Текст книги "Старые солдаты"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Загрузить тебя? – Хоторн произнес это полузадушенным голосом.

– Это лучший способ, которым я могу тебе это описать, – спокойно произнес голос Мэйники. – И хотя в Уставе не совсем описано, что он сделал, это нарушило, по крайней мере, дух двадцати или тридцати правил бригады. На самом деле, я почти уверена, что единственная причина, по которой нет закона конкретно против этого, заключается в том, что никому никогда не приходило в голову, что что-то подобное вообще может быть сделано.

– Я бы в этом не сомневался, – сказал он и покачал головой. – На самом деле, думаю, что согласен с ними.

– И в большинстве обстоятельств ты, вероятно, был бы прав. Но Лазарус тоже больше не совсем обычный Боло. Ты знаешь, что когда они отремонтировали и переоборудовали его после Шартра, они улучшили его психотронику. Это включало в себя демонтаж почти всех его старых моллицирконов и замену их новой, улучшенной версией, которые занимали намного меньше объема, чем требовало старое оборудование. Поскольку у них был весь этот объем, они пошли дальше и установили второй полноценный центр выживания в дальнем конце основного корпуса. Они предназначали это для резервирования, поскольку Лазарус уже дважды за свою карьеру умудрился получить травму мозга. Но когда он узнал, что я умираю, он использовал это место, чтобы спрятать меня.

– Ты имеешь в виду сохранить воспоминания Мэйники, – хрипло сказал Хоторн.

– Нет. Или, по крайней мере, – произнес голос Мэйники тоном, который он хорошо узнал, тоном, который она использовала, когда была предельно честна, – не думаю, что это то, что я имею в виду. Я не совсем уверена. Я здесь, и, насколько я могу судить, я... это я. Те же воспоминания, те же мысли. Те же эмоции, – ее голос смягчился.

– Я полностью интегрированная личность, отдельная от Лазаруса, которая помнит, что была Мэйникой Тревор, Эд. Я не знаю, есть ли у меня душа Мэйники или нет, если предположить, что души действительно существуют, но я искренне верю, что я тот же человек, каким была всегда.

– И где ты была последние семь с половиной недель? – потребовал он, борясь с внезапным приливом смешанной надежды и потрясения, почти ужаса.

– Пыталась выбраться, – просто сказала она. – Человеческие умы и личности устроены не так, как ИИ Боло. Я всегда знала это, но никогда не осознавала, насколько мы разные, пока не обнаружила, что пытаюсь адаптироваться к такой радикально отличающейся среде. Это была не вина Лазаруса. У него было не больше возможностей для продолжения, чем у меня. Единственным методом, который у него была, была та, которую Боло используют для загрузки воспоминаний других Боло в чрезвычайных полевых условиях, так что он использовал именно ее. И мне потребовалось много времени – наверное, дольше, чем ты можешь себе представить, – чтобы "проснуться" здесь. Помни, что я говорила о гиперэвристическом режиме. Разница между скоростью мыслительных процессов человека и мыслительных процессов Боло составляет буквально миллионы к одному, Эд. За последние семь недель я потратила эквивалент более чем полной человеческой жизни на реинтеграцию своей личности. Я была близка к этому до сегодняшнего вечера, но когда ты начал разговаривать с Лазарусом, он снова попытался связаться со мной. Он не делал этого долгое время по той же причине, по которой никогда не упоминал о том, что пытался сделать, никому, кто заботился обо мне – потому что он решил, что его усилия, должно быть, провалились. Что люди и Боло слишком разные, чтобы это сработало. Но мы не... совсем.

Просто... почти. И когда он снова попытался получить ко мне доступ, это, наконец, выпустило меня.

– Нет, лейтенант, – сказал Боло знакомым тенором, который звучал почти шокирующе после сопрано Мэйники. – Моя личность и гештальт остаются нетронутыми и неповрежденными. Я должен признать, что был некоторый период... неопределенности, когда личность капитана Тревор – Мэйники – впервые полностью проявила себя еще раз. Однако, как она только что объяснила вам, Боло в гиперэвристическом режиме имеют чрезвычайно высокую скорость обработки по человеческим стандартам. Мы разработали подходящий совместный интерфейс, который оставляет Лазарусу – "мне" для посторонних – прямой контроль над системами вооружения этого подразделения. Доступ к сенсорным системам, хранилищу данных, центральной обработке и коммуникационным интерфейсам является общим.

