Текст книги "МИР ТЕСЕН"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Робин Демпси, – подсказал Перс.

– Ты его знаешь? Надеюсь, он тебе не друг?

– Определенно нет.

– Уже хорошо. Так вот, ты, наверное, знаешь, что этот фрукт Демпси помешан на компьютерах. Я это понял еще за обедом, поскольку он сидел рядом со мной. «Я хочу показать вам наш компьютерный центр, – сказал он мне. – Мы кое-что для вас приготовили, и надеюсь, это покажется вам интересным». От нетерпения ему не сиделось на месте, как ребенку, который ждет не дождется, когда начнут разворачивать рождественские подарки. Так что когда церемония вручения степени закончилась, я пошел с ним в компьютерный центр. Название громкое, а на самом деле это был просто бетонный сарай, у входа в который пощипывала травку пара овец. Там был еще один тип, кажется, за главного, звали его Джош. Однако все объяснения взял на себя Демпси. «Вы, наверное, слышали, – спросил он, – о нашем Центре вычислительной стилистики? – Нет, – ответил я. – Где он находится? – Где? Да вот здесь и находится, – сказал он. – Точнее, центр – это я, так что где я, там и центр. Или, еще точнее, центр – там, где я занимаюсь вычислительной стилистикой, которая, впрочем, лишь одно из интересующих меня научных направлений. В общем, – продолжил он, – когда мы узнали, что университет собирается присуждать вам почетную степень, то решили занести весь корпус ваших текстов на магнитные носители нашего архива. – Что это значит? – спросил я. – Это значит, – ответил он, беря в руки плоскую металлическую коробку вроде тех, в которых хранят киноленты, – эго значит, что здесь собраны все до единого из опубликованных вами текстов. – При этом его глаза сверкнули безумным блеском, как у Франкенштейна или какого-нибудь колдуна, который запер меня в этой плоской металлической коробке. Что некоторым образом так и было. – А какая от этого польза? – спросил я. – Какая от этого польза?! – переспросил он, нервно рассмеявшись. – Какая польза. Давай-ка покажем ему, Джош. – И он передает коробку тому другому, который вынимает из нее катушку магнитной ленты и вставляет в один из компьютеров. – Идите-ка сюда, – говорит Демпси и усаживает меня перед какой-то штуковиной вроде пишущей машинки с приделанным к ней телевизором. – С помощью этой магнитной ленты, – говорит Демпси, – мы можем запросить компьютер, чтобы он выдал нам любую информацию касательно вашего идиолекта. – Как вы сказали? – спросил я. – Вашей собственной, специфической, определенной и уникальной манеры употребления английского языка. Какое самое предпочитаемое вами слово? – Самое предпочитаемое слово? У меня такого нет. – Есть-есть! – сказал он. – Это слово, которое вы употребляете чаще других. – Ну, наверное, это „и" или „а" или „но", – ответил я. Он нетерпеливо потряс головой. – Мы даем компьютеру установку, чтобы он игнорировал то, что мы называем служебными словами, то есть артикли, предлоги, союзы, местоимения, модальные глаголы, – все, что имеет высокую частотность в любом тексте. И тогда в сухом остатке мы получаем то, что у нас называется лексические, или знаменательные, слова, которые имеют определенное семантическое содержание. Такие, как „любовь", или „темный", или „сердце", или „Бог". Но давайте посмотрим». – Он стучит по клавиатуре, и на экране мгновенно появляется самое предпочитаемое мною слово. Как ты думаешь, какое?

– «Пиво»-рискнул предположить Перс.

Фробишер настороженно посмотрел на него через свои совиные очки и покачал головой. – Даю еще одну попытку.

– Понятия не имею, – признался Перс.

Фробишер сделал медленный глоток и затем торжественно взглянул на Перса. – «Мазать», – сказал он, выдержав паузу.

– Мазать? – озадаченно спросил Перс.

