Текст книги "Комедии"

Автор книги: Дмитрий Угрюмов

ЗВОНОК В ПУСТУЮ КВАРТИРУ
Комедия в трех действиях, шести картинах

Действующие лица

Успенцева Екатерина Капитоновна.

Желваков Андрей Гаврилович.

Антонина Никитична – его жена.

Арсений – их сын.

Майя.

Кофман Яков Миронович.

Ксана Баташева }

Рома Гербачев } – литсотрудники газеты «Знамя молодежи».

Богдан Дубровский }

Серафима Гренкина }

Дама под вуалью } – посетители приемной редакции.

Юноша.

Девушка.

Эдуард Криг – руководитель ресторанного оркестра.

Бондаренко – официант.

Официантка.

Шура – курьер в редакции.

Первый санитар.

Второй санитар.

Действие первое

Картина первая

Квартира Успенцевых. Большая комната, где когда-то был кабинет. Старинная мебель, картины. Очень много книг. Кажется, что стены составлены из толстых томов в кожаных переплетах.

У окна письменный стол, на котором с музейной аккуратностью разложены бумаги, перья, очки, трубки.

Шторы на окнах опущены, и комнату освещают два небольших настенных светильника.

За дверью слышны голоса, входит  У с п е н ц е в а – благообразная седая женщина, лет шестидесяти восьми, в сопровождении  Ю н о ш и  в черном костюме и  Д е в у ш к и  в нарядном белом платье, с букетом цветов в руках.

У с п е н ц е в а. Вот эта комната будет наша… Вы не думайте, она светлая. Солнце появляется здесь рано и почти весь день смотрит в окно… (Раскрывает шторы на окнах, и комната освещается ярким солнечным светом.) Профессор любил работать ночью, при лампе… Он говорил, что в присутствии солнца ему как-то неудобно погружаться во тьму прошедших веков… Последние годы он занимался наречиями древних литийцев, а днем он сидел вот здесь, в этом кресле, и так… больше для себя, переводил Данте… К двум канцонам он даже сам сочинил музыку… Вы любите музыку?

Ю н о ш а (растерянно). Да… конечно.

У с п е н ц е в а. Пианино стоит в моей комнате, а если хотите, можно перенести его к вам, вы не стесняйтесь.

Д е в у ш к а (решительно). Нет-нет, не надо! Мы не играем.

У с п е н ц е в а. Я тоже уже давно… не играю. Разве что иногда, если становится немного грустно, мы с внучкой в четыре руки играем «Мефисто-вальс». Прошу прощения, я не знаю ваших имен.

Ю н о ш а. Меня зовут Анатолий.

Д е в у ш к а. Меня Ира, а вас как?

У с п е н ц е в а. Екатерина Капитоновна, или просто бабушка Катя… Моя внучка считает, что я еще совсем молода, и зовет меня, как подружку: Катенька… Ну что ж вы стоите, садитесь, пожалуйста. Сегодня такой день… Вы должны сидеть в центре на самых почетных местах…

Ю н о ш а. Ничего-ничего, мы постоим. (Пауза.) У вас тут прямо как музей.

У с п е н ц е в а. Да… Одно время мы думали сделать квартиру-музей. Хлопотали, потом как-то… не получилось. Но вся квартира пожизненно предоставлена мне с Наташей… Как вам нравится у нас?

Д е в у ш к а (восторженно). Очень… Какие у вас картины…

У с п е н ц е в а. Это только малая часть… Почти всю нашу коллекцию я отдала в дар центральной галерее и книги тоже Государственному коллектору. Вы любите живопись?

Д е в у ш к а. Да, очень.

У с п е н ц е в а. В таком случае, Ирочка, я подарю вам одну прелестную картинку. У меня сохранился ранний Буазье – «Девочка с мячом». Очаровательная пастель, хотите?

Ю н о ш а. Нет, спасибо, не надо. Мы еще… У нас негде вешать.

У с п е н ц е в а. Почему негде? Стены этой комнаты и все, что здесь есть, в вашем распоряжении… Если вам неудобно, можете отодвинуть стол, убрать кресло, подвесить свой велосипед и поставить лыжи. Да-да, вы здесь хозяева, эта комната ваша. Вы согласны? Ну что же вы молчите?

Ю н о ш а (после паузы). Ну, скажи, Иринка…

Д е в у ш к а. Я… я не знаю. Скажи ты…

Ю н о ш а. А чего я… Я тоже… не знаю.

