Текст книги "Новый клан"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

Соавторы: Джейн Линдскольд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Дэвид Вебер, Джейн Линдсколд
Новый клан

1

ОЖИВШИЙ КАМЕНЬ

<Ты должен уйти, Формирующий Камень.>

<Нет.>

<Ты должен!>

<Я здесь. Я остаюсь здесь.>

<Пожалуйста, любимый. Пожалуйста, оставь меня.>

<Нет.> Формирующий Камень нежно провел своей истинной рукой по морде Золотоглазой, его глаза потемнели. <Ты – моя жизнь. Я не оставлю тебя. Я никогда не оставлю тебя, поэтому ты не должна покидать меня.>

<Но у меня нет выбора.> Мыслеголос его любимой был слабее, ее мыслесвет темнее, и он лег рядом с ней, обхватив ее безвольное тело всеми шестью своими конечностями, уткнувшись мордой в ее шею сбоку. <У меня нет выбора,> повторила Золотоглазая, <но у тебя он есть. Наши дети, клан. Ты им нужен, и ты должен остаться.>

<Сейчас я там, где "должен" оставаться,> сказал он ей. <Ты – моя жизнь. Я никогда не покину тебя.>

<Я не хочу, чтобы ты тоже умер.>

<Я знаю это.> Он почувствовал боль в ее мыслесвете, ее отчаянное желание, чтобы он жил, но он не мог дать ей то, чего она хотела. Не после стольких рук и рук сезонов, когда она была центром всего его мира. Он не мог спасти ее и знал это, но мог сделать так, чтобы она умерла не в одиночестве. <Я знаю это,> мягко повторил он, <но мы – одно целое. Мы были вместе с тех пор, как я впервые попробовал твой мыслесвет, и мы всегда были рядом друг с другом. Здесь, в самом конце, я не собираюсь делать меньше, чем раньше. Так что отдыхай, любимая.> Его руки крепче обняли ее. <Отдохни, и я буду здесь, держа тебя в безопасности.>

<Я люблю тебя.> Теперь он едва мог слышать ее мыслеголос и прижался мордой ближе к ее шее. <Я люблю тебя.>

<Я знаю.>

* * *

– Кто-нибудь из вас видел Мака или Зака этим утром? – спросила леди Данетт Шардт-Кордова, баронесса Шардт-Кордова, заглядывая в уголок для завтрака на ферме.

– Мама, еще нет и девяти часов, а сегодня суббота, – ответила Дана, старшая из трех ее дочерей, отрываясь от чтения книги. – Ты на самом деле думаешь, что мы увидим кого-нибудь из них до полудня? – Она склонила голову набок. – Ты ведь не пробовала снова крепкий сидр, не так ли?

– Я не пробовала, – возразила Данетт с восхитительным спокойствием. – Я никогда не пробую его раньше десяти утра, и ты это знаешь, юная леди!

– Просто интересно, что заставляет тебя думать, что кто-то из них собирается показываться до полудня в выходной. Честно говоря, не думаю, что Зак вернулся задолго до рассвета. Тебе нужно что-нибудь, о чем могли бы позаботиться мы с Натали? – она мотнула головой в сторону своей младшей сестры.

– О, боже, вот спасибо, – сказала Натали, отрываясь от своих кукурузных хлопьев. В свои четырнадцать стандартных лет она была почти на десять стандартных лет моложе Даны. Кроме того, она была на десять сантиметров выше, что Дана считала грубым нарушением генетической справедливости. – Не похоже, что у меня тоже было что-то запланировано на это утро. – Она закатила глаза, и ее мать усмехнулась.

– На самом деле, мне нужно поговорить с ребятами о схеме противопожарных лесозаготовок. Кто-нибудь из вас знает, загрузил ли Мак обновление программного обеспечения на пилы роботов?

– Нет, – сказала Дана более серьезным тоном. – Знаю, что он скопировал его, но сказал что-то о необходимости подправить это. – Она внезапно фыркнула. – Думаю, что на самом деле он сказал: "Эти пилы настолько древние, что они даже не узнали бы это приложение, если бы – простите за выражение – увидели его".

