Текст книги "Торговец кофе"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

32

Новая служанка не говорила по-португальски, но ее вполне устраивало общение посредством знаков. У Катрин было строгое лицо, скорее простое, чем простодушное, но в сравнении со своей хозяйкой ее можно было назвать дурнушкой. Это не имело никакого значения. Теперь Мигеля не было в доме, и никого не волновало, хорошенькая служанка или простушка.

По утрам Даниель уходил из дому до того, как она просыпалась, и Ханна завтракала в одиночестве, с хлопотавшей вокруг нее служанкой. Катрин показала на графин с вином на столе. Похоже, она считала, что женщина, ожидающая ребенка, не должна ограничивать себя в вине, и Ханна пила его в изрядном количестве каждое утро в течение недели, пока не проявила волю и не отказалась. Сейчас она просто покачала головой. Когда она много пила, ребенок в ее утробе затихал, а ей нравилось, когда он толкался и выгибался. Когда он переставал шевелиться даже на несколько минут, Ханну охватывал страх. Если ребенок умрет, что сделает Даниель? Что он сделает с ней?

Она послала Катрин на рынок у площади Дам купить кофе и велела служанке готовить напиток для нее каждый день. Однажды Даниель вернулся домой раньше и впал в такую ярость, увидев, что она пьет кофе, что стал ее бить, и бил, пока она не закричала, что так он может убить ребенка. Теперь она пила кофе только в часы работы биржи, точно зная, что Даниель не придет.

Иногда она видела Мигеля на улице в новом дорогом костюме в компании с важными купцами Влойенбурга. Он выглядел довольным и помолодевшим от одержанной победы. Ханна не осмеливалась смотреть на него слишком долго. Если бы она пришла к нему в дом, если бы сказала, что хочет уйти от мужа к нему, что бы он ответил? Он бы ее прогнал. Вот если бы его грандиозный план не удался, если бы ему было нечего терять, тогда, может быть, он бы ее принял, но только не теперь.

Катрин прибралась после завтрака, и они с Ханной отправились на рынок. Девушка не умела готовить так хорошо, как Аннетье, и не так хорошо разбиралась в выборе мяса и других продуктов. Ханна и то могла бы выбрать лучше, но она молчала. Пусть выбирает испорченные овощи и тухлое мясо. Какое ей дело, если еда будет безвкусной или кислой?

Таков теперь был ее удел – бледная морковь и тухлая рыба. Это были все удовольствия, которые у нее остались. У нее был муж, и у нее будет дочь. Она молилась, чтобы дочь родилась здоровой и сильной. Этого будет достаточно. Этого должно быть достаточно, потому что ничего другого у нее не будет.

Переезжать от брата было приятно. Мигель снял красивый дом у канала, и, хотя тот был меньше дома Даниеля, ему он казался элегантнее и идеально отвечал его потребностям. Он понятия не имел, что делать со всем этим простором, но надеялся, что в скором времени в доме появятся жена и дети. Свахи уже начали стучаться к нему в дверь.

На следующий день после победы, одержанной на бирже, в свой последний день в доме брата, он выбрался из подвала, прошел через кухню и снова поднялся по лестнице на главный этаж, где увидел в гостиной Даниеля, который делал вид, что занят письмами. Даниель ничего ему не сказал. Ни одного доброго слова. В то утро Мигель сообщил ему, что съезжает, и поблагодарил Даниеля за гостеприимство. Даниель кивнул и посоветовал Мигелю проверить, что он не взял ничего ему не принадлежащего.

Но оставалось еще одно дело, которое Мигель хотел уладить до своего отъезда. Он прочистил горло и ждал, пока Даниель не поднимет голову.

– Тебе что-то надо? – спросил наконец Даниель.

– Я хотел обсудить с тобой денежный вопрос, – сказал Мигель. – Это щекотливая вещь, и не подумай, пожалуйста, что мне доставляет удовольствие говорить об этом. В данный момент мои дела в порядке, благодаря Всевышнему, слава Тебе, но мне стало известно, что ты должен мне деньги.

