Текст книги "Моя императрица (СИ)"

Автор книги: Дейлор Смит

Соавторы: Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Из-за иконостаса проступал свет, было слышно, как монотонно и неразборчиво читает свою речь здешний пономарь.

Я пошарил по стене руками, нащупал невысокую дверцу и осторожно ее приоткрыл. Выглянул наружу. Пахло церковью, свет сотен свечей озарял контуры иконостаса золотым свечением. Мы с Федором бесшумно вышли из исповедальни и неприметно выглянули из-за иконостаса в залу.

Там уже было полно народу, не протолкнуться. И если бы моей задачей было отыскать здесь кого-то из обычных людей, то она вполне могла бы стать невыполнимой. Попробуй найди кого в такой-то толчее да сумраке.

Но императрица – это вам не кто-то, она в толпе не затеряется! И потому ее я увидел сразу же, и мгновения не прошло. Она стояла совсем рядом, в первом ряду от иконостаса. При ней была и фрейлина, та самая Голицына. Вот уж не думал, что Мария Николаевна возьмет с собой именно ее! На эту роль более подошла бы любая из незамужних фрейлин, каких у императрицы хватало, так нет же – она выбрала именно ту, присутствие которой меня немного стесняло.

Да, впрочем, бог ней. Все равно я собирался поговорить с Екатериной Дмитриевной по поводу ее секретных любовных знаков. Доброе отношение Голицына мне дороже, чем порочная связь с его супругой. Пожалуй, именно так я ей и скажу! Пусть и навлеку на себя этим ее праведный гнев, но мне с ней детей не крестить. Просто на одного союзника у меня при дворе станет меньше. Их, конечно, и без того немного, но уж как-нибудь проживем.

В руке камер-фрейлина держала корзинку, отчего я сделал вывод, что совета моего государыня послушала и много вещей с собой в дорогу не взяла. Должно быть, только самое ценное. Украшения, фамильные драгоценности… Чем там еще женщины дорожат? Понятия не имею.

Рядом с императрицей и ее фрейлиной я увидел двух рослых лейб-гвардейцев в мундирах Преображенского полка. А вот этого мне было не надобно! Неужели к императрице приставили охрану? Это понятно – без охраны царственной особе никуда, но для чего она ей в церкви?

В этот самый момент мой великолепный план вдруг показался мне таким зыбким и непродуманным, что холодный страх сжал мне сердце. А не навлеку ли я беду на Марию Николаевну своими действиями? Может быть все это – одна большая глупость? Раве возможно выкрасть императрицу прямо в церкви, под носом у вооруженной охраны, на глазах сотни людей?

Кажется, я начал паниковать. Коли продолжать следовать плану, то все может закончиться очень плохо, и для нас с Федькой в том числе. Если светлейший поймет, что государыня собиралась бежать, то он решит ускорить события, и уже тогда за ее жизнь никто не сможет поручиться.

Но что будет, если план отменить прямо сейчас? Государыня сочтет меня беспомощным пустословом, а может быть даже и предателем. В любом случае ни о каком доверии в дальнейшем речи идти уже не будет.

Господи, что же делать⁈ Какой шаг будет правильным?..

– Ну все, Алексей Федорович, я пошел! – сказал вдруг Федька, подмигнул мне. И, уже не таясь, вышел из-за иконостаса.

Я даже слова сказать не успел. Только руку поднял и выдохнул шумно. И больше ничего не сделал, потому что предпринимать что-либо было уже поздно. Федька спустился с небольшого приступка, на котором был установлен иконостас, и, нисколько не смущаясь, с видом сосредоточенным и деловитым, направился прямиком к государыне.

Глава 14
Чудеса на богослужении и кое-кто из старых знакомых

Я понимал, что в эти самые мгновения решается судьба моего плана. А вместе с тем и судьба императрицы, наши с Федькой судьбы, и наверняка судьба всей России-матушки. Потому-то я просто стиснул зубы и стал наблюдать за происходящим, лишь слегка выглядывая из-за иконостаса.

