Текст книги "Билет куда угодно"

Автор книги: Дэймон Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Криш припомнил одно из приложений, смысл которого он выяснять не стал – и директору вдруг показалось, что ужасная возможность начала обретать очертания.

Он сказал:

– С самого начала ты описал себя как развлекательно-информационное устройство. Это всяправда о тебе?

– Нет.

– Какова же всяправда?

Образ исправно принялся пересказывать историю создавшей его расы. Криш, сгорая от нетерпения, понял, что задал слишком общий вопрос и собрался было задать более конкретный – но тут важность того, о чем говорил Образ, остановила директора.

Коренные жители этой планеты оказались совершенно чужды людям; их психология в человеческую голову просто не укладывалась. Они не воевали. Ничего не исследовали. Не правили и не эксплуатировали. В характере у них не было ничего даже отдаленно похожего на человеческое любопытство – на эту обезьянью черту, превратившую человечество в то, чем оно стало. И в то же время у них была великая наука. Криш так и не смог толком уяснить, зачем она им понадобилась. Собственно говоря, у них оказались лишь две понятные человеку характерные черты: во-первых, они любили друг друга, свои дома, свою планету; а во-вторых, обладали подлинным чувством юмора.

– Одиннадцать миллионов ваших лет тому назад, – рассказывал Образ, – здесь появились люди. Им понадобился мир моих создателей – и поэтому они убили моих создателей. Моим создателям знакомо было страдание духа и плоти – но они не могли воевать. Агрессия и борьба были для них просто непостижимы. Зато они знали толк в иронии. И прежде, чем погиб последний их них, они сделали нас. Сделали как подарок своим губителям. Мы оказались хорошим подарком. Мы содержим все, что знали они. Мы правдивы. Бессмертны. Мы созданы, чтобы служить. И не вина наших создателей, – продолжал Образ, – что люди используют знание, которое мы даем, чтобы уничтожать друг друга.

Власть Криша над своим рассудком держалась теперь на какой-то тончайшей нити. Едва слышно он спросил:

– А предвидели твои создатели положение, в котором я оказался?

– Да.

–  Есть у меня хоть какой-то выход?

– Да, – ответил образ. – Это и есть последняя шутка моих создателей. Чтобы путешествовать в гиперпространстве, ты должен уподобиться мне. Стать лишь конфигурацией сил и памяти – неживым, неразумным и неспособным скучать. Я могу все устроить, если ты попросишь. Процедура предельно проста – все равно что вырастить один кристалл из другого или выстроить из живых клеток определенную структуру.

У Криша перехватило дыхание. Затем он спросил:

– А я буду… помнить?

– Да. У тебя сохранится личная память как добавление к той, которую я тебе дам. А вот человеческий характер не сохранится: ты не будешь ни агрессивен, ни зол, ни эгоистичен, ни любопытен. Ты станешь устройством для ответов на вопросы.

Разум Криша с негодованием отверг предложение Образа. Но стоило глазам бывшего директора натолкнуться на циферблат воздухопроизводителя – и он сразу понял, каким будет ответ. А затем, словно в пророческом озарении, Криш понял, что произойдет дальше. Он закончит путешествие на Динару. Он будет говорить правду – и правда эта окажется разрушительной.

Он будет преследовать людей – по всей вселенной и до скончания времен. Со временем найдутся и другие неосторожные искатели знания, которые последуют по избранному им пути. Криш принимал предложение – и становился палачом человечества.

Но где и когда люди колебались, решая: стоит ли рискнуть спасением своей расы ради личной выгоды?

Все, подумал Криш, программа ясна.

Око за что?

1

Как-то утром на пути по колесу доктор Вальтер Альварес изменил свой обычный маршрут, спустившись к платформе уровня «С». Как обычно, несколько человек стояли у окна, вглядываясь в необъятную сине-зеленую планету, светившуюся внизу. Одеты они были в одинаковые серые блестящие комбинезоны – одежду со съемными рукавицами и шлемами, которая при необходимости быстро превращалась в скафандр. Носить ее было достаточно неудобно, но ничего не попишешь: согласно протоколам Спутник Исследования и Пропаганды в любую секунду мог подвергнуться атаке.

