Текст книги "Смерть на перекрестке"
Автор книги: Дэйл Фурутани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
– Я возвращаюсь. Кто-нибудь со мной идет?
Несколько мальчиков переглянулись. Помолчали. Помялись. Наконец раздался неуверенный первый голос:
– А чего? По мне, так Ешие дело говорит!
– И правильно! Я так же считаю!
– И я согласен!
– Вот и славно, – выдохнул Ешие, все еще не совсем вошедший в новообретенную роль выразителя общего мнения. – Правда, пошли назад, что ль? Была радость – шляться в темноте по холоду! Одни боги знают, что за твари в здешних горах прячутся, только ночи, между прочим, и ждут!
Засим толстяк, не озаботясь формальными словами прощания, резко развернулся и споро почесал вниз по горной тропинке – надобно заметить, со скоростью куда большей, нежели та, с которой он недавно карабкался вверх.
Мальчишки, порешившие вернуться вместе с ним в город, обменялись насмешливыми взглядами, но через несколько мгновений припустили следом.
– Трусы несчастные! – заорал вослед беглецам Окубо. – Удрали, увидев жалкие следы на снегу! Вы – позор своих предков!
Он покосился на Кадзэ и ехидно полюбопытствовал:
– А почему бы тебе, сопляк, не поторопиться? Еще успеешь составить им компанию!
– С чего вдруг? – очень ласково ответствовал Кадзэ. – Именно я следы эти на снегу и увидел. И не припомню, чтоб я сказал хоть слово о возвращении домой.
– Славно. Значит, хоть ты не намерен бежать вместе с этими никчемными трусами?
Кадзэ молча пожал плечами. Взглянул Окубо в глаза – спокойно и холодно.
– Чего молчишь, недоросток?
– А что говорить-то? Жду, пока ты заткнешься и мы наконец дальше пойдем.
– Может, полагаешь, и я струшу?! – зашипел Окубо.
Кадзэ склонил голову к плечу. Обдал его откровенно ироничным взором. Снова пожал плечами, а после неторопливо пошел вперед, не удостоив недруга даже словом. Окубо покосился на остальных ребят (с Ешие не ушли всего-то трое) и торопливо последовал за Кадзэ. Шли они в тяжелом, взрослом молчании. И следа не было недавних мальчишеских шуточек и смешков. Черные ветви, только что казавшиеся просто по-зимнему оголенными, ныне словно предвещали беду. От кустов и деревьев тянулись по белому снегу мрачные тени. Юные путешественники все теснее сбивались в стайку, все более испуганно перешептывались. Где-то в темнеющем небе хрипло каркнул ворон. Мальчишки – все до единого – подскочили от неожиданности. Потом в унисон захихикали, с истерическим восторгом тыча пальцами в летящую птицу.
Примерно за полчаса до того, как на горы обрушилась полная тьма, они доплелись все ж таки до конца дороги. Там, и верно, стоял исхлестанный непогодой маленький домик. Лохматая крыша из почерневшей соломы. Грубые бревенчатые стены. Спереди красовалась большая, кое-как сбитая из неровных досок дверь. Окон, похоже, в домике не было вовсе. Кошмар и ужас. Под столь непритязательной кровлей, возможно, и стал бы обитать юный лесоруб или бедный углежог, – но и помыслить было невозможно, чтоб сия жалкая хижина стала приютом для великого мастера благородного искусства меча!
– Это… оно? – тихонько, ровно в никуда, спросил Окубо.
– Кто ж его знает? Вроде мы до конца дороги дошли.
– Нам чего – прямо тут кланяться? – полюбопытствовал один из мальчиков.
Окубо не ответил. Просто пал у дверей домика на колени и склонился в нижайшем земном поклоне. За ним последовали остальные. Кадзэ, поудобнее устраиваясь на коленях, тоскливо смотрел Окубо в спину. А на что там особо смотреть? Разве – на фамильный герб, белеющий у него на затылке, почти под самым воротником черного верхнего кимоно [9]9
В средневековой Японии жители – как высокородные, так и низкорожденные – спасались от холодов, надевая несколько кимоно одно на другое. Верхние зимние кимоно обычно простегивались ватой.
