Текст книги "Болото (СИ)"

Автор книги: Дина Снегина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Присутствующие ненадолго замолчали. Каждый осмысливал услышанное.

Первой решилась сказать Джули.

– По-моему, заход на территорию Миссис Бикс крайне плохо подействовал на твой мозг.

Лизу передёрнуло. Она метнула на Джули острый, полный гнева, взгляд, но та не заметила этого.

– Правда, Эндрю, что-то ты перегнул сейчас. Ты же учёный! Откуда такие мысли?

Это уже Алекс произнёс, ровно и спокойно.

А Лиза вдруг рассмеялась:

– Такие теории, мне даже страшно стало! У меня всё проще. Я объяснила своим ученикам, будто южнее на побережье образовался торнадо, прошёл вглубь материка и захватил в свою воронку болото. А потом оно упало на наш город, вместо дождя.

– А что, логично! Вполне может быть, – и Алекс призадумался.

Но в возражение ей высказались по очереди Джули и Эндрю.

– Где тогда болотные животные? Те же лягушки! Я не видела ни одной.

– Животных нет, верно! И птицы! Самое главное – птицы улетели из города, словно предчувствовали беду. Потом, эта необычная тина... Она, словно живая, растет и обволакивает деревья, ровно по веточкам, даже по самым маленьким. Вы видели?

Все кроме Алекса, закивали. А тот сказал:

– Я, видимо, всё пропустил.

Лиза, поколебавшись, добавила:

– Я тоже наблюдала нечто странное сегодня.

Она рассказала про мох, пустивший корни в стекло. Все были удивлены.

Эндрю присвистнул:

– Ого! Надо и мне посмотреть на это. Очень хотелось бы взять образцы того стекла. Покажешь, где это?

– Думаю, завтра, – ответила Лиза. – Сейчас уже поздно.

– Правда, ребята, давайте расходиться, – поддержала Джули. – Я уверена, что ничего такого уж страшного не происходит. Утром мы проснёмся и увидим привычный, до то... – она хотела сказать "тошщноты", но осеклась, заменила слово, – до боли знакомый Вэллпорт. Вы паникуете зря.

Возражать ей никто не стал. Все знали, что вступать в дискуссии с Джули – бесполезное занятие.

– Лиза, увидимся завтра в школе, – она махнула на прощание рукой и стала спускаться по ступенькам. Затем обернулась и кокетливо добавила, – Алекс, ты проводишь меня?

– Мне в другую сторону, – отрезал тот и отвернулся.

– Но ведь темнеет уже... Да и трясина эта! Если я упаду и сломаю себе что-нибудь?

"Муж пусть провожает, – подумала Лиза. – Для чего вообще приходила?!"

К её немалому удивлению, Алекс согласился проводить Джули:

– И то верно, на дорогах сегодня скользко. Лиза, – сказал он с теплотой в голосе, так, словно извинялся, – я пойду, хорошо?

– Да, конечно, иди! Тебя ждут, – с напускным равнодушием ответила она.

– Завтра увидимся?

– Не знаю. Посмотрим. Завтра будет видно.

– Тогда пока. Счастливо, юнга! Приказ – не хворать! – и Алекс козырнул рукой.

– Так точно, капитан! – козырнул ему в ответ счастливый Майкл, выбравшийся из своего кресла. Он, прихрамывая, дошел до края террасы, спустился на верхнюю ступеньку и помахал обернувшемуся Алексу. – Пока, Алекс! Обязательно приходи ко мне завтра, поиграем!

Лиза глядела в след удаляющимся фигурам: натянутой, словно струна, но подвижной, у Алекса и прямой и негнущейся, как деревянная линейка, у Джули.

Эндрю задержался. Он отвел Лизу в сторону и, слегка смущённо, тихим голосом спросил:

– Как там Айша?

– Да нормально, вроде. Обещала быть сегодня, позже. Но я не уверена, что она придёт.

– Опять Грейер?

– Она ничего не говорит. Но я по глазам вижу, у неё не всё в порядке.

Эндрю вздохнул:

– И чего она с ним мучается?! Не понимаю...

Лиза грустно улыбнулась.

