Текст книги "МИР ТЕСЕН"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Какая наглость, – говорит Элис Кауфман, услышав отчет Дезире о последних событиях. – На твоем месте я бы послала его сама знаешь куда. А что собираешься делать ты?

– Думаю предложить двадцать пять тысяч зеленых, – отвечает Дезире. – Это становится интересным. Похоже на голландский аукцион. Хотелось бы только знать, надолго ли хватит Морриса?

Перс сидит на узкой полоске запруженного народом пляжа напротив гостиницы «Вайкики-Шератон» и подсчитывает потраченные деньги, перебирая голубые корешки чеков «Амеркен экспресс», которые скопились у него в бумажнике. Выходит, что суммы на его счету в банке Лимерика достаточно, чтобы покрыть расходы, однако дорога домой уже будет в долг. Если бы не повезло с попуткой – а на Гонолулу он прилетел

бесплатно, увязавшись с командой телевизионщиков, – то его финансы были бы в более плачевном состоянии.

На пляже невыносимо жарко, несмотря на пассат, от которого раскачиваются и шелестят верхушки пальм, и Перс, только что окунувшийся у берега в теплом море, густом и непрозрачном, как молоко, не чувствует прохлады. Его манит далекая волна, но он побаивается оставить без присмотра вещи. Он с тоской вспоминает бодрящие, кристально-чистые воды Коннемара, и его скалистые пляжи, и плотный песок, и морских птиц, в компании которых он провел начало лета. Здесь же песок крупнозернистый и ползет под ногами, а вдоль парного, безмятежного моря движется бесконечная процессия представителей человеческой расы – в бикини, плавках, бермудах и майках, молодых и красивых, старых и безобразных, стройных, тощих и ожиревших, загорелых, в веснушках и облезших на солнце. Почти у всех в руках какая-нибудь снедь – гамбургеры, сосиски, мороженое, фруктовые соки и даже коктейли. Остров гудит от звуков: из динамиков на пляже льется гавайская поп-музыка, в транзисторах ревет рок, жужжат кондиционеры и ухают копры, забивающие сваи в фундаменты новых отелей. Каждые две-три минуты с аэродрома по правую руку от Перса взлетает реактивный лайнер и, повисев над бухтой, высотными отелями, колышущимися пальмами, водными велосипедами, моторными лодками, торговыми центрами и автостоянками, берет курс на запад или на восток, а из его иллюминаторов покидающие Гавайи смотрят вниз, кто с завистью, кто с облегчением, на тех, кто только что прибыл на остров.

Едва приземлившись накануне, Перс взял такси и помчался в университет, но все административные здания были уже закрыты, и он стал бродить по кампусу, напоминавшему ботанический сад со скульптурами, тщетно расспрашивая встречных о конференции по жанру, – пока охранник не посоветовал ему убраться восвояси. Заночевав в дешевых меблирашках, с утра пораньше он вернулся на кампус – и узнал, что конференция кончилась днем раньше, ее участники разъехались включая организаторов, которые могли бы знать, в какие края

теперь подалась Анжелика. В справочной университета ему предложили листок с программой конференции, которая только раздразнила его, так как там числился прочитанный Анжеликой доклад – «Комический роман-эпопея от Ариосто до Байрона как утопическая мечта литературы», – итальянский профессор Эрнесто Моргана и японский профессор Мотокацу Умеда выступили с комментариями. Как бы ему хотелось услышать все это!

Зажав в руке бесполезный сувенир, Перс доехал на автобусе до Вайкики и, увидев между зданиями отелей голубую полоску, устремился к пляжу, чтобы утопить разочарование в морской волне и поразмыслить о том, что делать дальше. Иного пути кроме как домой у него, пожалуй, уже нет. Перс вздыхает и прячет бумажник в нагрудном кармане рубашки.

Но вдруг его внимание привлекает фигура, которая резко выделяется среди лоснящихся от загара полуобнаженных курортников, шлепающих по воде вдоль кромки пляжа. Это пожилая дама в голубом муслиновом платье, пышную юбку которого она изящно подобрала, целомудренно обнажив незагорелые ноги. В руке она держит подходящую по цвету парасольку. Перс вскакивает и бежит ей навстречу.