– «Мазать», «смазка», «вымазать». И все возможные слова этого корня, употребляемые как в прямом, так и в переносном смысле. Сначала я Демпси не поверил и просто рассмеялся ему в лицо. Но потом он нажал кнопку, и машина начала выдавать все словосочетания из моих романов, в которых это слово встречается в той или иной форме. И они стали мелькать на экране с такой скоростью, что я и прочесть их не успевал, и каждое имело ссылку на номер страницы и строки: «щедро намазал маслом кусок хлеба», «перемазались как свиньи», «вмазал ему по уху», «не подмажешь – не поедешь», «толстый, как замазка, слой косметики», «да его по стене за это размажут», «показала мне свою мазню», «на этот раз ему не удастся отмазаться» и, представь себе, «его член задвигался в ней, как хорошо смазанный поршень». Я был шокирован, поверишь ли. Будто меня самого обмазали дерьмом! Я и не представлял себе, что не могу обойтись без этого слова. А Демпси, радостно хмыкая, снова нажал кнопку и показал другие предпочитаемые мною слова. Вверху списка стояли, если не ошибаюсь, «грубый» и «грязь»-очевидно, у меня склонность к употреблению мрачных слов, начинающихся с буквы «г». Дальше шли «губить» «дым», «чувство», «борьба», «бегать» и «тело». Затем Демпси прошелся по категориям. Из частей тела я чаще всего употребляю «рука» и «грудь», причем первая часто лежит на второй. Прямая речь персонажей мужского пола неизменно сопровождается простой фразой «сказал он», в то время как женская речь – более разнообразными и экспрессивно насыщенными сочетаниями: «тревожно прошептала она», «вздохнув, ответила она», «со страстью в голосе воскликнула она». У всех моих героев карие глаза – как у меня. Мое излюбленное бранное слово-«сволочь». Женщины, в которых влюбляются мои герои, носят библейские имена, начинающиеся на «р»:– Руфь, Рахиль, Ребекка и так далее. Главу я обычно заканчиваю сухой короткой фразой.

– И вы спустя шесть лет все это помните? – изумленно спросил Перс.

– Чтобы я не забыл, Демпси распечатал всю эту музыку, положил в папку и вручил мне. «На память об этом дне», – с подозрительно радостной улыбкой сказал он. Я принял подарок, прочел его в поезде, а на следующее утро, сев за стол поработать, понял, что не могу написать ни слова. Каждый раз, когда мне нужен был глагол, у меня в голове возникало «мазать». Каждый раз, употребив фразу «сказал он», я вымарывал ее и писал сверху «проговорил он» или «заявил он», но как-то все это было некстати, и я снова возвращался к «сказал он», и опять она выглядела слишком предсказуемой и механической. Этот Демпси со своим Джошем здорово уделали меня. С тех пор я не могу писать прозу.

Закончив, Фробишер одним глотком осушил свой стакан.

– Ничего более печального мне еще не приходилось слышать, – сказал Перс.

В баре замигали лампочки.

– Закрываем, дамы и господа! – выкрикнул бармен. – Идем, – сказал Фробишер, – я знаю место, где можно продолжить. В Сохо.

Компьютерный центр университета в Дарлингтоне допоздна светится огнями. Студенты – пользователи электронной техники уже давно разошлись по общежитиям и наемным углам, кафе и дискотекам, оставив за собой отбросы в виде цветных перфокарт, рулонов распечатки и бумажных обрезков. В воздухе слегка пахнет горелым, будто электронная техника выжгла всю его природную свежесть. В здании осталось двое:

один, сидя за стеклянной перегородкой, снимает обертку с бутерброда с сыром и задумчиво поглядывает на другого, который склонился над клавиатурой терминала в машинном зале.

– НИКТО МЕНЯ НЕ ЛЮБИТ, – печатает Робин Демпси.

– ПОЧЕМУ ВЫ ТАК ДУМАЕТЕ?

– ЗАВИДЕВ МЕНЯ В УНИВЕРСИТЕТСКОЙ СТОЛОВОЙ, КОЛЛЕГИ НИКОГДА НЕ ПОДСАЖИВАЮТСЯ КО МНЕ ЗА СТОЛ.

– КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ПОЧЕМУ?

– НЕ ХОТЯТ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ.

– ПОЧЕМУ, ПО-ВАШЕМУ, ОНИ ЭТОГО НЕ ХОТЯТ?

– ПОТОМУ ЧТО БОЯТСЯ, ЧТО Я НАЧНУ ИМ РАССКАЗЫВАТЬ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ, ЧЕГО ОНИ НЕ ПЕРЕНОСЯТ, ТАК КАК Я ЗАНИМАЮСЬ НАУКОЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВСЕ ОНИ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.

