Текст книги "Смерть на перекрестке"

Автор книги: Дэйл Фурутани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Наконец злой до чертиков Куэмон понял: тут добра не будет, и решился оставить трусов в лагере, самому же вместе с горсткой храбрецов идти в лес на поиски призрачной твари. Искали бандиты не менее, а то и поболе часа, но после отступились и воротились, шипя и ругаясь, к костру. Расселись, молча посматривая друг на друга. Никому не хотелось первым начинать неприятный разговор о странных следах близ ручья, о белой фигуре во тьме и о том, почему скорее всего не вышло толку из поисков.

– Слушайте, братья, а может, нам это и вовсе польстило? – предположил Куэмон бодренько.

Кое-кто из вольных молодцов мрачно покосился на предводителя. Однако в глаза ему смотреть избегали и соглашаться не спешили.

– Нет, правда! Иногда ж такое примерещится, жить не захочется, а на поверку все – обман, – гнул свое Куэмон. – Вон те, к примеру, отпечатки у ручья. На вид – как есть следы, тут и к гадателю не ходи. А по правде…

– Крови!!! – прогремел где-то в лесу гулкий и низкий чудовищный голос, многократно усиленный эхом.

Разбойники застыли, вперившись взорами в темные древесные кущи. Обомлели со страху, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Не сразу сумели даже подползти, сжимая в руках вдруг ставшее тяжелым и непривычным оружие, поближе к спасительному свету пламени.

– Я жажду крови!

Рев прозвучал еще ближе. Казалось, источник его прячется где-то во мраке, среди деревьев, окружавших бандитский лагерь. И ясно было – ни одно живое существо на земле не обладает столь зычным и страшным голосом.

– Все сюда! – заорал Куэмон. – Спинами к костру! Оружие на изготовку! Готовьтесь биться – оно может напасть в любую минуту!

Схоронившийся в темных зарослях Кадзэ удовлетворенно фыркнул – его кровожадные демонические вопли произвели истинный фурор. Бандиты сейчас все на грани помешательства, нервы у них на пределе, способность мыслить здраво – считай, отсутствует. Будут теперь, верно, бодрствовать до самого рассвета. А коли и не будут – значит, станут спать по очереди, сменяя караульных. Да и какой уж тут сон – вполглаза, с постоянной готовностью к появлению незваного гостя! Кадзэ гнусно усмехнулся.

Потом отвязал от длинного тонкого бамбукового шеста привязанный шарф белого газа. Надоело бегать от дерева к дереву и размахивать в воздухе шестом, то туда, то сюда, – сил нет. Но зато и призрак получился роскошный, самый что ни на есть натуральный. Не зря бандиты с ног посбивались, пока его искали!

После аккуратно подобрал с земли толстостенную бамбуковую трубку, которую использовал в качестве рупора, издавая жуткие крики призрака. В трубку орать удобно – голос получается громким и низким, звук вибрирует, – очень, в общем, по делу выходит. Очень демонически.

Орудия, которые помогли изобразить чудище с того света, Кадзэ отнес в укромное место в лесу и припрятал. Может, пригодятся еще, как и сучковатая ветка, тщательно выбранная и обструганная для пущего сходства с огромной когтистой лапой. К ветке тоже была привязана бамбуковая палка, так что Кадзэ мог без труда, оставаясь на известном расстоянии, изобразить в мягкой грязи близ родника цепочку драконьих следов. Тех самых, которые до смерти перепугали разбойников. В точности похожих на те, что много лет назад довели до истерики компанию мальчишек в горах.

Хитроумный самурай взбил мягкую хвою, откинулся на свою импровизированную постель и, весьма довольный собой, отошел ко сну [25]25
  Вообще-то Кадзэ просто дословно воспроизвел один из классических «демонических» трюков ниндзя, которые чаще всего приписываются легендарному шиноби Като Дандзо, жившему несколько раньше, в Эпоху сражающихся княжеств.


[Закрыть].

Глава 17

 
Нет света – явятся тени…
Демонам в радость
Совесть больную терзать.
 

