Текст книги "Дон Кавелли и папский престол"

Автор книги: Дэвид Конти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Дэвид Конти
Дон Кавелли и папский престол

Пытаясь разбудить тигра,

Используй длинную палку.

Мао Цзэдун

РАССВЕТ

Соображать, что к чему, нужно побыстрее, – снаружи уже рассвело. Кавелли поспешно взглянул на наручные часы – без четверти шесть. Уже в пять утра клавигеро[1]1
  Хранитель ключей Музеев Ватикана.


[Закрыть] начинает отпирать музейные двери. Значит ли это, что служители уже проходили через этот зал? Возможно.

Значит, все двери отсюда и до входа открыты. А если они все-таки еще не успели побывать здесь? Тогда получается, что двери все еще заперты в обоих направлениях, а Кавелли и все его спутники очутились в ловушке. Он стиснул зубы. Похоже, что они в отчаянном положении. По крайней мере, босиком по мраморному полу можно пробежать достаточно быстро и бесшумно. Есть шанс, что их не заметят…

Осталось восемьдесят метров. Еще пятьдесят. Двадцать. Вот, наконец, дверь! Кавелли с силой нажал на нее, и, по счастью, створки поддались. В этот момент в другом конце коридора настежь распахнулась дверь, через которую они вошли. Показались двое преследователей и, мгновенно оценив ситуацию, устремились в погоню со скоростью и убийственной целеустремленностью ядерных ракет. Пыхтение Монти между тем перешло в хрип, а его лицо покрылось красными пятнами. Похоже, долго он не продержится. Кавелли понял, что им не выиграть эту гонку. Помощи ждать неоткуда. Если только…

– Бегите! – крикнул он своим спутникам. А затем подхватил стул, на котором днем обычно сидели музейные смотрители, и со всей силы швырнул его в витрину, где лежало старинное золотое украшение. Пронзительный вой сигнализации разорвал тишину…

ПРОЛОГ

– Dormisne?

Еле слышно, почти касаясь губами уха лежащего передним старика, он прошептал по-латыни: «Спишь ли ты?» Но не то чтобы он и вправду ожидал ответа. Вопрошаемый был мертв.

Лицо мужчины, покоившегося на удивительно скромной постели, выглядело бледным и застывшим: глаза, лишенные всякого выражения, смотрели в потолок или, как мог кто-то подумать, сквозь эту преграду, в небо. Открытый рот искривляла страдальческая гримаса, что в любом другом случае выглядело бы отталкивающе. Но одухотворенность лица, которое в последние годы так часто искажали боль и страдание, как ни странно, не исчезла и теперь придавала всему облику лежащего какое-то трагическое достоинство.

– Dormisne? – спросил человек во второй раз, уже зная, что ответа не последует, но словно пытаясь хоть на несколько секунд отсрочить тот момент, когда придется окончательно смириться с неизбежным.

Задавать вопрос – даже и один раз – было ошибкой, строго говоря, даже нарушением правил.

Иоанн Павел II[2]2
  Иоанн Павел II – глава Римско-католической церкви с 1978 по 2005 год.


[Закрыть] давным-давно отменил этот многовековой ритуал. Теперь усопшего уже не полагалось спрашивать «спишь ли ты?», ударяя при этом по лбу маленьким молоточком из слоновой кости.

И все же стоящий перед ложем мужчина никак не мог заставить себя отнестись к старику как к обычному мертвецу, поскольку боготворил его. Этот вопрос был данью уважения ко всей его земной жизни.

Камерарий[3]3
  Камерарий – чин римской курии, выполняющий административные функции – управление собственностью и доходами Святого престола. Отвечает в том числе за погребение умершего папы и организацию выборов нового.


[Закрыть] Де Дженнаро со вздохом выпрямился и кивнул маленькому человеку в белом халате, который в ожидании своей очереди стоял возле двери. Возле него столпились все те, кому, согласно протоколу, полагалось присутствовать в этих покоях в эту скорбную минуту: личный секретарь папы, канцлер Апостольской палаты и папский церемониймейстер. Врач подошел к кровати и пощупал пульс, а затем, хотя это было совершенно излишне, приложил к груди усопшего стетоскоп. Затем закрыл ему глаза и, отступив назад, замер, скрестив руки на груди и опустив голову.