Настала очередь Данетт закатить глаза. Она просто могла слышать, как Мак Кемпер произносит именно это в полном ожидании, что Дана все повторит ей. Зак был более ярким братом, но у Мака была тихая озорная жилка, которая сослужила ему хорошую службу на протяжении многих лет.

Искушение улыбнуться исчезло. Семьи Шардт-Кордова и Кемпер дружили еще до того, как колониальный корабль "Язон" покинул Солнечную систему. Они рано вложили деньги в колонию и улаживали соседские претензии, а Данетт и Барт Кемпер оба были сфинксианцами в первом поколении.

Но годы чумы были тяжелыми для обеих семей. Данетт потеряла троих братьев и сестер и свою мать в первой же волне, и Кемперы пострадали от столь же серьезной смертности. Она была одной из тех людей (их было довольно много, особенно на Сфинксе), которые считали, что положение новой Конституции, облагораживающее титулами оставшихся в живых первоначальных акционеров, было глупым, и оно, конечно, не могло компенсировать все потери и горе, которые они перенесли, но оно было ратифицировано только после того, как худшее было позади. Она думала о титуле как о подставке для книги о долгой, ожесточенной битве с чумой. В конце концов, они окончательно разработали эффективную вакцину в 1496 году, не так ли? Что только сделало неожиданнее последнюю вспышку чумы на Сфинксе в 1510 году – ту, которая случилась через четырнадцать лет после вакцинирования, когда все думали, что с чумой покончено, монстр повержен; ту, которую вакцина не остановила на месте, – и это ранило еще сильнее.

Строгий карантин и медицинская система, построенная и отточенная перед лицом первоначального натиска чумы, держали ее в строгих рамках, ограничивая изолированной географической областью на одном из обитаемых миров Звездного королевства, и предотвратили пандемию, которая сделала первоначальную чуму такой ужасающей. Уровень смертности был совсем незначительным по сравнению с ошеломляющим числом смертей в разгар пандемии, но все равно они сильно пострадали, прежде чем медикам удалось усовершенствовать вакцину... и Данетт обнаружила себя матерью-одиночкой в то же самое время, когда Зак и Мак остались сиротами.

Казалось таким горько несправедливым, таким жестоким, что Вселенная нанесла им такой удар, когда они, наконец, снова начали доверять жизни. Были уверенными, что наступит завтра, и после этого еще одно завтра, для людей, которых они любили. И все же Данетт пережила этот удар, как и многие другие, и сделала это, отказавшись сдаться. Отказываясь ломаться и подводить людей, которых она все еще должна была любить.

Это было двенадцать стандартных лет назад, когда Маку было всего шесть, а Заку – всего четыре. Никогда не возникало вопроса, кто заберет мальчиков, и не только потому, что они были на соседнем участке, и "тетя Данетт" никогда не жалела о своем решении.

Как и у многих выживших после чумы, у них была своя доля психических ран. Мак был гораздо более тихим из них двоих, но даже у Зака, который восхищал своей буйной, артистичной (или "вычурно-фартовой", если использовать агрессивный термин Мака) личностью, были люди, которых можно было оплакивать, и не только его собственные родители. Однако ни один из них не позволил этому расстроить себя, и они внесли желанную дозу озорства в домашнее хозяйство Шардт-Кордова.

О, их могло быть немного, и она никогда бы не призналась им, какое большое место они занимают в ее сердце. Они знали; она просто никогда бы в этом не призналась! И они более чем заслужили свое содержание, поскольку она изо всех сил старалась поддерживать оба земельных надела в готовом состоянии. Она будет скучать по ним – очень сильно, – когда они снова вернутся в свои владения через год или около того. Усадьба Кемперов располагалась на реке Ист-Ридж в юго-восточном квадранте нынешнего баронства Кемпер, всего в девяноста километрах (всего в десяти-одиннадцати минутах по воздуху) от этого самого уголка для завтраков, и она знала, что они все равно будут рядом, хотя бы потому, что ни один из них не был особенно хорошим поваром. Но почему-то это было бы по-другому.

