Текст книги "Торговец кофе"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Он был готов взять ее за руку и повести к себе вниз. Но он не успел этого сделать.

– Что здесь происходит?

Они вздрогнули, услышав грозный голос Аннетье. Она стояла на пороге гостиной, сложив руки на груди, с недоброй ухмылкой на губах. Она посмотрела на Мигеля, потом на Ханну и закатила глаза:

– Мне кажется, сеньора вам докучает. – Аннетье подошла и положила руку на плечо Ханны. – А это что еще? – Она взяла у Ханны книгу. – Вы знаете, что у вас слишком мало ума, чтобы читать книги, милая сеньора. Несомненно, она надоедлива, сеньор Лиенсо. Постараюсь, чтобы это не повторилось.

– Верни вещь своей хозяйке, – сказал он. – Ты забываешься.

Аннетье пожала плечами и протянула томик Ханне, которая спрятала его в карман фартука.

– Сеньор, я уверена, вы не хотели повысить на меня голос. В конце концов, – она хитро улыбнулась, – вы здесь не хозяин, а вашему брату может не понравиться, если ему кое-что расскажут. Будьте так добры подумать об этом, пока я отведу сеньору туда, где она вас не побеспокоит. – Она резко дернула Ханну за руку.

– Отпусти меня! – сказала Ханна по-португальски громким голосом, почти закричала. Она высвободилась из рук служанки и повернулась к ней. – Не дотрагивайся до меня!

– Успокойтесь, сеньора. Позвольте мне отвести вас в вашу комнату, пока вы не опозорили себя.

– Кто ты такая, чтобы говорить о позоре? – сказала она в ответ.

Мигель ничего не понимал. Почему служанка смеет говорить с Ханной в подобном тоне? Он вообще не подозревал, что она может разговаривать, видя в ней лишь хорошенькую девушку, с которой можно было изредка позабавиться. Теперь он понял, что здесь полно интриг – заговоров и козней, о которых он и не догадывался. Он открыл было рот, но тут на пороге появился Даниель:

– Что здесь происходит?

Даниель посмотрел на двух женщин, которые стояли подозрительно близко друг от друга. Лицо Ханны покраснело, а лицо Аннетье было искажено яростью. Они бросали друг на друга презрительные взгляды, но, услышав его голос, обернулись и замкнулись в себе, как нашкодившие дети, которых застали за опасной игрой.

– Я спрашиваю, что здесь происходит? – повторил Даниель, обращаясь теперь к Мигелю. – Она дотрагивается до моей жены?

Мигель пытался сообразить, какая ложь лучше всего помогла бы Ханне, но на ум ничего не приходило. Если он станет обвинять служанку, она может выдать хозяйку, но если он ничего не скажет, как Ханна сможет объяснить такое грубое обращение?

– Прислуга так себя не ведет, – удрученно сказал он.

– Я знаю, у этих голландцев отсутствует понятие пристойности! – закричал Даниель. – Но моему терпению пришел конец. Я слишком долго потворствовал своей жене в отношении этой безмозглой шлюхи и не желаю больше слышать никаких возражений. Служанка уволена.

Мигель пытался найти слова, которые остудили бы всех, но Аннетье заговорила первой. Она подошла к Даниелю и засмеялась ему прямо в лицо.

– Думаете, я не понимаю вашу португальскую болтовню? – спросила она его по-голландски. – Я буду трогать вашу жену, когда захочу. Ваша жена… – Она засмеялась. – Вы ничего не знаете о вашей жене, которая принимает любовные подарки от вашего брата и прячет их у себя в фартуке. И похоть не самое серьезное из ее преступлений. Ваша жена, дорогой сеньор, католичка, такая же католичка, как сам Папа, и она регулярно ходит в церковь, когда выдается возможность. Она ходит на исповедь, и пьет кровь Христа, и ест Его плоть. Она делает такие вещи, от которых содрогнется ваша чертова еврейская душа. И я не останусь в этом доме ни на минуту. Вокруг полно работы, и в христианских домах тоже, поэтому я ухожу от вас.

