Текст книги "Женщина не прощает"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

...Хозяин дома встал и оповестил:

– Хочу сегодня погреться в сауне, потом поплаваю. Если кто-то пожелает составить мне компанию, милости прошу. Дорогая, принеси мне через полчаса сок, – обратился он к жене и с пафосом произнес: – Свежевыжатый грейпфрутовый сок – напиток американских президентов!

“Идиот! – подумала Люда и пожелала: – Чтоб ты сдох от своих сексуальных экспериментов!”

Но пока бывший любовник жив, она решила, что последняя точка еще не поставлена.

Людмила поднялась в свою спальню, подождала полчаса, потом спустилась до последнего пролета лестницы и удостоверилась, что холл пуст, лишь из ниши раздавались голоса преферансистов, но ни она их не видела, ни они ее. Люда на цыпочках добралась до бокового коридора и прошла к бассейну. Борис был один, сидел в кресле, потягивая вино, и при виде бывшей любовницы удивленно поднял брови:

– Чего тебе?

– Я хотела еще раз вернуться к нашему разговору. Ведь ты очень влиятельный человек, Борис, – польстила она, зная, как он любит лесть. – Тебе стоит лишь позвонить, и к Пете отнесутся по-другому. Его сделали козлом отпущения, но он не виноват. А у истинного виновника, Сакраева, богатый отец, он нанял хорошего адвоката, даже улики, свидетельствующие против Сакраева, изъяли. Там была обычная драка, Сакраев ударил соперника кастетом в висок, а во время допроса следователь дал моему сыну подержать тяжелый мраморный осколок, попросив показать, как его приятель замахнулся. Петька, дурачок, поверил, а теперь на камне отпечатки его пальцев. Экспертиза бы подтвердила, что на этом осколке нет ни крови, ни микрочастиц ткани, да и вообще при ударе предметом с острыми краями были бы иные повреждения, но следователь заявил, что все улики против моего сына. У Пети сломана переносица, он был весь в крови и почти не принимал участия в драке. Неужели ты не поможешь, Борис? Одна надежда на тебя. Иначе мой невиновный сын сядет в тюрьму за чужое преступление по сфальцировнному обвинению. Я ничего особенного не прошу, всего лишь объективного расследования.

– Ну, ладно, – снисходительно улыбнулся бывший любовник. – Но тебе придется отработать, Люда.

– Да я на все согласна! – обрадовалась она, похвалив себя, что смирила гордыню, презрела обиду и еще раз пришла к Борису. Да разве может мать цепляться за свое самолюбие, когда ее сыну грозит срок?!

– Давай-ка мы с тобой развлечемся по старой памяти. Ты была весьма недурна в постели, Людочка, – с мерзкой улыбкой произнес престарелый сладострастник, а Люда отшатнулась – никак не ожидала, что бывший любовник потребует “отработать” таким образом.

– Ну-ну, не ломайся, – уговаривал он. – Вспомни, тебе ведь очень нравилось. Хоть мне и нравятся молодые, но ты хорошо сохранилась. У тебя давно не было мужчины, наверное, уже забыла, что такое мужские ласки. – Не слушая ее возражений, бывший любовник встал, обнял Люду одной рукой за плечи и повел к сауне, на ходу пояснив: – Давай спрячемся там от посторонних глаз. – Войдя внутрь, он запер дверь, скинул плавки и предложил: – Раздевайся, крошка. Раньше ты делала это красиво и сексуально.

“Я делаю это ради сына”, – сказала себе Людмила, медленно раздеваясь.

– Ничуть не разучилась, – одобрил ее стриптиз Борис. – И без музыки неплохо получилось. Ну, а теперь вспомни, как мы с тобой играли. Здесь нет ничего из моих игрушек, все они остались в городской квартире, но ты импровизируй. Для начала залезай на полку, встань на четвереньки, ко мне задом, прогнись и оглядывайся на меня.

Люда повиновалась, мысленно повторяя: “Ради Пети, я вытерплю все ради Пети”.

