Текст книги "Смерть на перекрестке"
Автор книги: Дэйл Фурутани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 14
Идут, громыхая, войска.
Темнеет в глазах
От клубов черного дыма…
Следующим утром усталая, но изрядно разбогатевшая Аой покинула лагерь бандитов. Вскорости Куэмон собрал своих людей. С тех пор как путник, оказавшийся самураем, запросто убил двух бандитов, разбойники больше не желали выходить на промысел по двое, по трое. Теперь они желали держаться вместе. Сам Куэмон считал, что нападать всем скопом и трусливо, и непрактично, однако у него хватало ума держать свои соображения при себе. Ничего, пройдет несколько недель, и страх, порожденный нежданной гибелью двух товарищей, исчезнет. А то и еще проще – прикончат они самурая, и все. В любом случае жизнь вернется в привычную колею.
Разбойники отправились на дело, а лагерь охранять оставили, как обычно, Хачиро. Младший в банде, он родился у батюшки с матушкой восьмым, потому и получил такое забавное имя – Хачиро, что значит буквально «номер восемь». Прибился он к бандитам потому, что таким способом мог наконец добиться хоть сколько-нибудь приемлемого положения в жизни. Но чем дальше, тем яснее становилось пареньку: хорошего вольного молодца из него не выйдет. Не было в нем ни отваги дерзкой, ни безжалостности жестокой. А без таких качеств в разбойники лучше и не соваться.
Вот и рассказывая прочим членам банды, как незнакомый самурай играючи расправился с двумя их товарищами, Хачиро почел за лучшее вовсе не упоминать о собственной трусости, о том, как не хватило ему духу вонзить копье воину в спину. Промолчал – и правильно сделал. У господина Куэмона под началом парни крутые, здесь струсить – значит или на смерть себя обречь, или по крайности из банды вылететь. А Хачиро ни того ни другого вовсе не хочется. Так что стоит он теперь на посту караульном, на копье опирается, храбрым да решительным выглядеть старается. А господин Куэмон и люди его – все десять! – тем временем на большую дорогу вышли, путников поджидать.
Ушли они, значит. Зависла тишина над тесной лощиной, служившей им логовом. Хачиро поудобнее расселся на полянке, а копье рядышком положил. Солнышко пригревает, ласкает, хвойный аромат сосен из ближнего леса вниз по склонам тянется, ровно благовония в храме, – красота! Хачиро устало потянулся. И так-то силенок у него немного, да и доля в общем наваре банды невелика, а прошлой ночью красотка та из деревни, забава разбойничья, и то и другое из него вытянуть успела. Хорошо, мочи нет, – только спать хочется.
Хачиро воспользоваться ласками девицы позволили едва не последнему – еще бы, младший! Чуть не всю ночь глаз не сомкнул, очереди своей дожидаясь. Так нервничал – едва не на месте прыгал от нетерпения! А теперь красотка ушла, да и гости с рек и озер [18]18
«Гости с рек и озер», «вольные молодцы» – традиционные средневековые жаргонные эвфемизмы, обозначающие бандитов.
[Закрыть], подельники Хачиро, – тоже. Вчерашний недосып ресницы смыкает, солнце палит, хвойный запах дурманит, – ну, скажите, как тут не соснуть малость? Конечно, если Куэмон узнает, что он на посту задрыхал, – из собственных рук изобьет немилосердно или другим парням отлупить нерадивого караульщика прикажет. Да, но кто сказал, что Куэмон или люди его в лагерь до полудня воротятся? Непохоже что-то! Юноша откинулся на спину, растянулся повольнее и решил все-таки подремать. Несколько секунд – и он уже спал глубоким, молодым сном…
Кадзэ всегда умел ждать. Вот и теперь преспокойно дождался, пока паренек прилег отдохнуть и уснул, а уж после того решил – пора прокрасться в лагерь. Тихим, неслышным шагом опытного охотника обошел он мальчишку (тот только засопел и кулак под щеку подсунул). Тут главное было – не задеть Хачиро своей тенью, не вспугнуть его.
