Текст книги "Нф-100: Великое переселение"

Автор книги: Дмитрий Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Ты, может, забыл, что это во фляге? – спросил его Димитри.

– То, чем ты сполоснул белую дрянь там, на мосту. Это ведь оно?

Димитри кивнул.

– Значит..., – Мак-Мин подошёл к лужице, – это снова неназываемые?

– Грибы. Наш учёный объяснил, что масло – питательный бульон... среда, в которой

живут голодные мельчайшие организмы, существа. Животные, как ты и я, с телами и ртом. И эти существа очень охочи до грибных лакомств. А те, кого вы называете неназываемыми, как раз отличное блюдо для них.

– Белая чума! – рыкнул Мак-Мин. – Она добралась до святых мест! Неужели надеется, заняв тело умершего, войти в священную долину Пуч? Неужели думает, что аватра не заметят подмены?

– Не знаю, но думаю, дело тут в чём-то другом. Сам посуди, как могут быть связаны покойники и белая чума?

– Говорят, что когда сознание покидает оболочку тела, оно сталкивается на выходе с тем, чего боялось, чего сильно желало при жизни в теле, с тем, отпечатки чего унаследовало от пребывания в нашем мире, – Мак-Мин говорил хорошо заученные ещё с самого детства строки, что часто слышал в храмах от жрецов Джарука. – Если умерший на протяжении этой жизни часто взывал к Всепобеждающему, к Джарука-Ла, то в момент исхода из мощей, Всепобеждающий отсечёт все страхи и примет его.

– Что ж, – тихо заметил Димитри, прижимая рану на бедре, – ничего, как я смотрю, не поменялось... и благо, что так.

– Но народ запуган, – продолжал Мак-Мин уже громче, с запинками, уже от себя, – так, как никогда прежде запуган не был. Белая Чума одолевает не только тело... Видимо она смачивает своим ядом и сознания! Говорят жрецы, что сильные страхи и жажда могут как бы излиться из выходящего из тела духа в наш мир! Неужели так?

Димитри увидел в раскосых с ястребиными надбровьями глазах воина страх. Но это был страх не воина. Вернее, вне воина. Страх тот был глубокий, дремучий, исходящий из веков, вскормленный поколениями дедов, прадедов, пра-пра-... Суеверный и в то же время, самый сильный из всех, потому как миф был его корнем. А что сильнее мифа?

– Ещё мне очень интересно, воин, – сказал Димитри, – что именно ты видишь в них, в этих полчищах?

Мак-Мин не совсем понял, о чём спросил астрогатор, и, разведя руками, удивлённо ответил:

– Шеренги воинов, а что же ещё? Погляди только, как в тумане сверкают их латы, как темнеют навершия их копей, словно щетина зверя Аш! Теперь они отступают во мрак, и я уже не вижу их. Но почему ты спрашиваешь это?

– Так я и думал, – тихо ответил Димитри.

– Что? А что видишь ты?

– Я? Я вижу хаос. Да-да, мертвяцкий хаос без какого-либо порядка и строя. То, что противоположно жизни...

– Значит и впрямь...

Мак-Мин замер, как статуя, сжав в кулаке прядь некогда иссиня-чёрных, но побелевших от меловой пыли, волос.

– Миф? – почему-то спросил Димитри, вдруг, что-то поняв.

И он услышал откуда-то снизу, из-под плит, из-под слоёв породы, взывающий звук, словно трубили в далёкий и огромный горн. В звуке было новое качество. Посреди каменного мира, где кристаллы и гранит, известняк и кость, он содержал в себе элемент металла, был медным, бронзовым, другим. По ногам прошлась вибрация от этого металлического воззвания. И в ответ раздались из меловой взвеси недовольные и злобные шипения сгнивших гортаней, трещотки и перестук. Заползали гигантские многоножки, изгибаясь и выставляя из клубящихся облаков свои хребтовые, мерцающие костяные бока.