– Мисс Мейден! Кто бы мог подумать!

– Приветствую вас, молодой человек! Очень приятная неожиданность! Вы живете в отеле «Шератон»?

– Что вы! Но здесь иначе чем через холл отеля на пляж и не попадешь.

– Я остановилась в «Гавайи-Роял». Мне сказали, что отель высшего класса; если это так, то что у них называют низшим? – говорит мисс Мейден. – А где вы расположились? Мне хотелось бы передохнуть и чего-нибудь выпить.

– Вы сюда приехали на конференцию по жанру? – спрашивает Перс, когда они уселись под навесом кафе перед двумя гигантскими бумажными стаканами с толченым льдом, сдобренным малиновым сиропом.

– Нет, здесь я просто отдыхаю. Приятно провожу время без всякой пользы. Я давно хотела попасть на Гавайи-сказалось

влияние телепередач о туризме. Должна признаться, что действительность не оправдала ожиданий. На цветном телеэкране всё намного заманчивее. А вы, молодой человек, здесь тоже на каникулах?

– Как вам сказать… Я ищу одну девушку.

– Что ж, в ваши годы это неудивительно. Однако вы далеко заехали!

– Я разыскиваю вполне определенную девушку – Анжелику Пабст; вы, наверное, помните ее по конференции в Раммидже.

– Подумать только! Я видела ее два дня назад! – Вы видели Анжелику?

– Как раз на этом пляже. Я ее сразу узнала, хотя имя запамятовала. Похоже, с возрастом я начинаю терять память на имена. Вот и вашего сейчас не могу припомнить, мистер…

– МакГарригл. Перс МакГарригл.

– Ах да! Кстати, она вас упоминала.

– Кто? Анжелика? Что же она сказала?

– Что-то приятное для вас.

– Что именно?

– Увы, точно не помню.

– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, – умоляет старушку Перс. – Для меня это очень важно.

Мисс Мейден, сосредоточенно нахмурившись, с шумом втягивает через соломинку ледяной напиток.

– Это было как-то связано с фамилиями. Когда она напомнила, что ее зовут Анжелика Пабст, я взяла на себя смелость заметить, что ей неплохо было бы сменить фамилию на более благозвучную. Она рассмеялась и спросила меня, подойдет ли ей фамилия МакГарригл.

– Неужели? – чуть не поперхнувшись от счастья, восклицает Перс. – Это значит, что она любит меня!

– Вы сомневались в этом?

– С тех пор как мы познакомились, она то и дело сбегает от меня.

– Девушкам хочется, чтобы за ними сначала поухаживали.

– Но мне никак не удается догнать ее, чтобы поухаживать, – говорит Перс.

– Она подвергает вас испытаниям.

– Это уж точно. Я уже хотел оставить попытки и вернуться в Коннемар.

– Не делайте этого. Вы не должны сдаваться. – Как рыцари Святого Грааля?

– Ну да, хотя они были порядочные олухи. Единственное, что им требовалось для достижения цели, – это в нужный момент задать всего один вопрос. Но они вечно что-то путали.

– Анжелика случайно не говорила вам, куда она едет дальше? Возвращается в Лос-Анджелес?

– Кажется, она собиралась лететь в Токио.

– В Токио? – простонал Перс. – Господи Боже мой!

– Или в Гонконг? Короче, куда-то на восток. Там, похоже, какая-то конференция.

– Само собой, – вздыхает Перс. – Вопрос в том, где именно.

– Я бы на вашем месте поискала ее в Токио.

– Но в Токио столько людей, мисс Мейден!

– Да, но ведь они такиемаленькие,верно? Мисс Пабст будет выделяться в толпе – она на голову выше всех японцев. А какая у этой девушки роскошная фигура!

– Да, и не говорите! – с чувством соглашается Перс.

– Боюсь, она не лучшего мнения о моих манерах, – пока она вытиралась, я просто не могла оторвать от нее глаз. Она вышла из моря после купанья: с волос ее стекала вода, а мокрое тело сверкало на солнце.

– Точно как Венера, – прошептал Перс, закрывая глаза, чтобы ярче вообразить себе эту картину.

