Текст книги "Билет куда угодно"

Автор книги: Дэймон Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Затем аккуратно разорвал листок пополам – рвал его еще и еще – наконец, швырнул клочки на пол.

– Всего один значок не на месте, – процедил он. – И как раз тот, который нужно. Хочешь, скажу, парень, в чем твоя ошибка? – он подошел к кувшину.

– Не понимаю, сэр, – сказал коридорный.

– Тебе казалось – меня можно сбить с толку, если заставить думать об алмазе. Так вначале и получилось, но в итоге ты просчитался. Мне плевать на этот алмаз.

– Не понимаю, сэр, – в замешательстве повторил коридорный.

– Сейчас поймешь. Для тебя стеллар – это новые штаны. А для меня стеллар, сотня стелларов, тысяча стелларов – мелкая ставка в игре. Важна только игра. Ее азарт.

– Сэр, не понимаю, о чем вы.

Вейн усмехнулся.

– Прекрасно понимаешь. Тебя уже следует немного остерегаться, а? Время бежит, нервишки пошаливают. И вот ты рискнул. – Землянин нагнулся, выбрал один из клочков, развернул его и разгладил. – Вот тут, где должно стоять выражение лояльности к Архонту, я напечатал значок для слова «свинья». Отошли я конверт, через пятнадцать минут здесь была бы полиция нравов. – Он снова скатал бумажку в крошечный комочек и бросил на ковер. – Ну, а теперь я забуду сжечь это перед отъездом? – ласково осведомился землянин. – Валяй, попробуй.

Коридорный с трудом сглотнул слюну.

– Сэр, вы сами это сделали. Обычная описка.

Вейн впервые улыбнулся ему в лицо и возвратился к креслу.

Коридорный прислонился к стенке кувшина и уперся ногами в противоположную сторону. Он давил изо всех сил – мышцы у него на спине вздулись. Керамические стены казались тверды как скала.

Он совсем взмок. Потом расслабился, тяжело дыша, уткнулся лицом в колени и попробовал поразмыслить. Парню и раньше приходилось слышать о скверных землянах, но такого он еще никогда не встречал.

Коридорный поднял голову.

– Сэр, послушайте!

Кресло скрипнуло, и Вейн с бокалом в руке подошел к кувшину.

– Сэр, – серьезным тоном произнес коридорный. – А если я смогу доказать вам, что я не марак – тогда вы меня выпустите? Ведь тогда вы обязательно должны будете меня выпустить, разве не так?

– Ясное дело, – согласился Вейн. – Валяй, докажи.

– Тогда, сэр, может, вы слышали о мараках еще что-нибудь, на проверку?

Вейн, судя по всему, задумался: его подбородок опустился на грудь, а глаза словно покрылись пленкой.

– Насчет того, что могут и чего не могут мараки, – подсказал коридорный. – Если я вам скажу, сэр, вы, наверное, решите, что я сам все выдумал.

– Да погоди! – буркнул Вейн. С полузакрытыми глазами землянин слегка покачивался взад-вперед. Галстук-веревочка по-прежнему был аккуратнейшим образом повязан, а полосатый пиджак оставался в идеальном порядке. Наконец Вейн сказал: – Я кое-что припомнил. Кажется, охотники на мараков частенько этим пользовались. Мараки не переносят спиртного. Их сразу рвет.

– Вы уверены, сэр? – возбужденно спросил коридорный.

– Еще как. Для мараков это просто отрава.

– Тогда попробуем, сэр!

Вейн кивнул и отправился к столу за бутылкой «Десяти звездочек». Бренди в нем оставалось еще на две трети. Прихватив ее, землянин вернулся к кувшину и потребовал:

– Открой рот.

Коридорный широко разинул рот и зажмурился. Он страшно не любил спиртное землян, особенно бренди, но все же рассчитывал, что сможет его выпить. Только бы выбраться из кувшина.

Бренди плеснуло ему в рот одной плотной струей – полилось по щекам – затекло и в нос. Коридорный поперхнулся. Спиртное обожгло носоглотку и дыхательное горло – у парня перехватило дыхание – слезы ослепили его. Когда спазм отошел, коридорный с трудом выдавил:

– Сэр… сэр… это была нечестная проверка. Вам не следовало так лить в меня спиртное. Дайте мне немного в бокале, сэр.