Всё ожило, пришло в движение, единым во вращении. Сам меловой туман сначала немного рассеялся, обнажив бездонные взгляды мёртвых глазниц и скальные оскалы сталактитов, а затем закрутился, клубы его стали ещё гуще. Плотностью они запирали зрение, слух, разрывали человеческие лёгкие. Оба путника кашляли, плевались и пытались найти пространство для вдоха, но в газовой камере его не могло быть. Димитри почувствовал, как начинает задыхаться, как чёрная пульсация пробивается в мутнеющих глазах. Он схватился за горло. Ноги его не слушались, и он, как пьяный, шатался, носился из стороны в сторону, совершенно ничего не различая. Разве что тот металлический горн из-под земли ревел всё настойчивее.

Говорят, в последние моменты перед смертью, вся жизнь проносится перед глазами. И Димитри решил, что так оно и есть. Однако перед его мысленным взором встала лишь одна картина из далёкого детства. Тогда он жил ещё на Земле. Вернее, спускался на орбитальном элеваторе гостить на Землю. Учиться ему приходилось в двух школах, потому как новое государство запрещало несовершеннолетним, рождённым при старом режиме, учиться в новых школах, но власть переселила их в новые дома. Вот ему и приходилось жить на орбитальном поселении в экосфере, а учиться на сессиях приходилось на родной планете. Однажды – то была зима – он и другие студенты, отбившись от основной группы, решили отпраздновать окончание семестра. Они набрали вина и ушли на озеро. Горное озеро было затянуто слабым льдом. Шёл крупный снег, и небо с землёй сливались в один тон, сшивались хлопчатой поволокой. Тогда Димитри махнул лишних пару-тройку стаканов и побежал кататься по льду. Лёд не выдержал, когда парень достиг уже середины озера. Незадачливый студент очутился в полынье, припорошенной снегом. Берега полыньи растрескались, и он, сразу же отрезвев, всё никак не мог хватиться за что-либо. Рука нащупывала твёрдую корку, но при упоре, край ломался, и очередной глоток ледяной воды сопровождал очередное погружение.

Тогда ему повезло – при полном безветрии спасатели с вышки услышали крики мальчишек. Однако Димитри был в полубессознательном состоянии. Хорошо вмёрзли в его память картины или видения, что он созерцал сквозь прикрытые глаза, мутные и почти безжизненные. Ему виделось, что воздух скручивается, блестя влажными спиралями. Словно выжимали огромную простыню. Он видел людей, хлопотавших над ним, приводивших его в чувство, как из-под воды, развеиваемых турбулентными потоками. Мир исходил мерцающей рябью. Мерцание из свето-теневого становилось разноцветным, рябым до тошноты. Везде плясали водянистые, точно ртутные шарики кляксы и цепочки образов, лиц. Он помнил, что тянулся руками, пытаясь удержаться, а руки его кто-то хватал и пытался прижать к корпусу. Тогда он брыкался, пытался кричать, но изо рта били пузыри. Самая жуть была в том, что ему не давали ухватиться за реалии, и он проваливался в ледяную пропасть, в вакуум вод. Хотя всё это время его везли на флиппере неотложной помощи в больницу, прогревая переохлаждённое тело лучевым компрессором. А потерять сознание не получалось от шока и выпитого.

Теперь Димитри, кружась и задыхаясь в известняковом тумане, заново переживал усвоенный однажды модус состояния, что был заложен в подвалы и чердаки его подсознания тем далёким зимним днём на берегу горного озера. В иллюзорном мире есть одна закономерность – видения возвращаются, рано или поздно, но всегда.

Глава XIII

Озеро и прилегающие к нему лесные заросли на всех ярусах – от подводного до самых маковок древесных крон и даже выше – превратились в амфитеатр и трибуны, заполненные зрителями. Лира занимала в этом своеобразном зрительном зале положение по центру, прямо напротив сцены.

Движение и шум прекратились, когда вышел император. Беззвучно позади него, позади шеренги людей, из которой он вышел, росли, выходя из глади вод к сиреневым небесам, две нефритовые колонны. Они обрамляли импровизированную сцену и в то же время являлись неким порталом или экраном, отрезок неба в котором был чуть другого цвета. От одной колонны к другой распространилось плазматическое свечение, мерцающая полупрозрачная пелена.