– Вот именно, меня тоже поразило это сходство. У нее изумительно красивый загар, который так идет к темным глазам и волосам. А у вас, я вижу, такая же светлая кожа, как и у меня, – стоит недолго побыть на солнце, и она начинает краснеть и шелушиться. Ваш нос, мистер МакГарригл, – простите, что говорю вам об этом, – уже заметно обгорел; я бы посоветовала вам обзавестись шляпой. А вот у мисс Пабст кожа гладкая, шоколадная, без единого изъяна, за исключением, пожалуй, родинки на левом бедре – вы ее видели? Похожа на перевернутую запятую.

– Я пока не имел удовольствия видеть Анжелику в купальном костюме, – покраснев, сказал Перс. – Боюсь, я этого не переживу – стану кидаться на всех, кто посмеет взглянуть на нее.

– Ну, в таком случае вам хватило бы работы – все просто пожирали ее глазами.

– Давайте не будем об этом, – умоляет старушку Перс. – Было время, когда я думал, что она стриптизерка, – у меня чуть сердце не разорвалось.

– Такая прелестная девушка – и стриптиз? Неужели это возможно?

– Это тот случай, который юристы называют ошибочным опознанием. Оказалось, что это ее сестра. – Правда? У нее есть сестра?

– Близнец, по имени Лили. – Сколько времени прошло с тех пор, как он гонялся за тенью Анжелики по непотребным домам Лондона и Амстердама! У Перса всплывает в памяти агентство «Девушки без границ», затем Бернадетта, и он спохватывается, что до сих пор носит с собой документ, подписанный профессором Максвеллом. Увлекшись погоней за Анжеликой, он совсем забыл о Бернадетте! Когда это произошло? Наверное, в Хитроу, когда он встретил Шерил Саммерби, которая непонятно почему вдруг расплакалась, подыскивая ему рейс на Женеву. Какие странные и непредсказуемые существа эти женщины!

Вот и мисс Мейден неожиданно демонстрирует Персу женскую хрупкость – бледнеет и оседает на стуле, точно вот-вот упадет в обморок.

– Вам нехорошо, мисс Мейден? – озабоченно спрашивает он, поддерживая ее.

– Это жара, – бормочет она. – Кажется, я перегрелась. Не будете ли вы так любезны проводить меня до отеля – мне надо прилечь.

По случайному совпадению Фульвия и Эрнесто Моргана прибывают в миланский аэропорт в одно и то же время, она – из Женевы, а он – из Гонолулу. Встретившись в зале выдачи багажа, они жеманно обнимаются и целуют друг друга в щечку.

– О! – вскрикивает Фульвия. – Какой ты колючий, carissimo!

– Scusi,милая, но перелет был долгий, а я, как ты знаешь, из-за воздушных ям в самолете не бреюсь.

– Правильно, любовь моя, – ласково говорит Фульвия: Эрнесто по старинке пользуется опасной бритвой. – Ну и как, интересная была конференция?

– Весьма и весьма, дорогая. Гонолулу – необыкновенный город, в нем есть где порезвиться цивилизованному человеку. Тебе тоже надо там побывать. А как ты?

– Конференция по нарративу была скучная, но Вена, как всегда, прелестна. В Лозанне все было наоборот. А, вот и мои сумки – хватай скорей!

Фульвия перед вылетом оставила свой бронзовый «мазерати» на стоянке аэропорта и теперь, сев за руль, везет мужа домой.

– Были ли интересные знакомства? – спрашивает она, выезжая на скоростную полосу и яростно мигая фарами неповоротливому «фиату».

– Ну, например, синьорина Пабст, чей доклад я комментировал, оказалась удивительно молодой и привлекательной особой и столь же удивительно суровым критиком Ариосто.

– Ты с ней переспал?

– К сожалению, она проявила ко мне исключительно профессиональный интерес. А был ли в Вене профессор Цапп?

– Его ждали, но почему-то он не появился. Я познакомилась с его старым приятелем Саем Готблаттом.

– Ты с ним переспала?

Фульвия улыбается.

– Если ты не спал с мисс Пабст, то я не спала с мистером Готблаттом.

– Но я и в самом деле с ней не спал! – возмущенно говорит Эрнесто. – Это девушка не того сорта.

– Неужели где-то еще попадаются девушки не того сорта? Ну ладно, верю. Но тогда с кем же ты спал?