Интересно, а еще люди в лагере остались? Самурай тенью скользил от шалаша к шалашу, осторожно заглядывал внутрь. Нет, никого. А вот, очевидно, и шалаш предводителя банды – он и повыше, и сделан не столь грубо. Разумеется, он же служит для разбойников и оружейной. Кадзэ тщательно осмотрел пеструю и богатую коллекцию оружия, собранную бандитами, и наконец нашел там то, что искал. Забрал кое-что с собой – пригодится. И отправился восвояси.
Несколько часов спустя он, едва не вломившись в кабинет Манасэ, положил перед князем стрелу. Манасэ, как за ним и водилось, скучал, сидя на подушках, оправлял изящными жестами многослойные роскошные одежды, тщательно подобранные по цвету.
Когда Кадзэ стрелу перед ним положил, сверкнул в огромных глазах красавчика князя острый интерес, но текучая белая рука оружия не коснулась. Взметнулась вверх тщательно прорисованная тушью бровь, что для Манасэ всегда означало крайнюю степень любопытства. Впрочем, на сей раз он снизошел даже до того, чтоб выразить свои чувства вслух.
– Отчего вам угодно, чтобы я рассматривал сей предмет? – пропел он.
– Соблаговолите взглянуть. Самурая на перекрестке убили тоже стрелой, да притом весьма заметной. Древко у нее было темно-коричневое, а к нему – прекрасное оперение из перьев серого гуся. Эта стрела – словно бы близнец той. А нашел я ее нынче утром не где-нибудь, а в бандитском лагере!
– Ах вот как?
– Ежели господину судье хватило ума сохранить стрелу, оборвавшую жизнь самурая с перекрестка, вы, светлейший, можете сравнить сами.
– Господину судье хватило ума? Вот уж не думаю! – зазвенел смехом Манасэ. Посмотрел в бешеные глаза спокойного, как смерть, Кадзэ и уже серьезно продолжал: – Впрочем, я и на слово вам верю – стрелы похожи. Очень похожи. Итак, что же, по-вашему, из этого следует?
– Согласитесь, маловероятно, чтобы два разных человека, по чистой случайности, вдруг обзавелись столь прекрасными стрелами. Тем более…
– Тем более в столь заштатном захолустье, как наше, хотели вы сказать?
Кадзэ осекся.
– Вообще-то, – нашелся он, – я хотел сказать «в столь мирных землях, где вовсе нет нужды в боевых стрелах, тем более – в таких дорогих»!
Манасэ откровенно хихикнул.
– Ладно, ладно. Но сколько стараний и риска ради одного крестьянина! К чему вам это?
– Каприз минутный, не более.
– Какой вы все-таки странный, дорогой мой! Вокруг полно селений, в селениях полно крестьян. Ну, погиб бы один, – тоже мне, великая утрата! Притом угольщик ваш стар и некрасив…
Кадзэ пожал плечами:
– Мы заключили пари. Вы изволили сказать: если я сумею добыть доказательства невиновности угольщика, вы немедля отпустите его на свободу. Помните?
– Ах, конечно, припоминаю. Что же, я нынче же прикажу отпустить угольщика.
– Покорно благодарю светлейшего князя.
– Не за что. Значит, подлые бандиты вновь совершили убийство? И на этот раз – подумайте! – их жертвой стал благороднорожденный воин. Эти разбойники начинают меня раздражать…
– Вот как? Я выяснил, где находится их лагерь. Могу сопроводить, если вам угодно с ними расправиться.
– Мне?!
– Ну, не вам лично, конечно. Пошлите своих людей. Вы говорили, что владеете провинцией в сто пятьдесят коку? Несомненно, здесь с легкостью можно собрать отряд, достаточный для того, чтоб стереть банду с лица земли. В ней ведь человек двенадцать состоят, не более!
Манасэ молчал, нервно постукивая веером по столику.
Кадзэ ждал – что же решит князь? Однако молчание затянулось, повисло между ними – тяжелое, неудобное, полное недосказанности.