Ничего примечательного, впрочем, не приключалось с СИИП 3107А, находившемся на орбите седьмой планеты системы звезды спектрального класса G в созвездии Змееносца. Они крутились там уже два с половиной года, и большинство из астронавтов еще даже не ступали на землю.

Там, в окне, она и плыла, сине-зеленая, пышная и сочная – кислородная планета, две трети суши, мягкий климат, почва буквально ломится от минералов и органики.

У Альвареса слюнки потекли при одном взгляде на планету. У него уже началась «колесная лихорадка» – впрочем, она уже овладела всем экипажем. Альварес просто жаждал спуститься туда– к естественной гравитации и естественным недугам.

Уже около месяца экипаж спутника испытывал явственное ощущение, что вот-вот намечается прорыв. Все время намечается – и никак не произойдет.

Мимо прошла пухленькая ортомашинистка по имени Лола – и несколько мужчин проводили ее взглядами, машинально присвистнув.

– Кстати, – заговорщически проговорил Олаф Маркс, положив руку на плечо Альваресу, – ты не слышал, что приключилось вчера на большом банкете?

– Нет, – раздраженно ответил Альварес, высвобождая плечо. – Я туда не ходил. Терпеть не могу банкеты. А что?

– Ну, как мне рассказывали, значит, жена коменданта сидела как раз напротив Джорджа…

Интерес Альвареса резко обострился.

– Ты имеешь в виду горгона? И что же он сделал?

– Я ж тебе и рассказываю. Он весь обед на нее пялился. Потом подоспел десерт – лимонная меренга. Тогда старина Джордж…

Зазвенел сигнал смены. Альварес нервно вздрогнул и взглянул на часы у себя на большом пальце. Все остальные растекались. Уходил и Олаф, хохотавший, как последний дурак.

– Умрешь со смеху, когда услышишь, – крикнул он. – Ей-богу, хотел бы я сам там оказаться! Пока, Уолт.

Альварес неохотно двинулся в противоположную сторону. В коридоре «В» кто-то крикнул ему вслед:

– Эй, Уолт! Слышал про банкет?

Он помотал головой. Обратившийся к нему пекарь по имени Педро ухмыльнулся и помахал рукой, исчезая в изгибе коридора. Альварес открыл дверь Отдела ксенологии и вошел туда.

За время его отсутствия кто-то начертил на стене новую схему. Она составляла десять футов в вышину и представляла из себя россыпь небольших прямоугольничков, соединенных сетью линий. Сначала Альварес принял этот замысловатый чертеж за новую организационную таблицу для Спутниковой Службы и невольно вздрогнул – но при ближайшем рассмотрении схема оказалась слишком запутанной, точнее, в ней царил полный хаос. Часть блоков была затерта мелом, а поверх них вырисовывались другие. Атмосферу запутанности и неразберихи удачно дополняла физиономия Элвиса Вомрата. Он стоял на стремянке и елозил тряпкой в правом верхнем углу схемы.

– Н-панга, – раздраженно пробормотал он. – Так вправо достаточно?

– Да, – неожиданно продудел голос откуда-то сбоку. Альварес огляделся, но никого не заметил. Голос продолжал: – Но при этом он Р-панга своим кузенам и всем их Н-пангам или больше, за исключением тех случаев, когда…

Заглянув за стол, Альварес разглядел на ковре обладателя голоса, розовато-белого сфероида с тянувшимися от него во все стороны разнообразными придатками, похожего на плавучую мину – горгона Джорджа.

– A-а, ты здесь, – протянул Альварес, доставая эхо-зонд и гумидометр. – И что значит вся эта чепуха, которую я тут услышал… – Он принялся тыкать в горгона разнообразной контрольной аппаратурой, производя свое обычное утреннее обследование. Единственный яркий момент в ежедневной рутине; амбулатория могла и подождать.

– Так-так, – перебил Вомрат, яростно стирая. – Р-панга кузенам… минутку-минутку, сейчас. – Он обернулся, нахмурившись: – Альварес, я сейчас закончу. Н-панга и больше, за исключением тех случаев, когда… – Он начертил с полдюжины блоков, пометил их и стал проводить соединительные линии. – Ну как, теперьверно? – спросил он у Джорджа.