Эрнесто пожимает плечами.

– Так, с парой шлюх.

– Какая пошлость, Эрнесто!

– С двумя одновременно, – оправдывается он. – Ну, а как мистер Готблатт?

– Поначалу подавал надежды. Потом оказалось, что у него нет ни фантазии, ни выносливости. К сожалению, выяснилось, что из Вены мы оба едем в Лозанну, так что еще неделю пришлось с ним возиться. К нам в гости я его не пригласила.

Эрнесто кивает, как будто только это его и интересовало.

Приехав домой, приняв душ и переодевшись, они обмениваются подарками. Эрнесто привез Фульвии серьги и брошь из натурального жемчуга, а Фульвия купила мужу отделанный серебром стек. Затем он готовит коктейли с сухим мартини, и, сев друг против друга в своей элегантной гостиной с матовыми стенами, они принимаются за разборку почты и просмотр газет и журналов.

– Когда уезжаешь, приятно на какое – о время забыть о том, что происходит в мире, – замечает Фульвия, – но по возвращении приходится столько наверстывать! – Взяв лежащую поверх стопки газету, она пробегает глазами заголовки на первой полосе, и у нее приоткрывается рот, а взгляд становится напряженным.

– Эрнесто! – произносит она тихим, но суровым голосом.

– Да, любовь моя, – рассеянно отвечает он, вскрывая ножом конверт.

– Ты случайно не рассказывал нашим друзьям-политикам о Моррисе Цаппе? О том, что он женат на писательнице Дезире Бирд?

Эрнесто, которого удивил голос Фульвии, поднимает взгляд. – Кажется, я упомянул об этом Карло. А в чем дело?

– Карло – безмозглый молокосос, – говорит Фульвия, вскакивая с кресла и кидая газету мужу на колени. – Если сейчас же не принять мер, мы по его милости угодим в тюрьму! Они похитили Морриса Цаппа!

Посреди ночи похитители врываются к Моррису в комнату и будят его. Сорвав с него одеяло, они стаскивают его с постели и надевают на глаза черную повязку. Кто-то неумело напяливает ему на ноги кроссовки.

– Куда мы теперь? – дрожащим голосом спрашивает Моррис.

– Заткнись, – говорит Карло.

– Что, Дезире заплатила вам?

– Молчать.

Судя по голосу, Карло взбешен. Морриса начинает трясти. Он знает, это одно из двух – либо спасение, либо смерть. Кто-то закатывает ему рукав и касается плеча чем-то влажным.

– Не дергайся, а то будет больно.

Но ведь не будут же они вводить Моррису обезболивающее, прежде чем укокошить его? Тогда это спасение. Если, конечно, укол не Смертельный. Он чувствует, как игла вонзается ему в руку.

– А вы… – говорит он, но тут же теряет сознание.

Первое, что он чувствует, когда приходит в себя, это острый камень, впившийся в правую ягодицу, и овевающий колени прохладный ветерок. Потом он слышит птичье пение. Руки его свободны. Он стягивает с глаз повязку и щурится от яркого света, а привыкнув к нему, видит над собой расчерченное сосновыми ветками розовое утреннее небо. Он лежит на земле под высоким деревом. Моррис садится и, касаясь рукой головы, слышит, как у него стучит в висках. Его бледные ноги, торчащие из красных шелковых трусов, кажутся чужими и далекими, однако, повинуясь его желанию, они сгибаются в коленях. Опираясь на руки, Моррис поднимается с земли. Он делает глубокий вдох, наполняя легкие чистым смолистым воздухом.

Свободен! Жив! Дай Бог Дезире здоровья! Глаза начинают различать далекие предметы. Он в сосновой роще на склоне холма. За деревьями серой полосой тянется шоссе. Неловко переваливаясь и хватаясь за стволы деревьев, он спускается с холма, по дороге упав и расцарапав ногу.

У подножья холма шоссе довольно узкое и разбитое. Похоже, что транспорт здесь ходит нечасто. Прихрамывая, Моррис пересекает дорогу, влезает на заросшую травой обочину и видит перед собой глубокую расщелину в горах. Шоссе, петляя, уходит на многие километры вперед. Нигде поблизости не видно человеческого жилья.