У с п е н ц е в а. Милые мои, я знаю, вы, наверное, опасаетесь, что докучливая бабка станет донимать вас воспоминаниями, тоской, нытьем…

Ю н о ш а. Да что вы, мы никогда…

У с п е н ц е в а (продолжая). Так вот, Толя и Ирочка, должна сказать вам, что я еще довольно разбитная и… как это говорится, – общественно-полезная старушка. Я люблю людей, театр, музыку… Люблю стихи, особенно сонеты. О, сонеты – это моя слабость.

 
«Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.
 
 
Любовь – над бурей поднятый Маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою Моряк
Определяет место в океане.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
 
 
А если я не прав, и лжет мой стих, —
То нет любви, и нет стихов моих…»
 

Как прекрасно, а?

Д е в у ш к а. Это Евтушенко?

У с п е н ц е в а. Нет, это Шекспир… Но я и Евтушенко люблю. Вот видите, я уж не такая унылая старуха, как вам показалось. И если я не играю в волейбол, то только потому, что молодежь меня не зовет, а составить команду из сверстников довольно трудно. Ну, вот вы и рассмеялись. Значит, мы договоримся? Как вам кажется, Ирочка?

Д е в у ш к а. Не знаю, как-то странно… Мне кажется, что все это… вроде как сон… Что я проснусь, и ничего этого не будет – ни вас, ни этих картин, ни комнаты…

У с п е н ц е в а. А что же будет?

Д е в у ш к а. Будет… моя кровать… тумбочка, общежитие. Я расскажу девочкам про мой сон, а они станут смеяться, скажут: «В жизни так не бывает». И правда, так не бывает. Это в сказках людям помогают добрые феи. Сегодня утром, когда мы с Толиком шли в загс, я даже подумала: вот бы нам встретить такую фею, чтоб взмахнула палочкой, и мы сразу очутились бы в комнате, большой, светлой, вот как эта… И она сказала бы нам: «Эта комната будет вашей!..» А потом, когда там, в загсе, на лестнице, вы подошли к нам и сказали, я даже испугалась, мне показалось, что вы… вот-вот растаете или превратитесь в облачко…

Ю н о ш а. А я так нисколько не удивился… Я сразу подумал: наверное, вас уплотняют. Что, не так?

У с п е н ц е в а. Нет… Насколько мне помнится, феи никогда не подлежали уплотнению. Не так ли, Ирочка?.. Милые мои, помогать людям – это не только специальность добрых фей, это долг каждого человека. Вы помните строки поэта? «Что такое счастье? – Соучастье в добрых человеческих делах». Отлично сказано. В моем предложении вам ничего ни чудесного, ни загадочного нет. Все весьма просто… Последнее время нам с Наташей стало как-то очень холодно и одиноко в нашем доме. У нас ведь родных никого не осталось. Друзья?.. Иных уж нет, другие нас забыли. Вот мы и понадумали пригласить поселиться в этой комнате, рядом с нами, двух молодых супругов… Счастливых, радостных, которым принадлежит весь мир, но… пока… нет комнаты. Я не суеверна, но говорят, что молодые влюбленные, они, как сверчки, приносят в дом радость и душевное тепло. Нам этого очень не хватало… И вот уже месяц, как я каждое воскресенье, в любую погоду, прихожу во Дворец бракосочетаний в надежде встретить таких молодых людей… У меня уже были две пары, до вас… Каждой очень нравилась комната, каждая обещала на следующий день переехать и… исчезала. Почему? Не знаю… Больше я их не видела. Но вы-то, надеюсь, меня не оставите? Вы согласны у нас поселиться?

Д е в у ш к а. Нам тоже комната очень нравится.

Ю н о ш а. Да мы бы хоть завтра могли переехать.

У с п е н ц е в а. Ну и в добрый час, что же вам мешает?

Ю н о ш а. Да то, что мы… Ну, как сказать… Мы с Иринкой еще мало зарабатываем. Я только сейчас кончил техникум и живу пока у тети, а Иринка, она телефонистка, на междугородной работает. У нас есть небольшие сбережения, но мы думали сразу после свадьбы купить магнитофон. Но, конечно, комната важнее, можно повременить или совсем отказаться.

У с п е н ц е в а. Нет-нет, обязательно купите. В ваши годы без магнитофона не проживешь.

Д е в у ш к а. У нас расходов много. Мы боимся, что на все не хватит. Мы… не знаем ваших условий.

У с п е н ц е в а. Ах да, условия, условия… Мои условия – чтоб вы никогда не ссорились, всегда были веселы и радовались всему, что вокруг вас. Думаю, что эти условия не повлияют на ваш бюджет?