Аннетье резко повернулась и зашуршала юбками, как актриса в пьесе, которую она однажды видела. Она шла, высоко подняв подбородок. На секунду она остановилась на пороге.

– Я отправлю посыльного за своим жалованьем, – сказала она и посмотрела на Даниеля, ожидая его ответа.

Они стояли не шевелясь, молча. Ханна замерла, не осмеливаясь дышать, пока у нее не заболели легкие, и она стала судорожно хватать ртом воздух, как человек, долго пробывший под водой. Мигель кусал губы. Даниель застыл изваянием.

Мигель дрожал от волнения. Он испытывал подобное всего несколько раз в жизни: первый раз в Лиссабоне, когда его предупредили, что инквизиция ищет его для допроса; второй раз в Амстердаме, когда он узнал, что его инвестиции в торговлю сахаром разорили его.

Он вспоминал все, что привело к этой развязке: взгляды украдкой, тайные разговоры, кофе. Он держал ее за руку, он говорил с ней как любовник, он подарил ей подарок. Если бы он только знал, что происходит между Ханной и служанкой. Но прошлого не исправишь. Теперь двойная жизнь окончена. Можно жить обманом, но всегда наступает момент, когда обман раскрывается.

Аннетье наслаждалась неловкой тишиной. Каждая секунда этого молчания возбуждала ее. Она ждала, когда заговорит Даниель, но он лишь таращил на нее глаза в полном изумлении.

– Тебе нечего сказать, рогоносец?! – со злостью воскликнула она. – Ты дурак, дураком и останешься. – Сказав это, она прошагала мимо Даниеля и вышла из комнаты.

Даниель смотрел на жену, наклонив голову. Он посмотрел на Мигеля, который отвел взгляд. Он снял шляпу и в задумчивости почесал голову.

– Кто-нибудь понял хоть слово из того, что сказала эта потаскуха? – спросил он, осторожно водружая шляпу на место. – У нее самый ужасный акцент, который мне доводилось слышать. Ей повезло, потому что я мог бы и ударить ее, если бы понял все грубости, которые она тут наговорила, судя по ее наглой физиономии.

Мигель взглянул на Ханну, которая смотрела на пол и, насколько он мог догадываться, едва сдерживала слезы облегчения.

– Она сказала, что больше не будет у вас служить, – наконец сказал он осторожно, все еще не веря, что Ханна вне опасности. – Ей надоело служить у евреев, она хочет голландскую хозяйку, лучше вдову.

– Тем лучше. Я надеюсь, – сказал Даниель, обращаясь к Ханне, – она тебя не слишком расстроила. На свете есть другие горничные, и лучше этой, я надеюсь. Ты не будешь по ней скучать.

– Я не буду по ней скучать. Может быть, – сказала она, – в следующий раз ты позволишь мне самой выбрать служанку.

Позднее в тот же день Мигель получил записку от Гертруды, в которой она выражала озабоченность тем, что они давно не виделись, и просила о срочной встрече. Не найдя другого повода отложить встречу, Мигель написал своему партнеру, что они смогут увидеться только после Шаббата. Записка вышла такой бессвязной, что была мало понятна даже ее автору, и Мигель собрался ее порвать. Но потом передумал, решив, что чем неяснее его письмо, тем лучше. Он отослал записку, не перечитывая.

Из «Правдивых и откровенных мемуаров Алонсо Алферонды»

Конечно, в Йордане были сотни таких домов – наспех построенных, в три-четыре этажа, с тесными комнатами, с узкими окнами, темными и дымными. Владелицей этого дома – как, впрочем, судя по всему, и других таких же – была вдова со сморщенным лицом, которая ничего не видит, но всех осуждает. В данном случае вдова со сморщенным лицом недавно сдала комнаты одной молодой девушке. Комнат было две, на одну больше, чем обычно снимала девушка, когда стала жить самостоятельно, но теперь ей платили намного больше, чем прежде. У нее была новая одежда, и она могла побаловать себя яблоками, и грушами, и сушеными финиками.