– И не поймёшь. Ладно, тебе пора. Догоняй остальных. Мы с Майклом пойдём в дом, пора кормить его и укладывать. До завтра!

– До завтра, Лиза! Пока, Майкл! – попрощался Эндрю и побежал следом за Алексом и Джули. На полпути он неожиданно поскользнулся и рухнул прямиком в вязкую зелёную грязь. И тут Лиза сообразила, что забыла сказать друзьям о совете Айши отмыть зелень с кожи лимонной кислотой.

3. Тупик

Когда-то давно семья Айши перебралась в Штаты из соседней Мексики в поисках лучшей жизни. Нашли ли они её?.. Айша так и не узнала. На неё, юную красавицу, сразу после иммиграции положил глаз некто Грейер. О том, что Грейер – это фамилия, а не имя, семье Айши стало понятно только после того, как их дочь стала миссис Грейер по документам. К слову, её родители, люди глубоко верующие, не благословили свою дочь на этот брак. И дело было не только в том, что Грейер им с первого взгляда показался подлым и двуличным.

– Ты же не любишь его, дочка! – со слезами на глазах говорила мама.

– Ну и что?! – восклицала упрямая красавица. – Он статен и умён, он неплохо зарабатывает и сможет обеспечить мне достойную жизнь. В конце концов, мы ведь ехали сюда за счастьем, верно, мама?

– Но, Айша! Замужество с этим Грейером не принесёт тебе счастья! Одумайся, дочка!

Дочка не одумалась. Разругавшись с родителями, она всё же вступила в брак. Вскоре Грейер получил выгодное предложение по работе с переездом в Теннеси, и молодая семья сменила место жительства. А ещё через некоторое время родилась Вишенка. Казалось, даже в родной семье никто не помнит настоящего имени девочки, настолько прочно сроднилась она с ласковым прозвищем, полученным ею за необычный, близкий к вишнёвому, цвет глаз. Девочка унаследовала редкую красоту матери, и с первого взгляда на неё всем становилось понятно, что, став взрослой, она разобьет не одно мужское сердце.

Переезд и новая работа не принесли долгожданного счастья ни Айше, ни её мужу. Грейер, по профессии финансовый аналитик, совершил серьёзный просчёт, из-за чего компания потерпела огромный убыток. Грейера уволили.

Он пытался вновь устроиться финансистом, но компании отказывали ему даже в собеседовании. В какой-то момент у семьи закончились все деньги. Айша настаивала, чтобы Грейер нашёл хоть какую-то подработку, устроился хоть бы и рабочим, ведь в тот момент они практически голодали. Грейер отвечал, что это – ниже его достоинства. Он кричал, срывался на жене и малютке дочери. По первости Айша пыталась защититься и убедить мужа, что он не прав, но это плохо помогало.

Тогда Айша, оставив Грейера сидеть с Вишенкой, пошла работать официанткой. Ей платили ежедневно, и это могло бы на время выручить их семью. Могло бы, если бы Грейер от безделья не начал пить.

Пьяный Грейер оказался куда страшнее Грейера трезвого. Он не упускал случая оскорбить, унизить жену, разговаривал с ней криком, заставлял отчитываться обо всех её тратах до копейки и, стоило ей задержаться с работы хоть на пять минут, сразу начинал подозревать её в изменах. Между тем, Грейер совершенно ничего не делал по дому, проводя целый день у телевизора с бутылкой пива в руках. Своё поведение ему нравилось оправдывать депрессией.

Вишенка была предоставлена сама себе, и, когда уставшая Айша возвращалась домой, дочка буквально вешалась к ней на шею и, плача, просила никуда больше не уходить. Затем оголодавшая за день девочка сметала с тарелки всё, что на скорую руку готовила ей мама, после чего она нескончаемо лепетала что-то малосвязное – отец за целый день ни разу с ней не говорил – и всюду бегала за мамой, словно хвостик.

Следом на кухне вырисовывался Грейер, тоже проголодавшийся за день, и требовал еды. Зачастую он, не наевшись своей порцией, отбирал еду у жены.