Ю н о ш а. Ну, что вы, спасибо большое, но как же так? Все-таки платить надо за воду, за свет.

У с п е н ц е в а. И свет, и вода, и солнце, и воздух, и прочие коммунальные услуги – все входит в эту оплату. И давайте больше не будем об условиях, ладно? Завтра вы переезжаете к нам. Надо бы как-то отметить этот день. Как жаль, что у меня в доме уже давно нет вина.

Ю н о ш а. Я сбегаю принесу. Хотите?

Д е в у ш к а. У нас есть шампанское, девочки из общежития подарили.

У с п е н ц е в а. Это потом, потом… Мы еще отпразднуем и ваш союз и новоселье, а пока… Я приготовлю вам на дорожку по чашечке кофе… Я оставлю вас минут на пять… А вы… вы можете рассматривать картины, читать книги… Впрочем, сегодня вам лучше всего… смотреть друг другу в глаза. Вы многое в них и увидите и прочтете. Правда, Ирочка? Я сейчас… (Уходит.)

Д е в у ш к а. Какая чудесная женщина.

Ю н о ш а. Да, мировая старушка.

Д е в у ш к а. Давай подарим ей эти цветы. Ребята не обидятся, мы им расскажем.

Ю н о ш а. Давай!

Пауза.

Д е в у ш к а. Вот видишь, я говорила тебе, что я счастливая. Как только поженились – сразу удача.

Ю н о ш а. Это не то что удача… Это фантастика наших дней.

Пауза.

Д е в у ш к а. Толик, а что за профессор здесь жил? Она говорит, по ночам опускался во тьму веков…

Ю н о ш а. А это… наука такая есть – забыл название, когда историческую личность определяют по черепу. Раскопают, допустим, какой-нибудь скелет, а чей – неизвестно, документов при нем нет. Тогда вызывают профессора, он смотрит на череп и говорит – это не кто иной, как фараон Семнадцатый или, скажем, персидский царь. Ясно?

Д е в у ш к а. Ясно… Толик, а где мы поставим кровать?

Ю н о ш а. Это надо продумать.

Пауза.

Д е в у ш к а. А девочки смогут ко мне приходить?

Ю н о ш а. Конечно… только поодиночке, в крайнем случае попарно. А то ввалится сразу все общежитие.

На столе звонит телефон.

Подойти, что ли?

Д е в у ш к а. Попробуй…

Ю н о ш а (в трубку). Слушаю. Алло! Говорите! Кого надо? (Пауза.) Кто-то дышит и молчит…

Д е в у ш к а. Положи трубку. Я чего-то боюсь, Толик.

Ю н о ш а. Вот еще, чего бояться.

Д е в у ш к а. Квартира большая, тут всего много, а старушка одна, слабенькая.

Ю н о ш а. Ну и что? У меня все ребята – дружинники. Пусть кто посмеет старуху обидеть, мы провернем такую операцию – не поздоровится…

Д е в у ш к а. Тшш! Тихо! Кто-то сюда идет.

Ю н о ш а. Да что тебе все мерещится.

Д е в у ш к а. Я слышала, щелкнул дверной замок…

Ю н о ш а. Это, наверно, внучка пришла, Наташа.

Д е в у ш к а. Толик, ты веришь в привидения?

Ю н о ш а. Вот еще… Начиталась всякой ерунды…

Д е в у ш к а. А злые духи есть?

Входит  Ж е л в а к о в – человек лет сорока пяти, в очках. На круглом розовом лице застыла улыбка. Такие улыбки встречаются у старых официантов и дипломатов.

Ж е л в а к о в (с порога). День добрый, а где Екатерина Капитоновна?

Д е в у ш к а. Она вышла, просила нас подождать, сейчас придет.

Ж е л в а к о в (опускаясь в кресло). Подождем и мы… Отличный нынче день.

Ю н о ш а. Да… хороший.

Ж е л в а к о в. Отрадно отметить, что такая погода имеет место именно в «День работников легкой промышленности». (Пауза.) А вот, помню, в прошлом году, в «День железнодорожника», с утра ничего, а потом ливень как из ведра – ну чистая Индонезия… Досадно. (Пауза.) Если не ошибаюсь, вы… молодожены, или, как говорят студенты, «женатики»?

Д е в у ш к а. Да, сегодня мы расписались.