– Больше игривости, Людочка, – подбадривал любовник. – Улыбнись завлекательно, проведи кончиком языка по губам, вот, отлично! Прогнись сильнее, пошире разведи ноги, чтобы я все видел. – Когда Людмила проделала и это, он велел: – Теперь медленно веди рукой по низу живота, гладь себя и выводи руку между ног. Ласкай себя, чтобы я поверил – это доставляет тебе удовольствие.

Люда сделала все, как он хотел, закрыв глаза и постаравшись придать лицу нужное выражение. Раньше они развлекались в квартире Бориса, и она заставила себя вспомнить свои ощущения, ведь тогда это ей нравилось. Борис некоторое время смотрел на маленький спектакль, потом подошел, провел вялым членом между ее ягодиц и попросил:

– Говори, Люда, не молчи.

Она вспомнила слова, которые когда-то произносила: как ей приятно его ощущать, как хочется, чтобы он вошел в нее, но бесполезно, – эрекции у партнера не было. Завести этого пресыщенного развратника всегда было трудно, но Люда приказала себе потерпеть.

– Развернись, – велел он. – Ложись на спину и широко разведи ноги.

И опять Людмила подчинилась, не открывая глаз и представляя, что это происходит не сейчас, а тогда, восемь лет назад.

– Что-то ты меня уже не возбуждаешь, – раздраженно произнес Борис через некоторое время. – В тебе пропала игривость, ты всего лишь выполняешь мои просьбы, будто через силу, а раньше сама импровизировала. Ну, же, Люда, придумай что-нибудь пикантное.

“Да ты уже весь истаскался в поисках острых ощущений, – со злостью подумала она. – Всю жизнь экспериментируешь, лишь бы у тебя встало. И раньше-то твое “достоинство” еле-еле поднималось, а теперь и подавно”.

И опять Люда пересилила себя, воображая, что сейчас она не с Борисом, а с бывшим мужем Гришей, с которым ей всегда было хорошо. Если бы на новогодней вечеринке в офисе их фирмы страховой агент Людмила Соткина не выпила лишку, и шеф не затащил ее в свой кабинет, то она до сих пор была бы замужем. Но Борис, до этого долго ухаживавший за ней, после того случая все время настаивал на свидании, потом ей и самой понравилось разнообразие – любовник каждый раз что-то придумывал, – а через месяц Гриша получил повышение. Шеф с многозначительной ухмылкой пояснил, что служебный рост супруга – целиком заслуга его жены, и Люда попала в капкан. Если, боясь огласки, она отказывалась прийти к нему, Борис грозил, что Григорий останется без работы. Потом любовница ему надоела, да и ее уже тяготила эта связь, а еще больше – страх, что муж узнает. Через пару месяцев Борис ни с того ни с сего заявил Грише, что спал с Людой, расплатившись должностью для ее супруга. После этого семейная жизнь Соткиных превратилась в кошмар, закончившийся разводом. Сын без отца совсем отбился от рук, упрекал мать, что это она во всем виновата, – во время бурных сцен Гриша не скупился на оскорбительные формулировки, и мальчик все слышал. Не случись всего этого, Петя не попал бы в дурную компанию, не стал бы пьянствовать и не было бы этой злосчастной драки.

Сейчас Людмила постаралась отрешиться от мыслей о сыне и вспоминала близость с мужем в первые годы их брака. Чего только она ни творила, чтобы раззадорить Бориса, но безуспешно.

– Ладно, – сдался он. – Сделай мне минет, раз по-другому не можешь возбудить.

“Давно бы так, – устало подумала Люда. – Быстрее бы отмучилась”.

Когда все наконец кончилось, она сплюнула сперму на полотенце и с отвращением бросила его под лавку. Некоторое время Людмила смотрела на распростершегося на полке Бориса, ожидая, что тот скажет, но он молчал. Она оделась и, немного поколебавшись, робко спросила:

– Борь, ты поможешь Пете?

– Ну, об этом еще рано говорить, – ответил тот, не открывая глаз.

– Как?.. – растерялась Люда.

– А что ты думала, моя милая? Минет мне может за двадцать долларов сделать любая. Вон сколько тут хорошеньких юных студенточек. А ты уже старовата, Людочка, и не возбуждаешь меня. Ты подумай, включи фантазию, может, придумаешь что-то новенькое.

