а р и с а. Нет, почему же, вы… вы совсем…

Р а з м ы ш л я е в. Не беспокойтесь, я не оскорблен, нет. Я горжусь. Верьте мне, милая девушка, чудак – это… прелестное звание. Не будь на земле чудаков, мир превратился бы в скучнейшую канцелярию. В воздухе пахло бы чернилами, и стрекотали бы пишущие машинки. Это они, фантасты, мечтатели, одержимые страстью созидания чудаки, делают жизнь на земле прекрасной…

Л а р и с а (Юрию). Пойдем… Он какой-то странный…

Р а з м ы ш л я е в. О, если бы нашелся такой безумец, который вздумал бы уничтожить всех чудаков на земле, убить мечту, погасить улыбки, разогнать всех влюбленных, он бы… он бы погиб на другой день от тоски и страха…

Л а р и с а. До свиданья… Спасибо… Мы… мы очень спешим.

Р а з м ы ш л я е в. Постойте, друзья мои. Расставаясь, я не скажу вам «будьте счастливы», нет, это банально… (Юрию.) А ну-ка, юноша, возьмите вашу подругу за руку и подойдите ко мне, – не бойтесь, я не пьяный волшебник. Вот так… Наклоните головы… Расставаясь, я посвящаю вас в кавалеры ордена чудаков. (Поднял руку, торжественно.) Будьте прелестными чудаками, и вы будете счастливы…