Текст книги "Торговец кофе"
Автор книги: Дэвид Лисс
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
16
Когда баржа прибыла в Амстердам, Мигель прошел немного вперед, чтобы посмотреть, пойдут ли двое мужчин следом, однако после короткого совещания, сопровождавшегося кивками, оба направились в сторону биржи. Мигель постоял у канала, смотря на затянутое тучами небо, а потом купил грушу у старухи с тележкой. Груша была какая-то рыхлая и по вкусу напоминала корень петрушки, и Мигель, раз откусив, бросил фрукт на дорогу. Женщина поспешила прочь, толкая виляющую тележку, делая вид, что не замечает неудовольствия Мигеля, а двое грязных мальчишек набросились на недоеденную грушу. Мигель не мог избавиться от гниловатого привкуса во рту. Поразмыслив, он решил, что отправляться на биржу все равно поздно, и пошел домой.
Шпионы вывели его из равновесия, и он постоянно озирался, ища на людных улицах соглядатаев, скрывавшихся под видом нищих, слуг и бюргеров. Так не может продолжаться, говорил он себе, нельзя до конца своих дней шарахаться от каждой тени. Ему удалось почти успокоиться, переходя через мост, ведущий во Влойенбург, когда он увидел Ханну. Несмотря на головную шаль, Мигель тотчас узнал ее, рядом с ней шла Аннетье. И – Иоахим Вагенар.
Иоахим увлек их в тихий уголок. Он не вел себя угрожающе и казался спокойным. Случайный прохожий мог бы не заметить ничего странного, хотя то, что женщина в головной шали разговаривает с таким оборванцем, было необычно.
Аннетье первой заметила Мигеля. Она обрадовалась и глубоко вздохнула, при этом ее грудь колыхнулась в корсаже красивого синего платья, сочетавшегося по цвету с ее симпатичным чепцом.
– О сеньор Лиенсо! – вскрикнула она. – Спасите нас от этого сумасшедшего!
Мигель спросил на португальском, обращаясь к Ханне:
– Он причинил вам вред?
Ханна помотала головой.
Вдруг Мигель почувствовал близкую вонь. Вероятно, сменился ветер. Мигель был ошеломлен. Голландцы были излишне, даже патологически, чистоплотными людьми. Они мылись чаще, чем требовалось для того, чтобы содержать тело в чистоте, не нанося вреда здоровью. Иоахим оставил эту привычку, и от него воняло хуже, чем от самого неумытого португальского крестьянина. Это были не только запахи немытого тела, от него пахло мочой и блевотиной. И – Мигель не сразу это понял – пахло гнилым мясом. Отчего человек может источать запах гнилого мяса?
Он потряс головой, пытаясь очнуться от парализующего действия этого запаха.
– Идите домой, – сказал он Ханне. – Никому ничего не рассказывайте. И не давайте девушке распускать язык. – (Хозяйка со служанкой начали отступать в сторону.) – Пусть она придержит язык, – сказал он, обращаясь к Ханне,– иначе потеряет работу. – Он повернулся к Иоахиму. – Отойдите назад.
Слава богу, Иоахим послушался. Женщины проскользнули, прижимаясь к стене, чтобы максимально увеличить расстояние между ними и голландцем. Оказавшись на свободе, они пошли быстрым шагом.
– Идемте, – скомандовал Мигель. – Через мост. Быстро.
И снова Иоахим послушно выполнил приказание, как слуга, которого хозяин застал за чем-то неблаговидным. Мигель посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, не видел ли кто-нибудь из знакомых это уличное происшествие. Он прошептал слова благодарственной молитвы Господу, слава Тебе, за то, что шпионы не пошли за ним следом и что беда случилась в часы, когда все, кто мог желать ему зла, были заняты своими делами на бирже.
Перейдя через мост на другую сторону канала Хаутграхт, Мигель повел Иоахима к небольшой рощице на берегу канала, где можно было поговорить незамеченными.
– Неужели в вас не осталось ничего от вас прежнего? Как вы посмели приблизиться к жене моего брата?