– Но зачем же ты меня заставлял? – Людмила задохнулась от возмущения.

– Разве я заставлял? – Борис наконец открыл глаза и посмотрел на нее с наглой усмешкой. – По-моему, тебе самой нравилось.

– Так что – мне еще к тебе приходить?

– Приходи, если гарантируешь, что возбудишь меня.

– А как же мой сын? Его вот-вот арестуют.

– Ты ведь обещала отработать, но не отработала. А бесплатных гамбургеров не бывает, как говорят американцы.

Она сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Значит, Борис намеренно унижал ее, заранее решив, что не будет помогать Пете. Люда уже давно поняла, что ему нравится управлять людьми, ощущая себя хозяином их судьбы, ведь и ее жизнь он безжалостно сломал, просто для того, чтобы показать, – и она, и Гриша в полной его власти.

– Затопи-ка печку, – услышала Люда голос мучителя, и ее захлестнула ненависть.

“Я тебе сейчас затоплю, – мысленно ответила она. – По-черному. Больше ты уже ни над кем не сможешь издеваться”.

Борис сказал, что дрова в специальном шкафу за дверью, а сам задремал, лежа на полке.

“Больше ты не проснешься, гад”, – мысленно пообещала Люда, затапливая печь.

Она дождалась, пока дрова хорошо разгорятся, и задвинула заслонку.

С утра Ирина отвезла Николая в больницу. Зачем так мучиться, не зная, когда же это кончится? Инъекции обезболивающих средств дают лишь временную передышку, нужно капитально лечиться. Бывший муж не возражал – уже устал от боли. Она побыла с ним до обеда – первый день в стационаре всегда тяжелый, а Коля ни разу в жизни не лежал в клинике. Он сильный, энергичный, деловой, всегда был хозяином собственной судьбы, а тут – лежи на больничной койке, беспомощный и одинокий, подчиняйся режиму и медперсоналу. С Колиным характером адаптироваться к таким порядкам трудно, вот бывшая жена и решила не оставлять больного одного – пусть привыкает постепенно, в ее присутствии это будет полегче. Потом ему сделали уколы, и Николай уснул – накануне всю ночь не спал.

Вернувшись в свою квартиру, Ирина подумала, что одной тут и в самом деле тоскливо. Дочь с сыном живут отдельно, часто забегать к матери у них нет времени, у обоих своя жизнь. Правда, завтра пятница, соберутся члены “Клуба одиноких сердец”, но почему-то впервые бессменная председательница подумала об этом почти безразлично.

Посмотрев на молчащий телефон, Ирина вздохнула – Коля-младший так и не позвонил. Правда, она оставила ему только свой домашний телефон, а все эти дни ночевала у бывшего мужа, но если бы Коля-младший захотел – разыскал бы ее, ведь он учится с Алевтиной в одном институте. Значит, не пожелал.

“Он легкомысленный мальчишка, – пробовала “утешить” себя Ирина. – Ко всему относится беспечно, крутится в компании таких же веселых шалопаев и девушек, все они находят постельных партнеров на ночь, на неделю, потом легко расстаются. Зачем я себе напридумывала то, чего нет и не могло быть?! Разве способен восемнадцатилетний парень на глубокое чувство?! Коля нашел другую и забыл меня. Ну, может быть, не забыл, но это не помешает ему вести прежний образ жизни. А я уже не в том возрасте, чтобы страдать по юнцу, которому, кроме секса, ничего не нужно”.

Да и вообще, все, что случилось на свадьбе Бориса Заграйского, – будто в другом измерении. Почти три дня в ограниченном коллективе праздных людей, которые только и делают, что едят, пьют и развлекаются, словно все заботы остались за пределами особняка.

“Повеселились, и хватит”, – сказала себе Ирина.

Но на душе было грустно.

Напротив следователя Молчанова сидел Константин Михайлович Даничев, один из деловых партнеров Заграйского. Он мало что поведал, сразу заявив, что сплетнями не интересуется, и на большинство вопросов отвечал: “Я не в курсе” или “Данный аспект меня не интересует”. Покружив вокруг да около, следователь решил, что свидетель может быть полезен по одному из важных вопросов.

– Вы обратили внимание на яркую блондинку, которая пришла с опозданием, часов в восемь?