– РАССКАЖИТЕ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ.

И Робин Демпси час без перерыва барабанит по клавиатуре.

Перс никогда прежде не бывал в Сохо. Его не только ошеломило, но и возбудило бесстыдство, с каким у посетителей злачного района распаляют похоть. Стриптиз, массажные салоны, порнофильмы, порновидео, порнокниги и порножурналы – на всех углах и во всех мыслимых формах. Пульсирующий ритм рока, бьющий из полуподвалов. Запах рыбы и чеснока, проникающий через вентиляционные решетки. Шлюхи и зазывалы, маячащие в дверных проемах. И всюду красующееся слово «секс»: на книжных обложках, в витринах магазинов, на майках – и крупно, и мелко, и печатными буквами, и неоновым светом, и красное, и желтое, и синее, и вдоль, и поперек, и по диагонали.

– Вконец загадили Сохо, – пожаловался Рональд Фробишер. – Одна большая порнуха, вот что это теперь такое. И куда подевались чудные итальянские бакалейные лавки и винные магазинчики? – Он в нерешительности остановился у перекрестка. – Все так поменялось, не мудрено и заблудиться. Если память мне не изменяет, здесь когда-то был магазин, где

продавали кофе в зернах. – Теперь магазин торговал порнографической литературой. Перс заглянул внутрь. Читатели мужского пола стояли шеренгой у книжных полок в молчании и задумчивости, как у писсуаров в туалете или в церкви на молитве.

– Я бы не сказал, что они кайф ловят, – заметил Перс, когда они с Фробишером двинулись дальше.

– И неудивительно. Я думаю, если кто из книгочеев начнет дрочить, его вышвырнут на улицу. – Фробишер свернул в узкий переулок и остановился у дверей, над которыми светилась неоновая вывеска «Клуб Экзотика».

– Вот сволочи, – сказал Фробишер. – Прикрыли старый добрый клуб «Погасшие огни».

– Кажется, теперь здесь стриптиз, – сказал Перс, разглядывая фотографии артисток, заключенные в стеклянную витрину: Лола, Шармен, Мэйди.

– Ну что, ребята, заходим? – спросил возникший в дверном проеме смуглый коренастый человек. – Наши девочки вставят грифель вам в карандаши.

– Меня больше устроит лента для пишущей машинки, – ответил Фробишер. – А где теперь ночной клуб «Погасшие огни», который раньше был на этом месте?

– Не знаю, – сказал крепыш, пожав плечами. – Да вы заходите, посмотрите шоу – не пожалеете.

– Спасибо, в другой раз. Идем, Перс.

– Погодите. – Перс, едва не потеряв сознание, уперся обеими руками в стену. На одной из фотографий, вне всякого сомнения, была изображена Анжелика, обнаженная и опутанная цепями; руки ее были связаны за спиной, а по плечам струились распущенные волосы. Лицо было картинно искажено страданием. На лобке стояла красная печать «Просмотрено цензурой», а на красной ленте поперек груди написано ее имя: Лили. А. Л. Пабст. Анжелика Лили Пабст.

– Перс, что с тобой? – спросил Фробишер. – Тебе плохо?

– Мне срочно нужно туда зайти, – сказал Перс.

– Что?

– И правильно, – сказал привратник. – Молодой человек знает что Делает.

– Опомнись, тебя в три счета обдерут как липку, – сказал Фробишер.

– Не слушайте его, – сказал привратник. – За вход всего три фунта, включая первую порцию спиртного.

– Послушай, если хочешь увидеть настоящий стриптиз, позволь мне отвести тебя кое-куда повыше классом. Я знаю одно место на Брюер-стрит.

– Нет, – сказал Перс. – Мне надо сюда.

– Хотите знать мое мнение, молодой человек? – сказал привратник. – У вас отличный вкус. Не то что у этого старикана.

– Это я старикан? – возмутился Фробишер. И, недовольно ворча, вошел вслед за Персом в дверь. Перс заплатил за себя и за Фробишера сдачей от десятки, которую одолжил ему писатель. – У меня платить за эту пошлятину рука не поднимается, – сказал Фробишер, пока они с Персом ощупью пробирались к свободному столику. В «Экзотике» было так же темно, как и в киноклубе «для взрослых» города Раммиджа, – за исключением маленькой сцены, которая была озарена розовым светом и на которой под аккомпанемент музыки в стиле диско молодая женщина – не Анжелика – нагишом, но в сапогах со шпорами, энергично подпрыгивала на лошадке-качалке. Они сели и заказали виски.