– Да, только теперь тут неверный панга кузенам матери.Начертите снова – от Н-панг кузенов отца к О-пангам или больше кузенов матери… Да, и теперь от Р-панг дядьев отца к кузенампанг дядьев матери…

Рука Вомрата замерла. Он уставился на схему – в головоломном переплетении линий невозможно было разобраться, какой блок с каким соединяется.

– О Боже, – безнадежно вымолвил он. Затем спустился с лесенки и сунул стило в ладонь Альваресу. – Теперь твоя очередь сходить с ума. – Он нажал кнопку интеркома на столе и выпалил: – Шеф, я ухожу. Подальше отсюда.

– Вы привели в порядок схему? – раздался голос из интеркома.

– Нет, но…

– Наряд вне очереди. Примите таблетку. Альварес там?

– Так точно, – покорно ответил Вомрат.

– Тогда оба зайдите ко мне. Джорджа в кабинете не оставлять.

– Здравствуйте, доктор, – продудел сфероид. – Вы мне панга?

– Ох нет, давайте не будем, – простонал Вомрат и потянул Альвареса за рукав. Когда они вошли в кабинет руководителя отдела ксенологии Эдварда Х. Доминика, похожего на лысого медведя, тот сидел, сгорбившись, за широким столом, с жеваной сигарой в пальцах.

– Вомрат, – рявкнул он, – когда вы наконец сделаете схему?

– Не знаю. Быть может, никогда. – Доминик бросил в его сторону суровый взгляд, но Вомрат лишь пожал плечами и закурил сигарету.

Доминик перевел взгляд на Альвареса.

– А вы слыхали, – спросил он, – что случилось вчера на банкете в честь Джорджа?

– Нет, не слышал, – ответил Альварес. – Вы или расскажите или будьте любезны впредь об этом даже не заикаться.

Доминик потер бритый череп и молча проглотил оскорбление.

– Когда подали десерт, – начал он, – Джордж сидел в таком маленьком откидном креслице как раз напротив миссис Карвер. И когда она ткнула вилкой в пирог – а это была лимонная меренга – Джордж закатился на стол и сцапал у нее тарелку. Миссис Карвер завизжала, отшатнулась – видимо, решила, что на нее нападают – у нее… вылетел стул. М-да… это… была… сцена.

Альварес прервал наряженное молчание.

– А что горгон сделал с пирогом?

– Съел, – угрюмо пробормотал Доминик. – У него самого лежал превосходнейший кусочек, но он его даже не тронул. – Доминик бросил в рот таблетку.

Альварес покачал головой.

– Нетипично. Стиль его поведения – полное смирение. Мне это не нравится.

– Именно так я и сказал Карверу. Но он весь побагровел. И трясся. Все сидели там, пока он не отвел жену в ее комнату. Затем было дознание. Все, что мы смогли вытянуть из Джорджа, это «мне показалось, что я ей панга».

Альварес нетерпеливо заерзал в кресле, затем машинально потянувшись за гроздью винограда к стоявшей на столе чаше. Невысокий, хлипкого телосложения, он вечно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Так что же, в конце концов, с этими пангами? – вопросил он.

Вомрат фыркнул и принялся очищать банан.

– Нам представляется, – начал Доминик, – что панга – это нечто вроде весьма сложных отношений властного подчинения, принятых у горгонов. – Альварес сел прямее. – Раньше мы не интересовались этим вопросом, а теперь выясняется, что в данном обществе он – наиважнейший. – Доминик вздохнул. – Четырнадцать месяцев там, на планете, располагалась одна-единственная база с персоналом из трех человек. Еще семь месяцев нам потребовалось на то, чтобы получить разрешение старейшин доставить сюда горгона для исследований. Все в соответствии с протоколами. Мы подобрали самого крупного и яркого на вид, какого только смогли разыскать – это был Джордж. Казалось, дела с ним шли блестяще. И тут такое.

– Послушайте, шеф, – осторожно произнес Вомрат, – поверьте, никто не испытывает большей симпатии к миссис Карвер как к клиенту, чем я… но мне все же кажется, вопрос здесь в том, не причинен ли вред Джорджу…

Доминик замотал головой.