Первым не выдержал Кадзэ:
– Я сам, если вам угодно, поведу ваших воинов.
Манасэ вновь рассмеялся, но на сей раз несколько нервно:
– Щедрое предложение, однако удобно ли мне будет его принять?
– Ох, простите великодушно. Я ни в коей мере не желал оскорбить вас. Ежели вы желаете, чтоб люди ваши разрешили проблему бандитов без моего вмешательства…
Кадзэ сознательно недоговорил фразу до конца. Вопросительная интонация, недоговоренность – лучший способ вызвать на искренний ответ уклончивого собеседника, об этом всякий японец с детских лет знает.
– Нет-нет, дело не в этом. Разумеется, я был бы счастлив, если бы вы соблаговолили возглавить моих людей в операции по уничтожению бандитского лагеря. К несчастью, у меня попросту недостаточно людей. Вы сами видели – дурак судья да несколько стражников!
О чем Манасэ говорит?! Кадзэ понимал так же мало, как если бы князь вдруг перешел на китайский. Он же все-таки провинцией в сто пятьдесят коку управляет. Не так мало воинов обязан предоставить, в случае чего!
– Снова простите. Очевидно, вы имеете в виду, что все ваши люди ныне находятся на службе у благородного господина Токугавы?
– Нет, дорогой мой. Я имею в виду, что у меня вовсе нет людей, кроме Нагато и горстки его стражников.
Кадзэ потерял дар речи. Да как же такое возможно?! Манасэ преспокойно нарушает первейший княжеский долг и не ведает даже, сколько вооруженных воинов самурайского сословия следует ему выставить на битву?!
– Да, стыдно и неловко, – преспокойно продолжал Манасэ, – но – увы. Эта жалкая, унылая глубинка – вовсе не место, где можно жить сообразно правилам долга и чести знатного человека.
Тонкие руки раскинулись в небрежном жесте. Взметнулись многослойные рукава драгоценных одежд…
– Вы не поверите, друг мой, но реальность сурова: я по уши в долгах. Нет денег даже на то, без чего вообще невозможно существовать. К примеру, на пристойный домик для проведения чайной церемонии, на старинный фарфор. А сад?! А пруд?! По итогам я пришел к выводу, что некоторые статьи расходов придется… – князь помедлил в поисках нужного слова, – урезать. Конечно, случись война или вражеское нападение, я сделаю все, чтобы послать благородному господину Токугаве надлежащее по статусу число вооруженных самураев. Но на данный момент? Как я уже говорил: олух судья и с десяток стражников. Кое-кого из них вы уже изволили видеть. Согласитесь, с такими людьми в бой против хорошо вооруженных бандитов не пойдете даже вы, образец отваги.
Теперь Кадзэ уже не то что говорить – шевельнуться был не способен. Только и пытался сохранить на лице невозмутимо-спокойное выражение. Сердце из груди выскакивало, слова рвались из уст. А заговори, выдай свое изумление и гнев, и нанесешь красавчику смертельное оскорбление. А он, между прочим, князь здешний, и дружба его Кадзэ еще ох как понадобится! Но все равно тяжко изображать вежливую невозмутимость. Безумен Манасэ, что ли? Только что он небрежно, в светской беседе сообщил, что нарушил основной долг всякого благороднорожденного самурая в отношении своего господина. И – ничего! Вся система мировосприятия Кадзэ разбивалась в осколки. Да как он смеет дышать, этот человек, как его небо не покарает?! Даже самый обычный самурай – и тот готов на все, лишь бы исполнить долг свой перед кланом и господином. Исключение – лишь ронины вроде Кадзэ, мечи наемные. Но даже ронин – и тот ищет хорошего нанимателя, чаще всего – княжеского рода, и служит ему верой и правдой. Всякий благороднорожденный воин служит своему господину, тот – своему, и даже всемогущие князья-даймё, не задумываясь, пойдут на смерть ради интересов своих кланов. Таков расклад прав и обязанностей в воинском сословии, нерушимый, точно стена. Вынь из основания стены кирпичик-другой – и вскорости рухнет вся твердыня!