Она наслаждалась этими лакомствами, и ароматом своих духов с цибетином, и новым бельем, и лентами, когда вдова со сморщенным лицом сообщила, что к ней с визитом пришел мужчина, по виду купец. Вдове не понравилось, что девушка велела пригласить мужчину наверх, поскольку она не хотела прослыть женщиной, позволяющей молодым девушкам принимать мужчин у себя в комнатах, но была не в силах помешать этому, ибо не все люди христиане, и с этим ничего не поделаешь. Она послала мужчину наверх.

Стук в дверь, девушка просит войти. На ней новое голубое платье с вот таким вырезом – очень соблазнительным, поверьте, демонстрирующим все ее прелести. Какой мужчина устоит перед такой красотой в таком платье? Она улыбается гостю.

– Здравствуйте, сеньор, – говорит она. – Вы скучали по мне?

Но он не улыбается в ответ, и, по всей видимости, он не скучал по ней.

– Аннетье, мне нужно с тобой поговорить.

Он вошел и закрыл за собой дверь, но держался от нее на расстоянии. Этот человек знал опасности голубого платья.

– Что такое? – спросила она. – Вы не поцелуете своего старого друга?

– Мне нужно узнать у тебя кое-что.

– Конечно. Можете задавать любые вопросы.

– Скажи мне, когда ты служила у моего брата, тебе кто-нибудь платил, чтобы ты следила за тем, что делается в нашем доме?

Девушка захихикала:

– Вы хотите знать, не была ли я шпионкой?

– Да, если хочешь.

– А почему я должна вам это говорить? – нагло сказала она, кружась и шелестя юбками, как маленькая озорная девчонка.

Возможно, ей нравилось дразнить своего гостя. Возможно, она хвасталась своим, как она это называла, убранством: своей мебелью, своими лентами, разбросанными по комнате, словно их у нее были сотни, своими фруктами, которые водились у нее в изобилии. Она могла съесть яблоко или грушу когда хотела. Она могла съесть не одно яблоко и не одну грушу. Их запас никогда не иссякал. Она жила в двух комнатах – в двух! В самом новом районе города, в то время как некоторые ютились в сырых подвалах на топком острове рядом с вонючим каналом.

– Ты должна мне сказать, – произнес он более твердо, – просто потому, что я тебя прошу об этом, и все. Но если хочешь, я могу заплатить тебе за ответы, раз они требуют таких усилий.

– Если вы мне заплатите, – заметила она, – я могу дать любой ответ, который вам понравится, чтобы вы думали, что не зря потратили свои деньги. Мне нравится угождать людям, которые дают мне деньги.

Теперь она определенно говорила правду.

– Ответь мне, хотя бы потому, что я всегда был добр с тобой.

– Такая доброта… – она снова засмеялась, – такая доброта найдется в бриджах любого мужчины в этом городе, но это ничего не значит, как я думаю. Вы хотите знать, платил ли мне кто-нибудь, чтобы я за вами шпионила. Я вам скажу, что платил. С моей стороны это не будет предательством, если я скажу, по крайней мере я так думаю, потому что мне не заплатили, как обещали. И если я не получу денег, то, во всяком случае, отомщу.

– Кто тебе платил?

– Конечно, ваша вдова, – сказала она, – прекрасная мадам Дамхёйс. Она обещала мне десять гульденов, если я буду следить за вами и этой упрямой стервой, сеньорой. Вы и с ней были тоже добры?

Гость продолжал свои расспросы:

– Что именно ты должна была делать за эти деньги?

– Только следить за тем, что о ней говорят в доме. Я должна была не позволить сеньоре говорить о ее встрече с мадам. Она сказала, что вы ничего не должны заподозрить, и для этого я проявляла к вам свою благосклонность. Она еще сказала, что вы будете так же глупы, как корова, которую ведут на убой.

– Что ей было нужно? – спросил он. – Для чего она просила тебя все это делать?

Аннетье картинно пожала плечами, от чего ее прелести стали еще виднее в вырезе ее платья.