Император поднял руку вверх, развернув её ладонью к зрителям. Голубоватая волна прошлась по плазматическому полю позади него, реагируя на движение. В отдалении затрубил горн, вспугнув своим мощным звуком стаи птиц с отдалённых деревьев.

– Жители восточных лесов Ши-нак, болот Изумрудной долины и вы, мои подданные нижнего и верхнего Ваджара! Да будет Солнце дня и внутренний свет утроб освещать вам ваш путь для свершения многих благих дел! Да распространится благодать множества миров на сей мир, и воспримем благодать ту в том, в чё она соизволит проявится. От сереброснежных вершин до золотоструйных рек нижних уделов, где бдят великие Посвящённые, да будет мир нам!

Человек в серой рясе, которого изумрудная дева представила Лире, как императора Ваджара, говорил долго и торжественно. Он желал многих благ многим родам и кланам, названия которых ничего не говорили Лире, произносил странные комбинации слов, вызывавших одобрительный гул собравшихся, но совершенно непонятных для неё. Его речь частью была Лире понятна, а некоторые моменты её сливались с голосом переводившей их зеленокожей владычицы восточных лесов, использующей как бы синхронный перевод. Их голоса иногда смешивались в ушах Лиры в некий усреднённый голос, не являющийся ни протяжным взывающим кличем императора, ни мерный и ласкающий напев зелёной девы.

– Здесь собрались мы с важной речью, – продолжал император. – Я, император внешнего и внутреннего, верхнего и нижнего Ваджара, Ру-Гьял Второй, а так же все наместники, князья десяти сторон, – он обвёл рукой собравшихся позади него атра.

Эти люди в серых неприметных одеждах, вида довольно сирого и совсем простого, степенно поклонились.

– Собрались мы в местах Ши-нак среди болот Изумрудной долины потому, что её не успела затронуть Белая Чума, корни проклятых родов неназываемых. И потому именно здесь нам предстоит решить дальнейшую судьбу нашу, начертить новые символы заветов, определить, куда идти и обращать взоры первую очередь. Мы все связаны одним прочным обетом, данным нами в далёкие времена – обетом мира и любви, обетом не вредить и не совращать с пути мудрости никого, даже самых низших тварей. Ваши боги, ваши цивилизации завещали вам то же, возможно, в других словах, через иные писания и заветы, которых мы, император Ваджара и князья, не видели, но знаем, что это так. Все мы живые существа, и всем нам одинаково хочется счастья и не хочется страданий. То же можно распространить и на воинственных обитателей Лу-лу, что посылают на нас Белую Чуму, страшный корень проклятья. Это не их вина, но они одержимы демонами, беспросветным неведеньем. И наша задача – бороться не с ними, но с этими демонами внутри них. Владыка Лу-лу, царь Хорон, собирается заполонить Белой Чумой не только Ваджар, но и всю Траму целиком. Итак, далёкие и близкие, незнаемые и родные, одинаково шлю вам своё благословение на великую победу в грядущем сражении за Траму...

Он говорил ещё, и всё чаще гул одобрения разливался над спокойными водами озера. Лира услышала совсем рядом чей-то голос. Сначала она не обращала внимания, но голос становился назойливей и источник его казался всё ближе. Наконец, кто-то толкнул её в локоть, и она, отпрянув в сторону, оглянулась. Рядом с ней на круглом листе водного растения сидело странного вида существо. Оно походило на жабу с длинным носом, однако имело вполне человеческие пятипалые руки и ноги с коленями, повёрнутыми вперёд. Кожа существа была сплошь покрыта пупырышками и пузырями. Лира не понимала его, но всё же его ужимки и гримассы позабавили её и она, улыбнувшись, развела руками. Существо всплеснуло руками, словно в отчаянии, и начало вновь что-то пищать, кряхтеть и подмигивать своими круглыми лягушачьими глазами.