– Ты говоришь, Зак вернулся только на рассвете? – спросила она через мгновение, и Дана кивнула.

– И ты знаешь это, потому что?..

– Потому что она вернулась примерно в то же время, что и мальчики, – предположила Натали.

– Это верно? – Данетт задумчиво посмотрела на свою старшую дочь, и Дана слегка покраснела.

– Мама, мне двадцать три!

– Я не говорила, что это не так, – мягко сказала Данетт. – Я всего лишь... выражала родительский интерес. Собираешься ли ты представить его – кем бы он ни был – нам в ближайшее время? Я спрашиваю только для того, чтобы спланировать количество мест на завтрашний ужин, ты понимаешь. Не торопись с ответом.

– Мама!

– Хорошо. Ладно! Просто дразню. – Данетт широко улыбнулась, но правда заключалась в том, что у нее было довольно четкое представление о том, где – и с кем – была Дана, и она искренне одобряла это. Не то чтобы у нее было какое-то намерение отказываться от столь превосходного оружия!

– И кто-нибудь из вас знает, где этим прекрасным утром может быть Корделия?

– Она занялась обследованием, о котором ты просила. Она перехватила немного холодных хлопьев и ушла примерно тридцать минут назад. С собой она взяла еще пару бутербродов. Сказала, что, вероятно, вернется только после обеда.

– Она ушла одна? – Данетт нахмурилась, а Дана пожала плечами.

– Я предложила пойти с ней, но она сказала, что с ней все в порядке. Она взяла свою винтовку и Барнаби. – Данетт кивнула, хотя и не совсем удовлетворенно. Им действительно нужно было закончить обследование низин Ред-Бэнк до того, как туда въедут роботы-лесорубы, но это было далеко от дома – или помощи – если что-то пойдет не так. С другой стороны, все три ее девочки были отличными стрелками – люди в сфинксианском буше, как правило, серьезно относились к меткой стрельбе, – а Барнаби был ротвейлером с Мейердала. Огромный пес был почти восьмидесяти сантиметров в холке и при массе в семьдесят три килограмма значительно превосходил Натали. Он также был одновременно умным и отчаянным защитником. С ним и ее винтовкой у Корделии все должно быть в порядке, но это не означало, что ее не ждал довольно жесткий сеанс материнского воспитания по возвращении домой.

"А может, и нет", – подумала Данетт. – "Сейчас ей восемнадцать, и ты прекрасно знаешь, что она ужасно взрослая восемнадцатилетняя. Все девушки такие. Вот что происходит, когда ты растешь на планете, где сорок процентов или около того людей умерли от чумы еще до того, как ты родилась.

И разве я не жизнерадостная душа в это раннее утро?"

– Хорошо, – сказала она вслух. – Что у вас двоих в планах на сегодня?

– Я сказала Нат, что отвезу ее в Твин-Форкс после обеда, – ответила Дана. – Этот плавательный клуб, который они стараются создать, сегодня днем проводит в отеле Y организационное собрание с личным присутствием.

– Отлично! – кивнула с энтузиазмом Данетт. Планетная сеть передачи данных, коммуникации, унилинки и компьютеризованные классы позволяли детям со всего Сфинкса "встречаться" друг с другом, но владение Шардт-Кордова – только теперь, конечно, это было "баронство Шардт-Кордова", – лежало в сотнях километров в стороне, и это все равно было ближе, чем дюжина других владений, которые она могла бы припомнить с ходу. Такие расстояния означали, что молодые люди, застрявшие в буше, физически получали меньше "времени наедине" со своими ровесниками, чем ей хотелось бы. Виртуальная реальность была лучше, чем ничего, но это просто было не то же самое. В детстве она испытывала такое же чувство одиночества и была сторонницей всего, что могло бы включать в себя групповые занятия для ее детей, хотя плавание было не самым первым, что пришло бы на ум.