[Закрыть]? На паука похоже. В центре – бриллиант, а вокруг – склоненные стебли бамбуковые. Прочие мальчишки тоже скучали, коленопреклоненные. С тоски Кадзэ подумал – может, медитацией заняться? Она вроде и душу, и разум очищает. Конечно, медитируй хоть как, теплее на холоде зимнем не станет, зато, уйдя в себя, можно этот холод уже не ощущать!
Ночь пала, как то и бывает в горах, – внезапно и жестоко. Морозец пощипывал коленки и локти мальчишек, забирался под кимоно и хакама. Дрожали. Стучали зубами. Однако терпели. Вовсе новичками они не были, – не раз случалось участвовать в военных учениях. Хоть и не всерьез – а все жизнь воинская, какова есть. Ночевали и в шатрах, и просто под открытым небом, – и зимой тоже. Да ведь и рождены все в деревне! С малолетства в горах охотились! В общем, попривыкли к холоду да ветру. Непривычно другое – на коленях в снегу стоять. Тем более так долго. Противно, утомительно и на душе тяжко. Одно слово – достойный конец утомительного похода!
А ведь хозяин – дома, не делся он никуда: мальчишки и от ворот прекрасно слышали: внутри кто-то ходит, громыхает кухонной утварью. А потом, когда уж и вовсе темно стало, замерцал в щели под скверно пригнанной дверью серебристый свет. Поднялся над крышей дымок, и смешался с острым ароматом сосновой смолы вкусный запах еды, щекотавший ноздри и бередивший желудок. Кадзэ поневоле размечтался – сколь, верно, хорошо ныне в домике! Тепло, уютно. Очаг горит. Котелок кипит. Свернуться бы в клубочек у того очага, завернуться в одеяло… Практически сразу же Кадзэ себя оборвал. Проклял свою слабость последними словами – и не только невинными детскими ругательствами, но и истинно крепкими выражениями, подслушанными у костров отцовских воинов. Что толку в мечтах о тепле и уюте? От них только холоднее и противнее! И вообще, чему учит мужчину философия школы Дзен? Освободи свое сознание и постарайся избавиться от мыслей. Слейся с окружающим миром и забудь обо всем… особенно – о холоде, от коего руки и ноги уже начинают неметь.
Шаги в домике замерли, однако дверь так и не отворилась. Спустя несколько минут угас и свет, мерцавший из-под двери.
– Слушайте, а он вообще-то знает, что мы тут торчим? – спросил наконец один из мальчиков.
– Да какой он, к демонам, великий учитель, коли таких простых вещей не замечает?
– Ох, парни, не нравится мне все это, – он нас впускать в дом собирается или как?
– Да, сдается мне, не собирается. Может, всю ночь на коленках в снегу заставит простоять – в знак серьезности наших намерений!
– Оскорбление всему древнему роду Окубо – понуждать его наследника ждать в снегу!
– Ой, а может, плюнуть на все и просто в дверь постучать?
– Ни в коем разе!!! У вас гордость есть или нет? Лично я не собираюсь терять лицо, унижая себя столь жалким образом. Собственно, ты замерз, ты и стучи!
– Щас. У меня, между прочим, тоже гордость есть!
– Ты младше всех, тебе и…
Договорить наследник славного рода Окубо не успел. Ночь рассек странный звук – ровно кнутом со всей мочи кого-то хлестнули. Горы ответили громким эхом.
– Что за…
– Заткнитесь, идиоты! Тише! Слушайте!
Свистящий резкий звук раздался вновь.
– Боги, боги милостивые! Что ж это такое?
– А мне откуда знать? Вроде как хлыстом на лошадь замахнулись, но не ударили. В воздухе хлыст просвистел…
– Да где ж это?!