Припадая на одну ногу, Моррис пускается вдоль по дороге, но через несколько минут останавливается. Сквозь птичье пение, откуда-то снизу и издалека, раздается ласкающий ухо звук автомобильного двигателя. Снова взобравшись на обочину, он видит стремительно приближающуюся темную точку: она тормозит на крутых поворотах и газует на прямых отрезках дороги, исчезает за деревьями и снова становится видной, и к шуму мотора теперь подмешивается шелест шин. Машина, судя по всему, мощная, и ведет ее умелая и сильная рука. Машина закладывает петлю чуть ниже Морриса, и он видит, что это бронзовый «мазерати».

Когда машина выезжает на последнюю прямую, он выходит на дорогу и машет ей рукой. Сделав рывок и разбрасывая из-под колес гравий, «мазерати» тормозит рядом с Моррисом. Тонированное стекло со стороны водителя резко опускается, и в проеме показывается повязанная шелковым шарфом голова Фульвии Морганы. Вид у нее удивленный.

– Моррис, это ты?! – восклицает она. – Что ты здесь делаешь? Тебя повсюду ищут!

Японский язык обходится без артиклей. Как без определенных, так и без неопределенных. Японская гостиница, в которой Перс снимает номер (поскольку он дешевле, чем в отеле европейского типа), тоже без многого обходится. Например, без стульев и кроватей. В комнате есть лишь циновка,

подушка и низкий столик. Стены и двери из оклеенного бумагой дерева. Раздвижная дверь не запирается. Горничная приносит обед в комнату и, став на колени, подает его сидящему на подушке Персу Со всех сторон через стены раздается чавканье. В Японии во время трапезы принято чавкать – так дают понять, что еда нравится. Еще здесь есть общественные купальни, где люди, сидя на низких табуреточках, сначала намыливаются и споласкиваются, а потом погружаются в общую ванну, и лениво колышутся в клубах пара, упираясь головой в обложенные кафелем борта. Унитазы похожи на биде – прикрыты с одного конца и приподняты с другого; по бокам возвышения для ног. Мочиться в них легко, с другими делами – сложнее.

Перс ходит по Токио сам не свой, не понимая, то ли у него культурный шок, то ли сказывается разница во времени. Из Гонолулу он летел в Японию ночью, пересек демаркационную линию времени и потерял день своей жизни. Только что был вторник, пятнадцать минут двенадцатого, и через минуту уже среда, шестнадцать минут двенадцатого. В Токио он прилетел ночью, и она все никак не кончится. В городе жарко – жарче, чем в Гонолулу, и безветренно. Выйдя на улицу, Перс покрывается испариной и чувствует, как пот стекает из-под мышек и струится по всему его телу. Однако на японцев жара как будто не действует: они терпеливо ждут зеленого света на пешеходных переходах и так же спокойно и не жалуясь едут в битком набитых вагонах подземки.

В поисках Анжелики Перс исколесил Токио вдоль и поперек. Он наводил справки о конференциях в Британском Совете, в Информационном бюро США и в японском министерстве культуры. В это время конференции в Токио проводятся на самые разные темы – по кибернетике, рыбоводству, дзен-буддизму, экономическому прогнозированию, но ни одна из них не представляет интереса для Анжелики. Была надежда на съезд писателей-фантастов в Иокогаме, однако на поверку его состав оказался исключительно мужским и азиатским.

Чтобы заглушить разочарование, Перс решает побаловать себя бифштексом в одном из центральных ресторанов Токио – такая роскошь ему уже не по карману, но после нескольких бутылок пива совесть мучает его намного меньше. Потом он бродит по улицам Гинзы, пробираясь в толпе подгулявших японских бизнесменов, которые празднуют окончание рабочей недели. Ночь душная и влажная; неожиданно начинается дождь. Перс заскакивает в первый попавшийся бар, на вывеске которого написано «Паб», и, спустившись по лестнице, слышит эстрадную классику шестидесятых – Саймона и Гарфанкела. В его сторону поворачиваются дружелюбные скуластые лица. Он здесь единственный европеец. Официантка провожает его к столику, берет у него заказ и ставит перед ним блюдце с солеными орешками. В середине зала двое японцев в деловых костюмах поют по-английски в микрофон «Миссис Робинсон» – это удивляет и озадачивает Перса. Певцы заканчивают выступление, раскланиваются под аплодисменты публики и возвращаются за столики. И только тут до Перса доходит, что исполнители вполне сносно имитировали гитарный аккомпанемент, не имея в руках инструментов.

