Текст книги "Дон Кавелли и папский престол"

Автор книги: Дэвид Конти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

V

За тринадцать дней до конклава

Бритоголовый мужчина лежал на широкой кровати в одной из своих многочисленных спален. Повернувшись на спину, он уставился в потолок, украшенный затейливой резьбой. Его не трогал шелест волн, доносящийся со стороны его личного пляжа через приоткрытую на террасу дверь виллы. Нынешняя любовница, на сорок лет моложе его, тщетно пыталась привлечь к себе внимание.

«Далекий рассвет»…

Его не отпускала эта история. Любого, кто осмелился бы даже предложить подобную затею, он посчитал бы беспросветным дураком или даже опасным безумцем. Но этот проект был родом из совершенно других времен. В наши дни политика всегда идет по пути наименьшего риска. Каждый вопрос анализируется со всех сторон, проверяется экспертами, и решение принимается только в том случае, если успех почти гарантирован. Смелые решения? Это было когда-то. В то время…

«Далекий рассвет»…

Одно это название… Оно звучало так лирично и безобидно. Впрочем, это звучание обманчиво. Обман и есть главная цель таких обозначений. Как в случае с лозунгом «Пусть расцветают сто цветов!»[11]11
  «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» – этот лозунг был провозглашен Мао Цзэдуном – создателем КНР, начавшим в 1957 году в Китае широкую кампанию по усилению гласности. В том же году кампания была резко свернута, и началось преследование инакомыслящих.


[Закрыть]. Тогда со стороны властей прозвучало обращение к широким кругам интеллигенции – призыв свободно высказывать критическое мнение о текущей политике правительства, не опасаясь репрессий. Затем, когда наивные глупцы откликнулись и доверились партии, триста тысяч человек объявили врагами народа и посадили в тюрьму, а еще семьсот тысяч отстранили от государственной службы.

А вот еще один проект: «Большой скачок»[12]12
  Экономическая и политическая кампания в Китае, продолжавшаяся с 1958 по 1960 год. Она была нацелена на резкий подъем экономики страны, но обернулась социальной катастрофой.


[Закрыть]. Его тоже можно было считать совершенно безумным. Название звучало превосходно, но из-за вопиющей некомпетентности исполнителей он стоил жизни сорока пяти миллионам человек. Тем не менее даже сегодня, спустя десятилетия, эти названия продолжают достигать своих целей – обманывать тех, кто плохо осведомлен, и скрывать истинную суть произошедшего. Мао Цзэдун, более четверти века железной рукой правивший Китаем, создатель всех этих лозунгов и программ, сейчас с удовольствием потирал бы руки.

«Далекий рассвет» – еще один из амбициозных планов Мао. Заместитель директора Второго отделения – Главного управления иностранных дел – Государственного министерства безопасности издал ехидный смешок.

Действительно, план гигантский по масштабам, но в то же время до невероятности простой в исполнении. Впрочем, несмотря на эту простоту, а может, именно благодаря ей, этот проект оказался самым перспективным из всех. Единственным, который возможно было претворить в жизнь, даже спустя десятилетия после смерти Мао.

VI

Накануне конклава, 21 час 20 минут

Кардинал Монти не верил в сверхъестественные явления, такие как ясновидение или передача мыслей на расстоянии. Даже к чудесам, восхваляемым католической церковью, он, как и бывший папа римский Бенедикт XVI, относился скорее с сомнением. Однако сейчас, находясь здесь, в четыреста третьем номере люкс «Дома святой Марфы», он знал – да, он определенно знал! – что написано в письме, лежащем перед ним на полу. И дверь в номер он закрыл, находясь почти в состоянии транса.

За несколько мгновений до появления этого письма он поднимался в лифте, пребывая в самом благостном расположении духа. Тому причиной стал весьма приятный разговор, произошедший во время ужина. Почти два часа он беседовал с другими кардиналами о предстоящем конклаве. И хотя они высказывали совершенно противоположные точки зрения, так что, в конце концов, все показалось еще более запутанным, чем до разговора, но одно можно было сказать наверняка: они могли рассчитывать на несколько весьма интересных кандидатов. Все были преисполнены надежд, и он тоже.

И вот теперь случилось то, чего он всегда страшился. Все эти годы, на протяжении которых с ним не происходило ничего экстраординарного, в нем крепла уверенность в счастливом исходе. Вероятность того, что это все-таки произойдет, становилась все меньше с каждым годом. Но вышло наоборот. О нем не забыли, а просто дожидались подходящего момента.