А после ужина Айша мыла, убирала, стирала, между делом укладывая не желавшую отрываться от мамы Вишенку спать, и глубоко ночью, вконец обессилев, падала на кровать и в одно мгновение проваливалась в сон.

Однажды Грейер, рассерженный тем, что измотанная жена нашла в себе силы приготовить лишь бутерброды, а в ответ на его замечание сказала, что неплохо бы и ему помогать ей, ударил Айшу.

На тот момент они оба знали, что Айша беременна вторым ребёнком.

Следующим утром Айша не пошла на работу. Продрав глаза, Грейер застал жену за сбором чемоданов. Айша заявила, что они с Вишенкой уходят. Грейер, конечно же, просил прощения, умолял остаться. Обещал, что подобное больше никогда не повторится, что он обязательно найдет работу. Айша поверила, не столько потому, что это было правдой, а больше оттого, что ей самой хотелось в это верить. Собирая вещи и намереваясь уйти, в глубине души она надеялась, что Грейер поступит именно так. Изменится, вновь начнёт зарабатывать, и их семья вернётся к прежней жизни в достатке.

Была ли в их семье любовь?.. Грейер никогда не говорил слов любви Айше, хотя она и не исключала, что он любит её. Сама же она никогда не испытывала к мужу чего-то большего, чем уважение. Но со временем и оно куда-то ушло, сменившись презрением и страхом. В тот день Айша решила остаться миссис Грейер больше потому, что не представляла, как ей выжить в этой стране без образования, жилья и с двумя малолетними детьми на руках. Вернуться к родителям она не представляла возможным, потому что была слишком горда.

Почему Грейер выбрал именно Вэллпорт для нового дома его семьи, оставалось загадкой даже для Айши. Он продал кое-что из их вещей через интернет-аукцион, и вскоре они втроём прибыли на север восточного побережья.

Они сняли в аренду дом, Грейер нашёл работу. Он не пил, по вечерам возвращался в приподнятом настроении. И, хоть он по-прежнему старался уязвить и обидеть Айшу по любому поводу, в их семье всё стало более-менее спокойно. Но продлилось это недолго.

Через полтора месяца родилась Мышка. Вот тогда проблемы начались вновь. Грейер не высыпался и дико уставал. Он вновь начал допускать просчёты в работе, обвиняя в этом Айшу с детьми. Он стал нетерпимо зол, огрызался, разговаривал исключительно криком.

Однажды он вновь поднял руку на жену, ударив её несколько раз в живот и по лицу, толкнул в стену. После этого Айша закрылась в детской, плакала и вновь грозилась подать на развод. Грейер стоял под дверью, просил, умолял. Потом в ход пошли угрозы. Он говорил, что если Айша уйдёт от него, то никогда больше не увидит дочерей, её единственную, невероятно сильную её любовь. Грейер знал, где находится уязвимое место у его жены. Он грозился отобрать девочек через суд, нанять лучших адвокатов, твердил, что у нищей иммигрантки без жилья и работы нет шансов остаться с Вишенкой и малюткой Мышкой. В ответ на то, что ему, бьющему жену, уж точно не отдадут детей, он заявил, что в таком случае попросту выкрадет девочек и увезёт их так далеко, что Айша никогда не сможет их найти.

Рассудив, что лучше – та жизнь, что есть сейчас, чем возможность потерять любимых доченек, Айша вновь решила остаться.

Она сидела дома с трёхлетней Вишенкой и грудной Мышкой. Грейер зарабатывал и постоянно её этим попрекал. Он считал, что место жены за тряпкой, у плиты и возле детской кроватки. Её должны интересовать только семья и дети, собственных интересов у неё быть не должно. Так было всегда, но первое время после свадьбы Айша мирилась с этим. Сейчас же такое положение дел стало невыносимо для неё.

Предсказание матери Айши сбылось: она была очень несчастна. Её гордость была растоптана во время борьбы за право быть личностью в их семье, затравлена и уничтожена страхом. Она часто подумывала о том, чтобы бежать к родителям и просить у них прощения, а после очередных побоев – даже о том, чтобы наложить на себя руки.