– Этого сказать не могу, сеньор. Она мне не говорила. Она дала мне несколько гульденов и обещала дать еще, но так ничего и не дала. Я думаю, эта женщина постоянно лжет. Будьте с ней осторожны. – Аннетье предложила гостю блюдо с фигами. – Не желаете отведать моих лакомств?

Торговец отказался. Он поблагодарил девушку и удалился.

Таким был последний разговор Мигеля Лиенсо с бывшей служанкой его брата. Грустно, когда все так кончается. Он и эта девушка были близки в течение многих месяцев, но истинной привязанности между ними никогда не было. Его интересовала только ее плоть, а ее интересовали его деньги. Не самое лучшее основание для отношений между мужчиной и женщиной.

Откуда Алферонда все это знает? Как он может писать о частном разговоре, состоявшемся в неприметном пансионе в Иордане? Алферонда знает потому, что слышал этот разговор, – он находился в соседней комнате и лежал на жесткой постели Аннетье.

С недавнего времени я вкушал те же лакомства, которыми она угощала Мигеля. Она сказала своему гостю то, что я велел ей сказать в случае, если он придет. Конечно, мадам Дамхёйс никогда не давала девушке никаких денег и никаких денег не обещала. Она вообще разговаривала с девушкой только один раз, когда остановила сеньору на Хогстрат.

В то время Аннетье уже была у меня в услужении, и это я хотел, чтобы сеньора Лиенсо не говорила Мигелю о вдове. То, что она в конце концов сказала ему, уже не имело значения.

30

Мигель не отвечал на записки Исайи Нунеса в течение нескольких недель и чувствовал себя вправе это делать после того, как узнал, что Нунес был в союзе с Паридо. Но потом записки стали грозить маамадом, и Мигель подумал, что стоит отнестись к этим угрозам серьезнее. Вероятнее всего, Нунес только желал, чтобы его уловка выглядела более правдоподобно, но, возможно, Паридо все же хотел, чтобы Мигель предстал перед советом. Мигель полагал, что разоблачить обман будет трудно, и он не мог этого сделать, не выдав своей связи с Гертрудой.

Оставался лишь один способ получить необходимые ему деньги. Поэтому Мигель написал короткую записку и через три часа сидел в кофейной таверне с Алонсо Алферондой.

– Буду с вами откровенен, – сказал Мигель. – Я хочу взять у вас взаймы.

Глаза его спутника сузились.

– Брать взаймы у Алферонды – опасная вещь.

– Я готов пойти на риск. Алферонда засмеялся:

– Очень смело с вашей стороны. Сколько вам нужно?

Мигель сделал большой глоток турецкого кофе.

– Тысяча пятьсот гульденов.

– Я человек добрый, со щедрой душой, но, вероятно, вы считаете меня глупцом. Принимая во внимание все ваши трудности, почему я должен вам дать такую сумму?

– Потому что, – сказал Мигель, – эти деньги помогут мне разрушить планы Соломона Паридо.

Алферонда огладил свою бороду:

– Едва ли какой-нибудь другой ответ прозвучал бы столь же убедительно.

Мигель улыбнулся:

– Значит, вы согласны?

– Расскажите, что вы задумали.

Мигель стал объяснять свой план, не раскрывая всех деталей, но Алферонда был вполне доволен тем, что услышал.

Мигель сидел в «Трех грязных псах» в ожидании Гертруды. Как все голландцы, она была пунктуальной, но не в этот раз. Может быть, ей стало известно, что Мигель знает о ее обмане. Мигель размышлял, каким образом это могло случиться. Мало вероятно, что между Иоахимом и Гертрудой была какая-то связь, и он был почти уверен, что Алферонда не мог его выдать. Неужели Хендрик заметил, что Мигель следил за ним в таверне в тот вечер? Что, если он заметил, но по какой-то причине решил пока ничего не говорить Гертруде? Или, может быть, Гертруда выжидала, чтобы посмотреть, как Мигель будет себя вести?

Наконец она появилась, ее платье было в беспорядке, и она тяжело дышала. Он никогда не видел ее в таком смятении. Сев за стол, она объяснила, что произошло. Когда она шла по Розенграхт, один человек упал и сломал ногу прямо у нее на глазах. Она и еще какой-то господин, который оказался рядом, отвели мужчину к лекарю. Всю дорогу человек кричал от боли. Случившееся потрясло ее. Она тотчас заказала пиво.