Громадная орбита Сфинкса приводила к длительным сезонам, и прежде всего его средняя температура была значительно ниже, чем у Мантикоры или Грифона, двух других обитаемых миров двойной системы Мантикоры. Грифон испытывал гораздо более экстремальные сезонные колебания каждый год, но Сфинкс был словарным определением "очень, очень, очень холодного" в течение своей зимы, длившейся шестнадцать стандартных месяцев. Даже в разгар лета грунт и другие тела Сфинкса едва ли можно было назвать теплыми, а в данный момент они были на полпути к осени. Правда, это лето было исключительно жарким (для Сфинкса) и сухим, со слишком большим количеством лесных пожаров. Осенняя погода оставалась такой же засушливой, но, по крайней мере, похолодало до того, что уроженец Сфинкса считал комфортным... а любой другой назвал бы "бодрящим". Это означало, что, несмотря на то, что Твин-Форкс находился почти в четырехстах километрах от Шардт-Кордова – добрых сорок пять минут полета в одну сторону, – крытый бассейн с подогревом отеля Y мог многое порекомендовать.

Как и мороженое в кафе "Ред-Леттер", размышляла она. Что ж, они усердно работают, мои девочки. Они заслуживают одного-двух свободных дней, особенно в выходные.

– Хорошо, это меня устраивает. Но дай мне знать, прежде чем уйдешь. Мне нужны кое-какие вещи из города. Я составлю список.

– Попалась, – согласилась Дана.

– А теперь перейдем к гексапуме. Мы должны запустить эти пилы к понедельнику, так что пожелайте мне удачи!

* * *

– Черт возьми, лучше бы ты не задержал нас так поздно, – проворчал Мак Кемпер, приземляя аэрокар на поляне. Первоначально Кемперы и Шардт-Кордова выбирали места для своих владений в немалой степени из-за того, насколько хорошо они орошались, и, несмотря на засуху, в воздухе витало достаточно влаги, чтобы образовался прохладный туман, а косые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь навес высоких королевских дубов, создавали иллюзию блестящих слитков золота.

– Я задержал нас так сильно? – Зак посмотрел на него. – Напомни, кто был тот парень, с которым ты сидел?

– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Мак нажал кнопку, и его ноздри одобрительно раздулись, когда колпак откинулся и до них донесся земляной запах леса.

– И его звали, как ты прекрасно знаешь, Брэд.

– Ревнуешь?

– Не в моем вкусе, чувак, – ответил Зак. – Слишком занудный.

– Зануда? – Мак недоверчиво посмотрел на него, когда выбрался из аэрокара и взял свою винтовку с полки. – Это от парня, который занял второе место в планетном конкурсе "Зов Земли"?

– Ты серьезно хочешь назвать кого-то еще "занудой"? – спрашивает парень, занявший первое место в планетном соревновании, – Зак, не прерывая разговора, забрал свое оружие – он предпочитал дробовик, а не винтовку – и проверил патронник. – Я, в отличие от некоторых других людей, играю, потому что моя чувствительная и артистичная натура жаждет самовыражения. С другой стороны, некоторые люди играют, потому что у них не так много жизни вне виртуальной реальности. Я, конечно, не называю имен. Это было бы вульгарно.

– Я так хочу дать тебе подзатыльник в следующий раз, когда мы начнем смертельный поединок, приятель! – со смешком предупредил его Мак.

– Да, да, да. Слышал все это раньше.

Мак нажал на пульт, и колпак закрылся. Наиболее опасные представители фауны Сфинкса, как правило, были крупными, такими как гексапумы и скальные медведи. Однако было несколько тварей помельче, которые могли быть решительно неприятными, и обнаружить одну из них в аэрокаре по возвращении было совсем нежелательно. Кроме того, они были недалеко от нескольких больших прудов, где водились псевдобобры. Гладкие шестилапые твари имели ярко выраженную склонность пережевывать обивку аэрокаров в клочья, а псевдоопоссумы были еще хуже.