– А мне если захочется взглянуть на голую бабу, достаточно написать об этом в сценарии, – сказал Фробишер. – «Призывно улыбаясь, она медленно расстегивает блузку». «Ее платье скользнуло на пол. Под ним на ней ничего не было». Что-нибудь в этом роде. И потом через несколько недель, удобно устроившись перед телевизором в собственном доме, я наслаждаюсь пикантными сценами. А тут, как в старомодных фильмах, девицы будут тебя динамить и притворяться, что они вовсе не тем заняты.

Как оказалось, Рональд Фробишер был недалек от истины. Вслед за номером с деревянной лошадкой последовали другие, в которых обнаженная натура демонстрировалась в самых

несообразных декорациях – на пожарной станции, в салоне самолета, в эскимосском иглу. Иногда к артисткам присоединялся мускулистый молодой человек, судя по всему, голубой: он дополнял ансамбль, разыгрывая какой-нибудь банальный трюк с применением кнута или других инструментов пытки. Анжелика на сцене не появлялась.

Столики в клубе «Экзотика» стояли полукруглыми рядами лицом к сцене. Когда кто-либо из первого ряда покидал свое место, посетители из задних рядов перемещались поближе к рампе.

– Хочешь, пересядем? – предложил Фробишер. Перс покачал головой.

– Насмотрелся? – с надеждой спросил Фробишер.

– Я хочу досидеть до конца представления.

– До конца? Тогда мы проторчим здесь всю ночь. У них номера идут по кругу до самого закрытия.

– Но мы еще не видели всех номеров.

В это время свет на сцене приглушили, и зрителям была предъявлена обнаженная девушка, которая билась как рыба в подвешенной над сценой сетке. В публике раздались жидкие хлопки. Затем занавес опустился, и до ушей Перса донеслось тихое звяканье цепей. Он напрягся и, затаив дыхание, подался вперед. Диско сменилось симфоническим роком, с надрывом заныли электрогитары. Поднялся занавес – на сцене, в такой же позе, что и «Лили» на фотографии в стеклянной витрине, обнаружилась прикованная цепями к картонной скале нагая девушка: она извивалась, пытаясь вырваться из оков, широко раскрывала в ужасе глаза и рот, ее длинные волосы развевались в потоке подаваемого из-за кулис воздуха. Но это была не Анжелика. Это была та девушка, что скакала на детской лошадке. Перс осел на стуле, не вполне понимая, что пережил – разочарование или облегчение.

– Идемте отсюда, – сказал он Фробищеру.

– Давай уж досмотрим номер до конца, – ответил тот. – Кстати, это первый, который хоть немного меня завел.

Наверное, впечатляет вид нежного тела, в которое впиваются железные цепи.

Перс признал, что зрелище и на него произвело более сильное впечатление, чем предыдущие номера. В нем и нагота была тематически оправдана, и цвет с музыкой более выразительны: по заднику сцены пробегали волны, а на звуки гитарных аккордов наслаивался шум прибоя. Похоже, постановщику номера был известен миф об Андромеде, хотя финал обратился дурной пародией. Мускулистый гомик, изображавший Персея или, возможно, святого Георгия, который должен спасти прекрасную деву, был изгнан со сцены еще одной обнаженной девицей в обличье дракона – впрочем, по отношению к пленнице у нее были скорее эротические, чем агрессивные намерения. Номер завершился сценой лесбийской любви.

– Недурно, недурно, – сказал Фробишер, карабкаясь вслед за Персом по лестнице, ведущей на улицу.

– Ну что, ребята, понравилось шоу? – спросил привратник.

– Что случилось с Лили? – строго спросил Перс.

– С кем?

Перс указал на фотографию в витрине.

– А, Лили Попе

Фробишер осклабился:

– Неплохое имя для стриптизерки.

– Она себя так называет? – спросил Перс.

– Да, Лили Попе. Уволилась несколько недель назад. А фотографию еще не успели заменить.