VII

Накануне конклава, двумя часами ранее

Швейцарский гвардеец, стоявший у входа в «Дом святой Марфы», щелкнул подвижным кольцом на древке алебарды, что служило особым приветствием, которого удостаивались лишь высокопоставленные клирики: мимо него, как всегда торопливо, прошел ко входу второй секретарь камерария, неся под мышкой тощий кожаный портфель. Он коротко кивнул в ответ на приветствие и скрылся за дверью. Даже в обычное время его обязанности не оставляли возможности для личной жизни, а уж сейчас, когда престол оказался вакантен, количество работы, кажется, утроилось.

Помимо многочисленных повседневных дел, теперь он занимался еще и организацией конклава, подробно входя во все обстоятельства, которые имели отношение к происходящему в «Доме святой Марфы», и обеспечивая взаимодействие камерария с кардиналами. Поскольку во время конклава отключали все средства коммуникации, как снаружи, так и внутри «Дома», то приходилось ежедневно и практически непрерывно перемещаться между отелем и Губернаторским дворцом[13]13
  Здание, в котором размещаются административные службы губернаторства Ватикана. Дворец расположен за собором Святого Петра.


[Закрыть]. Только сегодня в течение дня он был здесь уже в пятый или шестой раз.

Широко шагая, он пересек выложенный белым мрамором холл, едва заметным кивком поприветствовал дежурившую на рецепции монахиню и вошел в лифт. В нетерпении он несколько раз нажал на самую верхнюю кнопку. Дверь закрылась, и лифт почти бесшумно скользнул вверх.

На пятом этаже располагался его временный офис, причем само слово «офис», даже в сочетании со словом «временный», все равно выглядело явным преувеличением. В Губернаторском дворце ему вместе с первым секретарем отвели прекрасно оборудованную комнату площадью где-то шестьдесят квадратных метров, с изумительным видом на Ватиканские сады. Здесь же, напротив, в его распоряжении оказался лишь закуток два на два метра, лишенный окон, в котором с трудом помещались ксерокс и аккуратно разложенные на полу стопки бумаги. В основном списки имен и расписания. Сейчас он не собирался заходить в эту комнату.

Выйдя из лифта, он мельком взглянул на наручные часы. Самое время. Сейчас девятнадцать часов пятнадцать минут, значит, кардиналы ужинали в столовой уже где-то с четверть часа и, скорее всего, останутся там еще надолго. В период конклава было принято проводить за едой обсуждения и консультации.

Секретарь расстегнул молнию на черной кожаной папке и вытащил прозрачный файл со списком имен всех кардиналов по алфавиту, с указанием номеров их комнат.

Некоторые номера были обведены карандашом.

Несмотря на то что никому бы и в голову не пришло заглядывать в этот список, он знал, что уничтожит его, как только в нем отпадет необходимость. Он остановился перед номером люкс пятьсот один. Кроме него, в коридоре не было ни души. Он осторожно приложил ухо к двери, прислушался, но ничего не услышал. Спокойно достав из папки письмо, он еще раз удостоверился, что имена в списке и на конверте совпадают. Затем он положил письмо на пол и просунул его под дверь номера.

Торопливо, но не настолько, чтобы привлечь внимание, он прошел по коридору и завернул за угол. Немного подождал, но похоже на то, что обитатель номера пятьсот один отсутствует. Что ж, так и было запланировано. Он снова вернулся в коридор.

Теперь его целью стала дверь номера пятьсот шестнадцать. Еще одно письмо быстро исчезло в щели под дверью. Через одиннадцать минут он уже спустился на первый этаж и засовывал под дверь последнее из двенадцати писем. Никто ничего не заметил. Только сейчас он обратил внимание на выступивший холодный пот. Он вытащил платок и насухо промокнул лоб. Оставалось спуститься в вестибюль и дойти до выхода. Он снова кивнул монахине за регистрационной стойкой.

– Спокойной ночи, сестра София.

Женщина тепло улыбнулась в ответ.

– Спокойной ночи, монсеньор Ринанцо.

VIII

Первый день конклава

Небо над Римом в это утро почернело, и дождь хлынул как из ведра, внезапно и сильно. Те, у кого не было машины или кому не посчастливилось втиснуться в переполненные автобусы, вымокли до нитки буквально за пару секунд. Как назло, хотя и вполне ожидаемо, такси тоже мгновенно пропали с улиц. Для многих происходящее оказалось достаточно веской причиной, чтобы, как только разверзлись хляби небесные, отказаться от всех своих планов, позвонить туда, где их ждали, и сказаться больными или сослаться на срочные дела.