– Итак, давай надерем задницу некоторым пилам, – сказал он, и Зак пожал плечами.

– Я здесь только потому, что кто-то вытащил меня из моего с трудом заработанного сна, чтобы убедиться, что его никто не съест, – ответил он. – Но это нормально! Не обращай внимания на мое состояние недосыпа. Нет ничего лучше, чем присматривать за спиной своего брата!

– Я бы очень хотел, чтобы этим утром Корделия не утащила Барнаби, – задумчиво сказал Мак, прокладывая путь сквозь туманные солнечные лучи к неповоротливой массе ближайшего робота-лесоруба. – Он намного тише тебя!

* * *

Камень, которого когда-то звали Формирующий Камень, лежал, растянувшись на солнечном свету на ветке частокольного дерева. Ему скоро опять придется сменить позу, если он хочет остаться в его тепле, как он это уже делал. Много дней назад мир перешел к рукам рук, переворачивающих листья. Холодные дни настигнут его не завтра, но достаточно скоро. Достаточно скоро.

"Итак, я увидел еще один зеленый сезон", – подумал он, глядя сквозь лес. – "Полагаю, что это достижение".

Он перевернулся на спину, подставив солнцу мех на животе, и закрыл глаза, вспоминая. Существовали песни памяти о других, подобных ему.

Не так много, но несколько все же было. Он всегда удивлялся, почему эти другие из народа так упорно выживали. Теперь настала его очередь, и он мог ответить на этот вопрос не больше, чем тогда.

"Я должен был покончить с этим и уйти с ней", – снова подумал он. Это была не очень полезная мысль. Он знал это... и не мог перестать думать об этом так же, как не мог бы летать.

Правда заключалась в том, что он ожидал от себя именно этого, даже если бы серая смерть не забрала и его тоже. Народ редко переживал потерю своих супругов, особенно когда они были так глубоко связаны, как он и Золотоглазая. Действительно, он не хотел жить, когда понял, что должен потерять ее. Серая смерть поражала редко, но люди хорошо знали ее признаки... и почти все, кого она касалась, умирали. Ни в одной из песен памяти не говорилось, чем она вызывалась. Она не была похожа на поедание травы смерти или любого другого ядовитого растения. Это происходило не от плохой воды или яда смертельного укуса. Она просто... случалась, и распространялась, как лесной пожар в засушливый сезон. Единственной защитой от нее было держаться подальше от тех, кто страдал ею. Вот почему остальная часть клана Яркой Воды перенесла свои гнезда подальше от золотолиста, где он и Золотоглазая построили свое собственное гнездо. Ни он, ни Золотоглазая не винили их за это решение. Охотники и разведчики клана приносили еду и оставляли ее для них на безопасном расстоянии, а их друзья и целители разума оставались достаточно близко, чтобы разговаривать с ними каждый день. Клан Яркой Воды не покинул их. На самом деле, он только избегал их, и сделал только то, что должен был, чтобы спасти остальную часть клана.

Формирующий Камень понимал это. Именно то, что произошло позже, навсегда изгнало его из клана и его центрального гнездовья.

И в этом тоже не было вины Яркой Воды. Это была его собственная судьба, потому что он не умер.

Серая смерть была не единственной болезнью, которая могла убивать. Правда, она убивала гораздо больше из тех, кого поразила, чем большинство других болезней. Но что сделало ее особенно ужасающей для народа, так это то, что случалось со столь многими из того крошечного числа, которых она не убила.

Он вспомнил тот день, когда наконец вышел из тьмы, которую считал смертью. Он помнил пробуждение, помнил ноющую, ужасную тишину там, где был мыслесвет его любимой. Вспомнил ужасное горе, необходимость последовать за ней обратно во тьму, чтобы никогда не вынырнуть.

И все же он этого не сделал. Что-то остановило его. Возможно, это был вечно безмолвный мысленный голос Золотоглазой, нашептывающий ему из тишины, приказывающий ему жить. Возможно, это было простое упрямство с его стороны. Золотоглазая всегда говорила ему, что он самый упрямый из народа, кого она когда-либо знала, так что, возможно, в этом и была причина.