Мигель переместился на подветренную сторону от Иоахима, чтобы вонь не чувствовалась так сильно. Иоахим стоял с опущенной головой. Он смотрел на уток, клевавших что-то на земле у них под ногами, не обращая на людей никакого внимания.
– Почему вы решили, что я подошел к жене вашего брата? Я подошел к вашей шлюхе тоже, не забывайте об этом, – сказал он. – Она очень соблазнительная, сеньор. Думаете, она примет меня? Она похожа на такую, которая примет кого угодно.
Мигель задержал дыхание.
– Не смейте никогда больше беспокоить никого из членов моей семьи. Чтобы я впредь не видел вас во Влойенбурге.
Тихого, уступчивого Иоахима теперь будто бы никогда и не существовало, а был только этот рассерженный Иоахим.
– Ну и что будет? Ну, скажите, сеньор, что вы сделаете, если увидите, как я рассказываю вашим соседям на улице разные истории? Ну, скажите, что вы сделаете?
Мигель вздохнул:
– Вы, вероятно, хотите чего-то. Не пришли же вы во Влойенбург потому, что вам больше нечего делать?!
– На самом деле мне больше нечего делать. Я предложил вам заняться какой-нибудь коммерцией вместе, но вы отвергли мое предложение и сделали из меня посмешище.
– Никто не делал из вас посмешище, – сказал Мигель после паузы. – Что касается коммерции, я так и не понял, чего вы хотите. Вы хотите, чтобы я включил вас в какое-то предприятие, но я не знаю в какое. Я даже понятия не имею, чего вы, собственно, хотите, и у меня слишком много дел, чтобы тратить время, пытаясь угадать.
– В этом все дело. У вас много дел, а у меня никаких дел нет. Я подумал, может быть, жена вашего брата и ее хорошенькая служанка тоже не знают, чем себя занять. Наши проповедники говорят, что все зло в мире оттого, что у людей слишком много свободного времени. Люди не знают, чем заняться, думают слишком много и совершают дурные поступки, вместо того чтобы думать и совершать хорошие поступки. Мне пришло в голову, что я смог бы помочь вашей семье, дав возможность сделать благое дело через благотворительность.
– Мне казалось, что спасение через добрые дела – это принцип католиков, а не реформатской Церкви.
– Вы, евреи, такие умные. Все-то вы знаете. Тем не менее благотворительность важная вещь, сеньор. По-моему, вы ничего не сделали для осуществления нашего совместного предприятия, и в отсутствие других возможностей я вынужден был обратиться к благотворительности. Десяти гульденов будет достаточно, чтобы я на долгое время покинул Влойенбург.
Мигель отпрянул, почувствовав отвращение. Вонь, исходящая от Иоахима, была невыносима.
– А если у меня нет десяти гульденов? – Он сложил руки на груди, не намереваясь уступать.
– Если у вас нет денег, сеньор, всякое может случиться. – Иоахим омерзительно улыбнулся.
"Отвага и экономность – достоинства, которые не всегда сочетаются друг с другом, – сказал себе Мигель, открывая кошелек, – и мудрый человек знает, когда следует подчиниться обстоятельствам. Даже Очаровательный Петер, вероятно, решил бы, что отплатит в другой раз". Однако Мигель не был уверен, сможет ли в данный момент его гордость побороть философию Петера.
Он подумал, не дать ли Иоахиму больше десяти гульденов. Вверенные ему Гертрудой средства значительно уменьшились. Какая разница, если они уменьшатся еще немного? Что, если заплатить Иоахиму сто гульденов или даже двести? Возможно, увидев деньги, Иоахим удовлетворится столь малым. Конечно, человек в его положении не откажется от ста гульденов.
Вероятно, разумный человек, которого когда-то знал Мигель, исчез, но вдруг деньги смогут воскресить его? Вдруг он как женщина из старой сказки, которой была нужна лишь волшебная туфелька или волшебное кольцо, чтобы к ней вернулась былая красота? Может быть, если дать Иоахиму возможность помыться, хороший обед, мягкую постель и надежду на будущее, он проснется?