Ж е л в а к о в. Поздравляю. Значит, нашего семейного полку прибыло? Отрадно… Должен сказать вам, что я лично, как и все советские люди, всегда считал, что брак – это дело не только брачующихся, нет, это, если хотите, акт государственный! Вот как! Вы нынче уже не две единицы, а, я бы сказал, новый отряд строителей. Вот как! Ну-с, и где будете жить? У папы-мамы или, может, построим себе на заграничный манер коттедж? А?..

Д е в у ш к а. У меня мама в Тюмени, а у него нет родителей, только одна тетя. Квартиры у нас не было, но вот… Екатерина Капитоновна предложила нам у нее поселиться, вот в этой комнате. Мы, конечно, согласились, и завтра хотим переехать.

Ж е л в а к о в. Завтра переехать? Так-так… Завтра, стало быть, и переезжаете. (Пауза. Встал, прошелся по комнате.) Очень сожалею, но при всей моей симпатии к молодежи должен вас огорчить. Я не только сосед Екатерины Капитоновны, но и опекун на общественных началах. Дело в том, что… (прикрыл дверь, вполголоса) она… к нашему великому огорчению… у нее… не все дома.

Ю н о ш а. Да, внучка еще не пришла.

Ж е л в а к о в. Не в буквальном смысле. Она душевно больна, психически…

Д е в у ш к а. Да что вы!.. Не может быть… Это ужасно…

Ж е л в а к о в. Не беспокойтесь… Мы за ней наблюдаем, ж людей, с которыми она общается, стараемся оградить от возможных неприятностей.

Д е в у ш к а. Какие же неприятности?.. Она такая милая, добрая женщина…

Ж е л в а к о в. Да-да, достойнейшая особа, но… увы… врачи единодушны, она безумна. Это очевидно из ее поступков и поведения… Покойный профессор был тоже немного… того… Чуждался наших дней, и когда мы с вами, как и все советские люди, пятилетки строили, космос штурмовали, он занимался древними хеттами, что жили две тыщи лет назад… Что это – безумие? Бегство от современности?.. И то и другое…

Д е в у ш к а. А… Екатерина Капитоновна давно болеет?

Ж е л в а к о в. Давненько… Болезнь прогрессирует… Сами посудите, при нынешней нехватке жилья каждый квадратный метр – золото, государственное достояние, его беречь надобно, а она предлагает вам, незнакомым и… простите меня, случайным молодым людям, безвозмездно заселить эту площадь… Книги профессора, ценнейшие картины раздарила, как носовые платки… Каждому, кто придет к ней, стихи читает…

Д е в у ш к а. Да… она любит… эти… сонеты.

Ж е л в а к о в. Вот-вот… Разве нормальный человек в такие годы станет сонетами заниматься?.. Это вам впору, да и то до замужества… Не-ет, тут диагноз точный – безумие. Изолировать надо. Не сегодня-завтра мы определим ее в спецбольницу, о внучке общественность позаботится, ей выделят комнатку в черте города, а квартира эта будет опечатана жилотделом горисполкома. Мы тут в крайних комнатах уже ремонтишко начали… Приводим в порядок жилой фонд… Вот так-то, молодые люди! Вам повезло – если б мы не столкнулись, может, завтра пришлось бы вам с чемоданами звонить уже… в пустую квартиру… Печально, но факт…

Д е в у ш к а. Как ужасно… Такая благородная, добрая старушка… Можно будет ее навестить… в больнице?

Ж е л в а к о в. Возможно, если дозволят врачи…

Ю н о ш а. Что ж это выходит – добрые только феи да сумасшедшие? Не-е-ет, тут что-то не так…

Д е в у ш к а. Пойдем, Толик… (Желвакову.) Пожалуйста, передайте ей эти цветы…

Ж е л в а к о в (принимает букет). Охотно…

Г о л о с  У с п е н ц е в о й. Надеюсь, вы не соскучились? Я еще вам сюрприз приготовила…

Ж е л в а к о в. Вам лучше уйти. Мое присутствие она воспринимает болезненно. Возможен припадок…

Ю н о ш а. Я могу за доктором сбегать…

Ж е л в а к о в. Не надо… Всего доброго, молодые люди…

Д е в у ш к а. Передайте ей, что мы… мы очень ей благодарны…

Ж е л в а к о в. За что?

Д е в у ш к а. За то, что она… Пойдем, Толик. Прощайте…

Д е в у ш к а  и  Ю н о ш а  уходят. Желваков опускает шторы на окнах, зажигает лампу.

Г о л о с  У с п е н ц е в о й. Я завозилась на кухне, но кофе будет… Входит У с п е н ц е в а. В руках у нее поднос, на котором три чашечки кофе и печенье. Увидев Желвакова, изумленно застывает у порога.