– Я еще не рассказал вам до конца. Загвоздка с пангой остановила Карвера, но ненадолго. Он связался по лучу с базой на планете и приказал Рубинсону запросить старейшин: «Панга ли Джордж жене коменданта?»

Альварес радостно ухмыльнулся и щелкнул языком.

– Ясное дело, – кивнул Доминик. – Кто знает, что мог значить для них подобный вопрос? Они, по существу, ответили «безусловно, нет» – и пожелали узнать детали. Карвер рассказал им.

– И что? – спросил Альварес.

– Они сказали, что Джордж вел себя как злостный хулиган и поэтому должен быть соответствующим образом наказан. Но не ими, понимаете ли – а нами, поскольку мы представляем собой оскорбленную сторону. Более того – теперь это должно как-то прояснить особенности их мировоззрения – если мы не накажем Джорджа к их полному удовлетворению, тогда они накажут Рубинсона и всю его команду.

– Как? – вопросил Альварес.

– Сделают с ними то, – сказал Доминик, – что мы должны были бы проделать с Джорджем – а это может быть все, что угодно.

Вомрат сложил губы в трубочку, словно желая свистнуть, но никакого звука не последовало. Он прожевал кусок банана и попробовал еще. Опять ничего.

– Вы поняли? – спросил Доминик, с трудом сдерживая эмоции. Все они одновременно взглянули в дверной проем – на Джорджа, терпеливо сидевшего на корточках в соседней комнате. – По поводу «наказания» нет никаких вопросов – мы знаем, что это значит – протоколы читали все. Но как можно наказать инопланетянина? Око за что?

– Теперь посмотрим, получится ли у нас, – сказал Доминик, перетасовывая какие-то бумаги. Вомрат и Альварес продолжали, каждый со своей стороны, пялиться на горгона. Джордж тоже попытался приглядеться, но радиус действия его фоторецепторов был слишком мал. Теперь все перешли в проходную комнату, где не было ничего, кроме голых стен. – Итак, во-первых. Мы знаем, что горгон меняет цвет в зависимости от своего эмоционального состояния. От удовольствия он розовеет. Когда неудовлетворен – становится синим.

– С тех пор как мы доставили его на Спутник, он все время был розовым, – сказал Вомрат, бросая очередной взгляд на горгона.

– Если не считать банкет, – задумчиво возразил Доминик. – Я помню, что он стал синим как раз перед тем, как… Эх, если бы выяснить, что именно вывело его из себя… Ладно, все по порядку. – Он загнул очередной палец. – Во-вторых, у нас нет никакой информации по поводу местной системы наказаний и поощрений. Может статься, они режут друг друга на куски за плевок на тротуар или просто хлопают друг друга по… гм, плечу… – Он с тоской взглянул на Джорджа, ушные раковины и фоторецепторы которого были выдвинуты наружу на стеблях.

– …за поджог, изнасилование и хандру, – закончил Доминик. – Итак, раз мы ничего не знаем – придется действовать по обстоятельствам.

– А что на этот счет скажет сам Джордж? – спросил Альварес. – Почему вы не спросите его?

– Об этом мы уже думали, – хмуро отозвался Вомрат. – Спросили, что с ним в подобном случае сделали бы старейшины, и он ответил, что они кобланули бы его инфаркты или что-то в этом роде.

– Тупик, – добавил Доминик. – На это у нас уйдут годы… – Он снова потер свой лысый череп. – В-третьих, мы вынесли отсюда всю мебель – теперь ею заставлены все остальные комнаты… да еще весь этот персонал, что работает у меня в отделе… ну да ладно… Значит, в-четвертых, вон его посуда с хлебом и водой. И в-пятых, эта дверь была приспособлена к тому, чтобы закрываться снаружи. Давайте сделаем пробу. – Он направился к двери; остальные, включая Джорджа, последовали за ним.

– Нет, ты останешься здесь, – сказал ему Вомрат. Джордж остановился, наливаясь счастливым румянцем.

Доминик торжественно затворил дверь и положил импровизированный ключ в карман. Сквозь прозрачную верхнюю раму им было видно, что Джордж с любопытством наблюдает.