– Если бы вы обратились ко мне как порядочный человек, – наконец сказал Мигель, – и скромно попросили денег, я бы помог вам. Но после ваших выходок у меня нет такого желания. Уходите. Если я увижу вас здесь опять, я вас побью до бесчувствия.
– Знаете, почему от меня так ужасно воняет? – спросил Иоахим громким и визгливым голосом. Не дожидаясь ответа, он полез в карман и достал кусок чего-то серого и скользкого.
Через несколько мгновений Мигель понял, что ему не почудилось: оно шевелится.
– Это кусок гнилой курятины. Я положил его в карман, чтобы оскорбить вас и ваших женщин. – Он засмеялся и бросил мясо на землю.
Мигель отпрянул.
– Вы не поверите, как быстро бедняк узнает, где можно купить червивое мясо и кислое молоко. Пустой желудок надо чем-то наполнить, хотя моей привередливой женушке не по душе тухлые продукты. Подойдите. – Иоахим шагнул вперед и протянул правую руку, скользкую от мяса. – Пожмем руки в знак нашей дружбы.
– Уходите. – Мигель не хотел показывать отвращения, но он ни за что не дотронется до его руки.
– Я уйду, когда захочу. Если вы не пожмете мою руку как человек чести, это меня оскорбит. А если меня оскорбить, я сделаю нечто, что нанесет вам непоправимый вред.
Мигель до боли стиснул зубы. У него не было сил гадать, когда этот сумасшедший Иоахим решит поведать о своих несчастьях перед маамадом. Но если дать глупцу деньги, это тоже не поможет. Он их пропьет и потребует еще. Мигелю следует не давать ему ничего и надеяться на лучшее.
– Уходите, – тихо сказал Мигель, – пока я не перестал сдерживать свой гнев.
Мигель отвернулся, не желая слышать ответа, но последние слова Иоахима звучали у него в ушах по дороге домой:
– А я только начал сдерживать свой гнев.
Войдя, Мигель хлопнул дверью так, что задрожал весь дом, а с ним и Ханна. Она сидела в гостиной и пила горячее вино. Аннетье пыталась привести ее в чувство – требовала, чтобы она успокоилась, хотя Ханна не проявляла никаких признаков беспокойства. Также Аннетье утверждала, что не хочет хлопать ее по щекам, но будет вынуждена.
Ханна знала, что он придет к ней. Придет и успокоит ее, попытается утешить и попросит молчать, как просила об этом вдова. Именно этого они от нее хотели, и вот уж что-что, а хранить молчание она, кажется, могла.
Через несколько секунд он вошел в комнату. Он грустно улыбнулся, стараясь казаться непринужденным. Его черный костюм был в беспорядке, будто после потасовки, а шляпа сидела криво. Кроме всего прочего его глаза покраснели, как будто он плакал, во что Ханна не могла поверить. Он знала, что иногда, когда он был очень рассержен, у него краснели глаза, словно в молоко просочилась кровь.
Мигель сурово посмотрел на Аннетье, молча велев ей выйти. Ханна с трудом сдерживала улыбку. Наконец кто-то отважился быть жестким со служанкой.
Но когда Аннетье встала, Мигель пошел вслед за ней. Ханна слышала, как в передней Мигель шептал ей что-то быстро по-голландски. Она не могла разобрать слов, но поняла, что он давал ей инструкции, что-то объяснял и просил, чтобы девушка повторила сказанное.
Мигель вернулся, сел в кресло напротив Ханны и пригнулся к ней поближе. Теперь он казался более опрятным. Вероятно, он привел в порядок одежду в передней или поправил шляпу перед зеркалом. Исчезнувшая жизнерадостная красота была восстановлена.
– Надеюсь, с вами все в порядке, сеньора.
– Да, со мной все в порядке, – тихо сказала она.