Да, но Манасэ-то о чем думает? Неужто не понимает, что рано или поздно правительство господина Токугавы потребует, чтобы он предоставил на поле боя надлежащее количество вооруженных людей? А отказ в данной ситуации равносилен смертному приговору! Или он так заигрался, что и смерти не боится?
– Я глубоко сожалею, что финансовые трудности не позволяют светлейшему князю содержать число воинов, достаточное для того, чтоб очистить здешние земли от разбойников, – произнес Кадзэ медленно, тщательно следя за своими словами и интонацией. – Двенадцать противников зараз – пожалуй, многовато для одного человека, но бандиты эти неуклонно подрывают благосостояние вашей провинции и нарушают ваш покой… Подумать надо. Может статься, я и в одиночку сумею вам помочь.
Глава 15
Мужчины женщинам лгут,
Те отвечают ложью.
Правда, верно, мертва!
Кадзэ подошел к двери старого, но крепкого дома. Крикнул:
– Простите великодушно! Соизвольте впустить!
Изнутри к двери быстро пошлепали босые ноги. Несколько минут из дома доносилось загадочное шуршание, а потом створки распахнулись и на улицу, щурясь на свет, высунулась сонная молодая женщина. Однако, подумал Кадзэ. Полдень уже миновал, а Аой все еще почивает сном праведных!
Увидев, кто стоит перед ней, женщина ахнула, расширив изумленно глаза.
– Простите мою дерзость, умоляю вас подождать! – вскрикнула она и немедленно унеслась обратно в дом.
Кадзэ подождал. Потом подождал еще. Аой, судя по звукам, доносящимся изнутри, с бешеной скоростью наводила красоту – делала прическу, искала кимоно понаряднее. Ожидание затягивалось. Поставив на землю прихваченный с собою глиняный кувшин, Кадзэ острым взглядом окинул деревенскую улицу. Разумеется, все великое множество сельчан, пялившихся на него из окон или с порогов приоткрытых дверей, тотчас же попрятались по домам. Как мыши, метнулись в спасительную темноту своих жилищ, не желая попадаться на глаза самураю. Кадзэ тяжело вздохнул. Оно, конечно, деревенька маленькая, места здесь бедные, заняться особо нечем – только и радости, что подглядывать да сплетничать…
Двери снова распахнулись.
– Счастлива приветствовать благородного господина самурая, – промурлыкала Аой. Остановилась в дверном проеме, склонилась в глубоком поклоне, играя глазами и улыбкой. – Чем могу услужить [19]19
Свобода и дерзость, с которыми Аой обращается с Кадзэ, вызвана, как ни странно, тем, что к представительницам и представителям древнейшей в мире профессии в средневековой Японии относились с известным уважением и симпатией. Их ремесло вовсе не считалось позорным.
[Закрыть]?
Кадзэ выразительно поднял принесенный кувшин и побулькал его содержимым.
– Полагаю, ты, сестрица [20]20
«Сестрица» – обычное в феодальной Японии и Китае вежливое обращение к девице легкого поведения.
[Закрыть], не откажешься выпить со мной? В вашем убогом селении воину заезжему с тоски впору завыть. А с тобой, я слышал, бывает очень весело…
Аой отошла чуть в сторону, пропуская гостя в дом, и вновь поклонилась.
– Как мило с вашей стороны предложить мне это, – ответствовала она. – Прошу вас, господин, войдите, окажите честь моему убогому жилищу. Я тотчас же затоплю очаг, чтобы согреть воды. Выпить с вами? С большим удовольствием!