Следующим утром, чуть свет, Кадзэ уж сидел на ветке дерева, с безопасного расстояния наблюдая, что творится в бандитском лагере. А творилось там кое-что весьма интересное. Люди Куэмона, видел он, сидели вокруг выгоревшего кострища. Спорили. Размахивали руками. Голосов не слыхать, и на вид они – точь-в-точь куклы из театра бунраку, разыгрывающие сценку из старинной шуточной пантомимы. Жалко все-таки, слов не разберешь. Хотя к чему? И так ясно, о чем вольные молодцы беседуют столь возбужденно.

Широкоплечий высокий мужчина – судя по всему, предводитель Куэмон – пытался в чем-то убедить прочих бандитов. Потрясая обнаженным мечом, он расхаживал взад и вперед, сильно напоминая военачальника, стремящегося пламенной речью перед боем вдохнуть мужество в усталых, измученных солдат. Время от времени он останавливался и решительным жестом указывал в сторону зарослей, в которых Кадзэ со своим нехитрым оборудованием вчера столь блестяще разыграл явление призрака. Несколько раз Куэмон даже направлялся к деревьям, но, видя, что никто из бандитов за ним не следует, всякий раз останавливался.

Приходилось вновь возвращаться к кострищу и продолжать убеждение перетрусивших разбойников. Наконец после особенно длинной речи один из парней Куэмона поднялся. За ним последовали еще трое. Четверка присоединилась к предводителю… но и только. Куэмон мог до одурения потрясать мечом и даже грозить кулаком – остальные члены его банды и под страхом смертной казни не согласились бы отправиться в лес на поиски призрака. Куэмон круто развернулся, проорал через плечо нечто, судя по всему, оскорбительное и в сопровождении четверых храбрецов гордо направился к зарослям. Охота на призрака началась.

Несколько минут бандиты молча сидели, мрачно глядя друг на друга. А потом один заговорил, тоже тыкая пальцем в сторону леса. Другой ответил, яростно кивая. Третий что-то добавил. И наконец согласие, похоже, было достигнуто. Разбойники судорожно разбежались по шалашам, чуть погодя вышли, нагруженные оружием, одеждой и припасами, и споро понеслись прочь от лагеря – кто куда, но все в направлении, противоположном тому, в котором отправились Куэмон и его четверка.

В лагере остался лишь один вольный молодец – тот самый молоденький парнишка, которого у Кадзэ рука не поднялась убить в схватке на дороге. Помнится, он еще так забавно заснул, когда его лагерь караулить поставили, – сопел, словно щенок! Кадзэ невольно расхохотался. Устроился на ветке поудобнее и принялся увлеченно поджидать дальнейшего развития событий.

Судя по всему, поиски Куэмон вел весьма основательно, каждый куст готов был перевернуть. Чуть не два часа прошло, покуда он и четверо его верных последователей вернулись в лагерь. А там… Ради столь незабываемого зрелища стоило, право, посидеть на дереве! Кадзэ затаил дыхание. Физиономия Куэмона побагровела. Полиловела. А потом он взорвался, подобно фейерверку, что запускают в ночное небо по большим праздникам. Сначала ударом кулака свалил с ног ни в чем не повинного парнишку. Засим, как буря, пронесся по лагерю, соображая, что и сколько унесли с собой ренегаты. Сообразил. Подскочил к бедному пареньку – тот как раз только-только на ноги подняться успел – и обрушил на него новый удар. Лежа на земле, мальчишка дрожащей рукой указал, куда направилось большинство беглецов. Взывая о мести, Куэмон и его четверка пустились в погоню.

Кадзэ, тихонько насвистывая, принялся неторопливо спускаться с дерева. Славно! Все вышло как нельзя лучше. В одиночку идти на десять – двенадцать людей – чистое самоубийство. Предводителя он, верно, зарубил бы, но и сам бы пал в неравном бою. А пятеро противников зараз – это уж вполне в силах человеческих. Тем более вернутся эти пятеро измученные, усталые после почти бессонной ночи, долгих, бесплодных блужданий по лесу и, ко всему, погони за удравшими подельниками. Тут-то их Кадзэ и встретит…

Хачиро в лагере тем временем кое-как сел. Прижал ладони к голове. Крепко отколотил его Куэмон – до сих пор в ушах звенит, а за что, спрашивается?! Ох, не зря, когда побежали прочь перепуганные до полусмерти разбойники, почуяло сердце – надобно с ними отправляться. Дурак. Не послушался предчувствия! Господина Куэмона боялся много сильнее, чем чудищ с того света, – вот и решил подождать. Спасибо, дождался! Хотя с другой стороны, у Куэмона, когда он за беглецами помчался, такое лицо было… может, и повезло Хачиро, что удрать не пытался.