Она испугалась собственного голоса. Она очень долго думала о том, что скажет и что ответит, и теперь удивилась тому, что вообще говорит вслух.
– Этот человек сказал вам что-нибудь?
Она покачала головой:
– Ничего существенного.
Это была правда. Говорил он тихо, по-португальски, с сильным акцентом. Но его слова были столь бессмысленны, что их было трудно понять. Он говорил о своих страданиях, о которых мог бы поведать любой нищий, и слушать его было тяжело из-за ужасного запаха, исходившего от его тела.
Мигель откинулся назад, пытаясь изобразить непринужденность:
– Вы хотели что-нибудь у меня спросить?
Конечно, подумала она. "Можно мне взять еще немного кофейных зерен?" Ее запас иссяк сегодня утром, и она планировала попастись в тайном мешке Мигеля до его возвращения, но служанка не оставляла ее одну, а потом эта встреча с нищим на улице. Она не ела кофе целый день, и так страстно его жаждала, что у нее разболелась голова.
– Я не понимаю, – сказала она после паузы.
– Вы не хотите узнать, кто он?
– Я полагала, сеньор, – сказала она осторожно, – он нищий. А больше знать мне не нужно. – У нее и без того было достаточно секретов.
– Да, это так, – сказал он ей. – Он действительно нищий.
В воздухе повисла какая-то недоговоренность.
– Но вы с ним знакомы?
– Ничего серьезного, – поспешно сказал Мигель.
Какое-то время она сидела молча, чтобы показать ему: она совершенно спокойна.
– Не хочу ничего выведывать. Я знаю, как мой муж не любит, когда я пытаюсь что-либо выведать, но хотелось бы понимать, не опасен ли для меня этот нищий. – И потом прибавила, не выдержав его молчания: – Стоит нам рассказать об этом моему мужу?
– Нет, – сказал Мигель. Он встал и начал ходить по комнате. – Вы не должны говорить об этом ни мужу, ни кому-либо другому. Не стоит придавать этому инциденту слишком большого значения. Он этого не стоит.
– Я не понимаю вас, сеньор, – сказала она, изучая плитки на полу.
– Этот нищий просто сумасшедший. – Мигель всплеснул руками. – В Амстердаме бесчисленное множество таких несчастных. Вы никогда его больше не увидите, поэтому нет нужды тревожить вашего мужа.
– Молюсь, чтобы вы были правы. – Ее голос прозвучал так жалобно и тихо, что она сама себя возненавидела.
И в этот момент вошла Аннетье с большим плоским блюдом, на котором стояли две чашки какой-то темной жидкости. Они дымились, как две большие трубы. Служанка поставила поднос и, прежде чем удалиться, с негодованием посмотрела на Мигеля.
Мигель засмеялся, когда она ушла:
– Она думает, что я собираюсь вас отравить. Что бы сказала вдова?
– Здесь две чашки, сеньор. Вы слишком умны, чтобы отравить и себя тоже.
Мигель наклонил голову:
– Это новый чай, аромат которого вы почувствовали тогда вечером. Он приготовлен из лекарственного плода, который растет на Востоке. – Он снова сел. – Этот чай обостряет ум.
Ханне не очень-то хотелось, чтобы ее ум обострялся. Ей казалось, она и так все понимает достаточно хорошо. Если только напиток не наделял знанием и мудростью, ей от него было мало пользы.
– Вы тоже его пьете, но мне не кажется, что сеньор нуждается в обострении своего ума.
Он засмеялся:
– Напиток доставляет особое удовольствие.
Он подал ей чашку. Ханна взяла чашку обеими руками и понюхала. Аромат был знакомым, как что-то пригрезившееся во сне. Потом она отхлебнула и узнала знакомый вкус. Перед ней был кофе – восхитительный, восхитительный кофе – как подарок небес.
Теперь она поняла. Его надо пить, а не есть. Она ела то, что следовало пить. В жидком виде он наполнил ее таким теплом и покоем, какого она не знала много лет.