– Это наводит на мысль о том, насколько драгоценна жизнь, – сказала она в ожидании, пока принесут ее заказ. – Человек шел по своим делам, и вдруг он падает и ломает ногу. Что с ним теперь будет? Он понравится, но до конца жизни будет ходить с тростью? Ему придется отрезать ногу? Нога заживет без последствий? Никто не знает, что уготовано Богом.

– Да, это точно, – согласился Мигель без особого энтузиазма. – Жизнь полна неожиданностей.

– Бог мой, я так рада, что мы с вами это делаем. – Она сжала его руку. Прислуживающая девушка принесла пиво, и Гертруда залпом выпила половину кружки. – Я так рада. Мы разбогатеем и будем жить в роскоши. Может быть, мы умрем на следующий день или на следующий год, никто не знает. Но я уже буду богатой, и мы будем смеяться, а мой муж – смотреть на это из ада.

– Тогда нам следует поторопиться, – сказал Мигель серьезно. – Мы должны незамедлительно отправить письма. Я не могу больше откладывать. Необходимо назначить время. Одиннадцать часов утра через три недели, отсчитывая от сегодняшнего дня.

– Через три недели, отсчитывая от сегодняшнего дня? Но корабль еще не пришел в порт.

– Это должно быть через три недели, отсчитывая от сегодняшнего дня, – повторил он, отводя взгляд.

Она его предала. Он знал, что это так, но его собственное предательство отдавало горечью во рту.

– Сеньор, вы решили применить ко мне силу? – Она наклонилась и стала водить пальцем по руке Мигеля. – Если вы собираетесь навязать мне что-то, я хотела бы знать, что получу.

– Вы получите кучу денег, – сказал он, – если будете делать то, что я говорю.

– Я всегда готова делать то, что вы говорите, – сказала она. – Но я должна знать почему.

– Мне обещали, что груз прибудет к этому времени. У меня есть основание полагать, что есть другие люди, проявляющие интерес к кофе, и, если мы замешкаемся, они могут сделать так, что нам будет трудно управлять ценами, как мы планировали.

Гертруда задумалась:

– Кто эти люди?

– Люди с биржи. Какая разница, кто они?

– Меня удивляет, почему вдруг они заинтересовались продуктом, который никого раньше не интересовал?

– А почему вы им заинтересовались? – спросил Мигель. – Все происходит неожиданно. Я это видел бессчетное количество раз. Вдруг все в городе, даже все в Европе решают, что самое время покупать древесину, или хлопок, или табак. Может быть, дело в звездах. Единственное, что я могу сказать: сейчас настал момент кофе и мы оказались в числе тех, кто это понял. Если мы хотим сделать то, что запланировали, нам необходимо действовать решительно.

Гертруда помолчала.

– Вы говорите, вам обещали, что груз прибудет в определенное время, – наконец отозвалась она, – но существуют тысячи непредсказуемых причин, по которым корабль может опоздать, к примеру пираты, шторм и тому подобное. А если груз еще не прибудет, когда наши агенты начнут действовать?

Мигель покачал головой:

– Это не будет иметь значения. Я слишком давно работаю на бирже, чтобы это нам помешало. Я знаю биржу, как собственное тело, и могу заставить ее делать то, что захочу, подобно тому как двигаю своими руками и ногами.

– Вы говорите с такой уверенностью, – улыбнулась Гертруда.

– Я говорю правду. Теперь наш единственный враг – это нерешительность.

– Мне нравится вас слушать, когда вы так говорите, – она наклонилась и дотронулась до его бороды, – но вы не должны рисковать, чтобы не оказаться в положении, когда вам придется продавать то, чего у вас нет.

– Об этом не беспокойтесь. Я подготовлюсь.

– Что вы задумали?

Мигель улыбнулся и откинулся назад.