Двое мальчишек вскочили на ноги. Принялись судорожно осматриваться. Внезапно один из них указал дрожащим пальцем куда-то поодаль и чуть слышно прошептал:
– Гля-ди-и-ите…
Все мальчики, не исключая Кадзэ, уставились в направлении указующего перста. Там, в темноте лесной кущи, слабый звездный свет едва выделял очертания чудовищной фигуры. Страшная тварь казалась на две, а то и три головы выше рослого мужчины. Тело и голова ее напоминали птичьи. Она с поразительной скоростью проскочила меж двумя деревьями и понеслась к мальчишкам. Свистящий шум становился все громче и отчетливее…
– Что это?! Кто это?!
– Н-не знаю. Сроду про такое не слыхивал…
– При-израк! Богами клянусь – призрак! Будда великий! Каннон Милосердная, помоги! Горный призрак это, говорю вам! Он нас тут всех изничтожит! Не драконьи то были следы! Демон! Демон!
Мальчишка, заходясь истерическим криком, вскочил на ноги и принялся ломиться в дверь хижины. Еще двое, тоже вне себя от ужаса, припустились за ним, – и откуда только взялась сила в замерзших руках и ногах? В дверь замолотили уже шесть кулаков.
– Отворите!
– Отоприте дверь, чтоб вас!
– Будда великий, Каннон Милосердная! Демон! Впустите, учитель, молю!
Никакого толку от стука не воспоследовало. Как была дверь хижины наглухо заперта, такой и осталась.
– Глядите, парни! Вон же тропинка! Бежим!
Трое мальчишек опрометью понеслись прочь по тропинке, которая привела их к домику отшельника – скорее, скорее, лишь бы прочь от проклятого места.
Трое, значит, удрали. Двое остались…
По-прежнему стоя на коленях, Кадзэ покосился на Окубо, – он-то как? Тоже не шевельнулся, только лицом побледнел. Так побледнел, что сам на призрака горного сильно смахивает. Но бежать, надобно отдать должное, и не подумал. Вот интересно, подумал Кадзэ, что тому причиной? Отвага? Гордость родовая? Или, может, его попросту от ужаса парализовало? С самим-то Кадзэ все обстояло так, что проще некуда. Любопытно ему было – до невозможности! Удрать под сомнительную защиту ночной тьмы всегда не поздно. А пока охота посмотреть – что дальше случится?
Посмотреть не посмотрел, зато наслушался вволю.
– Крови! – хрипло прорычал чудовищный, жестокий голос из чащи – как раз с того места, где мальчикам только что явилась фигура демона. Горы ответили гулким эхом, придавшим рычанию совершенно уж нечеловеческую громкость. – Крови! Я жажду крови! Где здесь людская кровь?!
Кадзэ, не особо торопясь, поднялся на ноги. Удирать он покуда не собирался, однако пути к отступлению себе обеспечить все же стоило заранее. А вот Окубо, похоже, действия соперника понял не вполне верно. Стоило ему только увидеть, как Кадзэ встает, и паренек тотчас вскочил, ровно ужаленный, и стрелой понесся по тропинке, вослед прочим беглецам. Кадзэ быстренько бросил взгляд через плечо – да, удирает Окубо, и притом сколь еще резво – с ума сойти, – а после снова с интересом вгляделся в лесной мрак.
– Я жажду твоей крови! Напои меня своей кровью, дитя! – опять зарычал гулкий, страшный голос.
Надо же, интересно как… Рычание – рычанием, только не заметил что-то Кадзэ, чтоб обладатель демонического голоса подкреплял свои угрозы хоть какими-нибудь действиями. И вообще – где он, спрашивается? Мальчик стоял, напряженный, точно натянутая струна, пытаясь уловить хоть что-нибудь – увидеть, услышать, ощутить… Однако в лесу все было спокойно. Темно. Тихо. Вновь склоняться в поклоне Кадзэ, ясное дело, не стал – глупо как-то, – но и бежать совершенно не собирался.