– Vere, Sanctus Pater mortuus est, – проговорил Де Дженнаро, достаточно громко, чтобы все могли его услышать. «Святейший отец воистину мертв».

Затем камерарий, который с этого момента официально замещал папскую должность, произнес молитву, а после снова подошел к ложу и благословил покойного. Ему претили его новые обязанности, однако все должно происходить согласно ритуалу: дрожащей рукой он снял золотое Кольцо рыбака[4]4
  Кольцо рыбака, или папский перстень, – атрибут римских пап, призванный напомнить о том, что папа является преемником апостола Петра – рыбака и «ловца человеческих душ».


[Закрыть] с холодного пальца мертвеца.

Вскоре состоится первое собрание кардиналов, на котором кольцо и булла – свинцовая папская печать – будут прилюдно разбиты. Sede vacante, то есть время «свободного престола», продолжится до тех пор, пока коллегия кардиналов не выберет из своего состава нового понтифика. Строго говоря, папой может стать любое лицо мужского пола из не состоящих в браке католиков не моложе тридцати пяти лет. Однако на самом деле прошло уже несколько веков с тех пор, как папу избирали не из числа кардиналов.

Далее требовалось, чтобы камерарий уведомил кардинал-декана[5]5
  Кардинал-декан – согласно каноническому праву, этот пост занимает глава Священной коллегии кардиналов, коллегиального органа, в который входят все кардиналы Римско-католической церкви. Декан Священной коллегии кардиналов возглавляет коллегию, но не имеет права приказывать другим кардиналам, считаясь лишь «первым среди равных».


[Закрыть] о смерти понтифика, с тем чтобы тот тотчас призвал кардиналов прибыть в Рим. Конклав должен начаться не ранее чем через пятнадцать и не позднее чем через двадцать дней после смерти главы Римско-католической церкви.

Кроме того, камерарий должен сообщить печальное известие кардиналу-викарию, в обязанности которого входило донести печальную весть как до безутешной паствы, так и до остальной мировой общественности.

Затем последуют девять дней траура. Личный врач папы позаботится о бальзамировании.

Мертвого понтифика оденут в положенное для церемонии облачение, и тело доставят в зал Клементины – место для аудиенций в Апостольском дворце. Именно тогда все имеющие отношение к Ватикану и аккредитованные при Святом престоле послы смогут попрощаться с усопшим, а журналистам разрешат фотографировать. После этого тело перенесут в собор Святого Петра, чтобы простились верующие, – когда умер Иоанн Павел II, проводить его пришло более двух миллионов человек. Швейцарские гвардейцы все это время простоят у гроба в почетном карауле. И лишь после заупокойной мессы, которую отслужит кардинал-декан, гроб захоронят в подземельях Ватикана под собором Святого Петра, где уже покоятся сто шестьдесят умерших пап.

КНИГА ПЕРВАЯ

I

За пятнадцать дней до конклава

Бритоголовый мужчина в дорогом, явно сшитом на заказ костюме успел уже несколько раз нетерпеливо щелкнуть пальцами, прежде чем его секретарша, наконец, принесла документы, которые следовало изучить этим утром. Даже задержку на то время, которое девушка потратила, пока торопливо шла от двери к его огромному столу, он воспринял как личное оскорбление. Он раздраженно потянулся к первой из четырех папок. Ее ярко-красный цвет обозначал наивысший уровень срочности. Секретарша бесшумно выскользнула из кабинета, а он тем временем порвал указательным пальцем пленку, в которую была завернута папка, и открыл ее. Надпись на титульном листе гласила:

ДАЛЕКИЙ РАССВЕТ

Начало: 9 сентября 1974 года.

Окончание:

Мужчина недовольно скривился. Он всегда предпочитал простые названия, а не подобное витиеватое словоблудие. А то, что он никогда ничего не слышал об этом деле, хотя, судя по дате, оно началось уже несколько десятилетий назад, наводило на мысль об абсолютно ничтожном его значении. Но почему информация о какой-то давнишней малозначительной истории оказалась в красной папке? Если кто-то ошибся, а похоже, что это именно так, виновный, безусловно, заслуживает строгого наказания.