Донато Кавелли в пятый раз быстро пробежал восьмисотметровый отрезок и перешел на более неторопливую рысь. Его маленький фонарик отбрасывал причудливые прыгающие блики на стены слева и справа, он слышал, как дождь яростно барабанит по крыше над его головой. Через каждые несколько метров на него попадали дождевые капли, залетавшие в узкий туннель через маленькие световые окошки. В обычные дни, или если дождь был не таким сильным, он через день бегал в самом любимом римлянами парке Вилла Боргезе[14]14
  Вилла Боргезе (итал. Villa Borghese) – третий по величине общественный парк в Риме.


[Закрыть]. Но в такую погоду, как сегодня, или когда было слишком холодно, он пользовался одной из многочисленных имевшихся у него ватиканских привилегий. Сейчас он бежал трусцой по Пассетто – некогда секретному, закрытому для публики, легендарному коридору, который папы при необходимости использовали для тайного бегства. Коридор тянулся около десяти футов, а затем скрывался в старой городской стене, соединяя ватиканский замок Святого Ангела[15]15
  Известен как Мавзолей Адриана, или Печальный замок.


[Закрыть] с Апостольским дворцом, и заканчивался отнюдь не в личной библиотеке папы, как полагали почитатели творчества Дэна Брауна, а в помещении, доселе никому не известном.

Донато Кавелли (как же он ненавидел это имя! Кроме матери, никто никогда не называл его иначе, как только Дон), как и все его предки начиная с 1513 года, прожил всю свою жизнь в Ватикане. Какие такие услуги оказал папе Юлию II его пращур капитан Умберто Кавелли, оставалось неясно, но слухи об этом ходили самые разные, один кровожаднее другого. Сегодня ничего уже нельзя было выяснить доподлинно, да, в общем-то, это и не важно. Значение имело лишь то, что привилегии, указанные в грамоте, выданной в свое время Юлием II и надежно хранящейся в римском банковском сейфе, все еще в силе. Срок действия грамоты, как в ней дословно говорилось, – до Страшного суда.

Поэтому, даже если присутствие Кавелли беспокоило некоторых священнослужителей Ватикана и они искренне полагали, что его следует как можно скорее выставить за ворота, они ничего не могли с ним поделать. Папская грамота, да еще выданная полтысячелетия назад и называвшая Страшный суд датой окончания договора, все еще оставалась в силе. Как это красиво говорится? «Roma locuta, causa finita!»[16]16
  «Рим высказался, дело закрыто» (лат.) – изречение, означающее, что после того как высказано авторитетное мнение, нет нужды продолжать спор, вопрос исчерпан.


[Закрыть] Традиции должны оставаться нерушимыми, поскольку именно на них основана вся власть Ватикана. Никто не понимает этого лучше, чем папа. За десятилетия у Кавелли нередко случались конфликты с членами курии, но никогда они не происходили по инициативе понтифика, который, как и его предшественники, признавал Кавелли и его права, понимая, что они являются маленьким камешком в мозаике, который нельзя удалить, не разрушив общую картину.

Юлий II распорядился, чтобы Умберто и его потомки не только получили право на проживание в Ватикане, но и имели «liberatus ab ullis calamitatibus», то есть «освобождение от любой нужды». Это обеспечило им и гражданство Ватикана, и постоянный доступ почти ко всем его помещениям, а также, что немаловажно, изрядный запас золота.

Кавелли никогда не беспокоили мысли о материальном, поскольку на средства, положенные пять веков назад его далеким предком Умберто в IOR – Istitute per Ie Ореге di Religione, то есть Институт религиозных дел, более известный как Банк Ватикана, – успели набежать не только проценты, но и проценты на проценты.

Хоть он и был католиком, но все же далеко не в той степени, в какой ими являлись все остальные жители этой маленькой страны. Впрочем, это обстоятельство не ставило его в оппозицию по отношению к большинству священнослужителей. Жизнь среди истово верующих людей, которые, как это говорится в комедии «Братья Блюз», имеют «миссию от самого Господа», он находил чрезвычайно приятной и даже, можно сказать, умиротворяющей. Здесь все шло своим чередом, все работало как точные швейцарские часы, будто подчиняясь природным законам, которые вечны и независимы от человеческой суеты. Приключения и неожиданности появлялись в жизни Донато Кавелли только в том случае, если он сам этого хотел.

Только во времена «свободного престола» менялось привычное течение времени. В Ватикане воцарялось непривычное настроение; смесь торжественной печали, тревожного беспокойства и почти эйфоричной надежды. Любое, самое банальное занятие приобретало особую важность, замедлялся темп городской жизни, становясь почти медитативным, и каждый встречный, даже если не знал вас лично, кивал совершенно особым образом, почти заговорщицки. В другое время Кавелли не сталкивался ни с чем подобным. Хотя он переживал подобные события несколько раз, он никоим образом не участвовал в происходящем, воспринимая как большой дар данную ему возможность наблюдать за всем со стороны.