Он ждал всю ночь, до рассвета, – и ничего не случилось. Все было вполне спокойно, – ну, иной раз сова, пролетая во мраке прямо над крышей хижины с какой-нибудь злосчастной мышью-полевкой в клюве, крыльями прошуршит, но – не больше. Никогда – ни раньше, ни потом – не доводилось Кадзэ переживать столь же неприятную ночь. Казалось, угроза таилась даже в самой тишине. Ему уже неоднократно приходилось участвовать в военных учениях и выстаивать ночную стражу. В самый первый раз – позор так позор – он даже заснул на посту и был пойман за сим непристойным для самурая занятием. Ох и выдрал же его, помнится, тогда отец за подобное безобразие – самолично порол, лучшего боевого ремня, металлическими бляхами изукрашенного, не пожалел! Урок впрок пошел: никогда более Кадзэ не уснет на посту или на страже. Но все равно тяжко: дремота подкрадывается незаметно, на мягких лапах, смыкает веки, туманит сознание. Впрочем, в тот раз ночь, благодарение богам, была морозная, а пережитый страх и ужасы, коим, возможно, еще предстояло за ним последовать, здорово помогали отогнать от себя даже самую мысль о сне. И все же следующим утром, когда над горами забрезжил поздний зимний рассвет, мальчик отчаянно обрадовался, увидев, как первые солнечные лучи робко поглаживают древесные ветви, превращая их из черных в серые…
Наконец солнце основательно взошло над горизонтом. И тогда отворилась дверь отшельничьей хижины. Вышел на порог стройный крепкий старик. Длинные и густые его волосы, серебряно-седые, свободно ниспадали почти до бедер. Одет он был просто, почти по-крестьянски – только совсем не на крестьянский лад красовались за широким поясом два самурайских меча. Темные внимательные глаза смотрели молодо, остро – точь-в-точь сокол, высматривающий добычу. Большие руки он скрестил на груди, и Кадзэ отчего-то враз понял, какая огромная сила кроется в этих руках, в этих плечах. Молча, без слова, мальчик упал на колени и склонился в земном поклоне.
Плавно, легко седой воин подошел к нему. Оглядел коленопреклоненную фигурку…
– Ты, полагаю, учиться у меня хочешь?
Кадзэ так и тянуло спросить – видел ли, слышал ли старик ужасное явление призрака минувшей ночью? Однако решил он держать свою любознательность в узде, а язык – по крайней мере пока – за зубами.
– Да, сэнсей, хочу, – отвечал он кратко.
– Ты знаешь, как дрова колют? Топор хоть раз в руках держал?
– Да, сэнсей. Дрова колоть мне приходилось.
– Тогда входи. Раз уж пришел – изволь помогать, пока я поразмыслю, стоит ли мне ныне ученика себе брать…
Глава 8
Прошлое – сон ли, явь ли?
О первой песне своей
Скворец вспоминает…
Целый час тогда, помнится, Кадзэ честно колол дрова. Громадный топор, неудобный, непривычный, ровно живой, в мальчишеских пальцах вертелся, однако удалось ему все же с орудием этим совладать, невзирая ни на усталость, ни на голод, ни на боль головную, виски раскалывавшую. Зато как он гордился собой, когда сэнсей вернулся и увидел, сколь огромную гору дров Кадзэ наколол! А великий воин – нет, на поленницу посмотрел мельком и даже слова не сказал. Заговорил равнодушно:
– Полагаю, мальчик, от завтрака ты бы не отказался?
– Благодарю, сэнсей, вы правы!
– Ступай-ка в дом.
С этими словами сэнсей буквально втолкнул парнишку в домик, где на огне уже кипел изрядный котелок превосходного белого риса – окаю. Бедно было в хижине воина-отшельника. Почти пусто – ни мебели, ни украшений. Зато сразу же глаз притягивала богатая стойка для мечей в углу, на которой – один под другим – красовались дивной работы длинная катана и парный ей короткий вакидзаси. Кадзэ (как, впрочем, и любой мальчишка благородного самурайского сословия) почитал себя прирожденным ценителем хорошего оружия, а потому просто не мог не покоситься на эти мечи. Хороши? Не то слово, что хороши! Много прекраснее, чем отменная пара мечей, что торчали сейчас из-за пояса сэнсея. Боги великие, да с ними неловко было сравнивать даже те дорогие катану и вакидзаси, которые отец Кадзэ бережно хранил у себя в усадьбе и брал лишь по самым торжественным случаям!