Или, возможно, мне просто нужно было сделать свою жизнь проклятием для всего мира. Доказательством того, что это не может убить все, что я люблю, только потому, что это может убить кого-то из народа, которую я люблю больше, чем все остальное, вместе взятое.

Он перенес неподвижное, окоченевшее тело Золотоглазой из их гнезда к развилке на самой вершине золотолиста и поместил ее там, где очищающий ветер, яркое солнце могли перенести ее дух в то другое место, где, как он надеялся, она ждала его. А потом он вернулся в их пустое убежище, выждал двойную руку дней, которые доказали, что серая смерть покинула его, молча оплакивая ее, прежде чем снова отправиться на встречу с кланом.

И обнаружил, что серая смерть забрала нечто гораздо более жестокое, чем его жизнь. Она украла его мыслеречь. И не только способность мысленно говорить, как это было наиболее распространено среди тех, кто пережил серую смерть. Нет. Она также отняла у него способность слышать мысли. Постоянный поток мыслеголосов, присутствие всех этих других мыслеголосов вокруг него, среди него, часть его...

Все ушло. Просто... ушло. Ушло в огромную, темную пустоту. В тишину, которой он никогда не знал. И, возможно, даже хуже того, он все еще чувствовал вкус мыслесветов. Он точно знал, что чувствует окружающий его народ, но впервые в своей жизни он не знал, что они думают. Они не могли заговорить с ним, сказать ему, а он не мог спросить.

Они были в ужасе от того, как серая смерть искалечила его, и само его присутствие только усилило их ужас. Не было ни ненависти, ни обиды, никто не хотел, чтобы он был вдали от них... и все же одно его присутствие пугало их, как бы сильно они ни боролись со своим страхом. Или с тем, чтобы не делиться этим с ним. Он также был напоминанием о том, что может случиться с любым из них. Что еще хуже, он испытал их сострадание – их жалость. Их потребность как-то утешить его... и знание того, что они не могли. Они не могли больше делиться своими мыслями, как он не мог попробовать их на вкус, и вина, которую они чувствовали – вина, о которой ни он, ни они не могли мысленно говорить, – только усугубляла ситуацию.

И вот он ушел.

Те же самые мыслесветы умоляли его не уходить. Народ хорошо знал, насколько маловероятно, что кто-то из них выживет в одиночку. В мире было так много опасностей, многие из них были больше и намного сильнее любого из народа. Без остальных членов клана, которые могли бы наблюдать, оберегать и помогать, смерть почти всегда наступала быстро, и, несмотря на его молчание, он был частью их жизни и их сердец. Они уже потеряли Золотоглазую, и их сердца не хотели терять и его.

И все же он не мог остаться. Не пробуя их мыслесвет так глубоко из своего мира безмолвия. Кроме того, без своего мыслеголоса он все равно больше не мог бы служить старшим обработчиком кремня Яркой Воды. Как он мог, когда больше не мог слышать то, что было нужно, или объяснять задачи другим формовщикам кремня? И вот его место одного из старейшин Яркой Воды перешло к Кусающему Камень. Это было хорошо. Кусающий Камень был старшим выжившим котенком его и Золотоглазой, с добрым сердцем и сильным мыслесветом. Он хорошо послужит клану.

И поэтому он изменил свое собственное имя, в тишине своего собственного разума. Это было не то имя, под которым его могли знать остальные члены клана, но он больше не знал, как они могли бы называть его сейчас. Так что он стал просто Камнем. Камнем, окутанным каменным безмолвием, изгнанный не кланом, а его собственным сердцем и волей, когда он отправился на поиски ожидающей его смерти.

Но она отказалась найти его, и он обнаружил, что не может просто пассивно ждать ее. У него не осталось ничего, кроме твердой решимости, что мир не убьет его так же легко, как убил его возлюбленную. Он будет сражаться со смертью на каждом шагу, оскалив клыки и когти, потому что это была единственная цель, оставшаяся у него.