У с п е н ц е в а. Ах, это… опять вы…

Ж е л в а к о в. А кто ж еще, как не старый друг навестит соседку… Цветочков вам принес, Екатерина Капитоновна… Как самочувствие? Как нынче сон? Без сновидений… Вот и отлично!.. (Берет с подноса чашку кофе.) Главное – режим, спокойствие, расслабление мышц, вот как…

У с п е н ц е в а. Позвольте, а… где ж эти молодые?

Ж е л в а к о в. Какие молодые?

У с п е н ц е в а. Да вот тут… на диване сидели юноша и девушка…

Ж е л в а к о в. Ах, эти… я с ними в дверях столкнулся… Ушли они… Сказали, комната не подходит, темновата…

У с п е н ц е в а (поставив поднос на столик, устало опускается в кресло). Очень жаль…

Ж е л в а к о в. Да зачем они вам, Екатерина Капитоновна?..

У с п е н ц е в а (не глядя на него, задумчиво). «Когда порой меня томит страданье, В безмолвный час перед закатом дня…»

Ж е л в а к о в. Вот видите, Екатерина Капитоновна, я для вас стараюсь, квартирку вашу за государственный счет ремонтирую, я к вам, можно сказать, с открытой душой, а вы ко мне… со стихами. Нехорошо, очень нехорошо!

Картина вторая

Утро в редакции областной газеты «Знамя молодежи». Приемная.

Слева, на переднем плане, за небольшим столиком – Р о м а  Г е р б а ч е в, начинающий репортер. Окутанный папиросным дымом, он старательно выстукивает что-то одним пальцем на пишущей машинке. Его лицо то озаряется вспышкой вдохновения, то тускнеет в глубокой задумчивости. Наконец он вынимает из машинки страницу.

Г е р б а ч е в (читает). Значит, так: шапка – строчка из Маяковского «Побольше ситчика нашим комсомолкам!». Репортаж: «Чем вы порадуете наших женщин к весенне-летнему сезону?» С таким вопросом ваш корреспондент обратился к директору Хлопчатобумажного комбината имени Сакко и Ванцетти товарищу В. И. Аюшкину. Василий Иванович – старый производственник, прошедший славный путь от замдиректора до директора комбината, лукаво улыбнулся…»

Входит  Ш у р а – редакционный курьер.

Ш у р а. Там какой-то человек редактора спрашивает…

Г е р б а ч е в. Ты что, не знаешь?.. Ни редактора, ни замредактора…

Ш у р а  уходит.

«…лукаво улыбнулся и, взяв вашего корреспондента за руку, подвел к стенду в глубине кабинета. «Вот, – сказал он, – смотрите сами…». Что поразило вашего корреспондента…»

Входит  Ш у р а.

Ш у р а. Он спрашивает, может, секретарь есть?..

Г е р б а ч е в. Скажи ему, что все в разъезде… В редакции остались инвалиды и дети…

Ш у р а  уходит.

«…Что поразило вашего корреспондента при первом взгляде на опытные образцы?.. Буйное половодье красок, тончайшие переливы тонов…»

Входит  Ш у р а.

Ш у р а. Он говорит, может, есть кто из отдела городской жизни?

Г е р б а ч е в (яростно). Я из городской жизни!.. Но я занят!.. Слушай, Шурка, скажи ему, пусть прочтет на дверях: «Приемная открыта с двенадцати утра», посмотрит на часы и пойдет спать… Понятно?

Ш у р а. Я сказала, а он говорит – мне ждать нельзя, я от Маврикия Семеновича…

Г е р б а ч е в. От кого?

Ш у р а. От… Маврикия Семеновича…

Г е р б а ч е в. От Подсвешникова?.. Чудачка… Что ж ты раньше не сказала?.. Это же меняет дело… Что, Баташева здесь?

Ш у р а. У себя, почту читает.

Г е р б а ч е в. Скажи этому гражданину, чтоб подождал, а Баташеву попроси зайти сюда – только быстро…

Ш у р а  уходит.

Гм… Как можно не принять, когда Маврикий Семенович это… городская жизнь, а вся городская жизнь – это… это Маврикий Семенович!.. (Пересаживается за большой письменный стол, придвигает к себе два телефона, откидывается на спинку кресла.)

Входит  К с а н а  Б а т а ш е в а.

К с а н а. В чем дело, Ромка?.. Я тебе нужна?..