А Федька между тем подошел к государыне. Она приметила его заранее, и потому, когда гвардеец поднял руку, чтобы не подпускать близко к императрице странного монаха, она быстрым движением перехватила его руку и опустила ее. Что-то коротко шепнула, гвардеец в ответ кивнул. Лиц в этом сумраке и танце теней от горящих свечей, было не различить. Я и императрицу-то признал только по ее траурному одеянию, да по той стати, которую ни с чем невозможно было перепутать.

Я видел, как Федька наклоняется к государыне и что-то ей говорит. Слов его я не слышал, но я их знал точно, потому как сам и придумал, и Федьку заставил их выучить, как «отче наш».

– Извольте проследовать за мной, государыня, – говорит он. – Пришло время исповедаться, ибо только искренняя исповедь поможет вам спасти свою душу.

– Я сопровожу вас и буду ожидать у дверей, – предлагает свои услуги Голицына.

Ее слов я тоже не слышу, но могу их предвидеть. Да и движения говорят сами за себя. Императрица согласно кивает и делает шаг следом за Федькой, который уже направился назад, к исповедальне. Народ вокруг смотрит на государыню с удивлением, кто-то даже начинает шептаться, потому как никто и предположить не мог, что прямо посреди богослужения императрице вдруг приспичит исповедаться.

– Это ж как нагрешить-то надобно, – шепчут они, я уверен, – чтобы так на исповедь торопиться?

И в этот самый момент один из гвардейцев шагает следом за государыней. Видать, не положено ему оставлять ее без присмотра.

Вот же черт! Только этого мне не хватало. Весь мой план катится к чертям собачьим…

Но не попрется же он за ней прямо в исповедальню? А значит, будет ожидать ее у двери, как и положено стражнику.

Больше не теряя ни мгновения, я попятился от иконостаса и уперся спиной в стенку исповедальни. В потемках нащупал дверцу, приоткрыл ее и нырнул внутрь. Если гвардеец пропустит государыню вперед, а сам останется снаружи, то мой план еще может сработать.

А если же он решит сперва сам осмотреть исповедальню, прежде чем впустить туда императрицу?

Что ж – я тронул эфес своей шпаги, – на войне как на войне. А ля гер ком а ля гер, как говорится. Сильно сомневаться я не стану.

Стоп! А как же Голицына? Даже если гвардеец не станет осматривать исповедальню, он ни за что не впустит туда фрейлину. Просто потому, что так не положено! Исповедь не должна проходить в присутствии третьего лица! Тогда не будет соблюдено ее таинство, она не будет считаться проведенной по всем правилам!

Но если Голицына не покинет столицу вместе с императрицей, а потом выяснится, что та исчезла, Екатерину Дмитриевну наверняка будут допрашивать. И может быть даже с пристрастием! Ногти ей, конечно, сразу рвать и не станут, но следователю Тайной канцелярии достаточно будет просто показать ей, как это делают кому-то другому. И она сразу выложит ему все, что ей известно. И уж обо мне точно расскажет, и о плане моем.

Это плохо, очень плохо. В Тайной канцелярии найдутся мастаки распутывать клубки тайн, и нас смогут отыскать довольно быстро. В Петербург мне путь уж точно будет заказан, а вскорости меня смогут арестовать и в любом другом месте империи. Это в мои планы никак не входит.

А потому попрошу меня простить, господин гвардеец!

Я на всякий случай перекрестился и обнажил шпагу. Глянул в решетчатое оконце. Там было темно, и я видел лишь силуэты, но зато голоса теперь были слышны отчетливо.

– Что-то рожа мне твоя незнакома, – говорил гвардеец, шлепая Федьку по щекам. – Никогда тебя здесь не видел. Да и воняет от тебя странно, как будто ты отродясь в баню не ходил… Как же ты государыню исповедовать собрался? Она ж там задохнется с тобой. Да ты еще и пьяный к тому же, сучий пес! Зови государыне другого исповедника!

Пора мне было вмешаться. Если через минуту мы не откроем «тропу» и не покинем церковь, то эта небольшая перепалка может быстро перерасти в грандиозный скандал. А уж что будет потом – одному богу известно.