Он знал это. Он принял это. И все же эта пустая, кровоточащая тишина внутри него жаждала того дня, когда он наконец проиграет эту битву. И разве это не приятный способ начать свой день? – спросил он себя. Возможно, вместо этого тебе следует подумать о твоем следующем визите к двуногим.

Камень сомневался, что остальная часть Яркой Воды одобрила бы его набеги на двуногих, но он был далеко от зоны обитания Яркой Воды. Что-нибудь из того, что произошло с этими двуногими, вряд ли повлияло бы на остальной народ. Кроме того, народ совершал набеги на растения двуногих ради усиления мыслеголоса задолго до того, как Золотоглазая покинула его. Правда, Камень был раньше формовщиком кремня, без навыков скрытности разведчика или охотника, но он также был только один и был осторожен в своих набегах.

И на самом деле двуногие были единственной причиной, по которой он выжил так долго. На их плантациях было много растений, часть которых была приятной на вкус, а другие не очень, даже в разгар холодных дней. И были другие... интересные возможности.

У него было сильное искушение попробовать одного из длинноухих созданий, которые напоминали ему травяных бегунов. Они были несколько меньше роста народа, но достаточно велики, чтобы один из них мог кормить его довольно долго, и пахли они восхитительно. К сожалению, он был уверен, что двуногие заметят, если кто-нибудь из них исчезнет, и хотя они могли бы обвинить в этом жующих кору или остромордых, это было маловероятно. Ни один из них не смог бы открыть простые, но эффективные замки, которые сконструировали двуногие, чтобы не пустить их внутрь. И поэтому, к сожалению, он оставил их нетронутыми.

С другой стороны, там были трепещущие крылья. Это было не очень подходящее имя для них, но оно было единственным, что он придумал. Они были нелепыми созданиями – толстыми, легковозбудимыми и невероятно неуклюжими для чего-то с крыльями. Конечно, они совсем не походили на крылатую смерть или скользящих по ветру! Хотя пахли они еще вкуснее, чем длинноухие. И в отличие от длинноухих, они откладывали яйца. Как бы ни пахли трепещущие крылья, их яйца действительно были восхитительны, и они производили их в большом количестве. Краткое посещение гнездовья трепещущих крыльев с его сеткой для переноски могло обеспечить его пропитанием на целую руку дней, не беря больше, чем яйцо здесь или яйцо там.

Он также воспользовался другими сокровищами, любезно предоставленными двуногими. За главным гнездовьем было место, куда они, казалось, выбрасывали вещи, которые им больше не были нужны. У них была какая-то сделанная штука, которая по какой-то причине измельчала эти отходы. Возможно, это было просто для того, чтобы они занимали меньше места, но летающая штука забирала измельченные кусочки через каждую двойную руку дней. Важным моментом было то, что они применяли свою измельчающую вещь только за день до появления летающей штуковины, и он нашел множество полезных вещей, пока рыскал по месту выброса. Он использовал их, чтобы построить гнездо, которое было и больше, и теплее, чем что-либо, в чем действительно нуждался один из народа – достаточно, чтобы легко укрыть его даже в самые холодные дни – и он собрал другие инструменты, необходимые ему, чтобы выжить в гнезде, например, чудесный клинок, который он использовал сейчас вместо каменного орудия труда народа.

На самом деле бывали дни, когда он был почти доволен.

Почти.

Он подозревал, что узнал о двуногих больше, чем любой другой из народа. Жаль, что он никогда не сможет поделиться тем, что узнал, с певицами памяти. Но...

Его мысли прервались, и он перекатился на руки-ноги и истинные ноги, когда почувствовал приближение мыслесвета. Это была одна из вещей, которыми он никогда не мог поделиться с певицами памяти – открытие, что двуногие обладают мыслесветом. Ну, конечно, обладают! По крайней мере, у каждого живого существа был своего рода мыслесвет. Но мыслесвет двуногих был намного сильнее, чем у любого другого существа, с которым когда-либо сталкивался Камень. На самом деле, он был, по крайней мере, так же силен, как у народа, хотя и сильно отличался друг от друга. Конечно, у него самого не было ни мыслеречи, ни какой-либо способности прислушиваться к их мыслеголосам, поэтому он понятия не имел, насколько двуногие на самом деле похожи или отличаются от народа, но это было интересно.