– Изумительно! – выдохнула она. И это было действительно так. Кофе заполнил пустоту внутри нее, как любовь, как она ее себе представляла, когда была моложе. – Изумительно! – снова прошептала она и отхлебнула еще, скрывая выступившие на глазах слезы.
Мигель снова засмеялся, на этот раз не столь высокомерно:
– Когда я попробовал его в первый раз, я чуть не сплюнул, таким горьким он показался. Странно, что вам сразу понравилось. Надеюсь, вы говорите это не только из вежливости.
Она помотала головой и отхлебнула из чашки совсем чуть-чуть, чтобы он не видел, как она пьет залпом. Ей хотелось бы выпить всю чашку сразу и попросить еще, но она не могла позволить, чтобы он видел, как ей нравится напиток, о котором ей вообще не полагалось знать.
– Я забыла о вежливости, – сказала она.
Какое-то время они сидели молча, прихлебывая кофе и избегая встречаться взглядами, пока Ханна не смогла дольше хранить молчание. Словно что-то оборвалось у нее внутри, какие-то путы. Ей захотелось встать, ходить по комнате и говорить. Она не встала, но наконец отважилась что-то сказать:
– Мне кажется, вы хотите меня отвлечь, сеньор. Вы угощаете меня этим новым чаем, чтобы я забыла о странном незнакомце, который заговорил со мной?
Она чуть не закрыла рот рукой. Не следовало говорить ничего подобного. Это была дерзость, за которую отец ее хорошенько бы отшлепал. Но сказанного не воротишь, посмотрим, что будет дальше.
Мигель посмотрел на нее, и что-то отразилось в его лице, что-то, от чего Ханне стало приятно.
– Я не собирался вас отвлекать. Я хотел вас поддержать.
– Очень мило с вашей стороны, – сказала она, изумившись своей смелости прежде, чем слова сорвались с ее уст. Неужели она потеряла способность сдерживаться? Неужели в нее вселился какой-то демон?
– Вы считаете, что я ухожу от ответа, – сказал он, смотря на нее как на некое новое открытие естествоиспытателей, – но я расскажу вам все. Видите ли, этот человек ужасный злодей. У него есть дочь, которую он хочет выдать за старого и скупого купца, самого худшего из скупцов. Он устроил так, чтобы молодого человека, в которого она была влюблена, похитили пираты, но тот узнал об этом и бежал. Дочь бежала с ним вместе. И вот, зная, что я друг молодых влюбленных, скупец пытается заставить меня выдать место, где они скрываются.
Ханна засмеялась, и так громко, что на этот раз ей пришлось прикрыть рот рукой.
– Эта ваша трагедия отлично смотрелась бы на сцене.
На мгновение ей захотелось, чтобы ее отец или кто-нибудь другой дал ей хорошего шлепка. Как она осмелилась говорить столь дерзко? Однако она это сказала. История Мигеля напомнила ей пьесы, которые она изредка смотрела в Лиссабоне. Некоторые мужчины водили своих жен в еврейский театр здесь, в Амстердаме, но Даниель считал, что это неподобающее развлечение для женщины.
Она качала ногой, которая напоминала голубя, охотящегося за крошками у прилавка булочника. Она поняла, что кофе – напиток, действующий не на ум, а на тело. И на язык. И от кофе ей хотелось говорить о разных вещах: "Я нахожу вас чрезвычайно привлекательным. Как бы хорошо было, выйди я замуж за вас, а не за вашего холодного брата".
Ничего этого она не сказала. Все же отчасти она могла себя контролировать.
– Вы мне не верите, сеньора?
– Вы, должно быть, считаете меня необыкновенно глупой, если полагаете, что я поверю в ваш рассказ.
Слова вырвались у нее сами собой. Родители учили ее всегда быть кроткой. Ее муж тысячу раз намекал без слов, что ожидает от нее кротости, и ничего больше. Тем не менее она никогда не чувствовала себя кроткой, но прежде никогда не забывала вести себя кротко.