– Так что с ней случилось? Где ее найти? – настойчиво повторил Перс.

Привратник пожал плечами.

– Откуда мне знать. Тут разве уследишь – одни девицы приходят, другие уходят. Хотя Лили была не такая как все, у нее в придачу к фигуре еще и мозги имелись. Видели номер с драконом? Здорово, да? Это ее идея.

– Ты ее знал? – спросил Фробишер, когда они с Персом покинули клуб «Экзотика».

– Это та самая девушка, о которой я вам говорил. Та, которую я ищу.

Фробишер удивленно поднял брови.

– Но ты не сказал мне, что она стриптизерка.

– Ну, это верно только отчасти. Хотя я не знаю, зачем ей это нужно. Возможно, ради денег. Вообще она девушка образован-/ пая. Пишет диссертацию. Ей не пристало этим заниматься.

– Ага, – сказал Фробишер, – понятно. И теперь ты пытаешься разыскать эту красотку, чтобы вытащить ее из гнусной ямы, в которую ее низвергла нищета.

– Мне бы очень этого хотелось, – подтвердил Перс. – Ради нее самой.

– И совсем не ради себя?

Перс помедлил с ответом.

– Может быть, и так… Хотя, когда я увидел здесь ее фотографию… Для меня это был удар. Ничего такого я не подозревал. – У него не укладывалось в голове, что девушка, которую он помнил по конференции в Раммидже, та, что обсуждала структурализм, любовные романы, поэзию Китса, могла в то же время выступать в стриптиз-шоу в грязном подвальчике Сохо. Он гнал от себя эту мысль, надеясь, что для Анжелики еще не все потеряно. Несомненно, для нее, как и для Бернадетты, это просто работа, способ зарабатывать деньги – хотя почему она избрала именно этот способ, оставалось тайной. Наверное, придет день, когда он получит ответ. А пока он должен верить Анжелике, своим первым о ней впечатлениям. – Да, – сказал Перс, замедляя шаг, – я хочу спасти ее ради себя.

Филипп Лоу внезапно просыпается в своем гостиничном номере в Анкаре с симптомами сильного кишечного расстройства. В номере темно хоть глаз коли. Он нашаривает выключатель лампы у себя над головой, щелкает им, но безуспешно. Что это: перегорела лампочка или отключили электричество? Дрожа и обливаясь потом, Филипп пытается припомнить географию комнаты. Его портфель стоит на комоде, обращенном к

изножью кровати. Слева, метрах в трех, – дверь в ванную. Изо всех сил напрягая сфинктер, Филипп осторожно поднимается с постели, ощупью добирается до ее противоположного конца. Затем, вытянув на манер слепца руки, он движется по направлению к комоду, но сперва с размаху ударяется об него большим пальцем правой ноги. Взвыв от боли, Филипп роется в портфеле в поисках импровизированной туалетной бумаги, затем, цепляясь за стенку как альпинист, добирается до двери ванной. Так же безуспешно щелкает там выключателем. Значит, нет электричества. Раковина, кажется, налево, а сразу за ней – унитаз. Вот он, слава тебе, господи. Опускаясь на сиденье, Филипп опорожняет кишечник. Кромешная тьма наполняется зловонием. Наверное, это шашлык или, скорее всего, салат, поданный на гарнир. Что ж, по крайней мере, он успел добраться до унитаза, несмотря на отсутствие света.

Филипп пускает в ход листки бумаги. Когда в ванной неожиданно вспыхивает свет, он обнаруживает, что в руках у него уже пятая страница лекции «Творческое наследие Уильяма Хэзлитта».

На следующий день Перс пробудился от беспокойного сна в номере гостиницы УМСА[50]50
  ¹УМСА (Уoung Меen's Сhristian Аssotiation) – Христианский союз молодежи (международная организация).


[Закрыть]с изжогой и головной болью. Некоторое время он лежал, глядя в потолок, где прямо над ним металлическим пупком торчал огнетушитель, и размышлял, что делать дальше. В конце концов он решил снова сходить в клуб «Экзотика» и все-таки разузнать о местонахождении «Лили».