Вслед за одним, появился и второй, такой же причудливый жабообразный, завёрнутый в бурые ленты водорослей с кантиком из рыжего мха и синим бутоном на плече. Они вдвоём принялись взывать к ней и, видя, что она не понимает, всё больше распалялись. Из-под воды прямо перед девушкой медленно вырос белый лоб с гребнем-щёткой. Полностью чёрные глаза тритона уставились на неё. Лире этот обитатель местных топей показался ещё более забавным. Рот его вытянулся в трубочку и он промычал что-то вроде "Лу-у-ра-а...лу-у-ра-а". Из-под воды, не решаясь показаться наружу глядели ещё несколько таких же тритонообразных, перебирая ластами. С ветвей на слизистом канатике свисал маленький шар с глазами, огромным ртом, из-за нижней губы которого торчал лопаткой зуб. Рядом с ним, выше на ветке сидел длинный, словно палочник, человечек в свёрнутой из листьев шапке и пихал шарообразного веткой, от чего тот раскачивался, как маятник. Лира посмотрела выше и ахнула: все древесные кроны, все ветви, нависшие над чайным зеркалом озера буквально кишели этими головастиками, глазами всех форм и размеров, панцирями, из-за которых выглядывали рожки улиток, длинные пальцы раздвигали листву, откуда тут же вылезали любопытные носы, сверкали чешуйки, тянулись хвосты, слюни, перламутровая слизь... Существа перешептывались, юркали с яруса на ярус, с ветки на ветку, шелестя зелёной массой, плюхались в воду. А там, в воде, копошились обитатели озера. И все они со всех сторон жадно всматривались в Лиру, гипнотически, внимательно и благоговейно. Некоторые даже указывали на неё длиннющими пальцами своим детям – меньшим копиям, словно игрушечным монстрам.

Лира оказалась в затруднительном положении. С одной стороны ей было любопытно, но неуютно, а к тому же она осознавала, что вон там, перед ней и всеми этими болотниками выступает сам император! Не бродячий артист и даже не вожак стаи или какой-нибудь армейский голова, а сам наместник божественных сил на этой земле. Некоторые из слушающих его речь начали оглядываться на шорохи и шепотки с её стороны. И, разумеется, их внимание сразу привлекала она, а не те, кто вызывал этот шум. Действительно, девушка с иной планеты, одна из пришельцев, слух о божественности которых достиг уже самых отдалённых уголков Трамы, являлась гвоздём сосредоточения практически ничуть не уступающим в силе самому вниманию к императорской особе. Да и сам Ру-Гьял Второй бросал взгляды из-под своего холщового капюшона в её сторону. Он-то прекрасно знал, кто там сидит на листе корабельного дерева. Дворцовые оракулы оповестили его обо всём ещё при приближении "Феба" к орбите Трамы. И император наблюдал падение "звезды" из своей резиденции в высокогорной башне. Конечно, жрецы видели в падающей звезде своё, а император, служитель светского общества – своё. Хотя грань между светским, мирским, и религиозным, храмовым укладом жизни, провести было очень сложно. Одно гармонизировало, соплеталось и вступало в симбиоз с другим. Деревни и города строились при больших храмах и монастырях, а монастырские стены служили крепостным убежищем во время войн и нашествий. Так что даже сам главнокомандующий и войска во многом полагались на жречество и многие являлись выходцами из монастырских академий. Некогда и Ру-Гьял служил при Западном храме Ами-ра Джаруки, по легенде основанным перволюдьми. Этот храм был святыней святынь и находился глубоко в недрах западного нагорья, в подземной долине Пуч, в самом её труднодоступном месте.

А тем временем, Лира совершенно смутилась, и решила позвать на помощь изумрудноликую владычицу лесов.

– О, дева! Кто все они? И что же им от меня нужно?

Голос ответил сразу же – его обладательница, по видимому, всё это время оставалась рядом, в невидимом обычным глазом параллельном мире. Или действительно за одно смежение век могла преодолевать любые расстояния.