Г е р б а ч е в. Да. Очень!.. Понимаешь, Ксаночка, у тебя прием начинается с двенадцати, а я сейчас должен принять здесь одного человека. Я хочу, чтобы ты, как зав. приемной редакции, тоже присутствовала. Это будет выглядеть как-то солидней… Не возражаешь?

К с а н а. Возражаю. Для приема одного человека ты выглядишь вполне солидно. Когда придет делегация – позовешь меня. Будь здоров, Ромка… (Хочет уйти.)

Г е р б а ч е в. Постой, Ксана… Это не обычный посетитель, не из тех, кто приходит к тебе в приемную…

К с а н а. Ах, вот как?.. Это сверхчеловек?

Г е р б а ч е в. Он… от Маврикия Семеновича.

К с а н а. А кто это… Маврикий Семенович?

Г е р б а ч е в. Как, ты не знаешь Подсвешникова?

К с а н а. Нет.

Г е р б а ч е в. Ксанка, – это позор!.. Почти три месяца ты работаешь в редакции и не знаешь, что… что Подсвешников – это… зампредгорисполкома, это… это второе лицо в городе…

К с а н а. Разве за три месяца пронумеруешь все лица?..

Г е р б а ч е в. Перестань, Баташева… Ты журналистка, газетчица, и ты должна знать, что у нас Подсвешников – это… это градостроительство, благоустройство, жилищный вопрос, служба быта, общественное питание, торговая сеть и культура и искусство… В нашем городе куда ни ткнешься, всюду его инициатива, его размах… Даже в стакане газированной воды чувствуется… Маврикий Семенович… Это по его указанию в городе поставлены автоматы с клюквенным сиропом…

К с а н а. Гениальная идея! Удивляюсь, что город до сих пор не переименован в Подсвешников…

Г е р б а ч е в. Смеешься, да?.. Ты думаешь, что тебя из Москвы направили в глубинку, да?.. Так вот – проснись, Баташева, ты в областном центре!.. А тут надо разбираться, кто первая скрипка, кто дирижер и кто раскладывает ноты…

К с а н а. Я вижу, что в этом оркестре тебе по душе партия барабана…

Г е р б а ч е в. А хоть бы так… А ты? Ты же ничего не видишь, никого не знаешь… Сидишь на своих письмах и принимаешь посетителей… Кто ходит к тебе в приемную?.. Кто? Сутяги, кляузники, жалобщики и графоманы… Ты не сталкиваешься с командным составом города, не видишь наших настоящих людей, ты…

К с а н а (перебивая). Хватит, Гербачев!.. К твоему сведению – мне не важно, кто приходит в приемную редакции. Для меня каждый посетитель прежде и раньше всего – человек. Этого звания достаточно, чтобы принять его, внимательно отнестись и сделать все, что диктуют долг и совесть журналиста.

Г е р б а ч е в. Сделать, да?.. А что ты сделаешь без Подсвешникова? Что?..

Входит  Ш у р а.

Ш у р а. Так как же с этим гражданином, он ждет!

Г е р б а ч е в. Пусть войдет. (Ксане.) Останься на три минуты для меня. Я тебя прошу…

Шура уходит. Входит  Ж е л в а к о в.

Ж е л в а к о в. День добрый.

Г е р б а ч е в. Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста. Вы от Маврикия Семеновича?

Ж е л в а к о в. Точно так.

Г е р б а ч е в. Знакомьтесь, это заведующая приемной редакции товарищ Баташева.

Ж е л в а к о в. Весьма рад. Никогда не стал бы беспокоить работников печати, если б не совет Маврикия Семеновича: «Зайди, говорит, Андрей Гаврилович, в «Знамя молодежи», расскажи… и… как руководитель, как человек ответственный, так, мол, и так… Это газета боевая, комсомольская, она ваш почин подхватит, передаст эстафету…»

Г е р б а ч е в. Это какая же эстафета? Спринтерская имени Пискунова или велосипедная на приз нашей газеты?

Ж е л в а к о в. Нет, я… о другом… Уж такая у нас, у руководителей, доля – и на работе и дома всегда с народом, всегда с людьми… Вот и сейчас я… от коллектива жильцов дома номер девять по улице писателя Короленко… Усилиями общественности и дружного актива дом наш, вернее корпус «В», вышел на первое место по благоустройству, озеленению, охвату культурой, а главное – по работе с людьми… В почетной грамоте райисполкома так и сказано: «Успехи достигнуты, не зазнаваться, так держать!..» Скажу вам, товарищи, откровенно, в корпусе нашем живут не генералы, не космонавты или какие там конструкторы, а… люди скромных профессий, но все сто восемнадцать квартир, как одна семья… У нас отошли в прошлое, я бы сказал, на свалку истории все эти квартирные дрязги, склоки соседские, неурядицы… Зримые ростки нового, я бы сказал, новый моральный кодекс чувствуется… Верите, из других районов приходят в наш дом, как на семинар. Прислали бы и вы к нам корреспондента, чтобы с людьми потолковать, обобщить…

К с а н а. А в чем проявляется у вас эта работа с людьми и… рост культуры?