Это все кофе, сказала она себе. Мигель, умышленно или нет, околдовал ее, а может быть, и себя тоже. Как скоро они начнут осыпать друга оскорблениями или бросятся другу в объятия?
Кофе был не виноват. Напиток околдовал ее не больше, чем бокал вина. Он делал ее решительной, в то время как вино успокаивало. В этой дерзости, этой бойкости ее языка виновато не колдовство, а она сама. Кофейный напиток только вывел наружу ее дурное поведение.
Поняв правду, она осознала многое, но только не обещание, которое дала сама себе: она будет бойкой на язык и дерзкой всякий раз, когда выдастся возможность.
Однако сегодня же ей пришлось пережить самую ужасную встречу в своей жизни, и никакое на свете количество ни кофе, ни вина не сможет смягчить тот ужас, который она испытала. Она была очарована и одновременно взбешена попытками Мигеля обмануть ее.
– Я знаю, что мир устроен не так, как в пьесах, и что скупцы не отдают возлюбленных своих дочерей в руки пиратов. – Она сделала паузу. – Тем не менее можете на меня положиться. Я не выдам вашего секрета.
Мигель откинулся назад и посмотрел на Ханну так, будто видел ее впервые в жизни. Он смотрел на ее лицо, шею; его взгляд скользил по выпуклостям грудей, скрытых под платьем с высоким воротом. Мужчины часто думают, будто женщины не догадываются, что изучает их взгляд, но на самом деле женщине это прекрасно известно, как если бы взгляд оставлял отпечатки, подобно пальцам.
Конечно, он смотрел на нее и раньше. Она чувствовала, что ему нравятся ее лицо и фигура, но этот взгляд был совсем иным. Мигель и другие подобные ему мужчины редко думали о женщинах, которые им нравились или с которыми они ложились в постель. Женщина была предметом, ее поглощали, как пищу, а иногда ею восхищались, как картиной. Сейчас Мигель увидел в ней нечто большее, и мысль об этом приводила ее в восторг.
– Я вам доверяю и верю вашему обещанию хранить молчание, – сказал он, – поэтому скажу вам правду. Человек, которого вы встретили, затаил на меня злобу за постигшее его несчастье, в котором я не был повинен, и хочет меня погубить. Он знаком с порядками нашей общины достаточно хорошо, чтобы знать: с помощью слухов меня можно погубить ничуть не менее верно, чем с помощью дел. Поэтому вы должны молчать о том, что произошло.
Он доверил ей правду, но она по-прежнему предавала его своим молчанием.
– Тогда я буду молчать об этом, – сказала она едва слышно, почти шепотом.
– Сеньора, – Мигель беспокойно заерзал, – прошу, чтобы ваше молчание распространялось на вашего мужа. Я понимаю, узы брака – особые узы, но в данном случае чрезвычайно важно, чтобы ваш достойный супруг ничего не узнал.
Ханна допила кофе. На дне чашки оставалась гуща. Не зная, следует ее пить или нет, и полагая, что спрашивать было бы невежливо, она поставила чашку.
– Я лучше всех знаю, что следует и чего не следует говорить моему достойному супругу. Я ничего ему не скажу. Но вы мне должны кое-что обещать.
Он поднял бровь:
– Конечно.
– Что вы позволите мне выпить кофе еще раз, – сказала она. – Вскоре.
– Для меня пить кофе с вами огромное удовольствие, – сказал он сердечно.
Она изучала его лицо. "Будь я служанкой или девушкой из таверны, он бы меня сейчас поцеловал. Но я жена его брата. И он никогда меня не поцелует. В нем слишком много чести. Конечно, – подумала она, – если только я не поцелую его первой". Но об этом нельзя было даже помыслить, и она залилась краской от собственной смелости.
– Ну что ж, – сказала она со вздохом, – я позову служанку, пусть унесет чашки, а то куда это годится, если мой муж придет домой и обнаружит, что в его отсутствие мы уединились тут вдвоем и распивали запретные напитки.
Она насладилась удивлением на лице Мигеля и лишь через несколько секунд позвонила в колокольчик.