– Ладно, теперь будет по-честному, – сказал Вейн. – Попробуем еще разок. – Он взял со стола пустой бокал, плеснул туда на два пальца бренди и вернулся к кувшину. – Потихоньку да полегоньку, – проговорил он и вылил бренди тонкой струйкой в рот коридорному.

Парень глотнул, голова его так и кружилась в коньячных парах.

– Еще малость, – сказал Вейн и наклонил бокал. Коридорный проглотил. Спиртное собралось у него в желудке раскаленным шариком. – Еще. – Парень глотнул и на этот раз.

Наконец Вейн отстал. Коридорный открыл глаза и блаженно посмотрел на землянина.

– Видите, сэр? Никакой тошноты. Я выпил, и меня не вытошнило!

Вейн озадаченно хмыкнул. Потом задумался на некоторое время.

– Ладно, тогда предположим следующее: мараки могутпить спиртное.

Победная улыбка коридорного медленно растаяла. Он недоверчиво посмотрел на Вейна.

– Сэр, не шутите так со мной, – попросил он.

Вейн презрительно фыркнул.

– Если ты думаешь, что это шутка… – с мрачным сарказмом проговорил он.

– Сэр, вы обещали.

– Дудки. Ни черта я тебе не обещал, – возразил Вейн. – Я сказал – если докажешь мне, что ты не марак. Ну так валяй, докажи. Вот тебе, между прочим, еще одна проверочка. Один мой знакомый анатом, увидев тот скелет, сказал мне, что он как-то стиснут в плечах. Марак не может поднять руку выше головы. Так что теперь мы начнем с того, зачем ты вставал на стул, когда снимал ту связку… а еще лучше – просто высунь руку из кувшина.

Ответом было молчание. Из портсигара, обтянутого кожей зеленой ящерицы, Вейн извлек еще одну сигару, обрезал кончик осмиридиевым ножичком и закурил, не сводя глаз с коридорного.

– Теперь тебя опять следует остерегаться, – заметил он. – Начинается самое интересное. Замышляешь. Ломаешь голову, как бы прикончить меня сидя в кувшине и не пользуясь способностями марака. Валяй. Думать не вредно.

Землянин затянулся едким дымом и наклонился к кувшину.

– У тебя еще пятнадцать минут.

Никуда не торопясь, Вейн закатал остальные сувениры в одеяла и перевязал. Затем забрал со столика туалетные принадлежности и упаковал их в саквояж. Напоследок окинув комнату взглядом, он заметил на полу клочки бумаги и подобрал тот крошечный бумажный шарик. Усмехнувшись, поднес его к горлышку кувшина и показал коридорному, а затем бросил в мусороприемник и сжег. Потом удобно расселся в кресле возле двери.

– Пять минут, – сообщил он.

– Четыре минуты.

Три минуты.

Две минуты.

– Ладно, – выдохнул коридорный.

– Что ладно? – Вейн встал и нагнулся над кувшином.

– Будь по-вашему – я сделаю алмаз.

– А-а, – с некоторым недоверием протянул Вейн. Затем взял кусок графита и хотел было бросить в кувшин.

– Мне не нужно до него дотрагиваться, – равнодушно произнес коридорный. – Положите на стол. Все займет около минуты.

Вейн хмыкнул и положил графит, не сводя глаз с горлышка кувшина. Коридорный опустил голову и закрыл глаза; землянин видел только блестящую черную макушку.

Голос парня звучал теперь приглушенно.

– Если бы не воздушный сорняк… – угрюмо произнес он.

Вейн усмехнулся.

– Кроме воздушного сорняка, есть еще дюжина способов разделаться с тобой. Вот это лезвие, – он поднес к горлышку осмиридиевый ножичек, – сработано из местной стали. Режет все подряд. А мелкие кусочки можно спустить в канализацию.

Бледное лицо коридорного с широко распахнутыми глазами обратилось вверх.

– Впрочем, нет времени, – успокоил его Вейн. – Так что в дело пойдет воздушный сорняк.

– И вы именно так собираетесь меня выпустить? – спросил коридорный. – Разрежете кувшин ножом?

– А? Ну, ясное дело, – ответил Вейн, наблюдая за куском графита. Меняется он или нет? – Все-таки я разочарован, – сказал затем землянин. – Думал, ты будешь биться. Видно, вас, мараков, переоценивают.