– Это, Лира, населяющие здешние земли расы. Эволюция на Траме за много миллионов лет шла своим ходом. С одной стороны. Но если ты хорошо усвоишь идею отсутствия какого бы то ни было времени, то поймёшь, что все они – плод игры божественного сознания, фантомы и зеркала, недодуманные мысли и неразрешённые эмоции. И кто знает, что на самом деле истина...

– Это всё и впрямь сложно. Очень сложно для мен сейчас.

– Конечно, Лира. Ты привыкла к решению узкого круга задач повседневности. Здесь же ты сталкиваешься с неведомой тебе областью мира, с иными его законами. Однако тише, император обращается ко всем нам. Не обращай же внимания на этих маленьких проказников.

И Лира отвела взгляд от кишащих существами зарослей. Теперь вниманием её овладела сцена на водной глади, где расположились князья и император. Многое из его речи она прослушала в отвлечении, и теперь с трудом могла понять, о чём он.

– И потому мы всегда помним и чтим, – размеренно говорил император, прохаживаясь перед шеренгой князей и свиты, – наши традиции, да будут они освящены Семью Вершинами! Наши дома хранят реликвии, старики – легенды. На наших свадьбах молодожены имеют право сочетаться узами лишь если ответят на вопросы старейшин о происхождении земли Ваджар, о подвигах славного Цереза, о владыках Лингу-лам.

Лира бы ничего не поняла и подавно, если бы не её спутница, тщательно переводившая ей слова императора, мгновенно подыскивающая достойную и точную трактовку терминам.

– Вспомним же Цереза могучего, объединителя народов верха и низа! – торжественно объявил император Ру-Гьял.

И Лире стало понятно назначение двух нефритовых столбов позади. Меж ними загорелся туман, а в нём, как в хрустальном шаре гадалки замелькали, закрутились дымными спиралями образы. Они каким-то образом соплетались со словами императора, или он сам своей речью воспроизводил их на этом воздушном полотне. И Лира зачарованно наблюдала за сменой картин. И всё думала: видят ли все наблюдающие одни и те же картины или для каждого они совершенно разные.

– Как звещали нам первоотцы помнить, так будем поддерживать этот светоч, – тем временем вещал император.

Вторя его словам, на экране закурились змееподобные существа. Их окружали россыпи звёзд и спирали галактик. Змеи вращались, пытаясь в круговом движении догнать одна другую. Наконец, они одновременно ухватили друг друга за хвосты, и ослепительная вспышка затмила всё. Она выплеснулась из экрана, затопив белым светом и озеро, и вечереющий горизонт над тёмной зеленью зарослей.

После вспышки в тёмной бездне осталась одна сфера. Это, по словам императора, звучащим теперь откуда-то издалека, и была новорожденная Трама. Прошло много времени, и она словно оделась в жёлтые и синие одежды. Это появилась на ней суша и моря.

– И был долгий холод ночи. А затем ночь горячая, как сердце Победоносного Ока, когда горы дышали пеплом и лавой. То сошёл под землю младенец от сочетания в браке Золотого Льва и девы-Трамы.

Из небытия, не проникнутого лучами звёзд, явился огненный шар, похожий больше всего на астероид, и, обойдя несколько раз Траму по орбите, впился в её синий бок. От этого сфера её укрылась мглой, и долго ничего не происходило.

В тот момент звучали колокола, разносясь над водой, пробираясь по её глади барашками волн. И Лира уже не могла разобрать, где начиналась реальность с болотами изумрудной девы, а где была граница с нефритовым экраном. На время ей показалось, что она спит, и от осознания этого стало легче. Значит – можно проснуться, когда пожелаешь. Но рядом раздался голос владычицы лесов:

– Ты думаешь, это сон, что сейчас происходит? Что ж, всё в таком случае есть сон. Но ты оставайся в моменте сейчас и здесь. Просто пустись по течению, доверься ему. Это всегда страшно, Лира. Но всё страшно, когда происходит впервые. А представь, что каждое мгновение происходит впервые, и никогда не повторится – и пропадёт любой страх. Не будет почвы для произрастания древа этого страха.