Паренек поднялся на ноги. Взял забытое кем-то копье. Предводитель на прощание приказал лагерь стеречь, человек нападет иль демон – сражаться без страха. А чтоб Хачиро покрепче приказ его запомнил, пообещал: коль к его приходу мальчишка снова задрыхнет на посту, он ему яйца оторвет и демону скормит. А коли Куэмон сказал – стало быть, сделает. Хачиро трястись начинал, вспоминая слова предводителя.

Прошла у парня голова, зато в животе заурчало. Сначала думал – со страху (после Куэмона немудрено), но после понял – нет, просто, так сказать, зов природы. Хачиро торопливо направился к ближайшим кустам, сорвал пригоршню листьев – не водится у бандитов бумаги на подтирку – и рысцой побежал поодаль, в ту часть зарослей, какую они с товарищами заместо уборной использовали. Живот крутило, надобно заметить, зверски, но все равно прежде всего Хачиро вокруг себя огляделся. Кто его знает, за каким кустом иль деревом чудовище неведомое скрываться может! Осторожность не помешает.

Нет, вроде все спокойно, демонов поблизости не намечается. Хачиро задрал кимоно, развязал набедренную повязку. Завернул полы одежки повыше, до самого пояса, и присел на траву на корточки, копье же – мало ли что! – на колени положил.

Однако не успел паренек и приступить к отправлению естественных нужд, как почувствовал: сзади что-то его шею щекочет. Закинув руку за голову, юноша попытался было отмахнуться от назойливого насекомого и… хлопнул плашмя ладонью прямехонько по лезвию меча! Среагировал Хачиро неожиданно быстро. Враз вскочил на ноги и попытался замахнуться копьем, но, увы, безуспешно. Обутая в сандалию нога молниеносно вышибла у него оружие. На плечо легла тяжелая рука и резко толкнула парнишку назад, на траву.

– Лучше б тебе продолжить делать свои делишки, малыш, – посоветовал хрипловатый насмешливый голос. – Боюсь, предводителя вашего нынче до-о-олго ждать придется.

В тот же день, ближе к вечеру, Куэмон яростно мечтал о встрече с демоном. Зол он был настолько, что схватку с чудовищем лесным как милость богов бы принял – хоть душу отвести! Сукиных сынов трусливых, что бежали из лагеря, прихватив с собой все награбленные деньги и большинство припасов, поймать так и не удалось. Нет, конечно, главные ценности Куэмон припрятал у себя в шалаше, и весьма тщательно, но все равно противно было до невозможности. Свиньи паршивые, шлюхино отродье! Что они вообще раньше знали о лихом бандитском промысле?! Куэмон их в грязи подобрал, сил на обучение не жалел, заботился – а они теперь его ж и обокрали!

Оставшиеся с ним четверо разбойников, запыленные, измученные бесплодной погоней и столь же бесплодной утренней охотой на демона, плелись в лагерь молча, опустив головы. Знали – лучше рта нынче не открывать. Зато Куэмон молчать не собирался. Рычал, сыпал проклятиями, наворачивал друг на друга многоэтажные ругательства. И чем громче выражал свой гнев предводитель, тем тише становились его люди.

Добрались Куэмон и его вольные молодцы до лагеря, когда день уже клонился к вечеру, а красное предзакатное солнце больно било в глаза. Солнце-то и не давало Куэмону как следует рассмотреть издалека человека, находившегося в лагере.

На фоне багряного неба вырисовывался только силуэт – широкие плечи, обнаженный меч в руках. Сначала Куэмон даже принял пришельца за мальчишку, которого оставил на страже, но понял: нет, ошибся он. Слишком профессионально держит оружие, слишком уверенно стоит, широко расставив ноги. Взрослый мужчина это, а не щенок Хачиро.