Её останавливали девочки. С кем останутся они тогда? С этим уродом, с этим домашним тираном?! Они и сейчас нужны ему лишь как средство манипулирования женой, и что же будет, если её не станет?!

Ах, дочки, чудесные, милые! Её отрада, её надежда. Ради них она обязана жить. Хотя бы и так, хотя бы и через силу. Во что бы то ни стало – жить и держаться. Ради них можно вытерпеть всё.

Бойкая Вишенка с лукавым взглядом невероятно похожа на Айшу – и внешне, и характером. Только глаза у девочки другие: приподнятые ко внешним уголкам, чуть лукавые, и – невероятно глубокого красно-карего цвета. Будто свежие, спелые вишни.

Мышка же – полная её противоположность. Очень тихая, с пеленок испуганная маминым плачем и папиным криком. Казалось, это самый спокойный ребенок на свете. Говорила робко, так, что надо прислушиваться. Волосы у неё отчего-то были белёсые и слегка кудрявые, кожа светлой, а глаза – светло-серые, с редкими вкраплениями голубого. Она не походила ни на маму, ни на отца, и Грейер порой думал, что Айша изменила ему. Айша оправдывалась, но он верил ей через раз, не забывая периодически поколачивать за воображаемую измену.

Вишенка с Мышкой были невероятно дружны и близки. Старшая всегда заботилась о младшей, а младшая, когда подросла, частенько прикрывала старшую в её шалостях.

Когда папа бил маму, сестрёнки сидели, обняв друг друга. Малютка Вишенка несколько раз пробовала вступиться за маму, но после того, как прилетело и ей, в страхе перед отцом пряталась и прятала Мышку. Они мечтали, что однажды превратятся в птичек и смогут улететь туда, где нет горя и криков. Только нужно будет забрать с собой маму, папу лучше оставить здесь. Они частенько строили планы, думали, каким образом можно осуществить их воображаемый перелёт. Сделать маме искусственные крылья или найти волшебную палочку и тоже превратить её в птичку? Нет, мама слишком большая, не получится. Тогда, может, раздобыть летающий ковёр, как в мультике?.. В мечтах страх исчезал, уступая место безграничной радости.

Так и проходили дни. Девочки подрастали. Дом, который они впоследствии выкупили, за прошедшие годы вместил небывалое количество уюта. Ярче всего уют вырисовывался в детских и на кухне. Стены этого дома стали для Айши родными, ведь его наполнение сплошь было – она и девочки. Всё было создано для них и ради них. Единственным местом, в котором Айша не любила находиться, и оттого даже порядок наводила неохотно, была супружеская спальня. Она старалась лечь как можно позже мужа, чтобы застать его уже спящим. Они были друг другу чужие, и тепло, что первое время ещё появлялось в их отношениях, давно угасло, истлело с озлобленностью Грейера и нелюбовью Айши.

Дела у Грейера вновь стали плохи. Он зарабатывал мало, на жизнь хватало не всегда. Айша вновь задумалась о выходе на работу. Девочки подросли, и младшая, Мышка, уже не нуждалась в мамином постоянном присутствии. Айша частенько думала о том, что если она перестанет быть домохозяйкой и выйдет на работу, для девочек это будет хороший пример. Они поймут, что мама может быть кем-то большим, чем просто мама, она тоже может чего-то достичь. Возможно, тогда они будут чувствовать себя увереннее, и – кто знает? – в их жизни станет чуть меньше ругани и чуть больше радости. Это будет выходом из тупика. Стоило найти работу, но вот только какую?

Айша вкусно и с удовольствием готовила, но, чтобы устроиться поваром, требовалось пройти обучение. Айша продала ставшие ненужными детские вещи и, втайне от мужа, заложила своё обручальное кольцо, на время заменив его пластмассовой фальшивкой. Она сказала мужу, что идёт учиться, а позже – выйдет на работу, и тем самым поможет ему содержать семью. Он усмехнулся над планами жены, но возражать не стал: в тайны от жены он проигрывал деньги на автоматах, а все его оправдания по поводу финансового положения компании были ложью. Тем более, что денег на курсы Айша не просила. Нет, Грейеру бы, конечно, хотелось и дальше видеть рядом послушную и домашнюю жену, для него такое положение дел было крайне удобным. Но то ли он тогда слишком устал, то ли всё же решил позволить Айше, которую, как Грейер считал, он любил, немного больше свободы, вопреки обыкновению он дал согласие.