Даниель вскочил с места:

– Я должен тебе?! Что за чепуху ты несешь?! После того как я давал тебе приют в течение шести последних месяцев, ты будешь говорить, что я что-то тебе должен?

– Дать мне приют было великодушно с твоей стороны, Даниель, но это великодушие не может стоить две тысячи гульденов. Рикардо мне все рассказал.

– Не могу поверить, что ты способен сказать такое прямо мне в лицо! – закричал он. – Я дал тебе в долг денег, когда никто не давал, когда твое имя стало синонимом неудачи. Я приютил тебя и дал тебе кров, когда ты остался без крыши над головой. И теперь ты нагло заявляешь, что я тебе должен.

– Я не требую, чтобы ты заплатил немедленно. Я знаю, что твои финансы расстроены.

– Кто тебе сказал эту ложь? Теперь, когда у тебя в кармане завелось несколько монет, ты мнишь себя самым умным в Амстердаме. Скажу тебе, братец, из этого ничего не выйдет. Если ты обрел платежеспособность, это вовсе не означает, что я должен быть разорен.

– Я не имел в виду этого, – спокойно сказал Мигель.

– И еще скажу тебе кое-что. Эта твоя ничтожная махинация на бирже не сработала бы, если бы ты не воспользовался моим именем без моего ведома и не рисковал моими деньгами ради своих делишек. Полагаю, ты считал себя слишком умным, чтобы тебя вывели на чистую воду.

– Я посчитал это справедливым, – сказал Мигель, – поскольку у тебя хватило наглости потребовать, чтобы я вернул тебе долг, когда ты прекрасно знал, что сам мне должен.

– Я тебе этого не прощу, – сказал Даниель. – Ты заработал эти деньги, нарушив планы сеньора Паридо, планы, в которые я тоже сделал вложения. Когда ты нажился на торговле китовым жиром, я потерял, но никто не упрекал тебя за твое коварство. А твоя прибыль от этой махинации с кофе стоила кучу денег сеньору Паридо. Неужели, Мигель, ты способен зарабатывать только на махинациях и обмане, которые наносят вред другим?

– Как ты можешь говорить о махинациях и обмане, когда весь интерес Паридо к кофе с самого начала был продиктован не чем иным, как местью? Уверяю, это не деловой подход. Было бы лучше, если бы он искал возможности заработать деньги, а не разорить меня.

Даниель покачал головой:

– Я всегда знал, что ты необязательный и недисциплинированный, слишком любишь выпивку и женщин, но никогда не думал, что ты негодяй.

– Можешь тешить себя любой ложью, – с горечью сказал Мигель. – Я не стану отдавать тебя на суд маамада. Сам решай, где добро, а где зло, и поступай как знаешь.

Письма были посланы всем агентам, нанятым Мигелем: в Лондон, Париж, Марсель, Антверпен, Гамбург и на полсотни других бирж. Он не писал агентам, за которых отвечала Гертруда и которых она нашла с помощью своего адвоката. Гертруда сама отсылала им письма и не догадывалась, что они сильно отличались от писем Мигеля.

В указанный Мигелем день агентам Гертруды в Лиссабоне, Мадриде и Опорто предстояло скупить весь имеющийся в наличии кофе. Слухи о лихорадке на амстердамской бирже наверняка уже дошли до бирж других стран. После операции Мигеля цены должны были упасть, а Гертрудины агенты должны воспользоваться низкой ценой.

Гертруда появилась на амстердамской бирже в полдень. Она не была там единственной женщиной, но представительницы ее пола были все же редки, и она привлекла немало внимания, проходя по двору биржи в своей развевающейся юбке, величавая как королева. Когда Мигель только начал задумывать их план, он хотел, чтобы Гертруда пришла на биржу посмотреть на торги и стать свидетельницей рождения их богатства. Мигель больше не повторял приглашения, но Гертруда о нем не забыла.

Она лучезарно улыбалась, слегка склонив голову, что всегда сводило Мигеля с ума. И вот он Мигель, ее партнер, ее друг, ее марионетка. Она послала его выполнять свое поручение, и он его выполнил.