Готовый убивать, я распахнул дверцу, выскочил из исповедальни и сразу направил свою шпагу на гвардейца. И понял, что вижу перед собой Гришку Орлова.

А он тоже сперва за шпагу схватился, даже выдернул ее слегка из ножен, но потом признал меня и застыл с приоткрытым ртом.

– Алешка? Сумароков? Ты-то что здесь делаешь⁈

Ну что тут ответишь старому знакомому?

– Сопровождаю государыню в ее секретной поездке, – сказал я.

– В какой еще поездке? – вконец растерялся Гришка. – Что ты такое говоришь, камер-юнкер, мать твою растак?

– Не твое это дело, Гриша, – ответствовал я довольно холодно и шпаги при этом не опускал. Теперь я совсем не так был уверен, что смогу пустить ее в ход, но все же держал наготове.

– Ошибаешься, Алеша, – возразил Григорий. – Я государыню охраняю, и ничего не слышал ни о какой поездке.

– Она потому и называется секретной, Гриша, чтобы не болтать о ней кому ни попадя.

Тогда Орлов тоже достал из ножен шпагу.

– Но ты же понимаешь, Алешка, что я не отступлюсь, пока не получу на то особого приказа?

Я это понимал. Я и сам бы не отступился на его месте, и презирал бы того, кто отступился бы. А значит выход у меня был только один.

– Ты уж извиняй, Григорий. Я не со зла…

И я уже совсем собрался было нанести бравому гвардейцу удар шпагой, как в дело вдруг вмешалась Мария Николаевна.

– Немедленно прекратить ссору! – подняв руки, зашипела она. Достаточно громко, чтобы мы оба поняли серьезность ее настроя, но все же не настолько, чтобы ее могли услышать люди за иконостасом.

А народ там притих, прислушиваясь, и только пономарь продолжал монотонно и нудно бубнить свои нескончаемые речи.

– Предлагаю всем вместе пройти в исповедальню, – продолжила государыня.

– Но так ведь… – начал Гришка, но императрица его оборвала.

– Живо! – вновь громко зашипела она. – Я приказываю!

– Мы все там не поместимся, – закончил Григорий, резко сунув шпагу обратно в ножны.

– Ничего, потеснимся, – ответствовал я, тоже в свою очередь спрятав шпагу. – В тесноте, да не в обиде.

– А про обиду мы с тобой позже поговорим, Алеша, – отозвался Орлов с холодком. – Чую я, что ты проткнуть меня хотел, а я бы и сделать ничего не успел. Коли не государыня Мария Николаевна, так лежать бы мне здесь сейчас в луже крови… Решился бы убить меня прямо в церкви, а, Алексей Федорович? – и Гришка мне подмигнул с каким-то мрачным весельем.

– Убить не убил бы, но оцарапал бы знатно, – сказал я. – На службе я, Гриша. Даже в церкви на службе.

– Я тоже на службе.

– То-то и оно. Мы оба на службе. Так что без обид.

И чтобы больше не тянуть драгоценное время, я первым шагнул в темноту исповедальни. За мной юркнул притихший Федька, от которого почему-то стало смердеть пуще прежнего. За ним вошли императрица Мария Николаевна с камер-фрейлиной Голицыной, а последним втиснулся Гришка Орлов, здорово треснувшись лбом о притолоку.

Ругнувшись, он потер лоб треуголкой, которую до сей поры сжимал в кулаке и спросил:

– И чем нам туточки заниматься в такой-то теснотище?

Конечно, он был прав – размер исповедальни никак не подходил для того, чтобы собирать в ней такое количество народа одновременно. Но и собрались мы здесь вовсе не по ее прямому назначению.

– Дверь за собой прикрой! – посоветовал я ему.

– Это еще зачем? – поинтересовался Гришка.

– Дует! – рявкнул я.

Тут Гришка понял, что объяснять ему все равно никто ничего не будет, и прикрыл за собой дверь.

Мы оказались в полной темноте.

– Страшновато-то как-то… – шепотом заметила Голицына.

И я ее понимал. Если уж государыня была не в курсе дела о том, что нам здесь предстояло делать, то Екатерина Дмитриевна и подавно.