Сэнсей отошел в дальний конец хижины. Кадзэ подумал – вот сейчас наконец он достанет миску и положит в нее щедрую порцию риса… Вместо этого старик подобрал с пола щепку, развернулся с почти неизъяснимой глазу стремительностью и швырнул эту щепку прямо в Кадзэ.
Изумленный и взбешенный, паренек не задумываясь отпрыгнул вбок, щепка ударилась о бревенчатую стену почти у самой его скулы и шумно упала наземь. На какой-то миг старый воин взглянул на мальчишку не без интереса. Затем, не замедляя шага, подошел к полке, снял с нее полированную деревянную миску и палочки для еды.
– Держи-ка, – сунул миску и палочки в руки Кадзэ. – Ешь на здоровье!
Кадзэ не без опаски взял из рук старика столовый прибор, но тот более никаких агрессивных действий в его адрес не совершил.
– Когда доешь, – бросил он негромко, – поищи меня на дворе. Проведем с тобой урок по обращению с мечом. Не воображай, в ученики тебя я пока что не взял. Просто любопытно взглянуть, насколь ты туп и беспомощен в высоком искусстве.
Кадзэ мрачно покосился на валявшуюся на полу щепку, едва не угодившую ему в физиономию, сел и принялся за еду, размышляя при этом, что за невероятного учителя послала ему судьба.
Вопросов стало еще больше во время первого же урока сэнсея. Подумать только, старый воин начал его тренировку с того, что принялся объяснять пареньку, как правильно повязывать пояс на самурайском кимоно!
– Послушай, – сказал сэнсей, – некогда, в давно ушедшие времена, мы привязывали ножны своих мечей к поясам кожаными шнурами. Теперь благороднорожденные воители носят мечи за поясами – так пристойней. Ты наверняка и сам едва не отроду носил фамильные мечи на праздничных церемониях. Но тогда мечи эти были только для красоты. В бою же от мечей зависит – жить самураю либо умереть. Ты рожден воином и воином умрешь – вот и учись носить мечи, как пристало воину. Мечи – гордость самурая, но, помимо этого, они приносят и практическую пользу. Как же носить их? Не завязывай пояс слишком свободно – мечи из-под него выскользнут. Не завязывай и слишком туго – он станет сжимать твое солнечное сплетение и мешать свободе движений. Сегодня, мальчик, я научу тебя, как правильно повязывать пояс кимоно, дабы с удобством носить мечи. Мелочь, ты полагаешь? Да. Но из мелочей собираются вещи общие, куда более серьезные. Выучи этот первый урок, и ты поневоле станешь замечать, как носят мечи за поясами взрослые самураи. А чем больше будешь смотреть, тем вернее научишься понимать, обучен ли человек, коему, возможно, предстоит однажды стать твоим противником, высокому искусству или просто носит свои мечи бахвальства ради, в качестве роскошного украшения.
Сэнсей приказывал, и Кадзэ снова и снова завязывал и перевязывал пояс своего кимоно, пока не смог бы сделать это с зажмуренными глазами. Ничего не скажешь, приходилось признать – теперь два самурайских меча лежали за его оби легко и удобно, будто там и на свет появились. Неясно только было – какое, черт возьми, отношение имеет все это к владению искусством кэндо?
– Простите, сэнсей, можно спросить? – пробормотал Кадзэ в конце первого урока.
– Спрашивай. Что ты хочешь знать?
– А когда вы станете учить меня чему-то, связанному с искусством меча?
– Дурак несчастный! Кто сказал тебе, что это не связано с искусством меча? Все, чему я тебя обучаю, связано со священным Бусидо – путем воина. Нынче утром, еще до завтрака, ты уже получил свой первый урок: воин должен оставаться стройным и подтянутым, даже если для этого ему придется колоть дрова. Конечно, предстоит тебе освоить и каллиграфию, и поэзию, и рисование, – однако запомни: плох тот воин, который в ожидании очередной войны только и делает, что развлекается изящными искусствами. Ему надлежит постоянно держать себя в форме. А второй урок – и весьма банальный – ты получил за завтраком. Помнишь, я бросил в тебя щепку? Воину надлежит всегда оставаться начеку, ежесекундно ожидать нападения. О таком ты, надеюсь, слыхал раньше?