Ж е л в а к о в. Как же… Ходим коллективно в театр, вашу газету выписываем, по праздникам разучиваем песни советских композиторов. К слову сказать, в прошлое воскресенье собрались у меня человек пятнадцать: один к роялю, другие вокруг, да как затянем «Пусть всегда будет солнце…» – хоть на пластинку записывай…

Г е р б а ч е в. Да, это очень любопытный материал… И что вам советует Маврикий Семенович?

Ж е л в а к о в. Поделиться опытом… Должен сказать вам, что я лично, как и все советские люди, о себе говорить не люблю… Приходили ко мне с телевидения, просили выступить, я сказал: «Товарищи, меня не надо показывать, меня и так город знает, а вы покажите рядовых жильцов, транслируйте их думы, их заботы…»

Г е р б а ч е в. Ну что ж, мы можем выступить с рассказом о вашем корпусе под рубрикой «Черты нового». Как ты думаешь, Баташева?

К с а н а (Желвакову). Напомните, пожалуйста, ваш адрес.

Ж е л в а к о в. Улица Короленко, девять, квартира девяносто девять. Спросите Желвакова Андрея Гавриловича.

Г е р б а ч е в. В ближайшие дни к вам будет направлен сотрудник редакции, может быть, даже я сам…

Ж е л в а к о в. Будем весьма рады… И вот еще, небольшая к вам просьбица. Живет у нас в доме старушка одна, одинокая, больная. Годы берут свое… Жалко человека… И помочь некому. Верите, три недели потратил, чтоб добиться от поликлиники направления в больницу. И наконец, учитывая занимаемый мною пост, добился. Так теперь больница рогатки ставит: то мест нет, то не так оформил. Ну, сущее наказание. Может, вы позвоните к ним и так сказать, авторитетом редакции дожмете сухарей, а? Вот бы хорошо!

Г е р б а ч е в. Сейчас сделаем. Это какая больница?

Ж е л в а к о в. Четвертая городская.

Г е р б а ч е в (сняв трубку). Какой у них телефон?

К с а н а (Гербачеву). Положи трубку, я сама позвоню в горздрав.

Ж е л в а к о в. Еще лучше… большое дело сделаете.

К с а н а. Как фамилия этой больной?

Ж е л в а к о в. Фамилия?.. Вы не поверите – забыл, забыл… Да и не мудрено… За один день столько народу через кабинет проходит, столько хлопот, директив, звонков, а масштабы-то – ух ты какие, где уж тут всех запомнить… Но… направление и бумаги у старушки по всей форме.

К с а н а. Хорошо. До свидания!

Ж е л в а к о в. Благодарю за содействие, доброго здоровья! Ждем вас, как дорогих гостей… (Посмотрев на часы.) Ай-яй-яй… Спешить надо… У меня ведь контроль над кадрами с девяти утра… (Уходит.)

Г е р б а ч е в. В чем дело, Баташева? Почему ты мне не дала позвонить по телефону, почему ты вмешиваешься в мои действия?

Ш у р а (входя). Можно убрать? Скоро двенадцать!..

К с а н а. Можно… (Гербачеву.) Ты же сам просил меня…

Г е р б а ч е в. Просил присутствовать, а не вмешиваться.

К с а н а. А мне почему-то очень захотелось вмешаться… Ты знаешь, куда ты хотел звонить?.. Эх ты, барабанщик… (Уходит.)

Г е р б а ч е в. Постой, Ксана, это же человек от Подсвешникова… Это же Желваков… через него проходит весь город… (Убегает за ней.)

Шура аккуратно раскладывает почту, наполняет чернильницы, вытирает пыль с телефонов. В дверь просовывается  Г о л о в а  в зеленой велюровой шляпе.

Д у б р о в с к и й. Здравствуйте…

Шура испуганно вздрагивает.

Не узнаете?..

Ш у р а. Н… нет…

Д у б р о в с к и й. Представьте, я тоже… (Входит.) С некоторых пор я стал похож на призрак… Страшно?.. Мне тоже… (Усаживается в кресло.)