Оставалось только решить, куда пристроить девочек. Неожиданно Айше улыбнуась удача: с Вишенкой и Мышкой согласилась сидеть их соседка по улице, миссис Бикс, причём совершенно бесплатно.

– Ах, милая моя! – говорила она Айше. – Дети – это такая радость! Когда я общаюсь с ними, то и сама молодею. Видишь? – Грета по-доброму рассмеялась. – С каждым часом, проведённым с малышами, я убегаю на час дальше от смерти...

К удивлению Айши, девочки быстро привыкли к Грете. Мышка, правда, плакала первую неделю, отказывалась идти к няне, уговаривала маму остаться. Но вскоре её слёзы прошли, и у Айши отлегло от сердца.

Она закончила полугодичные курсы, получила диплом и должность повара в Вэллпортской начальной школе. Она, наконец, вырвалась из любимых, но опостылевших домашних стен. Теперь, рано утром, Айша с радостью бежала на работу.

Как она и рассчитывала, отношение мужа к ней стало лучше. Казалось, Грейер стал больше уважать жену. Он прислушивался к её мнению, перестал бить, а крики его стали куда тише. Возможно, он увидел, что и его жена кое-что может. Хотя он посмеивался над её должностью, говорил, что с её интеллектом она лишь на варку еды и способна. Возможно, и сама Айша стала держаться увереннее, и строптивый нрав красавицы вновь стал вырываться наружу из многолетнего внутреннего заточения.

Но вероятнее, теперь Грейер понял, что Айша-таки может бросить его. У неё есть работа, есть доход, и, самое главное, эти противные новые подруги. Ранее Айша редко приводила гостей в дом. А теперь ей стали названивать, забегать проведать какие-то женщины, тоже школьные работники, самой неприятной из которых для Грейера оказалась Лиза. Она словно научилась читать мысли, потому что сразу поняла, что творится в их семье, стала презирать за это Грейера. Она всегда говорила то, что думала, не лукавила и смотрела прямо в глаза. Таких людей Грейер не любил.

Так что теперь Айше было на кого опереться. Нашлись добряки, которые помогут, дадут совет и поддержат. Теперь она может запросто уйти и оставить Грейера, потому что страх, с помощью которого он удерживал Айшу, стал потихоньку улетучиваться. Грейер всерьёз стал опасаться потерять жену. Ведь если не будет рядом её и девочек, и Грейер окажется один. Один на один со своей внутренней пустотой, которая, наконец, возьмет верх над ним и явит миру его истинное лицо – безглазое, жалкое и никчёмное. Пустое. Грейер прекрасно понимал, что без семьи он никто. И тут же срывался на близких, в основном, на жене, ненавидел семью за то, что она есть, и винил во всех своих бедах Айшу, а не себя. Потому что так – проще. Куда легче искать вакуум в других, чем набраться смелости и признаться, что пуст ты сам.

Обручальное кольцо Айша выкупать не стала. Нет, дело было не в деньгах. Просто фальшивка и так неплохо заменяла золото, да и куда более соответствовала действительности отношений в их семье. Грейер подмены не замечал. Иногда Айше казалось, сними она кольцо вообще, он и этого не заметит.

Именно после устройства в школу Айша стала неразлучна с Лизой. Они общались и ранее, в основном по мелким вопросам, связанным с благоустройством улицы или детьми, коротко и малосодержательно, и были не более чем соседками. Теперь же они здорово сдружились. Айшу словно магнитом тянуло к Лизе, ей нравились внутренняя сила и упорство подруги. Лиза же, наконец, нашла такую женщину, с которой она запросто, без пафоса и боязни сплетен, может поделиться своими горестями. Не смотря на мнимое различие интересов, они оказались во многом похожи, и теперь с удовольствием забегали друг к другу в гости, с нетерпением ждали момента поделиться радостями, бедами. В основе их дружбы лежали взаимопомощь и поддержка, и теперь они обе чувствовали, что не так одиноки в этом тихом городке с названием Вэллпорт.

