Текст книги "Смерть на перекрестке"
Автор книги: Дэйл Фурутани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Прорвался к человеку с луком в руке – о, разочарование, – уперся взглядом в потную, круглую физиономию судьи!
– Б-бог-ги великие, г-гос-под-дин самурай, чт-то случ-чилось? – стуча зубами от ужаса, лепетал судья.
В другой руке толстяка Кадзэ заметил пучок стрел. Вытянул одну из трясущихся пальцев. Судья разжал руку – прочие стрелы рассыпались по земле. Храня невозмутимость на лице, самурай подошел к одному из крестьян, державших факелы. Спокойно рассмотрел стрелу в пляшущем желтом свете.
– Что случилось?! Что?! Соблаговолите отвечать! – Судья медленно, но верно приходил в себя.
Ответом Кадзэ не озаботился. Еще раз тщательно изучил стрелу судьи. Потом обвел неторопливым прищуренным взором гомонящую толпу, убеждаясь, что среди собравшихся более нет ни одного человека с луком.
– Да говорите же наконец! – взорвался судья.
Кадзэ поднял руку, утихомиривая обитателей деревни.
– Люди селения Судзака! – крикнул он громовым голосом. Шепот, выкрики и разговоры тотчас прекратились. Кадзэ еще раз обвел взором встревоженные лица вокруг и продолжал: – Вы сделали все, как и следовало! Ваша отвага и воинская сноровка до смерти напугали бандитов, уже собиравшихся напасть среди ночи на деревню! Поздравляю с победой!
Сказавши это, Кадзэ сразу же пошел прочь, и люди в толпе расступались перед ним, словно стебли высокой летней травы, которую раздвигает плечами путник, неведомо куда бредущий через зеленый луг. И долго еще, возвращаясь в княжеский замок, слышал потом Кадзэ у себя за спиной возбужденные споры крестьян, оставшихся позади.
Деревня Судзака гудела, ровно растревоженный улей. Одни крестьяне предполагали, что неведомо откуда явившийся самурай, не иначе, безумен. Другие спорили – всяко случается, может, ронин захожий правду сказал – спугнули они в последний момент шайку? Третьи же только пофыркивали: ну да, как же! В самый раз деревенщине темной пугать людей господина Куэмона или, коли уж на то пошло, любого другого предводителя разбойничьего! Поспорили, пошумели – и выдохлись. Напряжение необычных ночных событий ослабело. Мало-помалу разошлись люди деревенские по домам и хижинам своим – досыпать.
Ичиро, староста сельский, – тот, верно, последним ушел. Долго стоял в пыли, крутил головой, прикидывал – чего воин поступком своим странным добился? Но потом и он на боковую отправился, побрел устало в крепкий, зажиточный дом, где жена с детьми давным-давно уже на разные голоса сопели. Поставил нагинату на почетное место в углу главной комнаты. Несколько минут смотрел на нее задумчиво. А после отошел в соседний угол и сдвинул оттуда в сторону несколько увесистых мешков риса. Обнажились доски пола. Почти без усилий снял староста пару-другую деревянных плашек. Пошарил руками в земле, пока не наткнулся на кусок старенькой циновки, маскировки ради замазанный грязью. Снял циновку и уставился вниз, в неглубокую дыру, тщательно устланную изнутри рисовой соломой.
После вытащил из кучи хвороста веточку, зажег от еще тлевших в очаге углей и, словно факелом, осветил свой схрон, удовлетворенно осматривая его содержимое. В неверных рыжих всполохах пламени оружие заблестело чисто и остро. В неглубокой дыре, прижатые друг к другу, скрывались два самурайских меча, кинжал и большой боевой лук. Поразмыслив, староста вынул из запретного для простолюдинов тайника кинжал и принялся снова прикрывать дыру циновкой.
Глава 12
Земля – и вечность…
Я, меж ними зависнув,
К земле и к жизни тянусь.