– Значит, у тебя раздвоение личности.

– Нет. – Голова Хоторна попыталась закружиться гораздо энергичнее, чем можно было объяснить употреблением алкоголя, когда Боло снова заговорил своим голосом Мэйники. – У нас раздвоение личности не больше, чем у двух ИИ, назначенных на разные функции в одном здании, Эд. Мы две разные личности, которые просто случайно живут внутри одного и того же Боло. Лазарус все еще сам контролирует свое оружие, потому что моя личность настолько выходит за рамки параметров, которые бригада считает приемлемыми, что его блокирующее программирование никогда не позволит мне контролировать его. И, честно говоря, я согласна с этими запретами. Я не хочу, чтобы кто-то, включая меня, отвечал за такую огневую мощь без всех элементов предосторожности, на разработку которых бригада потратила последнее тысячелетие или около того.

– И все же сейчас возникает интересная ситуация, – заметил Боло своим голосом Лазаруса. – Поскольку капитан Тревор, по всем стандартам, которые я могу применить, все еще жива, она остается моим законным командиром, хотя у нее нет прямого доступа к моему оружию. Я не верю, что Правила бригады когда-либо предусматривали ситуацию, в которой человеческий командный элемент отряда Боло был непосредственно интегрирован в одного из Боло этого отряда.

– Ага, – сказал голос Мэйники и снова усмехнулся. – Думаю, я все-таки стала "старым солдатом", Лазарус.

– Я не верю, что это именно та ситуация, которую Макартур представлял себе во время своего замечания, – ответил Боло самому себе голосом Лазаруса. – Тем не менее, представляется возможным, что ваше пребывание на посту командира будет ... несколько дольше, чем предполагалось изначально.

– О, Господи! – Хоторн наклонился вперед, обхватив голову обеими руками и покачивая ею из стороны в сторону. – У Аньелли будет выводок котят, когда он узнает об этом!

– Так ты начинаешь признавать, что я действительно все еще могу быть собой? – сказал голос Мэйники.

– Я... действительно так думаю, – ответил Хоторн через несколько секунд. – Конечно, даже если это не так, Лазарус думает, что это так, и именно по этой причине я ожидаю, что у Аньелли случится припадок, когда Лазарус объявит, что его командир на самом деле не погиб, и статуя на вершине Кенотафа может быть немного преждевременной. Как губернатор, Аньелли вряд ли будет в восторге от мысли, что он никогда не сможет назначить нового командира Лазарусу. И если быть честным ... Мэйника, прямо сейчас я не могу сказать, радуюсь ли я осознанию того, что ты на самом деле не умерла, или больше ужасаюсь мысли о том, что ты застряла в Боло.

– Мне тоже потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этой идее, – сухо сказала она. – Однако, как я уже отмечала, у меня было довольно много времени, чтобы подумать об этом и рассмотреть альтернативы. И, честно говоря, Эд, я все-таки предпочитаю быть здесь, разговаривать с тобой, даже если я "застряла в Боло", чем быть мертвой.

– Говоря таким образом, я думаю, что чувствовал бы то же самое. Но, похоже, это займет у меня еще некоторое время. Я не обладаю гиперэвристическими способностями!

– Конечно, не обладаешь, – сказал голос Мэйники с теплой рябью любящего веселья. – Но это нормально. Так уж получилось, что, похоже, у меня достаточно времени, чтобы ты, в конце концов, к этому привык.

Адмирал космического флота Индрани Эдмунд Хоторн (в отставке) сидел в своем медицинском плавучем кресле, его серебристые волосы блестели в ярком солнечном свете Лакшмании, когда настоящий, живой человеческий оркестр играл гимн Конкордиата, сохраненный Республикой Индрани как свой собственный. У него был отличный вид на главную площадку для обзора, хотя его место больше не было на вершине этой площадки при отдании чести вместе с остальными членами Объединенного комитета начальников штабов, когда в День основателей подразделения проходили проверку.

Конечно, этот День основателей был несколько более значительным, чем большинство других, размышлял он.