– Готово, – произнес коридорный. – Пожалуйста, возьмите алмаз и выпустите меня.

Вейн прищурился.

– По-моему, ничего не готово, – возразил он.

– Сэр, он только снаружи черный. Просто оботрите его.

Вейн не пошевелился.

– Давайте же, сэр, – настойчиво повторил коридорный. – Возьмите и посмотрите.

– Очень уж ты нетерпелив, – отозвался Вейн. Достав из кармана авторучку, он осторожно попробовал потыкать графит. Ничего не вышло – графит легко скользил по столешнице. Вейн опасливо ткнул пальцем черный комок, затем все же взял его.

– Без фокусов? – на всякий случай поинтересовался землянин. Сжал кусок в кулаке, прикинул на вес и положил назад. На ладони остались черные графитовые пятна.

Затем Вейн раскрыл прикрепленный к отвороту пиджака ножик и разрезал кусок пополам. Тот распался на две блестящие черные половинки.

– Графит, – констатировал Вейн и яростно всадил нож в столешницу.

Вытирая руки, он повернулся к коридорному.

– Не пойму я тебя, – процедил он, нашаривая на столе воздушный сорняк. Наконец рука его нащупала овальный пакет. – Не пойму. Ты только пачкал мне мозги. Биться как марак не желаешь – и сдаться как марак тоже не хочешь. Тогда ты просто загнешься как обычный парнишка с Менга, идет? – сухая обертка разошлась под пальцами. В разрыве ткани показалась грязно-белая масса.

Вейн замахнулся, намереваясь бросить пакет в кувшин, но вдруг застыл, увидев обращенное к нему лицо коридорного – белое от страха. И пока он мешкал, воздушный сорняк понемногу успел затянуть серо-белым пухом кисть землянина. Вейн почувствовал хватку растения и инстинктивно попытался отшвырнуть пакет. Не тут-то было. Растущий, разбухающий пух оказался липким – он намертво пристал к руке. Затем к рукаву. Клейкая масса разрасталась – медленно, зато с жутким постоянством.

Вейн лихорадочно тряс рукой, отчаянно пытаясь сбросить сорняк – лицо его посерело. Грязно-белая масса, подобная густой мыльной пене, комьями летела во все стороны, но отлипать не желала. Вот одна блямба упала на штанину и намертво пристала там. Еще одна, разбухая, плюхнулась на ковер. Белая груда обросла уже весь правый бок и руку Вейна. Наконец пух перестал разрастаться и начал, похоже, застывать.

А коридорный принялся раскачиваться в кувшине. Кувшин покачался-покачался – и упал. Парень удвоил усилия. Кувшин медленно покатился по ковру.

Вскоре коридорный сделал передышку: поднял лицо – посмотреть, как и что. Вейн, прикованный сорняком к ковру, тянулся за всаженным в столешницу ножиком. Ковер уже вздымался невысоким холмиком, но с другого края его держала тяжелая мебель.

Коридорный опустил голову и снова что было силы покатил кувшин. Когда он опять поднял лицо, то увидел, что Вейн все еще тянется к ножику – зажмурившись и побагровев от напряжения. Землянин тянулся как только мог, но пальцы его по-прежнему хватали воздух в дюйме от ножа. Коридорный предпринял последнее отчаянное усилие. Кувшин медленно двинулся вперед и со стуком уперся в стол, надежно пригвоздив к нему широкий рукав пиджака Вейна.

Только тогда коридорный расслабился и поднял лицо. Землянин, чувствуя, что попался, прекратил борьбу и ненавидящим взглядом пожирал кувшин. Затем Вейн попытался вырвать рукав, но ничего не вышло.

Какое-то время оба молчали.

– Ничья, – прохрипел наконец Вейн и оскалился в лицо коридорному. – Близок локоть, да не укусишь. Мне до тебя не добраться, и тебе из кувшина не выйти.

Коридорный опустил голову – будто бы в знак согласия. А мгновение спустя его длинная рука, словно змея, выползла из кувшина. Пальцы сомкнулись на ручке смертоносного ножика.

– Марак можетподнять руку выше головы, сэр, – медленно проговорил парень.