4. Завтра

А завтра – стало только хуже. Мох и тина начали пробираться внутрь домов. Медленно, едва заметно, они проползали сквозь стены, блоки фундаментов и балки над оконными проёмами.

Мох врастал в стёкла, пробивался сквозь них, поднимаясь едва заметно сверху вниз, превращал некогда прозрачные конструкции в сплошной ковёр. Попытки избавиться ото мха были тщетны. В лучшем случае удавалось выдрать пару буро-зелёных стебельков, в худшем – моховой ковёр разваливался на части, и люди с удивлением обнаруживали, что стекло истончилось под сплетением корней, а в некоторых местах и вовсе пропало, словно растительность разрушала это крайне вязкое аморфное вещество. Это заметил и Эндрю – его дом находился в низине, а именно в низинах происходящие в природе изменения проявлялись сильнее всего.

Тина, словно живая, просачивалась в едва заметные щели под дверьми, между окнами и карнизами, находила проходы в кирпичной кладке, протекала сквозь сайдинг и поры в газобетонных блоках стен. Вначале её обнаруживали на полу и подоконниках, но затем она обволакивала своей слизью ножки столов и стульев, кроватей и шкафов, расползалась по стенам домов, и позже, ещё сутки спустя, по потолкам. Жилища людей становились похожи на убежища нечистой силы.

А ночью случилось ещё кое-что странное, и знали об этом немногие. Дело было вот в чём: вернулся отъехавший накануне вечером из Вэллпорта водитель – дальнобойщик с фурой, гружёной продукцией Пищевого комбината. Он постучался в дом знакомого на окраине города, и, когда тот отворил дверь, рухнул к нему на руки без сознания.

Его, босого, перемазанного тёмно-зелёной грязью и чем-то буро-красным – его собственной кровью, как оказалось потом – внесли в дом и привели в чувство. Он пил много воды, отказывался есть. Он был чем-то до ужаса испуган и от событий прошедшей ночи стал полностью седым.

Друг и его жена пытались расспросить гостя о том, что же с ним случилось, но, лишь только он начинал говорить, дрожь неровной волной прокатывалась по его телу. Стаканы и кружки одна за другой падали из рук, разбиваясь на крупные осколки.

Наконец, ему удалось сплести слоги в отдельные связные слова, а затем и в предложения. Он говорил сбивчиво, заикался, судорожно всхлипывал и часто прерывал свой рассказ, чтобы перевести дух.

Он выехал с охраняемой территории Комбината около одиннадцати часов вечера, как и положено, по расписанию. Он ехал медленно, на ходу сплёвывая ругательства: колёса буксовали, он выжимал из фуры всё, что мог, но машина едва тащилась. Минут через двадцать он стал замечать: чем злее его ругательства, тем сильнее буксуют колёса. Или же это было связано с тем, что он удалялся от эпицентра событий – Вэллпорта, и в окрестностях его трясины было куда больше, чем в самом городе?..

В какой-то момент машина встала. Водитель выпрыгнул из кабины, смачно выругался и, проваливаясь едва ли не по колено в мутную жижу, побрёл осматривать свой транспорт. Огромные колёса почти наполовину были проглочены трясиной. Водитель вновь выругался, и тут машина дёрнулась – и ещё глубже засела в болоте. Потрясённый увиденным, мужчина поспешил укрыться в кабине. Он буквально запрыгнул наверх, включил заднюю передачу и, что было сил, вдавил педаль газа в пол, почувствовав, как фура тянется назад. И, словно всем своим телом, ощутил ту неведомую силу, которая не позволяла машине вырваться из липких болотных лап.

Бесполезно, машина застряла. Вызвать бы подмогу, да вот только телефоны замолкли ещё днём. Водитель безысходно матюгнулся, выругался на мать-природу, и тут же тяжёлый корпус машины сотряс мощный удар, а следом воздух рассекла волна дикого скрежета и кабина, в которой сидел водитель, стала медленно крениться вниз. В первые секунды водитель ошарашено таращил глаза в лобовое стекло, но когда он увидел перед собой землю, а вернее, то, что должно было быть землёй, он, перепуганный, закричал, и стал выбираться из кабины.