А сфера ещё совсем юной планеты Трама, укутанная чёрными облаками, от чего была на ней лишь ночь, и слепые духи носились над пепельными пустынями, неслась в бесконечном пространстве. Мерцали грозы, клубились облака. И вот, наконец, шуба пылевого пара принялась оседать, и планета покрылась коркой льда.

– Зверь Аш, первый из зверей, – продолжал император, – скользил когтистыми лапами по льду, пытался вырыть себе нору, безутешный, выл на две Лу-лу, что отделились от Трамы, скрасив её одиночество. Две великие сестры Великой Матери. И тогда зверь Аш расколол ледяные покровы.

По белоснежной равнине, коей не было ни конца, ни края, плёлся устало, петляющим шагом огромный зверь. Его шерсть волочилась по снегу длинными космами, свалянными по бокам в древние колтуны. Из-под шлейфа шерсти проглядывались могучие сложенные у спины крылья с перьями синего отлива, словно платиновые. Зверь давно не брал разлёта из-за постоянной пурги и злых морозных ветров, и от того крылья его оказались стянутыми прочной сетью спутавшихся косм. Казалось, им уже не судьба была расправиться вновь и вознести огромное тело зверя в лазурную высь к слепящему солнцу. Голова его низко склонилась к тверди льда, и казалось, что массивные рога, загнутые, словно у буйвола, вот-вот вонзятся в лёд в попытке пропороть блестящие его латы. Зверь Аш пробирался в толще снега, увязая в ней чуть ли не по шею, и не было видно его ног, а только хвост с такими же двумя рогами на конце сшибал небрежно пики ледяных гор.

– Так он шёл, – продолжал император свой рассказ, – трижды по шестьдесят четыре поворота колеса, пил снежный сок и глазами поедал сок светила. От того его шерсть стала серебром, и поструилась ручьями по равнине льда. И богиня льдистых зеркал залюбовалась на бег тех ручьёв. Захотелось ей украсить седые волосы свои косицами и обручами, по красоте не уступающими им. И тогда начала таять долина и вся повязалась серебряной нитью. Вышли на поверхность многие князья-самоцветы. Тогда камни подземного Солнца дро ходили и разговаривали. Это сейчас, когда мы сами ходим и круим головами, мы не видим их жизни, и кажется нам, что они недвижимы и немы, но были иные времена. Князья-самоцветы, видя, как скитается зверь Аш, как он воет и страдает, не способный вырыть себе нору и жить там, решили ему помочь. Они разверзли рот богине льдистых зеркал и влили туда лаву Золотых Ключей. И призвали они великую птицу Джа, что летала в чёрном брюхе вечности...

Перед Лирой предстали картины глубин Вселенной. И она была готова присягнуть четью академии, что наблюдала их из смотрового иллюминатора корабля. Вот крепёжные дуги систем жизнеобеспечения, вон – барокапсулы, вон – кондиционные панели с десятками индикаторов, тлеющих в полумраке каюты всеми оттенками радуги. И в стекле она видела слабое полурастворённое отражение себя самой в защитной маске. Так обычно готовится к посадке экипаж космолёта. Вот щёлкнул тумблер "отцепление матрицы", и звёзды за окном иллюминатора резко ушли вверх, растаяв полосами шлейфов. Начиналась посадка! И на дисплее появилось отчётливое изображение белой с коричневыми тектоническими трещинами планеты. Трама! Они приземлялись на Траму.

Какие-то голоса на понятном ей языке кричали что-то про готовность, про грузовые отсеки и флипперы разведочных групп, возвращающихся с планеты на борт. Вот кто-то кого-то поздравлял с прибытием, и подавали отчёт о первых отрядах монтажников, выгружавших с помощью отряда роботов конструкции будущих куполов и защитных оранжерейных сфер.