Полумертвые от усталости бандиты заметили, что предводитель их вдруг встал, ровно вкопанный, и тоже притормозили.

– Чего стоим-то? – не сразу рискнул спросить один из них.

– Оружие на изготовку, болваны! – прошипел Куэмон и тотчас подтвердил свой приказ делом, выхватив меч из-за широкого пояса. Бандиты предводителю давно уж научились подчиняться мгновенно – и мига не прошло, а алое закатное солнце уж засверкало на лезвиях трех катан и наконечнике старинного копья.

Пятеро вольных молодцев приближались неторопливо, мягкой, крадущейся походкой. Кадзэ заметил: Куэмону даже не пришлось отдавать приказ, его люди сами рассредоточились как можно шире, явственно норовя обойти пришельца слева и справа. Противно, конечно, но приходилось признать – вышколил предводитель своих парней на славу. Кадзэ наблюдал. Ускорь кто-нибудь из бандитов шаг, прыгни, кинься в атаку – он отреагировал бы молниеносно, но пока что и сам хотел подпустить противников к себе поближе. Главное – не дать никому зайти себе за спину…

– Поберегись, старший брат! Это тот самый самурай с дороги в Хигаши! Страшный воин! – прозвенел вдруг в тишине голос Хачиро.

Парнишка, надежно связанный по рукам и ногам, сидел в сторонке, напряженно наблюдая за происходящим. Правильно сделал Кадзэ, что не стал ему рот затыкать! Как он и предполагал, Хачиро решил предупредить атамана о грозящей ему опасности, а самураю то было только на руку. Пускай знают вольные молодцы, с каким врагом дело имеют. И верно – услышав крик юноши, трое бандитов из четверых невольно замедлили шаг. Славно, очень славно. Того Кадзэ и добивался: пусть перетрусят перед тем, как в бой броситься. Скорее умрут!

Кадзэ неторопливо встал в боевую позицию, поднял меч, сжимая рукоять обеими руками. Казалось бы, ничего особенного пока не случилось, но трое разбойников Куэмона дрогнули еще сильнее, попятились, словно пытаясь спрятаться за спиной предводителя. Один из перетрусивших находился слева от Куэмона, остальные двое оказались справа. Кадзэ дождался, пока эти трое слабодушных отстали от предводителя и его отважного товарища на целый шаг, и атаковал.

Атаковал он так стремительно и яростно, что бандиты попросту растерялись. Первым же ударом самурай разрубил плечо и шею разбойника, что шел рядом с предводителем, – тот замешкался и не успел отразить нападение. Однако немедленно скрещивать клинки с Куэмоном Кадзэ не стат. Вместо этого он прикрылся телом убитого, точно щитом, и тотчас же вступил в бой с отставшими бандитами.

Один сумел парировать удар – над лагерем раздался чистый, певучий, смертоносный звон двух сшибшихся катан. Вместо того чтоб атаковать этого противника вновь, Кадзэ развернулся. Меч его описал стремительный полукруг и обрушился на второго разбойника, вооруженного копьем. Тот удара не ожидал и поплатился за свою медлительность жизнью, когда лезвие катаны поразило его в бок.

Куэмон перешагнул через тело первого убитого и подбирался к Кадзэ. Но тот отбежал назад, атакуя бандита, который шел поначалу за спиной у атамана. Тот поначалу сражался недурно, несколько ударов отразил довольно легко, но вскорости оплошал и он, и катана Кадзэ рассекла его плечо и грудь. На мгновение самурай забеспокоился – не слишком ли глубоко застряло лезвие меча в ключичной кости разбойника? Но нет, он все же успел извлечь клинок из тела умирающего до того, как на него напали разом Куэмон и последний оставшийся в живых его дружок.

Один пытался прокрасться за спину, но Кадзэ в ловушку не попался, просто отпрыгнул в сторону. А после развернулся на девяносто градусов – так, чтоб противники оказались не спереди, и сзади от него, а справа и слева. Бандиты чуть приостановились, и Кадзэ, который уже тяжело дышал и обливался потом, мысленно возблагодарил богов за это промедление.