– Обратил.

– Вы ее знаете?

– Знаю.

– Кто она?

– Лариса Николаевна Ивлева, генеральный директор ЗАО “Полет”.

“Вот это да!” – мысленно ахнул Геннадий Павлович.

Лайза гадала, кто же такая таинственная незнакомка, а ничего таинственного, оказывается, нет, всего лишь бизнес-вумен, но почему-то ни свидетельнице Мазуркевич, ни Молчанову это даже в голову не пришло. Следователь склонялся к мнению, что дама, каких бы благородных кровей ни была, пребывает в статусе содержанки богатого господина или бывшей супруги денежного туза, обеспечившего ее безбедной жизнью, а потому она прожигает жизнь на светских раутах. Но он и помыслить не мог, что женщина, чей привлекательный портрет обрисовала модельер Лайза Трамп, – деловая дама.

Мало того, “мерседес”, номер которого записала Валентина Михайловна Белова и на котором прикатила какая-то девица, числится за Ивлевой. Тут уж, как говорится, без бутылки не разберешься.

– А с кем Лариса Николаевна была на свадьбе? – спросил свидетеля “крокодил Гена”.

– С Евгением Сергеевичем Ростоцким.

– А он кто?

– Бизнесмен.

– В каких они отношениях?

Константин Михайлович одарил следователя неприязненным взглядом и сухо обронил:

– В деловых.

– Уточните.

– Что тут уточнять?! – раздраженно вскричал свидетель. – Оба владеют крупными фирмами, полтора года назад заключили контракт и успешно сотрудничают.

– А почему Лариса Николаевна пришла на торжество с Ростоцким?

– Она часто берет в спутники своих деловых партнеров.

– Вас тоже?

– Года три назад я имел честь сопровождать ее на презентацию фирмы нашего общего знакомого.

– Ивлева замужем?

– Да.

– Кто ее муж?

– Понятия не имею.

– Но не бизнесмен?

– Нет.

– А с Заграйским какие у нее отношения?

– Полагаю, тоже деловые.

– У других свидетелей иное мнение.

– Вот их и пытайте, а мне, извините, некогда заниматься глупостями, – сердито отпарировал Константин Михайлович. – В пятницу я после официальной части в ресторане сразу уехал домой, заглянул в воскресенье и узнал, что Борис утонул. К его смерти не имею никакого отношения, моя семья может засвидетельствовать, что всю субботу, включая ночь, я провел в нашем загородном доме, так что прошу уволить меня от малопочтенной роли оповещать вас о частной жизни людей, к которым питаю безграничное уважение.

С этими словами Даничев поднялся, и следователю не оставалось ничего иного, как подписать ему пропуск, – так и так из этого свидетеля больше ничего не выудишь.

Позвонив Вере Дмитриевне, Алла выяснила, что занятия у Марины заканчиваются в пять часов, и решила дождаться девушку возле института. Та держалась спокойно, но Алле показалось, что это, скорее, опустошенность. Судя по всему, Марине не свойственно проявлять бурные чувства, она из тихонь-молчуний, но сейчас верная боевая подруга интуитивно чувствовала психологический надлом своей визави. Впрочем, это неудивительно, учитывая случившееся.

– Я хочу тебе помочь, Марина, – сказала Алла, глядя ей в глаза. Та молча кивнула, ожидая вопросов.

– Лучше ты сама расскажи все, что сочтешь нужным, – предложила исповедница.

...Хозяин дома встал и оповестил:

– Хочу сегодня погреться в сауне, потом поплаваю. Если кто-то пожелает составить мне компанию, милости прошу. Дорогая, принеси мне через полчаса сок, – велел он жене и с пафосом произнес: – Свежевыжатый грейпфрутовый сок – напиток американских президентов!

“Господи, как же он смешон... – с тоской думала Марина, стараясь не смотреть на супруга. – Ну неужели Борис не видит, что все над ним посмеиваются?! И надо мной смеются и ехидничают... Знай я, что нахлебаюсь на этой свадьбе столько унижений, ни за что бы не согласилась выйти за него замуж”.