Официантка приносит Персу пиво в литровой бутылке, а также большой альбом со словами песен на разных языках; все песни пронумерованы. Она жестами приглашает его выбрать песню: ткнув пальцем наугад, он попадает в номер 77, «Эй, Джуд!», возвращает альбом и, откинувшись на стуле, ждет, когда ее исполнят двое певцов кабаре. Однако официантка с улыбкой трясет головой и опять сует ему в руки альбом. Потом она что-то кричит бармену и жестами просит Перса встать, непрестанно щебеча по-японски.

– Извините, я не понимаю, – говорит Перс. – Они не могут спеть «Эй, Джуд»? Ничего – пусть споют «Вечер трудного дня», – он указывает на песню под номером 78.

Официантка снова что-то кричит бармену, Перс возвращает ей альбом, но она снова сует его Персу.

– Извините, я не понимаю, – смутившись, повторяет он.

Официантка жестами просит его сесть, расслабиться и не волноваться, а сама подходит к группе посетителей, сидящих в противоположном углу зала. Возвращается она с молодым

Мир тесен

мужчиной в модной спортивной рубашке и с маленьким стаканчиком чего-то крепкого. Улыбаясь во весь рот, он кланяется Персу.

– Вы американец? Англичанин? – спрашивает он. – Ирландец.

– Ирландец? Это очень интересно. Можно я буду вашим переводчиком? Какую песню вы хотите спеть?

– Да не хочу я петь! – сопротивляется Перс. – Я просто пришел сюда выпить пивка.

Японец, с улыбкой до ушей, присаживается рядом.

– Но вы пришли в караоке-бар, – говорит он. – Здесь все поют.

Перс неуверенно повторяет незнакомое слово: – Караоке – что это значит?

– Буквально «караоке» означает «пустой оркестр». Оркестр у нас обеспечивает бармен, – он жестом указывает на стойку бара, и Перс видит над ней полку с магнитофонными кассетами. – А вы обеспечиваете голос, – он показывает на микрофон.

– Понятно! – смеется Перс, хлопая себя по ляжке. Японец тоже смеется, потом что-то говорит своим соседям по столику, и все смеются.

– Пожалуйста, какую песню вы будете петь? – снова обращается он к Персу.

– Прежде чем я осмелюсь взять в руки микрофон, мне нужно основательно заправиться пивом, – говорит он.

– Я вам подпою, – говорит японец, который явно пропустил уже не один стаканчик. – Мне тоже нравятся песни «Битлз». Пожалуйста, как вас зовут?

– Перс МакГарригл. А вас?

– Акира Саказаки. – Он вынимает из нагрудного кармана визитную карточку и вручает ее Персу. На одной ее стороне написано по-японски, а на другой по-английски. Под именем стоят два адреса, один из них – английской кафедры Токийского университета.

– Теперь понятно, почему вы так хорошо говорите по-английски, – говорит Перс. – Я тоже преподаю в университете.

– Да? – улыбается японец, показывая все свои зубы. – И где вы преподаете?

– В Лимерике. К сожалению, визитной карточки у меня нет.

– Пожалуйста, напишите здесь, – говорит Акира, вынимая ручку и кладя перед Персом бумажную салфетку. – Ваше имя для японца очень трудное.

Перс пишет свое имя, японец забирает у него салфетку, идет с ней к микрофону и объявляет:

– Дамы и господа, профессор Перс МакГарригл из Университетского колледжа в Лимерике сейчас нам споет «Эй, Джуд!»

– Нет, не споет, – говорит Перс, подавая бармену знак принести еще пива.

Акира переводит слова Перса на японский, зал разражается аплодисментами, и все смотрят на Перса, подбадривая его улыбками. Он сдается.

– В этом альбоме есть песни Боба Дилана? – спрашивает он.