Следующим утром Кадзэ с почетом препроводили пред ясные очи князя Манасэ. Перед тем, едва пробудившись, нашел самурай в отведенном ему покое собственную свою одежду – выстиранную, отглаженную, заново сшитую и тщательно зачиненную, так что ныне одет был уж на привычный, неброский лад.
Манасэ вкусам своим экстравагантным не изменил – снова красовался во множестве ярких и роскошных старинных одежд, слои коих создавали сложную, изысканную цветовую гамму. Сидел он на маленькой веранде, выходившей в садик, украшенный камнями и кустами. Кадзэ припомнилось – в Японии эпохи Хэйан, когда и создавала благородная дама Мурасаки свою «Повесть о Гэндзи», по умению правильно располагать по цвету многочисленные кимоно и накидки судили об изяществе и хорошем вкусе женщин. Тонкие сочетания множества оттенков, мастерство, с которым орнаменты одежд словно бы перетекали один в другой, тщательность в создании силуэта, который формировали бесчисленные слои ткани, – все это долженствовало свидетельствовать об аристократизме и безупречном чувстве прекрасного. Интересно, а у мужчин так же было [16]16
Кадзэ, судя по всему, не слишком хорошо изучал классическую дневниковую прозу эпохи Хэйан. По крайней мере «Дневника» Мурасаки и «Записок у изголовья» Сэй-Сенагон точно не читал, иначе знал бы – да, у знатных придворных кавалеров все было в точности так же.
[Закрыть]? Очень уж тщательно уложены складки одеяний Манасэ, очень уж приятное для взора сочетание цветов они образуют…
– Мне доложили, что вы, друг мой, зачем-то устроили вчера ночью в деревне самое нелепое крестьянское сборище… – негромко начал князь, по-прежнему глядя вниз, в сад, и не оборачиваясь к собеседнику.
Кадзэ низко и почтительно поклонился узкой спине Манасэ.
– Простите великодушно, князь, за то, что я дерзнул нарушить мир и покой во вверенной вашему попечению провинции, – заговорил он, – однако я преследовал благую цель – осмотреть оружие, которое держат у себя местные крестьяне. Единственным способом проделать это, не прибегая к затруднительным и долгим тотальным обыскам, было поднять людей ночью, по тревоге. Воин, оказавшийся в нежданной опасности, всегда хватает именно то оружие, к которому особенно привык.
В утреннем воздухе раскатился звенящий смешок князя.
Отсмеявшись, Манасэ произнес с улыбкой:
– Какой вы умница, дорогой мой! Право, с вами не соскучишься, это уж ясно. И что же? Нашли что-нибудь интересное?
– Увы. Единственным человеком в селении, прихватившим с собой лук, оказался ваш судья.
Манасэ наконец-то обернулся. Более того, одарил Кадзэ изумленным взглядом, казавшимся еще более недоуменным из-за высоко, по-женски наведенных тушью бровей.
– Вы что же, считаете, что странствующего торговца убил наш судья?!
– Утверждать не стану. Потому что стрелы судьи ничем не напоминали ту, что торчала в спине несчастного с перекрестка. У той и древко темное было, и оперение необычное, дорогостоящее – из лучших перьев серого гуся, не как-нибудь! Стрелы судьи в сравнении со стрелой с перекрестка – грубая, дешевая поделка. Может, беднягу и верно убили здешние бандиты, да спугнул их кто-то, не дал тело обобрать? Только одно не дает мне покоя: зачем, спрашивается, им было в этом случае мучиться, тащить труп аж до самого перекрестка?
– Стало быть, теперь вы полагаете, что купца убили все-таки бандиты?
– Возможно. Только купцом он не был.
– Что-о?!
– Убитый был самураем, князь!
Это прозвучало, ровно гром среди ясного неба. Убийство самурая почиталось преступлением куда более серьезным, чем убийство какого-то купца. Торговцы, сколь угодно богатые, принадлежали тем не менее к одному из низших сословий. Собственно говоря, ниже их по социальной лестнице стояли только «эта» – неприкасаемые, занимавшиеся грязными, отвратительными промыслами вроде убоя животных, скобления кож или уборки отхожих мест.