Доминик снова открыл дверь.

– Итак, Джордж, – сказал он, – немного внимания. Это тюрьма.Ты наказан.Мы намерены держать тебя здесь, на хлебе и воде, пока не решим, что ты наказан достаточно. Понимаешь?

– Да, – неуверенно ответил Джордж.

– Вот и хорошо, – сказал Доминик и запер дверь.

Какое-то время они еще постояли, наблюдая, и Джордж тоже стоял, в свою очередь наблюдая за ними, но больше ничего не произошло.

– Давайте пройдем ко мне в кабинет и подождем, – со вздохом предложил Доминик. – Чудес ждать не приходится.

Все они протопали по коридору в соседнюю комнату и какое-то время сидели, грызя арахис.

– Горгон – существо социальное, – с надеждой заметил Вомрат. – Скоро он ощутит одиночество.

– И голод, – добавил Альварес. – От еды он никогда не отказывался.

Когда они заглянули в комнату через полчаса, Джордж вдумчиво жевал край ковра.

– Нет-нет-нет! Нет,Джордж! – запаниковал Доминик, врываясь в комнату. – Тебе нельзя есть ничего, кроме того, что тебе дали. Это тюрьма.

– Хороший ковер, – обиженно продудел Джордж.

– Не важно, хороший он или нет. Тебе нельзя его есть, понимаешь?

– Ладно, – радостно отозвался Джордж. Цвет его был отчетливо розовым.

Четыре часа спустя, когда Альварес уходил со смены, Джордж пристроился в углу и лежал, втянув в себя все свои придатки. Он спал. И, несмотря ни на что, выглядел еще розовее, чем когда-либо.

Когда Альварес снова заступил на смену, никаких сомнений не оставалось. Джордж сидел в центре комнаты, выпустив фоторецепторы, и ритмически раскачивался; цвет его был сияюще-розовым – розовее розового жемчуга. Доминик продержал его еще день – просто для верности; Джордж, похоже, немного сбавил в весе на строгом режиме, но постоянно так и светился розовым. Ему нравилось.

2

Гуз Келли, инструктор по физкультуре, внешне держался бодрячком, но в действительности у него был самый тяжелый случай колесной лихорадки на всем СИИП 3107А. Здоровяк Келли был рожден для жизни на открытом воздухе – он мучительно тосковал по естественному воздуху и почве под ногами. Чтобы хоть как-то возместить недостающее, он быстрее шагал, громче кричал, ярче багровел и сильнее выпучивал глаза; он еще яростнее ощетинивался. Чтобы утихомирить дрожь в руках, появлявшуюся время от времени, он глотал успокоительные таблетки. Ему постоянно снились сны о том, как он куда-то падает – сны, которыми он замучил сначала корабельную матушку Хаббард, а затем и падре Церкви Маркса.

– Это оно? – с неодобрением спросил он у Доминика. Раньше он никогда не видел горгона; Отделы семантики, медицины и ксенологии предпочитали держать его при себе.

Доминик ткнул розовый шар носком ботинка.

– Джордж, проснись.

Вскоре гладкая кожа на теле горгона пошла складками и комками. Комки медленно росли, превращаясь в длинные членистые стебли. Некоторые из них расширились на концах, образовав псевдоруки и квазиноги; другие распустились в замысловатые образчики ушных раковин и фоторецепторов. Вытянулся орган речи, напоминавший небольшую трубу.

– Привет, – радостно поздоровался Джордж.

– Он что, в любое время может втянуть их обратно? – потирая подбородок, спросил Келли.

– Да. Покажи ему, Джордж.

– Ага. – Пушистые стебли оголились на кончиках, затем стремительно сжались – сегмент за сегментом. За какие-нибудь две секунды Джордж снова стал гладким шаром.

– Будут некоторые сложности, – заметил Келли. – Понимаете, что я имею в виду? Если за него нельзя ухватиться, то как тогда можно наказатьего?

– Мы перепробовали все, что смогли придумать, – сказал Доминик. – Запирали его, держали на голодном пайке, не разговаривали с ним… Зарплаты он не получает – так что оштрафовать его невозможно.

– Или вычеркнуть из списков на поощрение, – угрюмо заметил Вомрат.