Куэмон, сощурясь, оглядывал самурая. Рот его искривила гримаса исступленной ненависти. Ну что ж, он мечтал сойтись в схватке с демоном, и демон в человеческом облике его тоже вполне устроит! Кадзэ подумал: вот сейчас предводитель разбойников бросит ему что-нибудь оскорбительное. Но обратился Куэмон не к нему, а к своему товарищу:

– Коли нападем разом – мы эту тварь прикончим. Выдохся он. Не выстоит в одиночку супротив двоих.

Куэмон ошибался нечасто, однако на сей раз ошибся.

Как только разбойники разом устремились к нему, Кадзэ мгновенно отпрыгнул на шаг назад. Место, куда нацеливали удар его противники, внезапно оказалось пустым. Им обоим пришлось резко, на бегу изменить траекторию движения. Так что напасть на Кадзэ одновременно справа и слева не вышло – оба бандита теперь стояли с самураем лицом к лицу.

Кадзэ опустился на одно колено, чтобы сохранить равновесие, поднял меч над головой, защищая голову, и все-таки ухитрился парировать одновременно оба удара. Куэмон, меч которого скрестился с мечом Кадзэ, стал судорожно дергать за рукоять, пытаясь освободить свой клинок и рубануть по противнику снизу. В то же время Кадзэ подался вперед, облегчая давление на меч и посылая его в полет. Меч Куэмона, вырвавшийся из захвата, со свистом рассек воздух, и одновременно лезвие катаны самурая рассекло живот второго бандита. Горячая кровь, желчь и полупереваренная пища забрызгали серое кимоно Кадзэ. Бандит громко застонал и, зажимая пальцами страшную рану, осел наземь.

Кадзэ упал, но успел откатиться подальше от умирающего. Того Куэмон и ждал. С ликующим воплем он ринулся к самураю и обрушил на него меч. Впрочем, Кадзэ уже завершил кувырок – как раз вовремя, чтобы парировать своим мечом удар предводителя разбойников. Не поднимаясь, Кадзэ больно пнул Куэмона ногой – точно в коленную чашечку. Тот не устоял, потерял равновесие и повалился навзничь. Кадзэ вскочил. Коротко замахнулся и вонзил меч сверху вниз, прямехонько противнику в горло, да с такой силой, что клинок, насквозь пронзив человеческую плоть, вошел глубоко в землю. Куэмон умирал, но все еще не сдавался. Обеими руками, рассекая ладони до костей, он судорожно вцепился в лезвие, пытаясь вырвать вражеский меч из раны. Кровь из рассеченной сонной артерии с отвратительным бульканьем фонтаном била в воздух. Пригвожденный к земле предводитель бандитов понимал – минуты его сочтены, но боролся со смертью, надеясь успеть подняться и прихватить своего убийцу с собой в преисподнюю.

Кадзэ всем весом навалился на рукоять меча, вонзая его все глубже и не давая Куэмону освободиться. С каждой секундой усилия разбойника слабели… и вскоре руки его упали. Человек, наводивший ужас на горные селения, затих.

Кадзэ жадно хватал ртом воздух, однако каждый глоток, с мучительным трудом попадавший в его легкие, приносил с собой омерзительный запах крови и желчи. Дышать было невозможно – и не только физически. Подступало к горлу бесконтрольное отвращение к трупам и разложению, которое с детства воспитывал в нем синтоизм. Кадзэ устало подивился – надо же, какой нелепый парадокс! Он – воин, жребий его – убивать и однажды быть убитым, и в битву он всякий раз идет с холодным, нечеловеческим равнодушием. Но стоит битве завершиться, а ему – остаться в одиночестве над чужими телами, как приходят печаль и раскаяние – что сделал он, зачем? Ибо путь воина – по колено в людской крови, и идти по нему приходится в одиночестве.

Пока длилась схватка, Кадзэ отдавался ей телом и душой, и ничто другое в мире для него не существовало. Именно в бою чувствовал он себя по-настоящему живым – и наслаждался этим ощущением. Какая женщина, какой юноша даст воину удовольствие, равное азарту битвы? Он чувствовал каждый малый камешек под ногами, ловил жадным взором каждый поворот головы противника. Тяжелое дыхание врага звучало в его ушах победной трубной песнью – он, хищник, сердцем чувствовал: добыча выбивается из сил и скоро совершит роковую ошибку или допустит смертоносную небрежность. Мозг Кадзэ во время схватки работал с огромной скоростью – вдвое, втрое, вчетверо быстрее движений тела. И самым главным, самым желанным в жизни казалась скорая победа. Единственная вожделенная цель, ради которой, по сути, только и стоило рваться в бой.