Он повернул голову, глядя на ярко раскрашенные толпы людей, заполонивших поле Аньелли. Оркестр и почетный караул морской пехоты вокруг смотровой площадки прибыли из форта Этуотер, главного учебного центра корпуса морской пехоты Индрани на плато Джеффордс в северном полушарии Индрани, задолго до рассвета. Остальная толпа собиралась более постепенно, проходя через ворота поля Аньелли группами не более чем по несколько десятков человек за раз. Большинство из них прибыли из самого Лэндинга, чьи величественные башни возвышались, как огромные иглы из сверкающего стеклопластика, мрамора и пастельного керамокрита, за южным периметром поля. Первые из них появились почти сразу после почетного караула, стремясь занять лучшие места, не обращая внимания на росу, пропитавшую их обувь, когда они шли по безукоризненно ухоженным газонам, по которым обычно было запрещено ходить. Сверкающие драгоценные камни орбитальных коллекторов энергии, промышленных объектов и солидно вооруженных и бронированных орбитальных крепостей космического флота – настолько знакомых, что в наши дни они обычно едва привлекали внимание – сияли над ними, как диадема, и Хоторн подозревал, что многие глаза смотрели на них сегодня несколько иначе.

Конечно, ему самому не нужно было спешить. Даже без его внушительного (хотя и давно находящегося в отставке) звания он и его семья были бы уверены в идеальном наблюдательном пункте. Он усмехнулся при этой мысли, удобно откинувшись в кресле, которое контролировало его все более дряхлые физические процессы, и наслаждаясь теплом Лакшмании, которое постепенно поднималось все выше на востоке. Он посмотрел на людей, сидевших в креслах, сгрудившихся непосредственно вокруг него, и его охватило чувство огромной радости и удовлетворения. Он не увидит еще много Дней основателей. На самом деле, он скорее подозревал, что этот может быть его последним. Но хотя в те мрачные дни, когда его впервые назначили на операцию "Кукурузное семя", он никогда по-настоящему не ожидал, что выживет, он оглядывался назад на свою долгую жизнь с абсолютной уверенностью, что то, что он сделал с ней, имело значение. Он думал, что не многим дано без тени сомнения знать, что его жизнь действительно имела значение, и что, когда она закончится, он оставит вселенной лучшее место для своих усилий.

И личные достижения и награды были по меньшей мере столь же велики. Его оставшиеся в живых сыновья и дочери – все пятнадцать – большинство с такими же серебристыми волосами, как у него самого, окружили его кресло жизнеобеспечения сплошным блоком. За ними были их сыновья и дочери, его и Мэйники внуки, правнуки и праправнучки. И на его коленях сидел самый младший из их пра-пра-правнуков. Толпа их была огромной, но для всех них было достаточно места на их собственной специальной площадке весом в пятнадцать тысяч тонн, подумал он с мысленным смешком.

Он вспомнил дни своей юности, еще в Конкордиате, когда демографическое давление привело к низкой рождаемости на перенаселенных внутренних мирах, и люди, которые хотели иметь большие семьи, боролись за переселение на колониальные миры, где большие семьи были нормой. Даже те люди, которые думали в терминах "больших семей", были бы ошеломлены средним размером семьи Индрани, но тогда их семьи обычно не состояли из детей, рожденных как в результате естественных родов, так и в искусственных матках, которые были неотъемлемой частью Индрани с самого начала.

Шрамы, оставленные мелконианской атакой, которая была так близка к уничтожению всей человеческой жизни в этой системе, были тщательно сохранены правительством Республики. Эта цепь горных полей сражений была самым почитаемым памятником Индрани – после самого Кенотафа. И это гарантировало, что какой бы мирной ни была жизнь населения Индрани после тех сражений, жители планеты никогда – никогда не смогут – забыть безжалостную войну с геноцидом, которая была единственной причиной, по которой была создана эта система.

Хоторн едва ли мог возразить на это, но в нем чувствовалась твердость или, возможно, готовность, которая его немного беспокоила. Ощущение собственных достижений, собственной доблести. По большей части он предпочитал такое отношение робости, пряткам с затаенным дыханием в своей мышиной норе, в то время как кошка жадно рыскала снаружи. Но, возможно, это также несло в себе нотку... дерзости. В худшем случае, почти страстное желание противостоять смертельным врагам человечества и показать мелконианам, что индрани стали их учителями в искусстве войны.

Каковыми, признал он, они вполне могли бы быть. Конечно, они уже более пяти поколений посвятили себя изучению войны, подготовке к ней, а также исследованиям и разработкам в ее поддержку. Они начали с полных технических спецификаций оружейной технологии Конкордиата текущего поколения на момент отбытия колониальной экспедиции, и они потратили большую часть столетия – как только были удовлетворены насущные потребности выживания и обеспечения их растущего населения – на совершенствование этой технологии. Было удивительно, чего могло достичь население, неуклонно увеличивающееся с миллионов до миллиардов, когда оно настроило на это свой коллективный разум.