Однако она увидела совершенно другое. Ее партнер не покупал, а продавал. Он стоял в толпе торговцев, выкрикивавших свои цены. Мигель продал свои девяносто баррелей по частям – десять одному торговцу, пять другому. После последних событий кофе стал считаться рискованным товаром и никто не покупал его в больших количествах.

– Что вы делаете? – Она бросилась к нему, как только Мигель освободился. – Вы сошли с ума? Почему вы не покупаете?

Мигель улыбнулся:

– Несколько манипуляций и хорошо спланированные слухи – и мне удалось поднять цену на кофе до тридцати семи гульденов за баррель, поэтому я распродаю баррели, купленные у Нунеса. Я получу солидный доход, который укрепит прибыль, полученную от моих опционов. После событий последнего расчетного дня я приобрел несколько краткосрочных фьючерсов и рассчитываю получить от них солидную прибыль тоже.

– Прибыль? Опционы и краткосрочные фьючерсы? Вы лишились ума. Когда на других биржах узнают, что цены в Амстердаме не упали, мы потеряем деньги во всей Европе.

– Это меня не волнует. Агенты ничего не будут покупать. Я их уволил.

Гертруда смотрела на него с изумлением. Она хотела что-то сказать, но у нее перехватило дыхание. Она сделала вторую попытку:

– Мигель, в какую игру вы играете? Прошу вас, скажите, что происходит.

– Происходит то, – невозмутимо сказал Мигель, – что я изменил план для своей выгоды, а вы выпутывайтесь как хотите.

Гертруда потеряла дар речи и отвернулась, чтобы прийти в себя.

– Почему вы так со мной поступили? – Она щурилась и смотрела куда-то мимо Мигеля. – Почему вы это делаете?

Мигель улыбнулся:

– Потому что вы меня обманули, предали меня. Вы продолжали до сих пор думать, будто я никогда не узнаю, что наше знакомство не было случайным. Вы манипулировали мной с самого первого дня нашего знакомства. Теперь я манипулирую вами. Вы желали, чтобы это кофейное предприятие меня разорило, но я разгадал ваш план и извлек неплохую прибыль. Поверьте, не о такой прибыли я мечтал, но этого вполне достаточно, чтобы восстановить мою репутацию, расплатиться с долгами и дать мне свободу торговать так, как я хочу. Вы же связали себя обязательствами перед вашими агентами в Иберии и, насколько я понимаю, будете вынуждены заплатить им. Голос совсем не слушался Гертруду, а Мигель продолжал:

– Конечно, я верну ваш капитал. Хоть вы и желали моего разорения, я не стану вас обкрадывать. Деньги пойдут на компенсацию закупок ваших агентов.

– Мне конец, – прошептала Гертруда и схватила его за руку, словно он был свидетелем, а не виновником ее краха.

– Может быть, ваш хозяин вас спасет. Это входит в его обязанности. Подозреваю, те три тысячи гульденов были его. Естественно, этот инцидент не прошел для Паридо бесследно, и он, возможно, не будет столь щедр, как раньше. Но это не мои заботы.

Гертруда по-прежнему не могла вымолвить ни слова и только смотрела, вытаращив глаза, отказываясь поверить. Мигелю нужно было распродавать кофе, и он занялся делом.

33

Может быть, она сама этого хотела. Когда она начала вспоминать, как это произошло, ей так показалось. Она прятала книгу недостаточно хорошо, иногда кладя ее в карман фартука так, что оттуда торчал ее уголок, или под кучу шалей, и ее острые углы протыкали ткань.

Она часто брала ее в руки, листая страницы и рассматривая иллюстрации на все еще не разрезанных страницах. Она знала, что страницы следует разрезать, – это была ее личная книга, и она могла с ней делать все, что хотела, – но не знала, как это сделать, и боялась повредить ее.

Слова ничего для нее не значили. Она не могла отличить одну букву от другой, но гравюры были очень хороши и рассказывали о неведомом ей мире. Искусно нарисованные фрукты, рыба, играющий маленький мальчик. Некоторые были вовсе глупыми, как, например, корова с почти человеческим лицом, которая улыбалась по-сумасшедшему радостной улыбкой.