Semper Fi

Дул там свежий ветерок – хлопал, будто белыми флагами, шелком штанин, ерошил волосы. В двух тысячах футов от устремленных вниз носков ботинок ему было видно, как за волной сверкающей зелени расстилаются горы. Дворец сейчас казался изящным резным кубиком из слоновой кости – столь крохотным, что поместился бы и на ладони. Он закрыл глаза, всем телом втягивая в себя воздух, чувствуя, как жизнь наполняет его до краев – от корней волос до кончиков пальцев.

Он зевнул и с удовольствием потянулся. Хорошо подниматься сюда время от времени – подальше от мрамора и красного бархата, фонтанов и девушек в просвечивающих панталонах… Было что-то невыразимо приятное в безмятежном плавании, в полном уединении и умиротворении.

Откуда-то со стороны подало голос насекомое. Извиняющимся тоном оно произнесло:

– Прошу прощения, сэр.

Он открыл глаза и огляделся. Вот тот, кого он называл «лакей-букашка» – три дюйма тонкого тела, лицо не то человека, не то насекомого, едва заметные крылья, трепещущие в воздухе, удерживая тело в одном положении.

– Рано ты что-то, – сказал он.

– Нет, сэр. Подошло время ваших процедур.

– От тебя только и слышу – время для процедур.

– Для вашего же блага, сэр.

– Конечно-конечно, ты прав.

– Уверен, что прав, сэр.

– Ладно. Исчезни.

Существо состроило почтительную физиономию и унеслось, подхваченное ветром, превратившись в плывущее светлое пятнышко. Гэри Митчелл смотрел ему вслед, пока насекомое окончательно не затерялось на залитом солнцем зеленом фоне. Затем лениво повернулся в воздухе и стал ждать.

Митчелл с точностью до секунды знал, когда это произойдет.

– Поехали, – лениво произнес он и внезапно ощутил, как мир вокруг него сжался. Ветер стих; исчезли горы и небо. Вдыхал он уже не столь живительный воздух. Даже темнота по ту сторону глаз изменила цвет.

Он осторожно повернулся, ощущая под собой пухлую кушетку. Затем открыл глаза. Перед ним была все та же комната – она казалась такой крохотной и причудливой, что он усмехнулся. Комната никогда не менялась – сколько туда ни возвращался. Не в силах сдержать веселья, он принялся кататься по кушетке, зажмурившись, сотрясаясь в беззвучном смехе.

Вскоре он снова лег на спину, с шумом опустошая легкие, а затем глубоко втягивая воздух. Чувствовал он себя превосходно, хотя тело слегка побаливало. Митчелл сел и удивленно уставился на собственные руки. Все те же руки!

Он зевнул во весь рот, едва не вывихнув челюсть, затем усмехнулся и поднялся из впадины кушетки, очертаниями напоминавшей половинку яйца. От нее во всех направлениях тянулись провода и трубки. Митчелл снял с головы шлем, отсоединив его от крохотных пластиковых гнездышек на черепе, и отбросил в сторону. Отстегнув аппаратуру контроля, расположенную на груди, он стянул с себя остатки одежды и голышом направился через комнату.

Щелкнули часы на пульте управления, и Митчелл услышал, как в ванной комнате зашипела вода.

– А что, если я не хочу принимать душ? – спросил он, обращаясь к часам. Но на самом деле он хотел его принять – все согласно распорядку.

Он потер ладонью щетину на щеках. Неплохо бы разработать какое-нибудь приспособление для бритья во время подключки. Значит, так. Механизм с кареткой, прикрепляемый к челюсти, обратная связь для регуляции давления… впрочем, подобная штуковина больше доставила бы беспокойства, чем пользы.

Разглядывая себя в зеркале, он отметил лукавый и радостный блеск в глазах. Все те же мысли! Митчелл достал бритву и приступил.

Когда он вышел из ванной комнаты, часы опять щелкнули, а из конвейера на столике для завтрака выскользнул поднос. Яичница-болтунья с беконом, апельсиновый сок, кофе. Митчелл подошел к стенному шкафу, вынул оттуда бледно-голубые брюки и рубашку, оделся, затем сел и не спеша принялся питаться. Еда как еда – питание для организма; вот и все, что о ней можно было сказать.

Закончив трапезу, он закурил сигарету и откинулся в кресле, с полузакрытыми глазами, выпуская дым из ноздрей двумя ровными струйками. Смутные образы проплывали в его голове; он не пытался задержать их.