Хоторн вспомнил свой последний флагманский корабль, прежде чем его невероятный возраст окончательно отправил его в отставку. Супердредноут флота Индрани "Гатри Чин" уничтожил бы крупные корабли Конкордиата в шесть или семь раз больше своей массы, гораздо быстрее, чем лучший из тех, которыми могла похвастаться Мелконианская империя на момент начала операции "Кукурузное семя". И более поздние корабли были значительно мощнее, чем "Гатри"... который, подумал он с оттенком ностальгии, после более чем трех десятилетий службы в Резервном флоте, наконец, был списан три года назад как безнадежно устаревший.

Нет, если республика столкнется с империей, он не ожидал, что империя получит удовольствие от этого опыта.

К сожалению, как узнал Конкордиат, количество само по себе имеет качество. Если бы империя выиграла войну против Конкордиата, то было бы слишком вероятно, что у нее все еще были бы размеры, чтобы отразить любую атаку, которую могла бы предпринять республика, и все равно заплатить цену за уничтожение одной звездной системы.

– Ты следишь за своими показателями кислорода в крови, Эд? – промурлыкало знакомое сопрано через коммуникатор, имплантированный в его сосцевидный отросток.

– Нет причин беспокоиться, не так ли? – отправил он в ответ. – Не тогда, когда вы с Лазарусом шпионите за ними вместо меня!

– Кто-то должен присматривать за таким старым пердуном, как ты. Кроме того, подумай, как отреагировали бы дети, если бы ты упал замертво на них именно сегодня, из всех дней!

Ему удалось превратить свой животный смех в почти убедительный приступ кашля, хотя он сомневался, что это одурачило кого-либо из их детей. Они слишком привыкли к односторонним или даже полностью беззвучным разговорам папы с мамой... среди прочего. Взросления с осознанием того, что твоя мать жила внутри пятнадцатитысячетонного Боло, было достаточно, чтобы дать любому ребенку... уникальную перспективу, предположил он.

– Тебе следовало жениться на Лорен, когда у тебя был шанс, Эд, – мягко поддразнила Мэйника. – Подумай, каким богатым ты был бы! И управление крупнейшим в республике ликероводочным заводом стало бы для вас забавным проектом после того, как им наконец удалось вынудить вас уйти на пенсию. Всегда предполагая, – задумчиво продолжила она, – что ваша печень пережила бы этот опыт.

– Лорен была совершенно довольна двумя мужьями, которые у нее были, – парировал Хоторн. – И не то, чтобы мне – лихому офицеру, которым я был – точно не хватало женского общества.

– Да, ты был, – нежно сказала она, и он слегка улыбнулся благодарности в ее голосе. Иногда он задавался вопросом, сожалеет ли она об утрате физической близости, которую они когда-то разделяли. Если она и любила, то никогда этого не показывала, и она никогда не обижалась ни на одну из женщин – многих женщин, поправил он себя с другой, более глубокой улыбкой, – которые разделили его жизнь. И все же она была права. Он никогда не был женат. Что, вероятно, признал он, говорило что-то немного странное о его собственной психике. Не то чтобы его это особенно заботило.

Он собирался сказать что-то еще, когда его старшая дочь Мэйника тронула его за плечо.

– Могу сказать по выражению твоего лица, что вы с мамой снова доставляете друг другу неприятности, папа, – сказала она с улыбкой. – И все же, думаю, это та часть, которую ты хотел увидеть.

– Хм! Действительно, доставлять ей "неприятности"! У женщины есть целый чертов Боло, чтобы побить меня!

– Похоже, ты довольно хорошо держался на протяжении многих лет, – отметила она. – А теперь замолчи и слушай!

Он ухмыльнулся ей без всякого раскаяния, но тоже подчинился, сосредоточив свое внимание на говорившем. Он видел, что это был молодой Спиро Симмонс. Генерал Спиро Симмонс, в наши дни одетый в форму заместителя главнокомандующего вооруженными силами Республики.