Чтобы пройти в по-деревенски низкую дверь, Кадзэ пришлось склонить голову. В комнате он сразу же принялся осматриваться, чтобы глаза поскорее привыкли к царившему там полумраку. Ничего особенного. Как и в любом крестьянском доме, вместо пола – деревянная платформа с двумя квадратными углублениями, уходящими в землю. Одно – у двери. Ступенька к нему ведет. Очень удобно – входишь в дом, садишься на краю платформы и, ноги на ступеньку поставив, снимаешь сандалии. А второе – в центре комнаты, очаг там. В очаге обычно уголь горит – и тепло, и еду есть на чем приготовить. Но сейчас очаг еле тлеет, редкие янтарные искорки по серой золе пробегают. Стало быть, завтрак Аой готовить еще и не думала. Впрочем, дыма в доме все равно полным-полно, в воздухе хоть узоры рисуй.
Кадзэ присел на край платформы. Разулся. Кувшин глиняный, до краев наполненный саке, рядом с собой поставил. Аой раздула огонь в очаге, подбросила угля и заторопилась к гостю – кувшин забрать. Опытными, привычными движениями сняла намотанную на горлышко тряпку, вынула деревянную пробку, перелила изрядную часть крепкого сладкого напитка в пузатую флягу. Флягу опустила в металлический чайник с водой, уже подвешенный над очагом. Посмотрела Кадзэ прямо в глаза. Снова сверкнула дерзкой улыбкой. Вынула из ниши в стене еще две фляги, наполнила и тоже сунула в чайник.
На маленьком блюде Аой раскладывала закуску – разнообразные соленья.
– Через минуту саке уже согреется, соблаговолите обождать, – сказала она и положила на пол перед самураем высокую подушку – дзабутон. – Прошу вас, господин, садитесь, располагайтесь поудобнее!
Ого, а деревенская веселая девица ведет дело с прямо-таки городским шиком! Кадзэ, поддерживая игру, на коленях подполз к подушке и сел в довольно церемонной позе. Аой пристроилась сбоку, поставила перед гостем блюдо с закусками.
– Ах, – начала она застольную беседу, – ваш приход для меня такая, право, неожиданность! Но в деревне я вас видела. Трудно не заметить такого красивого и мужественного воина, как вы, господин самурай!
Кадзэ счел за лучшее промолчать. Аой, как бы случайно, склонилась к нему – чуть ниже, чем следовало бы. На мгновение мелькнула в низком запахе яркого кимоно округлость ее груди – разумеется, тоже якобы по чистой случайности [21]21
Законы феодальной Японии насчет обнаженного в эротических целях тела были очень суровы. Заниматься любовью – пусть даже с законным супругом или супругой – полагалось исключительно в кимоно. Как это соотносится с женщинами-банщицами и совместными купаниями представителей обоих полов в горячих источниках, понять трудно, но, видимо, нагота бытовая действительно не считалась в глазах японцев эротизированной.
[Закрыть].
– Не передать, господин, как я надеялась, что однажды вы соизволите меня навестить, – заговорила Аой негромко и жарко, возбуждающим полушепотом, и белой ручкой накрыла руку Кадзэ. – Вы столь привлекательны, столь бесстрашны, столь благородны… Вся деревня только и говорит о том, как вы спасли жизнь бедному угольщику!
Ее вздох заставил всколыхнуться пышную грудь.
– Уверена, нет на свете девушки, которая не влюбилась бы в вас с первого взгляда! Красивый, добрый и наверняка неутомимый в любви, да к тому же и щедрый…
Маленькая ручка поглаживала руку Кадзэ уже весьма недвусмысленно.
– Нет! – резко бросил Кадзэ, отдергивая руку. – Я не красив и не благороден. И слишком беден, чтоб позволить себе быть щедрым с женщинами. А насчет неутомимости в любви – прости, сестрица, не сегодня. Нынче я слишком устал и просто хочу напиться вусмерть, да притом – в приятной компании.
Улыбка мигом слетела с набеленного, нарумяненного личика Аой, глаза стали холодными и злыми. Понимая, что действовать необходимо быстро, Кадзэ тотчас вынул из рукава и положил перед ней небольшой сверток. Коснувшись деревянного пола, сверточек издал приятный звон – ударились друг о дружку туго обернутые в бумагу монеты.
– Разумеется, я не настолько глуп, чтоб верить, что столь милым обществом можно наслаждаться бесплатно.