При этом он никогда не позволял себе гадать на тему того, кто станет новым папой. По крайней мере, не делал этого публично. Конечно, у него имелось свое мнение, более того, чаще всего выходило, что избирали одного из трех кандидатов, которых он относил к перспективным. Впрочем, этот факт не вызывал у него излишнего самодовольства. Также, будучи профессором старейшего университета Рима – Ла Сапиенца, он неизменно воздерживался от того, чтобы отвечать на вопросы студентов и коллег о возможных преемниках на Святом престоле.

С одной стороны, Кавелли считали лицом осведомленным, поскольку он преподавал историю папства, а учитывая его жизненные обстоятельства, его считали непререкаемым авторитетом. В этом окружающие были одновременно правы и не правы. Кавелли и правда имел неограниченный доступ к ватиканской секретной библиотеке, куда другие ученые не могли попасть годами. Кое-что он узнавал неофициально от людей, которые жили в Ватикане: священников, монахинь и даже некоторых кардиналов – соседей по дому, – всех тех, с кем он дружил. Однако вздумай он официально обратиться в правление Губернаторства города-государства Ватикана, которое осуществляет исполнительную власть, ему бы даже не подсказали, который час.

Тем временем он почти добрался до конца Пассетто, находящегося на ватиканской стороне. Кавелли прошел мимо двери, которая несколько сотен лет назад являлась единственным входом в дом ватиканского палача Бугатти. За время службы, длившееся шестьдесят восемь лет, тот казнил более пятисот человек. Как это часто бывало, когда он оказывался возле этой двери, Кавелли вновь почувствовал неприятные ощущения в районе солнечного сплетения. В любом другом месте он отнесся бы к происходившему в этих стенах как к чему-то давно прошедшему, но в Ватикане, казалось, история всегда рядом. То, что он сам в ближайшие дни станет важной частью этих исторических событий, ему и в страшном сне не могло бы присниться.

IX

С 1974 года по настоящее время

Мао Цзэдун был, мягко говоря, совсем не простым руководителем. Великий Кормчий всегда требовал безусловного повиновения, считая само собой разумеющимся, что любая идея, возникающая в его беспокойном мозгу, должна быть немедленно реализована. Непокорности он не терпел, видя в ней саботаж вездесущих классовых врагов. Однако далеко не все его планы на деле оказались такими блестящими, как ему виделось с высоты занимаемого поста. Так, госсекретарь США Генри Киссинджер со смесью веселья и недоверия воспринял идею о том, что Мао совершенно серьезно собирается переселить в Америку десять миллионов китайских женщин. Но наиболее фатальным оказался приказ великого вождя собирать по стране на нужды военной промышленности все доступное железо, чтобы таким образом воспрепятствовать усилению империалистической Америки. Затея оказалась откровенно бредовой. Ее итогом стало то, что у бедных крестьян не осталось даже кастрюли, чтобы приготовить рис, а китайская оборонная промышленность не получила ничего, кроме бесполезного металлолома, совершенно непригодного для изготовления вооружения.

Любой специалист, достаточно разбирающийся в производстве металла, мог бы с самого начала рассказать Мао, какие последствия будет иметь подобное решение. Но специалистов никто не спрашивал. Конечно, виновные в развале оборонной промышленности были найдены быстро – контрреволюционные элементы на службе у западного империализма. В очередной раз Великий Кормчий, который желал для своего народа только добра, стал жертвой злых сил. Строгое наказание последовало незамедлительно. Но в то время как бóльшая часть простого народа не знала ничего, кроме пропаганды, прославляющей Мао, верила всему, что тот говорит, и поклонялась его божественному лику, люди из ближайшего окружения действовали несколько иначе. Точное выполнение приказов Мао вполне могло закончиться плачевно для особо старательных исполнителей, поскольку его желания менялись день ото дня. В результате среди партийной верхушки сложилась особая модель поведения – стратегия, которую можно было назвать деятельным бездействием.