Она любила и безгранично уважала свою мать. Правда, немного побаивалась ее резких оценок и старалась ничем не раздражать – с детства росла пай-девочкой. Другие почему-то считают ее маму суровой, деспотичной, но это не так – она мудрая, справедливая и мужественная женщина. И при этом очень несчастная.

Старший брат Марины, Витя, страдал детским церебральным параличом, не мог ходить, пятнадцать лет пролежал в кровати, а Вера Дмитриевна самоотверженно ухаживала за ним. Когда Витенька умер от пневмонии, Марине было два с половиной года, но она отчетливо помнила, как плакала мама, как за одну ночь поседела. И сейчас она все время ходит на Витенькину могилку, красит ограду, ухаживает за цветами, справила хороший памятник на свои скудные средства.

Отец Марины пил, а мать стыдилась этого и старалась скрывать. Она каждый день приносила ему бутылку водки, лишь бы он не уходил из дому пьянствовать. Если бы папаша втихую выпивал эти проклятые поллитра... Но нет, ему каждый раз было мало, и он требовал у жены, чтобы та сбегала еще. А куда она побежит, когда все магазины уже закрыты?.. И тогда отец зверел. Мама была вся в синяках, даже летом ходила в платье с длинными рукавами, на работе говорила, будто у нее устают глаза от яркого света, и носила темные очки. Самое ужасное – когда этот изверг врывался в комнату парализованного сына... Мамины слезы и мольбы, испуганное лицо несчастного брата и ее, Марины, страх... Хоть и мала тогда она была, но эти страшные сцены так врезались в память, что теперь до смерти их не забыть.

Весь папашин заработок тратился на водку, а они вначале вчетвером, а после Витиной смерти втроем жили на мамину зарплату. Высшего образования у нее нет, но она билась, как могла, чтобы прокормить семью. Устроилась в райком – там больше платили, давали продуктовые заказы, была возможность завести кое-какие знакомства.

Она молча несла свой крест, никогда не жаловалась. Единственный раз дочь видела ее плачущей – после смерти Витеньки. Когда папаша попал под машину, Марине было десять лет. Вера Дмитриевна не пролила ни слезинки, заняла денег, справила приличные похороны.

Потом райкомы закрыли, она осталась без работы. Знакомые воротили от нее нос и не захотели помочь. Вера Дмитриевна соглашалась на любую работу, лишь бы хоть сколько-то платили. Два года назад она опять лишилась места, и ей даже не выплатили зарплату за несколько месяцев – до этого кормили обещаниями, а потом эта фирма закрылась, и все. Вера Дмитриевна занимала по знакомым, родственникам, двоюродная сестра дала ей приличную сумму, до сих пор долги не выплачены. Марина сама бы пошла работать после школы, да мать была против: “Тебе учиться надо, доченька. Вот у меня нет образования, и меня никуда не берут. Пусть хоть твоя судьба будет счастливее, чем моя”.

Семья Вани Бармина очень нравилась Марине, и девочка мечтала, что они будут жить все вместе. Потом Вера Дмитриевна узнала, что они с Ваней уже близки, – Марина никогда не врала матери, – и сказала: “Что же ты губишь себя, доченька? Я по глупости выскочила замуж в восемнадцать лет, сразу родила и всю жизнь промучилась с пьяницей, потому что уйти было некуда, неужели и ты хочешь повторить мою судьбу?! Ведь не поостережешься, будет ребенок, а как же учеба? Парням лишь бы потешиться с девчонкой, а потом Ваня тебя бросит, и останешься ты с маленьким дитём, без образования, без средств к существованию. Мы и так с тобой еле перебиваемся, разве сможем мы прокормить твоего ребеночка? Да и судьбу себе всю поломаешь. Кто ж возьмет тебя замуж с ребенком? Все девушки свободные, хорошо одеты, бедные никому не нужны. Парни тоже ищут невесту побогаче, такие уж времена настали – у кого нет денег, того и за человека не считают. В мое время тоже трудно жили, но такого все ж не было”. И Марина согласилась с доводами матери. Пусть она и строгая, порой резкая, но ведь желает ей добра. Да и как матери быть мягкой при такой тяжелой жизни?! Вот она и ожесточилась. Ей ведь никто никогда не помогал, все сама, все ради своих любимых детей, себе во всем отказывала.