Теперь он наблюдал, как один из тех, кого он привык считать "своими" двуногими, пробирался вдоль берега ручья с громовой палкой, перекинутой через плечо. Большой черный громкоголосый, которого Камень изо всех сил старался избегать во время своих экскурсий в гнездовье трепещущих крыльев, носился туда-сюда по низкорослому кустарнику, опережая двуногого, но всегда возвращаясь к нему.

Итак, что ты здесь сегодня делаешь, двуногий? – подумал он.

Без сомнения, ответом была какая-то другая непонятная вещь двуногих, но, по крайней мере, следуя за ним, ему было чем заняться.

* * *

– Вот! – сказал Мак.

– О? Ты наконец закончил? – спросил Зак.

– Я не заметил, чтобы ты вспотел от своей помощи, – заметил Мак.

– Это не моя работа! Ты специалист по программированию. Я парень, который берет с собой дробовик и прикрывает твою спину с сосредоточенным взглядом. Помнишь? – Поскольку в тот самый момент Зак удобно развалился в тени одного из роботов-лесорубов, заложив руки за голову и жуя стебель псевдошалфея, его старшего брата можно было бы извинить за то, что он округлил свои глаза.

– Да, конечно. Но, так уж получилось, что мы здесь закончили. Так почему бы нам не вернуться назад? Уже почти время обеда. Кроме того, мне нужно поговорить с тетей Данетт.

– И ты сломал свой унилинк! – печально сказал Зак, выплевывая стебель шалфея и поднимаясь на ноги. – Я даже не заметил!

– Сегодня ты действительно занят собой, не так ли? – Мак покачал головой. – В данном случае, однако, мне нужно показать ей несколько диаграмм в моем блокноте, пока мы разговариваем. Ты же знаешь, насколько она ориентирована на визуальное восприятие. В этом программном обеспечении есть пара шаблонов обрезки, о которых я и не подозревал. Я думаю, у нас будет больше гибкости, чем мы думали, но мне действительно нужно ее мнение, чтобы решить, какие из них мы хотим расставить по приоритетам.

– Имеет смысл, – сказал Зак немного более серьезно. – Но ты знаешь, что она действительно захочет услышать Корделию, прежде чем примет какие-либо решения по этому поводу.

– Да, это так, – кивнул Мак.

В отличие от некоторых сфинксианцев, тетя Данетт очень серьезно относилась к своим обязанностям хранительницы дикой природы планеты. Вот почему она хотела получить прямой репортаж с земли, чтобы подтвердить аэрофотосъемку дронов. Она хотела точно знать, что нужно обрезать, а что нет, вместо того, чтобы прибегать к подходу "обрежьте все это, и пусть Бог с этим разберется", который приняли бы некоторые из ее коллег-"аристократов".

– Осталось достаточно дневного света, мы все еще можем вернуться сюда сегодня днем, чтобы внести любые изменения, которые она захочет, – отметил он, и Зак кивнул. День Сфинкса был по продолжительности немного больше двадцати шести часов, и, несмотря на позднее начало, едва наступил полдень. – Нам нужно начать обрезку в понедельник, – продолжил Мак, – и у меня есть планы на завтра.

– Планы, которые включают как-его-зовут? Брэд? – озорно спросил Зак.

– Планы, – сдержанно сказал Мак, и его младший брат смягчился.

– Хорошо. Тогда почему бы нам с тобой не пойти и не помочь Корделии? Я знаю, что она действительно предпочитает бродить по лесу в одиночестве, но она, вероятно, простила бы нас, если бы мы ворвались к ней сегодня днем. До тех пор, пока у нас это не войдет в привычку!