– Это очень просто. Если потребуется, я покрою свои затраты по мере того, как будет падать цена, и буду таким образом покупать те самые товары, которые пообещаю продать, но только я буду покупать их, когда цена упадет ниже той, по которой я обещал продать. Так я смогу получить прибыль с продаж и в то же время играть на понижение. Раньше я не знал, как это делается. Но сейчас я уверен, что у меня все получится.

Это была сущая чепуха. Мигель никогда бы не решился на подобную глупость, но надеялся, что Гертруда не обладает достаточным опытом, чтобы понять это.

Она ничего не сказала, и Мигель продолжал более настойчиво:

– Вы пригласили меня потому, что вам был нужен кто-то, кто разбирается в тонкостях биржи, кто-то, кто способен обойти все ее подводные камни. Я как раз делаю то, ради чего вы меня пригласили.

Она вздохнула.

– Мне это совсем не нравится, но вы правы. Я действительно пригласила вас для этого, и мне придется вам довериться. Но, – добавила она с улыбкой, – когда мы разбогатеем, надеюсь, вы будете во всем мне подчиняться и обращаться со мной как со своей любовницей.

– Я буду это делать с огромным удовольствием, – уверил ее Мигель.

– Я понимаю, что необходимо соблюдать осторожность, но нет нужды быть таким мрачным. Неужели вы потеряли способность смеяться, до тех пор пока не разбогатеете?

– Практически полностью, – сказал Мигель. – С сего момента и пока все не закончится, вам придется иметь дело только с деловым человеком. Вы сыграли свою роль, теперь пришел черед мне сыграть свою.

– Очень хорошо, – сказала Гертруда после паузы. – Я восхищена вашей решимостью и ценю ее. Тем временем мне надо отыскать Хендрика, которому нечего терять и он может веселиться. Мы повеселимся за вас.

– Пожалуйста, – грустно сказал он.

Когда-то Гертруда казалась ему самой веселой женщиной в мире, но теперь он задумал погубить ее.

Вероятно, им следовало пойти в кофейную таверну в Плантаже. Это было бы более подходящим местом, и там наверняка Иоахиму было бы легче сосредоточиться. Но они позволили ему выбрать таверну, и вот они оказались – втроем, причем двоих бороды выдавали как евреев – в крошечной комнате, битком набитой пьяными голландцами, которые глазели на них и показывали пальцами. Один голландец даже подошел и осмотрел голову Мигеля, осторожно приподняв его шляпу, и аккуратно поместил ее обратно, когда закончил осмотр.

После месяцев лишений Иоахим был готов выпить все пиво, за которое платил кто-то другой, поэтому уже через час после начала встречи у него заплетался язык и он с трудом держался на потрескавшейся скамье.

Удивительно, но Иоахим совершенно не раздражал Мигеля. Перестав, как выразился сам Иоахим, быть сумасшедшим, он проявлял подкупающее дружелюбие, которого Мигель от него не ожидал. Он смеялся шуткам Алферонды и кивал на предложения Мигеля. Он произнес тост за них и "за всех евреев", причем в его голосе не было ни следа иронии. Он вел себя с Мигелем и Алферондой как с людьми, которые взяли его на борт своего судна, когда он думал, что неминуемо утонет.

Теперь они сидели вместе, разрабатывая планы, и все трое выпили слишком много. Уже совсем скоро, всего через несколько недель, каждый из них сыграет свою роль. Это потребует от них большого напряжения, их ждут огромные трудности, но они способны это сделать.

– Мне понятно, – сказал Иоахим, – как можно покупать и продавать то, что никто не хочет покупать и продавать. Но я не понимаю, как можно продавать то, чего у нас нет. Если этот Нунес продал зерна Паридо, как мы можем влиять на цену через продажу?

Мигель хотел избежать разговора об этом, так как это было самое трудное. Ему предстояло сделать то, чего он поклялся никогда не делать на бирже. Это самая безумная вещь, на которую можно было едва отважиться даже в самом отчаянном положении.

– С помощью виндбандела, – объяснил Алферонда, используя голландское слово.

– Я слышал, это опасно, – сказал Иоахим. – Только глупцы решаются на такое.