Досадливо нахмурившись, он отложил в сторону титульный лист и принялся читать вторую страницу: сначала шла краткая характеристика исходной ситуации, исходя из нее ставилась малореалистичная, но при этом крайне амбициозная цель. Обычная болтовня. Наметанным взглядом он пробежал по строчкам и, наконец, сосредоточился на третьем абзаце, озаглавленном: «Принятые меры».

Прочитав его, он целую минуту сидел с непроницаемым выражением лица, глядя на улицу сквозь пуленепробиваемые окна кабинета. Сердце билось так сильно, что его удары отдавались в висках. Осторожно ослабив на шее шелковый галстук, он вытащил из папки документ, на котором в качестве получателя был обозначен его личный секретариат, отложил листок в сторону, а все остальные бумаги просунул в щель прозрачного шредера. Только после того как все листы на его глазах полностью превратились в мелкую мишуру, он почувствовал, как сердце замедлило свой бешеный бег.

II

Накануне конклава, 18 часов 30 минут

Собрание кардиналов, которых созывают для выбора нового папы, принято называть конклавом – от латинского «cum clave», «запертый на ключ». Всех участников, прибывших на эту встречу, и в самом деле запирают на ключ в Сикстинской капелле, где они пребывают до тех пор, пока, согласно общепризнанной версии, на них не сойдет Святой Дух и они не изберут из своих рядов нового понтифика. И тогда над крышей капеллы поднимется белый дым, а с центральной лоджии базилики Святого Петра торжественно провозгласят: «Habemus Papam!» – «У нас есть папа!»

На протяжении последних десятилетий редко случалось, чтобы конклав длился дольше нескольких дней. Но история знает случаи, когда могло пройти много недель и даже месяцев, прежде чем после жесточайших споров и интриг наконец принималось единое решение. Все это время кардиналы принимали пищу, спали на узких кроватях и самым примитивным образом поддерживали гигиену, безвылазно находясь в помещении капеллы, запертые снаружи. Условия такой жизни не поддавались описанию. Безусловно, Сикстинская капелла является одной из самых роскошных построек в мире, но если говорить о бытовом комфорте, то жизнь в приюте для бездомных представлялась бы более приятной.

Лишь Иоанн Павел II изменил сложившееся положение вещей. При нем в 1992 году на юге Ватикана было снесено здание, построенное во времена Льва XIII[6]6
  Лев XIII – глава Римско-католической церкви с 1878 по 1903 год.


[Закрыть]: в нем сначала размещалась больница Святой Марфы[7]7
  Речь идет о святой Марфе из Вифании, упоминающейся в Евангелиях, – сестре Марии и воскрешенного Лазаря.


[Закрыть], а позже – приют для паломников «Дом святой Марфы». Четыре года спустя на этом месте построили комфортабельное пятиэтажное здание, носившее то же название и являющееся по факту высококлассным отелем на сто пять номеров люкс, двадцать шесть обычных одноместных номеров и, разумеется, с роскошными апартаментами. В обычное время эти помещения предназначались для гостей Ватикана и некоторых постоянных постояльцев из числа клириков, но в то время, когда собирался конклав, все комнаты отдавались в распоряжение кардиналов. Гостиничные номера им выделяли по жребию, вне зависимости от занимаемого положения. Само здание наглухо блокировалось швейцарской гвардией. Интернет, телефон, газеты, телевидение, радио и почта под запретом. Кардиналы не могут самовольно покидать гостиницу, поскольку им запрещены любые контакты с внешним миром. Перед каждым заседанием конклава их прямо у дверей «Дома святой Марфы» сажают в белые автобусы и везут во двор Сан-Дамазо, откуда, поднявшись на старом лифте и пройдя через Лоджии Рафаэля, кардиналы попадают в Сикстинскую капеллу. Там их запирают, и, после того как раздастся крик: «Extra omnes!»[8]8
  «Все вон!» (лат.)


[Закрыть], все, кто не имеет отношения к выборам, покидают помещение.