Но долго томить их с ответом Федька не собирался. Тем более, что снаружи вдруг кто-то заголосил довольно громко, и это явно был не пономарь. Послышался топот, в окошке заплясали световые пятна от свечей.

– Гриша, запри дверь! – приказал я.

Орлов завозился у выхода.

– Да как же я ее запру-то? – воскликнул он мгновение спустя. – Тут и щеколды нет никакой!

– Тогда просто держи ее крепче!

Впрочем, ломиться в исповедальню никто не стал – не решились, должно быть. Понимали, что сама императрица там находится. Только постучали негромко, и чей-то голос спросил жалобно:

– Ваше величество, вы здесь?

– Оставьте меня в покое! – крикнула в ответ Мария Николаевна и уставилась на меня с вопросом во взгляде.

А я пихнул Федьку в плечо. Хотя и без надобности, потому как он уже шлепнул ладошкой по пустой стене перед нами, и она тут же озарилась разноцветным свечением. Императрица ахнула. Камер-фрейлина тоже.

Стена же перед нашими лицами неожиданно разверзлась, открыв проход во тьму Запределья, из которого можно было и не выбраться, если бы устремившаяся вдаль «тайная тропа» не указывала бы нам путь.

– Живо! – скомандовал я. – Ждать нельзя, ваше величество, нужно идти!

И, видя, что государыня все еще пребывает в смятении, взял ее под локоть и вместе с ней сделал шаг прямо стену.

– Господи спаси и сохрани! – испуганно пробормотала у нас за спинами Екатерина Дмитриевна.

Потом из-за двери донесся все тот же встревоженный голос:

– Ваше величество, что там происходит⁈ Мы волнуемся очень! Ваше величество, вы слышите⁈ Мы входим!

Голос быстро затихал, удалялся, а на последнем слове и вовсе стих. И наверняка в исповедальню в это момент вошли люди. Вот только было уже поздно. Проход уже закрылся, и взору их предстала абсолютно пустая комната, в которой не было никаких следов пребывания императрицы.

Пустая комната? Не сбавляя шаг, я обернулся. Ага, Гришка Орлов не стал дожидаться пока проход закроется и тоже ступил на «тропу». Он замыкал шествие, идя рядом с Федькой, и порой водил рукой по сторонам, пытаясь нащупать в непроглядной тьме хоть что-нибудь.

Должно быть, он первый раз находился на «тайной тропе». И я его прекрасно понимал. Сам себя чувствовал точно так же во время первого своего перехода. Тьма по сторонам кажется такой густой, что порой возникает желание зачерпнуть ее пригоршней, как воду. И даже чувствуешь ее тугое сопротивление, словно и впрямь водишь рукой в пруду, перегнувшись через борт лодки…

Такова природа Запределья. На самом деле никто в точности не знает, действительно ли «тайные тропы» проходят именно через Запределье, или же это просто какие-то пограничные территории, которые пронизывают все существующие во Вселенной пространства и времена.

Лично я склоняюсь именно к такой точки зрения. С «тайной тропы» можно попасть в Запределье, как и в любую точку в мире, но сама она частью Запределья не является. Тропа, как нить Ариадны, ведет тебя вдоль всех созданных богом миров, мимо каждой точки в них. В силу ограниченности своего зрения – да и вообще всех органов чувств, присущих человеку – ты не можешь лицезреть эти миры. Они находятся вокруг тебя, но ты их не видишь, потому что они скрыты природой самой «тайной тропы».

И я не знаю, можно ли попасть в эти странные миры, просто спрыгнув с тропы в сторону. Не сойти с нее в открывшийся выход, а именно спрыгнуть – в ту самую густую тьму, что простирается вокруг.

Такие случаи бывали. И не только как следствие каких-то трагических обстоятельств, но и преднамеренные. Дело в том, что Запределье обладает исключительной притягательной силой. Оно манит, оно чарует, оно зовет к себе. И если ты слишком часто пользуешься «тайными тропами», то вскоре начинаешь замечать этот зов, это притяжение. И начинаешь понимать, что не прочь и сам когда-нибудь испытать судьбу и сделать шаг в сторону с тропы.