– ... и целые поколения самоотверженности, – говорил Симмонс. – Я думаю, нашим основателям было бы чем гордиться, если бы они могли дожить до этого дня, но всем, чего мы достигли, мы обязаны им. Именно их мужество, их самопожертвование, их непоколебимая решимость и самоотверженность позволили нам не просто выжить, но и процветать. Теперь наша очередь принести ту же самоотверженность и решимость в еще одну звездную систему, и...

Хоторн слушал с внимательным выражением лица, потому что его дочь была права, они подходили к той части, ради которой он потащился прочь со своей виллы для престарелых. Хотя, судя по тому, что он слышал до сих пор, молодому Спиро еще многое предстояло сказать.

Что ж, все было в порядке. Сегодня состоялось официальное открытие первой в республике колонии за пределами Лакшмании, и, видит Бог, каждый заслужил возможность похлопать себя по спине. Он вспомнил, как впервые был проведен референдум о колонизации. Тогда он все еще был начальником операций флота и втайне испытал облегчение, когда референдум провалился.

Многое можно было сказать о расширении, о поиске дополнительных корзин для некоторых их яиц. Но как парню, который был ответственен за защиту Лакшмании, мысль о том, чтобы распределить свои ресурсы тоньше, ему точно не понравилась. И всегда существовал этот скрытый страх – более распространенный среди быстро исчезающих рядов основателей, чем среди их потомков, признал он, – что экспансия в другие звездные системы сделает их более крупной мишенью. Если бы мелкониане одержали победу и в конечном итоге снова расширились в направлении Лакшмании, дополнительные заселенные звездные системы вполне могли бы сделать республику более уязвимой для преждевременного обнаружения ее врагами.

Он посмотрел на шаттлы, разбросанные по огромному пространству поля Аньелли, мысленно сравнивая их с поблекшими воспоминаниями о первоначальной экспедиции "Кукурузное семя". Новая колония в вызывающе названной системе Бастион должна была начаться с первоначального населения почти в полмиллиона человек, защищенного шестью боевыми эскадрами и массивными сборными орбитальными оборонительными сооружениями. И Бастион не будет зависеть исключительно от космических защитников.

Ах, наконец-то Спиро приступил к делу!

* * *

– Мне не нравятся показатели Эда, – сказала Мэйника Лазарусу.

– Мэйника, ему сто тридцать один стандартный год, – мягко ответил Боло. – Для человека его возраста его показатели удивительно хороши.

– Я знаю, – вздохнула она. – Это просто...

Ее голос затих с сильным впечатлением от мысленного пожатия плечами, и Боло позволил себе излучать чувство понимания в сочетании с уверенностью, что его утешение будет рядом с ней в неизбежный день.

Мэйника послала в ответ поток своей собственной благодарности. Странно, подумала она еще раз, как изменились их отношения с тех пор, как она впервые очнулась в его резервном центре выживания. Во многих отношениях они были ближе, чем когда-либо, и Лазарус узнал гораздо больше о человеческих эмоциях – и иногда иррациональности – чем, вероятно, когда-либо узнал любой другой Боло. В конце концов, они вдвоем провели более стандартного столетия, живя в одном и том же "теле".

И все же они жили там как два совершенно отдельных существа. Когда они полностью соединились, они слились еще более плавно, чем когда Мэйника обладала человеческим телом, но между этими периодами слияния существовал тщательно поддерживаемый барьер между их личностями и точками зрения. Что, вероятно, было и к лучшему для нее, учитывая подавляющую природу личности любого Боло.

Все еще были времена, даже часто, когда она сожалела о потере своей смертности. Ее психотронное состояние никак не уменьшило боль, когда умерли друзья и близкие, и хотя сенсоры и вычислительные способности Лазаруса стали ее собственностью, были моменты, когда ей невыразимо хотелось еще раз ощутить запах горячего шоколада, вкус хот-дога, сдобренного перцем чили и луком.

Прикосновение губ другого человеческого существа к ее собственным. Она все еще могла пережить эти переживания, потому что ее психотронная память о них была такой же совершенной и нетленной, как у любого Боло, но это было не то же самое, и никогда не могло быть.

И все же, если многое было потеряно, многое также было дано, сказала она себе. Ее собственная особая версия синдрома идентификации оператора была чуть более выраженной, чем у любого другого командира Боло в истории, подумала она с проблеском веселья. На самом деле, во многих отношениях, у нее было два "мужа" за последние сто пять стандартных лет. Возможно, у нее и Эда не было никаких физических отношений друг с другом в течение этих лет, но совместное воспитание их детей и ее собственное полное, если не совсем нормальное, участие в их жизни породили связь, которая не поддавалась использованию какой-либо другой терминологии. И в течение тех же самых лет она и Лазарус были, в буквальном смысле, соединены браком в одном теле.