Сигарета превратилась в окурок. Митчелл вздохнул и потушил его. По пути к дверям Митчеллу показалось, что кушетка и пульт управления укоризненно смотрят ему вслед. Что-то трогательное, покинутое было в этой пустой половинке яйца, в этом переплетении проводов.

– До вечера, – обнадежил их Митчелл. Затем открыл дверь и вышел из комнаты.

Бледный, желтоватый солнечный свет просачивался сквозь большое венецианское окно, выходящее на Ист-Ривер. Филодендрон в керамическом горшке развернул еще один листик. На противоположной от окна стене висела громадная абстракция Поллока, перевернутая вверх ногами. Бросив на нее взгляд, Митчелл иронически усмехнулся.

Отчеты в оранжевых пластиковых папках были сложены в стопку на одной стороне длинного стола из красного дерева, письма на другой. Между ними на листке зеленой промокательной бумаги лежала дощечка и раскрытый складной нож.

Красная лампочка на интеркоме равномерно мигала. Митчелл сел за стол и некоторое время отрешенно смотрел на нее, затем дотронулся до кнопки.

– Слушаю, мисс Куртис?

– Мистер Прайс спрашивает, когда вы сможете принять его. Пригласить?

– Да, пожалуйста.

Митчелл поднял первый отчет из стопки, пробежал глазами эскизы и диаграммы, затем положил обратно. Он крутанулся в винтовом кресле, откинулся на спинку и сонным взглядом уставился на окутанный желтоватой дымкой пейзаж. По реке медленно полз буксир, волоча за собой клубы желтовато-белого дыма. Кварталы со стороны Джерси напоминали детские кубики; солнечный свет поблескивал в узких полосках окон.

Странно: все по-прежнему на своем месте, да еще и растет, и ширится; там, на другой стороне, он давно уже сровнял все с землей, заполнил джунглями. Довольно трогательное зрелище, как пожелтевшая фотокарточка. И легкий налет раздражения: прошлое упрямо напоминало о себе при каждом возвращении. Возникало смутное чувство некоего несоответствия…

Он услышал, как щелкнула дверь, и, повернувшись, увидел входящего в комнату Джима Прайса. Митчелл ухмыльнулся и приветственно махнул ему рукой.

– Привет, старик – рад тебя видеть. Ну что, уморил ты их там, в Вашингтоне?

– Не очень. – Журавлиной походкой Прайс подошел к столу, согнувшись, сел в кресло, поерзал и сплел в узел тонкие пальцы.

– Жаль. Как там Мардж?

– Прекрасно. Вечером не виделись, но утром был звонок. Просила передать тебе…

– А детишки в порядке?

– Конечно. – Тонкие губы Прайса плотно сжались; карие глаза его серьезно разглядывали Митчелла. Он все еще казался двадцатилетним; посмотреть – так вроде бы и не изменился с тех пор, как «Митчелл-Прайс инкорпорейтед» существовала лишь в форме идеи. Вестбюри. Секретная лаборатория. Только одежда изменилась – двухсотдолларовый костюм, безукоризненно повязанный галстук. И еще ногти. Тогда – огрызки на пальцах чудака-ученого, нынче – ухоженные, точно лакированные. – Митч, давай-ка займемся делом. Как поживает наше устройство с глубоким зондом?

– Отчет Стивенсона у меня на столе – пока не смотрел.

Прайс моргнул и покачал головой.

– Ты помнишь, что проект затянулся уже на тридцать шесть месяцев?

– Время есть, – лениво ответил Митчелл и потянулся за ножом и деревянной дощечкой.

– Пятнадцать лет назад ты говорил другое.

– Тогда я пахал как вол, – согласился Митчелл. Он покрутил в руках дощечку, кончиками пальцев ощущая мелкие неприятные заусенцы на неотполированной стороне. Затем поставил лезвие на край дощечки и срезал длинную, красивую стружку.

– Черт побери, Митч, я начинаю беспокоиться о тебе – ты так изменился за последние годы.

– Что-нибудь неладное с финансовыми отчетами? – Митчелл провел большим пальцем по обработанной поверхности и повернулся, глядя в окно. «Забавно было бы, – рассеянно подумал он, – выплыть в это туманное голубое небо, зависая над крышами игрушечных зданий – и понестись вперед, над пустым океаном…»

– Деньги-то мы зарабатываем, – тонким голоском нетерпеливо произнес Прайс. – На ментиграфе и генераторах случайностей, да на прочей мелочи. Но за последние пять лет, Митч, мы не выставили на рынок ничего нового. Что ж, теперь так и будем гнать конвейер? И этого тебе достаточно?