В лучах утреннего солнца район Сохо выглядел не столь порочным. Кучки завсегдатаев уже собрались в порномагазинах и кинотеатрах, но их витрины и светящиеся вывески имели стыдливый и поблекший вид. По улицам и тротуарам сновал народ: курьеры на мотоциклах развозили посылки, мусорщики потрошили урны, продавцы везли на рынок стойки с женской одеждой, чиновники с портфелями спешили на службу. В воздухе целомудренно пахло кофе и свежевыпеченным хлебом. В газетном киоске Перс купил свежий номер газеты «Гардиан» и литературное приложение к «Тайме». «Лондонские литераторы плывут по течению»-сообщал аршинный заголовок на первой полосе газеты. «Редьярд Паркинсон об английской школе литературной критики»-анонсировало главный материал номера литературное приложение.

Пройдя маршрутом вчерашнего путешествия по Сохо в компании Рональда Фробишера, Перс добрался до клуба «Экзотика»– однако там его уже не было. Его название, составленное из стеклянных трубчатых букв, лежало на тротуаре в обрывках проводов. Над входом в клуб двое рабочих крепили новую вывеску, покрупнее, – «Кискин Дом».

– Что случилось с «Экзотикой»? – опросил их Перс. Один из них, посмотрев на него сверху вниз, пожал плечами. Другой, не оборачиваясь, сказал:

– Что, не видишь, – название поменяли.

– И начальство сменилось?

– Скорей всего. Старшой сейчас на месте.

Перс спустился по лестнице и вошел в распашную дверь. Внутри, под ярким светом свисающих с потолка электрических лампочек, взору Перса явились во всей красе потертые ковры и обшарпанная мебель. Где-то между столиков гудел пылесос. В середине зала мужчина в строгом деловом костюме придирчиво рассматривал молодую особу, на которой из одежды были только трусики. Держа в руках большой блокнот, он ходил вокруг девушки, как покупатель подержанной машины, пытающийся высмотреть следы ржавчины. Вдоль стены стояли другие, столь же скудно одетые девушки, очевидно, дожидаясь своей очереди.

– Ну что? – спросил мужчина, краем глаза увидев Перса. – Привез светильники?

– Нет, – ответил Перс, стыдливо отводя глаза от обнаженных женщин. – Я ищу девушку по имени Лили.

– Среди вас есть Лили? – спросил мужчина.

Спустя секунду-другую вперед вышла одна из девушек. «Я – Лили», – сказала она, подбоченившись и бросив на Перса томный взгляд из-под кудрявой золотистой челки.

– Извините, но я вас не знаю, – пробормотал Перс

– Да какая ты Лили! – хмыкнула ее соседка и втащила самозванку в строй. – Скажи: глаз на мальчика положила.

– Она когда-то здесь выступала, – сказал Перс. – В клубе «Экзотика».

– Ну а теперь здесь нет клуба «Экзотика». Теперь здесь клуб «Кискин Дом», и мне нужно к понедельнику отобрать двенадцать танцовщиц топлесс, так что… сам понимаешь. – Нахмурившись, мужчина уставился в блокнот.

– Кто владелец клуба «Экзотика»?

– Агентство «Девушки без границ», – сказал мужчина, не поднимая глаз.

– Это на Сохо-сквер, – подсказала блондинка с кудрявой челкой.

– Я знаю, – сказал Перс. – Спасибо. Через пять минут он был на Сохо-сквер. Агентство «Девушки без границ» занимало четвертый этаж здания в западной части площади. Доложив о своем деле, Перс был допущен в кабинет к даме по фамилии Газгойн. Пол в комнате был устлан красным ковром, а вдоль стен расположились белые картотечные шкафы и стальные стулья. На стене висела большая политическая карта мира. На миссис Газгойн был элегантный черный костюм; в руке ее дымилась сигарета в мундштуке. – Чем могу служить, господин МакГарригл? – Я ищу девушку по имени Лили Попе. У меня есть сведения, что она работала в клубе «Экзотика». -Мы продали акции клуба «Экзотика». -Я так и понял. – Вы наш клиент? – Что вы имеете в виду? – Вы ранее нанимали наших девушек? – О господи, нет! Я просто друг Лили Попе.

Миссис Газгойн сердито выпустила из ноздрей клуб дыма.

– Вы хотите сказать, что она подрабатывала на стороне? Так сказать, прогулки под луной с клиентами агентства?