Перед началом конклава в часовне не только устанавливают легендарную печь, в которой выборные бюллетени, не без помощи химических добавок, превращаются либо в снежно-белый, либо в черный дым, и монтируют деревянный помост, но также ставят «глушилки», которые надежно блокируют любую сотовую связь. Кроме того, всю комнату обследуют при помощи специальных устройств на предмет обнаружения подслушивающих «жучков».

Дело в том, что уже давно конклавы превратились в мировые медиасобытия. А значит, в Ватикане собираются не только обычные представители прессы (среди которых, к тайному сожалению некоторых священнослужителей, отсутствуют соблазнительные дамы свободных нравов), но и специально аккредитованные представители СМИ, чьей вожделенной добычей являются слухи и сплетни про жизнь кардиналов, Святого престола и Ватикана. И, естественно, их главная задача – донести всю эту конфиденциальную информацию до широкой общественности.

Журналисты со всего мира стекаются к площади Святого Петра; более богатые телеканалы платят немыслимые деньги за аренду балконов и окон, откуда открывается достаточно хороший вид на собор Святого Петра. Тут же крутятся многочисленные эксперты, которые готовы порассуждать о том, какая кандидатура, по их мнению, является наиболее вероятной. И вся эта суета длится до тех пор, пока не объявят имя нового папы и снова не окажется, что все эксперты и умники ошибались.

Так могло бы быть и на этот раз.

Кардинал Леонардо Монти стоял у окна своего четыреста третьего номера люкс «Дома святой Марфы», глядя на задний фасад собора Святого Петра, освещенный вечерним солнцем. Он еще никогда не участвовал в конклаве. Этот раз был первым и, по всей видимости, последним. Во время предыдущих выборов он еще не был кардиналом, а к следующим, скорее всего, ему будет уже больше восьмидесяти, что лишает его шансов и на то, чтобы выбирать, и на то, чтобы быть избранным.

Итак, завтра…

Он попытался упорядочить разрозненные мысли. Нечего и думать. У него нет шансов. И у большинства других кардиналов их тоже нет.

Наступает время, когда надо просто довериться обстоятельствам. Остается надеяться, что все устроится быстро и удачно: из их среды с Божьей помощью выберут самого достойного.

Конечно, в этот раз тоже есть несомненные фавориты. Кардиналы, которых все считают яркими лидерами или духовными авторитетами. Но разве кто-нибудь из них может быть уверен в своем избрании наверняка? Ничего еще не предрешено. При этой мысли Монти улыбнулся. У него не было собственного фаворита, он полностью доверится решению конклава. А если предложат его кандидатуру?

Такое вполне возможно. Конечно, не в первом туре выборов, и не во втором или третьем. Но что произойдет, если и дальше ни один из кандидатов не сможет набрать необходимое количество голосов? Тогда придет время компромиссных фигур. Время тех, о ком известно, что они не особенно жаждут реформ, но и не склонны к излишнему консерватизму. Звездный час людей, которые никогда не стремились к власти. И именно таким человеком был Леонардо Монти. Он никогда не пытался вылезти на передний план и нигде не занимал особого положения. Ему был симпатичен Бенедикт XVI[9]9
  Бенедикт XVI – глава Римско-католической церкви с 2005 по 2013 год. Отрекся от престола 11 февраля 2013 года. Официальный титул после отречения – папа римский на покое.


[Закрыть], который считал себя простым и скромным работником Господня виноградника. Понимая, с каким количеством амбициозных кандидатов столкнулся тогда конклав, он искренне просил о том, чтобы чаша сия его миновала. Впрочем, как известно, его мольбу Господь не услышал; выбор пал именно на него. Возможно, сыграло свою роль то, что Бенедикт XVI достиг преклонного возраста – семидесяти восьми лет. Кардиналы, которым не хватало пары лет для того, чтобы иметь возможность претендовать на папский престол, любили выбирать тех, чей почтенный возраст позволял надеяться на ограниченный по времени понтификат. А вот избрание пятидесятивосьмилетнего Кароля Войтылы[10]10
  Мирское имя папы Иоанна Павла II.