– Да. И уже поздно применять к нему обработку Павлова-Моргенштерна, которую мы проходили в детстве. Мы не можем предотвратить преступление, которое он уже совершил. И тогда мы подумали – раз уж вы инструктор по физкультуре…

– Мы подумали, – дипломатично заметил Вомрат, – что вы могли бы подметить что-нибудь полезное. Болезненное что-нибудь.

Келли подумал.

– Что ж, есть кой-какие грубые приемчики, – сказал он наконец, – но только… – Он безнадежно махнул рукой в сторону Джорджа, который снова выпустил ушные раковины. – Что вы скажете насчет… – Келли закончил шепотом на ухо Доминику.

– Нет, об этом и речи быть не может, – с горечью проговорил Доминик. – Что ж, сожалею, Келли. Очень мило с вашей стороны, но…

– Нет-нет, подождите секунду, – сказал Келли. – Мне кое-что пришло в голову. – Он покусывал большой палец, внимательно разглядывая горгона. – Иногда в бассейне ребята начинают друг друга окунать. Под воду. Так вот что я подумал – он дышит воздухом, так ведь? Понимаете, что я имею в виду?

Доминик и Вомрат переглянулись.

– Звучит неплохо, – обронил Доминик.

– Исключено, – воспротивился Вомрат. – А вдруг Келли нанесет ему серьезный вред или даже… Страшно подумать.

– Ах, да, – спохватился Доминик. – Нет, вы правы – мы не можем рисковать.

– Я уже семьдесят три года инструктор физкультуры – прошел два омоложения… – ощетинившись, начал Келли.

– Нет, Келли, дело не в этом, – торопливо проговорил Вомрат. – Мы просто вспомнили, что Джордж – не человек. Откуда мы можем знать, как он отреагирует?

– Но, с другой стороны, – заметил Доминик, – горгоны действительно становятся синими, когда чем-то недовольны – на этот счет у нас есть уверение Рубинсона. Мне кажется, Джордж будет не слишком доволен, когда станет задыхаться; в этом-то все и дело, не так ли? Доктор Альварес, разумеется, будет внимательно за всем этим наблюдать. В самом деле, Альварес, я не вижу причины, почему бы нам не попытаться. Келли, если вы будете так любезны сказать, в какое время вам удобнее…

– Что ж, – произнес Келли, взглянув на часы, прикрепленные к большому пальцу, – черт возьми, бассейн сейчас пуст – сегодня женский день, но все девушки в Седьмом отделе болтаются возле миссис Карвер. Она все еще в истерике.

Озаренный какой-то внезапной мыслью, Альварес наклонился, обращаясь к горгону:

– Джордж, ты ведь дышишь через дыхальца, верно? Такие маленькие трубочки по всему телу?

– Да, – подтвердил Джордж.

– Ну, а под водой они действуют?

– Нет.

Доминик и Келли с интересом прислушивались.

– А если мы станем держать тебя под водой, тебе это повредит?

Джордж неуверенно замерцал – от розового до бледно-пурпурного.

– Не знаю. Немножко.

Трое мужчин наклонились поближе к горгону.

– Скажи, Джордж, – напряженно спросил Доминик, – а это будет наказанием?

Джордж снова замерцал, но этот раз куда активнее.

– Да. Нет. Возможно. Не знаю.

Разочарованные, они выпрямились; Доминик порывисто вздохнул.

– Он всегда дает такие неопределенные ответы. Давайте попробуем – что нам еще остается?

Келли оказался в одной паре с Джорджем, следуя за Домиником и доктором Альваресом перед Вомратом и дежурным по фамилии Джослинг, катившим один из амбулаторных аппаратов искусственной вентиляции легких. Изгибавшиеся впереди коридоры были безлюдны. Келли немного отставал, приспосабливая свою трусцу к походке шедшего вперевалку Джорджа. Некоторое время спустя он был крайне удивлен, ощутив, как что-то небольшое и мягкое сжало ему пальцы. Он опустил взгляд – оказалось, что горгон Джордж вложил ему в ладонь одну из своих семипалых «рук». Похожие на цветки фоторецепторы горгона были доверчиво обращены вверх.