Они с новой служанкой Катрин мыли полы перед Шаббатом, когда Даниель появился в прихожей и прошел по чисто вымытому полу в забрызганных грязью туфлях. У него было непроницаемое лицо, его выражение не изменилось, даже когда он поскользнулся и едва удержался на ногах, схватившись за дверную ручку. Катрин пробормотала что-то себе под нос, но не подняла головы.

– Иди за мной, – сказал Даниель Ханне.

Она разогнула спину и пошла следом за ним в спальню. Книга лежала на постели. Она знала, что это когда-нибудь случится. Она ждала этого. Но, несмотря на это, у нее внутри все перевернулось, и она даже забеспокоилась о ребенке. Она сделала несколько глубоких вдохов и заставила себя успокоиться.

– Объясни мне это, – сказал Даниель, указывая костлявым пальцем на книгу.

Ханна молча смотрела на книгу.

– Ты что, не слышишь меня, жена?

– Я слышу тебя, – сказала она.

– Тогда отвечай. Видит бог, я нечасто поднимал на тебя руку, но сейчас придется, если ты будешь продолжать упрямиться. Кто-то учил тебя читать?

Она покачала головой:

– Нет.

– Откуда тогда взялась эта книга?

Хранить секрет не имело смысла. Теперь Даниель не мог причинить ему вреда. Ей казалось, Мигель хотел бы, чтобы она сказала, что ему это было бы приятно.

– От сеньора Лиенсо, вашего брата, – сказала она. – Он мне ее дал.

Лицо Даниеля налилось кровью, как при удушье.

– Мигель, – сказал он едва слышно. – С какой стати он делал тебе подарки?

Она покачала головой:

– Однажды я сказала ему, что хотела бы научиться читать, и он подарил мне эту книгу.

Даниель чуть не задохнулся. Он потер челюсть, а потом засунул большой и указательный пальцы себе в рот и начал что-то выковыривать. Потом перестал ковырять в зубах.

– Больше он тебе ничего не дал? – сердито спросил он.

Она не ожидала, что скажет это. Не может быть, чтобы она отважилась на такое. У нее не хватило бы смелости. Она не имела на это права. Нет ничего более эгоистичного, как вмешивать другого человека в свою ложь. Тем не менее она это сделала. Слова вырвались помимо ее воли.

– Этого ребенка, – сказала она, положив обе руки на свой живот. – Он дал мне этого ребенка.

Ее бросило в холод. У нее стучали зубы. У нее закружилась голова и потемнело в глазах. Что она сделала?! Какой ужасный шаг. Она чуть не бросилась в ноги Даниелю и не призналась, что сказала это назло, что никогда не оскверняла супружеского ложа. Но хотя это была правда, ее слова были бы похожи на ложь. Поэтому она и сказала их. Того, что сказано, уже нельзя было вернуть назад.

Ее муж застыл как статуя, руки его безжизненно повисли. Она думала, что он бросится на нее, начнет бить – руками или тем, что подвернется под руку. Она приготовилась защищать ребенка во что бы то ни стало.

Он мог бы выйти из комнаты, мог бы обрушить на нее проклятия. Но он ничего этого не сделал, и Ханна по-настоящему пожалела о своих словах. Не от того, что они могли означать для нее или даже для Мигеля, но от того, что они могли означать для ее мужа. Она могла представить его разъяренным, взбешенным, ожесточенным, но не сломленным и побежденным.

– Тогда у меня ничего больше нет, – сказал он тихо.– Я потерял все. Мне придется продать дом. А теперь у меня не будет и сына.

– Это дочь, – тихо сказала Ханна. – Я так задумала.

Казалось, Даниель ее не слышал.

– Я потерял все, – повторил он. – И все это из-за брата. Я здесь не останусь.

– Куда ты отправишься? – спросила она так, будто говорила с другом, которого постигло несчастье.

– В Венецию. Может быть, в Лондон. А ты отправишься к Мигелю?

– Я не уверена, что он меня примет.

С какой стати он должен? Несколько слов, сказанных со зла Даниелю, навсегда изменили жизнь Мигеля. Как она могла поступить так жестоко? И все же, если бы можно было вернуть эти слова, она бы этого не сделала.