Дверцы заклинило, стёкла не опускались. Вдруг бабахнуло и толкнуло корпус назад, и мужчина упал на заднюю стену кабины. Это порвалась сцепка тяжёлого, гружёного под завязку, прицепа. Теперь он тонул отдельно от кабины, более плавно и равномерно по всей длине, но водитель этого пока не видел. Он метался в замкнутом железном пространстве, и мысли в его голове метались в таком же беспорядке. Его взгляд нечаянно упал на огнетушитель. Он схватил его, машинально, словно на уровне инстинктов, а не разума, и стал отчаянно бить им боковое стекло. Стекло вначале треснуло, потом раскололось на несколько крупных частей, а он бил, бил, пока большая часть осколков не вывалилась, пока не появилась возможность пролезть сквозь отверстие, исцарапав тело острыми углами стекла до крови. Он вылез из окна, ухватился за крышу кабины, подтянулся и залез наверх.

Его взору предстала жуткая картина. Кабина и прицеп, словно обломки распавшегося надвое корабля, погружались в то, что должно было быть дорогой. И он, стоя на крыше, вместе с кабиной приближался к чавкающей жиже, которая, будто живая, забрасывала свои вязкие волны всё выше и выше, всё глубже затягивая части машины.

Он вновь закричал, метнулся в панике, и вдруг отошёл на дальний край крыши, разбежался, насколько смог и прыгнул вниз. Он приземлился прямо в хлюпающую муть, утонув в ней коленями, увязнув руками до локтя. Не помня себя, он барахтался в трясине, пытался выползти, но его конечности затягивало всё глубже и глубже...

Спасся водитель одним лишь чудом, как он говорил, даже и не помня теперь, как удалось ему выбраться на обочину, где жижи было меньше и где она не так затягивала. Он наблюдал, как остатки его машина со смачным чавком поглотила трясина. И, подгоняемый мыслью, что теперь это неведомое полусущество – полужидкость примется за него, что было сил, рванул прочь.

Вначале он бежал, увязая в казавшейся чёрной жиже, а после тихо брёл, вымотанный и перепуганный. Было темно, и он шёл в город по памяти – столько раз прежде он проезжал по этой дороге, и не мог допустить и мысли, что придётся однажды идти по ней пешком, да ещё и вот так, поминутно увязая то ли в воде, то ли в грязи, то ли в каше.

Обессиленный, он, наконец, добрался до города. Дальнейшее он вспоминал с трудом, в его голове всплывало лишь обеспокоенное лицо жены друга, на которую он давно положил глаз, и чувство беспрестанной жажды.

Друг, тоже водитель, едва рассвело, отправился на работу, в не прекращающий производство ни на минуту Комбинат Спэллнера, и сообщил о случившемся, а оттуда, в свою очередь, доложили в мэрию.

Город оказался отрезан от внешнего мира, потому что единственная связывавшая Вэллпорт с остальной страной магистраль превратилась в зыбучую топь, но знали об этом пока лишь немногие.

Лиза услышала об этом ближе к вечеру второго дня от Айши, а той рассказал последние новости Грейер. Он, финансист Спэллнеровского комбината, обычно не любил сплетни, которыми тешили себя другие сотрудники, больше даже сотрудницы их отдела, но здесь прислушался. Поначалу он не поверил слухам и дома пересказал их с усмешкой. Но когда утром третьего дня в почтовые ящики жителей Вэллпорта упали официальные листовки от администрации города, поверил и Грейер.

Городские улицы теперь было не узнать. Водяная трясина добралась в те уголки, куда ранее не успела, а в тех местах, где жижа появилась накануне, она сделалась более вязкой, похожей на мутную зелёную кашу. Ходить становилось всё труднее. Ноги проваливались в тину самое малое по щиколотку, увязали в ней. Неплотные туфли-лодочки сваливались с ног женщин, поглощаемые болотной пучиной, и тем приходилось продолжать свой путь босиком. Тем, кто обул кроссовки или ботинки на шнуровке, повезло больше: их обувь наполнялась холодной уличной жижей, но саму обувь они не теряли.