О судьбе тех, кто решился на это, не было ничего известно. Большинство склонялось к тому, что они попросту погибли, причем мгновенно и безболезненно. Другие полагали, что смерть их была не столь быстрой и наверняка мучительной, поскольку те миры, куда они попали, могли разительно отличаться от привычного нам мира, и стихии, главенствующие там, могли убивать человека постепенно и очень жестоко.

Но одновременно с первыми двумя, бытовало и третье мнение, которое являлось естественным следствием природы «тайной тропы». Коль уж она проходила через все великое множество миров, созданных господом, то почти наверняка среди них имелись и те, где жить человеку было бы удобно и благоприятно. А значит, попавший туда, чувствовал бы себя там настолько замечательно, что даже и не помышлял ни о каком возвращении.

Хм… С моей точки зрения эта версия вполне имела право на существование, но надеяться на то, что кто-то из сгинувших угодил именно в такой «райский» мир, было глупо. Ну сколько людей решились сойти прочь с «тайной тропы»? Таковых можно пересчитать по пальцам. Но вряд ли их наберется больше десятка. А сколько миров сотворил господь, пока практиковался сотворить наш собственный? Тысячи? Тысячи тысяч? А может еще в тысячи раз больше? У господа в запасе вечность, и еще не факт, что его окончательным стремлением было создание именно нашего мира.

Возможно, мы просто очередной черновик, причем, не из самых удачных. И господь, в сомнении почесав седую бороду, просто отложил его в сторонку за ненадобностью. А может и того хуже – просто скомкал, как испорченное письмо, и выбросил в свою огромную мусорную корзину, а мы теперь живем здесь и не ведаем даже, что вскоре явится божественная прислуга и снесет эту корзину на помойку миров.

Так вот, если же миров настолько много, почти бесконечное количество, а сошедших с «тропы» людей не более одного десятка, то шанса угодить в подходящий идеальный мир у них практически нет. Он если и не равен нулю, то сильно к этому приближен.

Даже если ты поднесешь к виску заряженный пистолет и нажмешь спусковой крючок, вероятность того, что пуля вдруг изменит направление полета и пролетит мимо твоей головы, несравненно выше, нежели угодить в подходящий для твоего существования мир, просто сойдя с тропы.

Конечно, все это ни есть истина в последней инстанции, а просто мои домыслы и умозаключения. Но основаны они на длительных наблюдениях и сопоставлении всевозможных событий. Хотя я не исключаю, и даже поддерживаю ту мысль, что ни одному человеку до скончания времен так и не удастся познать истинный ход вещей Запределья.

Несомненно, с годами будут делаться очередные открытия и появляться какие-то новые факты, а вместе с ними и новые идеи о структуре Запределья. Но и они вряд ли позволят познать его суть. Самое большее, что они смогут сделать – это привести все накопившиеся знания к некому порядку. Но познать истину – никогда. Потому что сам разум человека устроен таким образом, что понять этого он не силах. Слишком уж человек примитивен для этого, слишком уж прост. Наверняка где-то в глубинах Запределья живут существа, которым это под силу, но где находится сей мудрейший мир – нам неведомо.

Скажу не хвастая, что я и сам однажды был свидетелем того, как человек сошел прочь с «тайной тропы». Впрочем, и хвастать-то тут нечем. Произошло это не по принуждению, и не по причине несчастного случая, а чисто волею самого человека. Звали его Иван Курагин, и был он бакалавром магии. Очень опытный чародей, в ближайшие годы рассчитывал добиться степени магистра.

Но не добился. Потому как призвало его к себе Запределье, и не смог он пересилить этот нестерпимый зов. Подозреваю, давно он с ним боролся, а в какой-то момент бороться перестал. Желание познать то, что же на самом деле находится там, за пределами «тайной тропы», пересилило в нем всякую осторожность.

Мы с ним направлялись на греческий остров Корфу, что находится в Ионическом море. У нас было поручение к тамошним магистрам, а общий цвет магии позволял использовать «тайные тропы» для скорейшего перемещения. Суть этого поручения не имеет ни малейшего отношения к моему рассказу, да и не припомню я ее уже в точности, настолько неважной она была.