[Закрыть], который пробыл на Святом престоле двадцать шесть лет, положило конец многим карьерным мечтам. Сейчас все предпочитали голосовать за более почтенных кандидатов. Монти тяжело вздохнул. Вряд ли его шансы велики. Сначала будут выдвинуты фавориты, а кроме того, помимо него существовали и другие компромиссные кандидатуры.

Так что крайне маловероятно… Хотя нет ничего невозможного. Разве не неисповедимы пути Господни? Он подошел к стулу, стоящему рядом с письменным столом, и встал на колени, опустившись на красное ковровое покрытие. Он чувствовал настоятельное желание помолиться, чтобы его не выбрали, а если все-таки выберут, ему необходимо прощение, поскольку он собирается отказаться.

III

За четыре дня до конклава

Страж вошел в тир, который обустроили в его подвале так, чтобы об этом никто не подозревал, достал из кобуры револьвер, откинул барабан, тысячекратно отработанным движением вложил в него шесть патронов и аккуратно защелкнул вновь. Он не привык возвращать барабан в рамку резким движением, как это часто показывают в фильмах, – в долгосрочной перспективе такое обхождение вредило оружию. Он предпочитал «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра с четырехдюймовым стволом. Такая длина была разумным компромиссом: двухдюймовые стреляли слишком неточно, шестидюймовые, которые всем хорошо знакомы благодаря вестернам, довольно сложно спрятать, да и к тому же, если их нужно быстро достать, могут застрять в одежде. А Страж должен не только мастерски владеть оружием, но быть ловким и проворным.

Он нажал кнопку на стене, и четыре картонные мишени, закрепленные при помощи сложной системы тросов, блоков и шестеренок на дистанции в пятнадцать метров, начали двигаться по разным траекториям. Эти траектории никогда не повторялись, в результате к ним нельзя было приноровиться, так же как к поведению цели в реальной жизни. Он поднял револьвер и за две секунды произвел четыре выстрела по всем четырем мишеням. В воздухе повис едкий запах порохового дыма. Стражу он никогда не нравился.

Страж положил револьвер на маленький столик и посмотрел на мишени через высокоточный монокуляр, закрепленный на штативе. Он ни разу не попал в десятку, но все выстрелы легли в черную область мишеней. Это более чем хороший результат.

Если он потерпит неудачу, то явно не из-за недостаточной подготовки и, конечно же, не от недостатка решимости. Вряд ли это возможно, учитывая его опыт и навыки, но если все же подобное случится, последствия окажутся непредсказуемыми. Его задача, несомненно, чрезвычайно сложна, но он ни на секунду не забывал самый важный аргумент: на него рассчитывают.

IV

За шесть дней до конклава

Человек в священническом облачении смотрелся как персонаж фильма Федерико Феллини. Тощая фигура монсеньора Ринанцо, его изможденное лицо, впалые щеки, длинный тонкий нос, черные, глубоко посаженные глаза, беспокойно осматривающие все кругом, жирные черные волосы, зачесанные назад, залысины – все это производило впечатление какого-то бередящего душу уродства. Стороннему наблюдателю могло показаться очень уместным, что этот болезненного вида святоша заходит в одну из самых неприглядных среди более чем девятисот церквей Рима. Входная дверь закрылась за ним с усталым скрипом.

Внутри царила темнота, а в воздухе висел какой-то затхлый запах. Все вокруг выглядело старым, пыльным и грязным. Храм, построенный более ста пятидесяти лет назад, казалось, так и не реставрировали с той поры. То, что когда-то ярко сияло, – поблекло: позолота давно уступила место тусклому коричневому цвету. Бóльшая часть случайно забредших, заблудившихся туристов, едва глянув вокруг, тут же стремились покинуть это место. В этом не было ничего необычного. Римская молодежь, ходившая по воскресеньям на мессу, предпочитала более привлекательные интерьеры. Этот храм посещали немногие верующие – в основном очень пожилые люди, которые приходили сюда еще в детстве. Казалось, что это самая заброшенная церковь Рима, и именно поэтому монсеньор Ринанцо приходил сюда каждый понедельник. Торопливо, почти небрежно, он смочил свои пожелтевшие от никотина пальцы святой водой и перекрестился. Он привычно на мгновение задержался и осмотрелся вокруг, как делал это уже много лет подряд.