Аой снова расцвела улыбкой – на сей раз дружелюбно-гостеприимной.
– Ах, право, к чему ввергать себя в напрасные расходы, – заторопилась она, одновременно подхватывая сверток и незаметно засовывая его себе в рукав. – Выпить с благородным господином самураем для меня – честь и удовольствие!
– Слов не нахожу, чтоб выразить свою благодарность, – в тон веселой девице ответствовал Кадзэ, немало позабавленный, – не хотелось бы сегодня заливать свои печали вином в одиночестве.
Аой обернулась к чайнику, потрогала одну из фляжек, проверяя, достаточно ли согрелось саке.
– Ну, не так, чтоб очень уж теплое, – усмехнулась она, покосившись на гостя через плечо, – но когда-то же надо начинать!
Флягу, вынутую из воды, она отерла, поставила вместе с двумя крошечными чашечками на лакированный деревянный поднос и опустила перед Кадзэ на пол.
Наполнила обе чашечки до краев, взяла одну обеими руками и с легким, довольно изящным поклоном протянула Кадзэ со словами:
– Прошу вас, угощайтесь!
Кадзэ взял чашечку. Проглотил залпом крепкое рисовое вино.
– О, – выдохнул он блаженно, облизывая губы, – до чего ж славно…
Перед тем как поднять собственную чашечку, Аой налила гостю еще. Саке она опрокинула в рот по-мужски лихо, сразу видно – привычна была.
– Вкусно, однако. Первоклассное саке, – заметила она одобрительно и, подхватив флягу, плеснула в свою чашечку еще. – А теперь, господин, не изволите ли побеседовать? Уж коли по-другому я нынче развлечь вас не могу, так, может, хоть поведаете мне, какие печали вашу душу отягощают?
Крутя в пальцах свою чашечку, Кадзэ задумчиво разглядывал веселую девицу.
– Совершенно ужасная история, – пробормотал он как бы про себя, протянул чашку Аой и кивнул – наливай, дескать.
– О чем вы, господин? Что за ужасная история? – заинтересовалась Аой. Подняла флягу, легонько встряхнула, проверяя, достаточно ли в ней еще саке, и снова наполнила чашечку самурая.
– Ужасно все, что здесь у вас происходит.
– Да что у нас такого происходит-то?
Аой навострила ушки: вот сейчас господин воин, верно, о разбойниках речь поведет, о том, как они убить его пытались. Она про засаду неудавшуюся уж все знала – вольные молодцы от подружки не особо таились. Но про бандитов Кадзэ даже не упомянул. Наклонился к ней поближе и прошептал, хрипло и страшно:
– Призраки!
Аой, выуживавшая из чайника с горячей водой вторую фляжку, от неожиданности даже из рук ее выпустила. Переспросила изумленно:
– Призраки?
– Да. – Кадзэ покачал сокрушенно годовой. – Призраки. Куда бы ни шел я, где бы ни странствовал, они – тут как тут, и их много. В вашей же провинции, вижу я, дела и вовсе обстоят хуже некуда.
– О чем вы толкуете, благородный господин самурай, никак не пойму!
– Направляясь в здешние места, я остановился ненадолго в деревне, откуда каппа недавно похитил ребенка. Знаешь, кто таков каппа [22]22
Кадзэ запугивает Аой, рассказывая ей только об одном – негативном – аспекте образа водяного-каппы. В действительности среди легенд об этих сверхъестественных существах, широко распространенных в японском фольклоре, хватает сюжетов, в которых каппы играют роль сугубо положительную, а то и вовсе комическую.
[Закрыть], сестрица?
Глаза Аой испуганно расширились. Она замотала головкой – нет, мол, не знаю.
– Каппа – страшное, отвратительное чудовище, тощее и бледное. А морда у него – получеловеческая, полурыбья. Живут каппы либо под водой, либо близ воды, а чаще всего – в омутах тихих, озерах глубоких да под мостами, через реки перекинутыми. А на голове у каждого каппы, прямо на темени, – чашечка. И сделана чашечка эта не из глины, а из плоти.