Отвернувшись от окна, Митчелл взглянул на своего партнера.

– Эх, старина Джим, – ласково произнес он. – Не напрягайся так, дружище.

Дверь отворилась, и в комнате появилась темноволосая девушка – Луиза Бейнбридж, секретарша Прайса.

– Простите, что вмешиваюсь, мистер Прайс, но Долли не смогла связаться с вами по интеркому.

Прайс взглянул на Митчелла.

– Опять нажал не на ту кнопку?

Митчелл с легким недоумением воззрился на интерком.

– Похоже.

– Как бы там ни было, – сказала девушка, – пришел мистер Дайдрич, а вы просили меня известить вас, как только…

– Проклятье, – рявкнул Прайс, вставая. – Где он – в приемной?

– Нет. Мистер Торвард проводил его в первую лабораторию. С ним его врач и адвокат.

– Знаю, – пробормотал Прайс, нервно роясь в карманах. – Куда же я задевал эти проклятые… Ах, вот они. – Он вытащил из кармана карточки, исчирканные карандашом. – Луиза, позвоните туда и скажите, что я сейчас буду.

– Да, мистер Прайс. – Луиза улыбнулась и вышла.

Снисходительный взгляд Митчелла сопровождал ее до дверей. «Недурна», – подумал он, когда Луиза скрылась из виду. Митчелл припомнил, что три-четыре года назад он проводил ее на ту сторону, но тогда, конечно, он сделал массу изменений – талию потоньше, а бюст пополнее… Митчелл зевнул.

– Не хочешь присоединиться? – вдруг спросил Прайс.

– В самом деле. – Митчелл встал и обнял своего партнера за плечи. – Пойдем.

Они вместе прошли по коридору, в котором, как всегда, царило оживление.

– Слушай, – обернулся к нему Прайс, – а когда ты последний раз у нас обедал?

– Не помню. Месяц или два назад.

– Приходи сегодня вечером. Мардж велела привести тебя во что бы то ни стало.

Митчелл пожал плечами, затем кивнул.

– Хорошо, Джим. Спасибо.

Первая лаборатория была у них чем-то вроде витрины – сплошь обшитая кедровой фанерой и уставленная комнатными растениями – а на видном месте стояла яйцевидная кушетка ментиграфа, точно гроб в покойницкой. Несколько пестрых плакатов красовались на доске за кушеткой, рядом с пультом управления.

Все взгляды сразу обратились в их сторону. Митчелл узнал Дайдрича – грузного мужчину лет сорока с небольшим. Голубые, как лед, глаза разглядывали Митчелла. В скромной обстановке лаборатории этот мужчина смотрелся еще более впечатляюще, еще более завораживающе, чем по телевизору.

Торвальд, начальник лаборатории, представил присутствующих, в то время как сотрудники в белых халатах крутились где-то на заднем плане.

– Преподобный Дайдрич… мистер Эдмондс, его адвокат… и вам, разумеется, знакомо имя доктора Таубмана.

Они пожали друг другу руки. Дайдрич сказал:

– Надеюсь, все вы понимаете, почему я здесь. Я не ищу никаких компромиссов. – Блеклые глаза Дайдрича смотрели настойчиво и серьезно. – Ваши сотрудники сообщили, что я мог бы более эффективно критиковать ментиграф, если бы испытал его сам. Что я и намереваюсь сделать, предварительно ознакомившись с условиями.

– Конечно же, мы все понимаем, мистер Дайдрич, – сказал Прайс.

Дайдрич с любопытством посмотрел на Митчелла.

– Ведь это вы изобрели ментиграф?

Митчелл кивнул.

– Да, было дело.

– И что же вы сами думаете о его воздействии на общество?

– Мне нравится, – ответил Митчелл.

Лицо Дайдрича вновь стало холодным и бесстрастным; он отвернулся.

– Я как раз демонстрировал мистеру Дайдричу некоторые из проекций ментиграфа, – поспешно встрял Торвальд, указывая на плакаты. На первых двух были представлены причудливые пейзажи с оранжевыми деревьями и коричневой травой; еще один содержал сцену из городской жизни, четвертая картина изображала холм с силуэтами трех деревянных крестов на фоне неба. – Они выполнены художником Дэном Шелтоном. Он страстный любитель ментиграфии.