В альбоме оказываются три самые популярные песни: «Барабанщик», «На ветру» и «Леди». Альбом Персу не нужен: он знает песни наизусть и часто поет их под душем, однако под музыку его исполнение заметно выигрывает. Начинает он, слегка нервничая, с «Барабанщика», но потом входит во вкус, весьма похоже имитируя носовой выговор Боба Дилана. Его награждают восторженными аплодисментами. На бис он поет «На ветру» и «Леди»; затем, уступив настойчивым просьбам Акиры, исполняет с ним дуэтом «Эй, Джуд!». Закончив, они передают микрофон молодой японочке, которая поет песню Дайаны Росс «Маленькая любовь», сильно смущаясь, но точно соблюдая ритм.

Акира знакомит Перса со своими друзьями; все они переводчики и раз в месяц собираются в баре, чтобы «наложить за воротник» и «прославиться»-щеголяет фразеологией улыбчивый японец. Переводчики, за исключением одного, который дремлет в углу, вручают Персу свои визитные карточки. Их ремесло – в основном технический и коммерческий перевод,

однако узнав, что Перс преподает литературу, они переходят на соответствующие темы. Японец, сидящий слева от Перса, – он переводит руководства по ремонту и обслуживанию мотоциклов «Хонда»-затевает разговор о том, что недавно видел в театре пьесу Шекспира под названием «Плоть с сердцем не в ладу».

– К сожалению, я такой пьесы у Шекспира не знаю, – вежливо говорит Перс.

– На самом деле это «Венецианский купец», – поясняет Акира.

– Значит, так эта пьеса называется по-японски? – радостно спрашивает Перс.

– Ранние переводы Шекспира были чуточку вольные, – говорит Акира извиняющимся тоном.

– А что хорошего вы еще можете вспомнить?

– Хорошего? – Акира удивленно сморит на Перса.

– Ну, то есть, забавного.

– А! – Акира расплывается в улыбке: он только сейчас понял, что название «Плоть с сердцем не в ладу» кому-то может показаться забавным. Он задумывается. – Ну, есть еще «Мечты и страсти преходящей жизни», – говорит он, – это на самом деле…

– Подождите, не подсказывайте, я попробую отгадать, – говорит Перс. – «Антоний и Клеопатра»?

– «Ромео и Джульетта», – говорит Акира. – Или вот: «Меч свободы»…

– «Юлий Цезарь»?

– Правильно.

– Вы знаете, на этом можно построить салонную игру, – говорит Перс. – Можно придумать и другие названия, например… «Тайна пропавшего носового платка»-это «Отелло», или «Грустная история о досрочной отставке» – это «Король Лир».-Он просит официантку повторить заказ.

– Когда я перевожу английские книги, – говорит Акира, – то стараюсь придумать название как можно ближе к оригиналу. Но иногда мне это не удается, особенно если оно похоже на

идиому. Например, «Дорога без начала и конца» Рональда Фробишера…

– Вы переводили Рональда Фробишера? – Сейчас я работаю над его романом «Мало постарались». Вы его знаете?

– Знаю! Я имею в виду – писателя.

– Да что вы! Вы знаете мистера Фробишера? Но это замечательно! Расскажите мне о нем! Что он за человек?

– Ну, – говорит Перс, – он очень милый. Хотя довольно вспыльчивый.

– Вспыльчивый? Я такого слова не знаю!

– Это значит, что его легко рассердить.

– Ну конечно! Ведь он когда-то был «сердитым молодым человеком»! – Акира восторженно кивает головой и сообщает друзьям, что его собеседник знаком со знаменитым английским писателем, чью книгу Акира переводит на японский. Перс рассказывает им, как Фробишер отправил в плаванье по Темзе компанию лондонских литераторов, – слушатели слегка разочарованы тем, что корабль не вышел в открытое море и не затонул.

– Вы, наверное, знаете многих английских писателей? – спрашивает Акира.

– Нет, только Фробишера, – отвечает Перс. – А вы, наверное, многих переводите?

– Нет, только Фробишера, – говорит Акира.

– Что ж, говорит Перс, – мир тесен. У вас в японском есть такое выражение?

– Мир узок, – говорит Акира, – мы говорим: мир узок.

В эту минуту пробуждается спавший в углу японец, и его представляют Персу: профессор Мотокацу Умеда, коллега Акиры.

– Он переводит Филипа Сидни, – говорит Акира, – спросите у него другие названия шекспировских пьес.