Разрыв с Ваней девочка перенесла без слез – убедила себя, что так лучше. Потом поняла, что он ничем особенным не отличается от остальных ребят, и ничуть не жалела, что рассталась с ним. В институт поступила сама, парней сторонилась – хотела вначале получить образование. Вечерами подрабатывала санитаркой в больнице, правда, получала мало и нерегулярно, но все же хватило, чтобы купить джинсы, кроссовки, копила на приличную куртку.

Полгода назад Марина познакомилась с Борисом Заграйским – он сидел в дорогой машине, а она проходила мимо. Борис вышел, наговорил ей комплиментов. Марина боялась незнакомых мужчин, но он был такой вежливый, солидный, не нахальный, не лез лапать, как некоторые ребята. Они немного поболтали, Борис пообещал, что завтра заедет за ней после занятий. Вечером девушка рассказала о нем матери, а та обрадовалась, но предупредила, чтобы с ним ни-ни, никаких вольностей. Борис приезжал за ней каждый день, через месяц познакомился с Верой Дмитриевной и по всем правилам попросил руки ее дочери. Мать ответила, что обсудит предложение с Мариной. Девушка вначале воспротивилась – одно дело ухаживания и совсем другое – выйти замуж за человека, к которому не питаешь никаких чувств. Но Вера Дмитриевна убедила ее, что такой культурный, хорошо воспитанный господин, к тому же, богатый, – лучшая партия, чем легкомысленные и безответственные ровесники. То ли возлюбленный женятся, то ли натешится и бросит. А даже если и женится, что за жизнь с человеком, у которого ни гроша за душой, и неизвестно, сможет ли он обеспечивать семью?

“Я вот выскочила за твоего отца по любви – и что хорошего в жизни видела? – напомнила она. – Всю жизнь батрачила, да водку ему носила, а он меня синяками “отблагодарил”. Твой отец тоже не сразу пьяницей стал, одно время он хорошо зарабатывал, а шальные деньги его погубили. Погляди-ка на нынешних парней – еще совсем пацан, а уже пиво пьет. А дальше – больше. Борис хоть не пьянчуга, а приличный человек. А то, что старше тебя, – это неплохо: пожил, нагулялся, ему семью хочется”.

Наказ матери Марина выполнила – до свадьбы никаких вольностей. С момента их знакомства Борис вел себя корректно, регулярно преподносил девушке и ее матери цветы и подарки, оплатил подвенечное платье, фату, туфли и даже белье. Две недели до бракосочетания Марина жила в его доме, но они спали раздельно. Борис сказал: “Привыкай быть хозяйкой этих владений”. Будущая супруга и в самом деле решила, что это ее новый дом, терла, мыла, чистила, ей нравилось по-другому переставлять мебель, украшать стены собственноручно изготовленными картинами из засушенных цветов. Она узнала распорядок дня будущего мужа, его привычки и вкусы. Присутствие Бориса ей было не в тягость, а вот злые соседки – просто сущее наказанье, особенно Виолетта Зорич. Жених их не одергивал, а невесте говорил: “Не обращай внимания, они от безделья и зависти языками чешут”. Через неделю она не выдержала и попросила разрешения пригласить сокурсниц. Борис охотно согласился. При ее подругах соседки опасались отпускать колкости. Маня, Инна, Нина, да и все остальные девушки за словом в карман не лезут, так отбрили зловредных теток, что больше никто не осмеливался злословить в присутствии невесты.

И вот свадьба, на которой ее все унижали, а Борис вел себя так, будто она не жена ему, а помоечная кошка, которую взяли в дом из жалости. Ни одну из женщин, которые говорили о ней гадости, не одернул, то с одной заигрывал, то с другой, не стесняясь, что молодая супруга все видит и слышит.

Уже от одной мысли, что после всех издевательств придется лечь с ним в постель, ей становилось муторно. Марина, наверное, не стала бы возобновлять отношения с Ваней, да уж очень тошно было на душе. И ведь никому не скажешь – все считают, что она вышла замуж по расчету, чего, мол, сейчас жалуешься! Ваня-то знает, как трудно им с мамой жилось, и Марина честно рассказала ему, почему решилась на брак с состоятельным господином. Иван согласился немного потерпеть. Борис купил ей квартиру, ее можно сдавать и иметь доход или продать – этих денег хватило бы надолго.