– Он тебя примет. У него осталась какая-то честь. Завтра я попрошу маамад дать развод, а потом уеду.

Она хотела подойти, взять его за руку и сказать какие-то добрые слова, но это она сделала бы для себя, только чтобы облегчить свою вину. Она не осмелилась.

– А я уйду сейчас, – сказала она.

– Так будет лучше всего.

Пока она шла по Влойенбургу, ужас покидал ее капля за каплей. Она представляла, как Мигель прогонит ее, проклянет, захлопнет дверь перед носом. Что она будет делать? У нее не будет ни дома, ни денег, но будет ребенок, о котором нужно заботиться. Можно было бы найти монастырь, где ее примут, но она даже не знала, есть ли монастыри в Соединенных провинциях. Возможно, ей придется ехать на юг, в Антверпен, чтобы найти монастырь. Как она доберется туда? Собственных денег у нее было всего несколько монет.

Но она не будет мучить себя этими страхами. Мигель не может ее прогнать. В самом худшем случае, теперь, когда он снова стал успешным купцом, он даст ей денег, чтобы ей было на что жить. Она может уехать куда-нибудь и начать новую жизнь, может быть выдав себя за вдову. Это, конечно, не то, о чем она мечтала, но не так уж и ужасно. Перед ней – весь мир, и не ей суждено выбирать себе пристанище. Она была уверена, что любое место будет лучше того, откуда она ушла.

Мигель еще не нанял прислугу в свой новый дом и сам открыл дверь. Какое-то время он изумленно смотрел на нее, не зная, что делать, и потом пригласил ее войти.

– Я сказала вашему брату, что ребенок ваш, – сказала Ханна, как только за ней захлопнулась дверь.

Он обернулся и посмотрел на нее. Его лицо было непроницаемо.

– Он даст вам развод?

Она кивнула.

Мигель молчал. Он стоял, сжав зубы, с полузакрытыми глазами. Молчание было мучительно долгим и непонятным.

Она подумала, что в этом доме слишком много ставень закрыто, что в прихожей темно и мрачно и что белый кафель на полу кажется тускло-серым. Мигель теперь здесь жил, но не сделал дом своим. На стенах не было картин. Пыльное зеркало стояло на полу. Пахло масляной лампой, в одной из комнат горел мерцающий свет. Где-то пробили часы.

– Если я возьму вас в жены, – наконец сказал он, – вы обещаете повиноваться мне во всем?

– Нет, – сказала она и закусила губу, чтобы не дать себе расплакаться или улыбнуться.

– Даже чуть-чуть? – спросил он.

– Хорошо. Я буду повиноваться чуть-чуть.

– Вот и хорошо. Это все, что мне нужно, – сказал он и привлек ее к себе.

34

Набив желудок подвяленной селедкой с гарниром из репы и лука-порея, Мигель откинулся на спинку стула, чтобы окинуть взором «Флибот». Настал его час. Все выходцы из Португалии говорили о его великолепной, но совершенно непонятной операции на рынке кофе, настолько крошечном, что большинство вовсе не удостаивало его своим вниманием. Говорили, что Лиенсо показал себя человеком значительным. Паридо собирался его уничтожить, но Лиенсо обернул козни парнасса против него самого. Блестяще. Изобретательно. Человек, который казался не более чем безрассудным игроком, показал себя талантливым коммерсантом.

Полдюжины торговцев самого высокого ранга сидели за столом Мигеля, от души угощаясь вином, за которое он заплатил. Поклонники окружили его, как только он вошел, и Мигель с трудом мог протиснуться сквозь толпу своих новых друзей. Старшие по возрасту, до этого смотревшие на Мигеля с презрением, теперь набивались ему в партнеры. Не заинтересует ли сеньора Лиенсо торговля имбирем? Не интересуют ли сеньора Лиенсо возможности на лондонской бирже?