Бросив вокруг пару быстрых взглядов, монсеньор Ринанцо убедился, что церковь пуста.

За исключением какой-то старухи, которая молилась, встав на колени там, где располагались первые ряды храмовых скамей. Быстро и бесшумно он прошел к исповедальне и открыл дверь для священника. Единственную дверь во всей церкви, которая не скрипела: кто-то регулярно смазывал ее маслом. Он сел, тихо затворив ее за собой.

Как всегда, его рука нащупала под сиденьем конверт, приклеенный скотчем. Он отсоединил его и вытащил послание. Размотав липкую ленту, он снова прикрепил ее под сиденьем: самый простой и эффективный метод, который позволял показать, что это именно он забрал письмо, а не, например, уборщица. Все это не заняло и пары минут, настолько привычными и отработанными стали все его движения. Конверт казался больше, чем обычно, в нем помещались листы формата А4, а еще он выглядел значительно толще.

Он тревожно ощупал конверт, чтобы убедиться – «оно» на месте. Как всегда, «оно» находилось внутри послания. Монсеньор Ринанцо с облегчением вздохнул. Но оставалось еще кое-что, что его беспокоило. У него имелись строгие инструкции: не вскрывать конверты, которые приходили таким образом, до тех пор, пока он не окажется в своей квартире. До сегодняшнего дня он только так и поступал, но это необычное письмо ввергло его в состояние тревожного беспокойства. Все изменилось. Казалось, в воздухе повисла какая-то невнятная угроза, что-то большое, неотвратимое, что невозможно увидеть, а можно только почувствовать. Ему совершенно необходимо именно сейчас узнать, что происходит.

В нетерпении он разорвал конверт и вывалил его содержимое себе на колени. Бумаги были туго набиты в конверт, а письмо, как всегда, не содержало ни приветствия, ни подписи, только несколько небольших посланий, каждое из которых было подписано разными именами. Он поднял письмо и, сидя, повернулся так, чтобы сквозь деревянную решетку в двери на него мог попасть хоть какой-то свет. Прищурив глаза, он принялся читать.

Содержит 12 писем. При доставке убедитесь, что ни один из адресатов не…

Маленькая занавеска рядом с ним вдруг резко отодвинулась в сторону. У монсеньора Ринанцо чуть сердце не остановилось. Он замер, вглядываясь в лицо старухи, стоявшей на коленях в правой части исповедальни. Это было совершенно некстати. Он не имел отношения к этой церкви, и если бы сейчас появился местный священник, монсеньору Ринанцо пришлось бы придумывать объяснение, почему он занял чужое место в исповедальне. Нет, все это совсем не вовремя. Повинуясь многолетней привычке, он перекрестил назойливую прихожанку.

– Слава Иисусу Христу.

– Во веки веков аминь, – отозвалась старуха, осеняя себя крестным знамением. Он сразу понял, что перед ним одна из тех пожилых женщин, которые являются католичками на все сто пятьдесят процентов. Одна из тех, кто полдня бегает из одной церкви в другую, чтобы присутствовать на нескольких мессах, кто знает наизусть каждое церковное песнопение и подпевает громким голосом, ежедневно исповедуется, хотя, конечно, никаких серьезных грехов за ней давно не водилось.

Большинство священников бежали от них так быстро, как только могли, едва издали завидев одну из этих святош. Но теперь уже слишком поздно. Старуха стала плаксивым голосом рассказывать обо всяких пустяках, и, конечно же, ей необходимо много времени, чтобы полностью закончить рассказ о своих прегрешениях.

Монсеньор Ринанцо слушал вполуха, кажется, речь шла о ее кошках и соседке. Он заметил, что на лбу у него выступил пот.

Он торопливо запихал письма обратно в большой конверт и сунул его под сутану. Тут старуха, наконец, закашлялась, он воспользовался моментом, чтобы наложить на нее небольшую епитимию и отпустить грехи. Прежде чем она успела запротестовать, он распахнул дверь и с большой поспешностью покинул храм.