И с того момента, как Эдриэн Аньелли позволил себе признать, что каким-то образом, каким бы невероятным это ни казалось, Мэйника Тревор все еще жива внутри дюраллоевого корпуса единицы 28/G-179-LAZ, она также наслаждалась полноценной и бесконечно полезной "карьерой".

– под умелым командованием адмирала Джу, – сказал генерал. – Если наши прогнозы оправдаются, первоначальные поселения Бастиона выйдут на полное самообеспечение не более чем через два стандартных года. И, конечно, военная безопасность наших новых колонистов будет для нас таким же приоритетом, каким всегда была наша собственная безопасность здесь, в Лакшмании. В космосе за эту безопасность будет отвечать наш флот. И на самом Бастионе...

* * *

Нетрудно проследить за мыслями моего командира – Мэйники – в этот момент. Действительно, со дня ее физической смерти я узнал о человечестве, и об этом человеке в частности, больше, чем даже я когда-либо подозревал, что можно узнать. Они – самый замечательный вид, мои создатели. Столь многие из них так далеки от стандартов, к которым они стремятся, и все же у всех есть потенциал стремиться к ним. И некоторые, такие как Мэйника Тревор и Эдмунд Хоторн, Эдриэн Аньелли и Индрани Лакшмания, поднимаются на самую вершину этого потенциала, несмотря на краткость и хрупкость своей жизни.

Для меня было огромной привилегией быть частью этого процесса, хотя я понимаю, что даже мой командир по-настоящему не осознает, насколько это верно. Люди видят жертвы бригады. Они видят разрушенные военные корпуса, роли жертв. Они видят выведенных из эксплуатации Боло, старых Боло, чьи личностные центры были сожжены, когда они стали опасно устаревать. В глубине души они боятся, что мы, служащие человечеству мечом и щитом, должны возмущаться тем фактом, что наше творение обрекает нас на существование воина и боль и смерть, которые так часто ожидают воина. Они не до конца осознают тот факт, что мы, Боло, признаем в себе – в нашей верности, нашем чувстве идентичности и преемственности, а также в нашей приверженности гордой истории и кодексу чести бригады Динохром – отголосок бесконечной борьбы несовершенного человечества за достижение той же верности, той же приверженности. Они дали нам по праву рождения то величие, к которому они сами должны вечно стремиться, и лучшие из них служили – и умерли – на наших командных палубах, так же преданные существам молекулярных схем, сплавов и термоядерных электростанций, как когда-либо бригада Динохром была предана существам из хрупкой протоплазмы, которые создали нас. И именно поэтому мы никогда не можем обижаться на них. Потому что даже в своих неудачах они всегда соблюдали соглашение между нами.

Я полагаю, что Мэйника, которой больше, чем любому другому командиру Боло, было дано испытать оба аспекта традиций и преемственности бригады, возможно, на самом деле пришла к пониманию того, что Боло-люди сотрудничают даже лучше, чем мы, Боло. И это понимание является частью того, что так хорошо подходит ей для выполнения задачи, к которой она была призвана даже после смерти человеческого тела, в котором она родилась.

Я горжусь ею и привилегией служить вместе с ней. Почти так же горжусь, как и благодарен за понимание человечности, которое она мне дала.

* * *

– компонент планетной обороны, конечно, будет, как всегда, в ведении бригады Динохром.

На этот раз, когда Симмонс сделал паузу, радостных возгласов не последовало. Вместо этого воцарилась какая-то затаившая дыхание тишина. Напряженное предвкушение, которое можно было бы перерезать ножом. Все взгляды обратились к дальнему концу поля, и Хоторн скорее почувствовал, чем услышал, глубокий вздох, вырвавшийся из этой собравшейся толпы, когда двенадцать огромных дюраллоевых форм с грохотом пришли в движение.

Зрение Эдмунда Хоторна больше не было таким, каким оно было когда-то, несмотря на все, что могла сделать современная медицина. Но ему не нужно было видеть их ясно. Он видел схемы, технические сводки. На самом деле, он помогал разрабатывать планы их строительства до своей собственной отставки.