Сеньора Лиенсо все это чрезвычайно интересовало, но в еще большей степени его интересовал тот факт, что теперь все эти люди набивались ему в партнеры. Но, подумал он, лучше всего относиться к коммерсантам как к голландским потаскушкам. Если им сейчас отказать, они только еще больше раззадорятся. Пусть подождут. У Мигеля не было ясного представления о том, что он собирается делать с вновь обретенной кредитоспособностью. Он не был так богат, как изначально рассчитывал, но достаточно богат, и вскоре у него будет жена и неожиданно скоро – ребенок.

Он мог только посмеяться над иронией судьбы. Маамад был готов отлучить праведного человека, осмелившегося без его разрешения бросить горсть монет нищему, но разрешал Мигелю украсть жену у брата, если он сделает все по правилам. Она получит развод, а уж потом станет его. А тем временем он снял ей комнаты в небольшом аккуратном доме во Влойенбурге. Она сама наняла служанку, она пила кофе, она развлекала подруг, о существовании которых даже не подозревала, женщин, устремившихся в ее дом, когда она стала предметом такого восхитительного и ловко разрешенного скандала. И она навещала Мигеля в его новом доме. Естественно. К чему было ждать, пока будет получено официальное разрешение на брак.

Мигель много пил со своими новыми друзьями и в который раз рассказывал историю своего триумфа, словно это случилось только что. Удивление на лице Паридо, когда Иоахим начал продавать. Восторг, когда торговец-тадеско начал снижать цену. Неожиданный интерес этих незнакомцев из Леванта. Действительно ли человек, купивший у француза пятьдесят баррелей кофе, был из Ост-Индии?

Они могли бы долго петь ему дифирамбы, по крайней мере пока Мигель угощал вином, но тут появился Соломон Паридо, и разговоры утихли. Мигель почувствовал восторг и страх одновременно. Он ожидал появления Паридо. Такой влиятельный человек не мог прятаться от людских глаз, будучи побежденным. Он должен был продемонстрировать соотечественникам, что эти мелкие потери не имеют для него никакого значения.

Паридо наклонился, чтобы сказать что-то с особенной теплотой своим друзьям. Мигель думал, что парнасс останется в своей компании, делая вид, что не замечает врага, но у Паридо был другой план. Поговорив со своими друзьями, он направился к столу Мигеля. Те, кто еще минуту назад смеялся над историей поражения Паридо, теперь расталкивали друг друга, чтобы выразить ему свое уважение, однако парнасс не обращал никакого внимания на их подобострастие.

– Можно вас на минуту? – сказал он Мигелю.

Тот улыбнулся сотрапезникам и последовал за Паридо в тихий уголок. Все взоры были обращены на них, и у Мигеля было неприятное чувство, что теперь он – предмет их насмешек.

Паридо подошел и наклонился к нему.

– Поскольку я человек добрый, – сказал он тихо, – я дал вам несколько недель, чтобы вы могли насладиться своей славой. Я подумал, что было бы жестоко уничтожить вас слишком скоро.

– Кто еще из сыновей Израиля столь же мудр и великодушен, как вы?

– Можете дерзить сколько угодно, но мы оба знаем: все, что я делал, было во благо нашему народу, и я ничем не заслужил тех козней, которые вы устроили против меня. А ваш бедный брат? Он вас защищал, давал в долг деньги, когда от вас все отвернулись, а вы отплатили ему, разорив его, наставив ему рога и украв у него жену.

Мигель никак не мог, не выдав Ханну, развеять убеждение окружающих, что он наставил рога Даниелю, и потому решил: пусть думают что хотят.

– Вы с моим братом одно целое. Плетете против меня козни и стремитесь меня уничтожить, а когда ваши методы терпят неудачу, обвиняете меня в том, будто бы это я действовал во вред вам. Такому изощренному коварству позавидовала бы сама инквизиция.

– Как вы можете смотреть мне в глаза и говорить, что это я плел против вас заговоры? Не вы ли хотели расстроить мой план торговли китовым жиром и нажиться на этом?

– Я не намеревался никого разорять, а лишь хотел заработать на ваших собственных операциях. Этим каждый день занимаются все, кто торгует на бирже.

– Вам было прекрасно известно, что ваше вмешательство будет стоить мне денег, и это несмотря на мое посредничество в улаживании вашей проблемы с фьючерсами на бренди.