Значительную часть новых директив и поручений старались выполнить мгновенно, чтобы в случае проверки сразу предоставить подходящий результат. Каждая отдельная команда прорабатывалась досконально, но проявлять какую-либо собственную инициативу никто не собирался. Дешевле было не высовываться, ведь, возможно, председатель Мао уже давно забыл о поручении или выдал другое, и излишнее рвение не принесет ничего, кроме наказания. Таким образом, людей все время держали в подвешенном состоянии. Суета не прекращалась, чиновники производили тонны аккуратно подшитых отчетов, согласно которым каждый из амбициозных проектов, несомненно, был близок к завершению, причем в самое ближайшее время. А точнее, в любой следующий момент или никогда. Число таких проектов росло в геометрической прогрессии. Одним из них и стал «Далекий рассвет». В случае успеха он принес бы Народной Республике ни с чем не сравнимую победу, а в случае неудачи – потерю престижа, беспрецедентную по своим масштабам.

Несмотря на то что Чжану в то время едва исполнилось двадцать четыре года, его назначили заместителем директора проекта. Если поначалу он не мог поверить такому незаслуженному везению, то вскоре понял, что это назначение вовсе не было повышением, вызванным тем, что начальство высоко оценило его способности. Просто в случае неудачи он должен был стать ее причиной, тем, на кого ее спишут.

Затем, по уже отработанной методике, был предпринят ряд усилий, каждое из которых при необходимости могло привести к небольшому сиюминутному эффекту или когда-нибудь, через много лет, к выдающимся результатам. То, что проект растянется на годы, предполагалось с самого начала, но название «Далекий рассвет» навевало уверенность в том, что рано или поздно он принесет свои плоды.

В то время Чжан совершенно не задумывался о смысле того, чем он занимается, а был исключительно озабочен тем, чтобы не совершить никаких явных ошибок или чего-либо, что впоследствии можно было бы хоть как-то к ним отнести.

Однажды, спустя несколько недель после смерти Мао, шеф не появился на работе. Никто, даже новый шеф, не проронил ни слова, как будто этого человека никогда не существовало. Новый начальник по вполне понятным причинам действовал еще осмотрительнее, чем старый. Он избегал любого личного участия в развитии проектов своего отдела, лишь передавал сверху вниз распоряжения, с тревогой ожидая, когда подчиненные доложат ему, что все выполнено наилучшим образом. Так в двадцать шесть лет Чжан фактически оказался директором «Далекого рассвета».

Это были беспокойные времена. Так называемая банда четырех, которая состояла из вдовы Мао и еще трех высокопоставленных политработников, достигла немыслимого могущества в последние годы жизни Председателя. А после его смерти была арестована, а ее участникам предъявили обвинение. Сразу же за власть в стране вступили в яростную битву три разные политические группировки: радикалы, старые революционеры и умеренные. Ошибиться и встать не на ту сторону означало подписать себе смертный приговор. Чжан стал еще более незаметным, чем раньше.

Он вовремя предоставлял всю информацию о текущем состоянии дел. Отчеты эти были составлены так хитро, что казались, с одной стороны, победными и внушающими оптимизм, а с другой – изобиловали высокопарными патриотическими фразами. Суть же проделанной работы оставалась совершенно непонятной. Составление этих документов играло значительную роль в работе Чжана и занимало немало времени, поскольку они должны были создавать впечатление, что все идет как запланировано, а значит, не следует вникать в дела глубже, рискуя разрушить работающую систему некомпетентным вмешательством. Классовый враг, каким бы ненавистным он ни был, придумал весьма мудрое правило для подобных ситуаций: «Никогда не вмешивайся в систему, если она и так работает».

В 1980 году, кроме Чжана, в министерстве не осталось никого, кто знал бы, в чем, собственно, заключается цель проекта «Далекий рассвет».

Не знали даже те, кому приходилось добровольно или не совсем добровольно работать на Чжана. Никто не получал информации больше, чем было необходимо, чтобы выполнить некую локальную задачу. Об истинных целях проекта либо не говорилось, либо информация о них искажалась. В это время Чжан в своих отчетах стал все чаще пропускать название проекта, оставляя только одиннадцатизначный учетный номер. Так был сделан еще один шаг на пути к анонимности внутри гигантского административного аппарата. Те немногие люди, с которыми он общался по долгу службы, смотрели на него со смесью недоумения и восхищения, видя в нем удивительный пример человека, не отбрасывающего тени и не оставляющего следов.

Единственное, что еще могло бы представлять для него опасность, – это сведения о высоких расходах, связанных с проектом. Ведь цифры есть цифры, и рано или поздно они привлекут внимание какого-нибудь начальника. Понимая это, он прибегал почти исключительно к помощи служащих министерства, пряча расходы в общем бюджете. Но обычно он просто убеждал людей работать на него, не требуя денег. Мао это очень бы понравилось: самый амбициозный проект из всех, каким когда-либо занималось Министерство государственной безопасности КНР, стоил не дороже пары электрических пишущих машинок.