Келли был захвачен врасплох. На спутнике никаких детей иметь не дозволялось, но до прошлого омоложения Келли успел стать отцом восьмерых. Доверительное прикосновение разбередило старые воспоминания.

– Все будет в порядке, – хрипло пробормотал Келли. – Иди рядом со мной и ничего не бойся.

Бассейн, как и предсказывал Келли, был пуст. Рябь отражалась на стенах смутными нитями света.

– Лучше на мелкой стороне, – сказал Келли. Его гулкий голос возвратился к нему, отразившись от стен. Помедлив, чтобы стащить с себя комбинезон, он осторожно провел Джорджа по ступенькам в бассейн. Наполовину погрузившись в воду, Джордж плавал. Келли нежно потянул его поглубже.

Доминик и все остальные расположились у края бассейна в позах, выражавших крайнюю заинтересованность. Келли откашлялся.

– Что ж, – начал он, – кто-нибудь из парней хватает другого примерно вот так… – Он положил ладони на гладкий шар и заколебался.

– Ну, давайте же, Келли, – подбодрил его Доминик. – Помните, это приказ.

– Да, конечно, – отозвался Келли. – Ну… – повернулся он к горгону, – теперь не дыши! – Он надавил вниз. Горгон оказался легче, чем ожидал Келли – вроде надутого шарика; погрузить его в воду целиком было делом нелегким.

Келли надавил сильнее. Джордж ненадолго погрузился и, выскользнув из рук Келли, выпрыгнул на поверхность. Речевая трубка горгона с фырканьем прочистилась от воды и сказала:

– Чудесно. Еще разок, Келли.

Келли перевел взгляд на Доминика. Тот буркнул:

– Да. Еще.

Доктор Альварес потрепал свою жидкую бороденку и ничего не сказал.

Келли сочувственно вздохнул и снова затолкал горгона под воду.

На поверхность пробились несколько пузырьков; из-под воды появилась и речевая трубка Джорджа, но не издала ни звука. Там, внизу, Келли были видны его собственные бледные руки, сжимавшие тело горгона; в воде они казались бескровными, однако Джордж сохранил чистейший, безупречно розовый цвет.

Когда горгон всплыл, в воздухе повисла унылая тишина.

– Послушайте, – сказал вдруг Доминик, – есть идея! Джордж, ты можешь дышать через речевую трубку?

– Да, – радостно отозвался Джордж.

Раздался дружный хор разочарованных «ну вот». Лица у всех заметно прояснились.

– Давайте, Келли, – сказал Доминик. – И на этот раз окуните его поглубже.

Джордж погрузился в третий раз. Вода вокруг него так и закипела пузырьками воздуха. Речевая трубка горгона снова устремилась к поверхности, но Келли наклонился чуть дальше и закрыл ей путь предплечьем. Мгновение спустя все придатки горгона принялись сокращаться. Келли встревоженно вытянул шею, вглядываясь вниз. Был ли на теле Джорджа хоть намек на синеву?

– Держите его! – выкрикнул Альварес.

Джордж снова превратился в гладкий шар. Затем несколько конечностей опять стали высовываться; теперь они, однако, изменили форму.

– И что дальше? – спросил Келли.

– Дайте ему еще время, – рискованно наклоняясь вперед, пробормотал Доминик. – Мне кажется, что…

От напряжения на спине у Келли буграми вздулись мышцы. Ему совсем не нравился вид вяло болтавшихся новых конечностей Джорджа.

– Все, отпускаю, – прохрипел он наконец.

К ужасу Келли, Джордж остался под водой. Келли снова схватил его, но горгон выскользнул. Новые конечности вдруг отвердели, сделались жесткими и энергично загребли; Джордж рванулся прочь – глубоко под воду.

Наклоняясь с разинутым ртом у самого края бассейна, Доминик поскользнулся и плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг. Он забарахтался и встал на дно; вода стекала с него, как с морского льва. Завотделом смотрел вниз. Между ним и Келли плавал Джордж, то мчась стрелой, то медленно дрейфуя – он явно чувствовал себя в воде не хуже пятнистой форели.

– Плавники! – разинув рот, воскликнул Доминик. – И жабры!