– Что заставляет вас думать, что он был самураем? – Голос Манасэ звучал резко и серьезно, без тени кокетства.
– Пояс. Пояс у него был повязан под два меча, такое ни с чем не спутаешь. Я указал на это обстоятельство вашему судье, но болван то ли не понял, о чем я толкую, то ли отказался принять во внимание очевидное.
– Но вы – сами вы – уверены?
– Уверен, князь. Очень свободно повязан был пояс. В самый раз, чтоб два меча за него заткнуть.
– Да как же так? Мне говорили, убитый всей внешностью своей напоминал торговца…
– Правда? Я, например, тоже не брею ни лоб, ни темя. Не люблю. Не кажется ли вам, что, не носи я при себе катану, и меня легко было бы принять за паломника или торговца? – усмехнулся Кадзэ.
По традиции самураи часть волос на голове сбривали – кто на лбу, кто на темени. Молодежь, особенно любители пофорсить, ограничивалась пробритыми на лбу углами. Прочие волосы отпускали очень длинными, смазывали ароматическим жиром и укладывали в пучок на макушке. Но Кадзэ, следуя новой, чисто ронинской моде, ни лба, ни темени, и верно, не брил – просто стягивал шнуром волосы в тугой высокий хвост. Во-первых, неохота было по цирюльникам таскаться, а во-вторых – и денег таких не напасешься.
Манасэ призадумался. Пропел негромко, словно думая вслух:
– Все интереснее и интереснее. Убит, значит, самурай. А в убийстве вы изволите подозревать не кого-нибудь, а моего же судью!
– Вовсе нет, князь. Я пока и сам не знаю, кто убийца. С тем же успехом это могли быть и бандиты.
– Вы, верно, шутите? Бандиты не стали бы нападать на благороднорожденного самурая!
– Отчего же? На меня, к примеру, очень даже напали.
– Что-о?! Как и где?!
– Да совсем недавно. Я шел в направлении деревни Хигаши. На дороге на меня напали трое разбойников.
– Каким именно образом?
– Двое устроили засаду и попытались меня ограбить, ну а третий – тот подбирался сзади, надеясь поразить меня в спину. Человеку с перекрестка ведь тоже в спину выстрелили. Я и размышляю – может, с ним вольные молодцы применили тот же прием, что и со мной, только более удачно?
– Ничего не понимаю. Как вам удалось сбежать от этих бандитов, друг мой?
– Никак. Я не бежал. Двоих убил, а третий совсем мальчишкой оказался. Пожалел я его, позволил удрать.
– Так вы убили двоих бандитов?!
– Убил. И схоронил у обочины дороги. Говорили мне, что таков обычай здесь, у вас в провинции.
Манасэ вынул из рукава веер и принялся нервно обмахиваться.
– Ах, – простонал он, – это уж слишком, мне не вынести этого кошмара! Но раз уж убитый оказался самураем – что ж, делать нечего. Придется более тщательно разобраться, при каких обстоятельствах и от чьей руки принял он гибель. Вы, к примеру, сумеете узнать, кто убийца – судья или все-таки бандиты?
– Постараюсь побольше узнать о бандитах. Главное – пользуются ли они, выходя на промысел, луками.
Манасэ резко захлопнул веер. Сказал – уже совершенно спокойно:
– Прошу вас, продолжайте ваше расследование, благородный господин Мацуяма. Меня нельзя назвать ни жестоким чудовищем, ни глупцом, лишенным здравого смысла. Если вы сумеете предоставить мне весомые доказательства того, что незнакомца с перекрестка убил кто-то другой, столь дорогой вашему сердцу угольщик, разумеется, казнен не будет. Но пока суд да дело… подержу-ка я его здесь, в замке. Пусть наслаждается княжеским гостеприимством!
– Не соблаговолите ли посодействовать мне, князь, – дать людей, чтоб они помогли искать лагерь разбойников? – спросил Кадзэ. – Так выйдет гораздо быстрее, уверяю вас!