Перед сном Марина подсыпала снотворное в грейпфрутовый сок, который Борис всегда пил утром и вечером. Он всю ночь крепко проспал, а она провела это время с Ваней. Нина отдала ей все порошки, и юная супруга решила регулярно подсыпать их мужу, лишь бы он к ней не прикасался.

Когда на второй вечер Борис велел ей принести к бассейну сок, молодая жена зашла на кухню и попросила мать отжать четыре грейпфрута, а сама поднялась наверх, где ее ждал Ваня. Время пролетело незаметно, и только в первом часу Марина спохватилась, что так и не отнесла мужу сок, и помчалась вниз, а мать попросила ее на обратном пути зайти на кухню. Она забрала стакан, а на лестнице высыпала туда двойную дозу снотворного – пусть ненавистный супруг проспит подольше.

Войдя в дверь, ведущую к бассейну, Марина замерла, увидев ужасную картину: ее муж сидит в кресле без плавок, на коленях перед ним стоит Ашот и держит его член во рту. Она хотела убежать, но Борис ее заметил, похабно улыбнулся и сказал:

– А вот наконец и моя жена. Иди-ка сюда, крошка, пусть Ашот поучит тебя делать минет, а то ты наверняка ни черта не умеешь.

– Не надо, – попросил его партнер. – Зачем она тебе? Разве со мной плохо?

– Да я просто баловался с тобой, – ответил Борис. Голос у него был невнятный, речь нечеткая, и Марина решила, что он пьян. – С женщинами мне больше нравится, особенно, когда им восемнадцать. Марина, что ты там застыла?

Борис перевел мутный взгляд на жену, а ей сразу вспомнился точно такой же взгляд пьяного отца, и даже интонации были похожи. Остановить взрыв беспричинной злобы папаши было невозможно: любой ответ вызывал у него приступ ярости, и он начинал молотить кулаками жену, а порой даже маленькую дочь и крушить все вокруг. Плакать, умолять его было бесполезно.

“Господи, неужели мне тоже предстоит пережить тот же кошмар, в котором жила моя мама!” – мысленно простонала Марина.

У нее мелькнула мысль спастись бегством, а потом она вспомнила, как мама рассказывала, что при жизни Витеньки не могла ни спрятаться, ни убежать к соседям – тогда озверевший муж обрушился бы на прикованного к постели сына; разве могла она оставить несчастного мальчика один на один с потерявшим человеческий облик отцом!

“Мама в кухне, всего через два пролета отсюда, – подумала Марина. – Если я сейчас убегу, Борис сорвет зло на ней, а у мамы гипертония, сердце больное. Нет, я не могу подвергать ее такому риску. А если мы с ней будем вдвоем прятаться, а муж бегать за нами по дому, – мама не переживет позора, ведь она уговаривала меня выйти замуж за Бориса, а получается, что я повторяю ее судьбу...”

– Я кому сказал – иди сюда! – раздался окрик мужа.

 Марина на ватных ногах подошла, супруг забрал у нее стакан сока и поставил на столик, потом налил полный бокал вина и велел:

– Пей, а то ты какая-то замороженная, с тобой неинтересно. Мне нравятся раскованные девчонки, а ты как неживая.

Вблизи Борис оказался еще страшнее, чем на расстоянии: лицо отекло, под глазами набрякли мешки, белки глаз стали красными из-за сеточки расширенных сосудов. Именно таким сохранился в Марининой памяти пьяный отец. От мужа тоже несло спиртным, его движения были размашистыми, некоординированными; протягивая ей бокал, он наклонился вперед и чуть не свалился с кресла, его поддержал Ашот.

Сейчас Марина боялась супруга до дрожи, так же, как раньше боялась пьяного отца. Руки девушки тряслись, зубы стучали по краю бокала, часть вина пролилась. Муж заставил ее допить остатки вина и налил еще. Марина вообще не употребляла спиртного, после двухсот граммов ее замутило, голова закружилась.