– Посредничество, – заметил Мигель, – в результате которого я стал еще беднее.

– Вы не желаете понять, что я не действовал против вас. Я поставил на снижение цены на бренди, и мои манипуляции в этой области могли привести к тому, что ваши фьючерсы превратились бы в долговые обязательства, поэтому я сделал что мог для вашего спасения. Когда цена на бренди поднялась в последний момент, я был так же удивлен, как и все другие. В отличие от вас, я не только ничего не заработал, но и понес убытки.

– Ничуть не сомневаюсь, что у вас были такие же самые добрые намерения, когда вы затевали против меня интригу с кофе.

– Как вы можете говорить мне такое? Это вы перешли мне дорогу в моем кофейном предприятии – вы и ваша подруга-еретичка.

Мигель рассмеялся:

– Можете называть себя пострадавшей стороной, если хотите, но это ничего не изменит.

– Отнюдь не факт – вы забываете, что у меня достаточно влияния, и, когда я представлю это дело совету, посмотрим, что станет с вашей самоуверенностью.

– А по какой причине я должен предстать перед маамадом? Потому, что я выставил вас дураком, или потому, что не дал себя уничтожить вашими интригами?

– Потому, что вы вступили в неподобающие деловые отношения с неевреем, – объявил Паридо. – Вы наняли этого Иоахима Вагенара, чтобы он умышленно вызвал падение цены на кофе. Мне стало известно, что это тот самый голландец, которого вы насильственно вовлекли в эту свою глупую аферу с сахаром и разорили. Ему не удалось наказать вас как следовало, однако, думаю, маамаду это удастся. Вы нарушили закон Амстердама и подвергли риску своих соотечественников.

Мигель всматривался в лицо Паридо. Он хотел максимально продлить этот момент, понимая, что, возможно, он станет самым важным в его жизни. Осознав, что оттягивать дальше нельзя, он заговорил.

– Когда меня вызовут в маамад, – начал он, – должен ли я сказать, что пригласил Иоахима сотрудничать со мной после того, как он пришел ко мне и признался, что вы пытались заставить его выведать мои деловые планы? Иначе говоря, вы наняли нееврея в качестве шпиона. Причем не для нужд маамада, а желая причинить вред своему единоверцу, еврею, против которого затаили злобу. Интересно, как другие парнассы отнесутся к моему рассказу? Должен ли я также сообщить, что вы вступили в сговор с Нунесом, торговцем, которому я заказал поставку, и что вы, пользуясь своим положением парнасса, заставили его пойти на предательство ради того, чтобы вы могли достигнуть своей цели? Заседание совета обещает быть весьма интересным.

Паридо покусывал нижнюю губу.

– Очень хорошо, – сказал он.

Но Мигель еще не закончил:

– Могу еще добавить о Гертруде Дамхёйс, голландке, которую вы наняли с единственной целью разорить и уничтожить меня. Как долго она работала на вас, сеньор? Думаю, около года.

– Гертруда Дамхёйс, – повторил Паридо, неожиданно обрадовавшись. – Что-то я о ней слышал. Она была вашим партнером, но потом вы ее предали.

– Нет, я лишь не позволил ей меня разорить. Однако я так и не понял, для чего вам был нужен Иоахим, если у вас уже была Гертруда. Может быть, она говорила вам не все? Может быть, она надеялась извлечь небольшую прибыль из этого предательства, а вам была несносна мысль, что человек, которого вы породили, вышел из-под вашего контроля?

Паридо рассмеялся:

– Вы правы в одном. Я не могу вызвать вас в маамад. Здесь вы выиграли. Признаюсь, я действительно просил этого вонючего голландца раздобыть о вас сведения. Но уверяю, у меня нет ничего общего с этой шлюхой, которую вы разорили. Насколько я знаю, она была совершенно честна с вами и хотела вам только помочь. А вы погубили ее.

– Вы лжец, – сказал Мигель.

– Это не так. Одна вещь мне в вас нравится, Лиенсо. Некоторые сохраняют хладнокровие в деловых вопросах. Они бессердечны по отношению к тем, кому причиняют вред. У вас, однако, есть совесть, и я знаю, вы будете по-настоящему страдать из-за того, на что обрекли своего честного партнера.