Победа приходила… и следом за ней раз за разом возрождались в его душе останки былой человечности, уничтоженной, казалось бы, безвозвратно в запале боя. Кадзэ оглядывался. Видел кровавый результат своих деяний. И накатывала на него мучительная, невыразимая словами тоска. Право, как вдумаешься – дивно ли, что столь много самураев принимают в старости монашеский постриг?

Не раз доводилось ему видеть, как воины победоносной армии сразу же после битвы достают из коробов припасы, пьют и закусывают, сидя прямо на поле брани, меж луж крови, трупов и отрубленных рук и ног. Для Кадзэ подобное было невозможно, неприемлемо. Странно, не так ли? Человек, который любит сражаться, тяготится зрелищем смерти!

Кадзэ встал. Рывком вырвал лезвие меча из горла поверженного бандита и аккуратно вытер о его одежду. Ну, что там еще? Он прислушался. Умирающие стонали, но все тише и реже. Однако средь стонов этих слух Кадзэ различил некий странный, всхлипывающий звук. Удивленный Кадзэ быстро осмотрелся в поисках источника всхлипывания и вскоре нашел его. Неподалеку тихонько плакал связанный парнишка.

Кадзэ неспешной походкой пошел из лагеря прочь. Добравшись до источника, близ коего он недавно оставлял драконьи следы, сбросил кимоно и хакама и опустился на колени – прямо в неглубокий ручей. Вода ледяная была, у него на миг аж дыхание перехватило, однако он все равно принялся мыться, яростно стирая с лица и тела пыль и пот, пытаясь избавиться от мерзкого запаха смерти. Отмывшись, Кадзэ вышел из ручья и стал выполаскивать свою одежду. Когда он выкручивал кимоно, вода на мгновение окрасилась кровью. Закончив со стиркой, самурай перекинул отжатые, но еще мокрые вещи через плечо и, небрежно насвистывая, легким шагом направился назад в бандитский лагерь, почти нагой, в одной лишь набедренной повязке и сандалиях, с отличным настроением человека, только что вышедшего из общественной бани.

Когда он воротился в лагерь, все разбойники были уже мертвы. Мальчишка, захлебываясь плачем, вскинул голову и посмотрел на него округлившимися, полными ужаса глазами. Самурай подошел поближе. Дернул за стянувший запястья парня ремешок и рывком поднял его в сидячее положение. Потом задумчиво посмотрел на своего пленника. Обычное крестьянское лицо – широкоскулое, грубоватое, ни красоты, ни изящества. По смуглым щекам обильно льются слезы, из носу, сказать по чести, течет.

– Что ж мне с тобой делать, а? – спросил Кадзэ негромко.

Парнишка не ответил. То ли горло от страха свело, то ли попросту невдомек было, что грозный самурай имеет в виду.

– Однажды, – продолжал Кадзэ все так же вполголоса, – я уж подарил тебе жизнь. Там, на дороге, помнишь еще? Верно, каждый человек, в ком есть хоть капля ума, понял бы после той сцены, что от бандитов следует держаться подальше. А ты что сделал? Галопом помчался назад, в лагерь! Неужто ты сам не сознаешь, парень, насколько не похож ты на своих дружков-разбойников?

– Я, может, и нет, а они вот понимали! – неожиданно сердито всхлипнул паренек. – Никогда меня на дело не брали, гады! Только и заставляли глупости всякие делать – лагерь сторожить, на стреме стоять, приказы передавать, стирать да стряпать!

– Ну, положим. Один раз тебя на дело точно взяли. Помнишь, тебе всего-то и надо было, что в спину мне копье вонзить? А ты не сумел.

– Я не струсил! Я б сумел, просто…

– Не отрицай. Ты именно не сумел. Когда рука не поднимается ударить человека в спину – таким гордиться надо, а не стыдиться. И лишь благодаря этому ныне я вновь намерен тебя пощадить.