– Верно во всех отношениях, – сказал Мигель. – Именно поэтому у нас все получится.

Виндбандел – торговля ветром. Красивое название опасного и незаконного приема, когда человек продает то, чего у него нет. Власти запретили эту практику, которая приводила к еще большему хаосу на бирже. Говорили, что человек, занимающийся виндбанделом, мог с таким же успехом выбросить свои деньги в Амстел: подобные сделки считались недействительными, если покупатель предоставлял доказательства, – и тогда продавец не просто оставался ни с чем, все было еще хуже. Однако в случае с торговлей кофе у них будет одно преимущество: покупатель, сам повинный в большом количестве недобросовестных махинаций, не осмелится оспаривать сделку.

Позднее, когда они закончили свои дела, Алферонда извинился и ушел, и Мигель с Иоахимом остались за столом одни. Странно, подумал Мигель, он сидит и выпивает с человеком, которого был готов задушить всего несколько недель назад.

Должно быть, Иоахим прочел мысли Мигеля:

– Вы ничего такого не замышляете, нет?

– Конечно замышляем, – сказал Мигель.

– Я имел в виду против меня.

Мигель рассмеялся:

– Вы полагаете, все это: эти встречи, эти планы – заговор против вас? Что мы потратили столько усилий ради того, чтобы вас уничтожить? Вы уверены, что действительно в здравом уме?

Иоахим покачал головой:

– Я не думаю, что это заговор против меня. Конечно нет. Но я не уверен, что не паду жертвой вашей мести.

– Полно, – сказал Мигель тихо, – мы не собираемся вас обманывать. Мы связали свою судьбу с вашей, и нам следует бояться вашей измены больше, чем вам нашей. Мне даже в голову не приходит, каким образом мы могли бы пожертвовать вами, как вы выразились.

– У меня есть несколько вариантов, – сказал Иоахим, – но я оставлю их при себе.

Когда Мигель вошел в прихожую, он знал, что Даниеля не может быть дома. В доме стоял полумрак и воздух был пропитан соблазнительным ароматом корицы. Ханна встречала его, стоя в дальнем конце комнаты с зажженной свечой, свет которой отражался на черно-белых керамических плитках пола.

Дело было не в том, как она одета, – на ней была обычная шаль и бесформенное черное платье, которое уже не могло скрыть растущего живота. Но в ее лице была какая-то напряженность, ее темные глаза сверкали в свете свечи, а подбородок был высоко поднят. Она стояла совершенно неподвижно, выпятив грудную клетку, что лишь подчеркивало тяжесть ее грудей, и у пьяного Мигеля от желания закружилась голова.

– Кажется, в последний раз мы с вами разговаривали, сеньор, несколько недель назад, – сказала она.

– Я планирую сделку на бирже. Это отнимает все мое время.

– Это сделает вас богатым, да?

Он засмеялся:

– Всей душой надеюсь на это.

Она смотрела на пол, как ему показалось, несколько минут.

– Я могу поговорить с вами, сеньор?

Держа свечу в вытянутой руке, как фея на гравюре, она провела Мигеля в гостиную и вставила свечу в канделябр. В комнате, где была зажжена только одна свеча, стоял полумрак.

– Мы должны нанять новую служанку, – сказала она, садясь.

– Похоже, у вас не остается времени, чтобы зажечь свечи, – заметил Мигель, усаживаясь напротив нее.

Она выдохнула, вместо того чтобы засмеяться:

– Вы подшучиваете надо мной, сеньор?

– Да, я подшучиваю над вами.

– А почему вы подшучиваете надо мной?

– Потому что мы с вами друзья, – сказал он.

Мигель почти не видел ее лица, но ему показалось, что она улыбнулась, – трудно было сказать. Что она хотела от него, приведя в эту плохо освещенную комнату? А если бы Даниель вошел сейчас и увидел, как они бросились зажигать свечи, отряхиваясь, будто вместе валялись в опилках?