– Вы и вправду можете фотографировать то, что происходит в сознании субъекта? – спросил Эдмондс, удивленно приподнимая черные брови. – Ничего не знал об этом.

– Свежий товар, – ответил Прайс. – Мы надеемся представить его на рынок в сентябре.

– Итак, джентльмены, если вы готовы… – вступил Торвальд.

Дайдрич, судя по всему, был готов.

– Ладно. Что я должен делать? Снять пиджак?

– Не надо. Только лечь вот сюда, будьте так любезны, – ответил Торвальд, указывая на узкий операционный стол. – Ослабьте, пожалуйста, галстук, так вам будет удобнее.

Дайдрич забрался на стол и лег с застывшим лицом. К нему подошла лаборантка с чем-то вроде корзинки. Она аккуратно и умело приладила корзинку к черепу Дайдрича, проделав необходимые замеры, снова подогнала шлем, а затем один за другим втолкнула восемь штифтов.

После снятия шлема на голове Дайдрича остались восемь крохотных пурпурных точек.

– Краска безвредная, – пояснил Торвальд. – Все проделанное только что имело целью определить места расположения электродов.

– Да, все в порядке, – отозвался Таубман. – И вы гарантируете, что ни один из них не располагается в центре удовольствия?

– Определенно нет. Вы же знаете, доктор, – это запрещено законом.

Лаборантка снова подошла к столу. Маленькими ножничками она срезала волосы в местах, помеченных пурпурными точками. Затем она наложила мыльную пену и крошечной бритвочкой начисто выскребла эти места. Дайдрич лежал спокойно; он лишь вздрогнул от прикосновения холодной пены, а в остальном выражение его лица не менялось.

– С первой частью покончено, – сказал Торвальд. – Теперь, преподобный Дайдрич, если вы будете так любезны сесть вот сюда…

Дайдрич встал и подошел к креслу, на которое указывал Торвальд. Над спинкой кресла нависало сверкающее сплетение металла – увеличенная и усложненная копия шлема, который примеряла на Дайдрича лаборантка.

– Одну секунду, – обронил Таубман. Он подошел поближе, осматривая механизм. Некоторое время они с Торвальдом о чем-то разговаривали вполголоса, затем Таубман кивнул и отступил. Дайдрич сел в кресло.

– Это единственная неприятная процедура, – сказал Торвальд. – Относительно неприятная. На самом деле ничуть не больно. Теперь мы поместим вашу голову в фиксатор…

Лицо Дайдрича побледнело. Он уставился взглядом прямо перед собой, пока лаборантка закрепляла фиксатор с мягкой подкладкой, а затем опускала большой шлем. Стоя на возвышении за креслом, Торвальд самолично приладил восемь металлических цилиндров, точно устанавливая их напротив выбритых пурпурных точек на голове Дайдрича.

– Вроде небольшого укольчика, – предупредил Торвальд. Затем нажал какую-то кнопку. Дайдрич вздрогнул.

– Теперь опишите мне, пожалуйста, ваши ощущения, – сказал Торвальд, поворачиваясь к щитку управления.

Дайдрич сморгнул.

– Вижу вспышку света, – заявил он.

– Прекрасно, дальше.

– Какой-то шум.

– Так, а это?

Дайдрич, похоже, был удивлен; челюсти его на несколько секунд задвигались.

– Что-то сладкое, – сказал он.

– Хорошо. А как насчет этого?

Дайдрич вздрогнул.

– Что-то проползло по коже.

– Прекрасно. Дальше.

– Ффу! – скривился Дайдрич, отворачиваясь. – Какой мерзкий запах!

– Прошу прощения. А теперь.

– Тепло.

– Хорошо, теперь это.

Правая нога Дайдрича дернулась.

– Мне показалось, будто я на ней сижу, – пояснил он.

– Верно. И еще.

Дайдрич вдруг оцепенел.

– Я почувствовал… не знаю, как это описать. Удовлетворенность. —Он перевел холодные глаза с Митчелла на Торвальда. Лицо его изменилось.

– Превосходно! – воскликнул Торвальд, сходя с платформы. Он радостно ухмылялся. Митчелл взглянул на Прайса и увидел, как тот отирает вспотевшие ладони носовым платком.

Лаборантка освободила голову Дайдрича от шлема.