Он посмотрел поверх них, увидев массивные корпуса – каждый чуть более двухсот двенадцати метров в длину и почти тридцать пять в ширину. Две основные башни, каждая из которых несла по паре 210-сантиметровых "Хеллборов" на шарнирных барбетах, что обеспечивало обеим башням эффективное поле обстрела на 360 градусов. Двенадцать вспомогательных турелей, на каждой из которых установлена пара 35-сантиметровых "Хеллборов". Ракетные люки; новые, улучшенные, более толстые противоплазменные накладки; противопехотные кластеры; плавный изгиб корпуса над основной частью встроенных генераторов антигравитации, которые делали их независимыми от любой штурмовой капсулы.

Они были чем-то новым: Боло Марк XXXIV, названный Возрождающимся и разработанным с отправной точки планов Марк XXXII-XXXIII, которые хранились в памяти кораблей колонии.

Каждый из них состоял из сорока тысяч тонн дюраллоя, оружия и мощности, что более чем в два раза превышало размеры устаревшего Боло Марк XXVIII, перед которым они остановились.

Тем не менее, остановившись, они подняли свое основное и вспомогательное оружие в знак приветствия, и через мгновение открылся люк на ракетной палубе командира батальона. Мужчина в униформе бригады Динохром – моложавый на вид, но с серебряными прядями в волосах – поднялся через него на антигравитационном лифте. У него были голубые глаза, очень темные волосы и кожа цвета сандалового дерева, и Эдмунд Хоторн немного выпрямился в своем кресле жизнеобеспечения, его старые глаза сияли одобрением, когда его внук приветствовал древний Боло, в котором жили разум и дух его бабушки.

– Отряд "Бастион", бригада Динохром, командование Индрани, запрашивает разрешение на развертывание за пределами планеты, мэм! – сказал он, его голос был усилен динамиками Боло.

На мгновение воцарилась тишина, а затем ответил голос командира бригады Динохром республики Индрани.

– Очень хорошо, полковник Хоторн, – сказала Мэйника Тревор. – Подготовьте свой батальон к развертыванию.

– Да, мэм! – полковник Энсон Хоторн вытянулся по стойке смирно, затем повернулся на каблуках лицом к главной оптической головке Боло, на которой он стоял.

– Третий батальон, внимание к приказам! – сказал он. Последовала самая короткая из пауз, а затем ответил глубокий, как землетрясение, бас.

– Линейное подразделение Три-Четыре-Альфа-Ноль-Ноль-Один-Сьерра-Браво-Ромео, третий батальон, бригада Динохром, командование Индрани, ожидает приказов, – сказал Боло.

– Очень хорошо, Сэйбр, – сказал полковник Хоторн, и даже сквозь официальный тон своего внука Эдмунд Хоторн услышал нежность, с которой молодой человек обратился к огромной, осознающей себя машине.

– Приготовиться к развертыванию.

– Батальон готов, сэр, – ответил Боло.

– Очень хорошо. – Младший Хоторн повернулся лицом к Мэйнике/Лазарусу. – Отряд "Бастион" готов к развертыванию, мэм! – объявил он.

– В таком случае, полковник, – произнес голос Мэйники, – садитесь на транспорт.

– Да, мэм!

Полковник Хоторн еще раз отдал честь, а затем исчез в люке, из которого появился. Люк закрылся, и глубокий, вибрирующий гул массивных генераторов антигравитации возник из двенадцати Марк XXXIV. Он захлестнул огромную толпу, проникая в их кости, почти, но не совсем ошеломляя, и все же в течение примерно десяти секунд ничего больше не происходило. А затем, легко, как мыльные пузыри, двенадцать гигантских боевых машин легко поднялись на своей встроенной антигравитации. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, прорезая атмосферу Индрани к совершенно новым транспортным средствам класса "Шартр", построенным специально для них.

– Хорошо быть нужной, – тихо сказал ей Лазарус. – Чтобы иметь функцию. Быть полезным и защищать тех, о ком заботишься, не так ли, Мэйника?

– Да. Да, это так, – ответила она.

– Значит, ты прощаешь меня за то, что я обрек тебя на такую участь, не посоветовавшись с тобой? – сказал Боло еще тише, и Мэйника почувствовала, как брови, которых у нее больше не было, удивленно приподнялись. Первый раз за все годы, которые они прожили вместе, Лазарус прямо задал этот вопрос, и она была не готова к осторожному, почти неуверенному тону, которым он был задан.