Мы с Курагиным и прошли-то по «тропе» всего пару десятков шагов. Он шел спереди, а я чуть позади. И вдруг он остановился, обернулся ко мне и сказал:

– Я сейчас уйду, а ты, Алешка, не задерживайся долго, а не то сгинешь тут вместе со мной.

Я и не понял сперва, о чем он вообще. Хохотнул даже.

– Куда ж ты уйдешь-то, Иван Трофимович? Мы ж на тропе!

А вот отвечать мне Курагин уже не стал. Вместо того он раскинул руки в стороны, как Иисус распятый, и с блаженной улыбкой пластом упал спиной вперед с «тайной тропы», как падают мальчишки в теплую воду в погожий день.

Тьма не сразу поглотила его. Некоторое время он просто парил в полнейшей пустоте в паре шагов от тропы, глядя на меня оттуда все с той же блаженной улыбкой. А потом погрузился в нее, растаял в ней полностью. Его бледное лицо было видно дольше всего, но потом и оно исчезло во тьме.

И больше никто и никогда про Ивана Курагина не слышал…

Глава 15
Мужское уважение и новая фрейлина императрицы

Выход с тропы в этот раз не открывался долго, я уже и беспокоиться начал, не перепутал ли Федька чего в своих заклинаниях. Мы все шли, и шли, и шли, а тьма вокруг нас никак не прояснялась, и даже золотистый свет от тропы, довольно ярко освещающий тех, кто на ней находился, не мог эту тьму разбавить.

Но потом впереди что-то отчетливо щелкнуло, и прямо перед нами словно ворота распахнули – то открылся, наконец, проход в наш мир. Видна стала зеленая трава по колено, кое-где пестрели цветы, а яркий солнечный свет заставил меня даже прищуриться, хотя вовнутрь прохода он так и не попал. Тьма как была тьмой, так ей и осталась, и солнце было здесь не властно.

Едва выход открылся, мы ускорили шаг, а последние сажени уже почти бежали – так нам хотелось выбраться из этого царства тьмы. Причем, делали мы все это не сговариваясь, без чьей-либо команды, просто потому, что не могли далее здесь находиться.

Да, я довольно часто пользовался услугами «тропунов» и их «тайными тропами», но никакого «зова Запределья» при этом пока не ощущал. Должно быть, для этого требовалось нечто большее, чем простое прохождение из одной точки в другую. Необходимо было стремление понять Запределье, проникнуться его тайной, почувствовать жажду познать его.

Как Иван Курагин.

Друг за другом мы все выбежали в густую траву и сразу же остановились, переводя дух. А когда отдышались и осмотрелись, то Гришка Орлов подошел ко мне и без лишних слов довольно увесисто хлопнул по плечу раскрытой ладонью. Добротный такой хлопок получился, я едва на ногах устоял.

– Что же ты натворил, паскудник? – прорычал Гришка. Брызги так и летели у него изо рта. – Что ж ты, сучий сын, наделал⁈ Да и меня в это дело втянул! Мы же с тобой только что государыню похитили!

И он снова очень тяжело хлопнул меня, на это раз по другому плечу. Я покачнулся, но снова устоял.

И тогда я хлопнул его в ответ, без лишней грации, а так, как умел. По-простому. Гришка удар выдержал, хотя ноги у него и подогнулись.

– А у тебя выбор был невелик, Гриша! – ответил я. – Либо лежать за иконостасом с дырой в груди, либо вместе со мной императрицу свою от смертии спасать!

– От смертии, говоришь⁈ – прорычал Григорий, и в третий раз хлопнул меня, намереваясь все-таки сшибить с ног – это уже совершенно точно. – От какой же это смертии ты государыню-матку нашу в святом месте спасал⁈

Честно сказать, устал я от его ударов. Хотя и не были они таким уж увечными, но получать их все равно удовольствия было мало.

– А от такой смертии, Гриша, о которой тебе и знать-то не положено! – вскричал я, сжал кулак и так щедро приложил ему в грудь, что Гришку приподняло над травой и отбросило в нее же.