Ш у р а. Вы к кому?.. Приема еще нет.

Д у б р о в с к и й. Это не важно… Я вас спрашиваю – когда человек несет факел культуры в самые отдаленные уголки нашей прекрасной родины, когда он зажигает в сердцах людей жажду вечной гармонии, он достоин уважения?..

Ш у р а. Сейчас придет заведующая, она вам скажет.

Д у б р о в с к и й. А вы кто?

Ш у р а. Я? Курьер-экспедитор…

Д у б р о в с к и й. Курьер?.. Понятно… (Пауза.) Нельзя сказать, что меня встретили на высшем уровне… Но… для человека, который опозорен на всю область, снят с работы и дал подписку о невыезде, даже курьер – это… достойный представитель… Благодарю за теплую встречу… (Пожимает ей руку.)

Ш у р а. Может, вы ошиблись, а?.. К нам часто заходят… по ошибке… А поликлиника-то со двора…

Д у б р о в с к и й. Поликлиника у меня запланирована, но… позже. Я туда попаду «по следам ваших выступлений»… это точно. А сейчас… доложите вашей заведующей, что прибыл Дубровский… Это имя ей известно… Оно встречается в русской литературе дважды – впервые у Пушкина и вторично у вас в газете, когда вы подняли на меня перо…

Входит  К с а н а.

Ш у р а. Вот… заведующая, Ксана Георгиевна…

К с а н а. Вы сказали, Шура, что у нас прием с двенадцати?..

Ш у р а. Я им говорила, а они…

Д у б р о в с к и й (снимая шляпу). Простите, виноват я… Я приезжий… Для встречи с вами я покрыл сотни километров в комбинированном, жестком… по некоторым причинам я отверг услуги городского транспорта и… пришел с вокзала пешком… Вы меня не знаете…

К с а н а. Знаю. Вы уже один раз были в редакции… А сегодня я узнала вас даже из соседней комнаты, когда вы тут шумели…

Д у б р о в с к и й. Очень рад, что меня узнают по голосу, как Робертино Лорети… Но я, как вы видите, не мальчик и, как вы знаете, не певец… Я незаслуженно оскорбленный деятель культуры, Дубровский… Богдан Дубровский…

К с а н а. И что же вы хотите?

Д у б р о в с к и й. Видите ли, мой тезка в одноименной опере в трудные минуты жизни обращался к маме: «О, дай мне забвенье, родная…» Я сирота, и мне не к кому обращаться. Но я рос в коллективе и имею все основания обратиться к общественности… Я не прошу забвения, нет, я прошу справедливости… После выступления вашей газеты я… морально затоптан, разбит творчески. Иногда мне кажется, что я уже не существую, что вместо меня движется мемориальная доска с надписью: «Здесь жил, дышал и боролся Богдан Дубровский».

К с а н а. Послушайте, Дубровский, никто не собирался вас уничтожать ни морально, ни тем более физически… Все это чепуха и пустые разговоры…

Д у б р о в с к и й. То есть как это – чепуха, позвольте… «Печать – это оружие…» – я не спорю, но… со всяким оружием надо… обращаться осторожно, иначе может быть катастрофа… Перед вами жертва неосторожного обращения с печатью…

К с а н а. Вы так думаете?.. А вот наш корреспондент, по заданию редакции, еще раз на месте тщательно проверил все факты… И выяснилось, что это вы – директор гастрольной труппы лилипутов – неосторожно обращаетесь с печатью среднереченской филармонии… Выяснилось, что это вы морально и материально ущемляете ваших лилипутов, что вы эксплуатируете их…

Д у б р о в с к и й (перебивая). Я эксплуатирую?.. Я, который создал лилипутам все возможности роста?..

К с а н а. Кроме того, к нам поступило много писем… Нам писали, что всюду, где вы появлялись – в клубах, на открытых площадках, – вы насаждали халтуру, зрители возмущались…

Д у б р о в с к и й. Клянусь – чистейшая диффамация! Лилипуты исполняли отрывки из венских оперетт… Убей меня гром, зал дрожал от аплодисментов, районные организации носили их на руках, швейная фабрика изготовила всем вечерние туалеты из отходов лавсана, – так публика, массы, народ оценили искусство, а ваш корреспондент…

К с а н а. Послушайте, Дубровский…

Д у б р о в с к и й. Знаю… Вы скажете: лилипуты – это мелко и не отражает… Не спорю… Но где? Покажите мне, где этот ансамбль гулливеров, который полностью отражает?