Мигель нашел Гертруду в «Трех грязных псах». Она была настолько пьяна, что никто не отваживался сесть с ней рядом. Один из постояльцев предупредил, что с ней надо соблюдать осторожность. Она уже разодрала до крови щеку мужчине, который хотел пощупать ее груди. Однако, похоже, она уже прошла агрессивную стадию опьянения, потому что, увидев Мигеля, попыталась встать и развела руки, чтобы обнять своего бывшего партнера.

– Это Мигель Лиенсо, – сказала она заплетающимся языком. – Человек, который меня погубил. Я ждала, что вы придете, и вот вы здесь. Где я вас и надеялась увидеть. Вы посидите со мной?

Мигель осторожно сел, словно опасался, что скамья может сломаться. Он посмотрел на Гертруду, сидевшую напротив:

– На кого вы работали? Я должен знать. Обещаю не использовать эти сведения. Мне это нужно знать для себя. На Паридо?

– Паридо? – переспросила Гертруда. – Я никогда не работала на Паридо. Я бы о нем вообще никогда не узнала, если бы не вы. – Она засмеялась и ткнула в него пальцем. – Я поняла, что вы так думаете. Как только вы сказали, что разоблачили меня, я поняла, что вы думаете, будто я агент Паридо. Будь я агентом Паридо, – продолжала она, – я заслуживала бы, чтобы меня погубили.

У Мигеля перехватило дыхание. Он рассчитывал услышать нечто иное.

– Вы обманным путем заставили меня поверить вам. Почему?

– Потому что я хотела стать богатой, – сказала Гертруда, стукнув ладонью по столу. – И уважаемой женщиной. И все. Ни на кого я не работала. У меня не было намерения уничтожить вас. Я только хотела заняться коммерцией с влиятельным человеком, который помог бы мне стать богатой. А когда вы потеряли деньги, я осталась с вами, потому что вы мне нравились. Я не помышляла обмануть вас. Мигель, я всего лишь воровка. Да, я воровка, но не злодейка.

– Воровка? – повторил он. – Так, значит, вы украли эти деньги, эти три тысячи гульденов?

Она покачала головой и при этом так низко наклонила голову, что Мигель опасался, что она ударится о стол.

– Я заняла эти деньги. У ростовщика. У мерзкого ростовщика. Такого мерзкого, что даже евреи выгнали его.

Мигель закрыл глаза.

– Алферонда, – произнес он.

– Да. Единственный человек, который согласился дать мне в долг требуемую сумму. Он знал, для чего мне были нужны деньги, и он знал, кто я.

– Почему он мне ничего не сказал? – спросил Мигель. – Он специально так сделал, чтобы настроить нас друг против друга. Зачем ему это было надо?

– Добрым его не назовешь, – сказала она с грустью.

– Гертруда, – он взял ее руку, – почему вы не сказали мне правду? Как вы могли позволить мне погубить вас?

Она засмеялась:

– Знаете, Мигель, милый Мигель, я вас вовсе не виню. Что бы вы могли сделать? Бороться со мной? Выспрашивать о моих планах? Вы уже знали, что я обманщица, и стремились разбогатеть во что бы то ни стало. Вас не в чем обвинить. Но сказать вам правду я тоже не могла, потому что тогда вы перестали бы мне доверять. Вы боялись, что этот ваш совет узнает, что вы ведете дела с голландкой. Стали бы вы вести дела с голландкой, которая к тому же еще и преступница? В особенности такая, как я.

– Такая, как вы?

– Я должна уехать из города, Мигель. Я должна уехать сегодня ночью. Алферонда ищет меня повсюду, и если найдет – мне не поздоровится. Вы знаете, о его зверствах ходят легенды.

– Почему вы боитесь Алферонду? Почему просто не отдать ему деньги, которые я перевел на ваш счет? Я заплатил вам три тысячи, которые вы мне давали.

– Я должна ему еще проценты – восемьсот гульденов.

– Восемьсот?! – вскричал Мигель. – У него стыда нет!

– Он ростовщик, – сказала она с грустью.