Он чуть не рассмеялся во весь голос. Если он хочет добиться успеха в эту зрелую пору своей жизни, ему следует перестать мечтать о том, что невозможно. Он вышел из того возраста, когда мог пускать на ветер гульдены, которых у него не было, или инвестировать в товары только потому, что ему этого хотелось. "Я взрослый человек,– говорил он себе, – и это жена моего брата. И этого достаточно".

– Вы хотели что-то мне сказать, – сказал он.

У нее сорвался голос, когда она попыталась заговорить.

– Я хочу поговорить с вами о вашем брате.

– Что случилось с моим братом? – Его взгляд уперся в ее живот.

Она молчала в нерешительности.

– Его нет дома, – сказала она.

Когда он был мальчиком, у него с друзьями была любимая скала, с которой они прыгали в воды Тагуса. Они прыгали с высоты, превышающей рост человека в пять раз. Трудно сейчас сказать, какое это было расстояние, но в детстве оно казалось половиной пути до вечности. Мигель помнил это пьянящее и пугающее чувство свободы, словно ты умираешь и взлетаешь одновременно.

Он вдруг снова почувствовал тот же страх и возбуждение. У него защекотало в животе, и кровь прилила к голове.

– Сеньора, – сказал он.

Он встал, намереваясь ускользнуть при первой возможности, но она, вероятно, неправильно поняла его намерения. Она тоже встала и пошла к нему навстречу, остановившись всего в нескольких шагах. Он чувствовал сладкий аромат ее мускусных духов, ощущал ее горячее дыхание. Она посмотрела ему в глаза и одной рукой стянула шаль с головы, рассыпав густые волосы по плечам и спине.

Мигель чуть не задохнулся. Его тело его подведет. Только секунду назад он владел собой. Он напомнил себе, что эта красивая, жаждущая женщина уже беременна. Ее тело явственно источало тепло. Мигель знал, что стоит ему взять ее за руку, или погладить ее лицо, или дотронуться до ее волос, и все остальное не будет иметь никакого значения. Он потеряет голову в чувственном упоении. Вся его решимость будет забыта.

А почему он должен противиться этому? Разве его брат настолько хорошо к нему относился, что он не может сорвать этот недозволенный плод его гостеприимства? Адюльтер, безусловно, великий грех, но он понимал, что грехом тот назначен из необходимости поддерживать порядок в доме. Грех не в том, чтобы завлечь в постель чужую жену, а чтобы сделать ей ребенка. Поскольку это ему не грозит, никакого греха не будет, если он овладеет ею здесь, на полу гостиной.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, наконец прижаться к ее губам. И в тот момент, когда уже был готов привлечь ее к себе, он вдруг почувствовал тревогу. Сможет ли она вернуться в постель своего мужа, не выдав того, что случилось? Эта бедная забитая девочка – она тотчас выдаст его, сама о том не ведая.

Он сделал шаг назад.

– Сеньора, – прошептал он, – это невозможно.

Она кусала губы и смотрела на свои руки, сжимавшие шаль так крепко, что та чуть не порвалась.

– Что "невозможно"? – спросила она.

"Тогда сделаем вид", – молчаливо согласился Мигель.

– Прошу прощения, – сказал он и опять шагнул назад. – Вероятно, я вас неправильно понял. Простите меня.

Он поспешно вышел из комнаты и на ощупь добрался по темному коридору до своего подвала. Там в сырости и темноте он сидел молча, прислушиваясь к каким-нибудь знакам ее гнева или облегчения, но никаких звуков не доносилось, даже скрипа половых досок. Он знал, что она с распущенными волосами стоит неподвижно в пустой комнате. И вдруг он почувствовал, как по его лицу полились горячие слезы. "Неужели я так ее люблю?" Возможно, он любил ее, но плакал он не от любви.

Он плакал не от жалости к ней и даже не от жалости к себе. Он плакал оттого, что был жесток, что позволил ей поверить в невозможное, прекрасно осознавая эту невозможность сам. Он позволил ей поверить в фантазии, отказ от которых мог убить ее. Он был жесток по отношению к несчастной женщине, которая была добра к нему. Неужели во всех остальных сферах он так же безнадежен?