– Отчего бы и нет? – ответствовал Манасэ. – Нынче же прикажу судье, чтоб выделил для вас вооруженный отряд.
– И это у вас называется войсками?!
Кадзэ смотрел – и глазам своим не верил. Только головой качал в недоумении, озирая убогое местное ополчение. Он-то, дурак, надеялся профессиональных воинов получить. А тут?! Кое-как вооруженная горстка крестьян!
– А как же, а как же! – зачастил Нагато. – Я так понял светлейшего князя, что нам предстоит только искать берлогу бандитов, а не драться с ними? Ну вот. Мои люди прекрасненько вам это логово и отыщут. Чего еще?
На сборный пункт господин судья заявился верхом на лошади, но оттуда по лесным дебрям ему предстояло, разумеется, продираться уже пешком. За спиной у него висел колчан со стрелами, а в руке толстяк держал лук, уже знакомый Кадзэ по ночи, когда он поднял на ноги все селение.
У Кадзэ ополчение доверия по-прежнему не вызывало, но… в конце-то концов… ведь цель отряда – действительно только найти бандитский лагерь, а не уничтожить его. Как ни неприятно признавать, однако в чем-то Нагато, возможно, и прав.
– Ладно, – махнул он рукой. – С какого направления начнем поиски?
– С северного, – бухнул Нагато, не задумываясь.
– Вы полагаете, двигаясь в северном направлении, мы, вероятно, скоро наткнемся на лагерь бандитов?
– Уверен!
Кадзэ, не слишком хорошо разбиравшийся в местной географии, решил на всякий случай отправиться вместе с судьей. Даже если толстяк и напутал что-то, у них достанет времени, чтоб поискать и в других направлениях.
– Отлично. Будь по-вашему, – кивнул он.
– Славно, славно! – закивал Нагато. – Слушайте, люди! Вы будете передвигаться цепью, только старайтесь держаться друг от друга на расстоянии крика. Идем на север. Отправляемся немедленно, закончим до полудня. Ну не может лагерь бандитский располагаться более чем в половине дня пути от дороги! Если к полудню гнездо это змеиное не отыщем, возвращаемся сюда.
А завтра, с усмешкой подумал Кадзэ, продолжим поиски, только уже в другом направлении.
– Где будете вы? – поинтересовался он у судьи.
– Я – на правом фланге. А вас попрошу занять левый.
Обычно, подумал Кадзэ, предводители занимают позицию по центру своей армии или отряда. Однако если судье так уж хочется попробовать построение в стиле «два цветка на одном стебле», где два военачальника находятся соответственно на левом и правом флангах, – пусть. Невелика разница.
– Что ж. Исполним долг наш! – С этими словами Кадзэ поспешил налево, дабы занять там свою позицию.
Крестьяне растянулись длинной горизонтальной цепью. Кадзэ был крайним слева, Нагато – справа. Шли люди по одному, на изрядном расстоянии друг от друга, дабы сколь возможно увеличить прочесываемую территорию. Помимо расстояния, мешали видеть товарищей по поискам еще и густые кусты с деревьями, – короче, каждый крестьянин, повернув голову вбок, едва мог различить лишь ближнего к себе человека справа или слева – ну по крайности двоих.
Кадзэ шел твердо и ровно, лишь изредка, когда деревья вокруг редели или под ногами вдруг оказывался холмик, скашивая глаза в сторону спутника справа. Денек выдался солнечный, да и последние отзвуки долгой летней жары все еще наполняли лесную чащу, точно цепляясь к древесным стволам и кронам, наполняя воздух тяжкой неподвижностью. Кусты и заросли страшно мешали двигаться вперед, и время от времени Кадзэ приходилось даже обходить особо злостные препятствия. Вскоре он потерял крестьянина справа из виду. Да и докричаться до него теперь навряд ли удалось бы, впрочем, кричать Кадзэ и так не собирался, а уж менее всего, если обнаружатся признаки бандитского присутствия. С этим-то злосчастным крестьянским ополчением разбойников лучше не спугивать, а уж в бой с ними вступать – боги упаси!