Да тут еще и Федька неудачно у него на пути попался, так и его зацепило. Ногой, кажись. Гришка грохнулся, Федька тоже грохнулся, а Екатерина Дмитриевна охнула и едва не выронила из рук корзинку. И только государыня взирала на нас, сердито сдвинув брови. И молчала.

А Гришка вскочил, бешено выпятил челюсть и кинулся на меня, широко отведя кулак назад, намереваясь явно не просто погрозить.

И хотя близкой дружбы я с Гришкой не водил, но о крутом нраве братьев Орловых был наслышан. Как и о силе их прирожденной. А потому ждать, пока этот огромный кулак врежется мне в лицо и разобьет его, как молот репу, я не стал.

К чему это? Уж лучше я отвечу любезностью на любезность. Нас ведь тоже не пальцем делали.

В общем, не стал я дожидаться удара, а пригнулся слегка вперед-вправо и упреждающим ударом остановил Гришкин напор. Двинул ему, то есть, в челюсть, да так, что даже какой-то хруст страшный услышал. Но Гришка молодцом его выдержал – не закричал и не упал без памяти, а пошатнулся только, опустил свой кулак и уставился на меня удивленно. Взял себя за челюсть и подвигал ее, проверяя, работает ли она еще у него. Кажись, работала.

– Это ты хорошо меня приложил, Алешка! – говорит. – Крепко. Давненько меня никто так не прикладывал. А вот как тебе такой удар?

И врезал мне в скулу. Быстрый он оказался! Как молния кулак его метнулся, а вернее – как пушечное ядро. Да и врезался в меня точно так же, только что не чугунным оказался, и голову мне не оторвал, а только отбросил чутка в сторону. Но мир перед глазами поплыл, и я ноги на всякий случай пошире расставил, чтобы не упасть.

Затряс башкой, чтобы остановить вращение перед глазами.

– Ах, хорошо, Гриша! – оскалился я на него. – Знатный удар у тебя, душу мне так и согрел! А давай-ка я тебя еще разок уважу!

И уважил. А потом и он меня, не думая нисколько. И наверное, так бы мы и мутузили друг друга по головам да другим частям тела, пока кто-нибудь из нас не упал бы, наконец, умывшись кровью. Но тут императрице прискучило наблюдать за этим побоищем, полным любезностей и хруста костей, и она закричала:

– Господа, немедленно прекратите это безобразие! Я вам приказываю! Я ваша государыня, вы должны меня слушать!

Мы с Гришкой сразу унялись и вытянулись по стойке смирно.

– Слушаюсь, ваше величество! – рявкнул Гришка. И снова подвигал челюсть, взявшись за нее рукою.

– Я приказываю вам немедленно помириться, – велела нам Мария Николаевна.

Хотя она и была государыней, но, судя по всему, отдавать приказы мужчинам ей доводилось не так уж и часто. А потому прозвучали ее слова не слишком-то уверенно. Тем не менее, приказ был отдан, и мы обязаны были подчиняться.

И Гришка протянул мне руку, которую я без колебаний пожал.

– Я тебе чуть позже шею сверну, – шепотом пообещал Гришка при этом.

Я ему галантно поклонился.

– А я чуть позже тебе ноги выдерну, – ответил я.

Обменявшись любезностями, мы немного успокоились. К тому же я увидел, что со стороны небольшой березовой рощи к нам едет мой экипаж. Заприметили они, должно быть, наше появление, и теперь торопятся узнать, все ли у нас в порядке.

– Кто это? – с некоторым удивлением спросила Голицына, глядя на приближающуюся повозку.

– Это за нами, – ответствовал ей Федька. – У нас ведь все заранее придумано, сударыня. Чтобы государыне ножки свои нежные по полевой дороженьке не бить почем зря, так мы и экипаж туточки придержали…

«Мы»! А ловко он ко мне примазался. Впрочем, дело свое он сделал отлично: трижды к ряду открывал «тайную тропу» и следовал по ней, и при этом не выдохся. Не запыхался даже. На морду его довольную глянешь, и ясно становится, что сейчас еще водки требовать начнет. С него станется.