Оранжерейные сферы! Монтаж... Лире становилось понятно, где именно она успела побывать в том видении. Но видение таяло, и на смену ему приходили новые кадры с заполонившего весь её мир экрана меж двумя нефритовыми столбами. А те, в свою очередь, сопровождались нёсшимся из космических провалов голосом императора Ру-Гьяла:

– И вот норы зверя Аш и его детей в панцире оледеневшей Трамы. Не сумела богиня ледяных зеркал отразить его взгляд. И вот новые тысячи. Светлоокие, золотоглазые и, наконец, совершенноликие, луноликие вышли они, тра. Первые, раскачавшие купола и своды, разбросавшие землянки и берлоги его. Вышли они и вдохнули воздух чистый с ветрами вольными, несущимися над необозримыми просторами. А к тому времени Трама оттаяла, и где были равнины снега и льда, высились горы, изобилующие зеркалами озёрам и ожерельями рек, богатых живностью и чудными целебными растениями.

Нур Зангпо явился на свет из головы птицы Джа. Он был первый из первоотцов, явившихся на Траму для её освобождения из плена льда и безжизненности. Опустилась когда-то двухголовая птица там, где сейчас высокого в горах славные письмена. И вот однажды одинокая птаха взмолилась, чтобы после смерти переродилась она славным героем. Так в следующей жизни одна её голова стала небесной царицей, богиней Тхок Ло-мо, а вторя – обратилась на земле Лингу-лам принцем Нур Зангпо. Тело же глубоко в подземелье богов Лху, где сей день ложе аватра и долина Пуч, приняло форму грациозного божества Них Брама. А два крыла чудесной птицы сплелись в храм. А был тот храм на могиле Нур Зангпо и висел он в воздухе, не касаясь ни земли, ни неба, но меж ними.

И от Нур Зангпо были дети. Сыном его был сам Церез, герой всего Ваджара и примыкающих к нему земель вольных и обширных. Предание о Церезе мы начинаем с того, как один старик, бродивший в поисках своего стада высокого в горах, увидел, что из чёрного камня вышел чёрный зверь Аш, а из белого камня – белый. Он созерцал их жестокую схватку. Ни одно животное не могло победить в бою, и тогда старик убил киркой чёрного зверя Аш. Белый же оказался божеством. "Я – Ангмо Рибин, – произнёс зверь, – царь небесных богов, Аш и Ло. Ты спас меня сегодня, так что желай чего хочешь, всё исполню". Старик призадумался и сказал: "В нашей земле, называемой Лингу-лам, нет повелителя. Пусть будет нами править божественный наставник!".

Тогда Ангмо Рибин исчез, а затем явился во сне всем жителям Лингу-лам и призвал молодого Цереза, сына старика, стать во главе народа. Утром старик рассказал сыну о встрече в горах с белым зверем и объявил о велении занять престол Лингу-лам. Церез же сказал так: "От большого катящегося камня я могу уклониться, а от приказа родителя – не смею".

И на следующий день Церез явился на землю в виде белой градинки. Градинка попала в чашку чая богини Ма-Гро, что сидела у горного склона. Изумрудная богиня вдыхала ароматы целебных трав и обучала знахарей. Не заметив упавшей в её чашку градинки, она испила её до дна, и в означенный Ангмо Рибин срок родила Цереза. Младенец вышел к людям Лингу-лам из горной расщелины. По преданию он обучил народ многим ритуалам обращения с духами гор, ещё мальчишкой он уничтожал демонов, собрал армию и сплотил разрозненные земли Ваджара. Вызволил из северного плена прекрасную Туруг-Мо и стал властителем центра небесного круга.

Глава XIV

Известковый туман постепенно рассеивался порывами свежего ветра. В сплошном молоке появлялись прозрачные борозды чистого воздуха. Красные глаза, залитые слезами от пылевого раздражения, различали рисунки ландшафта всё отчётливей. Куда-то делись вереницы костяных гирлянд, не трещали рёбра и сочленения и не хрипели полуистлевшие голосовые связки – только ветер шуршал в тишине.