Профессор Умеда зевает, протирает глаза, выпивает стаканчик виски и по просьбе Перса приводит еще несколько примеров: «Зеркало честности» («Перикл»), «Весло, привыкшее к волне» («Конец – делу венец») и «Цветок в зеркале и Луна на воде» («Комедия ошибок»).

– Последнее название даст сто очков вперед всем прочим! – восклицает Перс. – Оно самое красивое.

– Это устойчивое выражение, – объясняет Акира. – Означает то, что можно видеть, но нельзя поймать.

– Да… – говорит Перс с горечью, вдруг вспомнив об Анжелике. То, что можно видеть, но нельзя поймать. Его веселость быстро исчезает.

– Пожалуйста, – говорит профессор Мотокацу Умеда, предлагая Персу свою визитную карточку, на одной стороне которой написано по-японски, а на другой по-английски. Перс всматривается в его имя: оно ему смутно о чем-то напоминает.

– Вы случайно не были недавно на конференции в Гонолулу? – спрашивает он.

– Моррис позвонил мне сразу, как только вернулся на виллу, – говорит Дезире. – Сначала он прямо зашелся от благодарности – знаешь, как собачка, которая облизывает хозяина, когда он возвращается домой, – я буквально видела, как он на том конце провода машет хвостиком. Потом, когда он уразумел, что я не платила за него никаких денег, стал говорить гадости (это больше на него похоже), обвинил меня в скупости, черствости и в том, что из-за меня он чуть не лишился жизни.

– Ц-ц-ц, – говорит Элис Кауфман в телефонную трубку, то ли сочувствуя Дезире, то ли облизывая вымазанные шоколадом губы.

– Я ему сказала, что за его освобождение была согласна заплатить сорок тысяч долларов – я даже начала собирать банкноты и складировать их в гостиничном сейфе, и разве я виновата, что похитители вдруг решили освободить его задаром?

– А что, так оно и было?

– Судя по всему, да. То ли они испугались, что их накроет полиция, то ли еще что-то. Кстати, полиция целиком на моей стороне; они даже считают, что, вступив в торг с похитителями, я подорвала их моральный дух. Местная пресса тоже меня поддержала. «Писательница с железными нервами»-так меня называют в журналах. Я сказала об этом Моррису, но он еще больше рассвирепел… Между прочим, эту историю я помещу в свою книгу. Дивный пример инверсии властных отношений между мужчиной и женщиной, когда мужчина попадает в зависимость от женского кошелька. Впрочем, конец истории я думаю изменить.

– Ага, пусть этот сукин сын умрет в ней собачьей смертью, – говорит Элис Кауфман. – А где он сейчас?

– В Иерусалиме. Там какая-то конференция, и он ее организатор. Еще ему не дает покоя то, что какой-то поганец по имени Говард Рингбаум, которого Моррис намеренно не пригласил на конференцию, воспользовался его отсутствием и добился приглашения от другого организатора. Можно подумать, ему больше не о чем беспокоиться, – а ведь еще совсем недавно он стоял одной ногой в могиле.

– Мужчины есть мужчины, милочка, – говорит Элис Кауфман. – Кстати о птичках, как продвигается твоя книга?

– Надеюсь, что после этой истории она сдвинется с мертвой точки, – отвечает Дезире.

Как подтвердил Мотокацу Умеда, Анжелика, чей доклад он комментировал в Гонолулу, через Токио намеревалась лететь в Сеул на конференцию по литературной критике и сравнительно – историческому литературоведению – по слухам, туда выманили, пообещав оплатить авиабилеты, немало важных персон из Парижа. Перс, уже и не помышляющий о разумной трате денег, снова помахивает свой волшебной бело-зеленой карточкой и отправляется в Сеул самолетом японской авиакомпании. На борту он встречает еще одного Помощника – в соседнем кресле сидит красивая молодая кореянка; она хлещет водку и дымит «Пэл-Мэлом», словно ее жизнь зависит от того, сколько беспошлинного спиртного и табака успеет она потребить, пока летит в самолете. Водка развязала ей язык, и она объясняет Персу, что едет из Штатов проведать семью и что в последующие две недели ей не видать ни выпивки, ни сигарет.