Гаврила между тем подкатил экипаж прямиком к нам, соскочил с козел и вдруг замер перед императрицей в изумлении. Дара речи так и лишился. Сперва взирал на нее, отвесив челюсть, а потом упал перед ней на колени и возвел к небу руки.

– Матушка-государыня, ты ли это⁈ – проголосил он, продолжая смотреть на Мария Николаевну, вытаращив глаза. – Прости, что не признал сразу – глазам своим поверить не мог! Кому же я обязан таким-то счастием⁈

Мария Николаевна усмехнулась, но верно лишь я увидел в этой усмешке изрядную порцию горечи.

– Какое же в этом счастие? – спросила она. – Увидел бабу в траур одетую – и это уже счастие для тебя, что ли?

– Счастие видеть тебя, матушка! – Гаврила подолбил себя в грудь кулаком. – Я мыслить не мог, что когда-нибудь доживу до минуты такой!

Государыня снова усмехнулась.

– Я вот тоже не думала, что до минуты такой доживу, когда на собственной земле скрываться от своих же подданных буду, – сказала она. – Да поднимись ты уже с колен, черт рыжий! Сдается я, что теперь мы здесь все равны – и царица, и гвардеец, и кучер…

Из экипажа уже выбрались все. Кристоф стоял, вытянувшись по струнке и прикусив язык. Парашка как отвесила челюсть, так и не могла ее закрыть, глядя на императрицу. Фике только моргала и вряд ли понимала, кто перед ней находится. А Катерина же рассматривала ее с неподдельным и даже каким-то детским интересом, разве что пальцем в нее не ткнула. Шепотом спросила у меня:

– Так это и есть императрица наша? Для чего она здесь?

– Тш-ш-ш! – шикнул я на нее. – Мария Николаевна может тебя услышать!

А Мария Николаевна и услышала. Она заинтересовано оглядела Катерину с головы до ног и поинтересовалась с хитреньким таким прищуром:

– Как я догадываюсь, вы и есть та самая Катерина Романова, о которой в последние дни судачит весь Санкт-Петербург?

Катерина подумала мгновение, а затем сделала неумелый книксен.

– Точно так… ваше величество.

И чему-то улыбнулась, как будто в этой фразе присутствовало что-то смешное.

– И вы кузина моего спасителя? – императрица кивнула в мою сторону.

Я тут же откашлялся в кулак. Но Катерина не поняла моего знака, или же просто не захотела его понимать и помотала головой:

– Нет, ваше величество. Честно признаюсь, что не имею чести состоять в кровном родстве с Алексеем Федоровичем. Если у нас когда-то и были общие предки, то мне о том ничего не известно. А в доме его я оказалась волею случая. Однажды ночью он спас меня от смертельной опасности и любезно предложил погостить у него, покуда ко мне не вернутся утерянная память. А называть меня своей кузиной он предложил, чтобы сберечь мое имя, и чтобы по столице не судачили об этом почем зря. Мсье Сумароков очень благородный человек, ваше величество.

Катерина снова сделала неумелый книксен. А Мария Николаевна довольно покивала.

– Я рада, что вы не стали мне лгать, голубушка, а поведали все как есть, – сказала она. – Я могу понять Алексея Федоровича – он дал слово и нес ответственность за ваш репутацию, а потому не мог сказать правду никому, даже своей императрице! – Она кинула на меня косой взгляд, а я вытянулся в струну еще сильнее, хотя это и было уже почти невозможно. – Но я его за это не виню… – Я немного расслабился. – Он дворянин, и должен держать данное однажды слово.

Императрица между тем благожелательно тронула Катерину за руку и мягко ей улыбнулась.

– Мне интересно было бы, голубушка, побеседовать с вами по поводу вашего прошлого и нашего будущего, но я не уверена, что сейчас тому место и время… – она обвела рукой раскинувшееся вокруг нас поле. – Может быть, камер-юнкер предложит все-таки дамам занять место в этом чудесном экипаже?

– Чудесный! Чудесный экипаж, ваше императорской величество! – Гаврила с криком кинулся к лошадям. – Усаживайтесь, усаживайтесь Христа ради! Тут и подушечка под попу вашу имеется!