– О да, сэнсей.
Кадзэ ожидал – сейчас сэнсей снова его атакует. Так, он знал, обычно поступают учителя, дабы ученики их накрепко усвоили это жизнеопределяющее для воинов правило. Учитель спрашивает ученика – ясно ли ему, что вражеского удара следует ожидать в любую секунду? Да, отвечает ученик, ясно. И тогда, в самый миг этого утвердительного ответа, учитель наносит ему молниеносный удар – дабы делом подкрепить объяснение.
– Ты понял, что тебе сказано?
– Да, сэнсей, понял!
Кадзэ весь подобрался – вот сейчас ему придется либо уходить от удара сэнсея, либо уворачиваться от чего-то, брошенного в его сторону, – скорее всего еще от одной щепки. Но ничего такого не случилось: сэнсей просто продолжал говорить, чем несколько разочаровал юного ученика.
– Многое будет случаться с тобой в жизни, мальчик, и из каждого происшествия тебе предстоит научиться извлекать урок. И делать это придется самостоятельно, ибо далеко не обязательно окажется тогда рядом с тобою кто-то, способный помочь тебе постигнуть смысл происходящего. Понимаешь ты?
– Да, сэнсей.
– Вот и славно. Тогда ступай-ка на двор и принеси малость дров из тех, что утром наколол. Обед готовить будем.
Простой, но сытный обед был съеден практически в полном молчании. Всю ночь Кадзэ глаз не смыкал, день выдался долгий, трудный, и теперь паренька неудержимо клонило в сон. Полумрак, царивший в хижине, и мерцание огня в очаге убаюкивали его медленно, но верно, – ровно матушкина колыбельная когда-то. Сэнсей дал ему футон, одеяло и приказал ложиться в одной из пристроек.
– Завтра утром скажу тебе, стану ли я брать тебя в ученики или нет, – равнодушно бросил воин-отшельник на прощание.
Измученный Кадзэ уснул мгновенно и крепко. Во сне его одолевали образы драконьих следов, крадущихся призраков и демонов с нечеловеческими голосами, требующих крови. Все страхи предыдущей ночи перемешались и обратились в кошмарные видения, и он был уверен – совсем рядом, прямо в комнатке, прячется то ли голодный дух, то ли безжалостный демон. Внезапно руку и плечо обожгла острая боль – и он проснулся.
Сел на постели. Потер, еще не вполне соображая, что происходит, кулаками глаза. Осмотрелся и обнаружил, что поодаль спокойно сидит сэнсей. В одной руке старый воин держал глиняный светильник, в другой – бамбуковую палку и невозмутимо смотрел на Кадзэ.
Мальчик потер плечо. Открыл было рот, чтоб возмутиться – какое право имеет старик бить его, благороднорожденного сына самурая, палкой – и… не сказал ничего. Помолчал минутку и твердо произнес:
– В любую секунду надобно быть готовым к нападению.
Сэнсей удовлетворенно кивнул:
– Славно. Очень недурно. Похоже, не так ты глуп и узколоб, каким кажешься. В ученики тебя я возьму. Утром, как проснешься, первым делом наколи еще дров, а после завтрака мы продолжим твое обучение.
Кадзэ усмехнулся. Надо же, постоянная готовность к вражескому нападению – едва ли не первое, чему научил его сэнсей, а между тем в хижине Дзиро он так глупо попался в ловушку! Нет, нападения-то он как раз очень даже ждал, но вот подумать о том, каким будет это нападение, ума недостало. Судя по обстоятельствам, он понимал: в сеть его поймал толстяк судья. Тупица этот судья редкостный, мнения о нем Кадзэ был самого невысокого. И вот вам – всякий дурак может захватить в плен опытного воина, стоит воину тому позабыть об осторожности! Кадзэ только и надеялся, что на сей раз ему повезет остаться в живых, дабы удалось извлечь из этого горького урока пользу.
Из размышлений его вырвал звук чьих-то шагов. Кадзэ открыл глаза. К его узилищу приближались люди…