– Я ничем не лучше своих товарищей! И в милосердии вашем не нуждаюсь! – бросил паренек вызывающе, но несколько подпортил эффект, шмыгнув носом.

Кадзэ фыркнул.

– Боги, – сказал он, – куда ж этот мир злосчастный катится, коли неплохой мальчишка умереть готов, чтоб только показаться хуже, чем есть? Ну хорошо. Вот я тебя сейчас развяжу. Дам тебе меч, хороший меч. Попытаешься ты прокрасться ко мне за спину и убить меня?

Паренек молча смотрел на Кадзэ – верно, не мог придумать, как бы получше ответить.

– Успокойся, – усмехнулся самурай. – Я вовсе не намерен устраивать тебе подобный экзамен в действительности. Воин рискует собственной жизнью, но не играет ею без нужды. Вот как мы поступим: сначала я заберу все оружие, какое смогу тут найти, а потом освобожу тебя. Изволь, дитя мое, выкопать пять могил и схоронить в них своих дружков. Сделаешь, что велено, – в награду, так уж и быть, я тебя пощажу. И запомни – ты получаешь свою жизнь из моих рук уже вторично. На сей раз постарайся не выбрасывать ее зазря.

Мокрые кимоно и хакама Кадзэ развесил на кустах – пускай просыхают, пока он оружие, разбросанное вокруг тел павших врагов, собирать будет. Когда он закончил, мальчишка уж перестал плакать, смотрел спокойнее. Кадзэ перерезал ремешки у него на локтях, запястьях и щиколотках и кивком приказал отправляться копать могилы, сам же прилег в тенечке, грызя травинку и ожидая, пока высохнет одежда. Чуть погодя, поднялся, срезал ветку потолще, отрезал от нее подходящий кусок и стал вырезать статуэтку Милосердной Каннон.

– Тебя как звать-то, знаменитый вольный молодец? – спросил он не без ехидства, отделывая ниспадающие складки одеяния богини.

Паренек пробормотал что-то – тихо, практически неразличимо.

– Чего-чего?

– Хачиро, говорю.

– Восьмое дитя, значит? Или отец с матушкой тебя так в шутку назвали? А не врешь ли? Может, ты и вовсе старший сын в семье и тебе более пристало бы зваться Ичиро [26]26
  Ичиро – значит Перворожденный. Весьма распространенное в Японии имя для старшего сына.


[Закрыть]?

Хачиро непонимающе воззрился на Кадзэ. Далеко не сразу сообразил он – странный самурай попросту шутит. И только тогда позволил себе робкую, неуверенную улыбку.

– Нет, господин. Я и верно восьмым у батюшки с матушкой родился. Вообще-то у них четырнадцать детишек до меня было, да что поделаешь, только половина и выжила.

– Сам я тоже не старший сын, а лишь второй, – понимающе кивнул Кадзэ. – Послушай-ка, малыш… а что это тебя вообще дернуло в бандиты податься?

Мальчишка перестал копать могилу. Мускулы на спине напряглись.

– А куда еще подаваться-то было? – спросил он тихо. – Всю семью мою воины убили. И всех у нас в деревне. И деревню пожгли.

– Чьи ж это были воины? – спросил Кадзэ, не в силах поднять глаза. Боги, сколько деревень вот так сжигали и его собственные люди!

– Знать не знаю, господин, – вздохнул Хачиро. Чуть помедлил и добавил: – Одно мне запомнилось. У них на знаменах уж больно странный герб был: ни дать ни взять паук!

Кадзэ дернулся, точно его под дых ударили. Не сразу, медленно оторвал взгляд от почти готовой статуэтки и посмотрел пареньку в глаза.

– Черное поле? В центре – белый бриллиант, окруженный восемью склоненными бамбуковыми стеблями, тоже белыми? Вспомни, это важно. Все так? – сказал он очень тихо.

Хачиро вновь прервал работу и изумленными округлившимися глазами уставился на самурая.

– Ага, точно так! А вы откуда знаете, господин?!

– А не было ли там еще и высокого худощавого человека в черном крылатом шлеме? Ну, в шлеме с такими вот штуками по бокам? – Кадзэ, забыв даже положить нож и неловко сжимая его двумя пальцами, прижал руку к виску и старательно растопырил оставшиеся пальцы, пытаясь более или менее внятно изобразить крыло. – Может статься, он еще боевой веер в руках держал, стальной, – сигналы солдатам подавать… Он там был?