Кадзэ легонько постучал себя по темени, чтоб Аой поняла, где именно у чудовища на голове чашечка растет.
– Каннон Милосердная! – ахнула Аой. – Чашечка-то зачем?!
– Как зачем? Для воды, конечно. Пока каппа находится близко от воды, человеку одолеть его никак невозможно. Вот он и носит всегда воду при себе. Оттого-то единственный способ справиться с каппой – это с ног его сбить. Вода прольется, и тогда каппу убить можно.
– И вы, господин, сами, своими глазами этакое чудище видели?!
– А то как же. Одного каппу я даже самолично зарубил. Но тот, в деревне по пути к вам, – нет, для меня он оказался слишком силен. Пришлось от него отступиться. Горько мне стало. Понимал же: он снова и снова детишек похищать будет.
– А зачем эти каппы детишек крадут? Что потом с ними делают?
– Никто толком не знает. Детей, которых каппы похитили, вскорости в реке находят, мертвыми. Утонувшими вроде. А вот что каппы перед смертью с ними делают – это в точности никому не известно. – Кадзэ окинул хижину быстрым взглядом, словно бы желая убедиться, что никто его не подслушивает. – Я, однако ж, думаю, что каппы, перед тем как детей утопить, их насилуют. Иначе откуда бы новым каппам взяться?
Аой всхлипнула от ужаса. Зажала ладошкой рот.
– Да добро бы это было все! Но ведь я тебе, сестрица, и половины еще не рассказал. В здешних местах, под носом у вас, и вовсе такое творится…
– А у нас-то что?
– Тебе что, и о демоне вашем слышать не доводилось?
– Вы, господин, про того демона, что будто бы через деревню Хигаши проскакал? Не верю я в это. Байки!
– Нет, милая. Не байки. Истинная правда. Говорил я недавно с человеком, собственными глазами демона того видевшим. Мерзок и страшен он был – жестокий взгляд, перекошенный рот, кожа алая, точно кровь, и длинные белые волосы, на ветру развевавшиеся. А на лбу – рога, примерно такие. – Кадзэ прижал к голове кулаки и выставил вперед мизинцы, довольно выразительно изобразив небольшие рожки. – Ужасно! Верно люди говорят: демона повстречать – к великой беде. Скакал он на огромном черном жеребце, и, говорили мне, вся деревня видела: у жеребца этого черного из-под копыт молнии голубые вылетали. А выехал тот демон на охоту за грешными душами. Через седло его душа одного бедного грешника уже перекинута была – верно, в ад ее, несчастную, демон вез.
– Да вы точно ли не шутки со мной шутить изволите?
Кадзэ промолчал, лишь покачал вновь мрачно головой и вздохнул тяжело:
– В страшные времена живем мы. Карают нас небеса за непокорство! При великом Хидэёси мир в стране царил и покой. А пришли к власти люди клана Токугава – и с чего править начали? С бойни кровавой! Тридцать тысяч людей погибли, слышишь, женщина? Тридцать тысяч, а то и боле! И это – в одной лишь битве при Секигахаре. Подумай сама, сколько еще было битв, поменьше, и сколько еще будет? Сколько людей еще погибло и скольким погибнуть суждено? Воины Токугава на всех, кто дерзнул им противостоять, как на диких зверей, охотятся. Кого отыщут – убивают. В реках вода скоро от крови покраснеет! Души невинно убиенных денно и нощно взывают к отмщению! По землям нашим призраки бродят, и не найти им покоя, ибо некому за них мстить. И ты, сестрица, еще дивишься, мол, в последнее время что-то много демонов развелось?
– А кто страшнее, господин, – демон или каппа?