– Что-то в этом роде, – подтвердил Перс, вспомнив стеклянный переход в Раммидже, покрытый снегом берег озера и цитаты из Китса.

Миссис Газгойн потушила сигарету и выбила из мундштука окурок, он упал в пепельницу, как отработанная гильза.

– Знаете, господин МакГарригл, у нас серьезная организация, а не справочное бюро. Лили – одна из самых многоплановых наших артисток. Недавно она в срочном порядке была переведена на другую работу.

– Куда?

– Я вам не могу сказать об этом. Неразглашение адресов наших сотрудников предусмотрено контрактом. Мы не делаем исключения ни для друзей, ни для родственников, поскольку нередко девушки покидают дом по причине возникших там проблем.

– Но я даже не знаю, где ее дом! – возразил Перс.

– А я вас не знаю и знать не желаю, господин МакГарригл. Вдруг вы частный сыщик? Или вот что я вам скажу. Хотите – оставьте свой адрес, я передам его Лили, а она, если пожелает, свяжется с вами.

Перс помедлил, размышляя над тем, захочет ли Анжелика писать ему, когда узнает, что он раскрыл ее тайну.

– Спасибо, не стоит беспокоиться, – наконец сказал он.

Миссис Газгойн взглядом дала понять ему, что теперь лишь укрепилась в своих подозрениях.

Покинув агентство «Девушки без границ», Перс стал искать банк, чтобы получить деньги по чеку. Проходя мимо большого книжного магазина, он увидел, как продавец выставляет в витрине запылившиеся экземпляры книги «Хэзлитт и просто читатель» Филиппа Лоу и пристраивает рядом увеличенную ксерокопию рецензии на книгу, принадлежащей перу Редьярда Паркинсона. В банке Перс перевел основную сумму премиальных денег в дорожные чеки. Затем зашел в туристическое агентство и заказал авиабилет в Амстердам. Единственное, что ему теперь оставалось, – это искать приемного отца Анжелики.

Спустя какие-нибудь три часа по приезде в Амстердам Перс повстречал Морриса Цаппа. Изучая туристическую карту, Перс стоял в старом центре города на одном из горбатых мостиков через канал. Американец подошел сзади и хлопнул его по спине.

– Персик! А я и не знал, что ты тоже участвуешь в конференции!

– В какой конференции?

Моррис Цапп ткнул пальцем в большую круглую эмблему на лацкане своего пиджака – на ней значилось его имя и по кругу шла надпись «Восьмая международная конференция по литературной семиотике». На другом лацкане красовался яркий эмалевый значок с лозунгом «Каждое декодирование – это тоже кодирование».

– Этот значок я сделал на заказ еще дома, – пояснил он. – И здесь он имеет безумный успех. Закажи я партию, был бы сейчас с прибылью. Один японский профессор предложил за него десять долларов. Но если ты не участвуешь в конференции, то что делаешь в Амстердаме?

– Приехал отдохнуть, – ответил Перс. – Я получил премию за стихи. – Ему не захотелось посвящать Морриса в свои планы относительно Анжелики.

– Да что ты! Поздравляю!

Вдруг Перса осенило:

– Скажите, Анжелика не может быть на этой конференции?

– Я ее не видел, но это не значит, что ее здесь нет. Конференция открылась только вчера, и в ней участвуют сотни людей. Нас всех разместили в «Сонесте»-это огромный отель в центре города. А ты где остановился?

– В пансионе неподалеку.

– Что, премия за стихи не так уж велика?

– Просто я хочу ее растянуть, – сказал Перс. – Может быть, я загляну к вам на конференцию.

– Давай! Я, пожалуй, тоже схожу на вечернее заседание. А пока не пообедать ли нам? Здесь есть чудный индонезийский ресторанчик.

– Отличная идея! – сказал Перс. Он был рад отвлечься в компании Морриса Цаппа, поскольку утро у него началось неудачно. В главной конторе компании «КЛМ» с ним обошлись вежливо, но сдержанно. Ему подтвердили, что Герман Пабст действительно был исполнительным директором компании в пятидесятые годы, но в 1961 году оставил пост и перебрался в Америку, где работает по настоящее время. Однако где именно работает мистер Пабст, ему сказать не смогли или не захотели. Перед Персом замаячила перспектива продолжить поиски в Америке. Интересно, надолго ли хватит полученной тысячи фунтов при столь стремительных расходах.