Он смотрел то вверх, то вниз, то по сторонам, пытаясь обнаружить либо протоптанную тропинку, либо хоть какие-нибудь следы человеческого присутствия в здешних местах. Пока что ничего интересного на глаза не попадалось, – если, конечно, не считать бамбуковых зарослей справа, дерзко вторгавшихся на территорию сосен и криптомерий. Хоть людям, хоть деревьям – никому земли не хватает, все за нее воюют.
Жарко, жарко – сил нет. Он немного передохнул, присев на огромный, узловатый древесный корень. Вытащил из-за кушака маленькую глиняную флягу, зубами вытянул из нее тщательно пригнанную пробку. И уже откинул было голову, чтоб подставить пересохший рот под струйку прохладной воды, как вдруг услышал очень знакомый свист. Ошибиться было невозможно – то пела в полете стрела, выпущенная из лука. Доводилось Кадзэ участвовать в битвах, где от туч смертоносных стрел небо чернело. Знал он их пение.
Не замешкавшись даже на миг, Кадзэ скатился с корня, упал навзничь, а выпущенная в него стрела тяжело ударила в древесный ствол. Времени задумываться, близко ли засел стрелок, уже не оставалось, – из чащи донесся зычный боевой клич, вырвавшийся разом из нескольких здоровых глоток. Из подлеска выскочила добрая дюжина крепких парней, выряженных в остатки некогда дорогих одежд явно с чужого плеча, – точь-в-точь бандиты, которых он недавно повстречал на дороге. Потрясая мечами и копьями, вольные молодцы неслись во весь опор, – от места, где лежал Кадзэ, их отделяло несколько секунд, не больше. Самурай дикой кошкой вспрыгнул на ноги и обратился в бегство. Понятно, – попал в засаду, как мальчишка!
На бегу Кадзэ вырвал меч из ножен. Ну не мог, не мог он не расслышать шума целого отряда людей, ломящихся через лес в его направлении! Значит – что? Поджидали его, вот что! И направление поисков, и место его в цепи – все было продумано в расчете на то, чтоб привести его прямехонько в засаду. Одно интересно – кто ж его разбойникам продал? Толстяк судья? Красавчик Манасэ? Или кто-то еще?
В мгновение ока он выбрался из хвойного леса и припустил по бамбуковым зарослям. Стебли бамбука были высоки, толщиною – в мужскую руку, а по земле сплошь – колючие молодые побеги, сухие обломки старых веток и скользкие листья. Кадзэ принялся продираться сквозь бамбук. Метался то вправо, то влево. Чувствовал, как хлещут по плечам глянцевитые стебли. Бежать сквозь нетронутые человеком заросли было нелегко. Впереди, шагов на двадцать вперед, ничего уже не разглядеть было – кругом один бамбук. Ну, стало быть, и оглядываться назад, пытаясь понять, оторвался ли он от погони, тоже не стоило. Тем более что он преотлично слышал – крики за спиной звучат все глуше и глуше. Похоже, он оставил бандитов далеко позади.
Внезапно бамбуковый лес кончился. На бегу Кадзэ увидел: прямо перед ним – крутой обрыв. Он постарался было резко остановиться, притормозить, но проклятые скользкие бамбуковые листья, устилавшие землю, помешали. Ноги поехали, и он кубарем покатился прямо в пропасть. В последний момент, уже практически в падении, успел все-таки бросить меч в ножны и ухватиться обеими руками за край обрыва. Потом, хоть это и было рискованно, осторожно посмотрел через плечо вниз…
Висел он на краю земного разлома, оставленного, наверное, каким-то древним землетрясением. Дно еле виднелось далеко внизу – лететь до него да лететь, да и состояло оно, судя по всему, из малопривлекательных для приземления острых камней.