Пока ещё Димитри не осознавал, где он, куда принесли его ноги в этом невольном бегстве через туман. Но он ощущал новые запахи, приносимые новым ветром. Запахи были странными, диковатыми, но почему-то знакомыми. Где он мог чувствовать их прежде? На Земле? Да, вероятней всего именно там. Потому что, каким бы странным это не казалось, сами запахи были земными, от земли, близкими к самой её субстанции. Давно уже стали они недоступными для большинства населявших ту далёкую планету людей. Ведь то пахло навсегда ими утерянным – лугом, сухим цветом высокогорного растения и хлевом крупного рогатого скота. Забытые фрагменты единой картины жизни давали о себе знать на глубинном подсознательном уровне. Подобные знания, прошедшие через века, перенесённые из рода в род, пусть даже не находящие применения, позволяют людям, не делавшим того ранее, рыть землянки, вязать корзины, выделывать шкуры и охотиться, понимая повадки животного мира неким шестым чувством. И кто даст ответ, шестое ли это чувство, подобное остальным пяти, или некая родовая память? Или, может быть, совсем иначе – умение настроиться на сбор большего количества информационных потоков в точке сборки картины мира?

Как бы то ни было, ветер был ветром перемен, и астрогатор ждал новых его порывов, вглядываясь в нагромождения камней, из которых торчали деревянные шесты. Вершины их растворялись в молоке тумана. И из этого молока свешивались на верёвках пёстрые знамёна, подобно спущенным в штиль парусам.

Пожалуй, ещё одним новым звуком, который сначала смешивался с шумом тока крови в голове, был перекат ручья. Теперь Димитри мог видеть сонно поблескивающую нить воды, что ступенями спускалась по россыпи крупной гальки. Смоченные камни темнели на общем фоне бежевого сланца. То была гора, и чем полнее рассеивался туман, тем взгляд дальше скользил по её склону. Пока, наконец, не пролетал в пространство сиреневого неба.

Он был снаружи! На поверхности Трамы. Всё спуталось в мыслях. Куда-то делось глубочайшее подземелье, необъятные гроты пещер, подземные залы настолько огромных размеров, что в них густели облака и били молнии. Теперь же вокруг была горная местность, и снежные вершины синих громад возносились вдали. Его окружала сама вековечность. И время тут теряло свою значимость.

Встав на ноги и оглядевшись, Димитри понял, что находился тут один, а его воинственный спутник куда-то исчез. Мысль о вневременном странствии своём отогнала мысль о шествии в одиночестве. Потому что именно тогда Димитри вспомнил, что на путь до заветной долины Пуч и обратно ему отвели всего три дня. Из которых день уже минул, а ни долины, ни даже ясного видения дороги к ней, не было. И вот теперь ещё переход через туман в это не пойми откуда взявшееся высокогорье. Пушкой из-под земли, по каплям ли воды? Но Димитри не знал, каково это – путешествовать на капельках влаги в её вечном круговороте. Растворить тело в изначально дарующей жизнь субстанции и проследовать вместе с ней по её пути из ледяных струй подземных ключей, до бурлящих охлаждающих лавовые котлованы потоков и вверх паром, в облака.

По склону ровной каменной кладкой тянулась стена. Димитри направился к ней, достав на всякий случай излучатель. Ко встречи со врагом без оружия он готов не был физически, чувствуя лютую усталось и ломоту в суставах – видимо, из-за резкой смены положения относительно уровня моря. Кладка обносила террасу, оберегая насыпи натасканной сюда земли от осыпания и смыва весенними паводками. Типичный приём земледельцев в горных краях, где за каждую пядь земли приходится бороться, отвоёвывая её у стихии.

Рядом обнаружилась и хижина самого земледельца. Ветхий глинобитный домик-мазанка с выстланной плетёными ветвями и дранкой крышей. Весь стянутый тёмной сухой лианой, дом производил впечатление пожившего свой век старика, что равнодушно смотрит на идущего юного путника. Закоптелые окна подмигивали кварцевым блеском слюды. Некоторые были и вовсе пустыми дырами, из которых свисали линялые одежды и куски материи – вывесили сушить на ветру. Димитри зашуршал по засыпанной песком лестнице. По бокам её шевелились плотоядные цветы, вскидывая свои синие лепестки-челюсти с жемчужным соком в слепом броске за насекомыми. Но то была лишь пыль из-под ног человека.