Борис приказал жене полностью раздеться и встать на колени, а Ашоту велел показывать ей, что надо делать, а ей – наблюдать и учиться. По щекам Марины текли слезы, она старалась не смотреть, ей было противно и ужасно стыдно. Ашот не обращал на нее внимания, занятый только своим партнером, а муж больно мял ее грудь и стонал, откинувшись назад. Марине казалось, что все это происходит не с ней, будто в страшном сне, но не было сил подняться, руки и ноги не слушались. Потом супруг оторвал голову партнера и велел жене:

– Теперь ты, покажи, чему научилась.

– Нет! – вскрикнула Марина, отшатываясь, и упала на спину.

– Ашот, считай, что у тебя право первой ночи. Пора тебе научиться иметь женщин.

– Я не хочу Марину, – глухо отозвался Ашот.

– Это тебе так кажется. Вначале попробуй. Поверь, нам будет очень весело втроем.

– Если только ты возьмешь меня, – выдвинул условие партнер.

– Посмотрим.

– Я не смогу Марину. Женщины меня совсем не возбуждают.

– Тогда пусть она на тебе покажет, научилась ли делать минет.

Марина плакала, лежа на полу, морально раздавленная и униженная.

– Вставай! – прикрикнул Борис. Не дождавшись послушания, он, покачиваясь, поднялся с кресла, сильно тряхнул жену за плечи, при этом чуть не упал на нее, но все же заставил ее снова встать на колени, подгоняя грубыми окриками: – Давай-давай, крошка, шевелись. Зачем мне такая чурка?! Я люблю игривых девочек. Ты что думала, я позволю тебе строить из себя недотрогу? Нет уж, ты всему научишься, это я тебе обещаю. Ашот, давай, разоблачайся и поймешь, что не имеет значение, кто делает минет, – мужчина или женщина. Закрой глаза и представь, что ты со мной.

– А ты будешь со мной? – спросил партнер, снимая брюки и трусы.

Марина стояла на коленях, опустив голову и уронив руки вдоль тела, ей было все равно, даже если ее сейчас убьют или изнасилуют, она совершенно отупела, от вина в голове шумело, перед глазами все плыло.

Потом бедняжка чуть не задохнулась от ощущения мерзости во рту, ее замутило еще сильнее. Муж хлопнул ее по затылку и приказал:

– Ну, давай, крошка, работай языком. – Потом шлепнул Ашота по заду и велел: – Наклонись-ка.

Тот согнулся и попросил:

– Борис, ну пожалуйста... Ты же обещал, что мы будем втроем.

– Пожалуй, и я присоединюсь, – ответил тот

Марина почувствовала, что тело Ашота ритмично закачалось, она чуть не задохнулась, стараясь не шевелиться, дыша через нос и боясь, что ее сейчас вырвет, а по щекам непрерывно текли слезы.

И тут раздался громкий женский голос:

– Немедленно отпустите девочку, подонки!

Марина хотела освободиться, но Ашот крепко держал ее голову и глухо рычал, двигаясь вперед-назад.

– Если вы немедленно ее не отпустите, я вас обоих сейчас пристрелю, – повторил тот же голос.

Наконец Ашот ослабил захват, Марина отползла подальше и посмотрела в сторону входа со двора, откуда раздавался голос спасительницы. Там стояла высокая светловолосая девушка в блестящем черном плаще, держа обеими руками пистолет.

– Уходи, Марина, – сказала незнакомка. – Я сама разберусь с этими мерзавцами. Никому не говори, что видела меня.

Схватив в охапку свою одежду, девушка помчалась к выходу, на лестнице быстро натянула платье на голое тело. О просьбе матери зайти на кухню она так и не вспомнила.

– Да-а... – произнесла ошарашенная Алла. – Извращенцев я перевидала немало, но такого, чтобы муж заставлял гомика насиловать собственную жену, да еще на свадьбе, и в страшном сне не снилось. Правда, в книгах по сексопатологии приводятся случаи и похлеще, но в жизни я с такими моральными уродами не сталкивалась. Знаешь что, дорогая, все, что ни делается, – к лучшему. Мерзавец Борька поплатился за свои извращения, и ты от него избавилась.