Заставляя свои пальцы все сильнее и сильнее вонзаться в жесткую землю на краю обрыва, Кадзэ провисел над пропастью еще несколько мучительных секунд, раздумывая, подтянуться или край не выдержит, обрушится и утянет его за собой. Но земля выдержала…
С великим трудом Кадзэ выбрался на твердую землю и тотчас, отдышаться не успев, услышал приближающиеся голоса. Да, засада отлично спланирована. Зажали его на этом обрыве. Пропасть слишком широка – не перепрыгнуть. И преследователи, почитай, через пару мгновений здесь будут. Что делать? Кадзэ вынул меч – и почти сразу понял, что…
Он подбежал к высокому стволу бамбука, растущего у самого края обрыва. Взял меч поудобнее, двумя руками. Мысленно увидел: вот сейчас лезвие вонзится в бамбук и легко его перерубит. Привычным движением опустил меч – все вышло в точности так, как взору его внутреннему рисовалось. Ствол бамбука, срубленный у самых корней, упал вперед и перекинулся через пропасть узеньким – не шире руки мужской – мостиком.
Блестящий бамбук был гладкий, скользкий, к тому же на первый взгляд казался слишком тонким, чтоб человека выдержать. Кадзэ поневоле вспомнил девушку-акробатку, которую видел некогда, – как же порхала она на высоко натянутой веревке, удерживая равновесие при помощи одного лишь легкого бумажного зонтика! У Кадзэ с чувством равновесия, конечно, тоже дела обстояли превосходно, однако полной уверенности, что он одолеет этот тоненький, предательский мост, все ж таки недоставало. А впрочем, голоса гнавшихся за ним бандитов звучали уже буквально за спиной, так что выбора не было!
Самурай глубоко вздохнул. Вытянул для равновесия руку с мечом и едва не бегом помчался по нависшему над бездной стволу. Гибкий бамбук опасно прогибался под ногами, на середине стало совсем скверно. На миг Кадзэ потерял равновесие, замахал руками, балансируя над огромной высотой и уже поджидавшими жертву острыми камнями на дне… Надобно собраться, подчинить тело воле и разуму, заставить себя твердо встать на ноги – как в переносном, так и в прямом смысле. Главное – идти по этому хрупкому мостику совершенно прямо. Эх, был бы он сейчас босиком! Не скользили бы по гладкому бамбуку проклятые сандалии! Но худо-бедно, все ж таки до противоположного конца ствола он добрался. Спрыгнул на землю и тотчас, не переводя дыхания, стремительно-небрежным движением перерубил свой тонкий мостик. Обломки ствола обрушились в пропасть. Славно. По крайней мере теперь никому, будь он хоть трижды бесстрашен, ловок или глуп, не перебраться вслед за ним с той стороны обрыва. А он теперь – на стороне другой, тоже, кстати сказать, обильно поросшей бамбуком. Удобное укрытие.
А что же преследователи Кадзэ? Они, разумеется, тоже добежали до обрыва, но, преотлично зная о его существовании, заблаговременно замедлили шаг, так что не свалился ни один. Посидели над пропастью, свесив пятки, посмотрели вниз – а ну как удастся обнаружить на дне пропасти тело самурая, насмерть разбившегося? Ничего такого, конечно, не нашли. Поизумлялись, головами покачали, а после сошлись на том, что воин, верно, еще в роще бамбуковой от них чудом каким-то ускользнул. Развернулись да пошли прочь, решив свой собственный поисковый отряд сформировать – выследить исчезнувшего беглеца.
Они обшаривали заросли на той стороне пропасти, а Кадзэ брел, параллельно обрыву, по этой. Все искал место, откуда назад можно будет перепрыгнуть или перелезть. Очень уж ему стрелу, которую разбойник из засады в него отправил, рассмотреть хотелось. Всяко больше, чем от бандитов как можно дальше удрать!
Искал он долго, но наконец нашел все же место, где пропасть казалась не столь глубока – спустившись с одного края обрыва, сильный человек вполне мог подняться вверх по другому. Легким такой путь и шутник завзятый не назвал бы. Когда Кадзэ добрался до места засады, солнце уже изрядно к горизонту клонилось. Шел он осторожно, крадучись, прислушивался тщательно – как бы еще в какую-нибудь ловушку не угодить! Добравшись до дерева, где утром остановился испить воды, решил на всякий случай на несколько минут схорониться за ствол, а то мало ли что… И верно, как оказалось, решил!