Тучи будто сгустились плотнее и опустились ниже. Воздух наполнился духотой и усиливающимся смрадом. Стало тяжелее дышать. Первыми это ощутили астматики. У них всё чаще случались приступы, им приходилось всё чаще пользоваться ингаляторами. Остальные жители Вэллпорта переносили духоту легче, но, естественно, она вредно действовала и на них.

Врачи сбились с ног, не зная, кому помогать в первую очередь. Тем, кто получил травмы на улицах города, задыхающимся астматикам, у которых резко закончились лекарства, сердечникам, пациентам с высоким давлением, состояние которых внезапно ухудшилось, или же людям, у которых вдруг случился тяжёлый аллергический приступ?

Да, были и такие. Страдавшие ранее аллергией на грибки и пенициллиновые антибиотики внезапно покрывались сыпью – крапивницей. Двоих, без сознания, распухших до неузнаваемости, родственники на руках принесли в больницу с тяжелейшим отёком Квинке. Одного бедолагу спасти не удалось: перед анафилактическим шоком порою даже врачи бывают бессильны.

Но Вэллпорт продолжал жить. С наступлением светлого времени суток открылись магазины и банки, школы и частные детские сады приняли ребятишек. Красно-коричневые автобусы, пыхтя и увязая в дорожной трясине, отвезли рабочих на Пищевой Комбинат Спэллнер ЛТД. Как и вчера, спешили по разным делам сотни людей, с той только разницей, что днём ранее они тратили меньше времени на свой путь. И это не могло их не раздражать. Злоба, словно статическое электричество, прокатывалась колкой волной по одному, затем передавалась другому, третьему, и через пару часов над городом словно сгустился отрицательный электрический заряд из раздражения и озлобленности.

Каждый третий чертыхался, каждый второй плевался ругательствами. Доставалось всем: лентяям в мэрии и дорожных службах, нелюбимым женам и надоевшим соседям, идиоту – начальнику и машине – развалюхе, господину президенту и госпоже природе.

Вся эта брань концентрировалась, поднималась вверх и собиралась в единую массу, и зависала над городом где-то чуть пониже дымных облаков. Она задерживала выхлопы машин, вредноносный дым из труб, не пропускала их выше, и делала вэллпортский воздух ещё более ядовитым и удушающим.

На счастье горожан, количество машин на улицах в это утро значительно уменьшилось. Одни просто не смогли проехать по заболоченным дорогам и застряли, другие нагло сожрал мох, и водители не смогли попасть в них. Но духота и без того становилась всё ощутимее.

Вэллпорт продолжал жить, и на его просторах, надо заметить, раздавалась не только брань. Маленьких деток, обладавших иммунитетом к раздражительности родителей, изменения в природе забавляли. Они с радостью плюхали по жиже ножками, обутыми в резиновые сапоги, а некоторые, особо шаловливые и любопытные, пробовали искупаться в мутной жиже. За этим чаще всего следовали тычок или оплеуха от недовольной мамы, обида, слёзки, желание обрызгать зелёной грязью и маму, чтобы она поняла, как это здорово. А затем – новый восторг от увиденного мха на стенах домов или сосулек слизи на ветках деревьев, новые расспросы и сердитость мамы, которая не знала, что ответить, да и не хотела, пожалуй, ничего отвечать, ведь ей проще было бы, если бы малыш молчал.

В Вэллпортской начальной школе тоже раздавался смех. По коридорам носились дети, налетали друг на дружку, и сыпались на пол учебники и карандаши, и слышались отовсюду беззаботные возгласы. Здесь царило детство, шумное и весёлое, и у малышей происходящие в городе изменения почти не вызывали страха. Они забавляли и притягивали их любопытство.

Лиза зашла с улицы в коридор, и с наслаждением вздохнула витавший в воздухе запах – запах чистоты и непосредственности. Здесь не ощущался нараставший смрад улицы, а веяло суматошным теплом и предурочным оживлением.