– Да откуда вы столько всего знаете-то?! Кто он такой, элодей проклятый? Зачем деревню нашу пожег? Зачем родных моих загубил? Если знаете – скажите, молю! – в голос закричал Хачиро, с которого от волнения последние остатки страха слетели.

– Он – знатный самурай на службе у Токугавы. Почему в деревню вашу явился, говоришь? Потому, полагаю, что князь здешних мест, господин ваш, оказался на стороне, поддерживающей вдову и наследника Тоетоми, правителя нашего покойного. Да, несомненно, так… А почему деревню приказал спалить и всех ее обитателей уничтожить? Да просто потому, что мерзавец он редкостный. Зло творить ему в радость. А других причин и не надо.

– Да вы с ним знакомы, что ль, господин?!

Лицо Кадзэ исказила усмешка горечи и ненависти. Черные глаза полыхнули искрами.

– Да, имел счастье. Имя этой гадине – князь Окубо. Я еще мальчишкой знакомство с ним водил.

Хачиро смешанные чувства испытывал. С одной стороны, любопытство его разбирало ужасное – расспросить бы самурая, что да как… С другой – видел он лицо Кадзэ, когда тот имя Окубо произнес, и страшно ему стало по-настоящему. Нет, лучше не спрашивать, право! Помолчал паренек, поскреб в затылке да вернулся к своей работе.

Кадзэ сразу заметил – мальчишку он здорово напугал, ни к чему это, надо бы взять себя в руки, да поживее. Однако само имя Окубо пробудило в нем ярость столь сильную, что успокоиться вышло далеко не сразу. Несколько минут Кадзэ молчал, потом решил: лучшее сейчас – вообще сменить тему. Спросил парнишку:

– Ну, так как же ты в банде у Куэмона оказался?

– Да они в горах меня схватили. Чего?! Они добрые были. Накормили меня, а после и говорят – на кой тебе крестьянствовать, гробиться да с голоду пухнуть? Сказали – ныне Токугава победу одержал, наемнику теперь уж ничего не заработать. Хочешь есть сладко, спать мягко – иди разбойничать, самое милое дело.

– М-да, есть сладко и спать мягко. А ты, значит, поверил. Послушай, малыш! Жизнь крестьянская трудна, кто же спорит, но зато и живут крестьяне долго. А сейчас ты копаешь могилы своим дружкам, и знаешь ли, что убило их во цвете лет? Не меч мой, а развеселая их жизнь бандитская. Не зарубил бы их я – что ж, рано или поздно это сделал бы кто-то другой. Они же всю эту провинцию в ад кровавый превратили! Может, когда события приняли бы совсем уж скверный оборот и князь Манасэ наконец очнулся бы, собрал бы карательный отряд да перебил их, всех до единого.

– Ой, да что вы! – внезапно хихикнул Хачиро. – Да сроду бы светлейший Манасэ на такое не пошел!

Столь неожиданное веселье подивило Кадзэ.

– Отчего это? – спросил он изумленно.

– Да светлейший Манасэ со старшим братцем нашим, Куэмоном, в любви да дружбе жил. Куэмон ему деньги одалживал. Манасэ-сама, как ему денежки понадобятся, вечно к нему обращался!

Кадзэ замер. Отложил статуэтку.

– Нет, ты, верно, спутал. И откуда тебе знать?

– Кому ж, как не мне! Да я сам те деньги в замок князя Манасэ и относил. Я ж вам говорил, господин. Такое мое дело в банде было: по поручениям бегать, приказы старшего братца передавать, людей, которых обобрали, да не убили, на дорогу к замку выводить… ну, и светлейшему Манасэ денежки таскать. – Парнишка бросил на Кадзэ неуверенный взгляд: – Ох и разозлится ж на вас светлейший, когда прознает, что это вы Куэмона… того…

– Возможно, и разозлится. Но с гневом Манасэ я как-нибудь разберусь сам. А ты пока что разбирайся с собственными делами. Могилы следует выкопать до темноты. Изволь-ка поторопиться!