– Ясное дело – демон! Каппу убить можно. Да и остеречься от него не так уж и сложно – держи детишек подальше от рек да озер, и никакой беды с ними не случится. А демоны носятся, где пожелают, и никакому человеку с ними не справиться. Захочет демон заполучить человека – заполучит. Тот в доме запрется – демон дверь выбьет. А знаешь ли, что хуже всего? Коли повадятся демоны где-то души грешные собирать, за ними в те края злосчастные и другая нечисть последует. Призраки, чудовища, другие-прочие… Не удивлюсь, если по вашим местам скоро драконы летать станут. Совсем не удивлюсь. Так и пойдет – все хуже и хуже, – пока, значит, души неупокоенные жертвоприношением человеческим не утихомирить.
– И вы столько ужасов навидались?!
На мгновение Кадзэ, с упоением вравший, что на ум придет, приуныл – вспомнилась, совсем не к месту, вполне реальная недавняя встреча с призраком погибшей госпожи.
– Да, – ответил он тихо.
Дурой Аой и злейший враг не назвал бы. Она уже давным-давно поняла: мужчины, почитай, всегда врут и верить историям их и клятвам не стоит. Но то, как просто и обреченно рассказывал заезжий самурай о своих встречах с порождениями Тьмы, заставляло невольно поежиться. Она посмотрела на Кадзэ – губы сжаты, зубы стиснуты. Темные глаза – непроглядные, словно омуты: так и кажется, что видели глаза эти наяву многое, что обычному человеку под силу увидеть лишь в мире ином, меж одним и другим перерождением. Аой неловко замялась, прикидывая – каких слов гость от нее теперь ждет? Наконец решилась все же переспросить чуть слышно:
– Да истинно ли так, господин?
Кадзэ точно ото сна пробудился – встряхнул головой, глаза, обращенные к испуганной девице, ожили. Так. Аой сейчас от ужаса зарыдает. Он, собственно, только того и добивался – неприятно, конечно, мучить бедную женщину, а придется!
– Да, истинно так, – бросил он коротко.
– Что ж нам теперь делать? – пролепетала Аой. Глаза ее наполнились слезами.
Кадзэ пожал устало плечами и залпом допил оставшееся в чашечке саке.
– Понятия не имею, сестрица. Просто рассказываю, что видел, что слышал, что испытал. А вообще-то сплетни ходят, что в соседней провинции следы драконьи не раз уже видели. Не знаю, не знаю. Горный дракон – не морской, не речной, с ним по-доброму не договориться. Коли уж такая тварь где поселится, спасения от нее не жди. Или беги, куда глаза глядят, или сожрет. А с женщинами красивыми драконы знаешь, как обходятся?
При этих словах Аой, ранее сидевшая скромницей, поджав под себя ноги, повалилась со страху на бок. Приподнялась на локте, да так и осталась полулежать, изнывая от тревоги и страха.
– Так что ж нам делать?! – спросила она снова.
– Сказал же – не знаю, не ведаю. Кто знает, что делать и чего не делать в нынешние печальные времена? Правил тайке Хидэёси – жили мы по-человечески, в мире и покое… ну, более-менее. А ныне люди клана Токугава весь порядок в стране порушили, небо и землю местами поменяли. Всюду лезут, везде нос суют, во все вмешиваются. Присвоили себе право судьбы людские вершить, а с чего? Вон на каждом углу болтают – мол, Иэясу со дня на день сёгуном себя провозгласит.
Кадзэ помолчал, махнул безнадежно рукой.
– Да ты, верно, и не понимаешь, о чем я толкую, – добавил он устало, но добродушно.
Аой замотала головкой. Она и правда не поняла ни слова. Деревенской веселой девице правители Японии казались далекими и недоступными, точно боги. Могущественные, таинственные, на людей непохожие… Вот призраки и демоны – дело другое: хоть и опасные, но близкие и вполне реальные. Призрак в селение, в горах затерянное, хоть сейчас нагрянуть может, а вот правитель – навряд ли!
Продолжать самурай не стал – к чему? Молча протянул Аой опустевшую чашечку. Задумавшаяся женщина заметила его жест не сразу. После подхватилась, вытащила из воды очередную флягу, налила торопливо гостю. А руки у нее при этом так тряслись, что фляга в них буквально прыгала, громко ударяясь о край чашечки…