Из леса донеслись голоса. Похоже, спорили двое. И чем ближе к месту засады, тем горячее спорили, вот-вот за грудки друг друга схватят.
– Но он слинял! Смылся!
– И что с того? Уговор есть уговор!
– Я тебе ни за что платить не намерен!
– Послушайте, послушайте! Я свою часть сделки выполнил, а вы извольте заплатить!
– Ни хрена я тебе, гаду, не дам!
– Но мы договорились! Уговор есть уговор!
– Да с какого перепою мне тебе…
– А дальнейших услуг от меня небось хотите?
– Чтоб тебе сдохнуть… ладно, плачу половину.
– Ну уж нет. Все целиком!
– Половину – и спасибо скажи!
– Две трети!
– Ладно. Подавись.
– Ну вот и чудненько!
Из лесу мячиком выкатился Нагато. Остановился. Следом за ним этак неторопливо вышел огромный человек – могучие руки, изрядное брюхо, а плечи и грудь – сплошь в многоцветье разбойничьих татуировок. На ходу он отвязывал кошель, сбоку подвешенный к тесьме набедренной повязки, составлявшей все его одеяние. Нагато все еще держал в руках лук и стрелы, полуголый его спутник был вооружен копьем. Остановившись, татуированный вонзил копье в землю. Расстегнул кошель. И принялся отсчитывать в подставленные ладони Нагато золотые монеты, весело позванивавшие друг о друга.
Понятно. Значит, предатель – все-таки судья. Что и следовало ожидать. Кадзэ не был ни оскорблен, ни даже удивлен. В нынешние скорбные времена доверять и брату-то родному нельзя, а уж такому ничтожеству, как Нагато, пожалуй, и круглый дурак бы доверяться не стал. Но вот на что и верно отвратительно, невозможно смотреть было, – так это на позор самурая, ведущего себя подобно жадному торговцу. Как он вокруг этого простолюдина-бандита бегал, как деньги его грязные обнюхивал – ровно пес дворовый вокруг сучки течной носился!
Наконец деньги перешли из бандитского кошеля в судейские руки. Татуированный сказал хрипловато:
– Ладно, пойду я. Надо парней моих сыскать. Коли не скажу им бросить это дело – они ж за самураем тем проклятым, шлюхиным сыном, всю ночь гоняться будут. А не хватит ума гаду убраться отсюда подобру-поздорову – что ж, не нынче, так завтра его прижмем.
Сказал, развернулся и пошел, не оглядываясь, прочь – через лес, в направлении бамбуковых зарослей.
Судья постоял немного, провожая вольного молодца взглядом. Потом снова тщательно пересчитал полученные монеты. Вынул из рукава тряпицу, аккуратно завернул в нее деньги и засунул за пояс, аккурат рядом с рукоятями двух самурайских мечей. Подошел к дереву, на корень коего несколько часов назад присел передохнуть Кадзэ, и принялся вытаскивать застрявшую в стволе стрелу. Та засела глубоко, – запросто не вытянешь. Особой сноровки у господина судьи не наблюдалось, кончилось, короче, тем, что Кадзэ услышал громкий треск – переломилась стрела надвое.
– Чтоб тебя демоны взяли, проклятая! – бросил толстяк с сердцем. Швырнул обломленное древко наземь и тоже ушел в лес, оставив Кадзэ в долгожданном одиночестве.
Кадзэ, коего терпением боги не обидели, подождал немного – ну как еще гостей незваных принесет? И лишь потом направился к дереву. Сначала увидел в траве флягу из-под воды, которую уронил, откатываясь от стрелы. Флягу поднял. Он ведь ее в доме Дзиро позаимствовал, надобно будет вернуть угольщику. А после отломленное древко, брошенное судьей, в руки взял и долго, задумчиво его разглядывал.