Вообще говоря, доктора Альвареса вполне можно было назвать мизантропом. Люди ему не нравились – ему нравились болезни. А поскольку там, внизу, на Седьмой планете, учредили торговое представительство, Альварес втайне надеялся, что, благодаря новым и удивительным недугам, он еще долгие годы будет парить орлом в бескрайних просторах медицины. Но здесь, на спутнике, в его распоряжении оказывались лишь растянутые голеностопы, психосоматические простуды, крапивницы и нарушения пищеварения. Оставался, правда, один из помощников повара, по фамилии Самуэльс, приходивший каждую среду с одним и тем же фурункулом на загривке. Дошло до того, что Альварес, сам того не желая, проводил всю неделю в трепетном ожидании среды. Стоило ему увидеть серьезную физиономию входящего к нему Самуэльса, внутри у него все так и сжималось.

В один прекрасный день, когда Самуэльс уже открыл рот, чтобы сказать свое обычное «эй, док…» – а Самуэльс всегда называл его «доком», – как Альварес почувствовал, что терпение его достигло предела. Что могло произойти вслед за этим, доктор Альварес боялся даже представить.

Когда на спутник доставили горгона, случились две-три восхитительные грибковые инфекции, а затем – ничего. Тяжкое разочарование. Альварес выделил и вырастил в питательной среде едва ли не сотню различных микроорганизмов, обнаруженных им в мазках, взятых у Джорджа, но все они оказались нежизнеспособны в человеческой ткани. Жизнеспособные же бактерии, вирусы, паразиты – непременные обитатели всех населенных планет, таились, очевидно, в других организмах – но не в горгонах. По ночам они проплывали в поле зрения спящего разума доктора Альвареса – палочкообразные, чечевицеобразные, извивающиеся, с многочисленными ногами и зубами.

Однажды утром доктор Альварес проснулся с какой-то отчаянной решимостью. Произошло это во вторник. Альварес отправился в амбулаторию, отпустил дежурную сестру Трамбл и, открыв запертый шкафчик, наполнил шприц для внутривенных вливаний из ампулы с прозрачной жидкостью светло-желтого цвета. Торговая марка этого вещества носила название «Бац-офф»: оно представляло собой антибактериальный препарат, отключавший цензурные области переднего мозга, более всего затронутого обработкой Павлова-Моргенштерна. (По странному стечению обстоятельств автором патента был некий доктор Джекил.) Альварес ввел себе два кубика в яремную вену и стал ждать.

Несколько минут спустя его постоянная хандра развеялась. Альварес почувствовал приятное возбуждение; окружавшие его предметы стали, казалось, отчетливее и ярче – мир наполнился красками. «Ха!» – выдохнул Альварес. Он резко встал и подошел к небольшому холодильничку, где, после некоторых поисков, обнаружил с полдюжины культур, почерпнутых из мазка горгона. Они, разумеется, стояли на предохранителе – в глубоко замороженном состоянии. Альварес осторожно отогрел их и добавил питательную среду. Все утро, пока обыденная череда лиц со своими наскучившими жалобами парадом шествовала через амбулаторию, культуры росли и размножались. В этот день Альварес был необыкновенно мил с пациентами; он отпускал шутку за шуткой и раздавал всем безвредные пилюли-плацебо.

К полудню четыре культуры буйно разрослись. Альварес аккуратно соединил их и наполнил полученным составом шприц. Возбуждение разума прояснило мозг Альвареса: никакой организм – человека, свиньи или горгона – не может быть всецело защищен от микробов, постоянно пребывающих в его теле. И нарушив равновесие путем массивной инъекции колонии вирусов и бактерий, можно получить больного горгона – а следовательно, думал Альварес, наказанного горгона.

Правда, подобная обработка могла вызвать летальный исход, но Альварес с легким сердцем отвел данный аргумент как софизм (или фосизм?). Вооружившись шприцем, он отправился на поиски Джорджа.

Альварес обнаружил его в малом конференц-зале в компании с Домиником, Вомратом и механиком по имени Боб Ритнер. Все они стояли вокруг какого-то любопытного приспособления, сооруженного из алюминиевых реек и напоминавшего скульптуру эпохи авангарда.