– Вы можете встать, – задушевно сказал Торвальд.

Дайдрич поднялся и стал ощупывать череп.

– Простите, – вмешался Таубман. Аккуратно разводя волосы Дайдрича, он принялся разглядывать пластиковую кнопочку, по виду напоминавшую родинку серого цвета, почти не выступавшую над скальпом.

Митчелл подобрался поближе к Прайсу.

– Нашему другу не понравилась встряска на восьмом номере, – прошептал он. – Осторожнее, старичок.

– Знаю, – вполголоса отозвался Прайс. Меж тем в дальнем углу комнаты Торвальд и лаборанты усаживали Дайдрича в другое кресло и одевали ему на голову шлем.

Один лаборант стал показывать Дайдричу большие куски цветного картона, в то время как другой, бледный молодой человек с непомерно большими ушами, снимал показания и бегал пальцами по клавиатуре пульта управления.

– Чертовски рискуешь, старик, – заметил Митчелл. – Ты же знаешь – если его взбесить, от нас и мокрого места не останется. Храбрый ты у нас, старикашечка. И как у тебя только духу хватает?

Прайс нахмурился и шаркнул ногой.

– Не хорони меня раньше времени, – пробормотал он.

Тем временем лаборант совал под нос Дайдричу пузырьки с различными запахами – один за другим.

– Ты что-то припас в рукаве? – спросил Митчелл; впрочем, он тут же отвлекся и не расслышал ответа Прайса. Лаборанты водили Дайдрича взад-вперед по комнате, просили его нагнуться, поднять руки, повернуть голову. Митчелл мечтательно раздумывал о том, как он мог бы использовать Дайдрича на другой стороне – сделать из него тевтонского рыцаря, благородного, остроумного и яростного. Только вот уменьшить его вдвое… было бы очень забавно.

– Итак, мистер Дайдрич, – произнес Торвальд. – Отныне вы располагаете всем необходимым, чтобы получить достаточно ясное представление о нашем аппарате.

Дайдрич поднял руку и потрогал шлем у себя на голове; из верхушки шлема тянулся пучок проводов.

– Ладно, – хмуро проговорил он. – Действуйте.

Торвальд казался слегка озабоченным. Он подал знак лаборанту за пультом.

– Ввод первый, Джерри. – Затем он попросил Дайдрича: – Будьте так любезны, закройте глаза и расслабьтесь.

Вскоре на лицо Дайдрича наползло удивленное выражение. Правая рука его судорожно дернулась, челюсти зашевелились, затем он открыл глаза.

– Потрясающе, – вымолвил наконец Дайдрич. – Банан… я чистил его, я ел его. Только… это были не мои руки.

– Разумеется – это была запись, сделанная другим человеком. Впрочем, мистер Дайдрич, в процессе изучения чужих циклов вы можете повторять запись несколько раз, пока не почувствуете эти руки как свои. Также можете вносить любые изменения по вашему усмотрению.

На лице Дайдрича появилась гримаса отвращения.

– Понимаю, – бросил он.

Наблюдая за ним, Митчелл подумал: «Похоже, он уже навострился домой, чтобы написать проповедь, в которой всем нам прищемит хвосты».

– Скоро вы поймете, что я хочу сказать, – говорил тем временем Торвальд. – На сей раз предварительной записи не будет – вы все сделаете сами. Откиньтесь на спинку кресла, закройте глаза и представьте себе какую-нибудь картину, сценку…

– То есть – вроде тех? – Дайдрич хмуро кивнул в сторону развешанных по стене плакатов.

– Нет-нет, ничего подобного. Любую сцену, по вашему усмотрению, а если она покажется вам слишком размытой или лишенной нужных пропорций, продолжайте изменять ее и добавлять детали… Пожалуйста, попробуйте.

Дайдрич откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Торвальд кивнул мужчине за пультом.

Прайс вдруг резко двинулся от Митчелла и подошел к креслу.

– Вот это, возможно, поможет вам, мистер Дайдрич, – сказал он, наклоняясь к клиенту. Глянув в записную книжку, он прочел вслух: – «Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме разодралась посередине».

Дайдрич помрачнел. Затем наступило долгое молчание. Дайдрич вновь нахмурился. Вскоре руки его судорожно задергались на подлокотниках кресла. Мгновение – и он быстро и жадно задышал.