Моррис Цапп уже прекрасно освоился лабиринте узких улочек и каналов Амстердама. Он уверенно повел Перса мимо цветочного рынка на набережной, через мосты, по узким переулкам и шумным торговым улицам.

– Знаешь, что я тебе скажу? – заговорил Моррис. Мне здесь нравится. Город плоский, и я хожу не задыхаясь, сигары – высшего качества и стоят гроши, а уж о ночных развлечениях и говорить нечего.

– Я на днях побывал в Сохо, – сказал Перс.

– Сохо-шмохо, – скривился Моррис Цапп. – Это детский сад по сравнению с улицей красных фонарей.

Они вышли из узкого переулка на залитую солнцем просторную площадь, заставленную столиками из расположенных по кругу ресторанов и кафе. Моррис предложил начать с аперитива.

– А времени у нас достаточно? На конференцию не опоздаем? – спросил Перс.

Моррис передернул плечами.

– Ну, пропустим один-два доклада. Меня вообще только один человек интересует – фон Турпиц. – Кто это?

Моррис Цапп поманил официанта.

– Как насчет джина? Он у них идет за vin du рауs[51]51
  ¹Вино, производимое в данной местности (фр.).


[Закрыть]. Перс кивнул.

– «Боле», – сказал Моррис официанту, растопырив у него перед носом два пальца. – Турпиц – это один ученый фриц, занимающийся рецептивной эстетикой. Лет сто назад он написал книгу под названием «Романтический читатель»-о том, почему люди кончали самоубийством, прочитав «Вертера», или совершали паломничества в места действия «Новой Элоизы»… Книга неплохая, но очень традиционная. А потом Изер и Яусс в Констанце наделали шуму со своей рецептивной эстетикой, и фон Турпиц быстро к ним переметнулся.

– Но тог 1?почему вы хотите его услышать?

– Чтобы кое в чем убедиться. Он в некотором смысле соперник.

– В чем? В любви?

– Я тебя умоляю. Претендует на ту же должность, что и я.

– Мне показалось, что вы своим местом довольны.

– Видишь ли, каждый человек имеет свою цену. Моя цена – это сто тысяч зеленых в год и никаких обязанностей. Ты что-нибудь слышал о новой должности профессора-литературоведа при ЮНЕСКО?

Пока Моррис вводил Перса в курс, официант принес два стаканчика охлажденного неразбавленного джина.

– Его надо пить залпом, – сказал Моррис, принюхиваясь к жидкости.

– За ваши успехи, – сказал Перс, поднимая стаканчик. – И за твои тоже, – сказал Моррис. – Пусть исполнятся все наши желания.

– Аминь, – сказал Перс.

Затем они сытно пообедали в индонезийском ресторанчике, где смуглые официанты в белоснежных тюрбанах непрерывно подносили им ароматные яства из курицы, креветок, свинины и овощей. Моррис Цапп отобедал здесь накануне и потому неплохо ориентировался в меню.

– Это арахисовый соус, – пояснял он, жадно поглощая очередное блюдо. – А это мясо, тушенное в кокосовом молоке, а это жареный на вертеле молочный поросенок. Попробуй креветочных крекеров.

– После такого обеда полагается поспать, – сказал Перс, когда они, покинув ресторан, направились в отель «Сонеста». Небо тем временем затянуло тучами, и воздух, как перед грозой, наполнился гнетущей духотой.

. – На первом докладе я точно вздремну, – сказал Моррис. – Пожалуйста, разбуди меня, когда на трибуне появится фон Турпиц. Ты его сразу узнаешь – у него на одной руке надета черная перчатка. Никто не знает почему и никто не отваживается спросить.

«Сонеста», огромный современный отель в районе Катен-гат, был построен впритык к круглой лютеранской церкви, приспособленной под зал для проведения конференций.

– Надеюсь, церковь не действующая, – заметил Перс, входя под высокие своды. Могучий орган из темного дерева с позолотой, а также выступающая из стены резная кафедра – вот все, что напоминало о прежнем назначении здания.

– Я бы сказал, что церковь теперь освящена заново, – пояснил ему Моррис Цапп. – Ты разве не знаешь, что религия современного мира – это информация?